1) Господь не только заповедует прощать похищающему твое и олихоимствовавшему тебя, но говорит еще: люби его любовью сильнейшею и искреннею. Ибо это, именно это внушить желая, сказал Он: «молитеся за творящих вам обиду» (Лк. 6, 28), — что делается обычно только в отношении к тем, коих сильно любят. Так Христос молиться об обижающих заповедал, а мы ковы сшиваем против них, и, получив повеление — благословлять клянущих нас, забрасываем их тысячами проклятий [1, 400].
2) Помолиться, говоришь, я и дома могу, а слышать беседы и учение дома не могу (обличаются уходящие из церкви, прослушав беседу Златоуста, по прочтении Евангелия). Обманываешь ты себя, человече. Помолиться и дома конечно возможно; но так помолиться, как в церкви, невозможно, — где такое множество отцев, и где такой единодушный к Богу воссылается вопль. Не будешь ты так услышан, когда сам о себе один молишься Господу, как (когда молишься Ему) с братьями своими. Ибо здесь есть нечто большее, как-то: единомыслие, согласие, союз любви и молитвы иереев. Иереи для того и поставлены предстоять в собраниях, чтоб слабейшие сами по себе молитвы народа, быв подъяты их сильнейшими молитвами, вместе с ними восходили на небеса. — К тому же что пользы от проповеди, когда с нею не соединяется молитва? Прежде молитва, — а потом слово. Так и Апостолы говорят: «мы же в молитве и служении слова пребудем» (Деян. 6, 4). Так делает и Павел, всегда молитвою начиная свои послания, чтобы как свет светильнику, так и свет молитвы предшествовал слову. Если приучишь себя молиться со тщанием, то не будешь иметь нужды в учении от равных тебе рабов; потому что тогда сам Бог, без всякого посредства, будет просвещать ум твой. Если же молитва одного такую имеет силу, то тем паче молитва в союзе со многими. У этой больше силы и больше дерзновения, чем у той, которая дома бывает, наедине. Откуда это видно? Послушай, как говорит о сем св. Павел: «иже от толикия смерти избавил ны есть, и избавляет, нанже уповахом, яко и еще избавит, споспешествующим и вам по нас молитвою, да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о нас» (2Кор. 1, 10. 11). Так и Петр освободился из узилища, потому что «молитва бы прилежна бываемая от Церкви к Богу о нем» (Деян. 12, 5). Если же Петру принесла пользу молитва Церкви, то как же ты, скажи мне, презираешь силу ее, и какое можешь иметь в этом извинение? Послушай еще, — вот и сам Бог говорит, что Он не может не приклоняться, когда множество народа благоумно докучает Ему в молитве. Ибо, оправдывая пред Ионою скорое помилование Ниневитян, Он говорит: «ты оскорбился еси о тыкве, о нейже не трудился еси, ни воскормил еси ея, яже родися об нощь, и, обнощ погибе. Аз же не пощажду ли Ниневии града великаго, в немже живут множайшии неже дванадесять тем человек» (Ион. 4, 10. 11)? Не просто Он выставляет, на вид множество народа, но с тем, чтоб дать тебе уразуметь, что согласная многих молитва великую имеет у Него силу [1, 725. 726].
3) Предмет всегдашних моих увещаний — да прилежим усердной молитве трезвенною мыслию и бодренною душею (это в храме, на литургии). — Диавол, видя, как пламенна и возбужденна душа твоя в молитве, поймет, что путь к помыслам твоим для него непроходен. Увидев, что ты зеваешь и себе не внимаешь, он тотчас вскочит в тебя, как в пустое, оставленное жильцом, жилище. Если же увидит, что ты собран в себе, бодрствен и к самым небесам будто привешен, то даже и взглянуть на тебя не посмеет. Пожалей же себя, и загради вход в душу твою лукавому демону. Ничто так не преграждает пути к его на нас находу, как прилежная и теплая молитва [1, 734].
4) Что, думаешь ты, повелевается, когда диакон возглашает: «прости» (оρθοι, выпрямившись), «станем добре»? Не другое что, как чтоб мы восставили долу стелющиеся помыслы наши, и отрясши духовное разленение, порожденное в нас хлопотами по житейским делам, прямо пред лицем Бога поставили душу свою. А что это истинно так есть, что слово это относится не к телу, а к душе, ее повелевая восставить прямо, послушаем Павла, который в этом именно смысле употребил сие речение. Ибо простирая слово к людям, которые готовы были пасть духом под бременем бед, он говорит: «ослабленныя руки и ослабленная колена исправите» (Евр. 12, 12). Ужели скажешь, что он говорит здесь о руках и ногах тела? Никак; ибо он обращает речь не к тем, кои ведут состязания в беге и борьбе, но он убеждает этими словами восставить силу внутренних помыслов, разбитых искушениями [Там же].
5) Помысли, близ кого стоишь ты? С кем приступаешь призывать Бога? — С Херувимами. Внимай же сим, в одном с тобою стоящим хоре, — и этого будет тебе достаточно к поддержанию трезвения, когда будешь помнить, что ты, обложенный телом и с плотью соплетенный, удостоен воспевать общего всех Владыку вместе с бесплотными. Итак, принимая участие в сих священных и таинственных песнях, никто не стой здесь с распущенным вниманием и расслабшим усердием, никто в это время не держи житейских помыслов, но изгнав все земное из ума, и всецело перенесшись на небо, так возноси всесвятую песнь Богу славы и величия, как бы ты стоял близ самого престола славы, об руку с Серафимами. Для сего-то и повелевается нам стоять добре в это время. Ибо стоять добре не что другое означает, как стоять так, как подобает стоять человеку пред лицем Бога, — со страхом и трепетом, с трезвенною и бодренною душею [Там же].
6) Что и это речение («станем»; пред сим толковал об оρθои — выпрямившись) относится к душе, опять показал тотже св. Павел, говоря: «тако стойте о Господе возлюбленнии» (Фил. 4, 1). Ибо как стрелец, желая пускать стрелы прямо в цель, прежде всего заботится установить себя самого, и, уже установившись верно против цели, начинает стрелять; так и ты, желая устрелить диавола в злую его голову, прежде позаботься установить помыслы, чтоб, утвердившись в правом и беспрепятственном стоянии, верно бросать в него стрелы [Там же].
7) Молитва есть великое оружие, сокровище неоскудевающее, богатство никогда неиждиваемое, пристанище неволненное, невозмутимое отишье, — и бесчисленных благ корень и источник и матерь есть молитва: она могущественнее самой царской власти. — Молитву же я разумею, не кое-какую, не нерадивую и рассеянную, но пламенную и притрудную, исходящую из души болезнующей и ума глубокособранного. Такая только молитва небовосходна [1, 743—4].
8) Как вода, когда течет по ровному месту и разливается широко, не поднимается вверх: когда же руки искусников утесняют ее всесторонними ограждениями, тогда она от собственного напора быстрее стрелы устремляется вверх: так и сердце человеческое, наслаждаясь всяким покоем, рассеивается и разливается; когда же обстоятельства утеснят его, тогда гнетомое оно воссылает горе чистые и усердные молитвы. И чтоб убедиться тебе, что эти именно, от скорби воссылаемые молитвы, наиболее бывают сильными на небе, послушай, что говорит Пророк: «ко Господу внегда скорбети ми, воззвах и услыша мя» (Пс. 119, 1). Воспламеним же сердце свое, и сокрушим душу памятованием грехов, сокрушим ее не за тем, чтоб только утеснить, но чтоб подготовить и услышание молитвы ее, сделав ее трезвенною, бодренною и самых небес касающеюся [1, 744].
9) «Боже милостив буди мне грешному», взывал мытарь, и вышел из храма оправданным паче фарисея (Лк. 8, 13). И вышло, что слова явились выше дел, и речения превзошли деяния. Тот выставлял свою праведность, пост, десятины; а этот одни сказал слова (без дел), и стяжал прощение всех грехов. Почему так? Потому, что Бог не одни слова слушал, но паче внимал чувству, с каким они произнесены, — и, нашедши его сокрушенным и смиренным, помиловал и возчеловеколюбствовал. Это говорю я, не да согрешаем, но да смиренномудрствуем. Ибо если мытарь, человек последней худости, не возсмиренномудрствовав (ибо что за смиренномудрие у того, у кого все худо?), а только возблагоумствовав, и грехи свои высказав, и исповедав себя тем, чем был, такое привлек к себе Божие благоволение: то сколь большую привлекут себе Божию помощь те, которые, наделав много добрых дел, нимало высоко о себе не думают! Посему-то я всегда и прошу, и молю, и заклинаю всякого из вас, как можно чаще исповедывать грехи свои пред Богом. Я не вывожу тебя пред публику, как на зрелище, и не принуждаю открывать грехи свои пред людьми. Пред Богом открой совесть свою. Ему покажи раны свои и у Него проси уврачевания. Ему покажи, не поношающему, но уврачевание подающему (Иак. 1, 5). Он уже все видит, хоть ты и молчишь. Выскажись же, — и получишь пользу. Выскажись, чтобы сложив все бремя грехов здесь, туда перейти чистым без всяких ран греховных, — и избавишься от нестерпимого опубликования их (на страшном суде). Три отрока душу свою предали за исповедание единого истинного Владыки всяческих и Бога, и в пещь огненную ввержены; однако же после стольких и толиких доблестей, говорят: «несть нам отверсти уст, студ и поношение быхом рабом твоим, и чтущим Тя» (Дан. 3, 33). — Так зачем же вы отверзаете уста свои? — Чтоб это одно, говорят, сказать, что «несть нам отверсти уст, и этим одним умилостивить Господа» [1, 745—6].
10) Сила молитвы угашала силу огненную, укрощала ярость львов, прекращала брани, отверзала врата небесные, расторгала узы смерти, прогоняла болезни, отражала нападения, спасала грады от землетрясения, отвращала и свыше несущиеся удары, и человеками готовимые наветы, и всякого вообще рода бедствия. Молитву же опять разумею не ту, которая только в устах вращается, но ту, которая исходит из глубины сердца. Ибо как дерева, глубоко в земли пустившие корни, не сваливаются и не исторгаются, какие бы сильные ветры ни нападали на них; потому что корни крепко держат их в земле: так и молитвы, из глубины сердца возсылаемыя, будучи там укоренены, безопасно простираются горе, никаким приражением помыслов не быв уклоняемы от сего направления. Почему и Пророк говорит: «из глубины воззвах к Тебе Господи» (Пс. 129, 1).
11) Хотя уже не мало раз приходилось нам говорит о молитве, но надо поговорит о ней и ныне. Ибо как бывает с одеждами нашими, что если материя, из которой они сшиты, однажды только покрашена, то краска эта скоро и легко сходит, а если красильщик несколько раз покроет ее краскою, то цвет ее навсегда остается неизменным: тоже самое бывает и с душами нашими, — что если часто слышим какое наставление, то принимая его, как какое глубоко входящее окрашение, не легко забываем его. Итак не мимоходом слушайте слова о молитве. Ибо нет ничего сильнее молитвы, нет ничего ей равного. Не столько блистателен царь облеченный в пурпур, сколько молящийся, украшенный беседою с Богом. Ибо как, если б кто-нибудь, пред лицом всего воинства, воевод и разных начальственных лиц, приступив к Царю, стал беседовать с ним наедине, то взоры всех обратил бы на себя, и в тоже время явился в очах их особенно достойным отличия и почета: так бывает и с молящимися. Представь себе, каково это человеку, яко человеку, в присутствии Ангелов, предстоянии Архангелов, Серафимов и Херувимов, и всех других бесплотных Сил, с великим дерзновением приступить и беседовать с Царем оных Сил? Какою не облекает это его честью? — Но не честь только, а и польза очень великая бывает для нас от молитвы, даже прежде, чем получим просимое. Ибо вместе с тем, как возденет кто руки к небу и призовет Бога, тотчас отстает он от всех человеческих дел и переносится мыслию в будущую жизнь, и затем уже созерцает только небесное, ничему, относящемуся к настоящей жизни, не внимая во время молитвы, если молится усердно. В следствие сего, гнев ли был у него пред сим в движении, он легко улегается; похоть ли жгла, — она погасает; зависть ли точила, — она прогоняется с великим удобством. В душе при сем тоже совершается, что бывает в природе при восходе солнца, как говорит Пророк. Помнишь, что говорит он? «Положил еси тму, и бысть нощь, в нейже пройдут вси зверие дубравнии: скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе. Возсия солнце, и собрашася, и в ложах своих лягут» (Пс. 103, 20–22), Итак как при появлении солнечного света убегают все звери и скрываются в ложах своих: так и когда молитва, как луч некий, появится от уст наших и нашего языка, тогда ум просвещается, все же неразумные и зверовидные страсти отступают, разбегаются и прячутся в свои им норы, — только бы молились мы, как следует, с душею бодренною и трезвенною мыслию. Тогда будь диавол близ, он отгоняется, будь демон, — убегает [1, 766—7].
12) Господь многое совершал, чтобы показать нам пример. С тем же намерением Он и молитвы многие совершал. Когда ученики приступили к Нему и просили Его научить их молиться (Лк. 11, 1); что надлежало ему сделать, скажи мне? — Не научить их молиться? Но Он затем и пришел, чтоб возвесть их во всякое любомудрие. Но если надлежало научить молитве, то надлежало и Самому молиться. Скажешь, что это можно было сделать и словом одним? Но учение словами не так сильно действует на обучаемых, как учение делами. Почему Он и учит их молитве не словами только, но и Сам делает тоже, молится по целым ночам в уединенных местах, научая нас и внушая, когда намереваемся беседовать с Богом, бегать шума и молвы житейских, и удаляться в пусто место, приспособляя притом к молитве не место только, но и время. Пустынь — не гора только, но и какое либо жилище, недоступное для шума. Также когда благословлял Он хлебы, то воззрев на небо, помолился (Мр. 6, 41), чтоб научить нас не прежде вкушать от трапезы, как по возблагодарении создавшего плоды Бога [1, 187],
13) Правость и чистоту жизни ничто так не может установить и утвердить, как частое бывание здесь в храме, и усердное слушание Слова Божия. Ибо что пища для тела, то для души научение божественными словесами. «Не о хлебе единомъ живъ бываетъ человек, но о всяком глаголе исходящем из уст Божиих» (Втор. 8, 3), Почему и не причащение сей трапезы производит своего рода голод. И Бог угрожает им и наводит его, как наказание и кару. «Послю, говорит Господь глад на землю, не глад хлеба, ни жажду воды, но глад слышания слова Господня» (Амос. 8, 11). Как же после сего не неуместно будет, для отстранения глада телесного, все делать и предпринимать, а душевный глад самим себе добровольно причинять, тогда как он гораздо бедственнее первого, — настолько, насколько в важнейшем терпится и ущерб от него. Прошу же вас и молю, не будем устроять против себя такого злого навета, но всякому другому делу и занятию будем предпочитать пребывание здесь (в храме). Ибо скажи мне, что можешь ты приобрести такого, что могло бы равняться вреду и для тебя и для дома твоего от оставления церковного собрания? Хотя бы ты нашел сокровищницу, всю битком наполненную золотом, и ради того не пришел сюда, — все больший потерпишь ты вред, — настолько больший, насколько духовное ценнее чувственного. Того хоть бы и много было, и оно отвсюду больше и больше стекалось, — не велико дело; потому что оно не будет сшествовать нам в тамошнюю (загробную) жизнь, не преселится с нами на небо и не предстанет пред страшным престолом, а почасту даже и прежде кончины оставляет нас и разслывается, если же и остается в наших руках до конца жизни, всячески самою кончиною отъемлется у нас. А духовное сокровище есть неотъемлемое стяжание, — всегда сопутствует нам, последует за нами при переселении отселе, и пред престолом Судии подает нам великое дерзновение [1, 800—1].
14) Двоякий получаем мы плод от бывания на церковных собраниях. Не то только бывает плодом сего, что мы души свои напаяем божественными словесами, но еще и то, что мы чрез то врагов своих покрываем крайним стыдом, а братьям нашим доставляем утешение и оживление. — Ибо когда, подошедши к сим священным дверям, увидит кто, что собравшихся немного, тотчас охлаждается и в том усердии ко храму, какое имел, поддается припадкам разленения и расслабши совсем, удаляется прочь от церкви; а когда увидит, что отвсюду со всем усердием спешат в церковь и стекаются на служение Богу, тогда, хотя бы он был самый нерадивый и беспечный, это видение усердных возжигает и в нем равное усердие. Ибо если камень о камень тромый скоро извлекает искру, если и тогда, как камень холоден, а огонь горяч, соударение их, побеждает естество;—то, если с камнем это бывает, не тем ли паче будет с душами, когда они одна о другую станут тереться и взаимно согреваться огнем духа? [1, 801].
15) Муж глава жене (Еф. 5, 23), а жена помощница мужу. Итак глава да не решается без тела своего ятися пути, ведущего к сему священному месту, и тело да не является здесь без главы, но да входят сюда и глава и тело, имея с собою и чад своих. Ибо если приятно видеть дерево с отростками от корня его, тем паче приятно видеть человека, имеющего при себе дитя, как отрасль от корня своего. И не только приятно это, но и благотворно и похвально. Благотворно для собравшихся, в том смысле, как сказал я выше; похвально для родителей и служителей слова: ибо и земледельцу мы дивимся не тогда, когда он обрабатывает землю, не раз уже обработыванную, но тогда, когда он взяв землю непаханную и незасеванную, всякое об ней прилагает попечение, чтоб сделать ее плодоносною. Так и св. Павел действовал, в честь себе ставя — проповедывать Евангелие не там, где именовася уже Христос, а там, где не именовася. Ему и мы будем подражать, и в возращение церкви, и для нашей собственной пользы [1, 802].
16) Не столько царская корона украшает главу, сколько крест, всего мира честнейший. От чего прежде все с ужасом отвращались, то ныне стало для всех вожделенно, — и ты повсюду встретишь его, у начальников и у подначальных, у жен и мужей, у дев и замужних, у рабов и у свободных. Все часто напечатлевают его на важнейшей части своего тела, и на челе своем изображенным, как на колонне, носят его повседневно. Он — на священной трапезе, он — в хиротониях иереев, он опять с телом Христовым на тайной вечери сияет. Его всюду господствующим может видеть всяк, — в домах, на рынках-, в пустынях, на дорогах, на горах и холмах, на море, кораблях и островах, на одрах, одеждах и оружиях, на сосудах серебряных и золотых, на камнях драгоценных и украшениях стен, на телах обладаемых демонами, во время войны и мира, и днем и ночью. Так вожделен для всех стал сей дивный дар, — сия неизреченная благодать! Никто не стыдится его, никто не закрывает лица своего, помышляя, что он есть знак поносной смерти; но все украшаемся им паче, нежели коронами, диадимами и бесчисленными маргаритами [1, 826].
