Scorpions. ROCK YOUR LIFE

2. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПОТЕРПЕТЬ НЕУДАЧУ!

Сначала хорошая новость. Она уже написана, тебе остается только не спеша ее прочесть. Посмотри на название главы! Да, туда. Там эта новость и написана. Пять слов: «Ты не можешь потерпеть неудачу!»

Глупость, подумаешь ты? Уже не раз ты падал лицом в грязь, да и твоим приятелям тоже доставалось от жизни? Ну и что? Это самая нормальная вещь на свете. Ты, я, все мы окружены людьми, которые бессильно повисают даже на самом невысоком барьере, а утром с трудом вылезают из постели. Когда вечером, после унылого и бесплодного дня, в их списке под названием «Как-я-сегодня-лажанулся» остается несметное число строк, сами они считают свою ситуацию абсолютно нормальной, так как жизнь — не концерт по заявкам. Следующий день будет точно таким же. И все другие тоже.

Неудачи — неотъемлемый продукт созидания. Крупнейшим ученым всех времен приходилось сначала учиться преодолевать свои неудачи, лишь потом они совершили прорыв и своими изобретениями и открытиями меняли мир. Согласно легенде, американскому инженеру Томасу Эдисону пришлось сделать в конце XIX в. около тысячи попыток, прежде чем он достиг своей мечты об электрическом источнике света. После каждой неудачи он поднимался на ноги и экспериментировал дальше, пока однажды не заставил светиться некую штуку, которую мы называем сегодня лампочкой накаливания. Он не сдался даже после 999 неудач, а просто говорил себе: «Превосходно! Теперь я знаю 999 способов, как нельзя создать лампу накаливания. Фантастический успех!» Эдисон осознал, что неудача — это вовсе не провал. Наоборот, каждый удар о стену лишь подстегивал его, заставлял еще интенсивнее размышлять: почему не получается, что еще нужно сделать чего я не учел на этот раз?

Могу себе представить, какие мысли сейчас копошатся в твоем мозгу: «Дорогой Рудольф, во-первых, я не Эдисон, во-вторых, я живу совсем в иной эпохе, в-третьих, у меня нет никакого желания переделывать мир. Все, что мне хочется, — найти работу и не выуживать каждый день из почтового ящика отказы, повергающие меня в депрессию».

Я прекрасно тебя понимаю честное слово, но все-таки должен сказать, что ты ошибаешься. Между тобой и Эдисоном нет ни малейшей разницы. Даже то, что между вами лежат сто лет, не играет никакой роли. Переверни страницу и еще раз спокойно прочти первую страницу этой главы. Мысленно замени фамилию «Эдисон» на твою собственную. Только твоя цель — не изобрести электрическую лампочку, а сочинить такую анкету, какую не сможет завернуть ни один шеф на этом свете (или что там тебе хочется). И ты увидишь: это действительно та же самая игра. Каждая форма отрицания, каждая проигранная игра может обернуться плюсом. Вопрос лишь в том, насколько ты в это веришь — и в состоянии ли ты использовать динамику, которая автоматически возникает из этого.

Я придумал простой трюк. Если я вижу надвигающуюся проблему, я не жду, когда она обрушится на меня, а сразу превращаю ее во что-нибудь позитивное. В этом отношении я настоящий маг, и я покажу тебе, как заколдовать свою жизнь. Когда я замечаю, как что-то идет вкривь и вкось, как назревает несчастье, я не прячусь в щель в надежде, что ненастье меня не заденет, а немедленно делаю шаг навстречу. Я беру проблему за рога, швыряю через плечо и одновременно использую этот размах, чтобы продвинуться чуть дальше вперед. Так ты всегда оказываешься в выигрыше, как бы то ни было.

Слишком абстрактно? О’кей. Тогда вспомни, как ты в последний раз ходил к зубному врачу. У тебя заболел коренной зуб, ты понимал, что с ним нужно что-то делать, и все равно медлил, надеясь, что положение как-нибудь исправится само собой. Тебя парализовал страх перед зубоврачебным креслом. Между тем зуб болел все сильнее, а ты тянул и тянул. В результате тебе действительно пришлось несладко, когда ты в конце концов все-таки пришел к стоматологу…

Так и со многим в жизни. Большинство людей настолько неосознанно идут по жизни, что позволяют проблемам обрушиваться на них со всей силой. Конечно, их жестко швыряет оземь, а они потом еще удивляются, отчего все их тело покрыто синяками.

Make up your mind! Задумайся! Задай себе вопрос, почему та или иная проблема вообще возникла на твоем пути. Как ты способствовал этому, сознательно или бессознательно, и какие выводы ты можешь из этого сделать?

Все эти кажущиеся поражения возникли в твоей жизни неспроста, они не свалились с луны. У них есть причина — и свой смысл. Подобно простуде, которая ненадолго лишает тебя активности, проблемы тоже заставляют тебя на мгновение остановиться и подумать. Благодаря им ты вспоминаешь о том, ради чего ты и отправился в путь, концентрируешься на главном. Смотри на удары судьбы просто как на своеобразный защитный механизм, созданный природой. Этот механизм держит под контролем выбранный тобой путь и заставляет тебя делать паузы и при необходимости корректировать направление. Этот механизм — часть твоей жизни, поэтому воспринимай его именно так. Перестань видеть в нем что-то негативное и научись извлекать из него пользу! Когда ты научишься это делать, ты легко вырвешься из этого круговорота. Запомни, что ты так и будешь лежать, поверженный, на земле, пока не научишься позитивно воспринимать свое положение. Попытайся выяснить, кто ты, каким ты можешь быть, а каким нет, и тогда количество твоих неудач будет неуклонно уменьшаться.

В те дни, когда Скорпы только раскручивались, я только так и делал, ведь другого способа продержаться как можно дольше не существует. Нашу музыку никто не хотел слушать, нас нещадно ругали — а мы лишь стискивали зубы и играли, играли. Чего только нам не пришлось выслушать от так называемых знатоков: «Немецкая рок-группа с английскими текстами? Их не станет слушать ни одна свинья!» В том же духе им подпевали и критики. Они писали, что мы не просто катастрофически плохие — мы вообще даже не заслуживаем доброго слова. И когда нам все-таки выпадала удача и нас упоминал какой-нибудь журнал, там мелькали фразы вроде: «Если знаешь один альбом, то знаешь и все остальные. У пластинок «Скорпионс», впрочем, есть одно неоспоримое достоинство — их удобно подкладывать под ножку шаткого стола, если под рукой нет крышки от пивной кружки».

Нас безжалостно высмеивали немецкие СМИ, прежде всего Клауса с его необычным голосом. Но мы стойко выдерживали эту негативную энергию, лившуюся на нас со всех сторон. Мы перешагивали через камни, брошенные в нас, и еще интенсивнее обдумывали нашу ситуацию, отыскивали более интересные творческие приемы, чем наши удачливые соперники, осыпанные похвалой. Именно такая позиция сыграла нам на руку чуть позже, когда мы приехали в Америку, на самый жесткий в мире музыкальный рынок. После бесчисленных неудач, которые мы терпели в Германии, мы научились пропускать мимо ушей глупую болтовню и концентрироваться только на нашей музыке. Мы занимались своим делом с сумасшедшим азартом и эйфорией, и за границей наши дела пошли неожиданно хорошо. Из всех пор наших тел била чистая радость жизни — и ей не могли противостоять даже скептики-англичане. Все лишь удивлялись, как получилось, что такая крутая рок-группа появилась именно в Германии. Вот так… Как сказал еще Иисус: «Нет пророка в своем отечестве».

Несмотря на успех в Европе мы, разумеется, все время поглядывали в сторону родины и прикидывали, как нам обернуть в свою пользу отрицательные высказывания немецких критиков. В конце концов мы собрали все отзывы на наши концерты иностранной прессы и послали их вместе с дружеским приветом в немецкие музыкальные редакции. Там все были немало удивлены, и мы добились того, что о нас снова заговорили.

— Постойте-ка, хм-м-м, это те самые лохи из Ганновера?

— Верно! Кажется, их хорошо принимают в Бельгии, Франции и Голландии.

— Что-что?

— Да, шеф. Даже в Англии.

— Что-о? Такого не может быть. Ведь у них нет ни мелодии, ни огня! О’кей, давайте еще посмотрим разок. Что они там могли в них разглядеть?

— О’кей, вот только… э-э-э… есть у кого-нибудь их диск?

— Погляди под ножкой стола!

Да, да, все было именно так. И действительно, за каждой негативной вестью кроется позитивная. Надо только выбрать правильный ракурс. Все мы склонны вымарывать плохие аспекты из нашей жизни, так как в минуты триумфа хорошие стороны кажутся нам гораздо приятнее. К чему это может привести, показывает следующая история. What a nightmare! Какой кошмар!

Март 1981 года. Подготовка к записи нашего альбома «Blackout» («Затмение») была почти завершена, энергия била через край, и нам не терпелось после многомесячных гастролей снова оказаться в студии. Мы с Клаусом придумали во время поездок много нового, и настроение в группе было великолепное. Мы были в самом соку и были ready to rock! Хотя что-то было не таким, как обычно. В воздухе витало какое-то неопределенное настроение. Или Клаус уже предчувствовал неприятности?

