Сцены из жизни дознавателя Шишкина

Сюжет 20. И как такое может быть⁈

19–20 января 2016, вторник-среда

КЛАЦ!

За окном Валериного дома в Бубенцах пасмурно, серенький январский денёк идёт на убыль. Подмораживает. Немного вьюжит. Обычная погода на Псковщине в это время года, зима же.

Сам Валера стоит посередине кухни одетый в старенький, ещё с юности, но очень удобный синий шерстяной спортивный костюм с тремя белыми полосочками на рукавах и воротничке «олимпийки», а в руках у него трость. Чёрная лакированная трость с серебряным набалдашником в виде головы пуделя. Великолепное изделие старого мастера-галантерейщика. Сейчас такие не делают. Не для кого. Разве что в качестве реквизита для кино и театральных постановок… вместе с цилиндрами, сюртуками, жилетами, панталонами и сорочками «отцеубийцами».

— Деда, а-ну скажи… — Валера внимательно смотрит за окно и переводит взгляд на деда Илью, который у окна в удобном кресле с накинутым на плечи пледом и подушкой под пятой точкой, читает книгу.

Книга эта, Валера знает, очень интересная. Называется «Евангелие от Ильи. Петля гистерезиса» авторства Ильи Варшавского, выпущенная в 1968 году. Валера хорошо помнит сюжет, зачитывался этой книгой в детстве… Из светлого коммунистического будущего, в котором возможны путешествия во времени, в тёмное прошлое, а именно в Иудею начала нашей эры, отправляется в отпуск на 5 дней историк Леонтий Кондратьевич Курочкин, чтобы доказать коллегам, что Иисус Христос никогда не существовал. Доказал… как ему кажется. Только ровно наоборот. И как это тогда советская цензура пропустила? Чистейшая же популяризация Нового Завета!

— … ты когда листок с календаря срывал сегодня?

— Так утром… как встал, — дед Илья недоумённо смотрит на Валеру.

— А я где в это время был?

— Так спал же ещё… тихо у тебя было. Я и не стал будить… отпуск же. Один позавтракал.

— И что, сегодня у нас среда, двадцатое? — недоверчиво улыбается Валера.

— Ну так да, среда… А вчера вторник был… ты к обеду приехал. И чего? — не поймёт в чём подвох дед Илья.

И Валера быстро выбегает из кухни…

КЛАЦ!

За окном солнышко, редкий гость на Псковщине в январе. Ни ветерка. Чуть подтаявшие лужицы на прочищенной трактором дороге сияют так, что больно на них смотреть. «Бриллиантовые дороги», как у Nautilus pompilius, любимой группы Валеры, а-ха-ха!

Дед Илья сидит на кухне у окна в удобном кресле с накинутым на плечи пледом и подушкой под пятой точкой, читает книгу. На стене кухни висит отрывной календарь «Садовод»-2016. Дед Илья других календарей не признаёт, сколько их Валера ему не привозил. На календаре дата — 19 января 2016 года, вторник.

— Работает! — удовлетворённо восклицает Валера, а дед Илья вскидывает на него отрешённый взгляд и перелистывает страницу переводной книги Майкла Муркока «Сё человек» (1969).

И эту книгу Валера хорошо помнит. В ней поразительная история некого Карла Глогауэра, человека и фантазёра, и фантазии которого во многом связаны с символикой христианства. И он решает отправиться на машине времени в год казни Иисуса Христа, чтобы встретиться со Спасителем. Но в реальной истории… Христа нет! И Глогауэр начинает его поиски. Метания Карла, странные речи, поиски «Царя Иудейского» в итоге приводят к тому, что Глогауэр заменяет собой Христа, заканчивая свою жизнь на Голгофе… Тоже кстати вполне себе популяризация.

Видимо такая метаморфоза происходит со всеми книгами, отрицающими существование или очерняющими Иисуса Христа.

— А потому что не надо никаких точек зрения. Просто Иисус существовал и больше ничего. И доказательств никаких не требуется, — так кажется говорит двум советским литераторам один профессор на Патриарших прудах.

Он высокого роста. С левой стороны какого-то кривого рта — платиновые коронки, а с правой — золотые. В дорогом сером костюме и в туфлях в цвет. В сером берете, лихо заломленном на ухо. По виду лет сорока с лишним. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, а левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой.

Узнали?

И подмышкой этот профессор носит… Да, именно… лакированную трость с набалдашником в виде головы пуделя.

В комнате Валеры рабочий беспорядок. Но это только так кажется на первый взгляд.

На столе работает небольшой ноутбук с подключенным Интернетом из пальчикового модема и присоединенным к нему дешёвеньким китайским блоком «принтер-сканер». Рядом стоит барельеф Танцора. На аккуратно застеленной кровати лежит уже извлечённая из него та самая трость с серебряным набалдашником в виде головы пуделя. А на прикроватной тумбочке стоит сосуд с вязкопластичной субстанцией.

И везде… на столе, на полу… бумаги стопочками. Как старинные, так и вполне современные, из магазинной пачки формата А4. Бумаги не разбросаны, а уложены и продолжают укладываться в порядке, известном только самому Валере.

