Сайберия. Том 1

Глава 13

— Отличная лекция, хоть и короткая! — следуя за мной по коридору, восторженно делился впечатлениями Жак. — Я ещё больше утвердился в решении поступать именно на геолого-исследовательский факультет. И не терпится поскорее приступить к занятиям. А ты, Богдан? На какой факультет зачислен?

По-русски Полиньяк чесал очень и очень неплохо, почти без ошибок. Хоть и с акцентом, особенно заметным на словах с буквой «р». Ещё у него была беда с ударениями — в большинстве случаев он норовил делать их на последний слог.

Из аудитории мы вышли вместе — француз увязался за мной, будто мы уже старые друзья. Впрочем, я был даже рад. Парень был неординарный, он мне сразу понравился своим неуёмным любопытством, смелостью и непосредственностью. К тому же, если честно, мне не хватало человека, с которым можно было бы пообщаться по-приятельски. Тот же Велесов на эту роль не подходил. Со здоровенным, как медведь, мрачным упырём как-то не тянет вести дружеские беседы.

— Я тоже на исследовательском. Будем сокурсниками.

— Très bien! Очень хорошо! А жить будешь тоже в казарме? Или как это тут называется… общежизние… общежитие?

— Говори «общага», так будет проще, — улыбнулся я. — Я пока не решил. Надо закончить кое-какие дела.

— Могу составить компанию. До вечера я совершенно свободен. Если ты, конечно, не против.

— Ну, пойдём, чего уж там.

Полиньяк довольно улыбнулся во все тридцать два. В сочетании с распухшим носом и буйной кудрявой шевелюрой улыбка эта смотрелась так потешно, что я и сам не сдержался.

— А ты что, и правда французский дворянин? — спросил я, когда мы, забрав фотографию для моего студенческого, отправились к секретарю.

— Ну… — замялся он. — По праву крови я барон де Полиньяк. Но, к сожалению, отец мой ничего мне не оставил, кроме громкой фамилии. Я восьмой сын в семье, так что когда до меня дошла очередь при дележке, сам понимаешь… Конечно, не как в сказке про кота в сапогах. Но единственное, на что хватило моего наследства — это на путешествие сюда и на оплату первого семестра.

— Тут мы очень похожи. А где ты так научился говорить по-русски?

— У моей маман. Она русская. Хотя в России не была с шестнадцати лет — с тех пор, как вышла замуж.

— А ты, значит, решил вернуться на её родину?

— Я с детства мечтал изучать Сайберию. И проще всего попасть в неё именно отсюда. А тебя что сюда привело?

— Ну… Скажем так, нужно же с чего-то начинать.

У Полиньяка студенческий, как оказалось, уже готов. Единственное, с чем ему не повезло — так это с формой. Интендант долго перебирал комплекты, пытаясь подобрать что-нибудь подходящее для его тощей долговязой фигуры, но всё без толку.

— Подшивать придётся, ваше благородие, — развёл он руками. — Можно прямо у нас. Правда, портной сейчас работой завален.

— Но мне нужно успеть к началу занятий!

— Поговорите с портным. Может, согласится. Позвать?

Портным оказался невысокий лысоватый дядька, живо напомнивший мне манерами владельца ломбарда из Юрги. Жак самоотверженно пытался торговаться, но силы были неравны. Долго ковыряясь в кошельке, он выложил мастеру два рубля с полтиной и, кажется, эта трата проделала огромную дыру в его бюджете.

Чтобы хоть как-то подсластить ему пилюлю, я предложил перекусить.

— Я угощаю. Надо только разузнать, где здесь кормят.

— О, это я уже разведал! Тут отличное бистро на первом этаже. И студентам большие скидки!

«Бистро» оказался на вид обычной студенческой столовой. А то и солдатской. Упомянутое Полиньяком слово «казармы» вообще то и дело напрашивалось. Формально институт был гражданским, однако порядки здесь царили полувоенные, особенно в части дисциплины.

