Наша «Лохань» (с подачи Джерри Скроба это название сразу пристало к нашему кораблю, вытеснив официальное «Дватэ-Три») оторвала-таки свое ржавое днище от космодрома, преодолела силу триэсского тяготения, набрала необходимое ускорение, легла на заданный курс и сейчас, когда я заношу в дневник свои первые впечатления, плывет себе как ни в чем не бывало по воображаемым, но от этого не менее опасным волнам эфира. Во всем этом я вижу не столько нашу заслугу, сколько небесный промысел извергнувшего нас.
– Аки ангелы во облацех! – такова была первая послестартовая фраза Допотопо.
Затем он громко высморкался в переговорочное устройство, после чего оно еще долго искажало тембр его голоса.
Для полноты картины, видимо, стоит вернуться к старту, нет, еще раньше – к предстартовой чехарде. Замордованный работой, измотанный проверками, комиссиями, экзаменом, ошалевший от долгожданного и в то же время совершенно неожиданного «слияния» с Дваэн, нет, с Дваэночкой, как ее все называют, вконец оглупевший от счастья, пьянеющий при одной мысли о том, что все, о чем я грезил, сбылось с фантастической легкостью, а впереди – увлекательное путешествие рядом с той, с которой мы отныне составляем неделимую Эталонную пару, рядом с кудесником Допотопо, под началом которого мы обязательно доберемся до Терры и поможем ей! – я как-то выпал из реального пространственно-временцого контекста и едва не поплатился за это двумя жизнями. (Написал и подумал, что все еще рассуждаю старыми категориями: жизнь-то у нас теперь с ней одна!)
Тысячу раз был прав Допотопо, ведя свои двойные и тройные игры. Лишь в одном он ошибся – в идентификации противника. Тщательно скрывая свои планы от вездесущих «Трех шестерок», якобы связанных с покорителями, он ничего не утаивал от досточтимого Триэра, который, как это ни грустно признавать, тоже вел свои тайные игры. Допотопо до сих пор не может в это поверить, хотя факты налицо. Воспользуюсь, как на недавнем экзамене, формой вопросов и ответов.
У кого на службе состояли Смертник и Капрал, назначенные сторожами внешней и внутренней охраны нашего второго корабля?
У досточтимого Триэра.
Кто находился на корабле во время пожара?
Я, Дваэн, Смертник и Капрал.
Кто тушил пожар?
Я и Дваэн.
Кто своими бессмысленными действиями мешал тушению пожара?
Смертник и Капрал.
Кто знал о существовании второго корабля?
Допотопо, я, Дваэн, Триэр, Смертник и Капрал (перанумиты не в счет, от них все равно бы никто ничего не добился).
Если вычеркнуть из списка сгоревших во время пожара Смертника и Капрала (их можно заподозрить в исполнении, но не в организации диверсии), остаются четверо: Допотопо, я, Дваэн, Триэр.
Кого изволите подозревать: начальника экспедиции? двух его первых помощников? Совершеннейшая нелепость. Кто выпал в осадок? Quod erat demonstrandum [95].
Что же касается «Трех шестерок», то именно их видеочелнок первым приблизился к охваченному пламенем кораблю и помог нам вырваться из огненного плена, как раз в тот момент, когда на нас уже горела одежда, Дваэн без сознания висела на моих руках, а я тщетно пытался выбить ногой крышку заклинившего люка. Сцена пожара и нашего спасения шла прямой передачей в эфир, так что свидетелем является вся планета.
На все мои доводы наставник ответил, по привычке поглядывая наверх, хотя триэсское небо осталось далеко внизу:
– Не торопись, хлопчик, кто тебя в шею гонит? Тут дело темное… Да я тоже, – он понизил голос, – никак не могу разобраться, кто тут с кем и что у него на уме. Поживем – увидим.