Он работает как приехал… монотонно, но результативно.

Засовывает старинный лист в сканер и через некоторое время вынимает из принтера его перевод со старофранцузского. Заранее скачанная и настроенная программа распознавания и перевода текста работает вполне сносно. Не сказать, что прямо всё переводится на литературный русский язык, но общий смысл понять можно.

Управление тростью

Так Валера в первом приближении, но уже понимает как управлять тростью. Действительно, это относительно просто. Как бы сейчас сказали, интерфейс у гаджета элементарный и интуитивно понятный.

Удар тростью в пол — включено. Глаза пуделя, крупные изумруды, начинают немного светиться. Человек несведущий не поймёт что это подсветка. Ещё один удар — выключено. Подсветка изумрудов гаснет.

Ручкой управления «машины времени» служит набалдашник трости — голова пуделя. Что-то, типа, джойстика. Нос пуделя — вперед, уши — влево/вправо, затылок — назад.

Всё управляется щелчками и с некоторым усилием. Случайно щёлкнуть не получится. «Защита от дурака», так бы сейчас сказали, а-ха-ха!

Щелчки вперёд и назад — это перемещения во времени. Так, щёлкнул один раз вперёд и сразу отпустил, оказался в завтрашнем дне. Меньше чем на день (одиночный щелчок) трость не понимает. А если нажать и держать палец не отпуская, сначала будут щёлкать дни, потом, ускоряясь, месяцы, а потом и годы. Если назад и держать, прибудешь в исходное время не боясь промахнуться. В прошлое машина не ездит и будет щёлкать на одном месте, без перемещения.

Щелчки влево и вправо — это уже география, перемещения в пространстве. Один щелчок равен 108 км. Или как написано в первоисточнике — 24 лье. Причём этот режим работает даже без перемещения во времени. А это значит, что если правильно развернуть трость с учетом направления на желаемую точку по прямой, то из Бубенцов домой можно попасть в четыре щелчка. Ну видимо не совсем домой, а в точку с расстоянием 432 км по прямой, т.е. где-то рядом. И сразу вопросы — а вдруг эта точка окажется на крыше дома? Или в воде канала? Видимо как-то это предусмотрено и будет описано дальше?

Но пока никаких пояснений по этому поводу в бумагах нет, как нет и рисок, пометок и цифр на самой трости. Поэтому видимо нужно будет приноравливаться — смотреть по карте, пробовать и тренироваться. Кроме того, набалдашник может щёлкать влево и вправо вокруг своей оси. Но до пояснений и этого режима Валера ещё не доходит.

Работа у Валеры долгая и он не торопится. Пока засунет лист в сканер, пока прочитает перевод с маркером в руках и отмечая самое важное, пока уложит листы в свои стопочки… Лист за листом. Принтер гремит всеми своими шестерёнками, того и гляди развалится… Но нет, это у него «плепорция» такая, китайская.

И вдруг…

Тамплиеры

Валера читает листок, только что вышедший из принтера:

Письмо Жака де Моле папе Клименту V.

«О, святейший Отче, на ваше вопрошение о конгрегации Орденов Тамплиеров (Храма) и Госпитальеров (Мальтийского) я, магистр Ордена Храма, глаголю Вам»

Письмо это довольно длинное, но основные его мысли Валера помечает жёлтым маркером…

«Папа Бонифаций глаголил по сему резону вельми многия словеса, но, прилежно взвесив все резоны, счел за лучшее отказаться от сего». «Если Ордена конгрегируются, то и разом они не сделают столько, сколько ныне делает кажинный из них». «Глаголят, будто все народы обиходно питают пиетет к членам Орденов. Однако в яви все ни на лепту не так. Ибо гораздо больше людей охочих скорее что-нибудь отъять у членов Орденов, чем попустить им. Все зельно охотнее что-либо стяжают от них, нежели одаряют их, и многие уязвления безперечь причиняются им в миру как со стороны прелатов, так и со стороны многих других великих и малых мужей, клириков и мирян».

Ага! Стало быть, Храмовников заставляли объединяться с Мальтийцами, а они ни в какую… Понятно, с такими сокровищами и артефактами кому нужны чужие глаза и уши… Ну может и не совсем чужие, братья-таки во Христе… Но младшие братья, бедные и с горящими глазами на чужое золото…

А вот ешё…

Долговая расписка.

«Мы, Божьей милостью король Англии Генрих III взяли серебро взаймы у Ордена Храма. 2 Май в год спасения 1210»

СТОП!

А при чём здесь Тамплиеры?

А при том, что засунув руку в барельеф Танцора по плечо, Валера ухватывает в нём не только артефакты и бумаги Хромова, а и какие-то другие бумаги, имеющие отношение не только к Мальтийскому Ордену, но и к Ордену Тамплиеров.

