Счастье жить

Эпилог

— Дим-Дим, я не верю своим глазам. Это шутка?

Иветта, почти раздетая, прыгала по дивану и трясла какой-то открыткой, взывая к Диме. Несколько дней назад они вернулись из Бельгии, где Дима давал несколько концертов и записывал диск с последними произведениями. Скоро им предстояли гастроли в Финляндии — летний музыкальный фестиваль, поэтому чемоданы практически не распаковывали, достали только купленные Иветте модные вещички, чтобы она могла их перемерить и похвастаться подружкам.

— Я думаю, что все вполне серьезно.

— Но, Дим-Дим, они знакомы всего две недели! Как можно выходить замуж за человека, с которым знакома две недели?

— Видишь, можно, — сказал Дима, — раз ты держишь в руках приглашение — значит, можно. Кстати, они знакомы дольше. Они ведь сначала провели вместе три дня, потом переписывались два месяца и только потом опять встретились.

— Да не узнаешь ты человека по письмам!

— Ви-Виш, я не пойму, что тебе не нравится. Ты не хочешь лететь на свадьбу? Но разве тебе не хочется побывать в Америке? Тем более что ожидается очень пышное торжество — я так понял, что Дэйв собирается позвать чуть ли не пятьсот человек.

Дима с улыбкой смотрел на Иветту, провоцируя ее на дальнейшие признания. Девушка, как обычно, поддалась на его уловку.

— Ты правда не понимаешь?

— Не понимаю.

— Он же негр!!!

— Ви-Вишенька, счастье мое, да ты расистка!

— Я не расистка, я не призываю убивать негров или запирать их в резервации. Но как можно выйти за негра замуж?! Я бы не смогла!

— А тебе никто и не предлагает.

Тут Дима увидел, что жена всерьез завелась, засмеялся, лег на диван рядом и крепко прижал ее к себе.

— Я шучу!

— Издеваешься, — все еще рассерженно, но уже более спокойным голосом сказала Иветта.

— Ага… ты беременная такая смешная злючка стала. Все принимаешь близко к сердцу, постоянно бесишься — просто маленькая камышовая кошка.

— Это кто?

— Это такая смешная зверюшка. Живет где-то в лесах. Выглядит как симпатичная кошечка, вполне домашняя. Но характер у нее… врагу не пожелаешь. Порвет любого. Если в дом принести и обидеть, весь дом загрызет. Хотя на вид маленькая и хорошенькая.

Иветта в шутку стукнула мужа подушкой по голове.

— Вот… я и предлагаю изолировать тебя от общества, пока не родишь. А еще говорят, что беременные — спокойные и умиротворенные, нежные и ласковые.

— Опять ты меня дразнишь!

— А что ты из-за ерунды завелась. Ну негр он, и что? Тебе жить со мной, а не с ним, а я вроде совсем не негр.

— А если она ребенка от него родит?

— Будет темненький ребеночек. Мулат или мулаточка.

— Дим-Дим!!! Скажи, что ты шутишь и этой свадьбы не будет!!!

Иветта укусила Диму за ухо и откатилась в дальний угол дивана.

— Почему же не будет? Ты держишь в руках приглашение, из которого явственно видно, что свадьба будет.

— Но я не могу говорить людям, что моя свекровь сошла с ума и вышла замуж за негра! Который вдобавок весит сто с лишним килограммов и держит дома двадцать собак!

— Не утрируй. Собак у него всего восемнадцать, и дом у него — это именно дом, а не наша квартира. Там еще и стадо слонов можно держать. Полные мужчины многим нравятся. А за кем замужем моя мама — никого не касается.