Студия Дитера Диркса, нашего многолетнего продюсера, находилась в Стоммельне, маленьком городке в окрестностях Кельна. Мы записывали у него все пять предыдущих альбомов, и у нас не возникало сомнений, что и «Blackout» мы запишем у него. Дитер был оборотистым парнем. Еще несколько лет назад он закрепил в договоре свое право на выбор студии для каждою альбома, в выпуске которого участвовал. Тогда это условие нам было абсолютно до лампочки, ведь у нас не было собственной студии. Но для Дитера наша сговорчивость стала огромным подарком. Мы плотно работали с ним начиная с нашего третьего альбома «In Trance»; он был не только нашим продюсером, но еще издавал наши книги и пластинки. Так что он имел на нас огромное влияние.

Так вот, мы уже знали наизусть каждый миллиметр студии Диркса, нам срочно требовалось сменить обстановку. Мы дали Дитеру понять, что больше не можем работать в Стоммельне. Он пообещал нам найти что-нибудь поинтереснее. Вскоре он явился к нам с потрясающей идеей: «Друзья, а если нам поехать на месяц в Южную Францию? Я подыщу для нас подходящий дом, упакую мобильную студию, и мы прекрасно проведем время у моря. Что скажете?»

Что мы могли ответить?

— Круто!

Дитер улетел во Францию и занялся поисками дома. Через неделю он позвонил мне. «Рудольф, я нашел превосходное место, именно такое, как нам надо. Городок называется Сен-Жак-де-Грас, а вилла, поверь мне, просто супер. Тут все лиловое. Луга вокруг городка полны лаванды. Я никогда еще такого не видел». Allright, Франция, мы едем!

Когда через два дня мы прибыли с нашими инструментами на виллу Сан-Пекэр, все было подготовлено для нас. Огромная гостиная с высоким потолком и потрясающей акустикой стала местом для записей. Вилла была просто супер — два этажа, много балконов, отличный бассейн. Когда утром ты распахивал окно своей спальни, в ноздри бил сладкий запах лаванды. Да, все было как нельзя лучше. Каждое утро мы встречались на террасе, мирно завтракали, устраивали «мозговой штурм» и слушали записи, сделанные накануне. Гитарные рифы Маттиаса были высший сорт. В первые две недели все шло гладко, у нас было отличное настроение, демонстрационные образцы были многообещающими. Мы рвались в бой. Вот только Клаус, обычно первый во всех наших приколах, изо дня в день нервничал все сильнее. Его что-то беспокоило, и за завтраком он сетовал на проблемы с голосом. В конце концов однажды дело дошло до того, что мы записали музыку, а Клаус не смог под нее спеть. Экспрессия, всегда придававшая уникальность его исполнению, совершенно исчезла. Он мучился, но не мог брать высокие ноты, а потом и вовсе потерял голос. Ничего себе заявочки! Что же делать?

Никто не знал, что делать. Среди идиллического пейзажа Южной Франции, среди полей лаванды мы нервничали и смотрели на отчаявшееся лицо нашего певца. «Парни, все пропало, — уныло сообщил он. — Петь я больше не могу!»

Через несколько дней, понимая, что ситуация не изменится к лучшему, мы решили прервать запись. Упаковали свои инструменты и, придавленные грузом неопределенности, двинули в Германию. Что будет дальше? Мы не имели ни малейшего представления.

Клаус немедленно пошел к врачу, но когда тот услышал, что перед ним певец, он лишь вздохнул и покачал головой: «Господин Майне, должен вам сказать, что вы очень долго не сможете петь. Мне очень жаль! И вообще, разумней всего вам просто сменить профессию». Клаус был раздавлен. Мы тоже.

На его голосовых связках образовались отвратительные наросты. Из-за них он совершенно не мог петь. Самое горькое в этой истории было то, что все это можно было предотвратить. Как в моем предыдущем примере с зубным врачом. За десять лет Клаус не только регулярно перенапрягал свои голосовые связки, одно из самых чувствительных мест организма, — он их просто истрепал. Ведь его голос не был профессионально поставлен, но при этом он и слушать не желал, когда я говорил ему про технику дыхания. Он считал, что все эти упражнения для слабаков, а не для настоящего рок-н-роллера. В отчаянии он проглотил пару таблеток, потом еще и еще. Но печальная действительность обрушилась на него со всей силой. Неужели наши турне подошли к концу?

В Кельне Клаус лег под нож под общим наркозом. Когда уплотнения были удалены с голосовых связок, ему сказали: ждать, ждать, ждать… Ситуация для всех нас складывалась хреновая. Наш певец поправлялся, а остальные сидели на раскаленных углях. С одной стороны, нам не терпелось продолжить запись альбома, с другой — мы страшно волновались за друга. Ни при каких обстоятельствах мы не хотели давить на него, поэтому прилагали все усилия, чтобы сохранять спокойствие. Впрочем, ничего другого нам и не оставалось.

Шли дни за днями, а голос Клауса не восстанавливался. Наоборот, шов в горле воспалился, на нем возник опасный полип. Клаусу пришлось лечь на новую операцию, и его мучения продолжились. У него истощились силы. Ситуация расплющила его в лепешку, он уже не верил в свое выздоровление. Куда делась радость жизни, которая прежде так и била из него? Чем ближе подходил день следующей операции, тем больше он боялся, что окончательно лопнет его величайшая мечта — покорить мир вместе со «Скорпионс». Но деваться ему было некуда, надо было идти на прорыв. Нам всем надо было идти на прорыв.

После второй операции Клаус стал лечиться у специалиста из Вены, успешно возвращавшего голос знаменитым оперным певцам. Теперь он цеплялся за любую соломинку, какая только попадалась. Хотя операция прошла без проблем, по-прежнему было неясно, сможет ли он когда-нибудь петь. Даже лучшие врачи не решались давать какие-либо прогнозы. Мы перепробовали все средства, пытаясь вернуть оптимизм нашему Кудрявому. Сам он выдержал страшную внутреннюю борьбу. С одной стороны, он был готов бороться за свой голос, с другой — не хотел стоять на пути успеха группы.

Надо заметить, что тогда мы замерли на пороге настоящей мировой славы. В США наш альбом «Lovedrive» попал в американский хит-парад и долго держался там. Да и «Animal Magnetism» шел на всех парусах. Весь мир ждал нашего нового альбома; каждый потерянный день отбрасывал нас немного назад. Мне были понятны терзания Клауса, ведь мы привыкли подталкивать друг друга вперед. И вдруг наш девиз сменился на другой: «Пьем чай и отдыхаем». А мир подождет.

Через месяц после операции Клаус пришел ко мне. Я как раз написал новые песни, слушал их на полную громкость и был в хорошем настроении. В отличие от Клауса. Когда он появился в дверях, на его лице даже не было ни следа улыбки, так он был подавлен. Он безучастно прослушал мою первую песню, а когда я хотел поставить вторую, он сжал мою руку и покачал головой.

— Рудольф, все это не имеет никакого смысла, — прошептал он. — Прошло уже три месяца после Франции. Думаю, тебе пора искать нового вокалиста. Я вас только торможу!

— Клаус, даже не думай об этом, — заявил я. — Чтобы я больше не слышал от тебя такую чушь! Ты понял меня?

Клаус вскочил с дивана, прошелся по комнате и хмуро взглянул на меня исподлобья.

— Поверь мне, Клаус, — продолжал я, пытаясь вернуть ему надежду, — это не конец. Я знаю, что ты будешь для нас петь. Я точно это знаю!

Я действительно был на сто процентов уверен, что миссия Скорпов еще не закончена. Ведь столько еще нужно было сделать, что я даже не допускал мысли об этом. Я сердцем чувствовал, что все наладится. Прорвемся, дружище!

— А как же альбом? — прошептал Клаус.

— Подождет. Так что не беспокойся. Сначала поправляйся, потом мы спокойно двинемся дальше. И никогда не забывай одну вещь: мы тебя ждем, что бы то ни было! О’кей?

Клаус демонстративно отвел взгляд в сторону.

— О’кей? — повторил я.

Он грустно кивнул, и я обнял его за плечи.

— Слушай, старик, мы прорвемся. Помнишь, как нам было тяжело и как мы все-таки добились успеха? Как мы в Кливленде на World Series of Rock сделали больших американцев, показали им, на что мы способны? Как 60 тысяч зрителей во время нашего шоу стояли на ушах и орали наши имена? Елки-палки, неужели из-за какого-то полипа мы теперь отменим тур? Нет, мы не сдадимся, и все будет еще лучше. Все будет круто. Круто. Круто. Круто.

Клаус попытался изобразить улыбку. Получилось у него неважно. Пока что.

Осенью 1981 года в студии Диркса записывалась калифорнийская рок-группа «Доккен». Нашему продюсеру пришла идея — чтобы вокалист группы, Дон Доккен, исполнил демонстрационную версию наших песен. Так Диркс мог дальше оттачивать аранжировку и не терял свое драгоценное время. Решение обернулось удачей: Клаус услышал об этом, и, разумеется, в нем забурлила ревность. Чужой голос для его песен? Э-э, нет! И что же? Последняя искра честолюбия, которой не было много недель, вспыхнула и запустила в действие механизм выздоровления. В Клаусе вновь проснулся борец. Наконец-то!

Его врач посоветовал какое-то время вообще ничего не говорить, чтобы голосовые связки полностью отдохнули. Клаус слушался его, и, когда теперь все чаще и чаще сидел с нами в студии, он брал с собой маленький блокнот. Когда он хотел нам что-то «сказать», он поднимал руку, словно школьник, мы поворачивались к нему, а он совал нам под нос очередную записку. «Рудольф, чем ты играешь? Пяткой?» — написал он как-то раз. Я растерянно взглянул на него. Что, серьезно? Но Клаус усмехнулся и протянул мне другую бумажку, с большим смайликом. Молоток! К нему вернулась прежняя жизнерадостность. Я уверен, что тогда, без нашей поддержки, будь он вокалистом-одиночкой, он бы давно выбросил свое ружье в бурьян. Но мы стояли за ним, и это придавало ему силы.

