Сборник ранних произведений

^{The Dimension Terror, 1928}

1

Один человек…

С самого начала эта история — история одного человека. Теперь-то мы это понимаем. Озарение, работа, катастрофа — можно шаг за шагом проследить весь ход событий вплоть до пылающей развязки. И с самого начала в центре всего будет находиться один единственный человек. В его руках лежала судьба миров, участь вселенных.

Один человек…

Именно с него, с этого человека, мы и начнём. С доктора Харлана Грэма, научного сотрудника знаменитого Американского университета, располагавшегося в Нью-Йорке. В течение двух лет Грэм заведовал там кафедрой астрофизики. Сказать по правде, должность эта была столь желанной в академических кругах, что, когда её отдали столь юному субъекту (в то время Грэму ещё не исполнилось и тридцати лет), это подняло волну негласных возражений.

Впрочем, самые яростные критики предпочли на время умолкнуть, после того как Грэм, вступив в должность, прославился чередой блестящих свершений. Такие достижения, как знаменитые эксперименты над «световым дрейфом» и окончательное доказательство теории Селснера-Брауна, прославили его имя не только среди физиков, но и далеко за пределами научных кругов. В сущности, казалось, что Грэм находится в самом начале исключительно яркой карьеры.

Но даже в то время не единожды звучали протесты против сенсационности, маравшей послужной список молодого учёного. Никто не подвергал сомнению ценность его конкретных достижений, однако нашлись несколько человек, которые резко осуждали случайные высказывания Грэма — высказывания, в которых он не боялся выдвигать кое-какие чрезвычайно радикальные, если не сказать революционные, теории. Собственно говоря, это были творческие фантазии учёного ума, и таковыми их бы и следовало считать, но к несчастью для Грэма те газеты, которые более других были падки до сенсаций, возвещали о них миру, как о новоиспечённых истинах. Вслед за этим со стороны Грэма неизменно следовал шквал уточнений и опровержений, в результате чего складывалось впечатление, что вся эта возня обесценивает имя университета.

И всё же, не смотря на растущую среди коллег Грэма волну неодобрения, никто из них никогда не осмеливался завести с ним об этом разговор, поскольку им было кое-что известно о его вспыльчивом характере. Такое неудовлетворительное положение дел сохранялось ещё несколько месяцев, пока наконец Грэм не выступил со своей выдающейся теорией «многомерности», вызвав тем самым публичный взрыв яростных споров.

Впервые эта теория появилась в виде короткой статьи, напечатанной одним научным журналом. Перечитывая её сегодня, с трудом вериться, что она послужила причиной столь грандиозного скандала. Да, идея Грэма и правда была радикальной, даже поразительной, но сама по себе она едва ли выглядит достаточным основанием для поднятого ею шума. Трудно избавиться от подозрений, что заметка была использована врагами Грэма в качестве предлога для всеобщего осуждения. Это подозрение подкреплено тем фактом, что хотя выдвинутая Грэмом теория выглядела достаточно радикальной, в ней не было почти ничего невозможного или даже невероятного.

Свою статью он, по сути дела, начал с того, что указал на очевидный факт: многовековые представления человека о космосе как о трёхмерной вселенной больше никуда не годятся. Труды Де Ситтера, Эйнштейна и многих других дали нам чётко понять, что вселенная обладает по меньшей мере четырьмя измерениями: длина, высота, ширина и время. За два последних десятилетия это стало восприниматься физиками как научный факт.

Грэм, однако, дерзнул шагнуть дальше. «Дикарю кажется, — писал он, — что существует лишь три измерения. Дикарь не в силах представить, что существует ещё и четвёртое измерение, тогда как нам с нашими передовыми знаниями и наукой известно, что материя в действительности имеет четвёртое измерение — время. Не может ли в таком случае существовать ещё какое-нибудь измерение, о котором мы ничего не знаем? Пятое измерение, которое однажды нам удастся обнаружить посредством более совершенной науки. И если это пятое измерение действительно существует, то рядом с нами, пусть и незримо, может находиться другой мир — мир, занимающий те же длину, высоту, ширину и время, что и наш мир, но пролегающий вдоль пятого измерения и отделённый им от нас.

Невозможно? Отнюдь. Возьмём камень — твёрдый трёхмерный камень — и поместим его на подставку. Затем уберём камень и положим туда книгу. На ваших глазах два трёхмерных объекта занимали одно и то же место. Вы скажите: «Но не в одно и то же время!» Значит именно время разделило эти два объекта — время, то есть четвёртое измерение. Что касается трёх первых измерений — длины, высоты и ширины, — то они занимали разные места в четвёртом измерении, то есть во времени, лежали рядом друг с другом в пятом измерении.

И точно так же, при условии наличия пятого измерения, два мира могут занимать — занимать четырёхмерно — одно и то же пространство, но лежать при этом в разных точках, распределённых вдоль пятого измерения, располагаться по соседству друг от друга внутри этого измерения. Оба мира одновременно занимают одно и то же пространство, но первый отделён от второго неизвестным пятым измерением, если оно существует.

Если оно существует! Но такое измерение действительно существует. Во всяком случае, у меня на сей счёт имеются экспериментальные доказательства. В мои намерения не входит излагать здесь технические подробности проведённого мной опыта, но я могу намекнуть, в чём его суть. Все мы знаем, что магнитные потоки Земли, эти могучие волны магнетической силы, устремлённые от одного полюса к другому, подвержены странным искажениям и возмущениям, которые до сих пор не получили удовлетворительного объяснения. Теперь, если исходить из предположения, что рядом с нами, в пятом измерении, лежит иной мир, то представляется вполне разумным допустить, что два мира — наш и тот второй, неизвестный, — будут воздействовать на магнитные поля друг друга через промежуток, разделяющий их в пятом измерении. И в таком случае упомянутым возмущениям нашлось бы объяснение.

Само собой разумеется, что, когда два мира, две вселенные, лежат бок о бок в пятом измерении, там должна иметься некая область, где миры соприкасаются или почти соприкасаются друг с другом, точно так же как две сферы, помещённые рядом будут соприкасаться в одной единственной точке. Именно в этой точке, в этом месте контакта с другим миром, возмущение магнитных потоков Земли должно проявляться сильнее всего. Иными словами, если бы нам удалось точно определить область средоточия магнитных пертурбаций, тогда мы бы знали, что в этом месте смежные миры соприкасаются друг с другом.

Как раз это я и сделал. Я нашёл такую область, центр магнитных возмущений, и я убеждён, что там находится точка соприкосновения с другим миром — миром, что лежит подле нас в пятом измерении. Я не буду говорить, где это место расположено, ведь я хочу и дальше работать там в тишине и спокойствии. Но повторюсь, такое место, такая точка соприкосновения, существует. И если бы эту точку удалось открыть, если бы мы смогли пройти сквозь неё, тогда бы у нас появилась возможность перескочить через разделяющую нас пропасть пятого измерения и проникнуть в неведомый мир.

Вот о чём шла речь в статье Грэма. Теперь уже бессмысленно давать оценку той ожесточённой полемике, что вспыхнула после выхода статьи. Преподнеси Грэм эту идею просто как любопытную гипотезу, то, возможно, протестов было бы не так много. Но когда он заявил, что в его распоряжении есть экспериментальные доказательства существования пятого измерения, критики обрушились на него всей мощью своего гнева.

От Грэма требовали, и не без оснований, чтобы он продемонстрировал или хотя бы объяснил упомянутый в статье эксперимент, или чтобы он указал местоположение той точки, которую он назвал «точкой соприкосновения». Но Грэм отказался сделать это. Не стесняясь в выражениях, учёный заявил, что хотел бы и дальше работать над проблемой самостоятельно и что никто не получит дополнительных сведений, пока его работа в этом направлении не увенчается полным успехом.

Таким образом, позиция Грэма была почти беззащитна перед лицом критики, и его враги сполна воспользовались этой возможностью. Они на все лады высмеивали теорию Грэма, и в этом потоке всеобщего осуждения нашлись те, кто, не стесняясь принижал былые заслуги учёного. На самом деле дискуссия достигла такого необыкновенного остервенения, что проникла на страницы газет, которые развлекали читателей язвительными заметками о пятом измерении и его возможностях.

Даже среди университетских коллег Грэма имела место некоторая резкая критика как самого учёного, так и его теории. Критика эта, несомненно, усугублялась тем обстоятельством, что между Грэмом и сослуживцами-профессорами постоянно возникали те или иные разногласия. Если не брать в расчёт его лаборанта, юношу по имени Стивен Хэррон, у доктора Грэма не было в университете ни одного защитника. Хэррон, хоть и был всецело предан своему начальнику, не принимал участия в обсуждаемых экспериментах, а потому не мог предоставить критикам ни одного действенного возражения.

Глядя на суровые испытания, выпавшие на долю Грэма, трудно не проникнуться к нему некоторым сочувствием. К тому времени он, безусловно, уже горько сожалел, что, поддавшись импульсу, поделился с миром своей теорией, однако, сдерживая гнев, который он, скорее всего, испытывал, учёный отказывался вступать в любые дискуссии по данному вопросу. Впрочем, раз или два темперамент Грэма всё же вырывался из-под контроля и пылающей злобой обрушивался на недоброжелателей, и после каждой такой вспышки казалось, что осуждение и насмешки начинают сыпаться с удвоенной силой.

Нельзя было ожидать, что руководство университета будет долго мириться с подобными обстоятельствами. Но, прежде чем оно успело что-то предпринять, всё дело достигло внезапной кульминации. И виной этому послужило бурное заседание кафедры, ознаменовавшее конец академической карьеры Грэма.