— Но…

— Ви-Вишенька, — Дима подтянул жену к себе, усадил на колени и крепко обнял, — мы с тобой, кажется, мечтали выдать мою маму замуж. Мы мечтали занять ее хоть чем-нибудь, чтобы она перестала виться вокруг меня золотой мухой и непрерывно жужжать. Мы получили то, что хотели. Она занялась моим пиаром и больше года совершенно нам не мешала, моталась по миру, организуя толпы журналистов, падала по вечерам в кровать совершенно измученная. Теперь она влюбилась и собирается замуж, то есть одновременно не будет мешать нам и будет счастлива сама. А ты почему-то недовольна.

Иветта что-то бормотала про негров, отсутствие приличий, возраст и манеры, а Дима тем временем аккуратненько снимал с нее остатки одежды и устраивался сверху.

— Ви-Виш, ты, наконец, замолчишь? Или мне придется закрыть тебе рот каким-нибудь извращенным способом.

Иветта действительно замолчала. Тем более что Дима был абсолютно прав во всех отношениях.

Анастасия совершенно не собиралась замуж — она четко решила посвятить жизнь сыну, и ей очень нравилось быть его пресс-секретарем. Она даже собиралась пойти на какие-нибудь курсы, где обучают искусству раскрутки человека, но не успела — во время очередных гастролей познакомилась с Дэйвом. Кто их представил друг другу на очередной пресс-конференции, Анастасия, конечно, забыла, но запомнила восхищенный взгляд уже пожилого полного мужчины с веселыми искорками в глазах. На Анастасию давно никто так не смотрел — и она расправила спину, покраснела и смутилась. Дэйв немного говорил по-русски — изучал язык в университете. А Анастасия немного говорила по-английски — купила экспресс-курс и осваивала для работы. В результате они объяснялись практически на пальцах, поминутно хохоча, перебивая друг друга, — и Анастасия сама не заметила, как согласилась пойти с новым знакомым в ресторан после мероприятия, а потом отправиться к нему ночевать.

Дэйв вдовствовал более десяти лет — его жена умерла от рака. Трое его взрослых детей разлетелись по миру, ближе всех жила младшая дочь — в соседнем штате. Дэйв издавал два весьма солидных журнала о моде и искусстве, вдобавок нажил неплохое состояние, играя на бирже (собственно, эти деньги он и вложил в журналы, которые стали приносить доход далеко не сразу), считался человеком не богатым, но вполне состоятельным и жил не как русские мужчины в шестьдесят лет. Дэйв занимался спортом, играл в боулинг и бильярд, каждый год летал кататься на лыжах в Европу, не пропускал авангардных выставок и даже выходил на сцену в благотворительных концертах, радуя больных детишек оригинальной интерпретацией образа Санта-Клауса или даже Микки-Мауса. Анастасия была потрясена — она не встречала ничего подобного. Энтузиазм Дэйва, его бившая ключом любовь к жизни заразили и ее. Она влюбилась. К счастью, Дэйв сразу ответил ей взаимностью.

— В русских женщинах есть… есть драйв, — сказал он, — наши не такие. Русские женщины особенные.

И Анастасия поверила, что она — особенная. Не только как мать гения, но и как женщина. Дэйв клялся, что красивее русских нет ни одной нации, а Анастасия — одна из лучших ее представительниц. Анастасию никогда не называли одной из лучших и самой красивой — ни родители, ни первый муж (она с трудом вспомнила его имя — и то благодаря тому, что в паспорте у сына стояло отчество Валерьевич). А Дэйв разбудил спящую красавицу. Анастасия с радостью согласилась стать его женой и кинулась по салонам — делать массаж, бороться с морщинами, наращивать волосы и даже колоть ботокс. Она помолодела лет на двадцать — не столько от усилий косметологов, сколько от счастья. И поэтому Дима был абсолютно прав — негр Дэйв или не негр, весит он сто килограммов или все двести, двадцать у него собак или восемнадцать — главное, что Анастасии с ним хорошо.

— Ну что, летим на свадьбу? — спросил Дима полчаса спустя, поглаживая Иветту вдоль спины, как кошку.

