Счастливая встреча

10

Несколько звезд еще мерцали у самого горизонта, но луна уже опустилась за море. То был самый непроглядный час — час перед рассветом. Тишину нарушал только мерный плеск весел да поскрипывание мачты.

Адам и Жюли застыли на носу рыбачьей лодки. Царила кромешная тьма, но они знали — берег близок. И оба напряженно вглядывались в даль.

Отыскать лодочника, согласного переправить их на крымский берег, в Салониках оказалось до смешного просто. Многие жители города промышляли контрабандой, и им было все равно, что везти.

С неменьшей легкостью молодым людям удалось сбить со следа австрийского шпиона и оставить его караулить пустой гостиничный номер.

Последний этап путешествия был чреват неудобствами, но, по счастью, недолог. Пропахшая рыбой парусина защитила их от зорких взглядов часовых при прохождении через Дарданеллы и Босфор. Теперь лодочка смело летела по Черному морю, и путешественники знали — они сойдут на землю еще до того, как поднимется солнце.

Адам вглядывался в едва различимую линию, где чернильно-черное небо сливалось с чернильно-черной водой, но перед глазами стояло только лицо Жюли. Она стала ему необходима. Так необходима, что он уже жалел о затеянном путешествии и гадал, а не приказать ли рулевому повернуть назад. Нет, это невозможно. Он станет презирать себя до конца жизни.

Адам засунул руки глубже в карманы, борясь с желанием заключить Жюли в объятия. Как можно притворяться, что они по-прежнему охваченные страстью любовники, когда без слов понятно: они доберутся до места и все закончится. Кто знает, может, эти две ночи на корабле, ночи вне времени и пространства, никогда больше не повторятся?

Они стояли так близко друг к другу, что дрожь Жюли передалась ему.

— Замерзла? — Адам скользнул по ней взглядом, но тут же отвернулся, — так ему хотелось прикоснуться к любимой!

— Нет, не особо.

Ночь стояла мягкая, зато в груди разливался холод. Холод проник ей в душу, едва они покинули корабль. А растопить лед мог только Адам. Но Адам уже близок к цели, и она, Жюли, навсегда уйдет из его жизни, оставшись случайным воспоминанием.

— Я просто думаю, сколько в жизни совпадений. Мои родители уехали из Гурзуфа. А теперь я сойду на берег почти в том же месте.

Жюли много раз слышала эту историю. Зажмурившись, она отчетливо представляла родителей в лодке и тающий вдали берег, словно видела все своими глазами. С молоком матери она впитала в себя тоску изгнанников, оторванных от любимой родины, и теперь по-детски радовалась возвращению «домой».

— У меня в России до сих пор остались родственники, — мечтательно проговорила она. — У maman полным-полно кузин и кузенов, а у papa был брат.

— Был? — Сердце Адама неистово заколотилось, он резко развернулся к собеседнице, прикидывая, многое ли ей известно. — Он умер?

— Не думаю. — Почувствовав, как насторожился ее спутник, Жюли удивленно подняла глаза. — Но для отца он все равно что умер.

— Почему? — Адам поглядел вдаль, делая вид, что спросил только из вежливости.

— Отец участвовал в декабрьском выступлении в Петербурге. А брат предал его, обошелся с ним, словно со злейшим врагом.

«Расскажи ей правду, — нашептывал внутренний голос. — Расскажи, пока еще не поздно». Но Адам заколебался, и момент был упущен…

Когда впереди показалась синяя полоска берега, Жюли обняла Адама за талию, не в состоянии более выносить одиночество. Он привлек ее к себе, и оба облегченно вздохнули.

— Все будет хорошо, — шепнула Жюли с великодушием любящей женщины. — Мы отыщем ее, и все будет хорошо. — Уткнувшись лицом ему в грудь, она закрыла глаза, сдерживая слезы.

Уплывающая лодка еще маячила на горизонте, когда появился патруль. При мысли о том, при каких обстоятельствах он видел русские мундиры в последний раз, Адам почувствовал на губах гадкий, солоноватый привкус страха. Воспоминания были столь отчетливы, что он вновь ощутил палящий зной августовского солнца, запах пыли и крови. Но Адам взял себя в руки и выступил навстречу верховому офицеру, заслоняя Жюли.

— Лейтенант Наумов, к вашим услугам.

Прочтя в глазах Адама непонимание, начальник патруля повторил приветствие по-французски. Учтивый тон ни к чему не обязывал: рука угрожающе легла на эфес шпаги.

