Счастливый дом

10

Но Норман осторожно отстранился от нее. Она смотрела ему в глаза, видела, что он борется с собой, затем поняла, что он победил, и прижала ко рту костяшки пальцев, чтобы заглушить страдальческий крик обиды.

Норман сильнее ее. Он способен разорвать невидимую цепь и освободиться от оков страсти.

Алисия покинула бы гостиную, но сил хватало лишь на то, чтобы просто держаться на ногах. Она медленно опустилась на краешек дивана, наблюдая из-под длинных темных ресниц, как Норман взял бокал и залпом проглотил его содержимое.

Заметив, что он направляется к ней, Алисия поежилась, как всегда мгновенно отреагировав на его приближение: в таких случаях тело ей было неподвластно. Но Норман просто включил лампу на столе подле нее, а сам отошел в тень.

Жаль, что я не обладаю его силой воли, сокрушалась Алисия. Встреча с ним по прошествии семи лет доказала, что она далеко не столь сильная женщина, каковой считала себя. Ей противна зависимость от него, она не желает испытывать к нему влечения. Животная страсть, толкающая их в объятия друг к другу, ей ненавистна, потому что эта страсть не освящена любовью.

А она жаждет его любви и доверия. Мечтает всю жизнь прожить рядом с ним.

Это открытие потрясло Алисию. Если бы на нее обрушилась скала, она, пожалуй, была бы менее ошарашена. Оказывается, все эти годы она обманывала себя.

Должно быть, ошеломление отразилось на ее лице, потому что Норман произнес мягко:

— Я не собираюсь швырять в тебя что ни попадя или осыпать бранью. Я последовал сюда за тобой не для того, чтобы искать правых и виноватых. Мне просто нужно знать правду.

Он до боли в скулах стиснул зубы, противясь непреодолимому искушению прижать ее к себе, заверить, что не кусается. А если и покусывает, то очень нежно, и только в самых чувствительных местах.

Норман решительно отмел эту мысль. Вообразить, как он целует ее желанное тело, — непростительная ошибка. Он и так едва сдерживается, снедаемый вожделением с тех самых пор, как Алисия вошла в гостиную — сексуальная, дерзкая, самоуверенная.

Обольстительная ведьма. Наверняка нацепила свою игривую тряпочку прямо на голое тело. Распущенные волосы падают на спину, пухлые алые губы так и напрашиваются на поцелуй.

В ней все соблазнительно — каждая частичка, каждый жест, каждый вдох. Воплощение соблазна из плоти и крови. От которого он должен отказаться, зная, что она такое. Не говоря уже про аборт, который она, судя по всему, намерена отрицать, есть еще одна причина, не допускающая примирения: ее сомнительная связь с Леоном.

Норман сложил губы в угрюмую складку. Эти отношения таят слишком много безответных вопросов. Вряд ли он сумеет спокойно выслушать подробности — его просто стошнит. Значит, и спрашивать нечего.

— Мне из достоверного источника известно, — начал Норман, жестко контролируя интонацию, чтобы в ней, не дай бог, не прозвучало и намека на враждебность, что может спугнуть Алисию, и тогда уж он определенно не добьется от нее правдивого объяснения, — что ты сделала аборт. Да, я знаю, теперь бытует мнение, что женщина вольна распоряжаться собой, как ей вздумается. Но ведь это был и мой ребенок. По-моему, у меня есть право знать, что с ним случилось. И главное, почему это случилось.

Алисия опять ощутила, как мучительно сдавило сердце. Даже не верится, что любовь настолько живуча. Семена, брошенные в душу десять лет назад, дали всходы, которые расцвели ненадолго и завяли, но не погибли, как она обманом убедила себя. Лишь пустили корни.

Горечь былого предательства всколыхнулась в ней, переполняя все существо.

— Если тебе это так важно, почему ты спрашиваешь только теперь, по прошествии стольких лет? Я покинула Мэлверн, потому что была напугана тем, что наговорил Леон. Ты ни разу не попытался связаться со мной. Будто меня и вовсе не существовало. Так зачем же теперь бередить прошлое?

— Да, мне следовало найти тебя, — мрачно согласился Норман. Он оторвал от оконной рамы свое длинное тело и стал мерить шагами комнату — руки в карманах, плечи напружинены. — Я мог бы предотвратить аборт, отговорить тебя от необдуманного поступка. Мне следовало сказать себе: черт с ней, с работой, кто-нибудь другой выполнит. Но ничего этого я не сделал. Я считал, что с тобой все благополучно.