— Да… да… обожаю тебя, Дим-Дим. Ты всегда прав, а мой характер испортился от ожидания твоего наследника. Надеюсь, он будет того стоить.

— Не сомневайся — получится отличный парень. Мне показалось на снимке, что у него симпатичная мордашка — весь в меня.

— Нет, он похож на меня.

— Ну, и на тебя немножко. Радуйся, что сумела выбрать ему правильного отца.

— Ой!

— Что? Ты уже жалеешь?

— Нет. Я забыла тебе сказать! Через три дня после твоей мамы выходит замуж Лиза. Помнишь, я тебе про нее говорила?

— Помню. Я ее даже мельком видел, когда мы были на дне рождения у кого-то из твоих родственников — она пришла то ли с Жанной, то ли с Мари, я вечно путаюсь в твоих многоюродных сестрах и братьях. Симпатичная девочка. Мне Гошка наш говорил, что встречается с ней.

— Какой Гошка?

— Ты его вряд ли знаешь. Мы вместе учились. Гошка Соловьев. Хороший, кстати, парень, мы приятельствовали, потом жизнь как-то развела. Надо ему позвонить поздравить, вот и свидимся с ним на свадьбе, кстати.

Дима лениво потянулся.

— Не с чем тебе его поздравлять, — удивила Иветта, — Лиза не за Гошу выходит замуж.

— А за кого? Вот это шустрая девочка — у нее женихи просто роями вьются. Не ожидал. На вид такая тихоня.

— Она выходит замуж за Сашу, — объявила Иветта.

— За того самого? — Дима даже привстал.

— За того самого. Он вернулся из Словении, каялся, клялся в любви, и Лиза поняла, что все еще его любит. И готова принять со всеми недостатками.

— Шутишь?

— Нет. Кстати, — Иветта задумалась, — а что такого? Разве Саша теперь должен всю жизнь быть один? Он не убивал, не насиловал, не продавал детям наркотики. Да, конечно, он поступил нехорошо — но разве мы все такие идеальные? У нас мужчины бросают беременных девушек, бросают матерей в домах престарелых, уходят от детей, годами с ними не видятся и алименты не платят, судятся с братьями и сестрами за квартиры — а он всего лишь обманул невесту.

— Ви-Виш, но ведь ты могла покончить с собой…

— Могла. А могла не покончить. Это был мой выбор, Дим-Дим, понимаешь? Мой. В моем выборе не может быть вины Саши. Сашина вина в том, что он струсил и вместо того, чтобы решить ситуацию нормальным разговором, соврал, причем соврал достаточно гадко. Все остальное — то, что я бросила институт, уехала, резала вены, рыдала, — это уже мои действия, за которые его винить нельзя. Тем более что все это пошло мне на пользу. Шрамы напоминают о ценности жизни, образование я получила чуть позже, когда стала умнее, годы в Переславле дали мне Марию Викторовну, интересную работу, общение, просто любовь к своей родине и понимание, что происходит за пределами МКАД, а еще я встретила тебя. И за все это должна быть Саше благодарна.

— Но…

— Подожди, родной. Я к чему веду мысль — Сашина вина вряд ли намного крупнее, чем вина, которая есть за каждым из нас. Это не какой-то экстраужасный поступок. Виноват он передо мной — я давно его простила, и мне в итоге стало только лучше. Прошло много лет. У него были из-за этого неприятности. Он за это время еще сколько сделал хорошего. А окружающие (моя родня и даже ты) до сих пор считают, что Саше положено скрыться от мира, счесть себя прокаженным и каяться-каяться-каяться. Я, наоборот, рада, что Лиза оказалась умна и добра, поэтому выходит за него замуж, не слушая вот этих поверхностных суждений. Уверена, они будут очень счастливы. Кстати, жить они собираются в Словении — Саша устроился инструктором в какой-то другой отель, язык он хорошо знает. Лиза тоже в восторге от страны, они недавно туда летали, и оба хотят, чтобы дети были гражданами Европы. Вот. Понятно?