Даже сейчас нам неизвестно в подробностях, что именно происходило на том собрании. Большинство фактов были тогда похоронены и забыты, ведь администрация, несомненно, посчитала, что подобный дебош среди профессоров умаляет достоинство университета. Тем не менее кое-какие новости о случившемся просочились наружу и попали в газеты. Во всяком случае, нам этих крупиц вполне достаточно, чтобы понять последующие поступки Грэма.

Похоже, непосредственной причиной поднявшегося на заседании переполоха стала короткая речь одного из коллег-профессоров Грэма. Оратор воспользовался случаем и отпустил несколько едких замечаний о шарлатанах вообще и «учёных из бульварного журнала» в частности. Грэму, уже долгое время изнемогавшему под натиском критики, этих слов оказалось достаточно, чтобы впасть в неистовство. Он направился к возвышению и попытался применить насилие в отношении выступающего. Последовала недостойная потасовка, которая на несколько минут превратила помещение в настоящий бедлам. К тому времени несколько более-менее трезвомыслящих академиков сумели урезонить Грэма, и пару мгновений спустя он покинул здание. Следующим утром газеты объявили о его отставке с кафедры университета.

На этом всё закончилось. Журналисты, которые на следующее утро заявились в апартаменты Грэма, чтобы взять у него интервью, выяснили, что накануне вечером он поспешно собрал вещи и отбыл в неизвестном направлении. Кроме того, удалось установить, что ночью Грэм успел наведаться в университет и, очевидно, забрал из лаборатории все свои записи и личное имущество. Дальнейшие его перемещения отследить не удалось. Даже его помощник, юный Хэррон, который приходился вспыльчивому учёному, пожалуй, самым близким другом, ничего не знал ни о его отъезде, ни о том, куда именно он отправился. И Хэррону — вероятно, единственному, кто действительно испытывал хоть какое-то беспокойство за судьбу пропавшего учёного, — удалось найти не больше подсказок к местоположению Грэма, чем репортёрам.

В течение нескольких дней исчезновение доктора оставалось чем-то вроде небольшой загадки. Многие полагали, что Грэм предпочёл на некоторое время скрыться из виду, дабы избежать бури осуждения, поднятой его собственными поступками. Однако немало людей утверждало, что некогда блестящий ум учёного пошёл вразнос, чем и объясняются его невероятные теории и странное исчезновение. И данное утверждение оценили по достоинству — во всяком случае, значительная часть публики.

Шли дни, интерес таял. Через несколько недель место Грэма в университете было снова занято — на сей раз седобородым учёным, который придерживался воинственно-консервативных взглядов. И событие это, казалось, подвело чёрту под всей историей. К тому времени другие, более яркие сенсации вытеснили историю Грэма из общественного сознания. Другие, более интересные тайны заняли её место в центре всеобщего внимания.

Итак, Грэм ушёл и был забыт. Сегодня нам кажется странным, что о нём так легко и прочно позабыли. Кажется странным, что человек мог настолько выветриться из памяти людей. Человек, которому предстояло взять в руки судьбу целых планет. Человек, который должен был изменить курс вселенных и впустить в наш мир смятение, ужас и смерть… смерть… смерть…

2

Первого сентября, спустя всего три месяца после исчезновения Грэма, на мир обрушился кошмар. Сегодня кому угодно из нас очевидна вся тщетность любых попыток составить подробный отчёт о той колоссальной катастрофе. Беда поразила Землю — поразила всю планету в одночасье, — и в тот же миг цивилизация, которая возводилась последние пять тысяч лет, рухнула. Люди умирали миллионами. Повсюду царили паника, ужас и смерть. Мы, прошедшие через тот кошмар и пережившие его; мы, наблюдавшие за тем, как наши новые, ещё более прекрасные города вырастают на месте тех, что сгинули в ту страшную дату, — мы не нуждаемся в описании случившегося. Тем же, кто не испытал это на себе, не хватит никакого описания.

Но даже если и так, нам всё равно следует отразить на этих страницах некоторое, пусть и слабое, впечатление о катастрофе. С этой целью мы обратимся к истории молодого человека по фамилии Хэррон, который не только увидел катастрофу в том месте, где она нанесла наиболее чудовищный удар, но и был обречён стать единственным свидетелем ужасающей развязки всей истории — когда судьба вселенной висела на волоске. Собственно, именно из рассказа юного лаборанта мы и узнали всё, что нам ныне известно о тех масштабных тёмных происках, в которых сам катаклизм был лишь случайным эпизодом. И вряд ли мы когда-нибудь узнаем больше.

Первую часть своего повествования Хэррон посвятил пересказу событий, предварявших исчезновение Грэма. Событий, которые уже были вкратце изложены в этом отчёте. От самого Хэррона мы не узнали по данному вопросу ничего нового. Как он отмечает, все эти «многомерные» дела лежали за пределами того, чем обычно занималась университетская лаборатория, так что он не принимал в них никакого участия. Также Хэррон признаёт, что, несмотря на их дружбу, Грэм никогда не обсуждал с ним упомянутую тему, и приписывает молчание доктора его нежеланию втягивать помощника в полемику.

И хотя, таким образом, Хэррон не располагал прямыми знаниями о скандальных эксперименте и теории, он тем не менее горячо заступался за своего начальника в той шумихе, что последовала за публикацией теории. А после таинственного исчезновения Грэма он, очевидно, оставался одним из немногих, кто ещё сохранял хоть какую-то веру в пропавшего учёного.

Более того, Хэррон, похоже, предпринял определённые попытки выяснить местонахождение Грэма (через частные детективные агентства и тому подобное) и прекратил их лишь после того, как все усилия оказались тщетными. Казалось, ничего уже нельзя сделать — только ждать известий от самого Грэма. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, а известия всё не приходили. В итоге Хэррон пришёл к выводу, что с его бывшим начальником стряслось какое-то несчастье: по-другому объяснить себе затянувшееся молчание Грэма он не мог.

Итак, в течение долгих летних дней Хэррон с растущими в душе опасениями и крепнущей убеждённостью продолжал исполнять свои обязанности в университете. По его словам, то лето выдалось в Нью-Йорке невиданно жарким — лето знойных дней и ярких ночей. Прошёл июнь, за ним — июль, наступил август. И вот уже длинные дни сменяют друг друга, приближая сентябрь. А точнее первый день сентября.

Первый день сентября…

Хэррон представил нам подробный отчёт о всех своих передвижениях в то роковое первое сентября. По словам Хэррона, он всё утро проработал в университетских лабораториях, но поскольку остаток дня у него был совершенно свободен, он посвятил вечер долгой одинокой прогулке по Статен-Айленду. День стремительно угасал, когда Хэррон поднялся на паром, чтобы возвратиться в город, и к тому времени, как он причалил к Бэттери, уже начался закат — закат, который, словно оседающая золотистая дымка, повис над высокими башнями Манхэттена. Шагая через небольшой парк, разбитый к северу от Бэттери, он был так пленён красотой угасающего дня, что решил не на долго задержаться, чтобы полюбоваться им, и присел на удобную скамейку.

Из его рассказа следует, что в парке в то время было на удивление мало народу. Кроме парочки бездельников, развалившихся на соседних скамейках, в поле зрения находилось лишь несколько случайных прохожих. Впрочем, в водах залива к западу от парка имела место более оживлённая деятельность: дюжина маленьких лодочек сновали туда-сюда по своим неясным делам, а гудящие буксиры сопровождали к причалу большой ржавый сухогруз. Высоко в небе выписывал пируэты одинокий аэроплан.

Несколько секунд спустя Хэррон переключил внимание на город, раскинувшийся на севере. Прямо за маленьким парком маячили громады его первых зданий, а позади них простирались, миля за милей, башни и ступенчатые пирамиды — могучий горный хребет, сотворённый человеком из стали, камня и стекла. С того места, где сидел Хэррон, можно было окинуть взглядом весь Бродвей, который, наискось рассекая город, стрелой пронизывал тесное нагромождение небоскрёбов. Шпили самых высоких зданий ещё купались в лучах заходящего солнца, в то время как сам Бродвей уже погрузился в тень. Солнце вот-вот нырнёт за горизонт, и постепенно городом завладеют сгущавшиеся сумерки. Хэррон со вздохом поднялся и собрался уходить.

Замешкавшись, чтобы взглянуть на часы, он сделал шаг вперёд. И в следующий миг разразился кошмар.

Сперва послышался звук. Впоследствии по поводу этого звука велось немало жарких споров. Кто-то описывает его, как одинокую звенящую ноту, другие — как длившийся несколько мгновений гул. Многие утверждают, что звук скорее походил на короткий пронзительный свист, нежели на нечто иное. Но для Хэррона он прозвучал в точности как одинокий удар металла о металл — негромкий, но обладавший необычайной интенсивностью.

«Он сильно походил на звук удара молотком по гвоздю, — пишет Хэррон — Короткая отрывистая нота. Что-то вроде громкого металлического щелчка».

На мгновение Хэррон замер, прислушиваясь. А потом…

Из воздуха вокруг него вырвался ужасающий, громоподобный рёв. Грандиозный, сокрушительный взрыв, подобный удару от столкновения планет. И в тот же миг, прямо на глазах у смотревшего на север Хэррона, стремительно развернулось множество событий. Он мельком заметил, как многочисленные башни огромного города сотрясает чудовищная дрожь; они колебались и ходили ходуном, словно в сцене какого-нибудь дёрганого кинофильма. А затем вдруг рухнули — рассыпались, низвергались на землю колоссальной лавиной кирпича, камней и стекла. На одно мгновение грохот падающих зданий сделался похож на гром самой судьбы. Потом сделался тише и умолк. Там, где только что возвышался могучий город, теперь не осталось ничего, кроме груд битого кирпича и камней. Бескрайняя, заполненная руинами пустошь простиралась далеко на север. Над ней вздымались огромные облака пыли.

