Счастливы вместе

Глава 13

Алёнка у нас — курильщик со стажем. Я почти не курю! Так, беру у неё иногда, затянуться. Стоим на улице, в стороне от парадного входа. Поверх халатов наброшены пуховики. С каждым днём холодает. Природа вокруг цепенеет, готовится к спячке.

— Слушай, Тусь! Может, я запишу нас в салон красоты? — интересуется Лёнька.

Я недоумённо смотрю на неё:

— Что, плохо выгляжу?

— Ну, почему сразу плохо? — злится подруга, — Любишь ты всё переиначить.

«Вот и Окунев так говорит», — хмурюсь я.

— Просто сходим в салон, отдохнём. Это покруче шопинга расслабляет! — продолжает настаивать Лёня.

— Ну, тогда уже лучше поближе к новому году. Вы, кстати, решили, куда поедете на новый год? — интересуюсь я.

— Да, куда? В Гатчину, к нашим. Как обычно, — кивает Алёнка и тянет в себя горький дым, — А вы?

Пожимаю плечами:

— Мы — это кто? Мы — это Окунев?

Подруга смеётся. Её ничуть не смущает мой давний сарказм.

— Ну, а кто же ещё? Ты пока ещё замужем, детка!

— Да вот же, — смотрю на кольцо, — К его родителям, за город поедем, наверное. С моими сейчас чёрт знает что.

— Что? — хмурит брови Алёнка.

— Разъехались, — решаю я поделиться, — Володька сказал, подают на развод.

— Да ну! — глаза у Алёнки размером с монеты.

— Ну, да, представляешь? — смеюсь, — Опять мой развод не у дел.

Подруга толкает меня:

— Бузыкина! Ты только о себе и думаешь? У тебя родители разводятся, а она: «мой развод».

— Да не разведутся они! — я кусаю губу, — Так Володька сказал.

— А Володька у нас — специалист в отношениях? Что-то я не вижу возле него ни жены, ни детей, — отрезает Алёнка.

— Да уж, — киваю, — Семейка у нас, дай боже…

— Да я не в обиду же, Тусь! — обнимает подруга, — Мне-то что? Просто жалко всех вас!

— Жалко у пчёлки, — кривляю её снисходительный тон.

Тут ко входу подъезжает такси. Его покидает красивая женщина. Тёмные волосы видятся из-под платка, на плечах простоватая шубка.

«Мутон, наверное», — думаю я. У меня тоже есть, только из норки. Правда, я её редко ношу! Только по праздникам.

Пока она платит водителю, по лестнице сверху сбегает… Левон. Я наблюдаю, как он бережливо берёт её под руку, что-то быстро и трепетно ей говорит, поднимаясь наверх.

Мы стоим в стороне, нас не видно. Вот только мы видим всё…

— Это кто ещё? — хмыкает Лёня.

— Я так полагаю, жена, — говорю.

Я никогда не искала его в соцсетях. Хватало того, что он сам мне рассказывал. Он сына показывал, да! А жену… Я его не просила. Так что образ жены представлялся размытым, загадочным. Мне казалось, увидь я его, не смогу развенчать. И не думать о том, что Мамедов женат. Как себе позволяла в моменты интима! А теперь… Он привёл её в клинику. В нашу? Зачем? Мне назло.

— Эй, Бузыкина, отомри! Уже можно, — толкает Алёнка.

И я выдыхаю, всё ещё глядя им вслед.

— Неужели других клиник нет? Наша что, одна в городе? — возмущаюсь я в адрес Алёнки. Будто она может знать, почему.

А подруга всё знает:

— В других клиниках нет Бузыкиной, — говорит она мне. Усмехается.

Я провожу по лицу. У меня пациенты на десять. Только как теперь быть? Я сквозь стены ходить не умею. А столкнуться с Мамедовым собственнолично хочется меньше всего.

— Ты что, намерена тут стоять, пока она не выйдет? — вопрошает Алёнка, как будто прочтя мои мысли.