Дима поцеловал жену.

— Понятно. Ты самая умная и замечательная кошка в мире. Скажи «мяу».

— Мяу.

— Вот и умничка. Не забудь сходить к врачу, чтобы посоветоваться насчет графика поездок. Можно ли тебе лететь в Америку на неделю, а потом обратно в Россию. И узнай, до какого срока вообще тебя впустят в самолет — через два месяца я хотел бы участвовать в конкурсе во Франции. Если ехать поездом — надо заранее все заказывать. Либо ехать одному.

— Ага… кто бы тебя одного отпустил, — наполовину шутя, наполовину всерьез сказала Иветта.

Анастасия невольно оказала девушке большую услугу — приучила смотреть на Диму как на гения. Иветту не пугали ни гастроли, ни журналисты, ни внимание женщин, ни горы цветов — это она воспринимала как норму, зная заранее, что Дима станет знаменитым. Но одновременно с этим Иветта помнила заповедь — «не введи во искушение» — и стремилась не испытывать предел Диминой любви и верности — просто всегда была рядом. Конечно, порой совали записки и присылали в конвертах ключи от номеров — но у Димы не находилось свободного времени и возможности воспользоваться — ведь любимая Ви-Вишенька всегда ждала в отеле или танцевала с его другом в ресторане, а чаще сидела в зрительном зале и неистово аплодировала.

Беременность Иветта переносила отлично, поэтому ничего не изменилось. Классическую музыку она приучилась искренне любить, поэтому усилий над собой не делала. В общем, женские хитрости не требовали от нее жертв и удачно вписывались в ритм жизни.

А Мария Викторовна неожиданно призналась, что всегда завидовала европейским старушкам.

— Когда у нас приезжает автобус, а оттуда культурно выходят бабульки-дедульки лет за семьдесят, и все хорошо одеты, с фотоаппаратами, все улыбаются и дружно ходят за экскурсоводом по музеям, я всегда думала — ну почему наши пенсионеры не видят ничего подобного? Почему они копаются в огороде, надрывая спину, получают копейки, даже тортик себе купить могут только на день рождения, и не то что в Европу — в Москву поехать, в театр сходить и то денег нет. А заграничные, наоборот, — катаются, мир смотрят. Одна из учениц мне рассказывала, что в Европе все наоборот, люди начинают путешествовать, когда выходят на пенсию. До того они работают, детей воспитывают, а как выйдут на пенсию, времени вагон — начинают ездить по миру. И я так завидовала. Выходила, смотрела на эти автобусы и даже плакала, что мы так никогда не сможем. Кто бы мог подумать, что я в семьдесят пять лет увижу Францию… не по телевизору, а самую настоящую?

Мария Викторовна смахивала слезу. Со здоровьем у нее было на удивление неплохо, и она сопровождала Диму и Иветту почти во всех перелетах. Правда, все рвалась быть полезной — что-нибудь готовить или гладить, и обычно Дима просил Анастасию найти Марии Викторовне на вечер работу — обзвонить кого-нибудь или составить тексты приглашений.

В Москве Мария Викторовна подружилась с Иветтиной троюродной бабушкой и двумя тетями, периодически ездила к ним в гости, а с тетей Катей они взяли абонемент в Зал Чайковского и каждый месяц исправно ходили слушать классику.

— Как вы еще с ума не сходите? Дома Димкины репетиции каждый день — так еще и дополнительно уши нагружать? — удивлялась Иветта.

— Молодежь, — снисходительно улыбалась тетя Катя, — вы воспитаны на другой музыке, в другое время. Поэтому у вас уши более нежные и к серьезной музыке плохо восприимчивы. А я могу только позавидовать Марии Викторовне, которая каждый день слушает классику в живом исполнении.

— Особенно два часа гамм. Очень полезно и интересно.

