Утро начинается не с кофе. Не знаю, откуда у меня всплыла эта фраза. Кажется, опять из прошлой жизни. Но фраза очень верная.
Спал я прямо в одежде, укрывшись мягкой выделанной шкурой и подложив под голову такую же, но свернутую в плотный рулон. Поначалу даже понравилось — тепло и мягко. Но ближе к утру всё же понял, что предпочёл бы кровать с нормальным постельным бельем. Пусть даже не шёлковым.
Но проснулся я, впрочем, не из-за этого, а из-за того, что захотелось срочно облегчиться. При этом, как назло, вчера я не спросил у Велесова, где тут у них туалет. Скорее всего, где-то на улице. В доме Василевского в Демидове была вполне приличная тёплая уборная с унитазом, но здесь я бы не стал на такое рассчитывать.
За окном было уже светло, погода, кажется, обещала быть солнечной. Обувшись и придирчиво осмотрев свою одежду, я вздохнул. Меня здорово выручило то, что в купе Истоминой была полноценная ванная, которой я регулярно пользовался, в том числе и почистил все вещи, застирав кровавые пятна. Но после этого мне ещё довелось проехаться в одном вагоне с мамонтом, что, мягко говоря, не придало свежести моему гардеробу. Да и самому бы помыться не помешало бы.
Впрочем, возможно, я придираюсь. Обоняние у меня всё ещё обострённое из-за позаимствованного Дара Велесова.
Дар, к слову, был на месте, несмотря на то что проспал я часов семь-восемь, не меньше, не имея зрительного контакта с «донором». Впрочем, возможно, важно просто расстояние до него? Что ж, проверим.
Кстати, часами надо бы обзавестись, хотя бы какими-нибудь простенькими. Жаль те, что захватил из дома князя, оказались сломанными.
Выйдя из комнаты, я невольно замер на пороге, потому что чуть ли не нос к носу столкнулся с дочкой Велесова, хлопотавшей у печки. Девушка тоже ахнула от неожиданности, когда я распахнул дверь и ввалился в горницу. Но потом приветливо улыбнулась.
— Утро доброе! Как спалось? Есть хотите?
Она оказалась чуть старше, чем я решил поначалу. Лет, пожалуй, шестнадцать, вполне оформившаяся девушка, просто худенькая очень, хрупкая, с тонкими, ещё детскими чертами лица и огромными глазами. При этом во внешности неуловимо проглядывало что-то… восточное, что ли. В разрезе глаз, в форме скул. Несмотря на хрупкость и болезненную бледность — явно ещё не отошла после вчерашнего приступа — Рада прямо-таки сияла изнутри, ошеломляя какой-то колдовской, немного пугающей красотой. Один взгляд этих огромных синих глазищ чего стоит.
И что-то не похожа она совсем на Велесова. Ну не рождаются русалки от медведей. Впрочем, это действительно не моё дело.
Рада вдруг рассмеялась, сверкнув рядом жемчужно-белых зубов, и я сообразил, что слишком уж надолго замер, таращась на неё.
— Эм… Поесть? Не откажусь. Только мне бы сначала…
— Умывальник в сенях, по правую руку. А если еще чего понадобится — так это там, в саду, за колодцем.
— Спасибо.
Вода в умывальнике за ночь настыла и была обжигающе холодной. Но для того, чтобы окончательно проснуться — самое то. Вышитый рушник рядом тоже хрустел от свежести и пах чем-то травяным. Туалет — крепкий, основательный, срубленный из тонких брёвнышек — приютился в кустах чуть поодаль от дома.
Было хоть и солнечно, но прохладно, кое-где до сих пор ночной иней не стаял. Да уж, для начала осени погодка весьма морозная. Но местные к этому, похоже, уже давно привыкли.