17) Хочешь ли видеть наилучшее украшение постели? Я сейчас покажу тебе украшение постели не какого-либо простого селянина, и не человека военного, но постели царской. Я совершенно уверен, что, будь ты из всех самолюбивых самолюбивейший, не пожелаешь однако ж постели краше постели царя, и царя не какого-нибудь, но царя первого, всех царей царейшего, и доныне славимого во всей вселенной. Указываю тебе на постель блаженного Давида. Знаешь, какова она была? Она была преукрашена не золотом и серебром, но слезами и исповеданием. Об этом сам он сказывает, говоря: «измыю на всяку нощ ложе мое, слезами моими постелю мою омочу» (Пс. 6, 7). Слезы будто маргариты, отвсюду были на ней насажены. И посмотри ты мне, какая у него боголюбивая душа? Так как днем развлекали его многие заботы и попечения о делах народных и воинских, то он на исповедание, молитвы и слезы употреблял время отдыха, в которое другие все наслаждаются покоем. И это делал он не так, чтоб одну ночь побдел, а другую отдыхал, или по две и по три ночи бодрствовал, а в промежутках предавался покою, но делал так всякую ночь. «Измыю, говорит, на всяку нощь ложе мое, слезамимоими постелю мою омочу», — выражая тем и обилие слез и постоянство в них. Когда все отдыхали и предавались покою, один он беседовал тогда к Богу, и очей не смыкал, с сокрушением и плачем исповедуя грехи свои. Такую же и ты приготовь себе постель. Постель, золотом обложенная с одной стороны, зависть человеческую возбуждает, с другой — гнев Божий воспламеняет. Слезы же, подобные слезам Давида, даже геенский огнь угашают [1, 973].
18) Для чего Бог вложил в душу нашу такого деннонощно бодренного и бдительного судию? — Совесть, говорю. Между людьми нет такого неусыпного судии, как наша совесть. Внешних судей и деньги портят, и лесть расслабляет, и страх заставляет кривить весы, и многое другое уклоняет от праведного решения дел. Совестное же судилище ничем таким неповреждается; но хоть деньги давай, хоть лесть расточай, хоть стращай, хоть другое что делай, она все праведное произносит осуждение погрешивших помыслов; и сам согрешивший, сам он осуждает себя, хотя бы никто другой не обличал его в грехе. И это не однажды и дважды, но многократно и всю жизнь не перестает она делать. Пусть и значительное пройдет время, она никогда не забудет сделанного. И во время совершения греха, и прежде совершения его, и после совершения строгим налегает на нас судом, — особенно после прегрешения. В то время, как совершаем грех, опьяняемые сластию греховною, не так чувствуем мы (упреки совести); но когда грех сделан и дело грешное приведено к концу, тогда сласть греховная исчезает и находит горькое жало покаяния. Противное сему бывает у рождающих. У тех прежде рождения бывают боли нестерпимые, муки раздирающие, после же рождения — радость и покой, ибо вместе с исходом плода чревного отходят и все боли; а здесь не так, но когда приемлем греховные помыслы и зачинаем преступные желания, радуемся и веселимся, а когда родим злое дитя— грех, тогда, увидев срамоту рожденного, начинаем мучиться и раздираться болями, горшими, чем у рождающих. Посему не будем, прошу вас, принимать особенно в начале растлительного похотения; если же примем, истребим сие семя внутри (прежде чем созреет и родится из него плод). Но если и это допустим по нерадению, поспешим убить делом совершенный грех, исповедию, слезами и осуждением самих себя. Ибо ничто так не разрушительно для греха, как самоосуждение с покаянием и слезами. Осудил ты себя в грехе? сбросил с себя бремя его. И кто это говорит: Сам Бог — Судия. «Глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися». Чего же ради, скажи мне, ты стыдишься и краснеешь исповедать грехи свои? Человеку разве сказываешь ты их, чтоб он поносил тебя? Или сорабу твоему исповедаешь, чтоб всем о том рассказал? Нет: но Господу, милосердому, человеколюбивому врачу показываешь раны свои [1, 1011].
19) Грешник ты? Не отчаивайся, но вниди (в церковь) и покайся. Согрешил ты? Скажи Богу: согрешил я. Какое затруднение сказать: согрешил я? Разве, если не скажешься грешником не будешь ты иметь диавола обличителем своим (на суде)? Предупреди же, и восхити это его достоинство; ибо осуждать — его достоинство. И почему тебе не предупредить его, не сказать греха и не изгладить его, когда знаешь, что в нем (диаволе) имеешь ты такого обличителя, который молчать не станет? — Согрешил? — Вниди в церковь, и скажи Богу: согрешил. Ничего другого я не требую от тебя, кроме этого одного. Ибо Писание говорит: «глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися» (Ис. 43, 26). Скажи грех, чтоб разрешиться от греха. Труда в этом нет, много набирать для этого слов не нужно, и траты никакой на это не требуется, и ничего подобного. Слово изреки, отнесись благоумно к греху своему, сказав: согрешил я. Скажешь: откуда видно, что если я скажу сам грех свой, то получу разрешение в грехе? Имеешь в Писании пример и того, как один сказал свой грех, и получил прощение, и того, как другой не сказал своего греха, и был осужден. Это Каин и Давид [2, 285].
20) Молись каждочасно; но не скучай молясь, и не ленись испрашивать милости у человеколюбивого Бога, — и Он не оставит тебя за неотступность твою, но простит тебе грехи твои, и даст тебе то, о чем просишь. Если моляся, услышан будешь, пребывай в молитве, благодаря (за милость); а если не будешь услышан, пребывай в молитве, чтобы услышану быть. Не говори: много молился я, а услышан не был; потому что и это часто бывает для твоей же пользы. Знает Бог, что ты ленив и себе поблажлив, и если получишь просимое, уйдешь и не станешь больше молиться; почему отлагает услышать тебя, чтоб, по причине нужды, заставить тебя чаще беседовать с Ним и проводить время в молитве. Пребывай же в молитве, и не допускай в себе разленения в ней. Молитва много может, возлюбленный; почему приступай к ней, не как к делу маловажному [2, 297].
21) Согрешил? войди в церковь и изгладь грех свой (покаянием). Сколько раз ни упадешь на торжище, всякой раз встаешь: так и сколько раз ни согрешишь, спеши покаяться, не допускай отчаяния. Еще согрешишь, еще покайся; не опускайся и не отпадай от надежды получения предлежащих нам благ. Хоть ты уже старик, и согрешил, — иди в церковь, и покайся. Здесь врачебница, а не судилище; здесь не муки за грехи налагают, а дают отпущение грехов. Богу единому скажи грех свой: «Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих» (Пс.50, 8), и оставится тебе грех твой [2, 297—8].
22) Имеешь и другой путь покаяния, не трудный, но очень удобный. Какой же это? Плачь о грехе своем, научаясь сему из Евангелия. Петр, верховный апостол, друг Христов, не от человека приявший откровение, но от Отца, как свидетельствует о нем Владыка Христос, говоря: «блажен еси Симоне, вар Иона, яко плот и кровь не яви тебе, но Отец небесный» (Мф.16,17), — сей Петр грех совершил не малый какой, но крайне великий, — отвергся самого Господа, — говорю сие не в осуждение его, но тебе в руководство к покаянию, — самого Господа, Владыки вселенной, Спасителя всех отвергся. И когда это? В ночь, когда предан был Христос, Стоял, говорит Евангелие, Петр при огне и грелся. Подходит служанка и говорит ему: «и ты был с Иисусом» (Мф. 26, 69). Он же что? — «не вем человека сего» (Мр. 14, 68). Потом во второй и в третий раз тоже. И исполнилось проречение Господа. Тогда возрел на Петра Христос и взорами испустил глас (обличения ему). Не устами сказал Он ему слово, чтоб не обличить его пред иудеями и не посрамить своего ученика, но взором испустил глас (обличения), как бы так: Петре! исполнилось, что я говорил тебе. — Тогда возчувствовал Петр свое падение и начал плакать, — и плакал не просто, но горько, слезами из очей второе устрояя себе крещение. Таким горьким плачем изгладил он грех свой. Если же такой грех изглажден плачем, то ужели ты, если восплачешь, не изгладишь греха своего? Не мал был грех — отвергнуться своего Владыки и Господа, но крайне велик и тяжел; и однако ж слезы изгладили сей грех. — Плач же и ты о грехе своем, — и плач не просто, и не для вида только, но горько, как Петр. Из самой глубины изведи источники слез, чтоб, умилосердясь над тобою, Господь простил тебе грех твой. Человеколюбив бо есть, как сам сказал: «не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего, и живу быти ему» (Иез. 33, 11). Малого хочет Он от тебя труда, а Сам тебе дает великое. Повода ждет от тебя, чтобы дать тебе сокровище спасения. Принеси слезы, и Он дарует тебе прощение; принеси покаяние, и Он подаст тебе оставление грехов [2, 298].
23) Как преклонить на милость Господа? — Вот как! Водрузим молитву в сердце своем, и к ней приложим смирение и кротость. — Ибо Господь говорит: «научитеся от Мене, яко кроток есм и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим» (Мф. 11, 29). И Давид воспел: жертва Богу дух сокрушен: «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50, 19). Ничего так не любит Господь, как душу кроткую и смиренную. Смотри, брате, и ты не прибегай к людям, когда что нечаянно отяготит тебя, но, минуя всех, востеки мыслию своею ко Врачу душ. Ибо сердце уврачевать может Один Он, «создавый наедине сердца» наша и «разумеваяй на вся дела наши» (Пс. 32, 15). Он может войти в совесть нашу, коснуться ума, утешить душу. Если Он не утешит сердец наших, человеческие утешения излишни и несмысленны: как напротив, когда Он утешает, то, хотя бы люди неисчетные делали нам притеснения, ни на волос не возмогут они повредить нам. Когда Он укрепит сердце, никто не может встревожить его. Зная сие, возлюбленные, будем всегда прибегать к Богу, и хотящему и могущему развеять налегшие на нас тучи прискорбностей [2, 304].
24) Когда к людям предлежит обращаться с какою просьбою, надо всячески приспособляться и ко времени, и к месту, и к лицу, и речь обдуманно вести; когда же к Богу приступаем, ничего такого не требуется. Взывай только от сердца, а не устами одними шевели, — и все тут. «Егда молишися, вниди, говорит, в клеть твою, и затворив двери твоя помолися Отцу твоему, иже в тайне, и Отец твой видяй в тайне воздаст тебе Яве» (Мф. 6, 6). Видишь преизбыточество чести тебе? Когда Меня просишь, пусть говорит, никто не видит; а когда Я почту тебя (услышанием и даром), то всю вселенную сделаю свидетельницею благодеяния. Послушаемся слова Господня, и не будем молиться напоказ; не станем также указывать Господу и способа, как нам помочь. Сказал ты Ему свою нужду, сказал, о чем болишь душою? Не говори далее и того, как тебе помочь. Он Сам лучше тебя знает, что полезно тебе. Иные много говорят в молитвах своих: Господи, дай мне здоровья, умножь достояние мое, отмсти врагу моему. Это преисполнено всякого неразумия. Надлежит нам, оставя все сие, умолять Бога словами мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному» (Лк.18, 13). А Он уж знает, как помочь нам. Так возлюбомудрствуем в молитве, молясь с болезнованием сердечным и смирением, бия себя в перси, как и тот (мытарь), — и получим просимое. Если же, имея на сердце негодование и гнев, будем молиться, то мерзкими и ненавистными Богу явимся. Сокрушим же сердце свое, смирим души свои, — и молиться будем как о себе, так и об оскорбивших нас. Бог тем паче внимает и тех паче прошение исполняет, которые молятся о врагах, которые незлопамятны, которые не восстают против врагов своих. И чем больше они так поступают, тем больше Бог отмщает врагам их, — разве только они раскаются [2, 304—5].
25) Ниневитяне в три дня какое множество грехов отмолили, и какой страшный Божий приговор отклонили?? Как ленивая (не энергичная) душа, хоть много времени проведет в покаянии, ничего особенного не сделает и примирения с Богом не достигнет: так напротив душа возбужденная, пламенеющая ревностию и всесокрушенное являющая покаяние, может изгладить многих лет грехи в короткое время. Не трижды ли отрекся Петр? И в третий раз не с клятвою ли? И не убоявшись ли против слов ничтожной служанки? — Что же? Много лет требовалось ему на покаяние? — Нисколько. Но в туже нощь и поскользнулся, и встал, и рану приял и уврачевание получил, и в болезнь впал, и к здравию востек. Как и каким образом? Плача и раздираясь сердцем; не просто плача, но с большим сокрушением и глубоким болезнованием сердца. Почему и Евангелист не сказал: «плакася», и только, но: «плакася горько». Сколь силен был плач и обильны слезы, этого никакое слово представить не может; но ясно показывает исход дела. Ибо после столь бедственного падения, — ибо ничего нет бедственнее отречения от Господа, — после такого падения, Господь опять возвел его в прежнее достоинство. Так не падай и ты под тяжестью грехов. Пагубнейшее в грехе есть пребывать в грехе и бедственнейшее в падении есть лежать в падении [2, 308—9].
26) Велика сила печали по Богу и великую приносит она пользу. Желая сие показать, вот что говорит Пророк Исаия, или паче сам Бог чрез Исаию: «за грех мало что опечалих его», но увидев, что «он опечалися и пойде дряхл, исцелих его» (Ис. 57, 17). Не какое следовало, говорит, положил я наказание за грех. Ибо в воздаяниях за добродетели Бог превышает должную меру; а за грехи большею частию только обличает, наказание же, если иногда и посылает, то всегда гораздо легчайшее сравнительно с прегрешениями. Но и это отменяет, коль скоро кто раскается в грехах своих. На это и указывают приведенные слова. Видишь, какая скорая и какая великая из покаяния истекает польза? Не много, говорит, наказав его за грехи, когда увидел, что он опечалился и пойде дряхл, и это малое наказание простил ему. Так скор и готов Бог на примирение с нами, и ждет к тому только повода, хоть малейшего. Будем же всегда подавать Ему случай — показать любовь свою к нам, всячески стараясь блюсти себя от грехов, а когда падем, поспешая восстать с горьким плачем о грехах, чтоб улучить и радость о Господе. Если опечалившийся и пошедший дряхл примирил себе Бога, то чего не сделает приложивший к тому слезы и прилежно умоляющий Его [2, 651]?
27) У берега Чермнаго моря Бог говорит Моисею: «что вопиеши ко мне?» тогда как Моисей ничего не говорил. Этим Бог вот что открыл: Я Бог слышащий не только то, что из уст исходит, но ведающий и то, что есть в сердце; молитва — не то, что вопиют уста, но что движется в сердце. «Что вопиеши ко мне?» Уста его ничего не говорили, но сердце вопияло. Молитва скороуслышная есть та, которая из благого сердца исходит, а не одним сильным гласом произносится [2, 743].
28) Двух ради причин подобает ублажать св. рабов Божиих и дивиться им, — и потому, что они надежду спасения своего полагали в теплых молитвах, и потому, что, сохранив посредством писания песни и молитвословия, какие со страхом и радостью возносили они к Богу, и нам передали сие сокровище свое, чтоб и весь последующий за ними род привлечь к подражанию своей молитвенной ревности (ибо образ жизни учителей должен переходить на учеников, и слушателям Пророков надлежит являться подражателями их праведности), — чтоб и мы, все время жизни, подобно им, проводили в молитвах, богослужении и богомыслии, то жизнию, то здравием и богатством, то верхом благ почитая, чтоб непрестанно молиться Богу от чистой и непорочной души [2, 775].
29) Как солнце — свет для тела, так молитва — для души. Если для слепого большое есть лишение не видеть солнца; то сколь большое лишение для христианина — не молиться часто, чтоб молитвою вводить в душу свою свет Христов? [Там же].
30) Кто не подивится, и кто не изумится человеколюбию, какое являет к нам Бог, даруя людям такую честь, что удостоивает их беседы с Собою в молитве? Ибо воистину с Богом беседуем мы во время молитвы, и чрез то соприкасаемся с Ангелами и далеко отступаем от прочих живых, но неразумных тварей. Молитва — дело Ангелов; она превышает даже и их достоинство, так как беседовать с Богом выше ангельского достоинства (самого по себе) [Там же].
31) Ангелы, с великим страхом и радостию принося молитвы свои, научают нас, что и нам приступая к Богу в молитвах надлежит творить сие со страхом и радостию: со страхом, боясь как бы не оказаться нам недостойными молитвы; радости же исполненными при сем надлежит нам быть по причине величия чести, что наш смертный род удостоен такого и толикого благоволения Божия, что ему дано часто беседовать с Богом, в силу чего мы перестаем быть смертными и привременными;—по естеству мы смертны, чрез беседу же к Богу переходим к жизни бессмертной. Ибо тому, кто с Богом беседует, нельзя не стать выше смерти и тления. Как тому, кто объемлется лучами света солнечного, нельзя не быть далеко от тьмы даже малейшей; так нельзя сподобляющемуся беседы с Богом не стать выше смерти. Таковое величие чести преставляет нас в область бессмертия (дает дохнуть воздухом бессмертия). Если тем, которые с царем ведут беседу и от него чести сподобляются, нельзя быть в чем либо скудными; тем паче нельзя тем, которые к Богу приступают в молитве и с Ним беседуют, иметь смертные души: ибо смерть души есть нечестие и беззаконная жизнь; след. наоборот жизнь души есть служение Богу и житие с тем сообразное: жизнь же преподобную и с служением Богу сообразную уготовляет и дивно сокровиществует в душах наших молитва [2, 775].
