Записки бродячего клона

Аннотация: А вот этого я не ожидал, это удар в спину, люди…

1

Я — бродяга… Сегодня здесь, завтра там. На Земле мне запрещено появляться, ввиду того, что здесь я уже есть. Еще не поняли? Я клон, от которого отказался хозяин.

Мое рождение случилось запланировано. Я вместе с необходимыми хозяину почками, печенью и прочими нужными мелочами, исключая мой мозг, который должен был быть заменен когда-нибудь хозяйским, вырос благополучно в закрытом медицинском учреждении, где нас оберегали от тлетворного влияния внешнего мира. В том, что оно тлетворное, мы очень сильно сомневались, но недолго, только перед сном, пока не включали вечерний, положенный нам фильм и не вкалывали очень нужные для нашего развития витамины, после чего мы как-то счастливо забывали о мире внешнем и наполнялись гордостью за возложенную на нас миссию спасения человечества, погибающего от смертельной болезни. Как потом выяснилось, эта смертельная болезнь называлась обычной смертью, с которой никак не могли справиться.

Не знаю, как протекал процесс клонизации населения до меня, но со мной у них как-то не задалось с самого начала.

Уже в семь лет я попытался избегать приема лекарств. Повысив вводимую всем порцию для меня почти в два раза, мои добрейшие воспитатели с удовлетворением заметили, что в моих глазах, наконец, отчетливо установилась должная инфантильность, и забыли про меня. Им было невдомек, что подражать внешнему виду моих соплеменников мне ничего не стоило. Лекарство, вводимое всем, производило на меня странное отрезвляющее действие. Лишь по прошествии лет, я узнал, что эта особенная устойчивость к различного вида алкалоидам и транквилизаторам могла перейти ко мне от моего хозяина вместе с набором его хромосом, которые он мне так щедро подарил. Ну, а дальше все было банально… Я сбежал… Это был самый счастливый день в моей жизни. Это я тогда так думал, перепробовав все, что только мне попадалось на глаза. Меня поймали на следующее утро в объятиях полупьяной бродяжки, которой, помнится, я признался в вечной любви, и которая так и не смогла очухаться, когда меня забирали. Долго после этого держали в карцере, и, наконец, охранник сообщил, что хозяин от меня отказывается. У меня нашли в крови что-то ненужное его хозяйскому телу. А это значило, что я подлежал ликвидации…, таков закон, мы клоны — должны были быть либо на учете, либо нигде.

Оставалось одно — бежать. И я бежал. Это было несложно. Считая, что мы недееспособны, за нами не следили, раз и навсегда оградив заборами, решетками и сигнализацией.

Нанявшись уборщиком на дальнобойщик, летевший со срочным грузом в отдаленный сектор соседней галактики, я уже через два дня, после двух пережитых с трудом прыжков во времени, когда тебя расплющивает по креслу, был слишком далеко от своей лечебницы, чтобы вспоминать о ней.

Мне был двадцать один год. Я ничего не умел, ничего не знал о жизни, знал только, что надо, чего бы это тебе не стоило, скрывать свои чувства и мысли. У меня не было даже имени, я был номер 243М30, что означало, что я 243-ий мужик в отделении, которому надо развиться до тридцати лет. В тридцать лет мне должны были пересадить мозг хозяина, и… моя миссия выполнена.

Назвавшись именем врача-воспитателя, на корабле я стал Томом Бартоном.

Посмотрев на мои руки и скривившись, коренастый Олдеман, объявленный мне как старший, сказал:

— Не знаю, откуда ты здесь взялся… Только, если вздумаешь отдохнуть, вспомни про это…

Толстый, татуированный, с разбитыми костяшками, кулак оказался у моего носа.

Единственное, за что в эту минуту я был благодарен своим "белым халатам", это несомненно достойная физическая подготовка. Потому что, боюсь все с тем же туповатым выражением лица, которое было моей маской долгие годы, я взял его кулак в свою руку и, проговорив:

— Я сделаю, все, что должен, сэр…

… уперся коленом в спину рухнувшего в полный рост Олдемана, который только раз крякнул, когда я вывернул его руку за спину.

Время потекло однообразно. Чистка и уборка всех помещений… На грузовом корабле каждый выполнял несколько функций, и это было обязательным условием приема на работу сюда. Не было времени задумываться о своем будущем, да и нас от этого тщательно отучали, навязывая мысль, что день прошел и радуйся этой данной тебе благодати. Ко мне никто не лез, считая темной лошадкой, которая может лягнуть в самый неожиданный момент. На дальнобойщике и так-то не наблюдался избыток общения, два водилы, механик и я, а так как один из водил обычно отсыпался с суток, то, выполнив всю работу, мне оставалось или валяться в своем отсеке, или выбирать что-то из предложенного списка развлечений. Список этот был таков: кино, книги, книги, кино… И так до полного одурения. В список любимчиков механика Олдемана я не вошел, поэтому при раздаче пива и других деликатесов не участвовал. Но меня это устраивало, потому что старательно созданный "белыми халатами" вакуум в моей голове просто засасывал подряд всю информацию из имевшейся захудалой коллекции фильмов и книг.

Первая наша остановка была в системе Х17. Сюда наша фура везла заказанные здешней колонией продукты. Тонны консервов, замороженного мяса, мешки муки, сахара и соли… Стояли на Гаяне мы недолго. Сразу после разгрузки, как только отплыла последняя баржа, заполненная настолько, что время от времени черпала бортом тяжелую темную волну океана, который, судя по всему, был здесь единственным видом поверхности, поступил приказ из командного отсека приготовиться к отлету. Это означало, что я должен был убраться из грузового отсека и занять свое кресло, где можно было переждать прыжок корабля во времени.

Пробежав, как сайгак, по узкому коридору между грузовым отсеком и лифтом, поднявшим меня на верхнюю палубу корабля, я рухнул в кресло, с готовностью обхватившее меня поручнями. Ничего страшного не было в перемещении во времени, кроме жутких перегрузок при переходе корабля на сверхсветовую скорость, когда проваливаешься в забытье и потом выходишь из него… Злой оттого, что всю работу пришлось выполнять мне, а Олдеман сидел сейчас напротив с красной мордой и сыто дышал перегаром, я закрыл глаза. Как объяснил мне неразговорчивый Ганс, водила-немец, после разгрузки на Гаяне будет переход в Пояс Псов и там, на Порше, остановимся на три дня, если все пройдет нормально…

— Что значит нормально? — переспросил я.

Немец раздраженно зыркнул на меня бесцветными глазами, но ответил:

— Здесь, в этом квадрате, переход опасный. Сюда почти никто не ходит… Поэтому платят хорошо! — заржал он неожиданно. — Здесь как Бермуды, пропадают многие…

Бермуды… Это мне ничего не говорило… Но сейчас, сидя в кресле, я вспомнил слова Ганса, и подумал, что мне все равно, будь что будет… Жизнь собачья… Хотелось завыть…

Было слышно, как где-то внутри корабля пневматика задраивала шлюзы, подчиняясь командам бортового компьютера. Включились двигатели, все как обычно… Толчок, слегка вдавило в кресло… Но это ерунда… Взлет… Олдеман пьяно икнул… Лучше не открывать глаза…, чтобы не видеть эту противную рожу… Через некоторое время на белой панели каюты замигало сообщение: "Приготовиться к перегрузкам!"

Противный, режущий уши свист, расплюснутое перегрузкой лицо механика перед глазами, все это быстро исчезло в пелене забытья.

2

— ААААА…

Страшный крик и треск сильного пламени разорвал тишину. Я еле разодрал глаза и отпрянул.