Хэррон зачарованно таращился на эту картину. От увиденного у него шла кругом голова. Двигаясь словно автомат, он медленно повернулся налево. Там, где совсем недавно по воде скользило множество судов и судёнышек, теперь плавало лишь несколько обломков. Вдалеке, на месте Джерси-Сити, образовался ещё один заваленный обломками и окутанный пылью пустырь. Аэроплан, круживший до этого у Хэррона над головой, вдруг распался на части и устремился к земле — мягкий, лишённый каркаса пузырь из хлопающей на ветру ткани. И над всем этим властвовала мёртвая, душераздирающая тишина.

По признанию Хэррона, он какое-то время был слегка не в себе. «Я, кажется, припоминаю, как, шатаясь, брёл к развалинам города, — пишет он. — Я кричал и протягивал руки к небесам. Хотя есть и другие воспоминания… Они возвращаются ко мне, словно зыбкие отрывки полузабытого сна. Одно из таких воспоминаний касается тех нескольких людей, которые в миг катастрофы оказались в парке вместе со мной. Океанариум и прочие постройки, что находились на его южной оконечности, рухнули. Они превратились в такие же бесформенные горы развалин, как и весь остальной город. Однако на просторах парка кое-кому посчастливилось уцелеть — в общей сложности где-то полудюжине человек. Они хрипло кричали и бесцельно бегали по окрестностям. Я видел, как один мужчина, вконец обезумел от ужаса и бросился в воды Гудзона. Остальные, кажется, углубились в городские развалины к северу от нас — безусловно, чтобы разыскать родных или друзей. В тот день я был несказанно рад, что не успел обзавестись семьёй! Как бы то ни было, я помню, что, когда я в итоге пришёл в себя, в парке, кроме меня самого, оставался всего один человек».

По словам Хэррона, именно этот человек, настойчиво дёргавший его за руку, помог ему наконец вернуться к осознанию окружающей действительности. То был округлый розовощёкий субъект среднего возраста. В его широко распахнутых глазах плескался ужас непонимания, а на лбу кровоточил длинный порез. Вцепившись Хэррону в запястье, он тыкал пальцем в сторону пролегавшей в нескольких ярдах от них улицы, где валялась причудливая коллекция разнообразных фрагментов.

— Я ехал, — произнёс он тонким дрожащим голосом. — Ехал вон туда, а моя машина… Я упал… Одни лишь куски…

Хэррон бросил короткий взгляд на валявшиеся на улице обломки, затем нагнулся, чтобы рассмотреть их поближе. Стоило ему это сделать, как в его мозгу вспыхнуло объяснение всему случившемуся. Ибо то, что покоилось на мостовой, было останками автомобиля. Автомобиля, из которого исчезло всё железное и стальное. Шины, обивка, деревянный обод рулевого колеса, даже крупицы олова и меди тут и там — всё это осталось невредимым. А железо и сталь растворились без следа. Очевидно, машина превратилась в кучу обломков, когда её каркас, двигатель, оси и большая часть кузова просто исчезли.

Хэррон выпрямился и судорожно зашарил в карманах. Он извлёк наружу горсть различных мелочей и с удивлением уставился на них. Каждая крупица железа и стали, находившаяся до этого у него в карманах, тоже исчезла. Лезвия перочинного ножа, большая часть механизма часов, застёжка маленькой записной книжки — всё железное и стальное кануло в небытие, вплоть до мельчайших частичек. Хэррон оглянулся на скамейку, на которой сидел несколько минут назад. Вместо неё на траве лежала небольшая куча деревянных планок, а стальной каркас исчез.

— Сталь! — выпалил Хэррон единственное слово и повернулся к ошеломлённому мужчине рядом с ним. — Всё дело в стали! В железе и стали! — кричал он. — Понимаете? Железо и сталь в вашей машине полностью исчезли! Они исчезли повсюду!

Толстяк перевёл на Хэррона пустой, ничего не понимающий взгляд.

— Моя машина, — с дрожью в голосе проговорил он. — Она будто развалилась… Я ехал к парому… домой… — Он перевёл изумлённый взгляд на затянутые пылью развалины за рекой. — Домой. Мне нужно домой. Сейчас же.

Хэррон понял: разум бедняги слегка помутился из-за шока и раны на голове. Он схватил мужчину за плечи и встряхнул, пытаясь вернуть ему здравый взгляд на вещи.

— Вы не можете сейчас попасть домой, — вразумлял он толстяка. — Паром разрушен… Всё вокруг разрушено. Города больше нет… Ничего нет….

Взгляд мужчины устремился на колоссальные груды обломков к северу от них.

— Землетрясение? — тихо спросил он.

— Нет! — выкрикнул Хэррон. — Это всё сталь. Железо и сталь полностью исчезли. Вот почему рухнули все здания — они лишились стальных каркасов и опор. Одному богу известно, почему так вышло, но железа и стали больше нет!

— Сталь, — прошептал толстяк, таращась на север пустым обалделым взглядом.

Спустя секунду он повернулся обратно к Хэррону и с тупой настойчивостью повторил:

— Я должен попасть домой.

Снова обратив взор на север, толстяк вдруг зашагал в том направлении. Ноги плохо его слушались, когда он ковылял через парк.

Хэррон бросился следом и схватил мужчину за руку.

— Вам нельзя туда идти! — закричал он.

В приступе внезапной ярости толстяк вырвался из хватки Хэррона и заорал:

— Пусти меня!

Отпихнув молодого человека в сторону, он продолжил путь к развалинам.

Хэррон стоял в неподвижности и, глядя вслед толстяку, наблюдал, как тот ковыляет через парк. Достигнув грандиозных развалин на краю парка, толстяк несколько секунд растерянно их разглядывал, потом вскарабкался наверх и через мгновение скрылся из виду, спустившись на ту сторону завала. Хэррон обнаружил, что остался в маленьком парке совсем один… Едва ли не о один в целом мире, как ему казалось в ту минуту.

Повсюду вокруг Хэррона царили гробовая тишина и полная неподвижность. Над огромными кучами обломков на севере и горами развалин, что вырисовывались на западе на фоне желтеющего заката, висела страшная, удушливая тишина. В том месте, где на протяжении десятилетий все потоки земной жизни сливались в ревущий водоворот мегаполиса, теперь осталась только тишина — тишина да лёгкий ветерок, который украдкой нашёптывал о приближении ночи. Небо над головой теряло свои краски, темнело. Со стороны руин на парк наползали неясные тени.

Стоя там, в этой обители смерти, Хэррон ощущал, как душа его трепещет перед жуткой тишиной. Внезапно его охватила паника. Нелепо раскинув руки и шаря по сторонам диким взглядом, он хрипло выкрикнул:

— Нет!

Затем с неожиданной решимостью Хэррон побежал к полю обломков к северу от себя. Он карабкался по склонам из битого кирпича и камней, по усеянным битым стеклом поверхностям и вскоре добрался до вершины первого из огромных курганов. Тяжело дыша, Хэррон стоял на вершине и сквозь угасающий свет сумерек напряжённо вглядывался вперёд. Дальше простиралась лишь обширная область миниатюрных холмов и оврагов, образованных обломками рухнувшего города. Среди разорения и пустоты не двигалось ничего живого. Ни одна искорка света не пронзала опускавшуюся ночь — ни на севере, ни на юге, ни на западе, ни на востоке.

Лишь тогда Хэррон стал понемногу постигать масштабы того катаклизма, что расколол мир людей на куски. Он знал: город внизу превратился в бесформенные руины, когда из него испарились железо и сталь. Случилось ли подобное повсюду на земле? Все ли города на планете подверглись разрушению в один и тот же роковой момент? И почему? Что послужило причиной исчезновения железа и стали? Может, Земля прошла сквозь какую-нибудь межзвёздную туманность или облако газа, растворившего всё железо, как вода растворяет сахар? Иного объяснения Хэррон придумать не мог. Он попытался хоть на мгновение выбросить эти вопросы из ошеломлённой головы и сосредоточиться на том, как выбраться с острова — покинуть это место тишины и смерти.

К тому времени уже совсем стемнело. Темнота усугублялась облаками, которые, опоясывая небосвод, сгущались у Хэррона над головой. Луна, выглянув на мгновение из-за облаков, залила своим светом лежащие впереди руины, и Хэррон всё же получил приблизительное представление о пути, которым ему нужно было пробираться на север. Он понимал, что без лодки или плота будет невозможно переправиться через реки, омывающие остров с запада и востока, но на севере это вполне может получиться. Ещё раз осмотревшись, он решительно двинулся на север — через холмы перемешанных обломков, покрывавшие почти весь остров.

Впоследствии это странствие на север навсегда отпечаталось в мозгу Хэррона, как смутный, едва припоминаемый промежуток времени, в течение которого он, казалось, бесконечно карабкался по огромным кучам развалин — всё, что осталось от большого города. Его руки были изодраны в кровь, тело покрывали синяками от множества падений. Слепо нащупывая дорогу, он с трудом продвигался вперёд сквозь непрерывные тьму и тишину.

Дважды он слышал плачущие голоса, доносившиеся до его ушей откуда-то спереди, из темноты, а один раз ночь прорезал крик смертельной агонии. Также он однажды заметил далеко на юге яркие красные сполохи — алое свечение дрожало в небесах, словно зарево огромного пожара. Понаблюдав за сиянием несколько минут, Хэррон отвернулся и продолжил свой тяжкий путь.