Меня пробирает озноб:

— Нет, конечно.

— Пойдём? — говорит, — У меня пациентка.

Перекур завершился. И мы поднимаемся вверх, по тем же ступеням, где ещё пару минут назад шли они. Я не успела её рассмотреть. Но она показалась красивой и яркой.

«И чего же тебе не хватало, Мамедов?», — с тоской размышляю теперь. Наверное, этот контраст возбуждал? Она — грузинка, я — русская. У неё в волосах — жгучий тёмный, а я — русый блонд. Ей к тому же, насколько я знаю теперь, тридцать пять. А мне сорок! Всего лишь пять лет, но они ощутимы. Я дважды рожавшая. Ей предстоит. В общем, разные мы, вот и всё! Потому и польстился. Приелось, устал! Как сказал терапевт: «Мужики изменяют от скуки».

На свой этаж мы заходим по лестнице дальней, специально. Но… Вот же облом! Мамедов с женой уже здесь. Интересно, к кому из врачей он направит её? Не ко мне же, надеюсь? Ведь я пошутила, сказав, что смогу её взять. Это слишком суровая кара с его стороны!

Мы проходим к своим кабинетам, Алёнка берёт меня под руку. Делаем вид, что болтаем. Когда они близко, она шепчет мне:

— Улыбаемся и машем.

Я улыбаюсь, киваю приветливо. Мы расходимся… Фуф, пронесло!

— Всё, не дрейфь! Я узнаю, что как, доложу, — заговорщически лепечет подруга.

— Давай, буду ждать, — отвечаю, поспешно нырнув в кабинет, как в нору.

До приёма ещё минут десять. Меня прошиб пот. Даже блузка вспотела. Хорошо, под халатом не видно. И есть запасная одежда в шкафу.

«Боже мой», — тру виски. Перед мысленным взором… она. Утончённая, чуть худощая. По сравнению со мной, так вообще! Так вот, что ему во мне нравилось? Формы? Ну, ничего, сейчас и Тамара его… наберёт. Интересно, а кто у неё? Мальчик, девочка? А месяц какой?

Я хожу взад-вперёд, не могу успокоиться. На компьютере браузер. Правда, сигнал в нашем здании слабый. Но достаточный, чтобы наведаться «в гости» к Левону.

Открываю соцсеть. Мне не нужно искать его! В группе клиники есть все контакты. Он даже на фото в халате, руки сложены на груди. Ему идёт этот образ. Ему всё идёт!

Я дрожащей рукой открываю страничку Левона. Смотрю фотографии. Первой в ленте стоит их семейное фото. Большая семья. Все довольные, все улыбаются в камеру. Посерединке стоит он, с женой. Навожу на снимок. Курсор высвечивает пометки: «Левон Мамедов», «Тамара Мамедова», дальше родители, видимо, сын…

Выключаю, дышу через раз. Словно только сейчас, наконец, поняла, он женат, несвободен. А теперь ещё и — многодетный отец! Вдруг у неё будет двойня, к примеру? Левон говорил, у него в Грузии есть брат-близнец.

В дверь стучат. И я даже рада сейчас пациентам. Отвечаю:

— Входите! — сажусь поудобнее в кресло.

Это всего лишь Иришка, за ней появляется женщина с круглым животиком.

— Вот, привела. Потерялась.

— Я не к тому доктору пошла, представляете? — говорит «беременяшка», как у нас называют таких, уже сильно беременных, мам.

Ириша даёт её карту. Киваю:

— Садитесь, устали, наверное?

— Есть такое, — тяжело оседает на стул, дышит шумно, вытянув ноги. Те опухшие, как и лицо.

— Компрессионные колготки купили? — интересуюсь я сразу же.

— Ой! — произносит она, — Да купила, надеть не могу!

Мы с Иришкой смеёмся глазами.

— Так их надевать нужно до, — говорю.

Пациентка никак не может найти подходящую позу.