Прямо передо мной орал Олдеман. Его перерезанное вместе с корпусом корабля тело, лежало на полу у ровного края, обрезанного словно бритвой и сверкающего свежим срезом металла и искрами закороченной проводки… Его отчаянный вопль и заставил меня очухаться. Сквозь шум в ушах послышался грубый голос Ганса:

— Майн Гот…

И крик несчастного Олдемана прервался. Ганс, опустив бластер, повернулся ко мне. Его всегда невозмутимое, конопатое лицо было перекошено отчаянием:

— Жив?!

Перехватив мой дикий взгляд, он процедил сквозь зубы:

— Сдвиг во времени… Вторая его часть приземлится на Порше… Вставай!!! — заорал он. — Надо выяснять, где мы…

Стремительно сиганув тяжелым, большим туловищем куда-то вниз с края корабля, в огромное пятно пыли и света, которое не давало разглядеть, что там за этой пеленой, он исчез. Задержавшись на краю, я еще раз оглянулся, надеясь увидеть Свена, второго водилу, который сегодня встал на вахту, но понял, что сзади меня только лифт, а дальше грузовой отсек и подсобки, объятые пожаром, где Свен, ведущий корабль, не мог быть никак… Свен, молчаливый норвежец, летит сейчас к Поршу в скорлупе разрезанного напополам корабля…

Вглядевшись сквозь копоть, я увидел, наконец, что внизу метрах в шести вода, и Ганс уже болтается в спасательной шлюпке, озираясь по сторонам. Остатки корабля повисли на скале и теперь горящим факелом медленно сползали с нее, грозя накрыть шлюпку.

Прыгнув в воду, и, ухватившись за надутую резиновую лодку, я перевалился через борт, и Ганс завел двигатель. Легкое судно, подпрыгнув на месте, сорвалось и понеслось прочь от места катастрофы, а я не мог оторвать взгляд от пылающего корпуса огромного, мощного дальнобойщика, без которого я чувствовал себя словно улитка, оказавшаяся без раковины.

3

Моторка неслась по черной поверхности воды. Врезавшись в мутный туман, окружавший нас, на всей скорости, Ганс внезапно метнулся к мотору и заглушил его. Пролетев по инерции несколько метров, лодка остановилась и закачалась на волне…

— Твою мать!!! — выругался немец в наступившей тишине.

Не то слово… Еще пара метров и мы бы влипли в скалу. Сейчас, глотая влажный, пахнувший кислятиной, очень тяжелый воздух, мы валялись на дне шлюпки и осознавали, что каменистые выступы окружали нас со всех сторон.

Приподнявшись, Ганс нащупал весло, прикрепленное к внутренней стенке лодки, и медленно повел судно вдоль скалы.

Треск огня на догоравшем звездолете, раскатывавшийся эхом по горам, звучный плеск воды о скалы, неба видно не было, только камни… Каменный мешок… Еще этот туман… И запах… Кожу и глаза стало пощипывать…

Случайно взглянув на воду, я толкнул немца и, когда он обернулся, кивнул, показывая на дно лодки, которое покрылось тонкой буроватой пленкой и сморщивалось на глазах… Если бы не мой рабочий комбинезон, в котором я был на разгрузке и не успел переодеться, то хорош бы я сейчас был после купания в этой водичке.

— Что за хрень? Кислота какая-нибудь!!! — Ганс беспомощно оглянулся, и я увидел, что лицо его покраснело. — Надо выбираться!

Он с удвоенной силой схватился за весло. Но вокруг были только скалы. Тогда, прибившись к камням там, где они хотя бы не нависали над водой и не были гладкой плитой как везде, а шли чередой вверх, образуя более удобный подъем, Ганс, махнув мне рукой, выбрался из лодки. Я, не раздумывая, проваливаясь в опустевшей, уже начавшей сдуваться, шлюпке, последовал за ним. Лодка, обвиснув бортами, закачалась на темной, курящейся едким туманом воде.

Оскальзываясь на мокрых камнях, немец пошел вперед.

Вырвавшись из полосы тумана, увидев серое небо над головой, мы заторопились. Казалось, что наступает ночь. Хотя, черт его знает, какая здесь ночь. До гребня горы оставалось метров двести, когда сильный грохот расколол тишину.

Задрав голову, Ганс заржал. Он замахал руками и заорал что-то на немецком. В небе, высоко над головой завис звездолет. Спасательный бот отделился от корабля и мы, заторопившись и добравшись до вершины из последних сил, повалились на камни.

Оказавшись на борту, Ганс, тормоша меня и толкая всех, кто ему попадался навстречу, орал:

— С какой хрени мы спаслись? Скажите мне, чтоб я знал, где я чуть не сдох?!

Люди сторонились, улыбались… А за моей спиной кто-то произнес:

— А ты совсем не изменился, Лео…

Я застыл. Это было мое имя. Имя моего хозяина…

4

Этого я ждал и боялся одновременно. Надеялся лишь на разницу в возрасте да на то, что мне удастся затеряться в космосе. Черт! Черт! Черт!

— Ты что оглох, парень?! — толкнул меня развеселившийся не в меру и начинавший мне уже надоедать Ганс. — К тебе обращаются! Только он у нас, Том, мадам! Откуда…

— Вы ошиблись, мэм… — оборвал я немца, медленно обернувшись.

Красивая женщина… немолодая, большие темные глаза ее растерянно разглядывали меня, форма военной медицины была ей к лицу. Офицер…

— Вы, наверняка, ошиблись, я Том, Том Бартон… — повторил я.

Она покачала головой.

— Не может быть, чтобы я ошиблась… — проговорила она совсем тихо. — Будто не было двадцати лет… Ты… Вы… удивительно похожи на одного моего давнего знакомого.

— Мне жаль, мэм. — Я коротко кивнул.

В душе же, или что там у меня есть, у клона, вы — люди так и не выяснили это, скребли кошки. Женщина, грустно улыбнувшись, видимо больше своим воспоминаниям, чем мне, уходила…

Вскоре мы прибыли на Порш.

Космодром здесь оказался очень большим. Гораздо больше, чем на Земле. Собственно сравнивать-то мне было особенно не с чем, был я только на Земле да на Гаяне, да на маленькой планетке-спутнике, где не было совсем ничего кроме нагромождений скал да жутких озер.

Здесь же все вызывало изумление. Мое… Я слишком мало знал Землю, только из видеофильмов и из моего короткого пребывания на воле во время побега, но и то, что я видел, вызывало во мне какую-то грустную жалость… Серые, убогие провинции под черными хвостами заводов и роскошные, с потрясающей красоты природой центральные ее части, где просто хватало денег, чтобы заниматься дорогостоящим спасением природы, как я это понимаю, конечно…

Эскалатор поднял нас над огромным полем космодрома, где я сразу насчитал около двадцати звездолетов. Взлетное поле отделял прозрачный колпак, и поэтому грохота поднимающихся мощных кораблей не было слышно. А с вершины купола то и дело срывались небольшие, легкие, напоминающие спасательный бот, машины. Они поблескивали на солнце и на большой скорости исчезали вдали. Внизу, насколько хватало глаз, был лес… Лишь на горизонте поднималось несколько больших куполов, под которыми скрыты были большие заводы, как нам объяснил сопровождавший нас офицер спасательной службы. Он устало отвечал на мои вопросы и вел воздушный катер, спустившись почти к самым деревьям.

Немец, который был на Порше не в первый раз, раздраженно прервал его:

— Как вы нас нашли, лучше расскажи, друг? Разве можно отыскать разрезанный временем корабль?

Офицер усмехнулся. Он, взглянув в зеркало назад, где, развалившись на сиденье, полулежал Ганс, ответил:

— Да вы не первые в этом месте пытаетесь срезать путь… Зашли бы нормально, по-человечески через десятый квадрат и все было бы хорошо. Вам повезло, что ваша фура вышла прямиком на космодром и место ее входа в нашу галактику было определено сразу, а просчитать отклонение во времени — это уже рабочая ситуация… Я же говорю, вы не первые в том болоте плаваете. Это еще лучший вариант, вот если бы вас вынесло к Плеядам, то — извиняйте… Оттуда еще никто не возвращался.