Больше мили пробирался он через этот пустынный хаос, наощупь двигался в непроглядной ночи на север. Единственным источником света служила луна, которая время от времени показывалась из просветов в облаках. Однако большую часть времени Хэррон мог лишь слепо ползти сквозь темноту.

Перевалив через очередной невысокий, но крутой гребень, Хэррон начал спускаться, съезжать, скатываться по другой стороне, когда внезапно наткнулся на что-то тёплое и подвижное. Это оказался человек. Он вцепился Хэррону в руку и хрипло вскрикнул.

Запаниковав от неожиданности, Хэррон ударил мужчину и попытался вырваться. Мгновение они возились в густом мраке, а затем луна вновь выплыла из-за облачной завесы, и поток белого изобличающего света озарил лицо того, с кем боролся Хэррон.

Это был Грэм.

3

Одно мгновение двое мужчин, не говоря ни слова, дико таращились друг другу в глаза. Затем из Хэррона вырвался сдавленный крик.

— Грэм! — воскликнул он. — Грэм!

Грэм мёртвой хваткой вцепился Хэррону в руку, но до сих пор не произнёс ни единого слова. Когда он наконец заговорил, голос его звучал приглушённо и тихо.

— Хэррон! — прошептал Грэм. — Ты уцелел, Хэррон! Уцелел… во всём этом… — Он махнул рукой на горы обломков вокруг.

Внезапно он растянулся на камнях и остался лежать там; его тело сотрясали рыдания. Хэррон опустился рядом и попытался собраться с мыслями. Спустя минуту Грэм поднял заплаканное лицо.

— Это моя вина, Хэррон! — прорыдал он. — Весь этот ужас, что разнёс вдребезги мир людей и погубил миллионы и миллионы жизней, и тот ещё больший ужас, который ждёт своего часа, чтобы обрушиться на расколотый мир — всё это моя вина, Хэррон! С самого начала!

В приступе внезапной ярости Хэррон схватил учёного за плечи.

— Грэм! — воскликнул он. — Что случилось? Что ты сделал? Бог мой, старина, это же конец всего! Железо и сталь исчезли, города лежат в руинах, так же как Нью-Йорк… И одному богу известно, как далеко распространилось это бедствие!

Взгляд Грэма сделался неподвижным и пристальным.

— Так сейчас везде на планете, — произнёс он тоскливым и совершенно безжизненным голосом. — Железо… сталь… Они исчезли повсюду на земле, одновременно. Поверь мне.

Хэррон потрясённо отпрянул.

— Повсюду на земле! — повторил он. — Повсюду на земле сейчас так же, как здесь?!

Грэм понурился.

— Да. Города, корабли, поезда, самолёты, мосты — всего этого уже нет. Всё обрушилось в тот самый миг, когда исчезли железо и сталь. Развалилось в одно мгновение. В тот миг рухнула сама наша цивилизация… И виноват в этом лишь я один!

Хэррон ошеломлённо молчал. Первым тишину нарушил Грэм.

— Однако для человечества ещё не всё потеряно, — медленно произнёс он. — Если ему удастся избегнуть той ещё большей жути, которая ждёт, чтобы наброситься на наш мир. Тогда шанс ещё есть. И этот шанс — в наших руках, Хэррон!

— Именно я впустил погибель в наш мир, — сказал он низким дрожащим голосом. — Но вместе мы, возможно, ещё сможем её сдержать. Ты ничего не знаешь о том, что случилось, Хэррон. Ты даже не знаешь, что заставило весь этот город — заставило всю нашу цивилизацию — развалиться на куски. Но я знаю.

Грэм ненадолго умолк, прежде чем заговорить снова.

— Ты, конечно, помнишь мой эксперимент с пятым измерением и шумиху вокруг него, — продолжил он. — После скандала и после того, как я вспылил на собрании факультета, я принял решение продолжить эксперимент и, получив исчерпывающее доказательство своей теории, вернуться и затолкать его в глотки недругам. Я был уверен, что смогу это сделать. У меня уже имелось неоспоримое доказательство существования пятого измерения, и я уже обнаружил место соприкосновения нашего мира с миром, что лежит по соседству от нас в пятом измерении.

Как я в своё время заявил, мне удалось вычислить нужное место, нанеся на карту потоки магнитного возмущения на земной поверхности и определив точку, где это возмущение проявлялось сильнее всего. Я обнаружил, что, как ни странно, данная точка расположена не далее чем в двух десятках миль от самого Нью-Йорка, и, как я знал, является местом соприкосновения Земли и соседствующего с ней невидимого мира. Сама точка находилась в глубине обширного болота, которое раскинулось у края восточного побережья Лонг-Айленда, в том странном районе трясин и песчаных дюн, что простирается на несколько миль к северу от курортов нижней береговой полосы.

Прозванное в близлежащих деревушках Топью Дьявола, болото вполне заслужило своё зловещее название. Это было почти непроходимое место с зарослями высокого, в рост человека, камыша, застойными, топкими омутами и торчащими тут и там бугорками твёрдой суши. Через болото проходили ненадёжные тропки. Они вели от одного бугорка к другому, но мало кто знал их достаточно хорошо, чтобы отважиться на путешествие вглубь того края. Ходили предания, что в зыбучих песках, которыми изобиловала местность, обрёл смерть не один путник. Казалось, почти невероятным, что на столь близком расстоянии от величайшего города планеты может существовать столь дикое местечко. Тем не менее его полная обособленность прекрасно подходила для моих планов.

На одном из островков, лежавших глубоко в сердце болота, я действительно обнаружил участок наибольшего магнитного возмущения. Там, как я был уверен, находилась точка соприкосновения, которую я искал и которую собирался открыть. Я ни с кем не делился своими знаниями, ибо не хотел, чтобы моей работе мешали. Так что, когда я покинул университет, у меня появилась возможность взять подготовленное мной снаряжение и отбыть прямо на место. Я не оставил никаких следов своего перемещения, поскольку ни одной живой душе — даже тебе, Хэррон! — не рассказывал о своих намерениях. Я загодя приобрёл небольшую моторную лодку и загрузил её всем необходимым, а потому, покинув университет, мог тут же отправляться на болото.

В мой план входило, воспользовавшись лодкой, проникнуть в болото со стороны океана, тем самым избегнув любых слухов о моей деятельности, которые могли возникнуть в расположенных на краю болота посёлках. Итак, я сел в лодку и в одиночку отправился в путь. Пришвартовав свою посудину к одному из внешних островков, я на грубой, заранее подготовленной плоскодонке переправил снаряжение на тот бугорок, где находилась точка соприкосновения. Вскоре, поставив палатку, которая вполне годилась мне для жилья, и разместив всё привезённое с собой оборудование, я был готов попытаться открыть проход между мирами. Моё оборудование включало в себя небольшой бензиновый мотор-генератор, или, иными словами, динамо-машину, и несколько повышающих трансформаторов, должных обеспечить меня токами высокой частоты, в коих я нуждался. Наконец со всеми приготовлениями было покончено, и я немедля приступил к решению этой серьёзной задачи.

Следующие шесть недель были неделями непрерывного труда, а ещё — постоянных неудач. Я не вижу смысла пересказывать тебе все те разнообразные методы, которые я применил в своих попытках открыть точку соприкосновения или хотя бы узнать что-нибудь о её природе. Все методы оказались совершенно бесполезными, и после нескольких недель подобных неудач, мне уже начало даже казаться, что, возможно, моя теория о существовании пятого измерения не имеет под собой никакого основания и что я двигаюсь по ложному пути.

Однако в конце концов, как бы я ни был удручён, мне пришло в голову опробовать иную тактику. Я знал, что через точку соприкосновения могут проходить магнетические силы или волны, ведь, проникая на нашу сторону, они вызывали здесь возмущение магнитных потоков, что и привело меня к моему открытию. Следовательно, рассуждал я, должно быть возможным послать сквозь точку соприкосновения так же и звуковые волны, если сделать их длину равной длине магнитных колебаний. Придерживаясь этой теории, я сконструировал грубый приёмопередатчик, который увеличивал частоту звуковых сигналов при отправке и снова снижал при получении. Сам аппарат приводился в действие щёлкающей металлической пластиной, весьма схожей с теми, что применяются в телеграфных клопферах. Я планировал улавливать эти щелчки и, увеличив длину их звуковой волны, посылать в разные стороны. Затем, используя расставленные по кругу записывающие микрофоны, я намеревался установить был ли данный звук в каком-нибудь месте заметно слабее, чем в других местах. Если бы такое произошло, это бы означало, что в том месте часть силы звуковых колебаний уменьшилась, проникнув в другой мир через точку соприкосновения.

Итак, я включил аппарат и несколько дней почти не отлучался от него. Насколько я мог судить по истечении указанного срока, звуки, улавливаемые микрофонами на северном краю островка, были несколько слабее, чем в других местах, и если моя теория была верна, то именно там должна была находиться точка соприкосновения. Однако, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги, мне взбрело в голову привести в действие ещё и приёмное устройство. Могло оказаться, что сквозь точку соприкосновения в наш мир проникают какие-нибудь случайные звуки, чья частота была бы достаточно высокой, чтобы мой приёмник смог их зафиксировать. Так что я включил приёмник — и в следующий миг, потрясённый, отпрянул назад. Ибо из аппарата — и, несомненно, из самой точки соприкосновения — доносились сигналы. Ясные и отчётливые щёлкающие сигналы. Сигналы, которые раз за разом повторяли те, что я слал последние несколько дней. Сигналы, которые могли исходить только от разумных, мыслящих существ с другой стороны!