— До чего? — хмурит брови она.

— Их нужно с утра надевать, когда ноги ещё не отёчные, — объясняет Иришка.

Медсестре двадцать шесть. А это значит, что она на целых одиннадцать лет младше брата. Ну, и что? Я была бы не против, если бы Ирочка стала невесткой.

— И что мне? Весь день в них ходить? — удивляется женщина.

— Ну, вы попробуйте. Если это облегчит проблему, то можно и походить, — добавляет Ириша.

— Всё субъективно, — киваю, — К тому же, зима на носу! Летом в жару невозможно представить, а вот сейчас, и под джинсы надеть, и под юбку.

— Ох, юбки я не ношу, — говорит пациентка, — Щас же ветер! Ребёнка продует.

Мы с Иришей опять друг на друга глядим. Продует, ага! Просквозит. Иногда пациентки такое несут…

После обеда стучится Алёнка.

— Ты одна? — говорит, заглянув.

Иришка как раз вышла. Так что киваю подруге:

— Ага! Заходи.

Алёнка заходит:

— Я всё разузнала! Её Тамара зовут.

— Да ты что? — говорю я с притворным восторгом, — Это всё?

— Нет, не всё, — приглушённо вещает Алёна, садится на стул, где обычно сидят пациентки, — В общем. Он направил её к Марь Степановне.

— Ну, неудивительно, — хмыкаю я. Марь Степановна — наш динозавр! Самый древний, в стенах нашей клиники. Видит она плоховато, но пальцами чувствует всё. Лучше любого УЗИ ощущает какие-то сдвиги. Я и сама к ней ходила, когда была беременной Сонькой. Правда, тогда Марь Степановне было всего шестьдесят…

— Говорят, что она не захотела мужчину-врача. А сам же он её наблюдать не может? — продолжает Алёнка.

Я задумчиво хмыкаю:

— А почему? Сам заделал ей бэбика, пусть наблюдает.

— Ну, неэтично это! — вставляет она.

Я машу рукой:

— Да, согласна. И что?

— Ну, короче! — уложив грудь на стол, продолжает Алёна, — У неё третий месяц…

— Что? — я роняю простой карандаш, который моими зубами обгрызен у кончика.

Подруга теряется:

— Ну… Так сказала Алинка, она сейчас с Марькой в тандеме работает.

Алёнка имеет ввиду медсестру Марь Степановны. Вот у кого можно выведать всё.

«Три месяца», — я считаю в уме. Это значит, что он переспал с ней в июле? С ума сойти можно! Ведь я же тогда пребывала в неведении. Хотя… Я пребывала в неведении, пока он мне сам не сказал. Я бы и дальше не знала! Если б не «честность» Левона.

— Ясненько, — я глубоко вздыхаю, — И как протекает беременность?

— Без патологий, — Алёна берёт со стола карандаш, изучает его, — Боже, Бузыкина! У тебя в кабинете грызун?

— Я и есть этот самый грызун, — возвращаю «игрушку», — И что говорят?

— Да ничё, — пожимает Алёнка плечами, — Наблюдаться будет, анализы в норме. Но Марь Степановна снова взяла. Она же чужим результатам не верит!

— И правильно делает, — хмыкаю я. Вспоминаю тот тест, что припёр мой супруг. И как тыкал им в морду. Рукой машинально тянусь к голове. Вспоминаю, как больно мне было, когда он держал…

— Ну, так вот! — продолжает подруга.

— Как, это не всё? — говорю.

Она, оглянувшись на дверь, словно там могут слышать, практически шепчет:

— Алинка сказала, что эта Тамара мол, сильно взволнована. Выкидыш был, и теперь опасается, как бы опять не прижало.

— Выкидыш? — я замираю, — К-когда?

— Да полгода назад, с её слов, — отвечает Алёнка. Бросает небрежно, — С такими-то бёдрами узкими, как она вообще родила?

«Час от часу не легче», — вздыхаю. Значит, полгода назад его жена уже потеряла ребёнка. Значит, он уже спал с ней полгода назад?