Клаус в это время носил на шее высокий воротник, из этого воротника регулярно посылались электрические импульсы на его голосовые связки, чтобы восстановить мышцы. Представляешь это зрелище? При этом он мурлыкал весь каталог «Битлз», сверху донизу, ведь в их песнях не было высоких нот. Прогресс был очевиден, вернее, «ухослышан». Вскоре он уже мог нормально говорить, а энергия, скопившаяся в нем за эти месяцы, так и бурлила. Я чувствовал, что наш вокалист скоро опять станет прежним Стариком.

Последние месяцы изрядно подточили мои нервы, и я позволил себе двухнедельный отпуск на Себу, маленький островок на Филиппинах. За несколько дней до отъезда я встретился с Клаусом.

— У меня идея, — весело сообщил я. — Японцы предлагают нам сделать промоушен. Слушай, завтра я еду в отпуск. Через 14 дней мы встречаемся в Гонконге и вместе летим в Токио. Там мы немножко потремся на Four Seasons, дадим парочку интервью и будем каждый день лопать суши! Так мы сведем наш стресс до нуля и восстановим свои души. Ну, что скажешь?

— I’ll see you in Tokyo, Speedy! («Шустрый, до встречи в Токио!») — засмеялся он и пожелал мне удачного полета.

— Йес-с-с!

Отдых на острове Себу превзошел все мои ожидания. Я полностью зарядил свои аккумуляторы и в результате испытал небывалый творческий подъем. Без особых усилий, между прогулками по пляжу, массажем и прочими расслабляющими процедурами, я сочинил песни «China White» и «Dynamite» — без лихорадки и стресса. Так как и нужно сочинять.

После этого в Японии было действительно круто. Мы с Клаусом наслаждались каждой секундой нашей поездки. Ему было безумно важно испытать что-то приятное после всех унылых месяцев, проведенных в Ганновере. И главное — он снова хотел себя чувствовать рок-н-роллером и забыть про статус немощного пациента.

Моя задумка полностью оправдалась. Энергетика Токио сделала свое дело, и в сердце Клауса вновь засияло солнце. Я немедленно позвонил Дирксу и сообщил радостную весть:

— Дитер, готовь микшерный пульт! Когда мы вернемся в Германию, Клаус включится в дело Я это чувствую. Точно!

И гляди-ка, через семь месяцев после второй операции голос Клауса восстановился! Мы пошли в студию, удалили голос Дона Доккена, и Клаус направился прямо в кабину вокалиста. Случившееся после этого мы все не забудем до конца жизни. Клаус свободно пел! Да как пел! Он стряхнул последние остатки болезни, и мы чувствовали, что в тот момент на Земле не было человека счастливее. Он вложил столько чувства в свое пение, что у нас навернулись на глаза слезы. Притихшие, мы сидели, словно мышки, и не верили своему счастью. Это был magic moment, магический момент. Его пение было более мощным и выразительным, чем когда-либо. Просто поющий динамит.

При нашей поддержке Клаус сумел превратить негативную энергию своей неудачи в нечто позитивное, а потом еще и получить от этого выигрыш. Его новый Iron Voice стал эмблемой альбома, хотя прежний замысел «Блэкаута» был совсем другим.

Идея «Блэкаута» пришла мне за два года до этого. В рамках нашего тура с «Animal Magnetism» мы оказались в 1980 году на Восточном побережье США и образовали с двумя другими группами очень крутую компанию. «Judas Priest» были во главе всего, «Def Leppard» открывали гастроли, а мы были на роли особых гостей. В этом созвездии мы пробыли всего две недели — но все же удовольствия, которое мы получили, хватило на целый год. После этого создавались новые концертные альянсы, в том числе с «АС/DC», «Rainbow» и Тедом Ньюджентом. Но то, что я испытал после заключительного концерта в Кливленде с «Judas Priest» и «Def Leppard», определенно относится к категории A night to remember! памятная ночь!

К. К. Даунинг и Гленн Триптон, два гитариста из «Прист», ворвались после нашего совместного концерта в соответствующем настроении в мою уборную:

— Эй, Ру-у-у-ди, кру-утой концерт, кру-у-той тур! Давайте вместе побарабаним и выступим!

— Да-а-а, я готов, — проревел я в ответ.

Мы все находились под влиянием энергетики концерта, адреналин еще бурлил в нас, и мы орали друг другу, как сумасшедшие.

— Здорово. Давайте выпьем, — предложили Гленн и К. К., но я лишь со смехом отмахнулся. В предыдущие вечера нам предлагались какие-то бредовые коктейли — которые невозможно было пить. Для последнего вечера нужно было придумать что-то более крутое.

— Не-е, ребятки, — отмахнулся я. — Я сейчас готовлю легендарный напиток Скорпов. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!

Наш фирменный напиток состоит из виски, красненького и пива в равных пропорциях. Он валил с ног самых стойких рокеров. Я поставил на стол пару бутылок и стаканов и приготовил нужный микс. Протянул парням полные стаканы со словами:

— Итак, джентльмены, угощайтесь!

Знаешь, приятель, это была настоящая гремучая смесь! С каждой новой порцией «скорпионс-дринк» настроение взлетало все выше. Возможно, это объяснялось тем, что в те времена кое-какие стимулянты еще не вышли из обихода рок-музыкантов и вместе с алкоголем, адреналином и прочими удовольствиями они хорошо сдвигали крышу. Вскоре после этого К. К. сообщил нам, что скоро вернется, и больше не появлялся.

Выпив все, что было, мы двинулись к парням из «Def Leppard», которые уже слиняли в свой отель. Мы к тому времени так набрались, что на нас косился персонал отеля, когда мы шли через холл. Ничего! Мы были рок-звезды, да еще в crazy Eighties — так что никаких вопросов! С громкими воплями мы ворвались в апартаменты «Леппи».

— Гу-у-л-ля-а-ем! Э-э-эй! — проорал я и взглянул на пять растерянных физиономий. В первый момент мне показалось, что мы ошиблись номером и по ошибке влетели к группе скаутов. Парни чинно сидели на постелях и пялились в телевизор.

— В чем дело?! Что за чушь? — заорал я и нетвердым шагом вышел на середину номера. — Рогг-н-ролл! Глядите!

Я взял стакан, который захватил из своего гардероба, подошел к телевизору и вылил остатки «Напитка Скорпов» на него. Он издал звуки шткцтч и шгиийхх, после чего эта чертова штуковина взорвалась у нас на глазах.

— А-а-а! Круто! — взревел я, и мы с Гленном ударили по рукам, довольные собой. «Леппи», еще новички в музыкальном бизнесе — тогда только что появился их дебютный альбом «On Through The Night», — растерянно глядели на нас. Больше всего был шокирован их вокалист Джо Элиот. Мы с Гленном хохотали так, что надорвали животики. Через некоторое время «Леппи» тоже вошли во вкус и вскочили в наш веселый поезд. Мы подняли всех цирковых мальчиков и девочек, еще немного побуянили, и, наконец, ранним утром я побрел в наш отель со своей тогдашней женой Маргрет.

Теперь начинался настоящий кайф. Представления не имею как, но вместо того, чтобы оказаться в наших апартаментах, мы почему-то обнаружили себя на лестничной клетке гостиничного гаража. Я даже не представляю себе, зачем я там очутился, не говоря уж о том, как я туда пришел, но пути к настоящему рок-н-роллу тоже неисповедимы. Мы с Маргрет бродили с этажа на этаж, трясли каждую дверь с надписью «выход», но все они открывались только с другой стороны. Мы очутились в настоящей дыре, пол был покрыт сантиметровым слоем пыли, и мы не знали, куда идти.

Наконец, на самом нижнем этаже, мы обнаружили кнопку экстренного вызова, и Маргрет предложила мне попросить о помощи. О’кей, нет проблем, подумал я. Некто действительно отозвался, но он был еще пьянее меня. Я понес всякую чушь:

— Алло, это Руди из Германии. Как вы живете-можете? Коллега, мы тут сидим в западне на нижнем этаже. Подними копыто и открой нам дверь, ладно? Мы Скорпы и все такое! Теперь ты знаешь, что к чему.

Бедный парень на другом конце провода расслышал лишь слово «вокзал» (хотя оно и не звучало, Маргрет все время молотила кулачком в мою грудь и требовала, чтобы я сказал, наконец, что-то разумное, но я ничего не мог с собой поделать. Ураган-Руди был переполнен, словно гаубица Сторож, вероятно, решил, что в его подземном гараже пара перепившихся идиотов творят невесть что — впрочем, он был недалеко от истины, — и вызвал полицию. Не прошло и пятнадцати минут, как обстановка стала меняться. Мы с Маргрет все еще находились на нижнем ярусе, а сверху до нас донесся шум.

— Полиция! Поднимайтесь наверх. Right now! — услышал я строгий голос копа.

Как бы не так. В моем состоянии я бы не пошевелился, даже если бы ко мне выслали робота-полицейского. Да к тому же я ведь был рок-звездой, а поэтому привык давать указания, а не выполнять их.

— Эй, шериф, — крикнул я в ответ. — Так не годится. Спускайся к нам. Тут у нас есть для тебя шикарное местечко.

— Полиция! — снова крикнул он. — Поднимайтесь наверх!