Когда я вернулся, за столом сидел уже и сам Велесов. Рада суетилась рядом, подавая ему еду. Картинка была прямо-таки идиллическая, будто с иллюстраций к русским народным сказкам. Наверное, из-за огромной печи и из-за длинного расшитого сарафана, в который была одета Рада. Сарафан, впрочем, был не совсем традиционный — приталенный, с широким, украшенным бисером поясом, подчеркивающим стройность фигуры. Талию у девушки, кажется, даже я мог полностью обхватить пальцами. А уж сам Велесом рядом с ней и вовсе смотрелся огромным чудовищем.
Рада присела с нами, но разговор не очень-то клеился. Девушка была живая, дружелюбная и очень любопытная. Но Демьян на меня то и дело зыркал так, что я решил не обострять, и на её вопросы отвечал туманно и односложно.
Судя по всему, Рада почти не покидает дома из-за своих странностей. Плюс Велесов очень уж её опекает, буквально пылинки сдувает. Но это палка о двух концах. Девушке, конечно, скучно взаперти.
Из дома я выбрался, захватив с собой только деньги и письмо Василевского, адресованное ректору института.
При свете дня улица, на которой располагалась усадьба, оказалась на удивление приличной и живописной, особенно чуть ниже, где после моста через Ушайку начиналась хорошо оборудованная набережная. Вчерашнее моё впечатление оказалось обманчивым. По сути, только старое владение Василевского и портило картину своим запущенным садом, через который с улицы едва можно было разглядеть крышу особняка.
Я поймал извозчика и поехал в институт. Парень оказался молодой, разговорчивый и на удивление грамотный, так что по пути я много чего у него выведал.
Томск в этом мире, как я уже понял даже по попавшимся мне в библиотеке Василевского книгам, был гораздо более крупным и развитым городом, чем в моей старой реальности. Но только проехавшись по нему при свете дня, я осознал, насколько. Иногда у меня складывалось полное ощущение, что я где-то в Петербурге — дома на центральных улицах были в похожем архитектурном стиле, широкие улицы вымощены брусчаткой, по ним вовсю курсируют конные экипажи и занятного вида паровые автомобили.
Я то и дело вертел головой, засматриваясь на некоторые строения — церкви, памятники, богатые резиденции. Многие из них вполне достойны были того, чтобы украшать столицу.
Впрочем, Томск здесь и так был своего рода столицей, но сибирской. Город-миллионник с мощным гарнизоном, промышленностью, институтами. Учиться сюда съезжались со всех окрестных городков по эту сторону Урала. И не удивительно — Томский Императорский Университет, располагающийся здесь, по праву соперничал не только с Демидовским, но и с Московским и Санкт-Петербургским.
Горный институт, в который я направлялся, входил в структуру ТИУ. Собственно, все высшие учебные заведения города были объединены под эгидой университета и располагались неподалеку друг от друга. Это был целый город в городе, располагающийся в центральном районе, в огромном, специально для этих целей разбитом парке, носившем название Академический.
Извозчик довез меня только до границ этого парка — внутрь ему было нельзя. На территории парка был свой собственный общественный транспорт, представляющий собой курсирующие по рельсам вагончики человек на десять-двадцать — либо на конной, либо на паровой тяге.
Паровые двигатели, кстати, в этом мире довольно занятной конструкции, и у меня пока не было возможности детальнее разобраться в них. Но, кажется, в основе их действия лежит какое-то необычное устройство, которое я бы назвал магическим. Бензиновые тоже попадались, и похоже, эти две технологии пока вовсю конкурировали друг с другом.
Народу в парке было столько, что я поначалу решил, что попал на какое-то массовое празднество. Но оказалось, что это вполне типичное утро. Я прогулялся по дорожкам, поизучал вывешенные на специальных стендах объявления. Занятия по расписанию должны были начаться с понедельника, но уже сейчас проводилось множество всяких вводных лекций и встреч для абитуриентов и студентов всех курсов.
Парк оказался настоящим лабиринтом, но ориентироваться в нём было удобно — повсюду были таблички-указатели, а на больших развилках и вовсе массивные тумбы с более подробными схемами.
Ближе всего к входу в парк был, конечно, главный корпус университета. Помпезное трёхэтажное здание из белого камня, с колоннами, огромными решетчатыми окнами и обширной открытой площадкой перед входом. Напротив главного крыльца били фонтаны, чуть в стороне был установлен памятник основателям — профессорам Флоринскому и Менделееву. Фамилии были знакомые. Скорее всего, и в моём мире эти люди существовали.