Последнее, что я рассчитывал найти, так это присутствие в соседнем мире живых созданий, наделённых разумом. Я почему-то никогда не допускал даже мысли, что другой мир может оказаться таким же обитаемым, как наш. Но теперь я понимал: должно быть, так оно и есть. Пробные сигналы, посланные мной сквозь точку соприкосновения, были пойманы и отправлены назад. Их повторили, дабы показать, что я был услышан. Я тут же отмёл свой первоначальный замысел — создать проход в точке соприкосновения — и целиком посвятил себя общению с существами на другой стороне.

Следующие несколько недель стали для меня неделями чудес. Большую часть дня и ночи я не отходил приёмопередатчика, поддерживая постоянную связь с таинственными созданиями по ту сторону точки соприкосновения. И, по мере того как я всё лучше и лучше понимал их язык щёлкающих сигналов, моё общение с ними постепенно делалось всё более вразумительным и понятным. По одним лишь сигналам я, пожалуй, никогда бы не смог освоить этот язык. Однако сквозь точку соприкосновения можно было переслать любые звуки, если в достаточной мере изменить длину их волны, так что существа посылали мне порождаемый каким-нибудь объектом звук, например плеск воды или стук металла, а после сообщали и название самого объекта, благодаря чему я вскоре обзавёлся зачатками словаря и спустя короткое время уже мог довольно бегло с ними беседовать. Само собой, я понимал только щёлкающие сигналы, которые мы пересылали друг другу, тогда как письменную или устную речь этих существ я бы не понял вообще; тем не менее знания сигналов мне хватало с лихвой.

В течение всего того времени, что я учился разбирать их сигналы, и после того, как я их изучил, существа с другой стороны засыпали меня бесконечными вопросами о нашем мире, его ресурсах, силе населявших его народов и пределах науки. О себе они почти ничего не рассказывали, хотя я догадался, что людьми в нашем понимании этого слова они не были и что собственная их наука продвинулась довольна далеко — как, безусловно, и должно было быть, чтобы позволить им принимать и расшифровывать мои сигналы. Однако их вопросы о нашей планете всё не прекращались. Вопросы, цель которых я не мог тогда предугадать.

Честно говоря, в течение всего того времени я едва ли отдавал отчёт своим поступкам. Сильнейшее опьянение от успеха и грандиозное величие совершённого открытия захватили мой разум целиком, вытеснив из него все прочие мысли. Я уже видел, как возвращаюсь домой с тем, что узнал, и швыряю своё достижение в лица критикам. Мне оставалось сделать лишь одно — открыть точку соприкосновения. Когда это будет исполнено, когда один или двое обитателей той стороны пройдут в наш мир, мой успех больше ни у кого не вызовет сомнения. Если точку соприкосновения удастся открыть!

С помощью наших сигналов я поделился проблемой с жителями другого мира, и они заверили меня, что в этом нет ничего невозможного. По их словам, они уже давно знали о существовании пятого измерения и о точке соприкосновения между двумя мирами, однако в одиночку у них не было возможности открыть проход. Они сказали, что его можно открыть только посредством мощного отталкивающего луча, секретом которого они владели. Этот особый луч следовало направить на точку соприкосновения в обоих мирах одновременно. Реши они открыть проход со своей стороны, это привело бы лишь к тому, что мощный луч, пронзив точку соприкосновения, образовал бы в земле на нашей стороне огромный кратер или яму. Но если я заранее подготовлю излучатель и применю луч к точке соприкосновения на моей стороне в тот же момент, когда они точно так же поступят на своей, эти два луча, встретившись в точке соприкосновения, станут противостоять и уравнивать друг друга. Вследствие их уравнивания в точке соприкосновения появится проход, способный пропускать через себя любую материю из одного мира в другой.

Я тут же согласился следовать их указаниям и задействовать на этой стороне такой же луч. И вот, следуя полученным инструкциям, я собрал излучатель, из которого предстояло выстрелить в точку соприкосновения мощным отталкивающим лучом. Некоторые части собираемого аппарата были мне вполне понятны, а некоторые остались полнейшей загадкой — настолько сложной была эта работа. Однако подробные инструкции, присылаемые с той стороны, не давали мне отклониться с правильного пути. Не прошло и недели, как излучатель был готов. Внешне он чем-то напоминал небольшой утолщённый миномёт или траншейную пушку, установленную на квадратном ящике. Органы управления располагались на боковой стороне ящика, вмещавшего в себя исполнительную камеру излучателя. Сама излучающая трубка, после того как я тщательно её отрегулировал, казалось, была нацелена в пустое пространство над северным краем бугорка, хотя я знал, что её целью была невидимая точка соприкосновения. Наконец всё было закончено, и я приготовился к тому, чтобы попытаться открыть проход меж двух миров.

Светало, я ждал сигнала с той стороны. Ведь мы условились начать именно на рассвете — на рассвете первого сентябрьского дня, меньше двадцати четырёх часов назад! Излучатель следовало включить на обеих сторонах точки соприкосновения в тот самый миг, когда прозвучит последняя нота в череде из десяти мощных звенящих нот, потому что, как я уже объяснял, было жизненно важно сделать это одновременно с обеих сторон. И вот на рассвете я стоял у излучателя, водрузив руки на панель управления, и ждал сигнала из расположенного рядом приёмопередатчика.

Наконец раздался сигнал — громкая звенящая нота вырвалась из аппарата рядом со мной и эхом раскатилась над туманным болтом. Раздалась ещё одна нота. И ещё одна. И ещё… Когда прозвенела девятая, моя рука задрожала на переключателе. И вот — десятая нота. Я щёлкнул тумблером.

Из короткого дула излучателя тут же вырвался широкий луч ярко-голубого света, ударил в воздух рядом с островком и словно упёрся в пустоту на его краю. Расширившись и растянувшись в форме эллипса, луч образовал светящуюся дымчато-голубую завесу — огромный цельный овал, сотканный из призрачного свечения, который, казалось, вертикально стоял на земле на самом краю северной оконечности бугорка. В высоту овал был все тридцать футов, в ширину — раза в два меньше. Сквозь эту область сгустившегося сияния я смутно различал непостижимые просторы, убегавшие к горизонту. Я понял, что сквозь точку соприкосновения и через бездну пятого измерения заглядываю в другой, соседний с нами мир. Проход был открыт!

Мгновение там не было ничего, кроме лазурного овала. Потом позади него возникло что-то тёмное и, словно проплыв сквозь свет, вынырнуло на этой стороне. Тёмный силуэт стремительно прошёл через точку соприкосновения и ступил на бугорок. За первым силуэтом последовал ещё один, за ним — ещё, и ещё, пока наконец их не собралась где-то дюжина. Вновь ударил гигантский колокол, и я, как было условлено, выключил излучатель. Луч тут же иссяк, и овал, светившийся на краю островка, растаял в воздухе. А там, прямо напротив меня, остались стоять больше десятка обитателей другой стороны.

Ослеплённый на мгновение голубым сиянием овала, я лишь смутно различал их очертания. В тот миг я не заметил в пришельцах ничего нечеловеческого: они тоже были прямоходящими, а их тёмные тела формой и размерами сильно походили на тела людей. Однако, по мере того как мой взгляд прояснялся, я различал всё новые и новые подробности их облика, и меня всё сильнее мутило от внезапного чужеродного ужаса. Это были человекоподобные жуки!

Я могу описать их лишь этим термином. Они были крупными и очертаниями напоминали людей; ростом — чуть выше среднего мужчины. Вот только их твёрдые, тёмные и блестящие тела напоминали тела насекомых, а лица были совершенно пустыми, за исключением двух глаз, вынесенных вперёд на коротких колышущихся стебельках. Две ноги и две руки располагались почти так же, как на человеческом туловище, и были тонкими, бледными и, подобно конечностям насекомых, обладали жёсткими суставами. За всё то время, пока я общался с этими существами через точку соприкосновения, я и вообразить не мог, что внешне они похожи на нечто подобное. Неосознанно я придерживался идей антропоморфизма и полагал, что они непременно должны оказаться людьми или быть похожими на них. И теперь, когда они явили мне весь потусторонний ужас своего истинного обличия, я в смертельном испуге отпрянул назад.

Лишь миг стояли мы вот так, глядя друг на друга, а потом одно из существ шагнуло в мою сторону, издавая какие-то странные щебечущие звуки — то ли чириканье, то ли писк. И когда оно протянуло ко мне одну из своих паучьих лап, в чашу моего ужаса упала последняя капля. Я выкрикнул что-то бессвязное и, шатаясь, побежал к краю островка. Но, прежде чем я туда добрался, за спиной у меня послышались торопливые шорохи и хор возбуждённого щебетания. Затем сразу дюжина тонких лап схватили меня сзади и, быстро опутав тугими ремнями, швырнули на землю. Я стал пленником жуков.

Связав меня, они на какое-то время утратили ко мне всяческий интерес и сосредоточили всё внимание на излучателе, который я собрал под их руководством. Изучая его, они не прекращали щебетать друг с другом. Потом я увидел, что один из них скрылся в палатке и через минуту вышел оттуда, сжимая в охапке почти все мои вещи. Изучив их тоже, они несколько минут посовещались, после чего положили на землю мою винтовку — единственное оружие на островке. Затем все они отступили назад, и один из них, выставив перед собой небольшой металлический диск, направил его в сторону винтовки. Раздался едва слышный щелчок, и прямо у меня на глазах ствол винтовки, а также её спусковой и ударный механизмы внезапно исчезли. На земле остался лежать только деревянный приклад. Сгрудившись вокруг приклада, существа осмотрели его и, похоже, обсуждали несколько секунд, затем они возвратились к излучателю и к устройству для приёма и передачи звуков. Через минуту один из них стал возиться с приёмопередатчиком, переговариваясь посредством щёлкающих сигналов с теми, кто находился по ту сторону точки соприкосновения. И пока я лежал там, прислушиваясь к этим сигналам, которые я знал и понимал, до меня наконец дошло, какую беду я навлёк на наш мир.

