Стоя в одиночестве в своей роскошной гардеробной, Габриель смотрела на свое отражение в зеркале и ругала себя за идиотские мысли. Причиной ее затрудненного дыхания и головокружений, несомненно, были тесный корсаж платья и события дня, а вовсе не Люк Гарнье. Он не имеет никакой власти над ее телом.
Более-менее убедив себя в этом, девушка начала снимать тяжелые серьги с жемчугом и бриллиантами, когда дверь у нее за спиной отворилась. В комнату вошел Люк.
Габриель замерла.
Собор и банкетный зал не подготовили ее к этому ощущению: ее гардеробная по сравнению с ними была крошечной, и высокая широкоплечая фигура Люка, казалось, заполнила собой все ее пространство.
Не в состоянии пошевелиться, Габриель уставилась на его отражение. Взгляд Люка скользнул по ее спине, затем встретился с ее взглядом в зеркале.
– Я… – начала она, не зная, что сказать. Сняв серьги, она положила их на туалетный столик и повернулась, чтобы посмотреть на Люка. Он стоял у двери, и все же она чувствовала его близость, словно находилась в его объятиях. – Я не могу…
Она не договорила. Сексуальное желание повисло в воздухе подобно густому туману. Глаза Люка стали почти черными. Он смотрел на нее так, словно она принадлежала ему душой и телом. В ее голове пронеслась вереница образов. Во всех них руки и губы Люка касались ее тела.
Это было невыносимо.
– Ты ведь не собираешься?..
Габриель думала, что расплачется, но тут Люк сдвинулся с места, и она забыла обо всем. Он шел к ней подобно опасному неукротимому хищнику. Его глаза неистово заблестели, и она вдруг осознала: он ее желает.
– Что ты делаешь? – пролепетала она, запрокинув голову, когда он подошел к ней вплотную.
Мысли лихорадочно сменяли одна другую: Люк говорил, он уважает традиции, но вот насколько? Определенно он не может ожидать, что она ляжет в постель с человеком, с которым познакомилась всего несколько часов назад…
Или может?
Ее муж молчал. Его взгляд был прикован к ней. Затем он положил руки ей на талию, и Габриель снова оказалась в его объятиях. Только на этот раз рядом с ними никого не было. Ее набухшая грудь прижалась к его груди, и Габриель застонала.
– Сегодня ночью я не стану требовать от тебя выполнения супружеских обязанностей, если ты этого боишься, – произнес он. Его теплое дыхание щекотало ее лицо.
– Я… спасибо… – пробормотала Габриель и тут же разозлилась на себя. Словно это зависит только от него! Словно ее не существует!
– Со временем мы с тобой привыкнем друг к другу. – Его губы были слишком близко, и она испытывала одновременно наслаждение и страх. – Но нашу брачную ночь все же следует отметить, не так ли?
– Я не…
В следующую секунду он поцеловал ее. Его губы легонько коснулись ее губ, после чего принялись исследовать ее щеку, ухо, висок. Ее губы приоткрылись, по спине пробежала дрожь.
Какая-то ее часть потянулась к нему, несмотря на то что все остальное в ней воспротивилось такой открытой демонстрации его власти. Возмущенная, Габриель уперлась ладонями в его плечи, но это было все равно что биться о каменную стену.
Неожиданно Люк отстранился. На его лице она увидела удовлетворение.
– Ты моя, – сказал он, убирая ей за ухо выбившуюся из прически прядь волос. Его нежный жест так не соответствовал его словам и выражению лица. – Переоденься во что-нибудь практичное, Габриель. Остаток дня мы проведем в другой части острова. Встречаемся у входа в банкетный зал.
Он развернулся и покинул комнату, а Габриель еще долго смотрела ему вслед. Постепенно ее пульс пришел в норму и руки перестали дрожать. Она вдруг осознала, что причины всех ее страданий кроются в ее слабости.
Именно из-за своей слабости она стала женой Люка Гарнье. Отец не заставлял ее выходить за него замуж. Он просто сообщил ей о своих намерениях, а она в очередной раз решила попытаться произвести на него впечатление своим послушанием. В результате она добилась лишь того, что он совсем перестал брать в расчет ее чувства.
Габриель судорожно вздохнула. В душе она понимала, что, подчиняясь Люку, разрушит саму себя.