32) Девство ли кто возлюбил, или ревностно чтит брачное целомудрие, гнев ли кто укрощать и кротость сожительницею своею иметь положил, от зависти ли чистым себя блюсти, или другое что подобающее делать кто возревновал, — легко и удобно совершит благочестное течение свое, если приимет в руководительницы молитву и ею наперед будет углаждать таковый путь жизни. Ибо кто просит у Бога целомудрия, праведности, кротости и милостивости, тому невозможно не получить просимого. «Просите, — говорит Господь, и дастся вам; ищите и обрящете; толцыте и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет и ищай обретает, и толкущему отверзется. Или кто ест от вас человек, егоже еще вопросит сын его хлеба, еда камень подаст ему? Или аще рыбы просит, еда змию подаст ему? Аще убо вы лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш небесный даст блага просящим у Него» (Мф.7, 7—11), — или, как в другом месте говорится, «даст Духа Святаго просящим у Него» (Лк. 11, 13). Такими словами и такими обетованиями Господь всех убеждает нас прилежать молитве; нам же надлежит, повинувшись Его божественному внушению, проводить жизнь свою в песнопениях и молитвах, ревнуя наиточнейшим образом благоугождать Богу. Только так живя, будем мы жить настоящею человеческою жизнию [2, 776].
33) Кто не молится и не имеет желания наслаждаться частым беседованием с Богом, тот мертв, бездушен и непричастен ума. То самое, что он не любит молитвы и не почитает смертию для души, если она не покланяется Богу, есть верный знак отсутствия в нем ума. Как тело наше, когда лишается присутствия в ней души, мертвым становится и зловонным: так и душа, неимеющая возбуждения, подвигающего к молитве, находится в горьком состоянии, мертва есть и смердяща. Что горшим смерти злом надо почитать то, если лишаемы бываем молитвы, сие добре показал нам Даниил, великий пророк, решившийся лучше умереть, нежели три только дня пробыть без молитвы. Ибо царь Персидский не совсем нечествовать ему повелевал, а желал, чтоб он на три дня только пресек свои молитвы [2, 776].
34) Без Божия мановения и призрения на нас ничего доброго не войдет в души наши. Божие же мановение на наши нисходит труды и их добре облегчает, если видит, что мы любим молитву, часто к Богу обращаемся с прошениями, и чаем оттоле низойти к нам всякому благу. Почему, когда вижу я кого не любящего молитвы и не имеющего теплого и сильного к ней расположения, то из этого явным для меня бывает, что человек тот ничего благородного и высокого в душе своей не имеет. А когда вижу кого ненасытно емлющимся за богослужение и лишение частой молитвы почитающим одним из величайших потерь и ущербов, то удостоверяюсь, что он есть верный подвижник всякой добродетели, есть храм Божий. Ибо если «одеяние мужа, и смех зубов и стопы (поступь) человека возвещают яже о нем» (Сир. 19, 27), — по слову Премудрого; тем паче молитва и служение Богу есть знак всякой Праведности, будучи убранством некиим духовным и божественным, которое великое благообразие и красоту сообщает помышлениям нашим, жизнь каждого благоустрояет, не допускает держать на уме что либо неуместное и дурное, внушает благоговеинствовать к Богу, и чтить честь, коею Он благоволил почтить нас, научает отвращаться от всякого суеверного волхвования, изгоняет срамные и пустые помыслы, и душу всякого настраивает презирать плотские сласти. Сия единая гордость приличествует чтущим Христа, не рабствовать ничему срамному, но блюсти душу свою в свободе от всего и в непорочной жизни [2, 776—7].
35) Что без молитвы никак невозможно иметь сожительницею себе добродетель и с нею тещи путем жизни, думаю, для всякого само собою ясно. Ибо как бы кто стал подвизаться в добродетели, не приступая и не припадая часто к Тому, кто есть податель и дарователь добродетели? Кто бы даже желание быть целомудренным и праведным в себе постоянно питать был силен, не держа с удовольствием беседы с Тем, кто требует от нас и это, и еще большее того? Но я берусь доказать коротким словом, что молитвы (возродясь в нас или быв начаты нами), хотя бы застали нас преисполненными всяких грехов, скоро очищают от них. И в таком случае что будет более молитвы велико и божественно, если она окажется целительным врачевством для тех, которые болят душою? Се — Ниневитяне первые являются молитвою очистившимися от многих своих пред Богом грехов. Как только взяла их молитва (на свое попечение), тотчас сделала и праведными, — и город, привыкший жить в непотребстве, лукавстве и всяком беззаконии, быстро исправила, пересилив устарелые худые навыки, и небесные водворив законы, приведши с собою и целомудрие, и человеколюбие, и кротость, и попечение о бедных. Без этих добродетелей она и не водворяется в душе; но обыкновенно в какую душу вселяется она, ту делает полною всякой праведности, — настраивает ее на всякую добродетель, а всякое худо изгоняет из ней. Если б в то время кто либо из знавших хорошо Ниневию прежде вошел в нее, то не узнал бы этого города: так скоро перешел он от жизни непотребной к благочестию [2, 777].
36) Может быть кто-нибудь из ленивых и нехотящих усердно и тщательно молиться вздумает оправдывать себя словами самого Господа: «не всяк глаголяй ми: Господи, Господи, внидет в царствие небесное, но творяй волю Отца моего, иже на небесех» (Мф.7, 21). — На это скажу, что если б я почитал одну молитву достаточною ко спасению, то справедливо бы иной мог воспользоваться этими словами против меня. Но как я говорю, что молитва есть глава всех добродетелей, корень и основание спасительной жизни: то никто пусть не прикрывает своей к молитве лености такими словами. Ни целомудрие одно не может спасти без других добродетелей, ни попечение о бедных, ни благость, ни другое какое из похвальных дел; но надобно, чтоб все добродетели стеклись в нашу душу, а молитва чтоб как основание и корень лежала под ними. Как корабль и дом нижние части делают крепкими и сплоченными: так и жизнь нашу молитвы скрепляют; без них же ничего в нас не бывает доброго и спасительного. Почему св. Павел настоятельно повелевает нам прилежать молитве, говоря: «в молитве пребывайте, бодрствующе в ней со благодарением» (Кол.4,2); в другом месте — говорит он: «непрестанно молитеся, о всем благодарите: сия бо есть воля Божия» (Кол. 5, 17. 18): и в другом еще месте: «всякою молитвою и молением молитеся на всяко время духом, и в сие истое бдяще во всяком терпении» (Еф.6,18). Так многими и божественными словами увещавает нас в молитве сей вождь апостольский. Почему нам, ученикам его, надлежит с молитвою тещи путем жизни нашей и ею чаще орошать и напаять душу свою: ибо все мы не менее имеем в ней нужду, чем дерева в воде. Ни они не могут приносить плодов, если не будут впивать корнями своими воды, ни мы — источать многоценные плоды благочестия, если не будем напаяемы молитвами [2, 778—9].
37) Восстав с одра, надлежит нам всегда упреждать восход солнца служением Богу, и к трапезе приступая надо молиться, равно как и отходя ко сну. Но и каждочастно надо приносить некую молитву Богу, ровным течением проводя время дня. Зимою большую часть ночи надо проводить в молитве, и с великим страхом преклоняя колена усердно внимать молитве, блаженными себя имея, что служим единому истинному Богу. Скажи мне, как воззришь ты на солнце, непоклонившись прежде Пославшему сей сладчайший для очей твоих свет? Как вкусишь от трапезы, не поклонившись Дарителю и Подателю сих благ? С какою надеждою погрузишься ты в мрак ночи? Какие чаешь встретить сны, не оградив себя молитвами, но предавшись сну не огражденным? Презрен будешь ты (за безмолитвие) и удобоемлем для злейших демонов, которые всегда вертятся вокруг нас, выжидая время, когда кто остается обнаженным от покрова молитвенного, чтобы захватить нас и восхитить внезапно. Итак, когда увидят, что мы ограждены молитвою, тотчас отскакивают, как воры и злодеи, когда в головах воина увидят висящим мечь. Но если случится кому быть нагим от покрова молитвенного, такого восхитив демоны увлекают ко грехам и злодеяниям. Боясь сего, будем всегда ограждать себя молитвами и песнопениями [2, 779].
38) В пророческих видениях Ангелы представляются с великим страхом приносящими свои хвалебные песни Владыке всяческих: они от великого благоговеинства покрывают лица свои и ноги, и когда нужно летать, совершают сие с великим трепетом. В этом пример и урок, как и нам надлежит совершать молитвы свои [2, 779].
39) Во время молитвы подобает нам забывать свое человеческое естество, и обемлясь теплым к Богу устремлением, в союзе с благоговейным страхом, ничего не видеть из сущего долу, но думать, что стоим среди Ангелов и одинаковую с ними совершаем службу Богу всевышнему [Там же].
40) Все другие принадлежности у нас и Ангелов, — как-то: природа, образ бытия, мудрость, ведение, и все, чего бы ты ни коснулся, — различны: а молитва есть общее дело — Ангелов вместе и человеков, — и в этом отношении ничего нет посреди их и нас (один хор). Но кто всеусердно прилежит молитве и сердца к Богу устремлению, тот скоро уподобится им и в ведении, и в мудрости, и благородстве, и в образе жизни (Там же).
41) Если имеющий случай разговаривать с мудрыми мужами, от частой беседы с ними усвояет себе их мудрость и делается похожим в ней на них; то что сказать о тех, которые с Богом часто беседуют в усердных молитвах своих? Какою мудростию, какою добродетелию, каким ведением, благодобротием, целомудрием и благонравием не преисполнит их молитва и непрестанное с Богом обращение! Так что не погрешит, кто скажет, что молитва есть источник всякой добродетели и праведности, и что в душу, пустую молитвою и молением, не может внити ничто содействующее благочестию [2, 780].
42) Как город, неогражденный стенами, легко подпадает под власть врагов, по отсутствию всякой к занятию его препоны: так и душу неогражденную молитвами диавол легко берет в свою власть и наполняет ее всякими грехами. Около же тех, которые прилежат молитве, он не имеет никакого успеха. Видя душу, огражденную молитвами, он не дерзает близко подходить к ней, боясь силы, какую молитвы сообщают душе, питая ее более, чем хлеб питает тело. К тому же молящиеся усердно не допускают в себя ничего недостойного молитвы, но благоговеинствуя пред Богом, с которым только что беседовали, тотчас отражают всякие козни лукавого, приводя себе на мысль, как неуместно и худо тому, кто только что просил в молитве у Бога целомудрия и преподобия, тотчас переходит на сторону врага, позволяя душе вожделевать срамных сластей и тем давать диаволу вход в сердце, которое только что присещал Бог (Там же).
43) Человеку без содействия Духа Святаго невозможно, как следует, вести божественную беседу; почему прежде всего надо молиться, да благодать Его будет присущею нам и наитствует наш молитвенный труд, когда входим в церковь или дома в клеть свою, чтоб преклонить колена и вознести к Богу наши молитвы и моления. Когда же удостоверишься, что, совершая молитвы, ты и с Богом беседуешь и содействие Духа Святаго приемлешь; то уже никак не допустишь диаволу иметь доступ к душе своей, освященной Духом [2, 781].
44) Кто скажет, что молитвы суть нервы души, тот скажет сущую правду. Ибо как, при целости нервов, тело держится в строе и живет, стоит и ходить, с пресечением же их совершенно расстраивается: так и души при действии молитв благоустроенны бывают, тверды и легко текут путем благочестия; если же ты лишишь себя молитвы, то сделаешь тоже в душе, что делает в теле пресечение нервов, — она замрет, — или, по другому сравнению, это будет тоже, что рыбу вынуть из воды, ибо как для рыбы жизнь — вода, так для души твоей — молитва [2, 781].
45) Желая привлечь людей к молитве и представить душам нашим, сколь великое благо есть молитва, Христос Господь вводит некоего судию злого и жестокого, всякой стыд пред людьми потерявшего и страх Божий из души изгнавшего. Достаточно бы было предположить лице правдивое и милостивое и, сопоставив его правдивость с человеколюбием Божиим, показать чрез то силу молитвы. Ибо если человек добрый и кроткий милостиво принимает обращающихся к нему с прошением; не тем ли паче Бог, великость человеколюбия Коего не только наш превышает ум, но недомыслимо и для самых Ангелов. Итак довольно было, говорю, предположить лице судьи праведного; но Господь вводит судью жестокого, нечестивого, бесчеловечного, сказывая при сем, что и он, во всех случаях являющий неукротимую лютость, не выдерживал сего характера пред усердным и неотступным прошением, но явился тут благим и кротким. Чего же ради так сделал Господь? — Чтоб дать тебе разуметь, что прошение и моление и злое естество легко превращает в доброе и милостивое, — и чтоб таким образом ни для кого уже не оставалась неведомою сила молитвы. Для этого Он, поставив вдову пред злейшим всех судиею и показав его, не по естественному его характеру, человеколюбивым, от него, злого, переносит слово к Отцу своему, благому, кроткому, человеколюбивому, превосходящему беззакония, прощающему грехи многие, хулимого и сносящего хулу, видящего чествование демонов и оскорбление Себе и Сыну Своему и неотмщающего. Если теперь Он, хулимый, так кротко переносит оскорбляющих Его: то, когда мы с подобающим страхом припадем к Нему, не помилует ли Он нас и скоро и всещедро? Слышите, говорит Господь, что судия неправды глаголет? «Аще и Бога не боюся и человек не срамляюся: но зане творит ми труды вдовица сия, отмщу ея» (Лк. 18, 4–6). Если вдова, припадая, жестокого сделала столь кротким; то чего не можем мы ожидать от человеколюбивого Бога, припадая к Нему? [2, 782].
46) «Пад убо раб той, кланяшеся ему, глаголя: господи, потерпи на мне, и вся ти воздам. Милосердовав же господ раба того, прости его, и долг отпусти ему» (Мф. 18, 29. 30). Послушаем ленивые на молитву, какую силу имеет умаливание. Раб этот ни пощения особенного не показал и ничего другого подобного, но потому только что умолял господина своего, преклонил его на милость. Не будем же унывать и отчаяваться в молениях. Кто был ничтожнее этого раба, только долги копившего и ничего доброго, ни большего ни малого, в себе не имевшего? Однако ж он не сказал сам в себе: бездерзновенен есм, стыд покрывает лице мое, — как могу приступить? Как могу отверзть уста на умоление? — что говорят многие грешники, больные диавольским благоговением. Бездерзновенен ты? Для того и приступи, чтобы стяжать дерзновение. Разве человек есть тот, кого ищешь ты умилостивить, чтобы стыдиться Его и краснеть? Бог Он есть, больше тебя самого желающий очистить тебя от долгов твоих пред Ним. Не столь ты желаешь поставить себя в положение обезопашенное со всех сторон, сколько Он желает твоего спасения. И это показал Он самым делом. — Не имеешь дерзновения? Но потому самому тебе и следует дерзать, что ты таким себя сознаешь. Ибо величайшее дерзновение есть почитать себя бездерзновенным, как величайшее стыдение есть оправдывать себя пред Господом. Таковый нечист, хотя бы являлся святейшим всех людей; как напротив праведен, кто почитает себя последнейшим всех. Свидетели этого фарисей и мытарь. Не будем же отчаяваться и падать духом по причине грехов, но приступим к Богу, припадем, станем умолять, как сделал этот раб, бывший доселе в истинно добром настроении. Ибо не падать духом, не отчаиваться, исповедать грехи, просить облегчения и потерпения— все это хорошо, и есть признак сердца сокрушенного и души смиренной. Но что после того он сделал, то совсем не схоже с тем, что сделал в начале. Что ни собрал он умолением, все то потерял своим к сорабу немилосердием. — Но перейдем к образу помилования, и посмотрим, как господин простил ему и как дошел до сего. Тот просил потерпения, а этот отпустил ему весь долг, так что тот получил больше, чем просил. Почему Павел и говорит: «Могущему паче вся творити по преизбыточествию (преизбыточественнее), ихже (нежели) просим или разумеем…слава» (Еф. 3, 20). Ты и вообразить не можешь того, что и сколько Он приготовил дать тебе. Не стыдись же и не красней. Стыдись, правда, грехов, но не отчаивайся, и не отступай от молитвы, но приступи и будучи грешным, чтоб умилостивить Господа и дать Ему случай явить на тебе Свое человеколюбие отпущением тебе грехов твоих. Если же убоишься приступить, то положишь препону Его благости и попрепятствуешь излиться на тебе Его щедрости [3, 26—7].
47) (Я не говорю: будь целый день в церкви.) Но подари мне два часа дня, а прочие удержи за собою. Но и эти два часа не мне ты подаришь, а себе, — чтоб утешиться молитвою отцев, чтоб преисполниться благословениями их, чтоб выйти отсюда обезопашенным всесторонне, чтоб, облекшись здесь во всеоружие духовное, стать недосязаемым и неодолимым для диавола. Что приятнее, скажи мне, пребывания здесь? Хоть бы и целый день тут провести надлежало, что почтеннее сего? Где безопаснее, как здесь, где столько братий, где Дух Святый, где Иисус посреди, и Отец Его? Какое другое подобное сему найдешь ты собрание? Какое совещалище? Какой синод? Такие здесь блага на трапезе (Господней), в слышании (слова Божия и поучений), в благословениях, в молитвах, во взаимнообщении: а ты в другие обращаешь очи свои места собраний? Какое можешь ты иметь в этом извинение? — Это говорю я не для вас (присущих здесь), потому что вы не имеете нужды в таких врачевствах, делом показывая свое здравие, послушание и теплую любовь к пребыванию в церкви. Но я говорю это вам, чтоб чрез вас услышали то не присущие здесь. Не говорите впрочем им, что я только осуждаю не пришедших сюда, но передайте им все мое слово с начала. Скажите им, сколь лучше всех других здешнее собрание, скажите, какую великую награду получают собирающиеся здесь. Ибо если скажете только, что я осудил их, то рассердите только их, — рану причините, а врачевства не наложите на нее. Если же дадите им понять, что я не как враг осудил их, а как друг болезновал о них, и убедите, что «достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага» (Прит. 27, 6); то они с большим удовольствием примут обличение: ибо в таком случае они будут обращать внимание не на слова, а на намерение говорящего. Так врачуйте братий ваших. Мы ответны за спасение вас здесь присущих, а вы — за спасение отсутствующих. Нам нельзя вести с ними беседу лицом к лицу: будем вести ее чрез вас, чрез ваше их научение. Мостом некиим да будет для нас к ним ваша любовь. Сделайте, чтоб слова наши чрез ваш язык перешли в их слух [3, 70].