Эти люди-жуки, веками обитавшие в соседнем с землёй мире, уже давно знали о существовании пятого измерения и были осведомлены, что в этом измерении, рядом с ними, располагается ещё один мир — наш. Испытывая в собственном мире ужасную тесноту, они мечтали проникнуть в наш мир и завоевать его. Однако такой путь был для них невозможен. Точка соприкосновения, как они и рассказывали, могла быть открыта только с обеих сторон одновременно, а потому им пришлось отказаться от заветной мечты — прорваться сквозь барьер и завладеть нашим миром.

Однако в конце концов в мир людей-жуков проникли мои сигналы, которые были услышаны их учёными, расположившимися на той стороне точки соприкосновения, ведь они всегда исследовали и изучали её. Они тут же ответили на эти сигналы, вступив со мной в общение тем способом, который я ранее описал. Скрывая свои истинные намерения, они притворялись, что сочувствуют моему стремлению открыть точку соприкосновения, и снабдили меня сведениями, которые позволили бы добиться желаемого. Для них это был уникальный шанс — шанс заручиться чьей-нибудь поддержкой на нашей стороне и получить необходимую для открытия прохода помощь. От меня они узнали о состоянии Земли и её ресурсах и понимали, что, как только проход будет открыт, они смогут ворваться в наш мир и захватить его. Так что им оставалось только дождаться, когда в точке соприкосновения появиться проход. И я им его предоставил!

Действуя бессознательно, как инструмент у них в руках, я открыл точку соприкосновения и впустил в наш мир орду диких завоевателей, чтобы они уничтожили все людские расы. Прислушиваясь к их щёлкающим сигналам, я также понял, какую именно силу они намеревались использовать, дабы без малейшего риска сокрушить власть людей и их цивилизацию. Разработав воистину грандиозный план, они собирались мгновенно уничтожить на поверхности планеты всё железо и сталь и таким образом в одно мгновение разрушить человеческую цивилизацию и все наши достижения.

Только подумай, какую роль играет железо — и железо как основа стали — для нашей цивилизации! Цивилизация людей построена на стали, лишь благодаря этому сплаву стало возможно её появление. Все виды связи и транспорта, обороны и нападения, все сферы нашего повседневного существования зависят от одного элемента — железа, будь то кованное железо, чугун или сталь. Поезда и корабли, самолёты и железные дороги, мосты и здания, механическое оборудование и инструменты — всё это построено из железа и стали или на их основе. Уничтожь в мире всё железо и сталь, и ты лишишь человека власти, сокрушишь его цивилизацию.

Как раз это жуки и намеревались сделать. И пока я вслушивался к их сигналам и постигал метод, который они хладнокровно планировали пустить в ход, я всё больше убеждался, что им вполне по силам совершить задуманное. Как тебе известно, люди уже добились успеха в извечной мечте о трансмутации элементов и без труда превращают в лабораториях одно вещество в другое. Современная алхимия! Им подвластен не только старый-добрый естественный процесс превращения урана в радий; также они берут самые обычные и часто встречающиеся элементы, такие как азот или натрий, и преобразуют в совершенно другие вещества. А если вспомнить, чем занимались мы с тобой, Хэррон, в подобном достижении не окажется ничего удивительного.

Как мы знаем, каждый атом каждого элемента содержит определённое количество положительных и отрицательных электронов. Некоторые из этих частиц формируют ядро, вокруг которого вращаются остальные. Также нам известно, что сущность любого элемента зависит от числа содержащихся в нём электронов и что если изменить это количество, то изменится и сущность элемента — он превратится, по сути дела, в совершенно другое вещество. Подобное уже проделывалось в лабораторных условиях. Атом алюминия располагает большим числом электронов, в то время как у атома водорода их всего два. Но предположим ты, используя некий луч или силу, выбьешь из атома алюминия все электроны, кроме двух. В итоге в твоём распоряжении останется не что иное, как атом водорода. Эту процедуру удалось претворить в жизнь. Ты, конечно, помнишь опыты профессора Эрнеста Рутерфорда из Кембриджского университета. Он был способен практически беспрепятственно выбивать электроны из атомов и таким образом получать водород из дюжины различных элементов, таких как алюминий, натрий и хлор, просто удаляя электроны из атомов этих элементов.

Учёные людей-жуков тоже освоили данный процесс и продвинулись в его изучении гораздо дальше нас: в их власти, кроме всего прочего, было превращать железо в водород посредством электрических колебаний или волн, которые вышибали электроны из каждого атома железа. Для этого они использовали небольшой волновой генератор, относящийся к тому же типу, что и прибор, который люди-жуки пустили в ход, чтобы заставить исчезнуть из моей винтовки все атомы железа и стали. Железо превратилось в водород — невесомый и неосязаемый газ. Будучи лишь сплавом железа с небольшим количества углерода, сталь, угодив под воздействие того же самого излучения, разумеется, подверглась тем же изменениям, что и чистое железо. Именно при помощи этой дезинтегрирующей волны пришельцы и планировали сокрушить человеческую цивилизацию, применив волновой генератор, обладающий достаточной мощностью, чтобы его колебания охватили всю планету и в одно мгновение полностью уничтожили на её поверхности железо и сталь, превратив их в летучий газ водород. Чудовищной силы удар мгновенно разрушит всю гордость, силу и цивилизацию нашего мира!

Сквозь точку соприкосновения они принесли с собой необходимые материалы и немедля приступили к работе — к постройке волнового генератора, чьим предназначением было свергнуть человека с престола мирового владыки. Они собирали аппарат не на том же бугорке, где находилась точка соприкосновения и где я лежал теперь связанным, а возводили его на соседнем, ещё меньшем островке, что виднелся на расстоянии пятидесяти или шестидесяти футов. Лёжа на земле, я со смертельной тоской в сердце слушал, как они работают, как шлёпают по болоту от одного островка к другому и обратно, как переговариваются на своём скрипучем щебетании, служившем им речью.

Какое-то время они не обращали на меня внимания, а были полностью поглощены постройкой волнового генератора. Впрочем, один из них всё время оставался поблизости и приглядывал за мной. Несколько часов лежал я под палящими лучами солнца, гадая, какая же судьба меня ждёт. Пока что они сохраняли мне жизнь, но единственное, чему я мог это приписать, так это тому обстоятельству, что из всех обитателей Земли, я лучше прочих разбирался в точке соприкосновения, служившей вратами из их мира в наш. На долгую жизнь мне можно было не надеяться. Да я и не захотел бы жить долго, если бы стал причиной гибели своего мира.

К полудню работа на соседнем островке пошла на спад и вскоре совсем прекратилась. И я увидел, что, судя по всему, жуки закончили трудиться над большим волновым генератором. Внешне он не представлял из себя ничего особенного и походил на тот диск, с помощью которого они уничтожили мою винтовку, только увеличенный во много раз. Диаметр диска составлял все тридцать футов, а толщина — пятую часть от этой величины. Были там и другие, меньших размеров механизмы, соединявшиеся с диском толстыми кабелями. Несколько проводов, казалось, уходило прямо в почву холма. Как бы то ни было, аппарат выглядел вполне готовым, и я понимал, что вскоре они приведут его в действие. А ещё я знал — из переговоров, которые они вели через точку соприкосновения посредством сигналов, — что по ту сторону прохода, в том другом мире, скапливаются силы людей-жуков и что после того, как волновой генератор разорит землю, эти силы смогут хлынуть сюда сквозь точку соприкосновения и, распространяясь по всему миру на своих воздушных судах, обрушить погибель на людские расы. Они договорились, что откроют точку соприкосновения перед самым рассветом следующего дня, когда с другой стороны будет подан сигнал.

Я должен был бежать — сейчас или никогда. Но казалось, что у меня нет никаких шансов. Двое жуков по-прежнему оставались подле меня, один из них был занят осмотром механизмов излучателя. Мне вдруг пришло в голову, что и сам излучатель будет уничтожен аннигилирующей волной, которую они планировали обрушить на землю. Но и эта надежда умерла, когда я вспомнил, что при создании излучателя по их распоряжениям я не использовал ни грана железа или стали. Единственное, что мне оставалось, это сбежать и предупредить всех о нависшей над миром угрозе. Но как же мне было это сделать?

Однако в конце концов у меня появился шанс. На одно мгновение двое стражей покинули островок, на котором я лежал, и, прошлёпав по болоту, присоединились к остальным, собравшимся вокруг волнового генератора и о чём-то щебетавшим. С колотящимся в груди сердцем я тут же перекатился через островок к своей палатке. Оказавшись внутри, я спустя минуту мучительных ужимок нашёл то, что искал, — тяжёлый охотничий нож с острым лезвием. Сжимая его в руках за спиной, я умудрился разрезать путы, что стягивали мои лодыжки, а через мгновение освободил и сами руки. Вскочив на ноги, я осторожно выбрался из палатки.