Столовая размещалась в просторном помещении в левом крыле здания. Деревянные столы без скатертей были выставлены в несколько длинных рядов, вместо стульев к ним были приставлены узкие скамьи без спинок. Ближе ко входу находился буфет со всякой выпечкой, пирожками, яблоками и прочим перекусом, который можно было захватить с собой. А основная раздача была чуть дальше, вдоль всей левой стены. Там было расположено несколько окошек, ведущих на кухню.

К моему удивлению, народу в зале было довольно много.

— Кто все эти люди? Учебный год ведь еще не начался.

— Я слышал, многие студенты живут здесь круглый год. Да и таких, как мы, новичков сейчас полно. А учебники ты пойдешь получать? Я уже свои взял, на весь семестр, — Полиньяк похлопал по своему распухшему портфелю.

— Успею ещё, — ответил я. В институт я приехал налегке, и не хотелось сейчас таскаться с кипой книг.

Неподалёку от буфета, возле длинного стола-стойки, идущего вдоль стены, расположилась группа шумных дорого одетых парней, среди которых я сразу заметил знакомые лица. Кудеяров и оба его приятеля. И компания у них подобралась интересная — из шестерых человек четверо с явно выраженными Дарами.

Нефилимы. Молодые, правда, структуры тонкого тела ещё только начинают формироваться. Зато энергия плещет через край. Я невольно сбавил шаг, приглядываясь к их аурам. Все четверо — очень разные, даже цветом различаются.

Как там рассказывал Кабанов? В основе классификации Даров — некие Аспекты, форма взаимодействия эдры с физическим миром. Было бы здорово научиться распознавать их визуально.

Перенятый вечером Дар Велесова всё еще был при мне, хотя и начал слабеть. Точнее даже не так. Саму суть Дара — я назвал его про себя Аспект Зверя — я по-прежнему удерживал. А вот скопированные энергетические структуры начали потихоньку «плыть», как размягчившийся воск. Я, конечно, мог управлять ими сознательно, видоизменять их, как в случае с даром Истоминой. Однако дар Велесова был на порядок сложнее, и я пока не рисковал лезть в его структуру, потому что не очень понимал, как это всё работает. Разница в сложности строения у них была примерно такая же, как между амёбой и какой-нибудь лягушкой.

— Чего уставился, деревня? — окликнул меня Кудеяров и, обернувшись к компании, громко произнёс. — Господа, кстати, про этих чудаков я вам и рассказывал. Вон, глядите, какое чучело! Говорит, французский герцог. Неужто правда? Измельчали лягушатники-то!

Дружки Кудеярова загоготали в голос. Один из одарённых — высокий атлетичный брюнет с холодно мерцающей аурой цвета индиго — обернулся и окинул нас скучающим взглядом. В руке он небрежно держал стакан лимонада, как и большая часть компании. Мой обострённый вампирский нюх различил слабые спиртовые нотки. Вряд ли в буфете продавали алкоголь. Скорее, молодёжь пронесла его с собой и теперь просто добавляла в напиток.

Остальные вообще не обратили особого внимания на Кудеярова — как раз, сгрудившись вместе, разливали что-то из плоской металлической фляжки.

— Это враньё! Я никогда не говорил, что я герцог, — начал было Полиньяк, но я развернул его и подтолкнул в сторону раздаточных окон.

— Забей, Жак. Мы же поесть сюда пришли. Не порти аппетит.

— Просто не люблю таких самодовольных болванов! — проворчал он, но всё же последовал моему совету.

Вооружившись подносами, мы отстояли небольшую очередь к раздаточному окну. Полиньяк принялся рассказывать мне какую-то длинную запутанную историю, случившуюся с ним по дороге из Парижа в Москву. Слушая его болтовню, я продолжал поглядывать на компанию Одарённых за буфетом, пытаясь угадать Аспекты их Даров.