Такие совпадения меня почему-то радовали. Пути этих двух параллельных миров здорово разошлись около трехсот лет назад. Но каждая такая общая деталь указывала на то, что у них всё же единая линия развития, и многие вещи в ней предопределены.
Корпус Горного института располагался по левую сторону от главного, и чтобы добраться до него, мне пришлось изрядно углубиться в лабиринт аллей. Но я был не против прогуляться, тем более что парк, весь золото-багряный от рано начавшей опадать листвы, был весьма живописен. Да и обилие молодёжи радовало глаз.
Студенты — они и в параллельном мире студенты. Неугомонный народ, воплощение бьющей через край энергии молодости. По-моему, мало кто из них передвигался неспешным шагом — все куда-то бежали, на ходу умудряясь увлеченно переговариваться с приятелями. Кто-то из них, устроившись на скамейках или прямо на траве, изучал какие-то здоровенные талмуды или строчил что-то в тетради. На спортивных площадках вовсю гоняли в мяч или крутились на турниках.
Девчонок было заметно меньше, чем парней, но, насколько я мог судить, обучение здесь смешанное. Что еще сразу бросилось в глаза — так это студенческая форма. По ней легко было определить, кто уже обучается в институте, а кто только приехал оформляться. Форма немного напоминала военную — облегающий китель, штаны со стрелками, фуражки у парней и лаконичные береты у девушек. Только вместо воинских знаков различия — эмблемы разных институтов и факультетов. По цвету и крою кители тоже немного различались, но в чем суть этой градации — с ходу не определишь.
Центральная часть парка, вокруг главного корпуса, была самой многолюдной. Здесь и мест для досуга было больше — скамейки, беседки, даже что-то вроде небольших кафе. Дальше народу было поменьше, да и сам парк стал больше напоминать рощу, в которой проложены вымощенные камнем дорожки.
Здание Горного института издалека напомнило средневековый готический замок. Массивное, основательное, из темного зеленовато-серого гранита, с колоннами у входа и узкими стрельчатыми окнами. Напротив него возвышался странноватый монумент — по виду обычный кусок скалы, только зачем-то установленный на тонюсенькие распорки, непонятно как выдерживающие такой вес.
Подойдя ближе, я разглядел, что ошибался. Здоровенная глыба — метров, пожалуй, пяти в поперечнике — не стояла на распорках. Она, чуть покачиваясь, парила в воздухе метрах в полутора над землёй, и чтобы удерживать её на месте, её приковали несколькими цепями к массивному гранитному основанию.
Сама глыба была необычная — серый ноздреватый камень с обильными вкраплениями полупрозрачной субстанции, напоминающей янтарь, только необычного цвета — болотно-зелёного со светящимися прожилками. Какая-то разновидность эмберита — особого минерала, добываемого только в Сайберии и обладающего различными магическими свойствами.
На блестящей латунной табличке, вмонтированной в глыбу, была выгравирована короткая надпись — «Mente et malleo». Кажется, на латыни.
От разглядывания диковинного монумента меня отвлекли возгласы, доносящиеся из-за кустов неподалёку. Они отличались от обычного фонового шума, стоящего в парке. Разговор явно шёл на повышенных тонах.
Я обошёл глыбу, загораживающую обзор, и передо мной открылась нехитрая мизансцена в стиле «трое на одного».
Паренёк, отважно огрызающийся на обидчиков, выглядел забавно — какой-то нескладный, долговязый, с целой копной курчавых непослушных волос и в круглых очках в тонкой оправе. Но держался он молодцом, хотя, похоже, уже успел получить по носу — тот подозрительно распух, а из ноздри текла тонкая струйка крови.
Взъерошенный, напряжённый, парень стоял, сгорбившись и вскинув кулаки в жалком подобии боксёрской стойки. Рукава серого, сильно поношенного шерстяного пиджака с заплатами на локтях были коротковаты, так что из-под них торчали манжеты рубашки и тонкие жилистые запястья.