Все жуки по-прежнему толпились вокруг механизма на соседнем островке, и в данный момент, похоже, не обращали на меня никакого внимания. Я прокрался через бугорок и тихонько соскользнул в болото на другой его стороне. Затем, стараясь производить как можно меньше шума, я начал прокладывать путь в сторону того островка, где была пришвартована моя моторная лодка. Не успел я сделать и двадцати шагов, как сзади раздался скрипучий крик, и я понял, что мой побег обнаружен. Отбросив всякие попытки оставаться незамеченным, я как безумный зашлёпал вперёд.

Прямо передо мной раскинулся большой участок высокого и густого тростника, и я направил все свои силы на то, чтобы добраться до него. Я приближался к нему, уже достиг границы зарослей, когда у меня за спиной послышался какой-то свистящий вздох и что-то пронеслось у меня над ухом. Это оказалось небольшое плотное облачко коричневого газа, стрелой мчавшееся по воздуху и выпущенное, как я догадался, моими преследователями из какого-то оружия. Должно быть, этот газ, ко всему прочему, был невероятно ядовит, ибо камыш впереди меня, в который врезалось облачко, мгновенно засох и скукожился от его прикосновения. Впрочем, через мгновение я был уже в безопасности: прежде чем в меня снова выстрелили, я нырнул в укрытие из камышей.

Я на минутку замер, жадно хватая ртом воздух, затем как можно тише двинулся сквозь камыши в направлении островка, где пришвартовал свою лодку. Сзади доносились плеск воды и треск камыша, сопровождавшие перемещение преследователей. Однако в этом болоте они не могли меня выследить, и по мере того, как я пробирался вперёд, звуки погони постепенно затихали. Через двадцать минут я был у своей цели — крохотного клочка твёрдой земли. Сбросив с лодки чехол, я запустил мотор и направил её в открытое море. В полном изнеможении навалившись на рулевое колесо, я придерживался курса, который вёл меня вдоль береговой линии на юг.

К тому времени солнце уже опускалось за горизонт. Я разрезал волны с максимальной скоростью, на которую было способно моё судно. Обогнув утыканный курортами мыс, я направился к бухте Нью-Йорка. Я знал, что мчусь наперегонки со временем, ведь жуки, разумеется, поспешат осуществить свой план, как только я сбегу. Они включат волновой генератор, чтобы я не успел никого предупредить. И всё же существовал один шанс на миллион, что я смогу добраться до города вовремя. Успею доставить предупреждение и вернусь на болото с подмогой, чтобы разделаться с захватчиками и их механизмами.

С трудом избегая столкновений из-за сумасшедшей скорости, я мчался по заливу к городу, и во мне росла надежда. А затем, когда надежда достигла наивысшей точки и когда я был в каких-то ста ярдах от городской пристани, разверзся ад. Послышался тихий металлический щелчок, и в следующий миг я увидел, как весь город впереди рушится на землю; увидел, как все здания, мосты и транспорт в поле зрения распадаются на куски и с грохотом оседают вниз. Спустя мгновение оказалось, что я барахтаюсь в воде, а вокруг плавают останки моей лодки.

В ту секунду я понял, что мой единственный шанс на миллион пошёл прахом и что захватчики запустили волновой генератор и мгновенно опустошили наш мир. На секунду мне захотелось умереть, позволить себе погрузиться в толщу вод. Но моя тяга к жизни была слишком сильна, и я обнаружил, что плыву в сторону берега. Добравшись до него, до этого берега руин и смерти, я какое-то время лежал не двигаясь, словно и сам был уже мёртв. Когда я наконец поднялся на ноги, стояла глубокая, беспросветная ночь, на всём горизонте не было заметно ни единого проблеска света. Меня посетила смутная мысль поискать в разрушенном городе тех, кому, как и мне, тоже посчастливилось спастись, и я отправился в путь через нагромождение обломков. А потом в темноте наткнулся на тебя, Хэррон. И теперь ты знаешь всё.

Там, среди болот, находится машина, что разрушила наш мир, а рядом с ней — захватчики, люди-жуки, наславшие на Землю эту погибель. Ещё несколько часов и точка соприкосновения вновь будет открыта, и сквозь неё в наш мир хлынут орды чужаков, чтобы уничтожить человечество, и так уже устрашённое случившимся катаклизмом. Из ведущих в неведомое врат явился ужас и расколол на части человеческую цивилизацию. И теперь по ту сторону этих врат своего часа дожидается ещё больший ужас — чтобы наброситься на искалеченный и раздробленный мир!

4

Когда голос Грэма стих, Хэррон ещё какое-то время сидел, не шевелясь и не произнося ни слова. Откуда-то из темноты до его слуха вновь донеслись едва уловимые стенания, тонкие и призрачные. Это были единственные звуки, которые нарушали тишину вокруг, — они да ещё лай собаки.

Первым молчание прервал Грэм.

— У нас есть лишь один путь, Хэррон, — сказал он. — Но это единственный шанс для всего мира. Мы должны вернуться. Вернуться на болото, к точке соприкосновения. Если нам удастся добраться до неё, удастся предотвратить её повторное открытие, то у человечества ещё будет шанс. Волновой генератор… По воле захватчиков он уничтожил всё железо и сталь на планете. Но, если бы нам удалось избавиться от жуков, то мы смогли бы использовать его, чтобы создавать железо и сталь из любого элемента и, таким образом, построить новый, более прекрасный мир. А точка соприкосновения… Нельзя, чтобы она снова была открыта. Времени почти не осталось…

Двое мужчин поднялись на ноги, и лишь тогда Хэррон обрёл дар речи.

— Это наш единственный шанс, — сказал он, и голос его прозвучал странно даже для него самого. — Если мы доберёмся туда… Вовремя…

Грэм поднял взгляд на луну — туманный шар за пеленой облаков.

— Сейчас уже почти полночь, — произнёс он. — А жуки планируют открыть проход перед самым рассветом. Так что у нас в запасе есть почти шесть часов. Только бы успеть…

Они постояли на месте ещё минуту, затем молча двинулись через руины на восток: Грэм — впереди, Хэррон — сразу за ним.

Впоследствии Хэррону так и не удалось избавиться от воспоминаний об увиденном в том путешествии по разрушенному миру — в путешествии сквозь ночь и смерть к последнему, судьбоносному часу нашей планеты. На всём протяжении острова Манхэттен им не встречалось ничего, кроме горных хребтов из обломков. Хотя с севера и юга до слуха мужчин долетали слабые голоса. Но Грэм, ни на что отвлекаясь и не задерживаясь, продолжал пробираться сквозь темноту к докам на восточной оконечности острова, откуда им предстояло переправиться в Бруклин. Там, преодолев огромные груды деревянных обломков — всё, что осталось от доков и кораблей, — они связали несколько досок кусками верёвок и на этом грубом плоту пересекли реку.

Бруклинская сторона оказалась простой репродукцией той пустоши разрушений, что осталась позади, — только в меньших масштабах. Впрочем, людей в тех местах спаслось больше, чем в Нью-Йорке. Но не все из них остались невредимыми: из темноты до ушей Грэма и Хэррона доносились пронзительные крики боли и тщетные призывы о помощи. Хэррон хотел остановиться и помочь, но Грэм с каменным лицом продолжал шагать сквозь ночь. В конце концов они выбрались из развалин, которые недавно были Бруклином, и через останки пригородных деревень двинулись дальше на восток. К тому времени окрестности освещал слабый лунный свет. Со всех сторон от путников среди развалин трепетали огоньки: было очевидно, что многие выжили в этих не столь густонаселённых местах. Грэм и Хэррон пробирались всё дальше и дальше на восток.

Прошло четыре часа, и луна уже нырнула за западный горизонт, когда они наконец вышли на открытый простор песчаного пляжа, на который с грохотом накатывали волны Атлантического океана. И тогда Грэм на минуту остановился. Схватив Хэррона за руку, он указал на север.

— Смотри! — прошептал он.

Хэррон напряг зрение и внимательно вгляделся в темноту. И наконец различил впереди и справа белую светящуюся точку — пятнышко света, мерцавшее вдалеке. Он перевёл на Грэма вопросительный взгляд.

— Островок! — прошептал Грэм. — Свет может исходить только оттуда, Хэррон. Болото прямо перед нами.

Спотыкаясь и поскальзываясь на сухом песке, они двинулись через пляж. Вскоре нос Хэррона уловил специфический тухлый запах — вонь гниющих растений и застоявшейся воды. Вначале им встретилось несколько одиноких стеблей камыша, потом впереди замаячил целый лес стройных тростинок, белый и призрачный.

— Болото, — прошептал Грэм.

Он не на долго остановился, вглядываясь в мерцавшую в темноте искорку света и выбирая направление, затем нырнул в камыши, и Хэррон последовал за ним. Начался следующий этап их путешествия, и для Хэррона он оказался самым трудным. Заросли камыша были до того густыми, что двое мужчин не осмеливались идти напролом, поскольку в ночной тишине стволы камыша ломались со звуком пистолетного выстрела. Так что им приходилось мучительно медленно протискивались между растений. При каждом шаге ноги на несколько дюймов погружались в воду и грязь, и каждый такой шаг требовал больших усилий. Войдя в камыши, они потеряли из виду светящуюся точку, но Грэм уверенно двигался вперёд. Почти через час такого путешествия глаза мужчин уловили впереди проблески слабого белого света — далёкое и тусклое свечение, которое можно было различить только благодаря ночной темноте.

Грэм резко остановился и присел, потянув Хэррона за собой.