— Ты сам не понимаешь, что несешь, — заметила Алисия, почти не разжимая губ: она боялась, что от напряжения у нее застучат зубы. Те страшные дни не хотелось вспоминать. С тех пор как ей удалось выкарабкаться из пучины депрессии, она просто запретила себе думать о прошлом. И уж, тем более, никогда и ни с кем его не обсуждала.

— Возможно. — Неожиданно он обмяк всем телом и, прекратив вышагивать, сел на диван с другого конца вполоборота к ней и свесил руки между коленями. — Я постараюсь быть последовательным. В тот день, кончив разбираться с Леоном, я пошел искать тебя. Твоей машины не было. Я поторчал еще немного, надеясь, что ты вернешься. Потом позвонил твоей подруге. Моя догадка оказалась верна: ты была там. Трубку снял брат Карен. Он сказал, что ты расстроена и в данный момент спишь. Я попросил не тревожить тебя и передать, что я звонил и свяжусь с тобой через пару дней, чтобы ты оставалась у них, а я вскоре приеду за тобой и увезу к себе.

В Мэлверне я не думал задерживаться. Собирался пробыть там ровно столько, сколько потребовалось бы для того, чтобы доложить тебе о приготовлениях, которые я уже сделал, и за ужином сообщить родителям о нашей скорой свадьбе. Мне необходимо было вернуться в Лондон. Я от имени клиента консультировал барристера, выступающего в суде по очень важному и сложному делу о предполагаемом мошенничестве. Мне приходилось работать круглые сутки. Каждый вечер я звонил Карен, но трубку никто не брал. Поначалу меня это не беспокоило: я знал, что в семье подруги ты в полной безопасности. Но потом начал тревожиться и позвонил в Мэлверн, думал, может, ты вернулась по какой-то причине — например, одежду взять или еще за чем-то.

Я объяснил Филлис, что не могу дозвониться до тебя у Карен. Она сказала, что ее это не удивляет, что ты звонила ей вечером того же дня, когда покинула Мэлверн, сообщила про беременность и спрашивала, где я.

— Мать сказала, что ты уже уехал и, если не совсем дурак, купишь билет на самолет и затеряешься где-нибудь на другом конце света, — подавленно вставила Алисия, терзаемая мучительными воспоминаниями. — Она посоветовала мне сделать аборт и заявила, что в Мэлверне видеть меня больше не желает. Я всегда знала, что раздражаю ее, что она меня не любит, но тогда впервые поняла, что на самом деле она меня попросту ненавидит.

— Боже мой! — глухо воскликнул Норман. — И меня не было рядом! — Он вскинул голову и посмотрел ей в лицо. В его глазах читалось глубокое сожаление. — Да, она сказала, что посоветовала тебе избавиться от ребенка, и что проблема теперь решена. Карен с братом утром забрали тебя из частной клиники и увезли восстанавливать силы в их летний домик на побережье.

Алисия убрала со лба волосы. Рука ее дрожала, и Норман накрыл ее ладонью.

— По крайней мере, теперь ты знаешь, что мать раскаялась в своем отношении к тебе. Если бы она была жива, вы, возможно, стали бы хорошими друзьями.

Его ладонь несла утешение, в котором сейчас Алисия остро нуждалась. Она переплела свои пальцы с его пальцами, с судорожным вздохом облизнула пересохшие губы и сказала то, что для себя давно уже выяснила:

— Филлис пришлось взять сторону Леона и безоговорочно поверить его словам. В противном случае брак дал бы трещину и начал разваливаться, а этого она тогда желала меньше всего. Мать была влюблена в свою новую жизнь, в свою новую роль — роль жены богатого человека.

Норман большим пальцем водил по внутренней стороне ее запястья, пробуждая во всем теле сладостное томление, которое следовало подавить, иначе она опять бросится ему на шею. В борьбе против него ее лучшие соратники — озлобленность и горечь.

— Итак, Филлис уведомила тебя о судьбе ребенка, и ты, вздохнув с облегчением, вернулся к своим делам, к прежней жизни, — продолжала она, вновь переживая былые страдания. — Даже не расщедрился на букет цветов с открыткой, чтобы по-человечески подвести черту под грустным эпизодом. По крайней мере, так бы я знала, что ты хоть мельком подумал обо мне!

Алисия выдернула руку, и Норман не сделал попытки удержать ее. Он застыл в неподвижности, черты лица исказила боль.