— Тебальт де Карт, — поклонился в ответ Адам. — Моя жена. Мой лакей.

— Как вы здесь оказались? И с какой целью?

— Я представитель бельгийского оружейного завода и приехал с предложением выгодной торговой сделки.

— Вы собираетесь торговать? Здесь? — Лейтенант нахмурился. — С кем?

— С вашим начальством.

Наумов кивнул. Пристальный взгляд стальных синих глаз и негромкий, привыкший повелевать голос явно произвели должное впечатление.

— Я не подотчетен главнокомандующему, князю Меньшикову. Я подчиняюсь военному коменданту Севастополя.

Свирепая радость охватила Адама. Он уже ощущал сладкий вкус мести.

— Тем лучше. Уверен, его заинтересует мое предложение.

— Я провожу вас.

Лейтенант поворотил коня и вполголоса отдал приказ своим людям. Адам не отрывал от Жюли взгляда.

Проглотив комок в горле, она напомнила себе, что именно для этого он и взял ее с собой. Только потому, что нуждался в ее присутствии и в ее познаниях. А не потому, что испытывает к ней какие-то чувства. Та ночь любви — не более чем случайность.

И все-таки Жюли не могла забыть то, что прочла в его взгляде в роковой вечер, когда Адам смотрел на нее от порога каюты. И когда обнимал ладонями ее лицо, требуя, чтобы она взглянула на него, прежде чем тела их сольются воедино… Жюли закрыла глаза. Этот дар навсегда останется с ней.

— Месье и мадам де Карт. Позвольте представить вам коменданта Севастополя… — Голос Наумова звонким эхом разнесся по комнате, но для слуха Жюли он прозвучал подобно глухому рокоту барабанов, что возвещает катастрофу. — Его превосходительство князь Борис Муромский. — Отдав честь и поклонившись гостям, офицер вышел, бесшумно прикрыв за собою дверь.

Адам почувствовал, как Жюли вздрогнула прежде, чем церемония представления закончилась. Она узнала дядю, еще не услышав имени. Но догадалась ли, что именно этого человека он ищет?

Тонкая рука, лежавшая на локте Адама, чуть заметно дрожала. Жюли стояла рядом с ним, но между молодыми людьми словно выросла каменная стена. И Адам понял: она распознала незримую связь и знает: он приехал убить брата ее отца.

Адам порадовался приступу острой боли в сердце. Отчуждение и враждебное неприятие Жюли только упростят ему задачу. Он заставил себя сосредоточить все свое внимание на человеке, которого ненавидел почти пять лет. Это лицо намертво врезалось ему в память: гротескная маска, расчерченная шрамами, рассеченная губа, золотисто-карие, раскосые татарские глаза… Но мысли его то и дело отвлекались на Жюли, что была рядом и одновременно с каждым мгновением отдалялась все больше и больше.

Ему хотелось встряхнуть Жюли за плечи, сказать, что он не хотел ее обманывать. Но стоит ли нагромождать ложь на ложь! В отчаянии он коснулся ее локтя кончиками пальцев. Не глядя, Жюли отстранилась.

Адам велел себе вспомнить о ненависти, которую лелеял столь долго, — только это у него теперь и осталось. И ненависть — старый, преданный друг не — подвела его. В тот момент, когда он окажется на расстоянии вытянутой руки от стола, его пальцы сомкнутся на горле Бориса Муромского.

— Прошу вас, располагайтесь поудобнее и расскажите мне о цели вашего визита. — Рассеченная губа изогнулась в гнусной улыбке. — Что заставило вас избрать такой… гмм… нетрадиционный способ перемещения?

Впервые услышав вкрадчивый голос человека, бывшего родным братом ее отца, Жюли почувствовала, как от лица отхлынула кровь. И неловко опустилась в кресло, обитое голубым бархатом.

— Соображения удобства, — коротко отозвался Адам. — Лодочник подвернулся очень кстати.

— Вы могли проехать и по суше.

— Могли бы. — Откинувшись в кресле, Адам судорожно сцепил пальцы, обуздывая желание наброситься на врага. Но вот он встретился взглядом с хозяином комнаты — и дыхание у него перехватило: золотистые глаза вдруг до боли напомнили ему Жюли. — Но у меня были дела в Италии, так что ехать по суше в обход было крайне непрактично.

Муромский знаком велел ему продолжать.