О самих Тамплиерах или как их ещё называют, Храмовниках, Валере известно немного. В основном по книгам, типа, «Проклятые короли» Мориса Дрюона и советскому фильму «Ларец Марии Медичи». Он знает, что Орден образовался в XII веке, а прекратил своё существование в XIV. Что Орден был чрезвычайно богат и был уничтожен французским королем Филиппом IV «Красивым» по благословлению папы Климента V, потом, после разгрома, своей буллой всё таки объединившего Тамплиеров с Мальтийцами, вернее, передавшего всё осиротевшее имущество Тамплиеров Мальтийцам.

И всё?

Нет! Ещё то, что гигантскую казну и архив Тамплиеров тогда так и не нашли. И ищут их по всему миру до сих пор. И не только и не столько из-за феноменальной стоимости сокровищ, а сколько из-за каких-то тайных религиозных знаний и, главное, священных ветхозаветных объектов — Святого Грааля и Ковчега Завета со Скинией.

И теперь у Валеры три варианта действий.

1. Переводить и вычитывать извлечённые им из барельефа Танцора бумаги дальше. Как и сам задумывал сперва и как завещал ему купец Хромов.

2. Лезть в Интернет за информацией о Тамплиерах. И что-то ему подсказывает, это будет о-очень интересно.

3. Самому лезть за рябь в барельеф Танцора и исследовать его содержимое по месту лично. Авось он туда пролезет… Ведь сосуд с вязко-пластичной жидкостью по размеру побольше будет отверстия с рябью на барельефе раза в три, а вытащил его Валера оттуда без проблем.

И Валера решается практически не думая! Он же дознаватель! Конечно же лезть в рябь самому! Остальное подождёт…

Ощущение совсем близкой жгучей тайны сосёт его под ложечкой и не отпускает. Ведь Тамплиеры, насколько он понимает, это вообще одна большая тайна. А страх перед неведомым⁈ Да, он тоже присутствует, но любопытство сильнее.

Валера уже привычно с помощью ремешка прикрепляет на лоб тот же самый осветительный диодик, с которым ещё недавно лазил по гатчинским подземельям. Нажимает на заветную точку на обратной стороне барельефа… и закрыв глаза… рыбкой ныряет в его рябь.

И напрасно… Только пузо отбил, да щёку поцарапал о каменный пол. Оказывается мог и просто пройти, обычным шагом. Но кто же знал…

Однако противоударный диодик горит, со лба не слетел и кое-что вокруг видно.

Посередь…

Изнутри тёмного пространства, в которое рыбкой влетает Валера, Слава Богу без серьёзных последствий, пятно с рябью выглядит как дверной проём. Нет… Как слегка светящаяся завеса на дверном проёме. Без самой двери. Только что она висит на довольно большом дверном блоке. Высотой около 3-х метров, свободно пройдёт всадник на коне, а шириной не менее 2,5 метров, достаточной для проезда фуры, запряжённой двумя лошадьми.

Впритык к проёму стоит грубая деревянная конструкция с полкой на уровне плеч. Ясно. На ней Хромов и выложил артефакты, чтобы их можно было ухватить рукой через отверстие в барельефе, который стоит на столе. Ох, купец, всё предусмотрел!

Мощности осветительного диодика хватает на то, что прямо перед собой Валера видит длинные, уходящие в темноту, ровные ряды уложенных прямо на каменный пол — мешков, ящиков, корзин, сундуков… Отдельно, из больших корзин торчат круглые длинные трубки, что-то, типа, тубусов, похожих на те, в которых сейчас студенты носят свои чертежи и рисунки. Их тоже очень много. Старинные фолианты с медными и серебряными застёжками сложены как кирпичи в толстой кладке. И конца этим рядам не видно во все стороны, может сотни метров, а может и километры.

Рядом с завесой ряби на стене есть крепление для факела. И оно даже уже с факелом в нём — длинная деревянная палка, на конце завернутая в ткань и судя по её запаху пропитанная смолой. С такими в Париже, вернее, без таких, Валера знает из книг, «за хождение ночью без огня полагался штраф в 10 су, что в конце XIV века равнялось стоимости 60 буханок хлеба по 18 унций каждая». А рядом на полу большая корзина с песком, в который воткнуто штук тридцать таких же факелов с запахом смолы. Но спичек рядом нет. И у Валеры нет… ни спичек, ни зажигалки. Он не курит. И не знает он, что факела эти зажигаются либо от искр простейшего кремниевого огнива.

Однако, когда Валера делает буквально два шага от завесы ряби, он слышит другой запах — свежести, талой воды и лёгкой приятной горечи. Это запах вербы. Валера хорошо помнит его… Когда мама, возвращалась из церкви с заутрени на Вербное воскресенье, она легонько хлопала разоспавшихся детей — Валеру с сестрицей, освящённым букетиком из веточек вербы, в тепле квартиры выпустившей свои серёжки в банке с водой, и приговаривала:

— Не я бью, верба бьёт. Будьте здоровы как верба, мои любимые!

А это значит… что корзины в рядах, плотно укрытые сверху мешковиной, сплетены из свежих ивовых прутьев только что. Иначе они бы так сильно не пахли, а может и рассыпались бы уже от времени.

«И как такое может быть?» — недоумевает Валера.