Тот здоровый явно как-то связан со льдом — аура холодная, злая и какая-то… мёртвая, что ли. У его соседа — рыжего вихрастого парня в полосатом пиджаке, всё наоборот — эдра беспокойно пляшет, будто языки пламени, силуэт тонкого тела из-за этого кажется размазанным, беспокойным. Кажется, это отражается и на самом носителе — рыжий ведет себя бойко, энергия хлещет через край. Он даже стоять-то на месте спокойно не может — так и пританцовывает, и головой крутит во все стороны.

Интересно, а Аспект вообще влияет на характер своего носителя? Например, повелеваешь огнём — и сам становишься вспыльчивым. Василевский говорил, что эдра у нефилимов становится неотъемлемой частью самой их сути…

У двух оставшихся Одарённых ауры были ещё более странные. Восточного вида парень с тонкими холёными усиками и носом с горбинкой светился насыщенным фиолетовым светом, собранным почти исключительно в районе головы. А неприметного вида светловолосый толстячок, держащийся чуть в стороне от остальных, разбросал призрачные щупальца своего Дара на добрую половину зала, словно паук в центре невидимой паутины.

Кудеяров в этой компании Одарённых был явно лишним, но при этом всеми силами пытался примазаться. Пока мы стояли в очереди, он уже раза три успел сбегать в буфет или послать кого-то из дружков, причём брал всё за свой счёт. Дворяне принимали его угощения, но без особого восторга, так же как и его натужные попытки пошутить или польстить.

Мы с Полиньяком, наконец, добрались до раздатки. Я взял солидную порцию какой-то каши с мясом, пару горячих пирожков и чай, который здесь наливали из громадных размеров самовара по стаканам в подстаканниках, почему-то напомнивших мне железную дорогу.

Расплачиваться нужно было за отдельным столиком. Там сидела дородная тётка в белом переднике и, пробегая взглядом по содержимому подноса, быстро щёлкала на счётах и выдавала сумму. Никаких записей у неё не было, видно, цены помнила наизусть.

Жак догнал меня уже у кассы и, глянув на его поднос, я удивлённо приподнял брови.

— О, прости, — виновато замер француз. — Ты говорил, что угощаешь. Но, если что, я часть оплачу сам.

— Да нет, на здоровье, — рассмеялся я. — Просто ты уверен, что ты это всё съешь? Здесь же на троих хватит.

— О, насчёт этого не беспокойся! — уверил он меня.

Когда мы добрались до столов, я в этом быстро убедился. Несмотря на свою худобу, Полиньяк поглощал еду с ужасающей скоростью — челюсти у него мелькали, как ножи у газонокосилки. Я и сам изрядно проголодался, но таким аппетитом похвастаться не мог. Но что самое удивительно — еда не мешала Полиньяку разговаривать.

— Еда здесь, в России, просто удивительная! Magnifique! — вещал он с набитым ртом. — Хотя, тут всё удивительное. А ваши железные дороги? А ваши летающие корабли? А русские женщины? М-м-м…

Он изобразил в воздухе нечто округлое и объемное, явно вспоминая свою зазнобу из аудитории.

— Я так счастлив, что смог сюда добраться! Братья смеялись надо мной, говорили, что я не доеду даже до Урала. Что меня по дороге медведи съедят. Кстати…

Прожевав, он наклонился ко мне ближе и, понизив голос, спросил:

— Хочешь начистоту? Медведей я и правда немного боюсь… Ну, хорошо, не немного. Очень боюсь. Научишь меня с ними обращаться?

— В смысле?

— Ну… Я подумал, ты умеешь. Ты же местный, сибирский.

— И ты думаешь, у нас тут в каждом дворе ручные медведи, что ли? — возмутился я. — Что за глупые стереотипы про русских?

— Прости, я не хотел обидеть, — сконфуженно забормотал Полиньяк. — Я ведь знаю о России только из газет и книг. А у нас там что только о вас не пишут. Даже то, что вы мамонтов разводите. Ну, это-то, конечно, сказки. Всем известно, что мамонты давно вымерли.