— Нам нужно разделиться, Хэррон, — сказал он. — Сейчас и твои, и мои шансы одинаково хороши, а разделившись мы их только удвоим. Я пойду в обход и приближусь к островку с обратной стороны, а ты отправишься к нему прямо отсюда. Если одному из нас удастся подобраться к излучателю, он должен попытаться разбить его или как-то повредить — это даст нашему миру отсрочку. Прежде чем жуки починят излучатель, мы сможем найти какую-нибудь подмогу и сокрушить их. Как бы то ни было, у Земли остался только этот шанс.

Двое мужчин поднялись на ноги, и Грэм направился прочь. Затем, сделав несколько шагов, остановился и оглянулся на Хэррона. В бледном свете, что сиял впереди, лицо учёного выглядело странным и осунувшимся; на нём застыла измученная улыбка.

— Прощай, Хэррон, — сказал он. — Я не хотел втягивать тебя во всё это, но так уж получилось… Удачи!

С этими словами Грэм махнул на прощание рукой и продолжил путь. Спустя мгновение темнота поглотила его, и Хэррон обнаружил, что остался один. С участившимся пульсом он тоже начал пробираться в сторону далёких проблесков света. Свечение становилось всё сильнее, по мере того как он крался вперёд. До его ушей начали доноситься странные тихие звуки — высокое и скрипучее щебетание. Он никогда не слышал ничего подобного. Проталкиваясь через грязь, гнилой тростник и зловещую воду, он в конце концов добрался до края зарослей, и перед ним раскинулось круглое открытое пространство.

Внутри болотистого круга виднелись два то ли бугорка, то ли островка твёрдой земли, возвышавшиеся над зелёным мелководьем. Больший из островков располагался на другой стороне открытого пространства, прямо напротив того места, где притаился Хэррон. Второй, меньший по размерам, на котором не было ничего, кроме огромного дисковидного объекта, лежал не далее, чем в дюжине футов. Белый мерцающий свет, освещавший прогалину, исходил от круглой лампы-фонаря, что свисала с верхушки длинной рейки, установленной на большом островке.

Так же на том островке размещалось описанное Грэмом устройство — излучатель. Короткий ствол устройства был повёрнут в сторону северной оконечности островка. А вокруг излучателя столпилась дюжина гротескных, кошмарных фигур. Люди-жуки!

При первом же взгляде на них у Хэррона от ужаса побежали мурашки по коже. Твёрдые блестящие тела, пустые лица, торчащие на стебельках глаза и нечеловеческие конечности… Всё вместе это вызывало ощущение наличия разума — далёкого от разума людей, но всё же в некотором смысле родственного ему и превосходящего его. Он видел, что в данную минуту люди-жуки собрались вокруг излучателя. Кроме одного, который возился с аппаратом поменьше на другом краю островка — аппаратом, который, как предположил Хэррон, являлся звукоприёмником для регистрации сигналов, поступавших с другой стороны точки соприкосновения.

Пока Хэррон наблюдал за пришельцами, тот из них, что был возле звукоприёмника, издал скрипучий зов, и остальные тут же поспешили к нему, оставив на минуту излучатель. Хэррон услышал щёлкающие звуки и понял, что жуки переговариваются с кем-то на другой стороне точки соприкосновения. Однако в тот момент он не обращал на них почти никакого внимания. Его взгляд был прикован к излучателю, на время оставшемуся без присмотра. Это был тот самый шанс, на который так надеялся Хэррон. Он тут же выскользнул из укрытия и через покрытое водой пространство пополз в сторону большого островка. Извиваясь, будто змея, он осторожно подбирался к устройству, от которого зависела судьба целого мира.

Вдруг Хэррон увидел, как жуки резко повернулись и поспешили обратно к излучателю. В следующий миг один из них схватился за большой выключатель на боковой поверхности устройства. Другой пришелец внезапно обернулся и пристально уставился в то место, где лежал Хэррон. Затем он издал щебечущий крик, и через секунду полдюжины пришельцев спрыгнули с бугорка и помчались к лежавшему в воде человеку. В тот же миг из звукоприёмника позади них внезапно вырвалась мощная звенящая нота — одинокий удар огромного колокола. Звук раскатился над безмолвным болотом, точно раскаты самой судьбы.

Один!

Первая из десяти сигнальных нот! Эта мысль промелькнула у Хэррона в мозгу как раз в тот момент, когда он пытался увернуться от нападения людей-жуков. Те, однако, оказались слишком быстрыми и в следующий миг уже набросились на него.

Два!

Вторая громкая нота прозвучала, когда Харрон рухнул под натиском захватчиков. В слепой ярости он отбивался от них, чувствуя, как под кулаками трещат и ломаются твёрдые панцири, что покрывали их тела. Но тут другие жуки схватили его сзади и сдавили в своих объятиях.

Три!

Из последних сил Харрон попытался освободиться, но все его удары и рывки оказались тщетны. Его подняли на ноги и отволокли на меньший из двух островков.

Четыре!

Хэррон мельком увидел жука, замершего наготове у излучателя и сжимавшего рычажок. Он и тот, что находился у звукоприёмника, были единственными, кто остался на большом островке. Остальные сгрудились вокруг Хэррона: одни держали его, в то время как другие начали связывать по рукам и ногам.

Пять!

Внезапно Хэррон оцепенел и широко распахнул глаза. Бросив взгляд за спины окружавших его жуков, он уловил на противоположном краю открытого пространства какое-то движение — нечто тёмное, пока ещё не замеченное никем из пришельцев, медленно подбиралось к большому островку. Подползало всё ближе и ближе…

Шесть!

И тут Хэррону пришлось закусить губу, чтобы не заорать во всю глотку: тёмная ползущая фигура на мгновение приподнялась, и Хэррон рассмотрел её лицо. Это был Грэм!

Семь!

В этот же миг жук у звукоприёмника вдруг издал громкий крик: он заметил Грэма. Жук спрыгнул с островка и понёсся к лежащему в воде человеку. Обступившие Хэррона пришельцы резко обернулись, прекратив его связывать, и тоже рванули через болото в сторону Грэма.

Восемь!

Хэррон издал безумный крик. Он видел, как оставивший свой пост у звукоприёмника жук, налетел на Грэма, и тот вступил с ним в отчаянную схватку. Пока эти двое кружили на мелководье, а остальные жуки неслись к месту их mêlée[5], Хэррон изо всех сил пытался освободиться от не до конца затянутых пут.

Девять!

Внезапно Грэм выпрямился, нанёс мощный удар с размаха, отшвырнувший прочь жука, с которым он боролся, и помчался к островку. Он выскочил на сушу и шатаясь побежал к излучателю, где одинокий стражник стоял наготове, держась за переключатель. Остальные жуки, шлёпая по воде, в безумной спешке приближались к островку. Вот они уже у его края. Последний из ремней ослаб под судорожно царапающими пальцами Хэррона, он вскочил на ноги и увидел, как Грэм бросился на одинокую фигуру рядом с излучателем.

Десять!

Мощно ударила последняя звенящая нота. И как только это произошло, жук возле излучателя надавил на рычажок. Но не успел он повернуть его и на половину, как Грэм добрался до него и одним сильным ударом отбросил от устройства. На краю островка на одно мгновение возник овал ослепительного света, а затем словно изрыгнул из себя поток лазурных молний — огромную вспышку ярко-синего огня. Земля под Хэрроном содрогнулась от чудовищного взрыва, и он упал.

Поднявшись, он увидел лишь облака белого пара, клубившиеся на месте островка. Через минуту пар рассеялся, и там, где недавно находились островок, излучатель, Грэм и жуки не было ничего, кроме огромной пропасти, разверзшейся в мягкой грязи болота. Гигантский кратер образовался в том месте, где луч, проникший с другой стороны точки соприкосновения, ударил в землю, поскольку на этой стороне его не встретил уравновешивающий луч. Всё произошло в точности, как объяснял Грэм. Излучатель и построивший его человек, а также существа научившие человека пользоваться этим излучателем, чтобы тот выпустил ад на землю, — всё это было уничтожено. Всё вместе. В один миг.

Точка соприкосновения была закрыта. Навсегда.

Прошло больше часа, когда Харрон, пошатываясь, выбрался наконец из болота и вошёл в лежавшую на его краю маленькую разрушенную деревушку. Он прошёл по её улице медленным, неуверенным шагом, а потом остановился, и присел на несколько бетонных ступенек — всё, что осталось от небольшой постройки. Усталым взглядом Хэррон огляделся по сторонам.

На небольшом участке разрушенных зданий вокруг, безмолвно лежавших в бледном сиянии рассвета, не было заметно ни единого признака жизни. Куда бы жители деревни ни сбежали после катастрофы, сейчас их нигде не было видно. Хэррон отвернулся от развалин и перевёл взгляд на восток. У него на глазах серый цвет неба сменялся розовым, а розовый сгущался в алый. Затем показалось и само огненно-красное солнце. Поднимаясь всё выше и выше, оно заливало мир розовым светом.

Хэррон знал, что повсюду на земле восходящее светило взирает на картины, схожие с той, что окружает его сейчас, — на разорённые деревни и города, на опустошённую планету. Так же по всей земле первые лучи солнца падали на ошеломлённое и охваченное ужасом человечество, блуждавшее среди руин погибшего мира.

Но всё это вскоре будет позади. Да, позади… Волновой генератор, оставшийся там, на болоте, — этот механизм, что разрушил мир, — теперь он поможет всё восстановить. Поможет построить тот более прекрасный мир, о котором говорил Грэм. Растерянные, запуганные человеческие расы вновь соберутся вместе и возродят разрушенную цивилизацию.

И затем они наконец увидят, какая огромная напасть нависала над ними — участь, которой лишь чудом удалось избежать. Тогда они наконец узнают, как мир в последний момент спас один человек.

Один человек…