— Пожалуй, нам стоит еще выпить по бокалу. Не возражаешь? — наконец промолвил Норман и рывком поднялся. Мешая напитки, он стоял к ней спиной, решительно замкнувшись в себе.

Алисия тыльной стороной ладони отерла потный лоб. Совсем стемнело, буря постепенно стихала. И то, что они начали — долгий мучительный рейд в прошлое, — тоже следовало закончить.

Норман повернулся к ней, держа в каждой руке по бокалу.

— В ту неделю, пока я занимался в Лондоне приготовлениями к свадьбе: оставлял свои координаты в агентствах по недвижимости, чтобы подыскать нам подходящее жилье, и все такое прочее, я узнал о себе удивительную вещь. Я был абсолютно, всецело счастлив.

Он сардонически вскинул бровь, словно недоумевая по поводу собственной глупости.

— Я знал, что хочу жениться. На тебе. Ты была милое, нежное создание, хотя, впрочем, это для меня не являлось открытием. Тогда я впервые осознал другое — оказывается, за годы нашего знакомства во мне развилось и окрепло чувство настоящей любви к тебе. Я желал тебя, хотел от тебя ребенка и, когда узнал про аборт, пришел в такую ярость, что мог сотворить что угодно. Потому и не стал звонить тебе, тем более встречаться. Я просто не ручался за себя.

Норман поставил бокалы на стол. Алисия, перехватив его взгляд, опустила глаза и плотно сжала губы. Какая чудовищная нелепость! Норман — мечта всей ее жизни, когда-то тоже любил ее. Она не могла ошибиться в искренности его слов. Но, увы, ничего не вышло.

Неожиданно в ней затеплилась надежда: еще не все потеряно. Они оба были несправедливы в своем гневе, помешавшем им обрести друг друга. Филлис дезинформировала Нормана. Когда он узнает правду, примет ее, возможно, все образуется.

— К тому времени, когда я несколько успокоился, — продолжал Норман, — было уже поздно. Ты уехала в Штаты. Даже «до свидания» не сказала. Мне стало ясно, что тебе было плевать и на меня, и на нашего ребенка. Я постарался забыть тебя. — Он пробороздил пальцами волосы. — Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.

И тогда он почти добился своей цели: не вспоминал ее, пока она вновь не появилась в жизни Леона. Но в этом он ей не признается. Они и так балансируют на грани пропасти.

Норман плюхнулся на диван, стоявший напротив того, где сидела Алисия. Силы покинули его, на лбу выступил пот.

Алисия встала и подошла к нему. Он закрыл глаза, чтобы не видеть соблазнительного покачивания женских бедер, очертаний ее знойного тела под тонкой тканью.

— Норман, — тихо произнесла она, вложив в свой голос всю любовь, всю страсть, всю тоску своего сердца. — Я тоже не хочу оправдываться. Просто объясню. Все произошло очень быстро. Я обезумела от горя и отчаяния. Ты застал меня с Леоном, и это мерзкое зрелище убило в тебе всякие добрые чувства ко мне. Я стала тебе настолько противна, что ты даже говорить со мной не захотел. Во всяком случае, мне так казалось. Я бросилась вон из дома, нашла убежище у родителей Карен и сутками рыдала. И брат Карен не передал мне, что ты звонил. Думаю, он просто забыл в панике.

Алисия прерывисто вздохнула. Впервые она рассказывала о том, как потеряла ребенка, об утрате, с которой никогда не сможет смириться.

— Я всем обязана заботам Карен. Именно она вызвала врача, когда у меня начались схватки. Тот отвез меня в больницу, но ребенка сохранить не удалось. У меня случился выкидыш. Карен постоянно была рядом, ухаживала за мной, а потом предложила отправиться в их домик на побережье, чтобы восстановить силы. После мы уехали в Бостон — гораздо раньше, чем планировали.

Алисия увидела, как распахнулись его глаза, заметила блеск в глубине зрачков, услышала, как Норман резко втянул в легкие воздух, и поняла, что наконец-то достучалась до него.

— Я уехала, потому что ты не давал о себе знать, и потому что мне стало все равно, что со мной будет, — монотонно продолжала она. — Я хотела позвонить тебе, но не решалась. Мне было восемнадцать, уверенности ни на грош, в душе — полнейшая безысходность. Я чувствовала себя глубоко несчастной, потому что потеряла самое дорогое в жизни — тебя и нашего ребенка. Мне невыносимо было бы услышать из твоих уст что-нибудь наподобие «исчезни».