— Ну… да, — буркнул я, возвращаясь к еде.

Может, я и зря на него лайку спустил. Я и сам-то в этом мире без году неделя, мало что видел. Кто знает, вдруг тут и правда ездовые медведи, боевые балалайки и прочая развесистая клюква в полный рост. Вон, Полиньяк какие-то летающие корабли приплёл. Такого в моём мире в начале 20 века точно не водилось. Хотя здесь, учитывая наличие парящего эмберита — запросто. Если эта штука способна удерживать в воздухе глыбу камня тонн двадцать весом — то почему бы и летающим кораблям не появиться?

Задумавшись, я и не заметил, как к нам подсел Кудеяров с дружками. Они протиснулись мимо Полиньяка, едва не уронив одну из его тарелок со стола. Уселись на лавку слева и справа от него, хихикая и о чём-то перешёптываясь. При этом из еды у них ничего не было, только толстяк уминал какой-то пирожок, прихваченный в буфете, да у самого Кудеярова в руках был стакан с лимонадом. Судя по запаху, на изрядную долю состоящий из чего-то покрепче.

Выглядело это подозрительно, особенно в сочетании с тем, что остальная компания дворян осталась на прежнем месте, возле буфета, и теперь посматривала на нас издали, словно в ожидании чего-то.

— Вот что, французик, — панибратски приобняв Полиньяка за плечо, произнёс блондин. — Ты ведь, надеюсь, не обижаешься на нас? Ну, немного повздорили, бывает. Но ты тоже хорош — обижаться на дружеские подколки.

Жак искоса взглянул на Кудеярова и, прожевав кусок, ответил:

— Дружеские? И когда мы успели стать друзьями?

— А что такое? — в ответ набычился Кудеяров. — Не хочешь с нами дружить? Может, рылом не вышли для твоего графского высочества?

— У моей семьи баронский титул, — поправил его Полиньяк. — Но это неважно. В Российской империи он всё равно не имеет силы.

— Тогда чего ты из себя строишь непонятно кого?

— Ничего я не строю! — вспыхнул француз, порывистым жестом поправляя очки, вечно норовящие сползти на кончик носа.

— Вам чего надо? — спросил я, стараясь говорить спокойно, без наезда. — Чего привязались к парню?

Нрав у Полиньяка горячий, а эта троица, похоже, явилась сюда, чтобы снова его спровоцировать. Я, конечно, обещал Кабанову не встревать в истории и держаться подальше от Кудеярова. Но что поделать, если он сам напрашивается?

— А ты вообще не суйся не в своё дело, — небрежно бросил Кудеяр. — Насчёт тебя мы тоже уже справки навели. Богдан Сибирский…

Фамилию он произнёс издевательским тоном, будто выплюнул. Оба его дружка ухмыльнулись, будто это была какая-то шутка.

— Ты знаешь, как меня зовут. И что с того? — пожал я плечами.

— Да ничего. Сибирский — значит, шавка безродная. Так что не тебе тявкать на порядочных людей.

— Это ты-то порядочный? — усмехнулся я.

Злости особой не было, я пока искренне забавлялся этими его нелепыми попытками меня задеть.

— По крайней мере, я знаю, кто мой отец! — выпалил богатей.

— И что с того? Я тоже своего знаю.

Ответ мой вызвал какую-то странную, смешанную реакцию — будто Кудеяров и разозлился, и обрадовался одновременно.

— Ах, вот значит, как… Но тогда, получается, наоборот — твой папаша тебя знать не хочет? По мне, так лучше уж сиротой быть.

— Чего б ты понимал, дурачок, — пренебрежительно фыркнул я и вернулся к еде.