— Да? Какая полиция? Каждый так может сказать. Предъяви жетон, шериф!

Маргрет совершенно обезумела от ужаса. Она бегала вокруг меня и дико жестикулировала.

— Рудольф, пожалуйста, пойдем наверх! — повторяла она, но я и не думал ее слушаться. Я как раз посылал очередной залп в сторону полицейских, когда коп оказался возле меня с кольтом в руке. Он был настроен серьезно!

— Эй, ты кто такой? — усмехнулся я.

— Заткнись же в конце концов! — воскликнула Маргрет и попыталась смягчить полицейского.

Я по-прежнему кипятился и непременно хотел увидеть его жетон. Наконец, полицейский сунул мне его под нос. Он мог бы и посадить меня за решетку, но, к счастью, он был настоящий мужик, и, когда сообразил, что я из «Скорпионс», все проблемы быстро уладились. Уф! Я дал ему автограф, поблагодарил его за понимание, и мы вместе вернулись в холл отеля. Коп удалился, а мы с Маргрет потащились по коридорам в поисках наших апартаментов. Нам случайно попался Берндт, мой тогдашний настройщик гитар. Он помог нам открыть дверь номера. Я кое-как доплелся до кровати и рухнул на нее. Маргрет погасила свет. Good night!

Наутро я встретил за завтраком нашего ударника Германа. Он поведал мне о событиях минувшей ночи, но в моем больном мозгу плескалась лишь жидкая каша.

— Рудольф, знаешь что? — Он хлопнул меня по плечу. — У тебя был блэкаут!

«Блэкаут, блэкаут, блэкаут», — эхом отозвалось в моем сознании. Какое крутое слово как молот! Впрочем, я пребывал еще в том состоянии, когда любая информация вызывала головную боль, так что тогда я не мог переварить эти новости. К счастью, Герман это почувствовал!

— Давай назовем так наш следующий альбом! — предложил он и сунул мне в рот остатки своего бутерброда с сыром. — Как ты считаешь?

— Что-что?

— Ну, назовем так альбом!

— Как? Повтори еще раз!

Я забыл все его слова. Чертов алкоголь!

— Блэкаут!

— Круто! — восхитился я, словно услышал название в первый раз. Про похмелье я уже забыл. — Гениальное название!

Герман величаво кивнул, и мы чокнулись чашками кофе. Когда к нам через пару минут присоединилась Маргрет, я попросил ее еще раз рассказать свою версию последних часов. Проклятый рок-н-ролл!

История с роботом-полицейским напомнила мне давнюю историю, случившуюся вскоре после турне с «Пристом» и «Леппи». Хоть она не связана с альбомом «Блэкаут», но очень веселая, так что ее хочется рассказать. Вот она вкратце.

После краткого отдыха мы вскоре снова колесили по Среднему Западу США. Наши менеджеры составили новую программу, и на этот раз мы находились в первой строке шоу. «Iron Maiden» и «Girlschool» работали у нас на разогреве. С ума сойти! Как-то вечером мы были в Корпус-Кристи, городе с 300 тысячами жителей на юге Техаса. Мы сидели с парнями из «Мейден» у барной стойки в отеле и пили за наши крутые концерты. Мы угощали друг друга, но я думаю, что так делают все группы. Мы хорошо шумели. Наконец здешнему шефу по безопасности все это надоело, и ему пришла в голову неплохая идея — разыграть из себя крутого.

— Эй ты, с усами! — решительным тоном заявил он, обращаясь ко мне. — Хватит шуметь! А то вылетишь отсюда.

Не знаю, почему этому типу не понравились мои усы, но я и не хотел скандала с этим надутым кретином.

— Я здесь живу! — ответил я ему. Но это его не убедило. Он свирепо уставился на меня, и поскольку было ясно, что он не успокоится, я по собственной глупости пустился с ним в бессмысленную дискуссию. Мы прошли с ним пару шагов, и я не успел опомниться, как за моей спиной клацнули наручники:

— Sir, you are arrested! Вы арестованы!

Нет, не может такого быть, подумал я. Вечер так хорошо начинался. Тем временем возле отеля уже собралась маленькая толпа фанатов «Скорпионс». Они видели вживую все случившееся и хором скандировали:

— Let him go! Let him go! Отпусти его!

Да, точно. Let те go, Kojak! Отпусти меня, Коджак! (полицейский из американского телефильма. — Прим. пер.)

Когда я вежливо поинтересовался, за что я, собственно, арестован, этот тип посмотрел на меня с жесткой улыбкой:

— Мистер, вы скандалили в отеле, швыряли бутылки и другие предметы, оскорбляли персонал и не соблюдали правила отеля. Теперь мы будем ждать полицию!

Ладно, он прав во всем, кроме оскорбления персонала. Но разве я виноват, что техасцы не понимают ганноверский юмор?

— Стоп. Relax a little! Let's have fun! Ладно, успокойся, дорогой, — повторял я в нелепой надежде как-то его переубедить. Никаких шансов. Этот «Коджак» воспринимал свою работу чертовски серьезно. Так мы и ждали в его каморке приезда патрульной машины. Фанаты по-прежнему требовали отпустить меня, но через полчаса я оказался в уютной камере вместе с двумя толстыми мексиканцами, покрытыми с ног до головы симпатичной татуировкой. Что ж, супер! Это уже становится забавным, подумал я, когда один из мексиканцев меня узнал и приветливо обратился ко мне:

— Эй, «Скорпионс»! There is по one like you! Таких, как вы, больше нет!

Great! Замечательно! Значит, лохи из Техаса тоже слушают нашу музыку. Кто бы мог подумать? Следующие пару часов я общался со своими новыми корешами, пока меня не выкупил мой менеджер за 69 долларов. За 69 долларов! Значит, по их мнению, я больше и не стою? Когда я вышел из камеры и прошествовал в приемную тюрьмы, там меня ждал весь персонал местной полиции.

— Эй, Рудольф, отлично, я тоже был на концерте. Вот мой билет! Дашь мне автограф?.. What a show! Какое шоу!.. Fantastic gig, Rudy! Фантастика, Руди!.. I'т sorry, извини, я был на срочном вызове и поэтому не смог прийти. Но мой кузен там был. Ты можешь написать мне что-нибудь на пластинке?

Уже прикольно. На следующий день на первой полосе местной газеты я увидел броский заголовок: «Арестованы 39 фанатов и один Скорпион!».

Да. Вот так.

Вернусь к «Блэкауту». Альбом был записан, и, пока Диркс сидел над финальным микшем, мы задумались над оформлением обложки. Мы обратились к лучшей в мире дизайнерской фирме «Hipgnosis», которая уже работала с «Pink Floyd», «Led Zeppelin», «Genesis», «АС/DC», c Питером Гэбриэлом или Полом Маккартни и уже сделала нам обложки для «Lovedrive» и «Animal Magnetism». Но для «Blackout», на наш взгляд, они не нашли подходящей идеи. Случайно, когда я был на приеме у врача, мне попал в руки журнал «Штерн». Я рассеянно листал его в приемной, не читая текст. Внезапно мой взгляд упал на маленькую картинку. Я поднес журнал ближе к глазам, рассмотрел ее и подумал: «Господи, да это же самая подходящая картина для нашей обложки!» Рядом с картинкой стояла фамилия художника: Готтфрид Хельнвайн. Очевидно, это была его новая работа. Я решил как можно скорее связаться с художником, и в тот же вечер мне позвонил Клаус: «Рудольф, купи-ка новый «Штерн». Там новая картина того самого Хельнвайна. По-моему, то, что надо для нашего альбома».

У меня чуть трубка не выпала из руки. Бывает ли такое? Два дурака, одна мысль! Никак это одна из тех самых знаменитых случайностей? Независимо друг от друга мы пришли к одинаковой идее, значит, так тому и быть. На примере этого случая можно видеть, насколько глубока наша связь, как тесна наша дружба и как сильно мы переживаем за наше общее дело.

Готтфрид Хельнвайн — австрийский художник — принадлежит, пожалуй к наиболее заметным немецкоязычным творческим персонам последних десятилетий. Чем только этот тип не занимался — с ума можно сойти. Энди Уорхол и «Роллинг Стоунс» ему позировали, о Марлен Дитрих он писал эссе, Мухаммед Али играл в одном из его фильмов, с Шоном Пенном и Мерилином Мэнсоном он снимал музыкальные клипы, для «Рамштайна» сделал обложку альбома, с Чарльзом Буковски дружил — оборотистый парень. Наш человек, хотя, может, он об этом и не подозревает!

Мы с Клаусом договорились встретиться в Гамбурге. Хельнвайн болел, у него был неприятный грипп, тем не менее он принял нас. Мы предложили, чтобы он добавил к своему оригиналу пару осколков стекла, чтобы еще яснее выразить нашу идею. Это будет выглядеть круто. Он тут же зажегся и, несмотря на скверное самочувствие, пообещал немедленно взяться за работу и сделать, как мы просим. Превосходно!

Готовая обложка превзошла все наши ожидания и придал этой пластинке почти мистическое значение. На ней был изображен Хельнвайн, орущий у разбитой стеклянной стены, с белой повязкой на голове, двумя вилками в глазах. Выразить идею «Блэкаута» лучше было просто невозможно. Клаус, долгое время не знавший, сможет ли он снова петь, после своих операций накопил столько энергии, что она просто рвалась из его души. Тот «магический момент» в студии стал для всех нас выражением того, что все возможно, если в это твердо верить.