— Здесь, на Порше, только люди живут…? — мой вопрос заставил их обоих замолчать.

Немец противно хихикнул. А офицер, сделав вид, что смотрит вправо за движением, задавил ухмылку.

— Откуда ты… — начал было он, но, откашлявшись, ответил, — аборигенов здесь много, но они не любят жить вместе с людьми… Дикие нравы, дикая религия… Но здесь полно всякого народа… Ты, наверное, и меня принимаешь за землянина? — спросил он, посмотрев на меня и сдвинув темные очки на лоб.

Мне стало нехорошо… Круглые глаза, без ресниц и бровей, уставились на меня недружелюбно, не мигая… Мне он напомнил моего ручного голубя, который жил у меня в детстве в больнице, а когда глаза офицера моргнули, на мгновение затянувшись тонкой пленкой, сходство усилилось…

— Извини… — коротко произнес я.

Только сейчас я понял, что и двигает он головой по-птичьи.

— Он у нас с приветом, — проскрипел с заднего сиденья Ганс, — не от мира сего… — подумав, видимо, что его все еще не поняли, он добавил, войдя во вкус, — дурачок!

Я не виноват, физические навыки нам отрабатывали до автоматизма, и когда, немец высунулся вперед со сладенькой ухмылкой, мой кулак приземлился в аккурат в наглый, бесцветный глаз… Поршеанский офицер искоса наблюдал за нами… А Ганс, обхватив меня толстенной ручищей за шею, прошипел:

— Лучше бы я тебя оставил в той дыре, поганец!

Сильный удар током оружия, висевшего на поясе поршеанина, а сейчас направленного на нас, отбросил меня и Ганса в разные стороны и лишил возможности двигаться.

— Лучший землянин — мертвый землянин… — процедил офицер, и круглые, немигающие глаза скрылись за темными очками. — Но вы мне нужны живыми…

5

С какого-то момента ощущение того, что это со мной уже происходило, наверное, когда на меня уставился птичий глаз поршеанина, стало надоедливо преследовать. Только Ганс нарушал эту картинку. Все остальное внезапно стало проступать очень отчетливо, и чем дальше мы удалялись в глубь планеты прочь от населенных мест, тем сильнее было это чувство.

Местное солнце тем временем постепенно садилось за горизонт, и посадку совершали мы уже в полной темноте.

Тело по-прежнему не слушалось, даже глаза были как приклеенные к месту водителя, и, наверное, даже по-прежнему удивленно пучились… Черт! Нас вытащили, как пару бревен и бросили в совершенно темном помещении.

6

… В карцере было холодно, я замерз и думал о том, что наших сейчас кормят овсянкой. Надо мной склонился врач и его круглый глаз без ресниц моргнул, на мгновение затянувшись пленкой…

Я проснулся. Вчерашний офицер брезгливо вглядывался в мое лицо. Стоны, раздавшиеся справа, заставили меня повернуть голову. Удалось мне это с трудом.

Ганса утрамбовывало двое… Он пытался как-то справиться с ними, но то, что они вытворяли своими четырехпалыми руками было настоящим искусством и через пару минут его спеленали как куклу.

— Этот? — голос, раздавшийся у самого уха, был неприятный и с резким акцентом.

Четырехпалая морщинистая рука щелкнула пальцами перед моим носом. Две пары рук подхватили меня и поставили на ноги.

Я оказался лицом к лицу с птичьим начальником.

Круглые в красных прожилках глаза старого вояки уставились на меня. То что, это был военный, сомневаться не приходилось. Выправка, взгляд, оружие…, почтительный вид его соплеменников… Точно, военный. Тут он проговорил:

— Это он, ты не ошибся, Граас… Только молод… Я думаю, это его клон. Так, что ли? Отвечай, или тебе придется отвечать перед Великим Советом земли Синай!

Я пожал плечами. Мне было совершенно все равно перед кем отвечать, а вот если меня признают клоном, то расправятся со мной очень быстро, и поэтому я ответил:

— Не понимаю, о чем вы… За что нас задержали? Представительство Земли на Порше будет нас разыскивать, — эти слова полезли из меня совершенно неожиданно, я встал, отставив в сторону ногу, и, откинув вызывающе голову, высокомерие так и распирало меня, когда я продолжил, — правительство Порша вероятно уже приняло меры по прочесыванию местности Синай…

Круглые пучеглазые глаза вояки выпучились еще больше, хотя казалось, что дальше некуда. Он зловредно поджал жесткую нижнюю губу, верхняя же у него переходила почти сразу в достаточно крупный нос. Он молчал.

— Какие требования выдвигает ваша террористическая организация? — продолжал удивлять всех, и себя в том числе, я.

Кто-то сзади поперхнулся, по-моему Ганс. Самому противно…

Старый вояка заговорил.

— Клон… Без сомнения… — выставив крючковатый, темный палец почти к самому моему носу, он сказал, — но если ты настаиваешь, я отдам тебя Совету… — он сделал многозначительную паузу, — как Лео Бага и тогда… мой народ растерзает тебя на куски… за то, что ты сделал с нами.

Последние слова его прозвучали в полной тишине. Говорить мне расхотелось… Дежавю пропало… Остался только я… И этот я наступил на мину, и теперь любое мое движение ведет только к гибели…

7

— Что… Не хочется подыхать за хозяина… а, клон? — круглые глаза приблизились вплотную к моим.

Постаравшись расслабить мышцы лица, я равнодушно взглянул на военного.

— Кто такой Лео Баг? Ты меня хочешь напугать, старик? Так я уже боюсь, что дальше? Или не боюсь, — надо подумать… Нет, похоже не боюсь, — глядя ему в глаза, я тихо говорил.

Время… мне было нужно время, пусть себе гадает — идиот я или прикидываюсь, а я подумаю…

А над чем я подумаю? Кем мне приятнее умирать — никому ненужным клоном или проклятым целым народом Лео Багом? Сложный вопрос…

— Слишком сложный вопрос… — проговорил я вслух, все также тихо. — Или я Лео Баг, но чтобы назваться им, мне нужно знать, кто такой Лео Баг, или я клон, но чтобы назваться клоном, нужно им быть, а клоны не имеют имени, они имеют номер, а я не знаю своего номера… А ты знаешь мой номер, старик? Нет, значит, у меня нет номера, у меня есть имя, это имя Том Бартон…

Насчет номера я не врал. У меня не было номера. На его месте счастливо красовался шрам. Понимая, что с номером меня обнаружат очень легко, я его вытравил первым делом еще на Земле.

Птичий начальник поморщился.

— Заткните ему рот! — пробурчал он. — Твоя болтовня не спасет тебя, клон… Все, что мне нужно, я вижу перед собой… Но ты умен, как твой хозяин, похож на него и пройдешь любую идентификацию, и что самое важное, ты, я думаю, ненавидишь его, как любой нормальный клон. Или ты сделаешь, то, что мы тебе предложим, и, скорее всего, обретешь собственное я, или тебя ждет бесславный конец.

Куда ни кинь, везде клин… Так по-моему. Тут сдохнешь, там сдохнешь… Да что ж такое-то… А так жить хочется. И вроде не мешал никому. Так вот нет же… Угораздило попасть на ту планету, где меня ненавидят под любым соусом. А выбор за мной оказывается.

— Я тебе уже сказал, что я Том Бартон… Но ты так долго и красиво говорил, что уже стало интересно, что же должен сделать этот несчастный клон подлеца Лео Бага? — сказал я, когда он замолчал.

— Спасти мой народ. — Старик закашлялся.