Кабанов меня предупреждал, что фамилию типа Сибирский дают сиротам или бастардам, и это может послужить причиной для насмешек или предвзятого отношения. Но, если честно, я не воспринял это всерьёз. Наверное, потому что для меня все эти предрассудки по поводу незаконнорожденных совершенно ничего не значили. Насколько я помнил, в моём мире это уже давно пройденный пережиток. Да и вообще, я здесь начинаю жизнь с чистого листа и ещё не проникся местным менталитетом.

Кудеяров же опять насел на Полиньяка.

— Ну так что — мир? А, француз? Меня, кстати, Павел зовут. Это вот Ванька Кочанов, это Сашка Пушкарь, это Игорь Аксаков. Он со второго курса.

— Жак… Жак Полиньяк, — коротко представился француз, пожимая предложенную руку. — Если вы и правда искренне сожалеете о нашей ссоре… Что ж, я тоже готов забыть о ней. Я человек мирный.

— Ну вот и договорились! — шутливо салютуя ему стаканом с лимонадом, улыбнулся Кудеяров. — Чин-чин?

Француз повернулся, отыскивая свой стакан, и чокнулся с блондином.

— Как говорят у нас в России — пей до дна! — подмигнул Кудеяров и залпом прикончил свой лимонад.

Повторяя за ним, Жак, отставив локоть, тоже сделал несколько больших глотков. По тому, как все замерли, глядя на него, я почуял неладное. Дернулся вперёд, попытавшись ухватить его за руку.

— Жак, подожди!

Но он уже и сам остановился, недоуменно заглядывая в стакан. Брезгливо вскрикнув, отбросил его, расплескивая остатки напитка по столу. Со дна, вяло подрыгивая лапками, вывалилась мелкая зеленоватая лягушка.

— Что такое? Лягушатнику угощение не понравилось? — загоготал Кочанов. — Вы же там у себя жабами питаетесь!

— Кушай, не стесняйся! — поддакнул ему кто-то с соседнего стола.

— Бон аппети!

Вот ведь дегенераты! Здоровенные лбы, уже лет по восемнадцать-двадцать, а приколы, как у пятиклашек.

Полиньяк на пару секунд замер, шумно вдыхая через нос. А потом вдруг, подхватив поднос с остатками еды, перевернул его, опрокидывая на обидчиков. Кудеяров не успел увернуться, и его прилизанная причёска, светлая рубашка, шёлковая жилетка — всё оказалось заляпанным шматками каши и капустой из недоеденных щей.

Кочанова Полиньяк с грохотом огрел по черепушке подносом и прежде, чем остальные успели хоть что-то сообразить, снова бросился на Кудеярова, злющий, как взбесившийся котяра. Сбросив богача с лавки, он принялся раздавать ему неумелые, но яростные удары по лицу. Но тут налетели дружки блондина, оттащили его в сторону и принялись бить в ответ. По пути зацепило ещё нескольких студентов с соседних столов, и те возмущенно вскочили, отряхиваясь от остатков еды, которые разлетались вокруг, как шрапнель.

Это было похоже на сцену из старых комедий, когда один неосторожный жест в кабаке моментально перерастает в массовую драку.

Я тоже в стороне не остался, хотя и пришлось себя сдерживать, чтобы не наломать дров. На примере своих недавних стычек с бандитами я уже понял, что умение драться у меня, что называется, в крови. Видимо, сохранились въевшиеся в память приёмы и рефлексы из прошлой жизни. Но приёмы эти — не для подобных детских потасовок. Бить я привык всерьёз, вырубая наглухо. Так и покалечить можно этих болванов.

Полиньяк опять получил по носу и ойкнул, зажимая его пальцами, сквозь которые брызнули струйки крови. Схватив его за локоть, я буквально выволок его из драки и оттащил в безопасное место в углу столовой. Кудеяров с дружками сунулись было следом, но после пары увесистых оплеух отхлынули. Держать удар никто из них не умел.

— Учебники! — опомнился Полиньяк и, перепрыгивая через лавки, бросился к своей сумке, оставленной рядом со столом.