Рисунок Хельнвайна передает это чувство на сто процентов — для нас это стало подарком небес. Мы заказали постеры, и лавки грампластинок начали вывешивать их в своих витринах. Камень покатился дальше, а весь мир полюбил нашу обложку вместе с ее драматической историей.

В конце расскажу забавную историю. Год спустя у Хельнвайна была персональная выставка в Мюнхенском музее. Он пригласил нас на вернисаж. В то время я еще носил длинные усы, достававшие до подбородка. Они были похожи на перевернутую подкову, совсем как у Хельнвайна на нашем альбоме. Парню из нашей фирмы грамзаписей пришла в голову забавная идея — чтобы я не просто пришел на вернисаж, а переоделся Хельнвайном. Почему бы и нет? У меня и так постоянно интересовались, не я ли изображен на картинке. Короче, мне приклеили на лицо вилки и повязали голову. Я даже рубашку надел такую же. Инсценировка получилась первоклассная. Но чего никто не знал — что Хельнвайн сбрил усы за день до открытия выставки и выглядел теперь иначе.

С громким барабанным боем я бегал по выставке, и все, конечно, думали, что так и надо, что это часть шоу. Они клюнули на наш розыгрыш и поверили, что я — это и есть выдающийся художник. Репортеры принялись меня фотографировать, а Готтфрид лишь взволнованно махал руками: «Стойте, нет, стоп! Это я Хельнвайн. Эй! Вот я! Алло!» Но журналисты ни на секунду не отходили от меня, и Клаус чуть не описался от смеха. В конце розыгрыша Хельнвайн попросил на память мои вилки, все были счастливы и радовались такому забавному вечеру.

В 1982 году «Блэкаут» наконец появился на рынке — с годичным опозданием. Как мы все боролись за то, чтобы эта пластинка дошла до прилавков, и вот теперь это произошло. Резонанс среди фанатов был невероятным. Как альбом, так и сингл «No One Like You», по которому мы сняли на острове-тюрьме Алькатрас наш первый профессиональный музыкальный клип, вознесли нас в первую десятку {Тор Теп) американского хит-парада и, наконец, подарили нам прорыв в международном масштабе. Мы стали признанными суперзвездами.

Критики назвали «Blackout» лучшим хард-роковым альбомом года, который даже получил в США статус платинового. Кстати, в 1982 году «No One Like You» чаще всего звучал в США по радио. Боже мой, если вспомнить, какую классику он обскакал, то у меня до сих пор сердце радуется. Это Пол Маккартни & Стиви Уандер с «Ebony And Ivory», Human League c «Don’t You Want Me», Survivor c «Eye Of The Tiger», Стив Миллер и его группа с «Abracadabra», Дарил Холл & Джон Оутс c «Maneater» или Лайонел Ричи c «Truly» и многие другие. «Скорпионс» вернулись на карту, back on the тар!

Из тяжелейшего кризиса в истории нашей группы возник легендарный новый старт. Он сделал нас еще более счастливыми и успешными, чем мы могли надеяться прежде. Теперь нам действительно открылись все двери. Окрыленные этим энтузиазмом, мы катапультировались в положительный энергетический вихрь, который, словно hurricane (ураган), сметал все вокруг нас. Эту энергетику мы не собирались тратить понапрасну, поэтому мы с Клаусом стали писать новые песни. Один magic moment следовал за другим, и, прежде чем мы могли серьезно задуматься над нашей ситуацией, у нас уже был готов новый альбом. Мы назвали его «Love At First Sting» («Любовь с первого укуса») и вошли с ним в мировые рейтинги. Наши синглы «Still Loving You», «Big City Nights», «Bad Boys Running Wild» и «Rock You Like a Hurricane» стали международными суперхитами. Ганноверскую банду было уже не остановить. Эта пластинка, которая и сегодня причисляется к самым успешным рок-альбомам всех времен, принесла нам бессмертие. Да, попутно я также добавлю, что фото для этого альбома сделал не кто иной, как Хельмут Ньютон. Не хило, верно?

Между небесами и адом лежали всего два года. Проклятые два года! Во время простоя, когда никто не знал, что будет с нами дальше. Я говорил Клаусу то же самое, что говорю тебе (и говорю не раз): «Энергия никогда не пропадает! И если даже тебе в какой-то момент покажется, что твои мысли теряются во Вселенной, не находят себе адресата, резонанса, они все равно сохраняются. Все, что ты посылаешь во Вселенную, когда-нибудь вернется к тебе. Если ты не веришь в успех и говоришь себе, что никогда больше не будешь петь, тогда ты выпросишь именно эту участь, поэтому так и случится. Думай позитивно, Кудрявый, и ты еще вспомнишь мои слова, когда снова выйдешь на сцену и запоешь. Поверь мне, дружище! Trust те, buddy!»

Что тут скажешь? На следующие наши гастроли вокруг глобуса пришел миллион зрителей, и Клаус превосходил себя с каждым шоу. Он пел просто на одном дыхании, и видеть это вживую было для всех нас огромным подарком. Наконец-то мы снова стояли на сцене, ведь именно там и было наше место. Вот to rock! Рожденные для рока! Тем колоссальным количеством энергии, которую мы в те дни вырабатывали вместе с нашими фэнами, можно было осветить большой город — абсолютное мегабезумие!

Наконец, на фестивале в Сан-Бернардино мы так двинули молотом, что обалдел даже великий Эдди ван Хален, для многих лучший гитарист мира. Эдди тогда только что сыграл свое легендарное соло для «Beat It» Майкла Джексона, поднялся на первое место в рейтинге и был, несомненно, героем дня! Тем не менее группе «Ван Хален» пришлось подняться на сцену после нас, что в тот вечер было, пожалуй, самым невыгодным раскладом на всем фестивале. Мы полностью завладели публикой — несколько минут после нашего ухода более 40 тысяч фанатов выкрикивали наши имена — просто мурашки по коже! Позже пресса писала, что мы переиграли Ван Халена по всем статьям. Crazy! Crazier! Scorpions!

Но парни «Ван Халена» пережили это с достоинством. У них и так было особое отношение к нам. Мне припомнилась еще одна клевая история про Эдди & Со. Вернемся немного назад — Let's go back in time again.

Весна 1978 года. Вместе со своей семьей и Дитером Дирксом я навестил в Лос-Анджелесе своего брата — в то время он бренчал там вместе с «UFO» по калифорнийским рок-клубам. В то время его группа была в США намного известнее, чем «Скорпионс», — мы еще не сыграли там ни одного концерта, — и мы использовали наш приезд для поисков подходящего менеджмента.

Мы договорились о встрече с Джерри Вейнтраубом, известным кинопродюсером и организатором концертов, — в 60-е годы он организовал первое турне Элвиса Пресли по США, а позже представил американцам «Led Zeppelin» и «Beach Boys». Он был продюсером фильмов «Карате-пацан», «Мстители», «Одиннадцать друзей Оушена» «Двенадцать…» и «Тринадцать друзей Оушена», получил теленаграду США «Эмми» и звезду на голливудской «Аллее славы». В общем, я бы сказал, это человек, с которым полезно было встретиться хотя бы раз, пусть мы так ни о чем и не договорились. Через год мы заключили контракт с «Leberkrebs», в те годы крупнейшим в мире музыкальным менеджером.

Вдохновленные встречей, мы прошлись по городским клубам — Маргрет, Михаэль, его тогдашняя подружка, Дитер и я. В конце концов мы приземлились в «Рейнбоу», одном из самых популярных мест встречи рок-музыкантов. Мы что-то себе заказали. Не прошло и десяти минут, как нас узнал Ричи Блэкмор, один из основателей «Deep Purple», и подсел к нашему столику. За несколько месяцев до этого мы выступали вместе с его группой в эссенском концертном зале «Гругахалле». Мы немного поболтали, и Америка становилась мне все симпатичнее. Помнится, мой английский был тогда ой-ой-ой какой скудный. А вот Ричи был суперкрутым, он даже сказал нам пару слов по-немецки. Поскольку «Рейнбоу» задраивал переборки в два часа ночи, он пригласил нас еще в одно место. Мы договорились встретиться на парковке и должны были ехать за ним.

Дитер Диркс соответственно статусу арендовал на все время нашего пребывания в Лос-Анджелесе жирный «Кадиллак», и я с интересом ждал, на какой тачке с наворотами Ричи появится из-за угла. Ха-ха. What a joke! Какой прикол! Он сидел на пассажирском месте в стареньком «Фиате», а за рулем была его подружка. Я-то представлял его на крутом лимузине, но, безусловно, в этом тоже был свой стиль. Мы проехали в ночи пару кварталов и остановились перед типичной виллой миллионера, какие ассоциируются с Голливудом: длинный въезд, огромный сад, помпезный портик, гламурный до безобразия. Когда мы вошли, внезапно раздался дружный возглас: «Oh ту god!» — «Боже мой!»

Через минуту меня окружили с визгом и воплями какие-то люди. Ты только представь: меня окружили, не Ричи, не суперзвезду! Я даже не знал, что «Скорпионс» давно уже рассматривались на американской рок-сцене как перспективная группа. Волей-неволей я оказался гвоздем вечеринки. Когда я там стоял с симпатичными обитателями Голливуда, мне вспомнился 1976 год. Я сидел дома, когда брат позвонил мне из Лос-Анджелеса.

— Рудольф, вы непременно должны приехать в Америку. Вас хорошо здесь знают в андеграунде.

— Правда? Не может быть! — обрадовался я.