— Я представляю фирму «Вьяннет». Это название вам знакомо?

— Разумеется.

— Как я уже объяснил лейтенанту, я приехал с предложением выгодной сделки. — Голос Адама звучал четко и уверенно, нервное напряжение схлынуло.

Глаза Бориса Муромского подозрительно сузились.

— Если вы и в самом деле представляете компанию «Вьяннет», то, должно быть, знаете, что все решения принимаются в Петербурге. — Генерал скептически усмехнулся. — Даже самые бестолковые.

— Именно. — Радуясь открывшейся возможности, Адам просиял улыбкой. Похоже, все окажется куда проще, чем он полагал. — Поэтому я и приехал: ваша рекомендация сослужила бы мне добрую службу… И для вас оказалась бы весьма небесполезной.

— Вы предлагаете мне взятку, месье де Карт?

— Как можно! — Адам негодующе выпрямился. — Полагаю, для вас достаточным вознаграждением послужит мысль о том, что ваши солдаты будут вооружены винтовками новейшего образца, а город защищен превосходной артиллерией.

— Вы знаете, каким оружием и боеприпасами мы располагаем?

Адам пожал плечами.

— Об этом знает весь свет.

— Не весь. — Постукивая пальцами по столу, генерал не сводил с Адама глаз. Затем резким, неуловимым движением, точно наносящая удар змея, Муромский наклонился вперед. — Вы — шпион, месье! Шпион!

Адам непроизвольно отпрянул. На щеке его неистово дергался мускул.

— Если вам в голову пришла такая мысль, генерал, вы сами сейчас убедитесь, сколь она нелогична. — Впервые с тех пор, как Адам переступил порог комнаты, он ощутил страх. — Если бы я собирался шпионить, то уж, наверное, не стал бы брать с собой жену.

— Напротив. Жена — превосходное прикрытие. Кроме того, что, если она вовсе не жена вам? А тоже шпионка? Какой разумный человек потащит жену в самое пекло? — Голос Муромского сорвался на крик. — Ведь идет война!

Адам саркастически изогнул бровь.

— При всем моем уважении к вам, генерал, выстрелов я пока не слышал.

— А если она разразится, на чьей стороне окажетесь вы, месье де Карт?

— Я — деловой человек, генерал, и не могу позволить себе такую роскошь, как клятвы верности.

Потрясенная Жюли застыла неподвижно, переводя взгляд с одного мужчины на другого, прислушиваясь к словесной дуэли — столь же искусной и столь же смертоносной, как поединок на шпагах. Она не предвидела ничего подобного. За несколько минут Адам стал для нее чужим. Одержимость местью находила отклик в ее душе — восторженной, романтичной и неукротимой. Но этот человек с ледяным взглядом, цинично играющий словами, так был не похож на ее избранника! Образ холодного расчетливого торговца смертью пугал, ибо казался не маской, а сутью.

— Пожалуй, в тюрьме у вас будет довольно времени поразмыслить над своими предпочтениями.

Тихие слова заключали в себе откровенную угрозу, и Жюли резко подняла взгляд. Та же угроза светилась в золотисто-карих глазах, таких похожих — и непохожих — на отцовские. Угроза — и еще нечто. Этот человек не ведает жалости, более того — жестокость доставляет ему наслаждение. А в следующее мгновение Жюли поняла с ужасающей отчетливостью: как бы ни обидел ее Адам, она пойдет на все, чтобы защитить его.

Адам предал ее. Может, напрямую он ей не лгал, но солгал умолчанием. Адам больно ранил ее, но любовь в сердце по-прежнему жива. И она защитит любимого — с тем большим самозабвением, что опасность исходила от ее кровного родственника. Как ни нелепо это звучало, но Жюли ощущала на себе бремя ответственности.

— Вам это не принесет пользы.

Генерал медленно повернул голову и буквально пригвоздил ее к месту взглядом. Сдерживая дрожь, Жюли воинственно выставила вперед подбородок.

— Но почему вы так уверены, мадам?

— Потому что у моего мужа есть то, что вам необходимо. Но, оказавшись в камере, он вряд ли преисполнится желания услужить вам.

Губы коменданта сложились в омерзительную улыбку.

— Вы удивитесь, мадам, узнав, на что соглашаются люди, очутившись в камере.

— Не сомневаюсь. И все-таки оружия вы не получите. — Голос Жюли звучал ровно и твердо. — Мы не возим его в чемодане.