— Ой, ой, ты посмотри, как французик распетушился! Ну давай, попробуй ещё! — потешался над ним один из троих, взявших его в полукольцо.
Дёрнувшись, сделал ложный выпад в сторону очкарика. Тут же отскочил, легко уворачиваясь от ответной атаки — долговязый ринулся в бой, бестолково молотя воздух кулаками. Стоящий слева парень поставил ему подножку, и тот споткнулся, едва не растянувшись на брусчатке.
Противники кучерявого тоже были не в студенческой форме — видно, абитуриенты. Но одеты не в пример богаче. Главный задира и вовсе будто сошёл с рекламного плаката местного бутика — светлые, намасленные чем-то волосы уложены в причёску с безупречным пробором, костюм-тройка с иголочки, лакированные ботинки, золотая цепочка, свисающая дугой из кармана жилетки.
— Ну всё, не дёргайся! — самодовольно усмехнулся блондин и показал кучерявому правый кулак. — Вот, видишь перстень? Как думаешь, если я тебе пробью прямо в лоб — надолго эта снежинка у тебя отпечатается? Давно хотел проверить.
— Готов забиться, что продержится до самого вечера, — хохотнул тот, что справа — коренастый здоровяк в темно-коричневом коротком пальто.
Очкарик лишь засопел ещё громче, стирая кровь из-под носа и воинственно поднимая кулаки.
— Да ладно, ладно, не буду я тебя больше бить, — примирительно поднял руку зачинщик, заметив моё приближение. — Только уж будь добр — извинись за своё поведение.
— Morceaux de merde… Это вы должны извиниться! — процедил очкарик с заметным акцентом. — И передо мной, и перед мадмуазель!
— Мадмуазель! — расхохотались все трое. — Нет, вы гляньте на него! И далась тебе эта корова! Она вон сидит и в ус не дует, а ты тут распинаешься.
Один из дружков блондина указал на сидевшую на скамейке неподалеку девушку, одетую слегка не по погоде — в дублёнку с пышным меховым воротником. Хорошо хоть без шапки. В целом девчонка была молодая и симпатичная. Только, пожалуй, крупноватая — рослая, с простым курносым лицом и русыми волосами, заплетенными в толстенную косу, опускающуюся на грудь. Рядом на скамейке стоял потрепанный чемодан, который она придерживала за ручку, будто боясь, что он упадёт. За происходящим рядом с ней она наблюдала искоса, будто украдкой. Заметно было, что волнуется, но пытается всеми силами скрыть это.
— А я требую извинений! — упрямо повторил очкарик, заметно грассируя на букве «р». — Как дворянин, я не потерплю, чтобы в моём присутствии так обращались к даме!
— Дворянин, говоришь… — с какой-то неожиданной злобой прошипел блондин, ударяя кулаком в раскрытую ладонь. — Нет, ну сам напросился! Сейчас я тебя точно припечатаю.
— Да ты себя в зеркало-то видел, нищеброд? — рассмеялся один из его приятелей, тоже подначивая долговязого. — У кого одёжку-то забрал, у дедули своего?
— Ага! — поддакнул второй. — Спорим, если ему дать под зад хорошенько, то пылища поднимается?
— Не мельтеши, Кочан, — поморщился главарь. — Вы лучше придержите-ка его за руки, чтоб мне сподручнее было.
Он поправил печатку на пальце, выставляя её поровнее.
— Может, не надо, Кудеяр? Ну его, чего мараться?
— Ага, и место людное…
— Я что, повторять должен? — рявкнул блондин. — Или сдрейфили?
Дружки его неуверенно оглянулись. На аллее и возле входа в институт всё ещё было безлюдно, свидетелями сцены была только девушка на скамейке и я. И вот как раз моё присутствие их, кажется, немного смутило.
Мне же вся эта ситуация не нравилась с первого взгляда, и оставлять её, как есть, я точно не собирался.