Да, правда. Здесь даже есть группа, которая играет ваши песни, такие как «Speedy’s Coming» и «Catch Your Train».

— Фантастика! — проревел я в трубку вне себя от радости. Это было в самом деле неожиданно. — Как называется та группа?

— «Ван Хален».

— Кто?

Какое удивительное предзнаменование. Их легендарный дебютный альбом появился через два года, как раз в то время, когда мы были в Лос-Анджелесе. Все-таки наш мир — это глобальная деревня.

Крошечное зернышко, которое мы когда-то посадили в маленьком провинциальном Ганновере, выросло и превратилось в огромное растение. Потом оно выдержало период засухи и расцвело еще пышнее.

Как видишь, мы воспринимали свои неудачи как настоящие спортсмены. Почему бы и нет? Если бы мы близко принимали к сердцу все наши кризисы, кажущиеся провалы, холодный прием публики, людские насмешки, наша печка давно бы уже прогорела. Или, точнее, тогда мы никогда бы не отважились на такую поездку. Сам посуди, мы приедем из страны, которая в начале семидесятых, когда мы остро нуждались в поддержке, готова была слушать многое, но только не англоязычную рок-музыку, Made in Germany. Тогда людей воротило от нее с души. Честное слово, я не преувеличиваю. «Как вы себя именуете — «Скорпионс»? А вы вообще-то владеете английским? Нет? Тогда мы лучше послушаем оригинал. А вы устраивайте где-нибудь в другом месте свою громыхалку. Ступайте, ступайте!»

Лишь через много лет мне стала понятна истинная причина того неприятия, с которым мы столкнулись поначалу. Она была не столько в нас: в отношении людей отражалась главная проблема немецкого общества. Германия тогда все еще переживала последствия проигранной мировой войны, и ее самооценка была близка к нулю. Если подумать, то лишь после чемпионата мира по футболу немцы наконец-то стали без всяких сомнений размахивать флагом своей страны, через шесть долгих десятилетий. И это показывает, какой мы комичный народец.

В послевоенные годы, с началом экономического чуда, с распростертыми объятиями принималось все, что исходило от освободителя и земли обетованной — Америки. Кока-кола, джинсы «Levi’s», «Мальборо», Элвис Пресли. В те годы американцы и англичане активно оплодотворяли друг друга на музыкальной арене. Английские группы, такие как «Битлз» и «Стоунс», абсолютно идентифицировались с блюзами из США, копировали ритм-энд-блюз Чака Берри, смешивали со своим рок-н-роллом и создали свой неповторимый саунд, который опять же нашел дорогу в Америку. Мяч перебрасывали с континента на континент, и в результате возникла горячая смесь из блюзов, джаза и рок-н-ролла, которая была ближе к пульсу времени, чем все, что знали до той поры в Германии. И тут появились мы. Ха-ха. Редко я так смеялся!

Многие немцы представить себе не могли, что их страна станет родиной рок-музыки с английскими текстами. Нулевой шанс! Музыка из Германии должна быть немецкой! И никаких дискуссий. Иностранное влияние недопустимо. Широкие массы пошли по пути наименьшего сопротивления. Лучше бы они увлеклись краут-роком — все-таки он возник в Германии, свой, значит. Все, что не относилось к традиционной народной музыке и казалось в чем-то необычным, признавалось лучшим, чем наша гремящая рок-музыка. Лично мне это было совершенно непонятно. «Что могло быть круче, чем наш саунд?» — спрашивал я себя и намеревался разобраться в проблеме.

В мюнхенском клубе «Blow Up» я посмотрел концерт «Guru Guru», одной из самых значительных немецких групп краут-рока в начале семидесятых. Честно признаюсь, я думал, что меня сейчас хватит кондрашка. Парни на сцене дергали за какие-то штуки (как их описать?) и выглядели очень странно. Их лидер Мани Ноймайер все время выкрикивал, как индюк: «Гуру гуру», — адресуясь к своим коллегам, а те отвечали ему: «Гуру гуру». Все это регулярно повторялось и раздражало. Публика стояла неподвижно и озадаченно моргала. Я заказал пиво и подумал: что же это за горячая тема такая, о которой все говорят? Но потом стало еще чуднее. После их «перформанса гуру-гуру» они внезапно отложили в сторону свои инструменты и стали читать вслух левые политические тексты. Минуточку, я ведь, кажется, пришел на рок-концерт, а не на студенческую тусовку? Когда после этого началась дискуссия, я допил пиво, криво усмехнулся и навострил лыжи. Это был не мой мир. Абсолютно не мой!

Неужели это были потенциальные покупатели наших альбомов? Тогда мне казалось, что в Германии не существует большого рынка. Что же делать? Спрятать голову в песок и сдаться? Нет! Приспособить наш саунд к немецкому мейнстриму? Ни за что! Найти способ и превратить в капитал нашу хреновую ситуацию? Точно!

Как это говорится: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Мы упаковали инструменты, сели в наш старенький туристический автобус и решили попытать счастья вдалеке.

В Германии все немецкие группы успешно работают с немецкоязычной музыкой, а типично немецкое искусство разрабатывает типично немецкие темы. Но поскольку для нас более симпатичным был глобальный взгляд на мир, мы и содержание подбирали соответствующее, чтобы его понимали во всем мире, а не только в Германии, Австрии и Швейцарии. К примеру, Удо Линденберг, Херберт Гренемейер или «Toten Hosen» пытались добиться успеха и за границей, особенно в Америке, и выпускали там альбомы с английскими текстами. Все провалились. Почему? Потому что темы были слишком немецкими. В иноязычных странах не понимали их иронию, шутки, их запал и все, что делает их такими интересными в Германии. С нами же было все наоборот, за исключением «Wind of Change» («Ветер перемен»). О чем это говорит? У каждой монеты есть две стороны. Не горюй о том, чего у тебя нет, а радуйся тому, что ты держишь в руках.

Со временем мы и в Германии стали продавать больше пластинок, чем все признанные там рок-группы, например наши приятели из «Toten Hosen», только мы никогда не были в центре внимания, как они. Мы не устраиваем скандалов, не суем наши физиономии в каждую оказавшуюся рядом камеру и не подходим ни под какие национальные параметры. Мы просто «Скорпионс», мы ездим с гастролями по Европе, Азии и Америке, но, возможно, для многих в этом-то и состоит проблема. Хотя наша музыкальная биография насчитывает уже 40 лет, для большинства немцев мы все еще остаемся за рамками их понимания. Для журналистов мы тоже подозрительные личности, ведь мы привозим почти из всех стран мира авантюрные истории, которые не укладываются в их национальные рамки.

— Что? Шакира надела майку с логотипом «Скорпионс» на фестивале пепси в США?

— Да, точно.

— А зачем?

— Потому что она наша фанатка.

— А почему?

— Потому что она считает нашу музыку крутой!

— Правда?

— Я даже подарил ей одну из своих гитар! Она была глубоко тронута.

— Невероятно!

— Она пришла в восторг. Фотографировалась со мной не знаю сколько раз.

— А-а…

— Когда Бет Дитто, новая муза Карла Лагерфельда, недавно была в гостях у ТВ «Тотал», ее спросил Стефан Рааб, может ли она сказать хоть одну фразу по-немецки. Она потрясающе ответила: «Мое имя — Клаус Майне!»

— Хм-м-м, действительно смешно!

— А когда Кампино путешествовал по Южной Америке, он встретил в пампе одного гаучо. Тот поинтересовался, откуда он, и Кампино ответил: «Из Германии». Парень широко расплылся в улыбке: «Ах, это откуда «Скорпионс». Хорошая страна!»

— Но ведь…

— Никаких но… Так все и есть!

Так продолжается уже несколько десятилетий. Ах, это новая история и одновременно большое удовольствие! Я еще хорошо помню, как в 1984 году мы, первая немецкая рок-группа, три раза подряд выступали на Медисон-сквер-гарден. «Бон Джови», у которых только что появился дебютный альбом, играли у нас на разогреве. Связь между «Джови» и нами проходила через нашего хорошего приятеля, их менеджера Дока Мак-Ги, из-за чего и стало возможным наше совместное выступление. Они были совсем неопытные, не привыкли к сцене, и их способности к сценическому действу были, мягко говоря, в зачаточном состоянии. Честно говоря, вся эта ситуация вызывала опасения. Публика «Скорпионс» привыкла к супершоу, а «Джови» много раз оказывались на грани не только освистывания, но и полного провала. Бедняги страдали, я точно это знаю. И Док, который через четыре года стал и нашим менеджером, взял их за шкирку и велел каждый вечер смотреть наши выступления, каждое наше сценическое движение, пока они не освоят весь наш репертуар. И они подчинились. Что им еще оставалось? Ведь иначе они бы вообще вылетели из турне.

Док даже передал своей группе наш принцип — играть всюду, где есть электрическая розетка. Еще он четко сознавал и в те времена, что в Америке нельзя рассчитывать на стабильный успех. Рок-группа должна выступать по всему свету — в Европе, Азии, в любой стране мира. Так что, как видишь, даже великие «Бон Джови» прошли через суровые времена, но, как мы сейчас видим, им это не повредило. Их изначальная зажатость прошла, неожиданно ее сменила легкость, а с ней и убедительность. И тогда группа катапультировала на орбиту успеха. Теперь на ее счету уже 120 миллионов дисков и мало кто может с ней соперничать. Молодцы, ребята!