48) Глядя на вашу малочисленность и на то, что собрания наши все более и более умаляются, и скорблю и радуюсь. Радуюсь за вас присущих; скорблю о тех отсутствующих. Вы достойны похвалы, что и малочисленность пришедших не умалила вашего усердия и не сделала беспечнейшими; а те наипаче виновны, что даже и вашим усердием не сделались тщаливейшими. Почему вас я ублажаю, и называю ревнителями, что умаление приходящих сюда ни мало не повредило вам, а тех несчастными почитаю и плачу о них, что никакой пользы не принесло им ваше усердие. Не послушали они Пророка, который говорит: «изволихъ приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селенияхь грешничих» (Пс. 83, 11). Не сказал: «изволихъ» жить в доме Бога моего, ни: пребывать в нем, ни даже: войти внутрь; но: «изволихъ приметатися» (близ быть и около). Любезно мне хоть в числе последних быть вчинену; доволен буду, говорит, если хоть в преддверие войти удостоен буду; великим почту даром, если хоть к ряду последнейших кто причислит меня в доме Бога моего. Общего всех Владыку любовь делает своим собственным: ибо такова любовь. Любящий не любимого только любит видеть, и не дом его только, но и сени, и не сени только дома, но и крыльцо и двор. Он хоть одежду, хоть обувь увидит своего любимого, думает, что пред ним сам любимый. Таковы были пророки. Поелику не видели они Бога бестелесного, видели дом Его, и чрез дом воображали Его присутствие. «Изволихъ приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениях грешничих». Всякое место по сравнению с домом Божиим есть селение грешниче, назови ты судилище, назови советелище, или частный дом. Бывают и там молитвы и моления, но бывают и споры, и брани, и пререкания, и соглашения по делам житейским. Сей же дом (церковь) чист от всего этого. Почему те суть селения грешничи, а этот есть дом Божий. Как пристань, огражденная от ветров и волн, великую доставляет безопасность входящим в нее кораблям; так и Божий дом, исхищая входящих в него от мятежа житейских дел, как от бури, дает им стоять в великой тихости и безмятежности и слушать слово Божие. Место сие есть настроение к добродетели, училище любомудрия, не во время только собрания, когда слушаются Писания, предлагаются духовные поучения, и предстоят почтеннейшие отцы: но и во всякое другое время войди только в преддверие (нартик, паперть), и тотчас отложишь житейские заботы. Войди внутрь и тотчас веяние некое духовное обымет душу твою. Тишина, в нем царствующая, производит трепет отрезвляющий и располагает любомудрствовать, возбуждает ум, отбивает память о всем здешнем, и переносит тебя с земли на небо. Если же без собрании (богослужения) такая польза от присутствия здесь; то, когда слышится глас пророков, когда благовествуют Апостолы, когда Христос бывает посреде, когда Отец приемлет бывающее здесь (жертвоприношение), когда Дух Святый исполняет духовным веселием, какими благами насытясь отыдут отсюда присущие здесь! Отсутствующие же какой потерпят ущерб! [3, 144—5].
49) Желал бы я знать, где проводят время презревшие наше собрание, что удержало их и отвело от сей священной трапезы (т.-е. слушания слова), о чем у них разговоры. Но я уже и знаю наверное, что они или болтают о неуместных и достойных смеха вещах, или опутаны житейскими заботами. Ни то ни другое недостойно извинения и крайнее заслуживает обличение. О первом и говорит нечего: так оно самообличительно. Но что и те, которые домашние выставляют нам дела и говорят о неотложных там надобностях, не могут ожидать снисхождения, когда однажды в неделю будучи сюда призываемы, и тут духовное не хотят предпочитать земному, это явно из Евангелия. И в притче званные на брак такие же представляли отговорки: один купил волов, другой приобрел поле; третий жену поял (Лк. 14, 18–20); однако ж не избежали царского гнева. Причины те точно уважительны; но когда Бог зовет, цены не имеют. Всякая нужда должна отступать пред Богопочтением. Почти Бога; потом обращай попечение и на другое. Какой раб, скажи мне, прежде исполнения должного служения господину, станет что-либо убирать в своем жилье? Как же не нелепо, господам — людям, где господство есть одно пустое имя, оказывать такой страх и послушание, а Того, Кто есть воистину Владыка, не наш только, но и вышних Сил, не удостаивать и такого служения и почитания, какое является к сорабам? — Когда бы возможно было вам проникнуть в совесть таковых, вы увидели бы добре, как они изранены, сколько у них терний!! — Как земля, которой не касается рука земледельца, запустевает и зарастает всякою сорною травою: так и душа, не возделываемая духовным учением, зарастает терниями и волчцами. Ибо если мы, каждый день слушающие пророков и апостолов, едва удерживаем гнев, едва обуздываем ярость, едва исторгаем занозу зависти, едва, и частые напевания (заговорные) из божественных писаний напевая нашим страстям, успеваем уложить этих бесстыдных зверей: то они, никогда не принимающие таких врачевств, никогда не слушающие уроков божественного любомудрия, какую могут иметь надежду спасения скажи мне? Желал бы я показать очам вашим души их;—и вы увидели бы их покрытыми всякою сквернотою, неряхами, растрепами, преуниженными и на глаза показаться не смеющими. Как тело, когда его не моют, покрывается грязью и нечистотою: так и душа, не обдаваемая духовным учением, бывает обложена многим множеством грехов. И все здесь, в храме бывающее, есть баня духовная, теплотою Духа всякую нечистоту испаряющая. Огнь Духа не только всякую нечистоту испаряет, но и цвет (ею наводимый). Ибо Господь говорит: «аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю» (Ис. 1, 18). Хотя бы говорит, нечистота греховная так глубоко велась в естество души, что стало бы в ней неподвижною подобно природному цвету вещей, — и тогда я могу изменить ее в противоположное качество. Довольно сделать одно мановение, и всякой грех исчезнет [3, 145—6].
50) (Чем не отговариваются ленивые ходить в церковь?) Иные выставляют жаркое время. Удушливая, говорят, ныне атмосфера, жара нестерпимая, не можем выносить тесноты и давки среди народа, когда потом так и обдает, жар, духота. Стыдно мне за них, поверьте. Ибо это — женские отговорки. Но и им нельзя этим достаточно извиниться, хотя их тела нежнее и природа слабее. Стыдно бы обличать такие извороты, но нужда належит. Ибо если они, выставляя такие предлоги, не краснеют, тем более нам не следует стыдиться вести речь против этого. Что же скажем выставляющим это? Хочу напомнить им трех отроков в пламени пещном. Огонь отовсюду обдавал их, опалял очи, вливался в уста, захватывал дыхание, а они не переставали от лица всей твари петь Богу священную оную хвалебную песнь, но стоя среди пламени будто гуляя по лугу, всеусердно воссылали свое общему всех Владыке благохваление. После сих трех отроков приведу им на память ров со львами и Даниила среди их; и не только это, но попрошу их вспомнить и о другом рве и пророке, — о рве тинном, в котором по самую выю погружен был Иеремия. Поднявшись из этих рвов, хочу я этих отговаривающихся давкою и жарою, ввести в узилище и показать им Павла и Силу, привязанных к бревну, покрытых рубцами и язвинами, всем телом раскрасневшихся по причине множества ран, и не смотря на то в полунощи поющих песнь Богу и совершающих священное оное всенощное бдение. Как же теперь не будет ни с чем не сообразно, что, тогда как те святые, находясь в пещи, в огне, во рве, среди зверей, в тине, в узилище, в ранах, при бесчисленных болях и страданиях, ничего такого не выставляют в извинение, но с пламенным усердием проводят время в молитвах и в пении священных песней, мы ни мало, ни много, не терпя ничего подобного сказанному, из-за небольшого жара и пота, даем себе дерзость нерадеть о своем спасении, и оставя священное собрание, блуждать вне, вмешиваясь в растлевающие сборища, ничего здравого не имеющие? [2, 174—5].
51) Скажи ему (не ходящему в церковь): не стыдно ли тебе и не должно ли тебе краснеть пред Иудеями, которые с такою точностию соблюдают свою субботу, и еще с навечерия ее оставляют всякую работу? Они как только заметят в пятницу, что солнце подходит к закату, тотчас пресекают все сделки и торговлю прекращают. И если кто, купив у них что либо пред вечером, вечером принесет им цену купленного, они не согласятся принять ее и взять в руки сребро. Что я говорю о цене купленного? Хоть бы сокровище приходилось получить, они скорее согласятся потерять такое приобретение, чем нарушить закон. Итак Иудеи с такою строгостью соблюдают свой закон, и притом безвременно и так, что это соблюдение никакой уже не доставляет им пользы, но более вредит; а ты, ставший выше тени закона, сподобившийся узреть самое Солнце правды, принадлежащий уже к царствию небесному, не хочешь показать, такую же ревность к спасительному, какую они показывают к безвременному не на добро себе, но, бывая призываем сюда на малую часть дня, даже и этого не имеешь терпения употребить на слушание божественных словес? Какое можешь ты улучить прощение, скажи мне? Какое можешь представить себе оправдание, благословное и уважительное? Нет, нельзя, никак нельзя улучить какое либо прощение тому, кто столько нерадив и беспечен, хотя бы он неисчетные выставлял житейские нужды. К тому же не знаешь разве, что если ты, пришедши сюда, поклонишься Богу и пробудешь здесь всю службу, то дела, которые у тебя на руках, потекут благоуспешнее? Житейские у тебя есть заботы. Но для того и спеши сюда, чтобы, Божие стяжав благоволение ради молитвенного здесь пребывания, выйти отсюда с благонадежием на успех, чтобы Бога возиметь споспешником себе в борьбе с затруднениями, чтоб, в силу вспомоществования вышнею десницею сделаться необоримым для демонов. Если сподобишься здесь отеческих (иереев) молитв, если причастишься силы общей (братий) молитвы, если послушаешь словес Божественных, если привлечешь Божию помощь, если такими огражденный оружиями, выйдешь отсюда; то сам диавол даже воззреть на тебе не возможет, а не только люди злые, у которых только и заботы, как бы кого искусить и оклеветать. Если же прямо из дома пойдешь на торжище, то будучи лишен всех таких оружий, явишься открытым для всех против тебя покушений [3, 176—7]. 52) (Второй брак позволителен.) Запрещается только блуд и прелюбодеяние. Их будем бегать, как имеющие жен, так и не имеющие. Не будем постыждать жизнь свою, не будем жить жизнью, достойною посмеяния, не будем вводить в душу свою злой совести. Как тебе будет придти в церковь после обращения с блудницами? Как прострешь ты к небу руки, которыми обнимал блудницу? Как подвигаешь на призывание имени Божия язык и уста, коими целовал блудницу? Какими очами смотреть будешь на честнейших из друзей твоих? Ибо хоть бы никто не знал о грехе твоем, ты сам прежде всех других вынужден будешь стыдить себя и заставлять краснеть, и паче всех телом своим гнушаться. Если б не было так, то чего ради ты бежишь в баню после такого греха? Не потому ли, что почитаешь себя нечистейшим паче всякой нечистоты? Какого другого искать тебе доказательства, сколь нечисто сделанное тобою? Или какого ожидать тебе решения от Бога, когда сам ты, падший в грех, такое имеешь мнение о случившемся? — Что таковые нечистыми себя почитают, хвалю и одобряю; но что не в надлежащее место идут они для очищения, за это осуждаю и порицаю. Если б тут телесная только была скверна, то право чаял бы ты отмыться от этих нечистот водами бани; но душу осквернив и сделав нечистою, такое ищи и очищение, которое ее скверну сильно отмыть. Какая же баня для омытия такого греха? Горячие источники слез, стенания из глубины сердца исторгающиеся, сокрушение непрестанное, молитвы прилежные, милостыни, — и милостыни щедрые, раскаяние в сделанном, обет не покушаться более на такие дела. Так отмывается грех, так очищается душевная скверна: так что, если этого не сделаем, то, хотя бы мы обошли все источники вод, и малой части этого греха не отребим. Конечно лучше совсем не покушаться на этот срамный грех. Но если уже кто поскользнулся на него как-нибудь, пусть спешит наложить на рану принятую показанные врачевства, полагая прежде всего обет, не падать более в тоже осквернение. Если согрешив раскаемся, а потом опять на тоже покусимся, то никакой не будет пользы от пройденного очищения. Омывшийся и опять падающий в кал тинный— что разоряющий, что построил, и строющий опять, чтоб опять разорить возсозданное, — никакой не получает пользы, всуе трудится, и тяготит себя [3, 224].
53) Чего не можем мы исправить собственными своими усилиями, то довершить можем молитвами, — молитвами, разумею, непрестанными. Ибо молиться надобно непрестанно, и всем, и тому, кто в скорби, и тому, кто в радости, и тому, кто в бедах, и тому, кто в благополучии. Кто в радости и благополучии, тому надо молиться, чтоб такое состояние пребыло неподвижным и неизменным, и никогда не пресекалось; а кто в скорби и бедах, — чтоб увидеть наконец благоприятное себе изменение своего положения и вкусить сладостного покоя от бед. Покойно тебе живется? Моли Бога, да пребудет нерушимым покой сей. Видишь, что поднимается гроза? Моли прилежно Бога пронести благополучно бурю и восстановить нарушенный покой. Услышан? Благодари за то, что услышан. Не услышан? Продолжай молиться, чтоб услышанным быть. Бог нередко отсрочивает дарование по молитве, не потому, чтоб гневался и отвращался, но для того, чтоб отдалением дарования долее удержать тебя при Себе, как делают и отцы чадолюбивые. Недостоин ты? Неотступностию моления сделаешь себя достойным. Приступила к Господу хананеянка и сильно взывала: «помилуй мя, Господи, дщи моя зле беснуется» (Мф. 15, 22). Кто она была? Чужая варварка, псу уподобленная. Но неотступностию моления сделалась достойною услышания, — и не только услышана, но и похвалена: «о жено, велия вера твоя» (ст. 28). В начале прошения Господь ничего ей не ответил; но когда она однажды, дважды и трижды приступала с молением, тогда лишь явил ей милость Свою: «буди тебе, якоже хощеши», концем сим уверяя нас, что и в начале Он отлагал дарование, не имея намерения совсем отказать просящей, но желая показать терпение жены, и нам дать урок в молитве терпеть (Кол. 4, 2). Нет ничего сильнее теплой и усердной молитвы [3, 319—20].
54) Когда молимся, тогда наипаче нападает на нас злобный к нам диавол. Видит он величайшую нам пользу от молитвы; почему всячески ухитряется сделать, чтоб мы воротились отсюда из церкви домой с пустыми руками. Знает он, добре знает, что если пришедшие в храм приступят к Богу с трезвенною молитвою, выскажут грехи свои и теплою сокрушатся о том душею, то отойдут отсюда, получив полное прощение: человеколюбив бо есть Бог. Почему предупреждает отвести их чем либо от молитвы, чтоб они ничего и не получили. И это делает он, не насилуя, но мечтаниями приятными развлекая ум и чрез то наводя леность к молитве. Сами виноваты мы, что самоохотно отдаемся в его сети, сами себя потому лишаем благ молитвы, — и никакого не имеем в этом извинения. Усердная молитва есть свет ума и сердца, свет неугасаемый, непрестанный. Почему враг бесчисленные помыслы, как облака пыли, ввевает в умы наши и даже такое, о чем мы никогда не думали, собирая, вливает в души наши во время молитвы. Как иногда порыв ветра, нападши на возжигаемый свет светильника, погашает его: так и диавол, увидев возжигаемым в душе пламень молитвы, спешит навеять оттуда и отсюда бесчисленные заботливые помыслы и не прежде отстает от этого, как когда успеет погасить занявшийся свет. В таком случае будем поступать так, как поступают те, которые возжигают светильники. Те что делают? Заметив, что подступает сильное дуновение ветра, они загораживают пальцем отверстие светильника и таким образом не дают ветру доступа внутрь, потому что, ворвавшись внутрь, он тотчас погасит огонь. Тоже и в нас. Пока совне приражаются помыслы, мы можем еще противостоять им; когда же отворим двери сердца и примем внутрь врага, то не сможем уже нисколько противостоять им. Враг, погасив в нас всякую добрую память и помышление святое, делает из нас коптящий светильник: тогда в молитве лишь уста произносят слова пустые. Почему как те, возжигатели светильников, палец налагают на отверстие светильника, так и мы заградим дверь сердца трезвенным помыслом, и тем пресечем злому духу вход туда, чтоб вошедши, он не погасил там света молитвы [3, 358].
55) Молился Исаак об отъятии безчадия Ревекки, жены своей, и услышал его Бог (Быт. 25, 21). Не подумай, что он, как только призвал Бога, так и услышан был. Нет, много времени прошло у него в молитве о том к Богу. Двадцать лет молился он об этом Богу. Сорок лет было ему, когда взял за себя Ревекку (ст. 20); а когда родились у него дети, было ему шестьдесят лет (ст. 26). Двадцать лет безчадствовала Ревекка, и во все это время Исаак молился Богу. — Итак, не стыдно ли нам, не следует ли нам закрывать лица свои, видя, как праведник двадцать лет терпит в молитве и не отступает, а мы после первой или второй молитвы часто соскучиваемся и дерзаем держать неудовольствие на неуслышание? И притом он великое имел к Богу дерзновение, и однако ж не роптал на отложение дарования, а терпеливо ожидал его; мы же бесчисленным множеством заваленные грехов, с лукавою живя совестию, не показав Господу никакого благоугождения, если, прежде чем изречем свое прошение, не бываем услышаны, теряем терпение, падаем духом и бросаем молитву. Оттого и отходим отсюда всегда с пустыми руками. Кто из нас двадцать лет молился Богу об одном чем-либо, или хоть двадцать каких либо месяцев? [3, 361—2].
56) Недовольно для спасения нашего молиться, если при том не будем молиться по тем законам, которые положил для сего Христос. Какие же Он положил законы? Молиться за врагов, хотя бы они много нас опечалили. И если не будем этого исполнять, то погибли мы, как видно из того, что было с фарисеем. Ибо если этот, не против врагов молясь, а только потщеславившись, такое понес наказание, то какое наказание ожидает тех, которые многие и долгие творят молитвы против врагов! Что делаешь ты, человек? Стоишь, испрашивая прощения грехов, и гневом наполняешь душу свою? Когда надлежит нам быть кротчайшими всех, потому что беседуем к Господу всемилостивому, молимся Ему о грехах своих, просим себе милости, человеколюбия и прощения; тогда ли прилично свирепствовать, предаваться зверству и горечью исполнять уста свои? И как, скажи мне, можем мы с тобою улучить спасение, вид держа просителей, а слова произнося гордостные и преогорчевая тем своего Владыку? Вошел ты, чтоб уврачевать собственные свои раны: это время умилостивления, время умоления и стенаний, а не гнева, — слез, а не раздражения, — сокрушения, а не негодования. Зачем возмущаешь порядок вещей? Зачем сам против себя воюешь? Зачем разоряешь собственное построение? Молящемуся прежде всего другого надлежит быть мирным душою, иметь ум смиренно настроенный и сердце сокрушенное; а против врагов вопиющий никак не может ничего такого исполнить, потому что он полон гнева и неспособен иметь кроткие чувства [3, 366].