Мария Викторовна улыбалась:

— Светочка, тебе подарить беруши?

— Спасибо, у меня есть четыре комплекта.

Тетя Катя воспринимала сказанное всерьез:

— Зачем тебе четыре?

— Как зачем? Будничный комплект, пара выходного дня, одни для туристических поездок и одни запасные.

Тетя Катя шутливо отмахивалась:

— Молодо-зелено. Что бы ты понимала.

За два дня перед вылетом в Америку на свадьбу Анастасии прозвенел последний звоночек, показавший Иветте, что она все сделала правильно и линия ее жизни вырвалась из порочного круга. Иветта ездила к Лизе, чтобы просто поболтать, раз уж она не попадет на девичник, а заодно и похвастаться уже заметным животиком. Они прекрасно провели время, рассматривали Лизино платье, обсуждали всю милую свадебную ерунду, советовали и спорили, потом поговорили о воспитании детей, о правильном приучении мужей к обязанностям по дому и даже немного — о роли отца в жизни младенца. Дима задержался, не смог заехать за женой к шести, а Иветта собралась домой пораньше и решила пройтись немного пешком, а потом поймать такси. Она брела по городу, удивляясь красоте Москвы — сколько городов объездила, сколько столиц видела, а Москва все равно уникальна и все равно лучше всех. Иветта смотрела на крыши, когда услышала напевный голос:

— Не узнаешь меня, яхонтовая?

Она внимательно посмотрела на немолодую цыганку с ребенком, привязанным у груди, и не нашла в ее лице знакомых черт.

— Нет.

— А ты вспомни, бриллиантовая, вспомни. Я же тебе тогда не договорила, ты убежала, испугалась. А видишь, вышло по-моему — и король твой червонный нашелся, и сына-королевича ему скоро родишь. А потом дочку-красавицу, чернобровую-черноглазую.

Иветта зацепилась взглядом за крупную родинку у виска и поняла, что именно эта цыганка в свое время предсказала Сашину смерть перед свадьбой.

— Смерть тебя ждет, красавица, смерть. Придет за твоим яхонтовым, перед свадьбой придет, — сказала тогда цыганка.

Тогда она еще была молодая и красивая, но южные девушки рано расцветают и рано вянут — теперь перед Иветтой стояла зрелая женщина со следами былой красоты на лице.

— Узнала, изумрудная? — Цыганка подмигнула Иветте.

— Узнала. В кого же у меня дочка-то будет, чернобровая и черноглазая? Вроде не в кого.

— Найдется в кого. Ой, красавица будет, ой красавица!

— А с мужем что? А со мной? А… — И Иветта собралась закидать гадалку вопросами.

— Позолоти ручку, — потребовала цыганка.

Денег у Иветты почти не было. Она вытряхнула кошелек и вынула из ушей серьги — подарок Димы к годовщине свадьбы.

— Ай, дорогой подарок даришь, яхонтовая, долго жить будешь. Долго жить будешь, сладко жить будешь. Муж тебя одну любить будет, на другую не посмотрит, дети у вас будут красивые, здоровые, всем на радость. Горя не узнаешь, всю чашу допила до дна. Жить тебе в счастье теперь.

Дима, когда узнал о встрече с цыганкой, жену высмеял:

— Глупенькая ты, Ви-Вишка. И внушаемая. Это же обычный гипноз. И в первый раз ты услышала то, что хотела услышать, — то, чего боялась все время, то и вылезло наружу, и во второй раз тоже. Серьги — ерунда, я тебе еще подарю. Но просто опасно все это, понимаешь? И глупости сплошные. Неужели взрослая разумная женщина в конце двадцатого века может верить каким-то цыганским гаданиям?

— Может! — сказала Иветта, целуя мужа. — Очень даже может. И я с удовольствием в них верю. Поэтому любить тебе меня одну, жить со мной долго и сладко, рожать нам красивых и здоровых детей. Жить нам теперь в счастье.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.