Он стоял по-прежнему очень близко. А мне нечего было ему сказать. Мне было все равно, что с его народом, и — с моим тоже. Мой народ меня создал и он же меня вычеркнул. Я был никто. Но зла во мне не было, не было и страха. Бояться — значило проявить эмоции, а это я делать не привык. Никогда и ни при каких условиях. Поэтому выход только один — сыграть свою игру…

— Нужно подумать, кем я хочу быть — клоном или Лео Багом? — наконец, ответил я, дождавшись пока прекратится его надсадный кашель.

Он кивнул.

— Время терпит… — просипел вояка.

В нем чувствовалась усталость, его прямая спина не согнулась, но он втянул голову в плечи и стал походить на старого, облезлого грифа.

Он опять щелкнул крючковатыми пальцами, и неподвижные до этого фигуры его помощников бесшумно скользнули к выходу. Старик пошел следом, а за ним двинулся наш офицер-оборотень.

Не успел я порадоваться, что нас оставили в покое, как офицер обернулся и, нащупав на стене неприметную выпуклость, ухмыльнулся. Тонкий, как нить, луч протянулся через всю комнату и уперся в мою грудь. Я попятился, — ничего, но луч тянулся за мной, я еще отступил… и посмотрел на оборотня, — я понял. Полученный внезапно удар током дал понять, что мне отмерили мое пространство и до связанного Ганса мне просто так не добраться.

Наконец, все ушли. Мы с немцем остались одни. Помещение было каменным, пустым, только в верхней части, на высоте примерно трех метров шли узкие окна, уж не знаю, чем они были заделаны, пластиком или стеклом, или еще чем-то, но свет они пропускали, из чего я заключил, что на Порше день.

9

Оглянувшись на немца, я искренне порадовался, что во рту у него торчит кляп. Но не развязали они его зря. Хотя, может быть они еще вернутся?

Я послонялся немного по своей камере и понял, что отмеряно мне немного. Луч следовал неотступно, и при малейшем уклонении от небольшого пространства метра два на два, случайно или неслучайно включившем в себя зловонную дырку в полу в углу комнаты, напоминал о себе довольно сильным ударом тока, от которого я поневоле трясся как паралитик. К Гансу я отправился сразу, честно намереваясь потерпеть, но, превысив допустимую границу прыжком метра на полтора сразу, я получил такой нокаут, что свалился и еле отполз на место. Скорчившись от боли и ожога, я закрыл глаза.

Мысли медленно сочились, не принося никакой радости. Я опять в клетке. Опять из-за него… Я вздрогнул.

Обрывок разговора вклинился в тишину пустого, с гулким эхом помещения. Не за стеной, не у двери… Здесь… Открыв глаза, я почувствовал тошноту, медленно выезжая из дежавю… Не успев ничего понять, я чувствовал осадок чужого раздражения.

Я был здесь раньше. И не в роли пленника. Где-то в глубине своего нутра я находил и местность под названием Синай. И народ, живущий здесь… Но я не видел себя.

Лежать на полу надоело, и я поднялся. Оглядевшись в который раз, я опять пришел к выводу, что отсюда не сбежишь… если тебе кто-нибудь не поможет. А кто мне здесь поможет? Ганс, который валяется в двух метрах от меня и, устав свирепо вращать глазищами, уснул? Кто может открыть мне эту дверь с той стороны?…

И в эту самую минуту замок щелкнул.

Раздались голоса. Они приближались.

Луч погас.

"Ну и ну… Это называется, — время терпит…", я решил, что пришли за моим ответом.

Но никто не входил.

Легкий вскрик долетел в приоткрытую дверь. Глухие удары во что-то мягкое…

Кое-как развязав ничего не понимающего немца, я пошел к двери, ожидая, что в любую минуту или войдут, или луч восстановится…

Но ничего не происходило… Душный, приторно-сладкий воздух проникал в щель…

Ни один звук больше не нарушал тишину.

И я понял, что такого больше случая не будет, и шагнул за дверь. Сзади меня подпихнул очухавшийся Ганс, и я как пробка выскочил на площадку перед нашей тюрьмой.

ААА!!! Гадство какое-то!!!

Высокие деревья, покрытые шапками багрово-красных цветов, нависали над нашей головой, расступаясь лишь для неширокого прохода, уходящего в гущу леса. Корни, сплетенные плотным ковром под ногами, глушили все звуки.

Четверо охранников птичьего начальника и он сам лежали перед нами. Понять, что мы влипли по самые уши, было нетрудно… Немец, чертыхаясь, перешагивая через трупы, стал уходить влево…

Но старик был жив… Он хрипел, пытаясь подняться.

Три шага отделяли меня от него. Его птичьи круглые глаза уставились, не мигая, когда я наклонился к нему. Он умирал.

— Граас… — прошептал он.

Хотел бы я знать, где этот гад.

— Его здесь нет, — ответил я.

Оставить старика умирать в одиночестве я не мог. С такими ранами взвалить его на плечо было равносильно тому, чтобы убить его собственными руками…

И тут вспышка бластера разнесла голову раненого. Наведенный на меня ствол оказался у моего глаза.

— Старик жутко хотел тебя видеть… — буркнул я, видя как за спиной неожиданно появившегося офицера старается подойти неслышно Ганс. Когда эта гора мышц встала на цыпочки, в какой-то момент я думал не выдержу и лопну от смеха… Но это не могло долго продолжаться… Уже через пару секунд Граас услышал и обернулся… И зря… Мало того, что Ганс уже был рядом, и его рука, которая по толщине была в два раза толще моей ноги, обрушилась на оборотня, но и я же не буду ковыряться в носу, когда мне приставили бластер к глазу… Убивать мы его не собирались, но оглушить пришлось, и бластер забрать…

Оглянувшись еще раз на залитую кровью дорогу, на убитых, мы уходили… Уходили молча… Вместе… Подчиняясь необходимости.

10

Дорога быстро превратилась в тропу. Густые кроны неизвестных деревьев с плотными, с острой кромкой листьев нависали низко. Душный аромат их багровых цветов действовал одуряюще.

Сначала бегом, потом быстрым шагом… Через час мы уже почти еле передвигали ногами. Пульсирующая головная боль вскоре стала вызывать галлюцинации. Меня преследовали жуткие видения среди белого дня… По тому как Ганс дернулся возле показавшегося на повороте неожиданно столба, я понял, что видения мучают не только меня.

Столб высотой метра полтора из красно-коричневого старого дерева стоял на обочине тропы. По нему вкруговую по спирали сверху вниз уходила надпись из знаков с обилием точек и палочек.

— Метка страны Синай… — глухо проговорил немец. — У них здесь нет границ. Они приходят, ставят метку и все… Считают, что это им принадлежит. Самое странное, что это дерево ничем почти нельзя удалить, только на месте ядерного взрыва их нет, так там ничего нет. Так по всей планете и торчат эти метки.

Деревья вокруг росли плотно, внизу ветвей почти не было. Ветви росли из вершины крон их и змеевидными плетями, покрытыми цветами и еще нераскрывшимися, кровавыми бутонами, спускались к земле. Корни, видно не вмещаясь уже под дерном, ползли по верху так, что идти было легко, как по пробке… Влажная жара и неподвижный воздух убивали всякое желание разговаривать, но болтун Ганс продолжал:

— А цветочки-то эти глюки вызывают, жрецы Синая их используют для обезболивания… Ты как? Глюк уже посетил? — хихикнул он, смахивая пот, текущий по лбу, по бровям.

— Да был тут один недавно… — буркнул я.

На этого балбеса невозможно было долго злиться. Его белобрысое, красное лицо располагало к себе. Он легко впадал в гнев, но также легко отходил и начинал доставать своими, как ему казалось, остроумными замечаниями.

Мы уже ушли от столба, когда я спросил в спину немцу:

— Ганс, за что так синайцы ненавидят Лео Бага?