Ощущая себя неуютно под неотрывным взглядом золотистых глаз, Муромский поднялся и отошел к окну. Самоуверенные женщины всегда ставили его в тупик. И женщины вообще.

Воспоминание о том, как Ирина Головина угрозами и шантажом заставляла его устроить побег Алексею, снова ожило в памяти. Даже спустя тридцать лет он отчетливо помнил одухотворенную, нездешнюю красоту и решительный, стальной характер женщины. Генерал вытер вспотевший лоб.

— Вы останетесь здесь в качестве моих гостей, — объявил он, разворачиваясь к посетителям. — Мы поговорим с вами подробнее, и я приму решение. — При взгляде на молодую женщину по спине у него пробежал холодок. Комендант демонстративно отвесил преувеличенно церемонный поклон. — Это вас удовлетворит, мадам?

— Более чем, генерал, благодарю вас. — Жюли встала и, кивнув, направилась к двери.

— Наумов! — Хриплый голос прозвучал, словно удар хлыста. — Проводите наших гостей в лазурные апартаменты на втором этаже и позаботьтесь о том, чтобы супруги де Карт ни в чем не испытывали недостатка.

Возникший в дверях лейтенант отдал честь.

— И еще, — губы снова изогнулись в гнусной ухмылке, — обеспечьте нашим гостям должную защиту. Речь идет о гражданах нейтрального государства, и я не хочу международного конфликта.

— Ваши чувства делают вам честь, — проговорил Адам с легким поклоном.

Покои отвечали своему названию. Кресла и диваны были обтянуты бархатом цвета августовского неба. Шторы повторяли оттенок обивки. Прихотливый узор ковра воспроизводил тона моря и песка. Обои заменял льдисто-голубой китайский шелк, расшитый золотом.

— Нам надо поговорить, Жюли.

— Ты думаешь? — Первое ощущение обиды ушло, осталась зияющая рана. — А раньше у нас не было этой возможности? — Ярость вскипела в груди так внезапно, что у Жюли закружилась голова. Резко рванув за ленты, она отшвырнула на диван шляпку, а вслед за ней и перчатки. — Как давно ты знаешь о том, что намеченная жертва — мой дядя?

— С самого начала. Ференц все рассказал мне.

При упоминании о Ференце Батьяни Жюли стиснула пальцы и отвернулась. От взгляда Адама это не укрылось. Ревность привычно резанула по сердцу: похоже, еще немного — и он возненавидит собственного брата, которого обожал всю жизнь!

— Помню. — Жюли и в самом деле помнила каждое слово, хотя день тот терялся в дымке горько-сладкой меланхолии первой, безнадежной любви. — А я думала, Ференц упомянул только о моей национальности… Выходит, он манипулировал мною точно так же, как и ты.

— Я об этом не жалею. Если бы ты знала правду, ты бы со мной не поехала. И мы бы не стали любовниками. — Адам стиснул кулаки.

— А теперь мы любовники и нас разделяет ложь. — Она поежилась, словно от порыва холодного ветра.

— Жюли… — Адам потянулся к ее плечу. В голосе его звучала неизбывная грусть, прикосновение заключало в себе нежность и ласку. — Я хотел рассказать тебе, но…

— Но что? — Жюли резко обернулась. — Ты решил воспользоваться мною именно потому, что он — мой дядя? Поэтому и взял меня с собой? В качестве заложницы? Приманки? — Она глубоко вздохнула, непрошеные слезы жгли глаза. — Ведь ты слышал, что я говорила в лодке! Борис Муромский предал моего отца. Думаешь, я стала бы осуждать тебя за ненависть к такому человеку?

Жюли решительно высвободилась. Ей хотелось крушить все вокруг, но она не тронулась с места.

— Моя мать просила его содействовать побегу отца из-под стражи. — Жюли глубоко вздохнула. — А первое, что он сделал, — поднял на ноги всю петербургскую полицию. И лично возглавил погоню.

Адам убито молчал. Слова были бессильны. Жюли гордо выпрямилась.

— Тебе незачем опасаться за твои планы, Адам. Я обещала тебе помощь — и обещание сдержу. — Высоко вскинув голову, она вышла из комнаты.

В спальне царила тьма, и поначалу ему показалось, что Жюли уже спит. Когда глаза его привыкли к темноте, Адам увидел, что она стоит у окна, прижавшись лбом к стеклу.