57) Когда увидишь, что породились какие-либо затруднения или в супружестве, или в положении прочих житейских вещей, призывай Бога на помощь. Это есть самый лучший способ разрешения встречающихся затруднений. Оружие молитвы есть самое сильное. Это я часто говорил, и ныне говорю, и не перестану говорит. Хоть ты — грешник, — смотри на мытаря, который не получил отказа, но столько грехов своих очистил. Хочешь ли знать, какова сила молитвы? Не сильно у Бога столько дружество, сколько молитва. И это не мое слово: не посмел бы я от своего ума произнести такое положение. Послушай из писаний, как дружба не сделала того, что сделала молитва. «Кто от вас, говорит Господь, иматъ друга и идет к нему в полунощи, и речет ему: друже, дажд ми взаим три хлебы, понеже друг прииде с пути ко мне, и не имам чесо предложити ему: и той извнутрь отвещав речет: не твори ми труды: уже двери затворени суть, и дети моя со мною на ложи суть: и не могу востав, дати тебе. Глаголю вам: аще и не даст ему востав, зане друг ему есть, но за безочество его, востав даст ему елика требует» (Лк. 11, 5–8). Видишь как, чего не сильна была сделать дружба, то сделала неотступность (моления)? Поелику проситель был друг, то, чтоб ты не подумал, что по этой причине имела успех просьба, Господь сказал: «аще и не даст ему, зане друг ему есть, но за безочество его даст ему». Если и не сделает, говорит, этого дружба, но неотступность сделает то, для чего не сильна была дружба. — Но где же было так на деле? На мытаре. Мытарь не был друг Богу, но сделался другом. Так и ты, хотя бы враг был, неотступностию сделаешься другом. Посмотри и на Сирофиникиссу, и послушай, что говорит ей Господь: «несть добро отъяти хлеба чадом, и поврещи псомъ» (Мф. 15, 26). Как же Он сделал это, если оно не хорошо? Неотступностию жена достигла сего блага, да уразумеешь, что чего мы недостойны, того достойными делаемся посредством неотступного моления [3, 370].
58) Не говори: грешен я, не имею дерзновения, не смею молиться. Тот и имеет дерзновение, кто думает, что не имеет дерзновения; как наоборот, кто думает, что имеет дерзновение, отнимает силу у дерзновения, как фарисей. Кто почитает себя отверженным и бездерзновенным, тот паче будет услышан, как мытарь. Смотри, сколько на это имеешь примеров, — Сирофиникиссу, мытаря, разбойника на кресте, друга в притче, три хлеба просившего и получившего их не по дружбе, а по неотступности прошения. Всякий из этих, если б сказал: грешен я, постыжден, и потому не могу приступить с прошением, ничего бы и не получил. Но как каждый из них не на множество взирал грехов своих, но на богатство человеколюбия Божия, то воздерзновенствовал и восприял смелость, и будучи грешником, стал просить того, что выше его достоинства, и получил, чего желал. Воспоминая все сие, будем молиться непрестанно, с трезвением, дерзновением, с благими надеждами, со многим усердием. Будем молиться и за врагов и за друзей, и конечно получим все благопотребное. Человеколюбив бо есть Даятель, — и не столько мы желаем получать, сколько Он желает давать [3, 370—1].
59) Хотя и вне церкви находишься, взывай и говори: «помилуй мя!» не губами только шевеля, но из сердца вопия. Ибо Бог слышит и молча вопиющих к Нему. Не место требуется, но благонастроенное сердце. Иеремия во рве тинном был и Бога имел с собою; Даниил в яме со львами сидел, и Божиим покрываем был благоволением: три отрока в пещь огненную вверженные хвалебными песнями Бога преклонили на милость; разбойник распят был, но крест не помешал ему рай отверсть; Иовь сидел на гноищи, и Бога милостивым к себе соделал; Иона — во чреве китове был, и Бог услышал его. Хоть в бане будешь молись, хоть в пути, хоть на одре, — и где бы ты ни был, молись. Ты сам — храм Божий, не ищи другого места для молитвы: нужно только молитвенное настроение ума и сердца. Море было впереди, позади Египтяне, посреди Моисей. Для молитвы крайнее стеснение, и однако же молитва была пространнейшая. Позади гнались Египтяне, впереди стояло море, посреди— молитва. Моисей ничего не говорил, но Бог сказал ему: «что вопиеши ко Мне» (Исх. 14, 15)? Уста не говорили, но сердце, вопияло. — И ты, возлюбленный, всегда и везде так прибегай к Богу! Бог — не человек, чтоб идти к Нему в известное место. Он всегда и везде близ есть. Если желаешь о чем-либо просить человека, спрашиваешь, что он делает, занят чем, или отдыхает. Идя к Богу, ничего такого разведывать ненужно. Где ни приступишь к Нему и не призовешь Его, слышит. Скажи: помилуй мя, — и Бог уже близ есть. «Еще глаголющу ти, говорит Он сам, реку: се Аз» (Ис. 58, 9). О глас, преисполненный человеколюбия? Не ожидает и окончания молитвы; не успеешь кончить молитвы, как уже получишь дарование [3, 458—9].60) Когда скажу кому: молись, проси Бога, умоляй Его, — отвечает иной: просил единожды, дважды, три, десять, двадцать раз, — и все не получаю просимого. — Не отступай, брате, пока не получишь. Концом моления да будет получение просимого. Тогда перестань, когда получишь; или лучше и тогда не переставай, но все продолжай молиться. Пока не получишь, молись, чтоб получить; а когда получишь, молись благодаря, что получил [3, 458].
61) Многие входят в церковь, прочитывают тысячи стихов, и выходят; но не помнят, что читали. Уста двигались, а слух не слыхал. Сам ты не слышишь своей молитвы, а хочешь, чтобы Бог слышал твою молитву? — Я преклонил, говоришь, колена; но ум твой блуждал вне. Тело твое было внутрь церкви, а мысль вне ее. Уста говорили молитву, а ум считал барыши, обдумывал сделки и обмен товаров, обозревал поля и прочие имения, и вел беседы с друзьями. Злый диавол, зная, сколь полезна для нас молитва, наипаче нападает помыслами во время ее. Часто праздно лежим мы на одре, и никаких не имеем помыслов. Но пришли помолиться, — и помыслы бесчисленны. Это враг хлопочет, чтоб мы отошли от молитвы ни с чем [Там же].
62) Видишь, возлюбленне, что все в Божественном Писании написанное, не для другого чего предано памяти, как для пользы нашей и спасения рода человеческого. Поучаяся в нем, всякой из нас находит и налагает на раны свои соответствующие врачевства. Для того всякому открыт доступ до него, и всякому желающему удобно найти требуемое для томящей его болезни врачевство, воспользоваться им и получить наискорейше оздравление; только пусть не отвергает предлагаемого врачевства, а с охотною покорностию примет его. Ибо нет ни одной, из схватывающих человеческое естество болезней, — ни душевной, ни телесной, — для которой не нашлось бы здесь врачевства. И вот смотри! Входит кто сюда, печалию томимый и житейскими обстоятельствами теснимый, и от того одолеваемый малодушием; но вошедши сюда и тотчас услышав слова пророка: «вскую прискорбна еси, душе моя, и вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, — спасение лица моего и Бог мой» (Пс. 41, 6.4), — достаточное приемлет утешение, и отходит отрясши всякое малодушие. Иной, крайнею бедностию томимый, скорбит и мучится, особенно видя, как к другим течет богатство, и они надымаются и с такою выступают пышностию. Но слышит он слова Пророка: «возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает» (Пс. 54, 23). И еще: «не бойся, егда разбогатеет человек, или егда умножится слава дому его: яко егда умрети ему, не возмет вся» (Пс. 48, 17.18), — и воодушевляется терпеть благодушно долю свою. Иной опять скорбит, подвергшись наветам и клевете, и жизнь вменяет не в жизнь, нигде не находя человеческой помощи. Но и этот от того же Пророка получает урок, — в подобных обстоятельствах не к человеческой прибегать обороне, но поступать, как он говорит о себе: «оболгаху мя, аз же моляхся» (Пс. 108, 4). Видишь, где ищет он содействия и помощи? Другие говорит, сплетают козни, клеветы и наветы; я же прибегаю к стене необоримой, к якорю надежному, к пристани неволненной, — к молитве, которою все трудности делаются для меня легкими и удобоодолимыми. Иной еще, будучи отвергнут и презрен прежде ему помогавшими, и оставлен друзьями, смущается и мятется помыслами. Но и он, если захочет придти сюда, услышит потребные ему слова блаженного сего пророка: «друзи мои и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече мене сташа: и нуждахуся ищущии душу мою, и ищущии злая мнгь глаголаху суетная, и лстивым (ковам) весь день поучахуся» (Пс. 37, 12. 13). Видишь, как те до самой смерти сплетали наветы и непрестанную вели войну? — Ибо весь день означает — всю жизнь. Что же делал он, когда те так наветовали на него и такие строили ему ковы? «Аз же, говорит, яка глух не слышах, и яко нем не отверзаяй уст своих: и бых яко человек не слышай и не отверзаяй уст своих» (ст. 14. 15). Видишь преизбыточество любомудрия, как он, противоположных держась путей, одерживал верх? Те ковы сплетали, а он и уши затыкал, чтоб даже не слышать о том. Те все время изощряли язык и поучались суетностям и козням, а он молчанием обезоруживал их манию (злые замыслы). Почему же он так поступал, и когда строили против него ковы, он держал себя, будто глухой и немой, не имеющий ни слуха, ни языка? Послушай, что сам он говорит о причине такого любомудрия. «Яко на Тя, Господи, уповах» (ст. 16). Поелику, говорит, я на Тебя возложил все упование мое, то никакой уже у меня заботы нет о том, что те делают. Ибо единое Твое мановение довольно к тому, чтобы рассеять, и сделать бесплодными все их наветы и ковы, и ничему из заготовленного ими не дать перейти в дело. Видите, как во всякой нужде, беде и скорби, можно здесь получить пригодное врачевание и отойти отсюда отрясши всякую житейскую печаль. Посему я и умоляю вас: почаще сюда приходить и тщательно внимать тому, что читается здесь из божественных Писаний, и не только здесь внимать Писаниям, но и дома брать в руки священные книги и усердно усвоять себе прочитываемое. Ибо великая отсюда произойдет польза [4, 261—2].
63) С постом надобно соединять молитву. А что воистину так должно, слушай, что говорит Христос: «сей род ничимже изыдет, токмо молитвою и постом» (Мф.17, 20). И об Апостолах пишется, что, по утверждении в вере душ учеников в Дервии, Листре и Ликаонии, они помолившеся с постом, предаша их Господеви (Деян. 14, 2. 3). Опять и Апостол говорит: «не лишайте себе друг друга, точию по согласию до времене, да пребываете в посте и молитве» (1 Кор. 7, 5). Видишь, как пост имеет нужду в содействии с этой стороны? — И молятся тогда более трезвенно, так как ум тогда бывает быстродвижнее, не будучи тяготим злою ношею страстей [4, 279].
64) Молитва есть великое оружие, великое ограждение, великое сокровище, великое, пристанище, безопасное убежище; только если трезвенно приступаешь к Владыке, и отвсюду собрав ум свой, в таком настроений вход пред Него совершаем, никак не допуская врагу нашего спасения прокрасться к нам. Ибо он, зная, что в это время мы, исповедав грехи свои и показав врачу раны свои, можем получить совершенное уврачевание, сильнее на нас нападает, и всякие употребляет хитрости, чтоб отбить нас от молитвы и ввергнуть в нерадение и рассеянность. Почему будем трезвиться, умоляю вас, и, зная козни врага, в это наипаче время стараться отражать его, как бы видя его присущим и пред очами нашими стоящим, и отревая всякий помысл, возмущающий ум наш, всецело простираться горе, делая моление наше настоящею молитвою, чтоб не только язык произносил слова молитвы, но и ум сшествовал глаголемому. Если же язык будет произносить слова, а ум вне будет влаяться, то домашние пересматривая вещи, то торжищные воображая дела, то никакой не будет нам пользы, а паче осуждение. Св. Павел внушает нам молиться на всяко время духом (Еф. 6, 18), — не языком только, но и в самой душе, — духом. Духовны да будут наши моления, да трезвенствует при сем помысл и ум да простирается вместе с словами [4, 280].
65) Великое благо — молитва. Если, разговаривая с добродетельным человеком, получаем не малую пользу; то с Богом беседовать сподобившийся, каких не получит благ? Ибо молитва есть беседа с Богом. Что это так, послушай, что говорит Пророк: «да усладится Ему беседа моя» (Пс. 103, 84), т.-е., глаголание мое с Богом да явится приятным Ему [Там же].
66) Разве не может Бог даровать нам потребное, прежде прошения нашего? — Но Он ожидает моления нашего, чтобы от него взять повод праведно сподобить нас своего особого промышления [Там же].
67) Хотя получим просимое, хотя не получим, пребудем в молитве. И благодарны будем не только тогда, когда получим, но и когда не получим. Ибо не получить, когда того хочет Бог, не меньшее есть благо; как и получить. Ибо мы не знаем, что нам полезно, так как сие знает Бог. Почему и получение и неполучение почитая равным благом, за то и другое должны мы благодарить Бога. — Не дивись, что мы не знаем, что нам полезно. И Павел, сей дивных таин созерцатель, не знал, что ему полезнее, — и в неведении молился о неполезном. Было нечто тяготящее его, и он молился избавить его от того. И не однажды молился, но говорит: «о сем трикраты Господа молих» (2Кор. 12, 8). Но не получил просимого. Что же? Тяжело это ему было? скорбно? неприятно? Никак нет. Господь сказал ему: д» овлеет ти благодать моя: сила бо моя в немощи совершается. И св. Павел вот чем ответил на это: сладце убо похвалюся паче в немощех моих» (ст. 9). Не только, говорит, не ищу избавиться от тяготящего меня, но мне сладко даже хвалиться тем. Видишь, сколь благодарна эта душа? Видишь, какова любовь ее к Богу? — Послушай, что еще в другом месте говорит тот же Апостол: «о чесом бо помолимся, якоже подобает, не веемы» (Рим. 8, 26). Невозможно, говорит, нам людям знать все до точности. Почему надобно предоставить Творцу нашего естества определение полезного для нас, и то с радостию и полным удовольствием принимать, что Он одобрит, не на видимость случающагося смотря, а на то, что оно благоугодно Господу [4, 280—1].
68) Нашим да будет всегдашним делом прилежать молитвам и не унывать при медленности услышания, но являть терпеливое благодушие. Будем приучать себя к тому, чтоб прилепиться к молитве, — и молиться и днем и ночью, особенно ночью, когда никто не докучает делами, когда улегаются помыслы, когда вокруг все безмолвствует, и ум полную имеет свободу возноситься ко Врачу душ. Если блаженный Давид, царь вместе и пророк, столькими озабочиваемый и утомляемый делами, полночь посвящал молитве, как сам говорит: «полунощи востах исповедатися Тебе о судьбах правды твоея» (Пс, 118, 62): то мы частную и немногодельную проводя жизнь, что можем сказать в свое оправдание, не поступая так, как он? Будем же и мы подражать ему, люди простые — царю, проводящие жизнь немногоделовую и покойную тому, кто в диадеме и порфире превосходил жизнь монахов. Ибо слушай, что еще говорит он в другом месте: «быша слезы моя мне хлеб ден и нощь» (Пс. 41, 4). Видишь душу, в непрестанном сокрушении пребывающую? Пищею, говорит, моею, хлебом моим, моею трапезою было не другое что, как слезы мои, днем и ночью проливаемые. И еще: «утрудихся воздыханием моим измыю на всяку нощь ложе мое» (Пс. 6, 7). Что прекраснее этих очей, как маргаритами преукрашенных, таким обильным дождем слез? Видел ты царя днем и ночью предающегося слезам и молитве; посмотри теперь учителя вселенной, заключенного в темницу вместе с Силою, и всю ночь проводящего в молитве, несмотря ни на узы, ни на страдания от побоев, которые не только не помешали молитве, но сделали ее еще более горячею и пламенеющею любовию ко Господу. «В полунощи, говорят Деяния, Павел и Сила молящеся пояху Бога» (16, 25). Давид на царстве в диадеме в слезах и молитве всю проводил жизнь. Апостол, до третьего неба восхищенный, неизреченных таин откровения сподобившийся, находясь в узах, в полночь молитвы и песни возносил к Господу. И царь, в полночь вставая, исповедался Господеви; и Апостолы в полночь совершали песнопения и прилежные молитвы. Им будем подражать и мы, непрерывностию молитв ограждая жизнь свою от всего неприятного и бедственного. Всякое место и всякое время пригодно для такого деяния." Если ты имеешь ум очищенным от нечистых страстей, то будь ты на торжище, будь дома, будь в дороге, будь в судилище, будь на море, будь в мастерской, — и где ты ни будь, везде призвав Бога, можешь улучить просимое [4, 281—2].
69) Анна, мать Самуила, окрыленная любовию к Богу, возвела ум свой на небеса, и как бы самого Бога зря, молилась Ему со всею теплотою. Что же говорила она? Сначала ничего, но пред начатием молитвы положила глубокие воздыхания и раздирающие стенания, и испустила потоки горячих слез. Как сухая и жесткая земля, ниспадшим на нее дождем оросившись и умягчившись, делается способною к порождению плодов, так было и с сею женою. Умягченная плачем душа породила сильную молитву: «умиленна душею, помолися Господу: Адонаи Господи Елои Саваоф» (1 Цар. 1, 10. 11). Не одним призвала она Его словом, но многими, к Нему прикладными, являя свою к Нему любовь и горячее расположение. Самую же молитву внушила болезненная скорбь сердца. Она скоро была услышана, потому что прошение ее было написано крайне разумно. Таковы обычно бывают молитвы, исходящие из души раздираемой скорбию. Вместо хартий был у ней ум, вместо пера язык, вместо чернил слезы. Почему доныне читается ее прошение: ибо письмена, написанные такими чернилами, остаются неизгладимыми [4, 640].