Немец остановился и повернулся ко мне. Наморщив лоб, он мощно выдохнул, помолчал и только потом ответил:

— Да все просто… Эти деревца — хищники, а Синай им поклоняется. Народ считает, что дерево это, если его кормить как свинью, защитит их. Они же в лесах живут… А Баг принялся бороться со жрецами и с деревьями. Сейчас в пору цветения здесь тишина, а уже через месяцок эти уроды выйдут на охоту… Здесь все зашевелится, какая-то необычная смесь животного и растения, говорят. Так что, клон, я полностью поддерживаю Бага, который расчистил место под строительство атомными боеголовками и после биовосстановления явился сюда полным хозяином. А сейчас гребет деньги лопатой, сидя на Земле. Правда на этом перечень претензий поршеан к нему не заканчивается, есть кое-что посерьезней…

Он уже давно опять отвернулся и шел неторопливо впереди, продолжая разглагольствовать. Мне не было никакого дела до того, что Ганс поддерживает Лео Бага, больше удивил его рассказ…

— Но похоже, — немец вполоборота крикнул мне, — что Баг еще увел у синайцев и какую-то реликвию, когда разрушил их самый большой храм в Багуте.

— Что за реликвия? — буркнул я.

Разговаривать не хотелось. Начинало темнеть, а лесу не было видно конца.

— Ганс, ты хоть знаешь, куда мы идем? Что это за тропа? — сказал я погромче, потому что по-моему предыдущий мой вопрос он пропустил мимо ушей.

Ганс махнул рукой, и, не оборачиваясь, ответил:

— Все дороги Синая ведут к их храмам.

Я опешил.

— Так куда же ты прешься… Твою мать!!! Нас же поймают!

Ганс остановился. Солнце почти село и в лесу становилось все темнее. Шли мы уже почти три часа. Жара не спадала, а к вечеру стало совсем нестерпимой. Из леса парило как из печки. Стоял дикий звон каких-то насекомых. Немец быстро проговорил, приблизив ко мне потное лицо:

— А потому что, я знаю, что такое синайские леса… ночью… Здесь такие твари водятся! А в их храмах можно переночевать… Да не бойся, там обычно никого нет… Черт! Быстрее! Это летучка!

То, что он назвал летучкой, мне вначале показалось падающей веткой дерева, которая внезапно отделилась от темнеющих крон… Она падала прямо на нас, и в то, что это живое существо, я поверил, когда у ветви появились два крыла… Ужас шевельнул мои волосы, когда эта тварь повисла на шее Ганса, в одно мгновение обвив его плотными кольцами коричневого жесткого туловища и хлеща кожистыми крыльями немца по лицу.

Моя рука машинально метнулась к тому месту на теле этого ловкого сучка, где могла быть шея у обычной змеи… Все это заняло не более трех секунд, и существо безвольно повисло с переломленной шеей, а тошнотворное ощущение, что это уже было когда-то со мной, быстро отступало, столкнувшись с белобрысым лицом немца… который вдруг сильным толчком кулака мне в грудь, повалил меня на землю… И с тихим свистом там, где только что была моя голова, еще одна летучая тварь прочертила темную полосу в сумраке. Гибкое угловатое тело, похожее на палочника, только около метра длиной, прицепилось хвостом к ветке дерева и замерло, изогнувшись, в точности копируя соседнюю ветку. Крылья бесшумно сложились и слились с туловищем. Тварь замерла…

Тяжелый слоновий топот Ганса по пробковой тропе удалялся… Я, очертя голову, бросился за ним. Удушливый воздух благоухающих цветков, казалось, становился все сильнее… Летучки теперь мерещились везде… Каждая ветка, каждый торчащий сучок в сумерках заставляли вздрагивать… Темные проемы между деревьями одурманенный мозг наполнял шевелящейся живой массой…

Неожиданно топот немца стих… Не зная, что ждет меня впереди, я, спотыкаясь об узловатые корни, бежал из последних сил…

Тропа вдруг оборвалась и… уперлась в темнеющий мрачно дурманный лес.

Растерянно притормозив, обведя глазами полянку, я увидел, наконец, его…

Храм… Точнее стену от него…

На поляне стояла стена. Бревенчатая. В один этаж. Толщиной в одно знакомого красно-коричневого цвета бревно. Развернутая ко мне вполоборота. С крышей. С дверью. Дверь была открыта… Ганс, привалившись к дверному косяку, расслаблено прикуривал, посматривая на меня сквозь медленно, с наслаждением выпущенный дым, а за ним, в дверном проеме… был не лес…

11

Неуверенно коснувшись теплого дерева, я протолкнулся мимо ухмыляющегося Ганса и вошел… или вышел… потому как странно входить в дверь, за которой не видишь дома…

А дома и не было.

Была стена с дверью, в которую я вошел, и огромный пол… Все это висело в воздухе, переливающемся совершенно сумасшедшими, закатными красками. И не было конца полу, и не ясно было, есть ли еще стены у этого безумного помещения, потому что все терялось в воздухе, словно он был не прозрачен.

Я, не раздумывая, шагнул к тому месту, дальше которого ничего не было видно, кроме переливов пространства.

— Не советую… — проговорил за спиной женский голос.

Меня как ошпарило. Откуда… Резко обернувшись, я увидел, как мимо немца, также как я минуту назад, протолкнулась невысокая, худенькая девушка, бросившая обезглавленную летучку на пол и выпнула ее за дверь.

— Если ты не знаешь, что там… — продолжила она, и было непонятно, толи она спросила меня об этом, толи не сомневается в этом.

Я пожал плечами, но промолчал… продолжая разглядывать ее. Смотреть на нее было одно удовольствие. Темные волосы, стянутые хвостом, тяжело падали на спину, большие глаза ее, прищурившись, приглядывались к нам. Одета она была в форменный комбинезон, принятый во многих космопортах объединенной галактики. Рукава его были отстегнуты, открывая загорелые красивые руки. У нее не было больше никаких вещей кроме еще форменной куртки, повязанной на поясе.

— Что же делает Далайя Рив здесь совсем одна и в такое время, когда никто на Порше не сунется в эти проклятые леса?! — наконец, произнес молчавший до сих пор Ганс.

Он по-прежнему стоял у дверей, только теперь уже скрестив руки на груди.

— Значит, — узнал? — бросила в полголоса девушка.

— Кто же не знает тебя? — и, посмотрев на меня, Ганс насмешливо продолжил. — Далайя Рив — защитница коренного населения Порша от экспансии землян — собственной персоной. Кстати, ты вчера видел ее мамашу… бортовой медик на спасательном корабле… Та самая, которая тебя узнала…

Его голос становился все противнее.

— Заткнись… — зло бросил я, — ну, ошибся человек…

Далайя криво усмехнулась, внезапно помрачнев. Она отвернулась, уставившись в переливающуюся пустоту, никак не ответив на выпад Ганса.

После душного леса с нависающими над головой ветвями это пустое помещение вызывало во мне странное ощущение подавленности. Здесь было что-то непонятное. Что за странный храм, чему здесь поклоняются и как?

Ганс в присутствии Далайи заметно притих. Собственно, незаметно было особенной застенчивости в его поведении, но и разговаривать ему по-видимому не хотелось. Он улегся прямо на пол, и, вытянувшись во весь свой не малый рост, молчал, как рыба.

Встретившись со мной глазами, он отчетливо произнес:

— Ждем. Утра.

Я по-прежнему стоял у самого края непонятной среды, продолжая удерживать в поле зрения девчонку и Ганса. Вновь тошнотворное чувство вторичности происходящего подкатило к горлу… Что самое странное эта самая Рив вплыла туда беззастенчиво и, оказавшись маленькой девочкой у меня на руках, заплакала так горько, что мое клоновское сердце затрепыхалось по-идиотски от нежности… Мне это видение почему-то не понравилось, и когда я, сфокусировав взгляд, наконец, раздраженно выбрался из картинки, Далайя удивленно на меня посмотрела. Это была она… та самая, от взгляда которой мне захотелось сделать какую-нибудь глупость… Я отвернулся.