Компания Кудеярова, подхватывая со стола тарелки с объедками, принялись швырять в него, и он на бегу нелепо сгорбился, прикрываясь от снарядов. Гам поднялся такой, что казалось, будто орут одновременно все собравшиеся в зале. Тётка-буфетчица и вовсе засвистела в свиток. Я поморщился — Дар Зверя всё ещё на меня действовал, и обострённый слух резануло этим свистом так, что зубы заныли.

— Что. Здесь. Происходит? — вдруг, перекрывая шум, прогремел чей-то голос.

Все участвующие в потасовке студенты разом замерли и вытянулись в струнку. Те, что были поближе к выходам, и вовсе технично смылись.

В воцарившейся тишине чётко и размеренно, будто тиканье огромных часов, разнеслись шаги Кабанова. Ректор, пройдя между рядов столов, остановился перед следами побоища и окинул взглядом взъерошенных, тяжело дышащих драчунов.

Толстая тётка-буфетчица, охая и округляя глаза, что-то причитала, следуя за Кабановым по пятам, но тот, кажется, не обращал на неё особого внимания.

— Значит, так… — зловеще процедил он. — Студент Кудеяров! Студент Кочанов! Студент Пушкарь! Студент Сибирский! Студент Аксаков…

Задержавшись взглядом на французе, он прищурился, оглядывая его с некоторым недоумением.

— Жак Франсуа Арман де Полиньяк! — торопливо представился Жак сильно гнусавя, потому что по-прежнему зажимал нос пальцами. — Мсье, я должен объяснить. Я…

— Студент Полиньяк! — прежним тоном продолжил Кабанов. — Студент Трофимов!

— Меня-то за что, Николай Георгиевич? — взмолился вихрастый паренек со смешно торчащими ушами. — Я вообще не с ними! Это всё Кудеяр с Кочановым!

— Ах ты ж иуда! — взвился Кочанов, сжимая кулаки.

— Отставить! — рявкнул по-военному ректор. — Всем вышеназванным — предупреждение! Правила знаете. Предупреждение — выговор — строгий выговор — отчисление. А с вами, Павел Фомич, мы, помнится, составляли отдельный разговор весной, по окончанию подготовительного курса. Ваша компания уже там показывала себя не с лучшей стороны.

Кудеяров, покрасневший до мочек ушей, стоял неподвижно, втянув голову в плечи.

— Ну, так что? — продолжил ректор. — Может, мне уведомить вашего отца о том, что вы умудрились схлопотать предупреждение ещё до начала учебного года?

— Не надо, — тихо, почти шёпотом произнёс Кудеяров. Кашлянув, повторил громче: — Не надо, пожалуйста, Николай Георгиевич! Этого больше не повторится.

— Что ж, увидим. Если вы и правда возьметесь за ум с началом учёбы — так и быть, я сниму предупреждение по итогам первого семестра. И всем остальным, кстати, тоже. А сейчас… Всем вышеназванным — наряд по полной уборке столовой. Мария Васильевна, проследите, чтобы никто не отлынивал. Столовую пока закройте. Даю им полчаса.

— Это что, и мне тоже полы драить, что ли? — насупился Аксаков.

— А что вас не устраивает? — Кабанов уже развернулся, чтобы уйти, но оглянулся на студента, вопросительно подняв бровь.

— Я дворянин. Подобная работа мне… не подобает.

— А вот это вот всё… — Кабанов презрительным взглядом обвел ошмётки разбросанной еды, разбитые тарелки и поваленные скамейки. — Стало быть, подобает дворянину? Стыдитесь, Аксаков! Я был о вас лучшего мнения.

Когда Кабанов ушёл, все, наконец, выдохнули с облегчением. Посетители столовой, торопливо заканчивая с едой, потянулись к выходу, раздаточные окна закрылись. Наша компания провинившихся толпилась возле буфета. Наконец, к нам подошла буфетчица и, окинув осуждающим взглядом, сказала:

— Ну что, пойдёмте, штрафники. Покажу, где тряпки брать.