70) Ничего нет равного молитве, ничего нет сильнее веры. То и другое показала нам Анна. Ибо приступив к Богу с сими дарами, она получила все, чего желала: и естество свое бесплодное исправила, и стыд безчадия отъяла, и поношения ревнивой (пары своей) пресекла и к великому востекла дерзновению, когда с камня неплодоносившего сжала клас обильный. Вы слышали и знаете, как она молилась и просила, как умолила и получила, как родила, воспитала и Богу посвятила своего Самуила: так что не погрешит, кто эту жену назовет материю и вместе отцем детища. Ее молитвы, слезы и вера были началом рождения, хотя не безсеменного. Ей будем подражать мужи, ей подражайте жены. Эта жена есть учитель того и другого рода. Какие из вас бесплодны, не отчаивайтесь; какие стали матерями, воспитывайте детей, как она. Все поревнуем любомудрию жены сей прежде рождения, вере в рождении, и попечительности по рождении [4, 643].
71) «Умножи молящися пред Господем» (1Цар. 1, 12). Две добродетели указывают в Анне слова сии: терпеливое пребывание в молитве и бодренность ума; первое словом: «умножи», а второе — словом: «пред Господем». Все мы молимся, но не все пред Господом. Ибо, если, когда тело простерто на земле и в устах журчит молитва, ум носится то по дому, то по торжищу; как может потом сказать таковый, что он молился пред Господом? Пред Господом молится тот, кто отовсюду собирает душу свою, и, разобщившись с землею, весь преселяется на небеса и всякий человеческий помысл извергает из души, как и эта жена сделала тогда; ибо она, всю себя собравши и ум простерши к Богу, так призывала Бога из наболевшей души. Но как же говорится: «умножи», когда молитва ее была не многословна? «Умножи» значит: часто произносила тоже, одни и те же повторяя слова долгое время, не утомлялась и не отступала. Так и Христос Господь повелел в Евангелии молиться. Ибо сказавши ученикам, чтоб не молились по-язычески, многословя в молитве, Он указал меру молитвословия (Мф. 6, 7), и тем показал, что то, чтобы быть услышану, не от множества молитвенных слов зависит, а от трезвенности и бодренности ума молящегося. Но как же, скажет кто, притчею Он учил, что должно всегда молиться и не унывать, если не должно молиться многословно? Как и св. Павел заповедует в молитве пребывать (Рим. 12, 12), и непрестанно молиться (1 Сол. 5, 17)? Ибо не многословить в молитве, а между тем непрестанно молиться, — одно другому противно. Нет, это нисколько одно другому не противно, а напротив одно с другим совершенно согласно. И Христос Господь и св. Павел велят частые, но краткие, творить молитвы, с малыми промежутками [4, 645—6].
72) О св. Анне пишется, что во время молитвы уста ее двигались, а слов не было слышно. Это и есть настоящая молитва, когда вопли возносятся извнутрь, когда молитва выражается не тоном голоса, но устремлением ума. Так молился и Моисей, которому, когда он ничего не произносил устами, Бог сказал: «что вопиеши ко мне» (Исх. 14, 15)? Люди слышат только этот звуковой голос, а Бог прежде его слышит то, что вопиется внутри. Почему возможно и без вопияния быть услышану, и ходя по торжищу молиться умом со всем усердием, и сидя с друзьями, или другое что делая воплем крепким призывать Бога, — внутренним, разумею, — не делая сего явным никому из присущих. Это делала тогда и св. Анна. «Глас ея не слышашеся» (1Цар. 1, 13). Но Господь услышал ее. Таков был ее внутренний вопль [4, 646].
73) «И воставши Анна по ядении их в Силоме, ста пред Господем» (ст. 9). Видишь? — Какое время другие делают временем отдыха сладкого, то она сделала временем молитвы, и после трапезы поспешила к месту молитвы и излила потоки слез, представляя Богу ум целомудрствующий и трезвенствующий. Она и после трапезы так прилежно и усердно молилась, что получила дар сверхъестественный. Так жена сия подает нам пример — молиться и после трапезы. И сколько было бы пользы, если б мы взялись подражать сему! Ибо помышляющий о молитве после трапезы не станет много пить и не допустит себя до опьянения, не станет и есть много и не допустит себя до пресыщения. Ожидание, что надо будет молиться после трапезы, будет у него уздою для помыслов, чтоб в меру касаться всего предлежащего: а это и для души и для тела будет великим благом. Трапеза, молитвою начинающаяся и молитвою преемлемая, никогда не оскудеет, но обильнее источника всякое нам доставит благо. Где молитва и благодарение, там присещает благодать св. Духа: оттуда бегут демоны и вся противная сила отступает. Думающий после трапезы обратиться к молитве не дерзнет во время трапезы сказать что либо неуместное, и, если скажет, тотчас опомнится и раскается. Посему должно и приступая к трапезе, и окончив ее, молиться Богу и благодарить Его [4, 650].
74) Возьмем и мы в учительницы себе св. Анну, будем всегда и во всем прибегать к Богу и у Него просить себе всего потребного. Ибо ничего нет равного молитве: она невозможное делает возможным, трудное удобным, стропотное гладким. Ее и блаженный Давид всегда держал, почему и говорит: «седмерицею днем хвалих тя о судьбах правды Твоея» (Пс. 118, 164). Если царь, муж в бесчисленные погруженный заботы и всюду развлекаемый, столько раз в день призывает Бога; то какое можем иметь оправдание или извинение мы, такую праздную проводящие жизнь, что не молимся так часто, имея притом получить от сего такие великие плоды? Ибо человеку, с надлежащим усердием молящемуся и Бога часто призывающему, невозможно, никак невозможно согрешить когда либо. И вот почему это так. Кто, согрев сердце свое и душу возбудив, весь переселяется на небо, и так призывает Владыку своего, исповедуя грехи свои и прося прощения в них, тот при таких расположениях естественно всякое отлагает житейское попечение, окрыляется и становится высшим человеческих страстей. Потому после молитвы, врага ли увидит он, уже не будет смотреть на него, как на врага, женщину ли красивую, не увлекается ее видом, потому что огнь, молитвою возжегшийся внутрь, еще пребывает в нем и отражает всякий неуместный помысл. Но как нам, человекам сущим, обычно охлаждаться, то когда, по прошествии двух или трех часов после молитвы, заметишь, что породившаяся в тебе теплота начинает мало по малу рассеиваться и слабеть, — прибегай скорее опять к молитве и согрей охлаждающееся твое сердце. Если будешь так делать в продолжение всего дня, согреваясь частыми молитвами чрез удобные промежутки, то не дашь диаволу повода или доступа к своим помыслам. Если будешь так поступать, то какие бы ветры ни подули против тебя, — искушения, скорби, неприятные помышления, и что бы то ни было тяжелое, — не возмогут они повалить и разрушить дома твоего, частыми молитвами тако крепко связуемого. — Скажешь: но как же можно человеку житейскому, или приставленному к разбирательству дел судных, по три часа в день стоять на молитве, и еще в церковь ходить? — Возможно и очень удобно. В церковь ходить не всякому удобно, а молиться всякому и везде можно. Ибо в молитве требуется не столько глас молитвенный, сколько мысль, к Богу обращенная, не столько рук воздеяние, сколько души горе устремление, не столько положение молящегося, сколько настроение сердца молитвенное. Так и делай. Возстенай горце, помяни грехи свои, воззри на небо и скажи в сердце своем: «Помилуй мя Боже!» И ты совершил молитву [4, 666—7].
75) Не будем прикрываться предлогами, говоря, что нет вблизи молитвенного дома. Нас самих благодать св. Духа благоволит содевать храмами Божиими, если будем трезвенствовать, так что нам повсюду есть полное удобство молиться. Наше служение Богу не таково, какое прежде было у Иудеев, имевшее много чувственного и нуждавшееся в видимых вещах и действиях. Там молящемуся о чем либо надлежало придти в храм, и принести вещество для жертвы, для совершения коей опять потребны нож, огонь, дрова и другое что-нибудь. Здесь же ничего такого; но где бы ты ни был, с собою имеешь и жертвенник, и нож, и святилище, — сам будучи и иереем, и жертвенником, и святилищем. Где бы ты ни был, можешь воздвигнуть алтарь, показав только трезвенствующее расположение; место не мешает, не мешает и время; и хоть колен не преклонишь, хоть в грудь не будешь ударять, ни рук к небу простирать, а только покажешь теплоту чувства к Богу, — ты совершил, как следует, дело молитвы. Можно и женщине сидящей за прялкою, или ткацким станком воззреть на небо умом и тепло призвать Бога. Можно и мужчине, на торжище вступившему, или одиноко шествующему прилежные творить молитвы. И тому, кто сидит в лавке и шьет что кожаное, можно душею своею возноситься к Богу. И слуге, когда покупает что, или взбегает на верх и сбегает вниз по делу услужения господину дома, или стоит пред очагом в кухне, можно усердные творить молитвы в сердце, если некогда сходить в церковь. Бог не стыдится места; одного ищет, — теплаго сердца и души целомудренной. — Итак убеждаю вас, и в церковь чаще ходите, и дома на спокое молитесь; когда способно, колена преклоняйте, и руки воздевайте; а когда случится быть посреди многих других, то из-за этого не оставляйте молитвы, но тем способом, какой я сей час указал любви вашей, призывайте Бога, в уверенности, что тем не менее получите просимое [4, 667—8].
76) Не обилие слов умоляет Бога, но чистая душа, ревнующая о доброделании. К тем людям, которые живя порочно надеются обилием слов умолить Бога, смотри, что Он говорит: «аще умножите моление, не услышу вас: егда прострете руки, отвращу очи Мои от вас» (Ис. 1, 15). Св. Пророк Давид говорит: «внегда призвати ми, услыша мя Бог правды моея» (Пс. 4, 2),—т.-е. Бог, видящий правду мою. Никто пусть не думает, будто он превозносится, говоря это. Он говорит это не с тем, чтобы превознести себя самого, но чтобы предложить некое наставление и увещание, весьма полезное для всех. Дабы кто-нибудь не сказал: он был услышан, потому что он Давид, а я не буду услышан, потому что я мал и незначителен, — он внушает, что и его Бог слышит не без причины и тебя не слышит не напрасно и не случайно, но всегда смотрит на дела. Если ты имеешь дела, которые могут ходатайствовать за тебя, то конечно будешь услышан; и напротив, если ты не имеешь их, то хотя бы ты был Давидом, не возможешь умолить Бога. Кто к Богу любящему правду, приступает с правдою, тот не отойдет от Него ни с чем: напротив кто приступает к Нему без ней, или осквернившись противоположными ей пороками, тот хотя бы просил тысячи раз, не будет иметь успеха, потому что не имеет с собою того, что может умолить Бога [5, 40].
77) Если обращающийся с каким-либо дивным мужем получает великую пользу от самого сего обращения; то тем более — непрестанно беседующий с Богом. Но мы не знаем надлежаще, сколько пользы бывает от молитвы, потому что невнимательно молимся и молитвы совершаем, не как заповедал Бог. Когда мы намереваемся говорит с кем либо из людей, которые выше нас, то наперед приводим в порядок и внешний вид свой, и положение тела, и одежду, и все, и потом уже вступаем в беседу: а когда приступаем к Богу, то зеваем, передвигаемся с места на место, оглядываемся, скучаем, и хоть иногда преклоняем колена, но мыслями блуждаем по торжищу. Когда бы мы с надлежащим благоговением приступали к молитве, помня, что с Богом имеем в ней беседовать, то узнали бы, еще прежде получения просимого, сколь великую пользу получаем от самой молитвы, яко молитвы. Человек научившийся беседовать с Богом в молитве, как должно беседовать беседующему с Богом, будет наконец как Ангел: душа его отрешается при сем от уз тела, так помысл его бывает высоковосходен, так переносится на небеса, так не внимает ничему житейскому, так становится пред самым престолом царским, хотя бы был беден, хотя бы слуга, хотя бы простец и неученый [5, 41].
78) Бог не требует от молящегося красоты речи и искусного сложения слов, но душевной теплоты и усердия. Если он в таком расположении изречет пред Ним благоугодное Ему; то отойдет от Него, все получив. Видишь, какое удобство? У людей бывает так, что приступая к кому-либо с прошением, нужно подобрать и особые слова. А здесь ничего такого ненужно; но имей ты трезвенный ум и ничто не помешает тебе быть близ Бога. «Бог приближаяйся аз есмь, глаголет Господ, а не Бог издалеча» (Иер. 23, 23); так что если мы далеки от Него, то причиною этому мы сами, а Он всегда близ есть. — Но что я говорю, что здесь не нужно заботиться об искусстве в слове? Часто не нужно бывает и голоса. Ибо, если и в сердце своем только изречешь Ему нужду свою и призовешь Его как должно, то и в таком случае Он услышит тебя. Так услышал Он Моисея, так услышал Анну [5, 42].
79) Вот угодный Богу образ молитвы! Приступив к Богу с трезвенным умом, с душею сокрушенною и потоками слез, не проси ничего житейского, будущего ищи, о духовном умоляй, не молись против врагов и ни на кого не держи злопамятства, изгони из души все страсти, сокрушайся о грехах, держи в порядке свое внутреннее, изъявляй готовность на всякую уступчивость и на то, чтоб язык свой обращать лишь на добрые о других речи, не вплетайся ни в какое дело, ни согласием, ни содействием, не имей ничего общего с общим врагом вселенной, т.-е. с диаволом. Ибо таким образом ты будешь праведным; а будучи праведным, услышан будешь, имея правду своею заступницею [5, 43].
80) «Ущедри мя и услыши молитву мою» (Пс. 4, 2). Что ты говоришь? Выше поминал о правде, а здесь обращаешься к щедротам и милости? — И какая тут может быть последовательность? — Великая и весьма сообразная с предыдущим. Ибо хотя бы мы сделали бесчисленное множество дел добрых, но услышаны бываем по щедротам и человеколюбию; хотя бы мы взошли на самый верх добродетели, но спасаемся все же по милости. Отсюда научаемся, что с правдою потребно иметь сердце сокрушенное. Если кто и грешником будет, но станет молиться со смирением, — что уже есть часть добродетели, — то многое может получить; напротив если кто и праведником будет, но приступит в молитве к Богу с гордостию, то лишится всех благ. Тому и другому научили нас своим примером мытарь и фарисей. Поучись у мытаря, не стыдясь взять себе в учители того, кто так прекрасно совершил дело молитвы, что всего достиг одними словами. Так как душа его хорошо была уготована; то и одно слово сильно было отверсти ему небо. Как же она была уготована? Он самого себя окаивал, ударял в грудь, и не дерзал даже очей возвести на небо. Если и ты таким же образом будешь молиться; то сделаешь молитву свою легчайшею пуха [5, 44].
81) Молитвы бывают услышаны не просто, какие ни есть, но молитвы, совершаемые по закону Божию. Какие же это? Те, в которых испрашивают того, что прилично Богу даровать, а не просят того, что противно Его законам. Кто же, скажешь, столько дерзок, чтоб просить Бога сделать то, что противно законам Его? Тот, кто молится на врагов своих: ибо это не согласно с законом, от Него положенным. Он говорит: «отпускайте» должникам своим (Мф. 6, 14). А ты того самого, Кто повелевает тебе прощать врагам, призываешь на врагов. Может ли быть, что-либо хуже такого безумия? Молящемуся должно иметь и вид, и мысли, и чувство просителя. Зачем же ты принимаешь другое лицо, лицо обвинителя? Как можешь ты получить прощение собственных грехов, когда молишь Бога быть наказателем грехов, содеянных другими? Итак да будет молитва твоя кротка, тиха, с лицом радушным и доброжелательным. Только такая молитва достойна слуха Царя небесного, достойна небес, — только такая есть язык ангельский. Когда она приступает просить за оскорбивших и обидевших, тогда и Ангелы предстоя слушают ее в великом молчании, а когда умолкнет, не перестают рукоплескать ей, хвалить ее и дивиться ей. Когда приступаем к Богу в молитве, не будем думать, что это — обыкновенное зрелище. Нет, — это такое зрелище, коего зрители — целая вселенная, паче же сонмы горних Сил небесных, и среди их Царь небесный, готовый услышать молитву нашу. Будем же совершать ее так, чтоб она оказалась достойною сего зрелища. Пусть ни один гитарист, ни один лирист не будет столько тщателен в приготовлении к выступлению на сцену из боязни, не допустить бы какого либо неприятного звука, сколько мы, намереваясь вступить на зрелище Ангелов. Пликтором (чем ударяют по струнам), да будет у нас язык, который бы не произносил ничего неприятного, но одно стройное и благозвучное, с надлежащим настроением души. Приступая к Богу, прося Его и умоляя, будем и ко врагам своим умилостивлять Его: тогда, и о нас самих молясь, будем услышаны [5, 45—6].
82) «Сынове человечестии, доколе тяжкосердии» (Пс. 4, 3)? Сынами человеческими Пророк называет людей, преданных одним заботам житейским и наклонных ко злу. Посему что будет значит — «тяжкосердии»? Плотские, привязанные к земле, склонные ко злу, преданные порокам, развращенные сладострастием. А что может сделать душу легкою? Дивная жизнь, — такая, чтобы не увлекаться ни чем здешним, и даже к ногам своим не прицеплять ничего, тянущего вниз. Из вещественных предметов одни обыкновенно стремятся вниз, как наприм., камень, дерево и все подобное; а другие — вверх, как наприм. огонь, воздух, пух, легкий по своей природе. Если к вещи легкой привяжешь какую-нибудь вещь тяготящую вниз, то нисколько не поможет ей ее природная легкость. Так бывает и с сердцем. По природе своей оно создано легким и стремящимся вверх, а мы вопреки его природе делаем его тяжелым, привязывая его к земле. Не будем же делать его тяжелым, дабы оно не потонуло, подобно кораблю, имеющему слишком много груза [5, 47].