12

Отвернувшись и оказавшись нос к носу с непонятно чем, которое переливалось у меня перед глазами перламутровыми подтеками, я раздраженно, засунув руки в карманы, стал рассматривать эту дрянь…

— Что это, Далайя? — обернувшись, проговорил я негромко, надеясь, что Ганс не услышит в своем углу и не встрянет.

Девушка сидела на полу и, откинув голову, наблюдала за мной.

— Другое время… — ответила она коротко.

Надо же… другое время… коротко и ясно… Ничего лишнего… И ничего понятного… Я пожал плечами.

Она усмехнулась.

— Ваш корабль разрезало. Почему? Другое время… — Она, прищурившись своими красивыми в пушистых ресницах глазами, явно издевалась надо мной.

Это становилось забавным. Обо мне все всё знают.

— Что здесь происходит со временем, Далайя? — терпеливо спросил я, опасаясь, что она перестанет отвечать. — Так было всегда? Эти храмы — это временные переходы или что это такое? — меня опять понесло, эти слова не мог говорить я — клон.

Все тот же прищуренный взгляд сверлил меня, словно хотел пробуравить насквозь.

Неожиданно слева, со стороны завихрений времени, если верить девчонке, повеяло холодком. Ветерок был несильный, и я попытался не обратить на него внимания, если бы не Далайя… Ее лицо напряглось. Оторвавшись от стены, она смотрела… Оборачиваясь, я уже понял, что что-то огромное появляется возле меня…

13

Выступ здания из красно-бурого камня почти оттолкнул меня, появившись из плавающей, непрозрачной массы.

В арочной нише в стене здания, повисшей над пропастью, сидело двое. Они не обращали на нас никакого внимания. Их птичьи глаза говорили об их поршеанском происхождении. Грубый красный камень низкого арочного перекрытия накладывал тяжелые тени на их и так не очень светлые лица. Ниша, обрывавшаяся в пропасть, была не огорожена ничем, но беседующих это, казалось, ничуть не беспокоило. Взгляд одного поршеанина был устремлен вдаль, что-то еще не открывшееся моим глазам притягивало его взор, а второй — помоложе, смотрел, напротив, на своего собеседника.

— Отойди… — тихо, но тоном приказа проговорила Далайя. — Может в воронку затянуть…

Я стал отходить вглубь комнаты, когда молодой собеседник вдруг подошел к краю своеобразного балкона и расправил одним движением то, что я сначала принял за плащ, — крылья! Очень большие, сложенные они касались каменного пола, покрытые коричневым толи пухом, толи перьями, они без особых усилий подняли его сухое, мускулистое тело, открыв взгляду висевший вдоль него короткий меч в плетеных словно из толстой веревки ножнах… Все это пронеслось передо мной в одно мгновение, отчетливо врезавшись в память…

На горизонте, там, куда стремительно стал он удаляться, все отчетливей прорисовывался мир, усеянный красными скалами со множеством ниш. Вся возникшая картинка будто текла потихоньку, и в какой-то момент выступ здания, вписавшегося в нашу комнату и в наше время, выбрался из нее… Здание вдруг пошло помехами как на экране… Его стало стягивать словно полотно в одну точку… Появился тихий звук, похожий на свист, и изображение стремительно стало закручиваться в спираль, ввинчиваясь в пространство и всасывая воздух в себя…

Я уже стоял возле Далайи, когда поток свистящего воздуха зацепил нас, обдав вихрем холодного ветра, но уже через секунду это пространство исчезло из поля зрения, оставив после себя стекать подтеки густых красок этого мира в мерцающей перламутром пустоте.

14

— У поршеан были крылья? — спросил я в наступившей тишине, сев на пол возле девушки.

Далайя молчала.

— Были, были… — ответил за нее Ганс, приподнявшийся на локте и явно желавший поболтать. — Лео Баг первым делом этим и занялся…

Девушка вздохнула.

— Ты же видел сам… — Говорила она с неохотой.

Голос у нее был не из тех сладких голосов, что ласкают слух, он был даже чуть хрипловат. Она говорила очень серьезно, без тени кокетства или наигранности.

— Лео Баг — мой отец… — продолжила она.

Да что же это такое-то, опять он! Ну и кто она мне после этого… дочь… сестра…?…

— … он принялся истреблять коренных жителей планеты, приняв их или желая, чтобы так думали все, за мутировавших птиц… Поршеане отчаянно сопротивлялись, Пятилетняя война закончилась страшной бойней высадившихся землян и поршеан в Багуте, а потом звездолеты поднялись, и собравшиеся огромные силы поршеан накрыл атомный взрыв… После этого, когда земляне вернулись уже после биологического восстановления планеты, крылатых поршеан больше они не увидели… Их просто не стало… Хотя ходит красивая легенда, что они вернутся когда-нибудь… — Далайя говорила, откинув голову на стену и закрыв глаза.

В приоткрытую дверь доносились отрывистые звуки просыпающегося леса, густой туман сочился в дверной проем. Стало слышно в тишине звук падающих где-то капель воды… Я, бросив на замолчавшую девушку взгляд, увидел, что она смотрит на меня. Не в силах оторваться от этих огромных, темных глаз, я вздрогнул, когда она тихо сказала:

— А ты красивый… Как отец на фотографии… В молодости…

Все!!! Полный звездец!!! Как говорил покойный Олдеман… Я отвернулся. Вспомнилось дурацкое дежавю, где она расплакалась у меня на плече как маленькая девочка, похоже, во мне заговорили воспоминания папаши… Да, не хочу я ей быть папашей… Да у меня и руки к ней тянутся не по-отцовски! Бред! Бред! Бред!

15

— Очуметь! — с издевкой буркнул я ей и отвернулся.

Создавая клонов, никто и не задумывался, а что же будет, если эти несчастные вдруг начнут жить в обществе. Такого просто не могло быть по определению, никто же не спрашивает, какие проблемы у свиньи или коровы, это просто мясо… Вот и я — просто клон… Мне запрещено иметь душу, родителей, воспоминания о детстве…, за меня уже завели детей, прожили жизнь… А может я бы ее не так прожил!

Усталость брала свое. Уронив голову на руки, я закрыл глаза. Услужливое сознание тут же предложило мне вспомнить лица убитых поршеан… Я открыл глаза… Лучше уж видеть похрапывающего Ганса, растянувшегося в полный рост в метре от меня с Далайей. Странная вообще-то сцена получилась… Кто-то, а теперь понятно, что Граас, убивает старого вояку с его свитой, открывает нам дверь, и вот они мы, нарисовались — не сотрешь! Готовые убийцы! Банальная борьба за власть?

Рука Далайи легла мне на колено… Ну, что еще хочет малышка от своего папочки?!

— Я видела, что вы не убивали Мерва и его свиту, — очень тихо, явно не желая, чтобы немец слышал ее, сказала она, — я была там.

До меня не сразу дошел смысл сказанного.

— Тогда зачем ты идешь по нашему следу? — наконец, спросил я. — Или — простое человеческое желание сдать сбежавшего клона с потрохами? Чтоб долго не мучился бедный?

— Я не иду по вашему следу, я вынуждена тоже бежать, — перебила она меня нетерпеливо, — похоже, Граас не знал, что в свите будут посторонние, да и саби Мерв прикрыл меня, и я успела спрятаться… — голос Далайи дрогнул. — Все знали о готовящемся перевороте, но он не хотел верить.

Теперь я молчал. Пусть говорит… Слушать ее было одно удовольствие… Ее маленькая ручка по-прежнему лежала на моем колене и даже один раз стукнула по нему крепко сжатым кулачком…

— Граас тоже был саби, никто не мог предположить, что он, принадлежа к такому высокому сословию, опустится до заговора…

Все это распрекрасно, вот только причем здесь мы с Гансом?