В общем, тот, кто способен завести избалованных ньюйоркцев, может смело выступать дальше. А тот, кому удается трижды подряд распродать все места на МСГ, до нынешнего дня абсолютной вершине живого перформанса, тот взошел на самый верх рок-н-ролльного Олимпа. Других вершин для музыканта уже не существует. Мы там побывали и прославились на весь мир.

Вернувшись в Германию, мы рассказали в различных интервью о наших успехах. Ответом были лишь вопросительные знаки. Ведь Медисон-сквер-гарден так далеко от Германии. Наши мегашоу в Рио, Токио, Барселоне и Майами тоже никого не впечатлили. Зато нас часто спрашивали, зачем мы ездим по свету с десятью громадными трейлерами и не пугают ли нас самих наши чудовищно огромные шоу. Ведь все это не имеет прямого отношения к нашей музыке. На полном серьезе! That's Germany! Такова Германия! Здесь всегда найдут к чему придраться! Если бы мы стали выступать скромнее, все сразу стали бы писать: «Неужели это начало конца? Неужели «Скорпионс» отказываются от своего размаха?»

Совсем недавно я рассказал одному известному немецкому журналисту, что знаменитый Хельмут Ньютон однажды сделал эксклюзивные фото «Скорпионс». Журналист не знал этого, как не знал и того, что я прежде фотографировал и сам и что мои ранние фотографии даже выставлены в одной из галерей Лос-Анджелеса. Вероятно, он подумал: «Хельмут Ньютон и «Скорпионс» — два разных мира!»

Когда в феврале 2009 года мы получали в Берлине премию «ECHO», важнейшую музыкальную премию Германии, то 14 тысяч зрителей вообще почти не реагировали на нас. Хотя мы самая успешная немецкая рок-группа за всю историю и на нашем счету 80 миллионов проданных пластинок, нас даже не упомянули в официальном анонсе. И когда Владимир Кличко зачитывал обращенный к нам текст, зрители уже покидали свои места, чтобы первыми оказаться в буфете. Зрительские овации? Я вас умоляю. Какие овации? Все было поистине strange — мы присутствовали на церемонии, но нас как-то почти никто не воспринимал. В зале звучали мелодии, в том числе «Wind of Change». Были ли мы вообще там? Nobody knows! Никто не знает! Спросите Удо Линденберга! Накануне вечером мы с ним неплохо погудели в наших апартаментах в «Ридженте». Rock’n’Roll 4 ever! Рок-нролл навсегда!

Вот одно из важнейших правил всей жизни: никогда не относись к себе слишком серьезно. Take it easy! Расслабься! Все равно ты всем до одного не угодишь. Если ты будешь слушать свое сердце, то не ошибешься в своих решениях. Не пытайся быть хорошим для каждого. Будь верен самому себе, и подобное постоянство принесет тебе больше уважения, чем ты можешь себе представить. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Хотя «Lovedrive», «Love At First Sting», «World Wide Live» (между прочим, в свое время второй по продажам альбом всех времен — а сейчас он на третьем месте) и «Savage Amusement» в Германии тоже давно добились «золотого статуса» — в восьмидесятые и девяностые годы пороговым для «золотого» статуса был тираж в 250 тысяч проданных альбомов, — широкая общественность открыла нас лишь в 1991 году с появлением песни «Wind of Change» («Ветер перемен»).

Вообще, все это довольно нелепо. Еще в 1988 году мы совершили по Германии самое успешное турне года, все места были распроданы до последнего, а СМИ нас все равно не замечали. Но верность наших фанатов такова, что мы до сих пор удерживаем рекорд для «Фестхалле» во Франкфурте (22 500 зрителей). В «Вестфаленхалле» (Дортмунд) нас слушали 23 500 зрителей. Бог мой, там пот капал с потолка, а мы чуть не лопались от энергии. Что это был за вечер! Однако, как уже сказано, кроме наших фанатов, это никого больше не интересовало.

Конечно, этому тоже можно найти объяснение. После объединения Востока и Запада немцы впервые открыли тему в репертуаре «Скорпионс», с которой могли себя идентифицировать. Мы создали саундтрек для мирной революции, какой еще не было в мире, и люди полюбили нас за это. В передаче «Наши лучшие» (ZDF — Второй канал немецкого телевидения) «Ветер перемен» по итогам голосования телезрителей даже стал немецким хитом XX века. Никакая другая песня никогда еще не пользовалась такой популярностью. Только наша!

Резонанс был огромнейший. Наша песня впервые стала хитом номер один в Германии — далее последовали Швеция, Бельгия, Франция, Голландия, Норвегия, Австрия и Швейцария. В Англии она заняла второе место, в США — четвертое, в 78 других странах она тоже попала в хит-парады. Тираж «Wind of Change» составил свыше 14 миллионов и стал самым успешным синглом 1991 года.

Но все же славные восьмидесятые прошли, а с ними прошла и эра классического хард-рока, который принес нам мировую известность. Ветер переменился, подросло следующее поколение, новые музыкальные стили появились в хит-парадах. Из США пришел гран ж (Grunge), а чуть позже его догнал английский брит-поп. Стал актуальным альтернативный рок. «Nirvana», «Pearl Jam», «Alice in Chains», «Soundgarden», с одной стороны, и «Oasis», «The Verve», «Blur» с другой — так звучали имена новых heroes, героев. Старые зайцы рока уже не могли соперничать с шармом молодого Курта Кобейна, который, как никто другой, оказал влияние на рок-музыку девяностых.

Время было тяжелое — это точно! В 1992 году, когда мы стояли на вершине нашей карьеры, многие советовали нам повесить гитары на гвоздь. Я так и слышу их голоса: «Ребята, вы ведь достигли всего! Теперь красиво уйдите и уступите место молодым дикарям. Что вам еще надо? Времена классического рока прошли! Разойдитесь, идите каждый своим путем. Возможно, когда-нибудь вы опять соберетесь, а может, и нет. Поставьте точку!»

Да, в тот момент роспуск группы стал бы и в самом деле громким поступком, но что-то меня смущало. Я привык слушаться своего сердца, а оно мне ясно сигналило: Скорпы еще не добрались до конца своего пути.

Во всех решениях, которые ты принимаешь каждый день, речь никогда не идет о том, что ты выберешь самый прямой и короткий путь к счастью — такого пути не существует. У каждого из нас он свой, иной. Поле, которое перепахивалось шесть лет, на седьмой год должно отдохнуть, чтобы зарядиться новой энергией. В девяностые я оказался таким полем. Я сосредоточился на житейских делах и сбросил груз необходимости что-то вымучивать из себя, изобретать что-то новое. Я вернулся к своим истокам и вспомнил те времена, когда все начиналось — когда я был молодым парнем и собирался покорить мир. В таком режиме свободного падения (когда тебе удается в него войти) сами собой возвращаются давно забытые моменты счастья, а с их возвращением рождаются мысли, которые были прежде блокированы рассудком.

Отпочкуйся от больного коллективного мышления, и ты войдешь в совершенно новый ритм жизни, приведешь в движение закономерности, о которых ты даже не думал. В своих первых интервью, когда я снова оказался в стадии поиска самого себя, я сделал интересное открытие. Во время беседы мне удавалось так глубоко погружаться в свой внутренний мир, что мне внезапно приходили ответы на вопросы, которые я перед этим долго искал.

Ведь так и бывает, каждый человек носит в себе самом решения своих личных вопросов, так как они находятся в нашей общей Вселенной. Когда светит солнце и нигде нет ни облачка, мы радуемся голубому небу. Все кажется ясным и прозрачным. Мы же склонны к тому, чтобы накликать на нашу жизнь темные грозовые тучи и заслонять ими голубое небо, на котором видны ответы на наши вопросы. Это свойственно людям и постоянно происходит с нами. Don’t panic! Без паники! Важно лишь почаще себя проверять, видишь ли ты свет в конце тоннеля.

В общем, в девяностые музыкальный рынок менялся. Нам все труднее было найти себе место во многих частях Европы и Америки. Надо было искать новую поляну. Главное, не унывать, Скорпы! Вместо того чтобы грустить по нашей необъятной былой славе, мы просто перенесли наш успех в Азию. Пока многолетние друзья и фанаты «Heavy Metal» и «Glam Rocks» тратили время на ругань в адрес Курта Кобейна, нас принимали с распростертыми объятиями четыре миллиарда жизнерадостных жителей самого большого континента планеты. В Таиланде мы без труда двадцать раз завоевывали «платину». В Корее, Малайзии и на Филиппинах нас тоже осыпали наградами и премиями.

Как это говорят: когда время играет против тебя, не беспокойся, ложись спать и вылезай из постели только тогда, когда время снова станет за тебя. Правда, прошло много времени, прежде чем туман вокруг нас рассеялся и снова показалось солнце. Я не случайно назвал эту главу «Ты не можешь потерпеть неудачу». Когда мы поняли, что бесполезно прятать голову в песок, умирать от жалости к себе и еще как-нибудь понапрасну тратить время, к нам постепенно вернулся вкус к жизни. Радость, получаемая от музыки, вновь вышла на первый план. Мы расслабились, и все стало хорошо. Да, рецепт успеха так прост. Отгадай, что произошло: вселенная снова послала нас в Европу, Южную Америку и США — по пути успеха. Easy like that. Очень просто.