83) Почему многие бывают не услышаны? Иногда потому что просят бесполезного: в таком случае быть не услышанным лучше, нежели быть услышанным; а иногда потому, что просим нерадиво: в таком случае Бог медленностию подаяния научает нас усердию к молитве. Бог умеет давать и знает, когда дать и что дать (Мф. 7, 11). — И Павел просил и не получил; потому что просил бесполезного (2Кор. 12, 8); и Моисей просил, но Бог не услышал и его (Исх. 32, 32). Итак не будем отступать, когда бываем не услышаны, не будем унывать и ослабевать, но продолжать просить с усердием; потому что Бог делает все на пользу [5, 48—9].
84) «Яже глаголете в сердцах своих, на ложахь вашихь умилитеся» [Пс.4, 5]. Что означают сии слова? — Во время, следующее за ужином, говорит, когда ты отходишь ко сну, когда готовишься лечь в постель, когда в отсутствии всех наступает великое спокойствие, когда никто не беспокоит и бывает глубокая тишина: ты начинай суд совести, требуй от нея отчета, и какие имел в течение дня порочные помыслы, составляя обманы, или строя ковы ближнему, или допуская развратные пожелания, все это во время такого спокойствия выставь на вид, поставь совесть судиею этих порочных помыслов, отребляй их, суди, наказывай грешащую душу. Это пусть будет каждый день, и не прежде засыпай ты, человек, пока не размыслишь о грехах, совершенных тобою в продолжении дня; тогда, без сомнения, на следующий день ты будешь не так скоро покушаться на подобное [5, 51].
85) «Подобает предварити солнце на благодарение Тебе» (Прем. 16, 28). У царя ты не допустил бы, чтобы кто-нибудь низший тебя прежде тебя поклонился ему; а здесь, когда уже все поклоняется Богу, ты еще спишь, уступаешь первенство твари, не предупреждаешь всех творений, созданных для тебя, и не воздаешь Ему благодарности, но, вставая и умывая лице и руки, душу свою оставляешь нечистою. Или ты не знаешь, что как тело очищается водою, так душа — молитвою? Итак омой прежде тела душу свою. К ней пристало много пятен зла. Смоем их молитвою. Если мы таким образом оградим себя с первых часов по пробуждении, то положим доброе основание дневной деятельности [5, 65].
86) Пещь не разгорится, если не подложишь огня, — не разгорится и похоть, если не дашь ей пищи: не станешь засматриваться на благообразные лица, не станешь ходить на зрелища, — не будешь утучнять плоти пресыщением, не станешь потоплять ума в вине. — И этого достаточно, скажешь? Нет, этого одного недостаточно, а нужно присовокупить и нечто другое: непрестанные молитвы, общение со святыми, сообразный пост, постоянное воздержание, нудную непраздность, — и прежде всего страх Божий, памятование о будущем суде, о нестерпимых муках и обетованных благах. Соблюдая все сие, ты можешь обуздать свирепеющую похоть [5, 75].
87) Всегда нужно помнить, что должно не просто только молиться, но молиться так, чтобы быть услышанным. Ибо одна молитва недостаточна для получения желаемого, если мы не будем воссылать ее так, как угодно Богу. И фарисей молился, но не получил пользы, и Иудеи молились, но Бог отвратился от молений их; потому что молились не так, как должно молиться. Что же нужно? Нужны слезы, рыдания, воздыхание, удаление от людей порочных, страх и опасение суда Божия. Скажу вообще: будем услышаны, если окажемся достойными получить просимое; если молимся согласно с законами Божиими о молитве; если молимся непрестанно; если не просим ничего, Бога недостойного; если просим полезного; если исполняем должное и с своей стороны. Таким образом многие были услышаны: Корнилий был услышан за жизнь; Сирофиникисса — за неотступность в молитве; Соломон — за достойный предмет прошения; мытарь — за смирение, другие — за другое. Не услышаны бываем, когда просим бесполезного, — также когда молясь, не оставляем грехов своих, — и еще когда просим отмщения врагам [5, 84—5].
88) Имеют ли силу молитвы святых или они излишни и напрасны? Нет, не напрасны, но имеют великую силу, когда и ты спомоществуешь им. Так св. Петр воскресил Тавифу не одною своею молитвою, но и в силу ее милостыни. Сим же образом молитва святых спомоществовала и всем, кому спомоществовала. Но так бывает только здесь, на земле, а там не так, — там от одних дел спасение твое [5, 229].
89) «Из глубины воззвах к Тебе, Господи» (Пс.129, 1). Что значит из глубины? Не просто устами, не просто языком: ибо слова могут изливаться и без мысли, — но из глубины сердца, с великим усердием и ревностию, из самых оснований души. Такие молитвы имеют великую силу и крепость, не рассеиваются и не колеблются, хотя бы диавол нападал с великого дерзостью. Как дерево крепкое, весьма глубоко впустившее корни в землю и охватившее недра ее, противостоит всякому порыву ветра, а дерево, держащееся на поверхности, поваливается при малом дуновении ветра, вырывается с корнем и падает на — земь: так точно и молитвы, исходящие из недр души, и имеющие корень в глубине ее, пребывают крепкими и неослабными и не колеблются, хотя бы приступали, бесчисленные помыслы и все полчище диавола; а молитвы исходящие из уст только и с языка, но не происходящие из глубины души, не могут даже взойти к Богу, по безучастию в них сердца. Кто так молится, у того уста издают звук, а сердце пусто, и ум празден [5, 373].
90) Молящийся от души, еще прежде нежели получит просимое, получает уже великие блага от самого действия молитвы. Такая молитва укрощает все страсти, смиряет гнев, изгоняет зависть, подавляет похоть, ослабляет любовь к вещам житейским, доставляет душе великое спокойствие, восходит на самое небо. Как дождь, падая на твердую землю, размягчает ее, или как огонь смягчает железо: так подобная молитва, еще сильнее огня, и лучше дождя, смягчает и орошает ожестевшую от страстей душу. Душа сама по себе нежна и восприимчива: но как вода Дуная часто окаменевает от холода, так и душа наша от греха и беспечности отвердевает и делается камнем. Посему нам потребно много жара, чтоб размягчить затверделость ее. Это преимущественно совершает молитва. И так, когда приступаешь к молитве, то заботься не о том только, чтобы получить просимое, но чтоб и душу свою сделать лучшею посредством самой молитвы [5, 374].
91) «В нощех воздежите руки ваша во святая» (Пс.133, 2). Для чего сказал он: «в нощех»? Желая научить нас, чтобы мы не всю ночь тратили на сон, и показать, что тогда молитвы бывают чище, когда легче ум и меньше забот. Если же ночью должно ходить во святилище, то помысли, какое может получить прощение тот, кто и дома не совершает молитв в это время. Пророк поднимает тебя с постели и ведет к храму, заповедуя проводить ночь в молитве; а ты и дома оставаясь, не делаешь этого [5, 386].
92) Что значит: «и пред Ангелы воспою Тебе» (Пс. 137, 1)? — Постараюсь петь вместе с Ангелами, буду соревновать им, ликовать вместе с горними Силами: хоть я и отличен от них по природе, однако постараюсь усердием сравняться с ними [5, 407].
93) Мы тогда особенно бываем услышаны, когда молитва наша благоугодна Богу. След. от нас зависит, чтоб мы были услышаны. Когда мы просим того, что Бог достойно может дать, когда просим с усердием, когда сами делаем себя достойными получения, тогда Он слышит моление и подает просимое.
94) «Поклонюся ко храму святому Твоему» (Пс. 137, 2). Не малая добродетель, когда кто может входить в храм и, входя покланяться с чистою совестью. Не в том дело, чтоб только войти в храм и преклонить колена, но в том, чтобы войти с душою усердною и с умом внимательным, чтобы пребывать в нем не телом только, но и душою [5, 408].
95) «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя» (Пс. 140, 1). Не то выражает Пророк, что для того, чтоб быть услышанным, надо быть с громким и сильным голосом; но он разумеет здесь внутреннее воззвание, которое произносит сердце воспламененное и дух сокрушенный, которое произнося и Моисей был услышан. Как человек, громким взывающий голосом, напрягает всю свою силу, так и взывающий сердцем напрягает весь свой ум. Такого воззвания требует Бог; воззвания, которое происходит от сердца и не дозволяет поющему развлекаться и смотреть по сторонам. Есть много людей, которые, стоят на молитве и не взывают к Богу; уста их взывают к Богу и произносят имя Божие, а ум не сопровождает вниманием ни единого слова. Такой человек не взывает, не молится Богу, хотя и кажется молящимся Ему [5, 428].
96) «Не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех» (Пс. 140, 4). Грешить — зло; но еще тягчайшее — зло отпираться по совершении греха. Это в особенности и есть оружие диавола. Так было и с первозданными людьми. Тогда как Адаму следовало признаться в грехе, он слагает вину на жену, а она потом на диавола. Тогда как следовало бы говорит: «согрешихом, беззаконновахом», иные не только не признаются, но еще составляют оправдание. Ибо диавол, зная, что исповедание греха есть избавление от греха, склоняет душу к бесстыдному упорству. Но ты, возлюбленный, когда согрешишь, говори: я согрешил. Таким образом и Бога умилостивишь, и себя сделаешь медленнейшим на грехи [5, 437].
97) «Помянух дни древние, поучихся во всех делех Твоих. Воздех к Тебе руце мои» (Пс. 142, 5.6). Не сказал: простер, но: «воздех», желая выразить сильное расположение сердца, стремившегося как бы вырваться из тела и удалиться к Богу. Воодушевившись, говорит, воспоминанием великих событий, размыслив о человеколюбии, о вразумлении посредством несчастий и спокойствии, доставляемом по избавлении от них, я прибегнул к Тебе. — «И душа моя, яко земля безводная Тебе». Как земля изсохшая жаждет дождя, так и я желаю быть постоянно с Тобою [5, 453].
98) Молитвы святых одни не помогут, если сами не делаем себя достойными услышания и не молимся. Сие давая разуметь, и Пророк сказал: «братъ не избавит» (Пс. 48, 7), — будь он Моисей, будь Самуил, будь Иеремия. Ибо послушай, что сам Бог говорит к св. Иеремии: «не молися о людях сих;—ибо не услышу тебя» (Иер. 11, 14). И не дивись, что тебя не хочу слушать. Если б даже и Моисей присоединился к тебе и Самуил, и тогда не послушаю молитвы вашей о людях сих (Иер.15, 1). Так Моисей и за сестру молился, но не был услышан. — Не будем же на других смотреть, сами опустивши руки. Молитвы святых очень великую имеют силу, но когда и сами мы каемся и исправную являем жизнь. Если же сами нерадим, то чрез других ничего не получим и не будем спасены. Бог более готов даровать нам потребное ради нашей молитвы, чем ради молитвы других. Это я говорю не потому, чтоб не следовало нам молиться святым, а для того, чтоб мы не предавались нерадению, и, предавшись сну и беспечности, не возлагали всего на других [7, 59–60].
99) Таково свойство духовного огня, что он не допускает иметь пристрастие к чему-либо здешнему, но преисполняет нас любовью к другому миру. Возлюбившему же его, хотя бы надлежало ради его потерять все имение, хотя бы расстаться со всеми утехами и славою, хотя бы даже душу свою отдать, он сделает все сие с охотою и без замедления. Ибо теплота того огня, вошедши в душу, свергает тяготу лености, и делает всякого легчайшим пера. Таковой, все наконец презревши, пребывает в непрестанном сокрушении и умилении, источая всегда обильные источники слез, и в этом находя сладостное утешение. Ничто так не прилепляет к Богу и не соединяет с Ним, как слезы. Таковой и посреди града живя, пребывает будто в пустыни, в горах и пещерах, не внимая ничему на-стоящему, и сытости не находя в плаче и слезах, за себя ли их изливает, или за других [7, 68].
100) «Егда молишися, вниди в клетъ твою» (Мф.6,6). Но прежде еще затворения двери клети твоей, Господь хочет, чтоб ты заключил двери ума твоего и сердца. Когда приступаешь к молитве, тогда, все оставя, к Тому единому взирай, Кто власть имеет даровать тебе просимое тобою. Если же, Его оставя, будешь всюду блуждать и кружиться умом, то отойдешь с пустыми руками. Если так у тебя будет, то хоть в клеть войдешь и дверь заключишь, никакой от этого не будет тебе пользы. Не будем ограничивать молитву свою положением тела, но паче будем воссылать ее из горящего сердца, со всякою тихостию, сокрушением умиленным и слезами. — Но ты болишь душою и не можешь не взывать? — Но скорбящему-то наипаче и свойственно так молиться, как я сказал. И Моисей скорбел душою, но молился сим образом, — и был слышан; почему и сказал ему Господь: «что вопиеши ко Мне?» И Анна опять, при неслышности голоса, испросила, чего хотела, потому что сердце ее вопияло. Стенай и ты, как они, — не воспрещаю. Раздери, как повелел Пророк, сердце твое, а не одежду (Иоиля 2, 13). Из глубины души призывай Бога, подражая св. Давиду, который говорит: «из глубины воззвах к Тебе Господи» (Пс. 129, 1). Из глубины сердца возводи глас, держа молитву свою сокровенною. Ты стоишь в хоре Ангелов, общник еси Архангелов, и поешь с Серафимами. Но все сии сонмы великое соблюдают благочиние, Богу, Царю всяческих, с трепетом воссылая свои сокровенные гимны. К ним сопричисли себя моляся и их таинственному соревнуй благобразию. Не человекам молишься, но Богу, всюду сущему, прежде взывания твоего слышащему, и тайны сердца твоего ведущему. Поелику сам Он невидим, то хочет, чтоб такова же была и молитва твоя [7, 276—7].
101) Будем благодарить Бога всегда. Ибо крайне неуместно, каждодневно на деле наслаждаясь Его благодеяниями; даже словом не исповедовать Его благодати и притом тогда, как такое исповедание новое опять приносит нам благо. Бог ни в чем нашем не имеет нужды, а мы имеем нужду во всем Его. Благодарение Ему ничего не придает, а нас делает более своими Ему. Если, содержа в памяти благодеяния людей, сильнее согреваемся любовью к ним; тем паче, непрестанно помня неисчетные благодеяния к нам Владыки нашего и Господа, теплейшими к Нему и ревностнейшими к заповедям Его соделаемся. Почему и Павел говорил: «благодарни бывайте» (Кол.3,15). Блюдение дара благодеяния есть наилучшая память о благодеянии и истинно всегдашнее благодарение, делом являемое. И святые Тайны Христовы, страшные и преисполненные спасительных сил, совершаемые в каждое церковное собрание, называются Евхаристиею, потому, что суть воспоминание о многих и великих благодеяниях, и сами являют главизну и верх Божественного о нас попечения. Если родиться от Девы есть велие чудо; то заклатися в жертву за нас, где, на какой степени высоты поставим? Как назовем распятие за нас и крови Своей пролитие, и Себя самого дарование нам в пищу и насыщение духовное? Будем же непрестанно благодарить Его. Да предшествует всегда и словам и делам нашим благодарение. Благодарение же будем творить не за себя только, но и за других. Чрез это зависть в себе истребим, и любовь соделаем теснейшею и искреннейшею. Ибо тебе неуместно уже будет завидовать тому, за кого благодарение приносишь Господу. Почему и иерей, пред предлежащею оною страшною жертвою, благодарить Бога призывает нас и о прежде бывших и о ныне живущих отцах и братиях наших. Сие нас и от земли отрешает, и на небо преселяет, и из человеков делает Ангелами. Ибо и Ангелы, хор составя, благодарят Бога за блага Его, на нас излиянные, поя: «слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение» (Лк. 2, 14). Что им до нас, когда они не на земле и не человеки суть? Но они пример нам показывают и научают нас любить сорабов Богу, и их благо почитать своим. Почему и Павел во всех посланиях своих благодарит Бога за благодеяния ко всей вселенной. Будем и мы всегда благодарить Бога и за свои блага и за блага к другим, и за великие и за малые. Пусть и невелико то, что даровано, но оно велико потому, что даровано Богом. Ничто, от Него бывающее, не мало; но и таких благодеяний от Него, которые по свойству своему велики, и не потому только, что от Него суть, множество, песок превосходящее числом. Минуя все другое, что может сравниться с домостроительством спасения нашего? Кто был драгоценнее Ему всех, — Сын единородный, — Того дал Он за нас, врагов бывших, — и не дал только, но, давши, и в трапезу Его нам предложил, все Сам за нас делая, — и то, чтоб даровать, и то, чтоб благодарными нас соделывать за дарование. Помышляя о сем, где найдем достойные слова для выражения полного благодарения? Чувство многообятнее слова и ума, но и ему не досягнуть до высоты, глубины и широты сего неизреченного блага [7, 331—2].
102) Кто слушает, или читает слово Божие и любит беседы о духовных предметах, тот доставляет душе великие и спасительные блага. Заботою о сем можем мы угодить Богу, и уста наши, когда упражняем их духовными беседами, не осквернятся укоризнами, осуждением, срамословием и ругательствами. Мы сделаемся страшны для демонов, когда вооружим язык свой такими беседами. Мы в большей мере привлечем на себя благодать Божию, и взор наш соделается проницательнее; зрение, уста, слух и все члены научатся служить Богу истинно, говорить и делать одно угодное Ему. Ему воссылать непрестанные песни хвалы и благодарения. Как тело, наслаждаясь чистым воздухом, бывает здоровее, так и душа, питаясь сими занятиями, делается мудрее [7, 29].
103) Многие говорят: когда бываем здесь в храме, и слышанное принимаем к сердцу, тогда приходим в себя; а как скоро удалимся отсюда, становимся опять другими, и огнь ревности в нас гаснет. Чем же предотвратить сие? Устранением того, от чего это происходит. А от чего оно происходит? От того, что, по выходе отсюда, занимаемся, чем не должно, и проводим время с худыми людьми. По выходе из церкви не следует нам приниматься за дела, непристойные церкви, но, пришедши домой, надобно, взять книгу Писаний, и вместе с женою и детьми привести на память, что было говорено, потом уже приступать к делам житейским. Если вышедши из бани, не хотим идти на торжище, дабы там не лишиться пользы от бани; то не гораздо ли более должен ты остерегаться сего, вышедши из церкви? Но мы поступаем напротив, и от того теряем все. Еще не утвердилось в нас то, что было полезного в сказанном, как сильное кружение внешних предметов, устремляясь в нас, все низвращает и извергает вон, и оставляет в душе одну пустоту [7, 55].