Она никогда не пыталась отстаивать свое мнение. Всю свою жизнь она позволяла отцу командовать собой. Неужели она позволит делать то же самое своему мужу? На мгновение она представила себе, что ее ждет. Она полностью растворится в своем муже и перестанет существовать как личность. Люк Гарнье, несомненно, потребует от нее полного подчинения.
Габриель окинула взглядом комнату, словно никогда не видела ее раньше. Возможно, она до сих пор просто не осознавала, что это тюремная камера.
И что ей давно пора вырваться на свободу.
Тело Люка умоляло его вернуться в гардеробную его жены и завершить начатое.
Он возбудился. Его сердце бешено колотилось, и ему стоило невероятных усилий убрать руки с ее нежной кожи. Ее вкус опьянил его.
Он остановился посреди коридора. Ему хотелось заняться любовью со своей женой и доставлять ей удовольствие до тех пор, пока они не заснут от усталости. А ведь он был абсолютно уверен, что его самообладанию ничто не угрожает.
Люка Гарнье было нелегко удивить. Он предполагал, что Габриель может вызвать у него желание, но никак не ожидал, что оно потрясет его до глубины его мужского естества.
Возможно, это своеобразное подтверждение правильности его выбора. Тот факт, что лишь немногие мужчины в похожей ситуации хотели своих жен, ничего не значил. Он всегда отличался от других мужчин.
В конце концов он заставил себя уйти подальше от ее двери.
У них вся жизнь впереди для того, чтобы наслаждаться супружескими отношениями. На одну ночь он может оставить ее в покое. Дать ей время осознать, что она теперь замужняя женщина.
При мысли о своем великодушном поведении Люк скривил губы. Подобное было для него в новинку. Прежде он никогда не шел против своих интересов.
«Но ведь это всего на одну ночь», – напомнил он себе.
Утром он продолжит приучать ее к себе.
«Все оказалось так просто», – с восхищением подумала Габриель почти неделю спустя, глядя на бескрайнее море ночных огней. Отсюда, с Голливуд-Хиллс, открывался изумительный вид на Лос-Анджелес.
Она никак не могла понять, почему так долго ждала, чтобы сделать что-то, чего хотелось ей самой, а не другим.
Быстро переодевшись, она покинула дворец, добралась до пристани и села на паром. Утром она уже была в Италии. Остановившись на одну ночь в отеле в Риме, она позвонила своей старой университетской подруге. Кассандра, с которой они не виделись целую вечность, извинилась за то, что не сможет встретить ее в Калифорнии, поскольку находилась на съемках в Ванкувере. Она предложила Габриель пожить в ее доме. Утром Габриель добралась на самолете до Лондона, а там пересела на рейс до Лос-Анджелеса.
Смелый поступок для послушной принцессы, которая за всю свою сознательную жизнь не посмела и пальцем пошевелить в знак протеста.
Сейчас Габриель стояла босиком на деревянном настиле за домом Кассандры и потягивала белое вино. Она любила Калифорнию с ее холмами, пахнущими розмарином, кипарисами и эвкалиптами. Ей нравились завывания койотов в ночи и теплое солнце днем. Дома с красными крышами, которые напоминали ей о ее родине.
Габриель чувствовала себя настоящей американкой. Кассандра настояла на том, чтобы она воспользовалась ее одеждой. Сейчас на принцессе были голубые джинсы и шелковый топ. Волосы она оставила распущенными и теперь наслаждалась тем, как их треплет легкий бриз. Наслаждалась свободой. Сейчас она была так не похожа на принцессу, привыкшую носить костюмы от Шанель в пастельных тонах и собирать волосы в гладкий французский узел.
В гардеробе Габриель не было ни одной пары джинсов. Ее отец считал их «одеждой для простолюдинов», и из уважения к нему она их не носила после окончания университета. Ей нравилось, как они сейчас облегали ее бедра и ягодицы. В них она чувствовала себе настоящей бунтаркой.
По ее телу вдруг пробежала дрожь отчаяния. Как она могла полностью потерять контроль над собственной жизнью? Она передала ее сначала своему отцу, затем мужу, которого совсем не знала.
Когда раздался звонок в дверь, Габриель улыбнулась. Наверное, это экономка Ума вернулась с продуктами. Она не позволила гостье самой поехать за покупками, и Габриель была ей очень благодарна.
Девушка побежала к входной двери. Темный деревянный пол приятно поскрипывал под ее ногами.
– Ты меня спа… – начала она, открывая дверь, и тут же осеклась.
На пороге стоял Люк.