Евдора, супруга Гермеса, отшельник.
О добрый муж, прими еду свою
В последний раз.
Жена, благодарю
И слез не лью. Дай мне почить в покое.
Не первый раз душа в борьбе с тоскою.
Но дай мужаться в тишине.
Твоя печаль — горька вдвойне.
Как взять мне в толк, что крови жаждет муж?
Как этот бред вселился в столько душ?
В них — вера. Брось! Здесь плач не помогает.
Иль древний рок
Впервой с людским умом играет?
Убить тебя — в угоду зверю!
Зверь! Всюду чудится пророк
Тому, кто молвить хочет: «Верю».
Хоть и не первый мученик я,
Но по беспечности — первый, наверно.
С досужей блажью, со скверной
Людской я не бился,
Я из-за тряпки с ним сцепился,
Тряпки — о, боже! — в которой нуждался.
Господень лик, что мой покой хранил,
Вдобавок изверг прихватил.
Мой разум лжепророка раскусил.
У нас в дому раба обрел он в муже,
Его ж мохнатое величество к тому же
Во мне изволил Леду увидать,
Лужайкой счел мою кровать
Для резвых игр.
Могла ль другого ждать?
Презренного отвергла я. Но зверь
С бедняжкой Психеей дружит теперь,
Чтоб досадить мне. Клянусь богам —
Умру, а крови пролить не дам!
Уж к обряду готовят храм.
Вразумит беда хитрей быть,
Не отступлюсь от слова.
Лишь стоит мне поманить —
Дерзким дурнем завладею снова.
И что ж?
Когда поведут к закланью,
Сманю его укрыться в зданье
Священное, избрав предлогом
Величье, кротость чувств своих.
Тогда побуди их
Настигнуть нас с богом.
Боюсь…
Не знай забот.
Каждый, кто бой за жизнь ведет,
Тот могуч. Я верю. Тебе ль страшиться?
Коль нет, пусть казнь моя свершится.
Сатир в свирепой торжественности восседает на алтаре. Перед ним коленопреклоненный народ, возглавляемый Психеей.
Сын бессмертных! Дух палящий!
Гнев забудь!
Грешникам — грозой разящей,
Нам — благим покровом будь!
Пусть свершилось прегрешенье,
Ниц взгляни: вершим отмщенье,
Он ступил на смертный путь.
Гермес. За ним стража ведет отшельника.
Смерть и ад — ему наградой!
Сын бессмертных, будь оградой
Верным детям! Гнев забудь!
Я прегрешенье олуху простил.
И что б ваш суд ни порешил:
Дурня прирезать иль оправдать —
Я не буду возражать.
О, как он свят!
Пусть гада казнят!
Я в храм отправлюсь переждать.
И смерть тому, кто вслед за мной
Шагнет в божественный покой!
Увы мне! Боги, сжальтесь надо мной!
Сатир уходит.
Ваш приговор приму достойно.
Давно готовлюсь я почить спокойно.
Я жизнь свою не долгое ли время
Ничтожной мнил и скорбно нес, как бремя?
Пусть так! Слезою омраченный взгляд
Товарища, плач дорогой жены,
Детей беспомощных души не возмутят.
Мой дом и сад со мной должны
Погибнуть, жизнь мою глухую
Хранившие. Печалит лишь одно,
Что было столько тайн укрытых мне дано
Познать с таким трудом и — горе мне! — впустую,
Что все, чем я так тяжко жил,
Множество сокровенных сил
С моей душой покинут мир навек…
Он мне знаком, он дошлый человек.
Что дошлый? Бог разумнее всех.
Нам скажет ли? Вот что спросить не грех.
Вас более сотни. Но будь вас даже и двести,
Любому тайну открою на месте.
Всем — по тайне. То,
Что до всех доходит, — ничто.
Он нас одурачит! Все лжет!
Время не ждет.
О, дозволь тебе открыть
Эту тайну благую. И сможешь быть
Вовек, вовек блажен.
А в чем же тайна?
Про камень мудрых слыхал ли случайно?
Мы от народа
Скроемся тут же, у входа.
Направляются в храм.
Безумный! Храм замкнуть!
В святилище? Гермес? За ним шагнуть?
Завет божества преступить?
Смерть! Смерть! Безбожника казнить!
Они тащат отшельника к алтарю. Один из народа силком вручает Гермесу жертвенный нож.
Гибну! Гибну!
Это кто бы?
Голос жены!
Уймите вашу злобу
Хоть на малый срок.
Гибну, муж мой! Гибну!
Беда! Голос жены!
Он с силой растворяет двери святилища. Видно, как Евдора отбивается от объятий сатира.
Смею ли верить?
Сатир оставляет Евдору.
Этого — богом звать?
Он зверь! Он зверь!
От вас, ду́рней, что и ждать!
Ослам, казалось бы, лишь честь в том,
Коль я, как Зевс, мой родитель, в былом,
Вам мудрость в дурью башку вгоняю
И блох из ваших жен вытрясаю,
Которых выколотить вы забыли.
Так пропадайте ж в дерьме и пыли!
Быть пастырем вам не берусь.
К смертным — душой подостойнее! — я спущусь.
Ты нам не бог! Ступай к другим!
Сатир уходит. За ним — Психея.
А все же дева пошла за ним.