Я подошёл ближе, встал рядом с очкариком. Тот, не меняя напряжённой позы, искоса взглянул на меня, похоже, ожидая какого-то подвоха. Он был похож на загнанного в угол зверька, готового огрызаться на любого. Правда, на деле никто его не загонял. Он свободно мог бы, например, сбежать. Но не делал этого, хотя конфликт явно складывался не в его пользу.
Это многое говорит о человеке.
— Чего надо? — окинув меня оценивающим взглядом, скривился блондин. — Тоже отпечаток в лоб получить хочешь?
Он шумно дыхнул на перстень и протер его о рукав.
— А давай, — спокойно, с лёгкой усмешкой ответил я. — Попробуй.
Шагнул чуть вперёд, оставляя за спиной очкарика. Блондин угрожающе вскинул кулаки, покачиваясь из стороны в сторону.
— Что, в морду давно не получал? — процедил он, угрожающее дёргаясь вперёд. Но я продолжал стоять расслабленно, хотя внутренне был напряжен, как сжатая пружина.
Этот молодняк, конечно, не шёл ни в какое сравнение со вчерашними уркаганами, но сама атмосфера конфликта уже привычно отозвалась во мне будоражащим предвкушением.
— Давно, — кивнул я. — Ну давай, давай, бей. Или боишься?
— Кого? Тебя? — презрительно фыркнул блондин.
И вдруг действительно ударил — быстрым, хорошо поставленным прямым, целясь мне точно в нос. Правда, явно не в полную силу, так что я попросту отбил его кулак в сторону хлестким встречным ударом. Блондин рассерженно зашипел, потирая ушибленную руку.
— Слабенько, — цокнул я языком. — Пробуй ещё.
— Ах ты… — зарычал было блондин, но один из дружков вдруг одёрнул его за рукав.
— Тихо, Паш! Ректор идёт!
Из-за поворота аллеи и правда показался мужчина лет шестидесяти. Расстегнутое на груди длинное пальто, больше напоминающее шинель, приоткрывало безупречно выглаженные брюки и китель тёмно-синего цвета, на голове красовалась фуражка с эмблемой из двух перекрещенных молотков. Подбородок был гладко выбрит, пышные седоватые усы, переходящие в бакенбарды — идеально подстрижены и расчёсаны. Походка выдавала в нём отставного военного — слишком уж прямо держится.
— Здравствуйте, Николай Георгиевич! — моментально изменившись в лице, учтиво поздоровался с ним блондин.
Дружки его тоже преобразились, чинно выстроившись на краю дорожки и встречая приближение ректора вежливыми улыбками. Маху дал только очкарик — он воспользовался паузой, чтобы подобрать свой потрёпанный портфель, валяющийся на газоне. Но тот распахнулся, вывалив содержимое. Бедолага принялся торопливо запихивать бумаги и книжки обратно и вскинул голову только когда мужчина уже поравнялся с ним.
— Бонжур, мсье! — неуклюже кивнул он, поправляя сползшие на нос очки.
Ректор на все приветствия отреагировал коротким кивком — он, похоже, торопился, так что проследовал дальше ко входу в здание института.
Догнал я его уже на крыльце.
— Николай Георгиевич, позвольте…
Я замялся — всё никак не разберусь с этими местными обращениями. Кажется, ректор был не дворянином. По крайней мере, не Одарённым. И фамилия у него была очень простецкая — Кабанов. Так что «ваши сиятельства» и «ваши светлости», наверное, не подойдут.
— Да, молодой человек? — он приостановился прямо на ступеньках и смерил меня быстрым взглядом.
— Я по поводу поступления.
— Приёмная комиссия начнёт работать в полдень. Кабинет на первом этаже, правое крыло.
— Но мне бы хотелось сначала переговорить с вами. У меня рекомендательное письмо для вас.
Я достал заранее приготовленное письмо из внутреннего кармана. Ректор, нахмурившись, взял его, мазнул взглядом по гербовой печати, и брови его вдруг взметнулись вверх.
— От Василевского? Что ж, пройдёмте в мой кабинет. Нам действительно есть что обсудить.