— Ваше появление в Багуте, я думаю, только ускорило ход вещей, потому что, подставив вас, настоящих убийц искать не стали бы…

— Не стали бы? — Встрепенулся я, отвлекшись от забавной ручки, которая мелькала перед моим носом. — Значит, теперь будут искать?

— Теперь будут, — буркнула она, словно мой голос, прозвучавший неожиданно, спугнул ее. — Будут, потому что я видела все…

Да она просто недовольна, что ее прервали.

— Ты имеешь возможность повлиять на ход вещей? — насмешливо протянул я. — Ты входишь в состав вождей племени?

— Не смей думать о поршеанах, как о тупоголовых, неразвитых аборигенах, бегающих с бубном вокруг костра!

От ее выкрика в защиту угнетенных Порша немец зашевелился.

— Сейчас этот абориген проснется, — пробормотал я.

Но нет, Ганс развернулся на другой бок и захрапел еще крепче.

— Ну, что они неразвитые, никто и не говорит… Старичок-то был не дурачок… К тому же, как ты говоришь — саби? — закинул вновь удочку я, в надежде, что Далайя опять разговорится.

Она хмыкнула.

— Только не думай, что я поверю, будто ты знаешь, кто такие саби, — но взглянув на меня в темноте — мерцающее перламутром пространство сейчас было цвета мокрого асфальта и не очень-то освещало небольшое помещение храма, — хотя папочкино великое прошлое, — с издевкой проговорила она, — может в тебе всплывать время от времени, видимо, — и вновь хмыкнула.

Я, великодушно отбросив сомнительный комплимент в адрес хозяина, кивнул головой, промолчав. Пусть говорит…

— Саби плывут в лодке по реке времени, — проговорила Далайя, — а карайи ждут их на берегу… Так записано в книге храма в Багуте, которая исчезла после пятилетней войны. — Девушка повернулась ко мне. — Это означает, что саби могут войти в это пространство, — она кивнула в сторону переливающегося мерцания, по которому теперь ползли почти черные подтеки густой массы, — а карайи, все остальные кроме саби, не могут, они должны ждать и служить саби…

— А то, что саби — простые жрецы, никому не приходило в голову? — Шепотом спросил я. И тут же пожалел — слишком грубо. — Ну-у, это же так просто — саби выгодно, чтобы им служили…

— Нет! Ты просто самонадеянный болван! — Теперь она стукнула по своей коленке, и я понял, что доверие ко мне ее хозяйки подорвано. — Ты надеешься, что никто не пробовал попасть во временные сдвиги?! Ты сам недавно оттуда, что — понравилось?

Далайя наклонилась, вглядываясь в темноте в мое лицо, и ничего, похоже, не видя, приблизилась очень близко. А ведь она знает, что, когда так делают, то могут совсем нечаянно поцеловать, и все равно так делает… Или очень простая, или открытая и смелая, и знает, что может дать отпор…

— Не понравилось, — наконец, проговорил я, — ты хочешь сказать, что саби может войти в это пространство прямо здесь, например?

Далайя молча кивнула и опять села прямо, откинувшись на стену.

— Могут… — сказала она, — я видела много раз, как саби Мерв входил в храм, и через некоторое время появлялась лодка… Оттуда…

Она кивнула головой, задумчиво глядя на накатывающие размеренно на нас волны постоянно меняющейся массы. Сейчас это было свинцовое море, и веяло от него холодом. Свет занимающегося рассвета, сочившийся сквозь дверь, бороздил его мрачную поверхность слабой, избитой рябью дорожкой. Голова моя становилась все тяжелее, веки слипались, в какой-то момент я отключился и резко клюнул носом вперед. Открыв глаза и покосившись на девушку, я увидел в утренних сумерках, что она спит, по-прежнему откинувшись на стену и потихоньку сползая вниз. "Спать…", буркнул я сам себе и тут же отключился.

16

… Окно запотело. Мне ничего не видно. Я провожу ладонью по холодному толстому стеклу и вглядываюсь в сумерки. Я жду. Я в Багуте, это мой дом и сюда должны придти. Мерв обещал, значит, придет. Идут. Слуга их ведет. Черт, забыл, он же не слуга, — поршеане не служат, они помогают. Их не интересуют деньги. Они верят. Верят в то, что получат титул саби и уйдут из этой жизни. А куда спрашивается, они уйдут? Нет, они не собирались покончить с собой, они собирались куда-то уйти. Эти их странные храмы. Сколько раз я пытался узнать, что там творится, но Мерв пока отмалчивается. Может быть сегодня за рюмкой ликера? Он его любит до смешного. Смакует, зажмуривая от удовольствия глаза.

— Вечер пришел, — произнес Мерв, входя в большую комнату с двумя широкими окнами без штор.

Да, это приветствие. Он просто готовит заранее фразу, отвлеченную от своих и чужих проблем. Навязывать проблемы, это не есть хорошо по-поршеански, поэтому чаще всего это фразы о природе.

— Да, Мерв, но холодно, — отвечаю я.

В его глазах вспыхивают огоньки, увидел ликер. Приходится хранить особо этот божественный напиток, от него у старейшины Мерва развязывается язык. Мерв не стар по местным меркам, ему всего восемьдесят три года. И год у них длиннее, и сутки — пятьдесят четыре часа. И эта свистопляска со временем.

— Мерв, сегодня холодно. Однако лето… Так всегда бывает?

Темные губы старейшины вытянулись трубочкой и причмокнули. Глаза смотрели на меня сквозь узкие щелки прищуренных век. Он кивнул.

— Так всегда бывает. Перед началом охоты сальвы… — проговорил он.

Опять повисла тишина. Сальва — это их симпатяги-деревья, которые после цветения выходят на охоту. И тогда держись все живое, попавшее в благоухающий дурманом лес. Такой необычный симбиоз здесь был не единственным, поршеане имели в наличии множество птичьих признаков, вплоть до крыльев.

— У нас на Земле растения не ведут столь хищный образ жизни… — проговорил я.

Мерв опять кивнул головой.

— У вас также нет крыльев. А у нас еще встречаются представители гордого народа бастов, у которых они есть. — Ответил старейшина.

— Да, Мерв, я видел их… Но, где же они живут? Уже сколько времени я нахожусь на Порше…

— Времени, — перебил меня Мерв, что было признаком его внезапного раздражения и сигналом к окончанию разговора, — что вы знаете о времени?! Страна Бастов находится около пятисот лет назад отсюда! Тебе это говорит о чем-то? — Он высокомерно на меня посмотрел.

Я промолчал. Любой мой ответ сейчас привел бы к окончанию разговора, а так я, пораженный его ответом, сижу, открыв рот… Может будет и продолжение… Что, зря что ли я ему ликер подливаю?

— Вам никогда туда не добраться… — действительно вновь заговорил поршеанин.

— Пятьсот лет отсюда… Звучит замечательно… Еще ни разу не слышал такой оценки расстояния… Мерв, ваша планета, наверное, самая необычная из всех, что я встречал или слышал! — Фу, меня понесло.

Ну, а что делать? Планетка престраннейшая, богатейшая, народ воюет тихонько с собственным прошлым, которое не позволяет вмешиваться в себя потомкам, и, похоже, в наличии есть машина времени…

Однако, Мерв встал.

— Мне пора, землянин. — Он смотрел своими птичьими глазами на меня изучающе. — Да, будет ночь твоя спокойна…

Я слышал, как через некоторое время за ним закрылась дверь. Зачем он приходит? Раз в три дня он появлялся в одно и то же время вот уже несколько месяцев подряд, и если раньше мне казалось, что я его прощупываю, а он налаживает хорошие отношения с представителем землян, то сегодня я убедился, что и меня изучают. Аборигены-то что-то замышляют…

— Утро наступило, а он мне спокойной ночи желает!!! — вопль Ганса заставил меня выбраться из дебрей воспоминаний не из моей жизни, из жизни, которую кто-то за меня проживает, а я иду по его следам…

17

В открытую дверь в стене, отделяющую нас от леса, видно было, что уже даже не утро… Скорее полдень. Тянуло холодом… А пространство справа не хотело просыпаться. Оно по-прежнему цвета мокрого асфальта, было сумрачно, поэтому мы видимо и проспали долго.