104) Не только самим должно все тщание иметь об исполнении заповедей, но призывать на то помощь и свыше, которая непременно придет и облегчит наши подвиги и все сделает для нас легким. Почему Господь и просить повелел, и исполнение прошения обещал. Впрочем повелел не просто просить, но с великим тщанием и усилием. Ибо это значит: «ищите»; так как кто ищет, тот, выбросив из головы все другие мысли, к тому только напрягает свое внимание, чего ищет, и ни о чем стороннем не помышляет. Сие-то означает Спаситель словом: «ищите». А сказав: «толцыте», показывает, что должно приступать с крепкою решимостью — просить с терпением и неотступностью, чтоб если и не скоро отверзет Он двери милосердия, не отчаиваться, не опускать рук, но ждать с упованием. И так проси с терпением, — и непременно получишь [7, 312].
105) Никто не стыдись достопокланяемого знамения нашего спасения, — сей главизны духовных благ, — о нем же живем, о нем же и есмы. Но как венец, будем носить Крест Христов; ибо им совершается все в деле нашего спасения. Родиться ли свыше потребно — присущь Крест; напитаться ли таинственною оною пищею (телом и кровию), или хиротонисаться, или другое что совершить, — везде предстоит нам сие знамение победы. Посему мы со всяким тщанием начертываем его и на домах, и на стенах, и на дверях, и на челе, и на сердце. Ибо Крест есть знамение нашего спасения, общего избавления и милосердия нашего Владыки. Потому когда знаменаешься Крестом, то представляй все значение его, погашай гнев и все прочие страсти. Когда знаменаешься Крестом, исполняй чело (ум) свое полным упованием и душу делай свободною. Ибо не просто перстами должно его изображать, но наипаче произволением с полною верою. Если так изобразишь его на челе своем; то ни один из нечистых духов не возможет приблизиться к тебе, видя тот меч, которым он уязвлен, видя то оружие, от которого получил смертельную рану. Не стыдись же толикого блага, да не постыдит и тебя Христос, когда придет во славе своей, и когда сие знамение явится пред Ним светлейшим самых лучей солнечных. Сие знамение, и при праотцах наших и ныне, отверзало заключенные двери, отнимало силу у вредоносных веществ, делало недействительным яд и врачевало смертоносные угрызения зверей. Напечатлевай же его в уме своем и сердцем обнимай сие спасение душ наших. Сей Крест спас вселенную, изгнал заблуждение, восстановил истину, землю обратил в небо, людей соделал Ангелами. Силою его демоны уже не страшны и смерть не смерть. Крестом все враждебное нам низложено и попрано [7, 537—8].
106) Как возможно, скажешь, чтоб мы, находясь здесь, предстояли престолу Божию горе? Также как и Павел, будучи на земле, был там, где Серафимы и Херувимы. Если захотим, и нам это будет возможно. Ибо если бы Господь отдален был местом, то имел бы ты причину сомневаться; если же Он вездеприсущ, то близок и ко всякому, кто устремляет к Нему ум свой. Посему и Пророк сказал: «не убоюся зла, яко Ты со мною еси» (Пс. 20, 4); и Сам Бог говорит: «Бог приближайся Аз есмь, а не Бог издалеча (Иер. 23, 25). И о Нем сказано: еще глаголющу ти, речет: се приидох» (Ис.58, 9). Какой отец когда либо бывал так внимателен к детям? Ты еще не кончишь, говорит, своих прошений, а Бог уже услышал и приближается к тебе. Будем же всегда призывать Его, как Он того хочет [7, 538—9].
107) Некоторые разговаривают в церкви, когда совершается молитва. О, дерзость! Как же можем чаять спасения? Как умилостивим Бога? — Как на лире, составленной разнообразно и вместе стройно, от благоустройства каждой из составных частей происходит благозвучие: так точно и здесь из всех должно бы составляться одно стройное согласие. Ибо мы составляем одну Церковь, стройно сочетанные члены одной главы; все мы — одно тело; если один какой-нибудь член будет оставлен в пренебрежении, то все тело пренебрегается и растлевается. Так бесчинством одного нарушается благочиние всех. — Разве ты не знаешь, что стоишь вместе с Ангелами? С ними поешь, с ними воссылаешь хвалы, — и, стоя здесь, смеешься? Предстоит Царь, смотрит воинство (небесное); а ты пред глазами их смеешься? Когда же воздержатся от смеха смеющиеся в столь грозный час? Когда удержатся от пустословия разговаривающие во время благословения? Неужели они не стыдятся присутствующих? Неужели не боятся Бога? Для нас не довольно душевной невнимательности, не довольно того, что молясь блуждаем мыслями повсюду; мы привносим еще смех и хохот. Разве здесь зрелище?! [9, 190].
108) Когда св. Петр заключен был в темницу и приговорен к смерти, в ночь пред тем собрались все верующие во едино и молились о нем (Деян.12, 5). Где теперь жены, спящие всю ночь? Где мужи, не хотящие даже поворотиться на ложе? Видишь, как бодрственна душа их? С женами и детьми и служанками они воспевали, от скорби сделавшись чище неба. Нет ничего светлее тогдашней церкви. Будем же подражать ей, будем соревновать. Не для того дана ночь, чтобы мы всю ее спали и бездействовали. Свидетели тому ремесленники, погонщики мулов, торговцы, церковь Божия, восстающая среди ночи. Встань и ты, посмотри на ход звезд, на глубокую тишину, на великое безмолвие, — и удивляйся делам Господа твоего. Тогда душа бывает чище, легче и бодрее, бывает особенно способна воспарять и возноситься горе; самый мрак и совершенное безмолвие много располагают к умилению. Преклони же колена, воздохни и моли Господа твоего быть милостивым к тебе. Он особенно преклоняется на милость ночными молитвами, когда ты время отдохновения делаешь временем плача. Вспомни о царе, который говорит о себе: «утрудихся воздыханием моим, измыю навсяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу» (Пс. 6, 7). И в другом еще месте: «полунощи возстах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея» (Пс. 118, 62). Делай тоже и ты — муж, и ты— жена. Пусть дом ваш сделается церковию. Не считай препятствием к этому того, что ты муж только один, и что она жена только одна. «Идеже бо еста два собрани во имя Мое, ту есмь посреде их, говорит Господь» (Мф. 18, 20). А где Христос, там и Ангелы и Архангелы и прочие Силы. Посему вы не одни, когда с вами Господь всех. Коли у тебя есть дети, то подними и детей, и пусть во время ночи весь дом сделается церковию. Нет ничего прекраснее жилища, в котором совершаются такие молитвы [9, 202—3].
109) Но когда я говорю: посвящайте часть ночи на молитву, иной скажет может быть: я очень утомился в продолжении дня и не могу. Это — отговорка и предлог; ибо сколько бы ты не трудился, не потрудишься более ковача меди, который, работая таким тяжелым молотом и по всему телу пропитываясь дымом, проводит однако ж в этом большую часть ночи. И вы жены, ходящие в собрание, знаете, как там легко проводят всю почти ночь без сна. Так и у тебя пусть будет духовная ковальня, чтобы устроять не котлы и сковороды, но душу твою, которая гораздо лучше всякого изделия из меди и золота. Ее, устаревшую от грехов, ввергни в горнило покаяния; ударяй ее, как молотом, исповеданием грехов; воспламени огнь Духа. Такое художество — гораздо лучше. Ты устрояешь незолотые сосуды, но душу, драгоценнейшую всего золота. Ты не вещественный приготовляешь сосуд, но освобождаешь душу от всякого житейского попечения. Пусть предстоит пред тобою светильник, не этот сгорающий, но тот, который имел у себя пророк, как сам говорит: «светильник ногама моима Закон твой» (Пс. 118, 105). Воспламени душу молитвою. Если увидишь, что она уже довольно разгорелась, вынь ее и обделывай, как хочешь. Поверь мне, не столько огнь истребляет ржавчину металла, сколько ночная молитва — ржавчину грехов наших [9, 203—4].
110) Для чего сам Христос провел на горе целую ночь (Лк. 16, 12)? Не для того ли, чтобы подать нам Собою пример? Будем же подражать Ему, хотя отчасти, чтобы не напрасно украшаться именем Его. Когда, скажи мне, растения восстановляют свои силы? Во время ночи. Тогда особенно и душа еще более их имеет нужду принять в себя росу. Что днем попаляется солнцем, то освежается ночью. Ночные слезы лучше всякой росы нисходят и на пожелания, и на всякое пламенное разжжение, и не попускают потерпеть ничего вредного. Если она не будет питаема и освежаема этою росою, то со временем вся сгорит [9, 204].
111) Иной говорит: мы содержим церковь, службы у нас идут обычным порядком, мы собираемся и молимся. Чего еще?! — Все это хорошо; но не одним этим надо хвалиться, а тем, если от этого среди вас возвышается благочестие, если всякой раз отходим из церкви домой с пользою, собрав более или менее плодов. Сделался ли кто лучше, бывая так многократно в церкви? Вот о чем надо заботиться. Когда бываете вы в церковных собраниях, к вам беседуют Пророки, Евангелисты, Апостолы, — и все они предлагают вам спасительные догматы и убеждают к исправлению нравов. Что же? Насколько уроки сии вошли в вашу жизнь? Воин, приходя на место учения, становится искуснее в воинском деле; борец, приходя на зрелище борющихся, делается опытнее в борьбе; изучающий врачебное искусство, приходя к учителю, становится более сведущим, больше узнает, большему научается; а вы какую приобретаете пользу от пребывания в церкви? Или вы считаете верхом благочестия одно хождение в церковь?! Нет, — этого мало. Церковь есть как бы красильня; если вы всегда отходите, не получив никакой окраски (не приняв добрых намерений), то какая польза от того, что вы часто здесь бываете? Радуюсь тому, что вы часто бываете в церкви; но прошу и умоляю, старайтесь не о том только, чтобы приходить в церковь, но чтобы и отходить домой, получив какое-либо врачество против своих страстей [9, 217—8].
112) В древности все сходились и пели вместе: это мы делаем и ныне; но тогда «во всех бе сердце и душа едина» (Деян.4,32), а ныне даже в одной душе не видно такого согласия, но везде — великая брань. И ныне предстоятель церкви желает мира всем, но тогда как имя мира повторяется часто, самого дела (мира) нигде нет. Тогда и дома были церквами, а ныне и церковь стала домом, или даже хуже всякого дома. В доме можно видеть всякое благочиние; госпожа дома сидит на седалище со всяким благоприличием, служанки прядут в молчании, и каждый из домашних имеет в руках вверенное ему. А здесь — великий шум, великий беспорядок; собрание наше ничем не отличается от гостиницы; здесь такой же смех, такой же шум, как в банях, как на торжищах, где все кричат и производят шум. И это бывает только здесь; а в других местах не позволяется в церкви даже слова сказать близстоящему, хотя бы кто встретил давно невиданного друга, — и весьма справедливо. Церковь — не лавка, не торжище, но место Ангелов, место Архангелов, царство Божие, самое небо. Если бы кто-нибудь отверз небо и ввел тебя в него, то ты не осмелился бы разговаривать, хотя бы увидел отца, хотя бы брата: так точно и здесь не должно ни о чем говорит: ибо здесь — небо. Коли не веришь, то посмотри на эту трапезу, вспомни, для Кого и для чего она поставлена: помысли, Кто приходит сюда, — и страшись даже прежде того времени. Кто увидит только седалище царя, — тотчас отрезвляется в душе своей, ожидая выхода царя, так точно и ты, еще прежде страшного времени (совершения таинства), страшись и, бодрствуй, и еще прежде нежели увидишь поднятые завесы и предшествующий сонм Ангелов, возносись к самому небу [10, 313].
113) Что говорят многие? — Не слышу, что читается, не понимаю, что говорится. Но это потому и есть, что ты разговариваешь, потому что шумишь, потому что не приходишь с душою, исполненною благоговения. Не понимаю, говоришь, что читается. Но потому самому и следует быть внимательным, чтобы понять. Ты не понимаешь того, что говорится? Молись же, чтобы понять. Или лучше сказать, — невозможно, чтобы ты не понимал всего; потому что многое и само собою понятно и ясно. Но хотя бы и всего не понимал, и в таком случае следует тебе молчать, чтобы не изгнать слушающих внимательно и чтобы Бог, видя твое молчание и благоговение, сделал неясное для тебя ясным. Но ты не можешь молчать? Выйди же вон, дабы не причинять вреда другим. В церкви всегда должен быть слышим один голос, так как она есть одно тело [10, 314].
114) Будем тщательно собираться в церковь на молитву и молиться друг за друга. Делая сие, мы и заповедь исполним (Иак.5, 16), и в любви преуспеем, и научимся усерднее благодарить Бога. Ибо кто за благодеяния, другим оказанные, благодарит Бога: тот тем паче за свои будет благодарить Его. Так поступал Давид; ибо говорит: возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе (Пс.33, 4). Тоже и мы должны делать, — проповедовать пред всеми благодеяния Божии, дабы всех возбудить к прославлению Бога. Наперед будем молить святых, чтобы они благодарили за нас Бога, но и сами друг за друга будем благодарить Его. Правда, это особенный долг священников; почему приступая к Богу, мы прежде приносим благодарение за вселенную и за общие блага. Но и каждый должен принимать участие в этом благодарении за всех. Ибо хотя и всех вообще касаются благодеяния Божии, впрочем в числе всех и ты получил спасение. Так, хотя Господь и не для тебя одного, а для всех возжег солнце; однако и ты пользуешься им столько же, сколько и все. Почему и ты обязан такою же благодарностью, какую должны воздавать Ему все вместе [10, 398].
115) Всегда должно иметь пред очами суд Божий, и все — самые неистовые — страсти умолкнут. Таким же образом и во время молитвы можем удерживать трезвенное внимание, ежели будем помнить, с Кем беседуем. Смотри же, не позволяй ни одному помыслу занимать в сие время твою душу. Молитва есть жертва Богу. Припомни, что и Авраам при своем жертвоприношении не позволил быть ни жене, ни рабу, ни другому кому. Так и ты не оставляй при себе никакой страсти; но один, — отрешенный от всего, — взойди на молитвенную гору. Если же какие из недостойных помыслов и будут усиливаться взойти се тобою на сию гору, запрети им сие, как господин их, и скажи: «сядите зде, аз же и детищ, поклонившеся возвратимся» (Быт. 22, 5). Все, что есть бессловесного и неразумного, — и осла, и рабов, — оставь при подошве горы: взойди, взяв с собою только разумное, как Авраам Исаака. Так, как он, устрой и жертвенник, отрешившись от всего человеческого и став выше своего естества; ибо и он, если б не стал выше своего естества, не решился бы заклать сына. Итак, ничто да не возмущает тебя в сие время, но будь выше самих небес. Горько плачь и стенай, принеси вместо жертвы исповедание грехов и сердечное сокрушение. Жертвы сии не превращаются в пепел, не исчезают с дымом; не нужны для них ни дрова, ни огонь, нужно только умиленное сердце. Это — дрова, это — огонь, который объемлет дрова пламенем, а не сжигает их. Ибо кто с пламенным усердием молится, тот горит, и не сгорает, — но подобно золоту, искушаемому огнем, делается только чище и светлее [10, 432].
116) От благодати Духа, говорит Апостол, «поюще в сердцах ваших Господеви» (Кол.3,16). Не устами только заповедует петь, но и сердцем: ибо это собственно и значит петь Богу, а то — воздуху, так как голос разливается в воздухе. Так петь можно на всяком месте. Будь ты хоть на торжище, можешь обратиться внутрь себя и там петь Богу, не будучи никем слышим. Так молился Моисей и был услышан. «Что вопиеши ко мне», говорит ему Бог? А он ничего не говорил словом, но взывал мысленно с сокрушенным сердцем. Ничто не мешает и во время пути молиться сердцем и быть горе. «И все еже аще творите словом или делом, вся во имя, Господа Иисуса Христа, благодаряще Бога и Отца» (Кол. 3, 17). Если мы будем так поступать, то там, где призывается Христос, не будет места ничему мерзкому, ничему нечистому. Ешь ли, пьешь ли, отправляешься ли в путь, — все делай во имя Божие, т. е. призывая Бога в помощь. Берись за дело, прежде помолившись Богу. Хочешь ли что сказать? Наперед сделай это. Все совершай во имя Господне, и все у тебя будет благополучно [11, 364].
117) «Аще поминах тя на постели моей, на утренних поучахся в Тя» (Пс. 62, 7). Хотя и всегда нужно памятовать о Бог, но особенно тогда, когда ум находится в покое, т. е. ночью. Днем, если и стараешься помнить о Боге, приходящие заботы изглаждают это памятование, а ночью можно памятовать постоянно: тогда душа бывает в мире и спокойствии. Следует и днем памятовать о Боге; но тут вы развлекаетесь житейскими делами. Посему воспоминайте о Боге, по крайней мере, на ложе, размышляйте о Нем в утреннее время. Если мы будем заниматься этим поутру, то безопасно можем выходить на дела свои. Нам нужно оружие, а молитва есть великое оружие. Пусть же будет у нас каждая ночь всенощным бдением; будем стараться, чтобы нам, вышедши днем, не подвергнуться осмеянию. Пред нами сидит одесную Отца сам Подвигоположник, внимательно слушающий, не скажем ли чего-нибудь непристойного, или ненужного, ибо Он есть судия не только дел, но и слов наших [12, 115, 116].
118) Христос совершал молитвы, не имея нужды в молитве, но желая научить тебя — быть постоянно внимательным к молитве, совершать ее непрестанно, трезвенно и с великою бодренностию. Под бодренностию я разумею не только то, чтобы пробуждаться ночью, но чтобы и днем трезвенствовать в молитвах. Бодрствен в молитве человек, когда душа бывает устремлена к Богу, когда помышляет о том, с Кем беседует и к Кому слово ее, когда содержит в уме, что и Ангелы предстоят Ему со страхом и трепетом, и тем оживляет свое благоговеинство. Будем прилежны к молитве. Она есть великое оружие, если совершается, усердно, без тщеславия, от искреннего сердца, — паче же со смирением. Если будем молиться со смирением, если будем ударять себя в грудь подобно мытарю, если будем подобно ему с сокрушением взывать: «Боже, милостив буди мне грешному» (Лк. 18, 14); то получим все. Много нам нужно каяться, возлюбленные, много молиться, много терпеть, многое оказывать усердие, дабы получить обетованные нам блага [12, 189].