— Выкидыш? — ошеломленно проронил Норман, пытаясь усвоить смысл новой информации, опровергающей все его убеждения. — Но ведь Филлис сказала, что ты…

— Нет, — ласково перебила его Алисия, противясь порыву коснуться рукой его щеки. — Подумай хорошенько. Из твоих слов следует, что она сказала, будто проблема решена. Карен сообщила ей о случившемся, и, да, Филлис, советовала мне сделать аборт, но я этот вариант вообще не рассматривала.

Алисия затаила дыхание, замерла в ожидании. В глубине души она понимала, что все зависит от того, поверит он ей или нет. Разумеется, существуют медицинские документы, с которыми можно ознакомиться, да и Карен с родными будут только рады подтвердить истинность ее рассказа. Но она хотела, чтобы Норман поверил именно словам. Не требуя доказательств.

Норман боролся с потрясением. Испепеляющий гнев и впоследствии холодная ненависть, истребившие в нем всякую способность рассуждать здраво во всем, что касалось ее, оказались пустой, напрасной тратой душевных сил. Он снова судорожно вздохнул. Какой ужас!

— Алисия, — произнес он хрипло. Положив ладони ей на бедра, он притянул ее к себе и щекой прислонился к животу. — И меня не было рядом с тобой. Никогда себе этого не прощу!

— Не надо, — дрожащими губами прошептала она. Поделившись болью с ним, с отцом ребенка, которого потеряла, Алисия почувствовала, что на сердце заметно полегчало.

Она зарылась пальцами в мягкие темные волосы, прижимая к себе его голову, и стояла покачиваясь. Твердый подбородок и острая скула Нормана вдавились в живот, а она покачивалась и не могла остановиться, потому что это было так же естественно и необходимо, как вдох и выдох. — Все прошло. Осталось в прошлом. Мы оба поддались эмоциям, ослепившим нас, исказившим реальность. Пожалуйста… прошу тебя, давай начнем сначала.

Аромат женского тела, завораживающие, манящие движения, жар, пробивающийся сквозь тонкий шелк, затуманили разум, изгнав из него все до единой рациональные мысли.

Всем существом Нормана теперь владела только одна потребность, одна нужда — отупляющая, испепеляющая, приводящая в остервенение. Она стремительно зрела, копилась в нем, переполняя каждую клеточку. И вот уже воля парализована. И он даже не пытается сдерживаться.

Сожаление, раскаяние, натиск желания оказались слишком мощными силами, чтобы им противостоять. Норман уткнулся лицом в ее мягкий живот и стал целовать, захватывая губами и языком алый шелк. Алисия отвечала ему сладострастными движениями бедер. С хриплым рыком он перенес ладони под ее короткую кокетливую юбку, сжал ягодицы, которые, как он и предполагал, едва прикрывали крохотные трусики. Потом взял ее в кольцо своих рук и упал на колени. Потерянный, одержимый страстью и ничуть не сожалеющий об этом. В сознании не осталось места для сожаления. Там царила одна только восхитительная Алисия, сводившая его с ума.

Она инстинктивно выгнулась ему навстречу. И Норман возликовал, упиваясь своей властью над ней. Именно об этом я мечтал, этого желал, к этому стремился с самой первой минуты, когда вновь увидел ее после долгих лет разлуки, словно в бреду думал Норман. И вот она, податливая, сладостная, принадлежит ему, принадлежит безраздельно.

Почувствовав, что Алисия вся обмякла в плену его крепких рук, услышав глухие вскрики наслаждения, он поднялся, заключил ее в свои объятия и положил на диван. Глядя на него затуманенным от вожделения взором, от которого у Нормана перехватило дыхание, Алисия машинально потянулась к язычку молнии на его брюках.

Ее пальцы дрожали. Норман накрыл их своей ладонью, помогая раздеть себя. И когда ее руки взметнулись ему на шею и сомкнулись кольцом, он приник к ней всем телом, услышал изумленное, восторженное «ох!», слившееся с его собственным возгласом, почувствовал, как напряглись его мышцы от усилия продлить наслаждение, подарить ей такое же блаженство, какое, как он знал, получит сам.

Но она извивалась под ним, порывистая, сладострастная, и он уступил, не выдержал: природа не терпит насилия. И все, что им осталось, — это дикая необузданная потребность достичь завершения, неконтролируемый взрыв распаленной плоти и растворяющиеся в воздухе экстатические всхлипы обоих.