— Боже ты мой, ну какая ж я дура, — убираю ладонями волосы.

— Почему это дура? — не верит Алёнка.

— Потому! — отвечаю, — Он спал с нами обеими. И каждой из нас врал. Ей, наверно, вообще про меня неизвестно. А я… Дура! Верила, что у него с женой только сын и штамп в паспорте.

— А я говорила тебе…, - начинает подруга.

— Не надо! — тычу в неё обгрызенный кончик своего карандаша.

Она брезгливо глядит на него:

— Тусь, ну прости. Не хотела обидеть! Ну, просто… Я не удивлюсь, если кроме тебя у него и ещё кто-то есть.

Я хватаю её за рукав:

— Что ты знаешь?

Алёнка пугливо косится на пальцы, которыми я так сжимаю халат:

— Ничего. Ничего я не знаю! Это просто моё предположение. На него вон все бабы в больнице вздыхают. Причём, и пациентки! И даже беременяшки, через одну. Все норовят перед ним заголиться.

— Да, — усмехаюсь я с горечью, — Это должно мне польстить, что он выбрал меня?

— Ну, вообще-то должно, — чешет ухо Алёнка, — Я смотрела в окно. Он её провожал до такси. И всё озирался вокруг. Наверное, ждал, что ты выйдёшь?

— Ага, — я киваю, — Выбегу с криками: «Брось её ради меня!».

Мы смеёмся. Но грусть на душе. Даже если он сделал это специально. Захотел показать мне жену. А по факту оно так и есть! Ведь до этой поры — он ни словом единым… Этот факт ничего не меняет. А скорее, своим наплевательством он узаконил наш скорый разрыв.

— Ну, совет да любовь, — говорю, возвращаясь к больным. А точнее, к их картам.

— Всё, решено! — восклицает Алёнка, — Запишу нас в салон. На тебя больно смотреть!

Я бросаю тоскливый взгляд в сторону двери:

— Замутить с Черепановым что ли?

— Ой, фу, только не это! — презрительно фыркает Лёня.

Черепанов Олег — это старый, прожженный кобель. На его счету пару разводов, сожительство, шесть разнополых детей. И это ещё не считая любовниц! Среди которых, доподлинно знаю, есть и медсёстры, из наших. Только Иришку ему соблазнить не дано. Та ни с кем, кроме Вовки! Ой, может, поженятся? Я бы была только рада такому…

— Н-да, ты права! Уж лучше поститься, чем есть, что попало, — киваю.

— Попостись, — одобряет Алёнка, — Тебе полезно будет.

Я раздражённо толкаю её:

— Уходи! Ты уже всё сказала.

Подруга встаёт:

— Между прочим, закинула удочку. Гошан обещал, что один из его институтских приятелей приедет к нам в гости на новогодние праздники. Он разведён…

— Не гони лошадей! — осаждаю Алёнкин порыв, — Я же ещё не в разводе?

— Ну, мы же мыслим на перспективу, — отвечает она, теребя свою тёмную прядь. Алёнка брюнетка, ни разу не красилась. Не то, что я! Мой волос — русый, но я так привыкла подкрашивать, делать мелирование. Светлые пряди к лицу, они молодят, убавляют мой возраст.

— Вот-вот, так что давай-ка помедлим со знакомствами. Успеешь примерить роль сводницы! — отвечаю подруге.

— Промедление смерти подобно, Бузыкина! — учит она, — Тебе пятый десяток. Скоро выйдешь в утиль. Уж поверь мне, даже год в нашем возрасте — много.

Алёнке уже сорок три. И я от неё узнаю, что именно мне предстоит испытать. Не бог весть, какая разница, но всё-таки! Плюс морщинка на лбу, плюс седина там, где не было.

— Ой, иди! — отправляю подругу за дверь. Она и к пятидесяти будет ещё ого-го. Ей-то что? У неё же Гошарик.