— Девчонка-то слиняла! — продолжал кричать немец, наклонившись надо мной и, видимо, в темноте не видя, что я давно смотрю на него.

— Что ты орешь, я не глухой?! — Буркнул я. — В конце концов, что без нее не выберемся?

Ганс отшатнулся и хохотнул. Потом пожал плечами.

— Да плевать… Только жрать нечего, поэтому выходим сразу… — проговорил он, повернувшись ко мне спиной.

Нечего, так нечего… Сразу, так сразу… Начав вставать, я остановился. Справа, поморщившись, на меня смотрела Далайя.

— Кому ты веришь? — проговорила она.

Ганс оглушительно заржал. Он был доволен шуткой.

— А идти нельзя… — Далайя потянулась и вновь привалилась к стене. — Холодно… Сальва начинает охотиться… Если не хотим превратиться в кожаный мешок с костями, придется сидеть здесь…

— Так… Что? Уже…?! — Ганс опять приблизил свое белобрысое лицо к нам очень близко.

— Да… Идет пятая канелла грая… — девушка спокойно смотрела на него, на фоне светлого пятна приоткрытой двери нам было его очень хорошо видно, а он изо всех сил выпучивал глаза, пытаясь нас рассмотреть.

Я рассмеялся.

— Ганс… А по мне так, что каннела, что грай — один черт, только вот холодно — значит сальва выходит на охоту… — сказал и замолчал.

И все молчали. Ганс присел на корточки возле нас, сложив руки на коленях, и Далайя в недоумении повернулась ко мне. Я опять сморозил то, что не мог знать я. Сон внезапно вспомнился до мельчайших подробностей. Перед глазами встали запотевшие окна, и Мерв проговорил:

— Так всегда бывает. Перед началом охоты сальвы…

Я повернулся к Далайе. Ее глаза с интересом наблюдали за мной. Ждет. Объяснения. А что тут можно сказать…

— Ну да… клон я… — разозлился я. — Есть еще вопросы? Вот, сплю и вижу, что твой папаша вытворял здесь на Порше! Достало уже все это! А дядюшка Мерв просветил его, значит меня, что холодно всегда перед началом охоты сальвы!!!

Я вскочил и забегал по помещению. Вскочил я еще и от холода. Зло ударив по двери, чтобы закрыть ее, разозлился еще больше, увидев, что она не закрывается.

Ганс встал и, проговорив:

— Что задергался из-за всякой ерунды?

Взявшись за дверь, он стал закрывать ее, но дверь не поддавалась. Тогда он приоткрыл ее, чтобы выяснить, в чем дело…

— Не делай этого!!! — вскрикнула Далайя.

Ганс отшатнулся. Толстая ветвь дерева, растущего рядом со входом в храм, лежала, протянувшись метра на два, на пороге. Она точно живая дрогнула и, взметнувшись вверх, замерла на уровне лица Ганса. Щупальца-присоски раскрылись и закрылись. Медленно дерево оттянуло ветвь, и она вновь замерла на земле. Немец быстро закрыл дверь и выругался.

— Не могу привыкнуть к ним… Твари…

Его челюсть отвисла… И было отчего… Я стоял напротив него с автоматом.

18

Похоже, в этом храме мне совсем башню сорвало, потому что, когда ветка уставилась на нас своими присосками, я со словами:

— Пора с этим кончать!!!

Бросился к стене и, нащупав еле уловимую выпуклость, нажал на нее. Распахнулся люк, где я из десятка выключателей и нескольких видов оружия выбрал по одному. В результате зажегся свет, а автомат оказался у меня в руках.

— А папаша знал гораздо больше, чем я думала, — проговорила озадаченно Далайя, разглядывая мою воинственную позу.

Опустив оружие, Ганс при этом заметно расслабился, я уставился на небольшую кнопочку. Собственно кнопочек и рубильничков было не мало, возле каждого был миленький значок. Так вот этот значок, с рисунком толи зернышка, толи пироги, тянул меня как магнит. Мне стало казаться, что нажать эту кнопочку было мечтой не только моей жизни, что мне всю жизнь не давали это сделать, и вот теперь каждая клетка хозяйского нутра вопила: нажми кнопочку-у-у!!! Я и нажал. Шепот Далайи заставил меня обернуться.

— Ты — саби… Отец был посвященный!

В зардевшейся будто рассветом, который мог быть отблеском рассвета неизвестно какой эпохи, перламутровой массе появилось… нечто… напоминающее лодку. Обычную подводную лодку, которая направлялась к нам сквозь лижущие ее волны временного пространства. Из чего же она должна была быть сделана, чтобы ее не разрезало в этом водовороте?

Лодка подошла, упав словно бревно на пол храма, кормой оставаясь в опасной зоне. В ее корпусе что-то страшно заскрипело, заухало, и в корме показалось отверстие.

Мы переглянулись. А куда собственно нам плыть?

— Ну… Сколько вас ждать? — прогудел голос из глубины лодки.

Я шагнул первым.

Забраться внутрь — дело нехитрое.

И тут дверь со скрежетом за мной закрылась.

А передо мной стоял я.

19

— Я знал, что ты повторишь мой путь… — проговорил мой двойник, вглядываясь в меня в полусумраке тесного помещения — только Мерв чуть все не испортил. Он мне простить не может, что я не пускаю их в Страну Бастов. Он пытался меня заставить отдать это замечательное создание… Машина времени! Мерв и Страну Бастов взорвал бы, война между ними к этому и шла!!! Ты мне не веришь, парень? Вот и Далайя мне не верит…

Лео Баг развернулся ко мне спиной и, сгорбившись, шел по узкому коридору. На последних словах он похлопал по корпусу лодки и взглянул на меня.

— Ну, что застрял?! За Далайю не беспокойся, — с ней все будет хорошо! — Он заметно старался держаться от меня подальше. И все время шел вперед. — Иди… Здесь и поговорим…

А я понимал только одно. Незачем хозяину так мило беседовать с созданным им самим же для продолжения своей драгоценной жизни клоном. Ничего хорошего не могло выйти из этой беседы… Только неужели это произойдет прямо здесь, на этой лодке времени? Значит, он здесь не один… Кто-то же должен выполнить операцию… Но автомат в моей руке никуда не делся, я так и влез в лодку с ним… Сколько я прожил в конце концов — два года… разве можно те двадцать лет считать жизнью?

Я не двинулся с места ни на шаг, глядя вслед удаляющемуся Багу… Сколько их там?

А вот этого я не ожидал, это удар в спину, люди…

Из двери, в которую только что скрылся Баг, вышла… офицер-врач… и глаза Далайи, только усталые-усталые, такие, какие я бы очень любил, когда она стала бы старше, взглянули на меня…

— Зачем ты сюда приехал, парень? — произнесла тихо женщина.

20

Лео Баг взглянул на себя в зеркало. Все как обычно. Он у себя дома в Багуте, пятьсот лет назад, а значит, в стране Бастов… Вроде все обычно, но нет… Закрыл глаза и тряхнул головой. Ирма наблюдала за ним.

— С тобой все в порядке? — спросила она, вздохнув.

Операция месяц назад прошла успешно. Да и не могло быть иначе. Лео как всегда все отлично продумал. Как всегда жаль клона, этот был очень хорош, откуда-то в нем взялась та самая, детсткость что ли, Лео, которая всегда так притягивала Ирму…

Лео медленно повернулся к ней.

— Какие у тебя глаза, Ирма… Ты не поверишь, И, вчера вечером я написал воспоминания… воспоминания моего клона…

Загрузка...