Вот до чего дошло, горестно думал он. Никто лучше него не знает, сколько в ней мягкости, сколько доброты, и, однако, сейчас, когда она так нужна ему, Жюли стала чужой. Ни взгляда. Ни слова.

— Жюли.

Она с трудом поборола желание броситься к нему, поэтому голос прозвучал резко:

— Что такое?

Адам собрался с духом:

— Я пришел просить прощения. Я знаю, у тебя есть немало причин отвергнуть мои оправдания, но я все равно умоляю простить меня.

Жюли ощущала боль его сердца так же отчетливо, как физические муки. Поскольку защититься от этой боли недостало сил и поскольку в ее душе тоже жила любовь, Жюли кивнула:

— Я прощаю тебя, Адам.

— Так просто?! — изумился он. — Я не заслуживаю этого.

— Мы не всегда получаем то, что заслуживаем. — Плечи ее дрогнули. — Иногда получаем больше. Или меньше.

— Жюли… — Мечтая прикоснуться к ней хотя бы еще один только раз, Адам шагнул вперед.

Она метнулась ему навстречу, но на расстоянии вытянутой руки резко остановилась. Он сочтет ее кокеткой? Глупышкой, которая сама не знает, чего хочет? Нет, подумала Жюли. Адам все поймет правильно. И, порывисто бросившись вперед, обвила руками его шею.

Он закусил губу, подавляя стон, в котором слились блаженство и облегчение. Жюли прижалась щекой к его щеке.

— Я хотела наказать тебя. Но поняла, что наказываю и себя тоже.

— Так ты действительно меня простила? Или позволишь мне остаться из жалости? — Адам затаил дыхание в ожидании ответа.

— Я испытываю к тебе целую гамму чувств, но жалость никогда в нее не входила. Никогда!

Глаза ее потемнели в предвкушении его ласк, губы приоткрылись в ожидании поцелуев.

— Жюли, я… — Признание, сбереженное в тайниках сердца, едва не прозвучало. — Ты нужна мне.

Во взгляде Адама молнией на грозовом небе сверкнула страсть — и Жюли не сдержала торжествующей улыбки. В эту ночь, по крайней мере, любимый принадлежит ей. Ей и никому другому!

— Так докажи, — потребовала она. — Докажи, насколько я тебе нужна!

Ее улыбка, ее сияющий взгляд манили, ослепляли и завлекали, обещая земные восторги. В это мгновение Жюли ощущала себя воплощением сладострастных соблазнительниц — и Евы, и Лилит, и Цирцеи.

Адам привлек ее к себе, голова шла кругом. Им владела незамутненная, первобытная, исступленная страсть. И желание — жаркое и властное. Безумие и нетерпение подчинили себе требовательные пальцы, ненасытные губы упоенно ласкали благоуханную, нежную кожу у основания шеи.

Но вот ночная сорочка упала на пол… и Адам задохнулся. Ничего прекраснее он в жизни своей не видел. Никогда не испытывал большего наслаждения, нежели при одном только взгляде на Жюли, раскинувшуюся на кровати в ожидании его ладоней и губ. Тело ее матово мерцало в молочном лунном свете, словно изваянное из алебастра. Темные волосы рассыпались по подушке волной мягкого шелка.

Но не только ее одухотворенная, непорочная прелесть растрогала Адама. Жюли всем своим существом отзывалась на его ласки. Каждая клеточка трепетала от его прикосновений. Он слышал вздохи Жюли, ее шепот, ее стоны удовольствия. Осознание собственной власти и любовь переполняли его, кружили голову, точно хмельное вино.

Время остановилось. Апофеоз высвобождения потряс их обоих. А затем нахлынула блаженная истома, окутывая возлюбленных ласковым, зыбким туманом.

Они лежали лицом к лицу, не размыкая объятий. Оба молчали. Сердца их бились в унисон, дыхание сливалось, словно они остались одни в целом свете. Нет, они-то и заключали в себе весь мир!

— Мы вернемся, — прошептал Адам. — Мы уедем домой при первой возможности.

Все еще одурманенная, плохо понимая, что происходит, Жюли подняла взгляд.

— Мы будем вместе. — Адам приподнялся на локте и провел рукой от хрупкого плеча к талии. — Я никогда тебя не отпущу. Никогда.

Жюли знала: эти слова — не более чем эхо страсти, но, задумчиво перебирая пальцами его волосы, на мгновение заставила себя поверить в неправдоподобно прекрасную сказку.