Вероятно, он прав, не будем спешить с окончательными выводами. До сих пор многое из того, что произошло за последнее время, кажется мне странным, не укладывается в мозгу. Думаю, со временем (чего-чего, а времени у нас тут будет предостаточно!) все прояснится. Одно очевидно: наставник все еще не доверяет мне. Правда, он вообще никому не доверяет, но со своим первым помощником мог бы быть и пооткровеннее. Взять ту же историю с кораблями. Зачем он заставил меня строить второй корабль? Значит, предполагал, что первый не взлетит? Но тогда почему он так тщательно следил за постройкой и оснащением всем необходимым первого корабля, а вторым практически не занимался, полностью предоставив его мне? Взлетел первый, второй сгорел. Знал об этом наставник заранее или просто угадал? Ведь буквально накануне старта он велел мне снова собрать моих разбежавшихся перанумитов, выдал им щедрый аванс (чего с ним никогда не бывало!) и заставил проделать каторжную работу: перетащить первый корабль в отстойник и спрятать его там под грудой хлама, а второй по узкому штреку доставить из шахты на стартовую площадку, где он и сгорел через несколько часов!… Что это было: наитие или сцена из хорошо продуманного сценария?…
С другой стороны, Допотопо уверяет, что, не придумай он своего фокуса с облаком – вот для чего ему понадобилось столько пакли и мха, – мы бы не взлетели и на первом корабле, поскольку, мол, трехглазые снайперы из лагеря покорителей готовились в момент взлета продырявить нам топливные баки. Он даже обнаружил в корпусе дыру, соответствующую калибру снайперских скорострелок, однако никто из команды, кроме Буфу, не посчитал это убедительным аргументом, так как любой из нас в течение нескольких минут мог бы, при желании, обнаружить в стенах нашей лохани дюжину дыр разных размеров и конфигураций – следы многолетней работы жучков-омнифагов.
С этими дырами мы далеко бы не улетели, если бы не Душегуб, командир нашей «Лохани». Он развел какой-то одному ему известный раствор и замазал их так, что теперь залатанные места выглядят надежнее неповрежденных частей обшивки. Кстати сказать, командир корабля произвел на меня не такое удручающее впечатление, как в первый раз, когда я увидел его через решетку психлечебницы. В нем есть что-то приветливое, даже старомодно-галантное, особенно это проявляется в отношении к другому полу. Дваэн в восторге от него и не называет иначе как Душегубчик.
Я не перестаю поражаться легкости, с которой Дваэн вступает в контакт с любым существом или «веществом» (как у нас за глаза называют роботов). В душе у меня даже заворочалось что-то вроде ревности, пока я не понял, что это свойство ее натуры: источать, распространять вокруг себя волны радушия, теплоты и пробуждать в других аналогичные волны.
А сколько у нее энергии! Ее невероятно длинные тонкие ноги мелькают, казалось, одновременно в нескольких местах. Только что я видел, как вместе со Сладкоежкой она ворочала ящиками и баллонами, удостоверяясь в наличии и сохранности провианта, а она уже проверяет вентиляционно-вытяжную систему в кабине у Крошки-Гада; минуту назад я видел, как она напяливает на себя скафандр Квадрата; чтобы продемонстрировать серьезные изъяны в его рабочем костюме и объяснить по ходу, каким образом можно их устранить, н тут же встречаю ее в другом конце корабля, в штурманской рубке, где она уже щупает пульс Бешенке, заставляет показать язык, выворачивает ему веки, заглядывает в ушные раковины, затем чуть ли не силой укладывает на пол, оголяет спину и начинает массаж. К массажу у нее особое отношение. Узнав, что на нашей «Лохани» нет ни приспособлений для него, ни даже просто выделенного для этого помещения, она закатила скандал Допотопо и Душегубу, не успокоившись, пока вторая вахтенная не была срочно переоборудована в массажную. Дваэн немедленно составила график явки на массажные процедуры для всех членов команды, включая, что вызвало смех, и роботов! Однако вскоре мы убедились, что смешного в этом меньше, чем полезного: после процедур каши «вещества» двигались гораздо живее, да и скрипели не так сильно, как раньше. Что же касается существ, то они покидали процедурную, покрякивая от удовольствия. Когда пришел мой черед, я понял, в чем секрет ее успеха: Дваэн массировала руками и… ногами! Быстрая, энергичная и одновременная обработка практически всего тела давала поразительный эффект: «словно тебя измельчили в муку, замесили тесто и испекли вновь, свежего, румяного, готового к употреблению», – так вкратце сформулировал суть ее методики Крошка-Гад.
Ее неутомимость поражает меня. Вроде я не из слабой породы, но уверяю вас, что после таких процедур – а она назначила их всем ежедневно! – я бы точно свалился с ног. Она же является радостно-возбужденная, раскрасневшаяся, как и ее пациенты-, и с порога бросается мне в объятия. Бортовой журнал, хоть я и делаю записи специальным кодом, как положено по инструкции, не позволяет мне вдаваться в интимные подробности, поэтому ограничусь лишь констатацией факта: мы приходим в себя лишь после того, как кто-либо из членов экипажа, отказавшись от безуспешных попыток связаться с нами по интерфону, который мы предусмотрительно отключаем, начинает барабанить в дверь, используя для этого, как Дваэн при массаже, руки и ноги одновременно…