Наш альбом «Moment of Glory» («Момент славы»), который мы записали вместе с Берлинской филармонией, получил «золото» в Германии. В Бразилии «Acoustica» присудили статус бриллиантового альбома. В Париже мы играли на площади Республики перед 80 000 фанатов. На фестиваль в Польше, где мы были группой номер один, пришли 850 000 человек — немыслимое количество! Вместе с «Deep Purple» мы совершили большое турне по Северной Америке и опять играли рок на заполненных до отказа стадионах. Это было просто невероятно. В Леганесе, городке в окрестностях Мадрида, в честь нас даже назвали улицу. Перечислять наши успехи можно до бесконечности. Если учесть, что всего этого мы добились только благодаря нашему позитивному мышлению, хватаешься за голову: почему не все люди пробуждаются от своего глубокого сна? Ведь все дело лишь во внутреннем настрое!

Мы давали концерты в Дубае, Бомбее, на Ямайке, перед пирамидами в Египте, на Красной площади в Москве — и собирали больше зрителей, чем когда бы то ни было прежде. Я хорошо помню август 2006 года, когда мы выступили в Улан-Баторе перед 100 000 монгольских зрителей. Мы улетели в ту же ночь в Германию, чтобы через 48 часов сыграть тяжелый рок-н-ролл в Бакене на фестивале «Open Air» перед 60 000 закоренелых фэнов. Под лозунгом «А Night to Remember — A Journey Through Time» («Памятная ночь — путешествие во времени») мы устроили такое гигантское шоу, что вопросов больше не осталось. Между успехом и провалом лежит одна-единственная маленькая мысль. Все действительно так просто.

Эту вторую весну, которую нашей рок-группе довелось пережить после десяти лет простоя, я рассматриваю поистине как подарок небес. «Благодарность» — вот волшебное слово. Я испытываю бесконечную благодарность. Я все еще езжу по свету, играю мои песни, знакомлюсь с потрясающими людьми и все еще зарабатываю деньги. Лучше жизни я не могу себе представить. Тогда мы лихорадочно метались от одного концерта к другому. Сегодня мы спокойно ездим на Амазонку, в Арабские Эмираты, в Хельсинки, на Новую Каледонию, в Сан-Паулу и в разные другие уголки Земли и проводим там столько времени, сколько хотим. Утром отправляемся в джунгли, жарим с туземцами крокодилье мясо, днем плаваем вместе с розовыми пресноводными дельфинами, а вечером спокойно играем перед 40 000 зрителей. Разве не круто? Its all about good energy. Все дело в энергии. Это относится и к твоей жизни: ты не можешь потерпеть неудачу!

То, что тогда было нашим главным недостатком, теперь обернулось нашим главным достоинством. Как уже было сказано, все это зависит от того, как на это смотреть, под каким углом зрения. Каждый из нас может свободно перемещаться по Германии, и нам не нужно ехать в США, как это сделал Томас Готтшальк, чтобы прихлебывать днем эспрессо в нашем любимом кафе. Когда я езжу по России, Бразилии или Франции, все немного по-другому, но и у нас в Ганновере я живу прекрасно — отрываюсь по полной.

Вообще-то, я счастлив, что карьера Скорпов сложилась именно так. И пока меня узнают на улице, не думают, что я Фарин Урлауб, все в шоколаде. Поэтому я усмехаюсь и говорю радостно и весело: No regrets! Ни о чем не жалей!

Благодаря нашей музыке мы смогли побывать во многих странах и познакомиться с самыми разными людьми всех вероисповеданий и культур. Замечательный подарок!

Всюду нам удавалось влиять на мир своим, совершенно особым образом, хотя порой мы и слышали поверхностные и даже циничные насмешки. Все годы существования «Скорпионс» мы были поборниками человечности и позитивного мышления, мы пели о любви и даже — не усмехайся — боролись за лучший мир.

В 1996 году, после окончания гражданской войны в Ливане, мы приехали в Бейрут первыми среди рок-групп и дали там концерт. До сих пор помню, как мы ехали на бронемашинах по разбомбленному городу. Нас сопровождали военные, держа наготове автоматы. Были приняты беспрецедентные меры безопасности, так как по-прежнему сохранялась опасность быть похищенными террористами. Правда, во время переезда из аэропорта в город меня тревожило совсем другое: моя спина. Я с трудом сидел, в спине больно отдавались все выбоины дороги. Ой, ой, ой. Но мои боли улетучились в тот момент, когда я осознал, какие эмоции вызывает у людей одно лишь наше присутствие в растерзанном городе.

Когда мы явились на пресс-конференцию в «Хард-рок-кафе», там царила поистине чрезвычайная ситуация, в хорошем смысле, так как до этого никто в Бейруте не верил, что мы приедем. На следующий день, во время нашего концерта, атмосфера в битком набитом зале была поистине незабываемая. Наконец-то, после долгих испытаний, люди снова могли без боязни отдаться рок-музыке, забыть на пару часов свои заботы, порадоваться вместе с друзьями, родными и соседями.

В Бейруте мы даже сняли клип к нашей песне «When You Came Into My Life» — в развалинах отеля «Холидей-Инн», где во время войны располагался международный пресс-центр. У нас мурашки побежали по спине, когда мы вошли в здание. В огромном вестибюле на полу валялись стреляные автоматные гильзы и настоящие человеческие кости. Что за жуткие декорации. Несмотря на это или именно поэтому нам было важно оставить знаки любви в месте, которое повидало столько смертей и страха. От этой поездки в Ливан нас хором отговаривали почти все наши друзья и знакомые. Мол, ее слишком трудно организовать, она слишком опасная, совершенно нерентабельная в финансовом плане и прочее, и прочее, но мы и знать ничего не хотели. Как и во всех решениях, которые мы принимали совместно, мы слушали свое нутро. А мой внутренний голос говорил мне: «Надо, Рудольф, надо. Поезжайте в Бейрут и сделайте стартовый выстрел в поддержку человечности!»

Спрашивается, как же можно прийти к такой бредовой идее? Твой внутренний голос, твоя интуиция, твое сердце, или как там ты это называешь, всегда руководствуются чистой любовью, и только они могут быть истинными и правильными. А вот твой рассудок сравнивает, взвешивает и вообще ориентируется на свой прошлый опыт и на мнения других людей. Поэтому в твоих действиях больше нет чистоты. Если ты слушаешь свое сердце, ты никогда не ошибешься. У тебя просто не получится ошибиться. Запомни эти слова!

Во время моих долгих поездок я всегда замечал, что музыка пробуждает мечту у людей всего мира, и прежде всего в те времена, когда для мечты в жизни места вообще не остается. В Бейруте один парнишка рассказывал мне, что во время войны у них давали электричество лишь на час в сутки. Часто тока не было вообще, но когда он был, они собирались с друзьями и слушали музыку, в том числе и «Скорпионс». Он называл ее «музыкой мирного времени».

Все связано со всем. Любая, пусть даже самая маленькая мысль, любое благожелательное действие или продиктованный любовью жест оставляют свой след во вселенной, воспринимаются ею. Пускай это прозвучит для тебя странно — но ты можешь в любой момент все изменить. Все! Если ты музыкант, то ты пишешь песню, посылаешь ее в широкий мир и там, где ее слушают, вызываешь вибрации нового рода.

В 1985 году наш сингл «Still Loving You» («Все еще люблю тебя») вызвал во Франции беби-бум. С ума сойти! Было продано свыше двух миллионов пластинок. Представь себе, как Клаус поет о большой любви, о примирении и начале новой жизни, а остальное дорисуй сам.

В 2005 году мы выступали перед израильтянами в Тель-Авиве на стадионе «Блумфельд» и своими силами создали еще один знак любви и взаимопонимания.

Чем больше людей излучают позитивную энергию, тем лучше будет нам всем. Иногда ты источник, иногда — приемник таких волн. Только открой свое сознание, чтобы они могли к тебе поступать.

В 1992 году музыкотерапевт из Виттена, профессор Лутц Нойгебауэр, испытал необычное состояние. Когда он слушал по радио «Still Loving You» («Любовь не умерла»), ему пришла в голову интересная мысль: если кто-то может создать песню с такой позитивной вибрацией, значит, он может и как-то иначе применять эту энергию на благо людей. После этого он позвонил нам, и мы пригласили его в нашу студию в Голландии, где в то время записывали новый альбом. Когда профессор, наконец, упомянул про музыкотерапию Нордоффа-Роббинса, нас с Клаусом осенило. За год до этого в США мы участвовали в акции в пользу именно этого проекта и только за один вечер собрали 250 000 долларов.

Американский композитор и пианист Пол Нор-дофф разработал в 1959 году вместе с английским педагогом Клайвом Роббинсом особый метод музыкальной психотерапии, который позволял вернуть искру жизнерадостности людям с аутичными нарушениями, безнадежным пациентам, лежавшим в коме или даже при смерти, жертвам насилия, детям с отставанием в развитии и инвалидам. Just with the power of music! Одной лишь силой музыки! Музыка — это творческая сила. Она открывает доступ к нашей душе, как это может сделать только любовь. Last Night a DJ Saved Your Life? Прошлым вечером диджей спас твою жизнь? Во всяком случае, если этот парень поставил правильную музыку.

Нас с Клаусом привела в восторг идея создать и в Германии такую музыкотерапию и вообще пропагандировать ее. Мы обещали д-ру Нойгебауэру нашу поддержку. Поскольку мы с самого начала решили правильно подойти к делу и не только сыграть в пользу этой благой цели один-единственный концерт, но и сделать больше: мы взяли все в свои руки и, недолго думая, основали собственный фонд. Наш приятель, импресарио Осей Хоппе, не тратил времени зря, задействовал свои контакты. И вот уже через несколько дней в нашей лодке уже сидели многие дружественные нам музыканты и менеджеры музыкального бизнеса — Питер Маффи, основатель ECHO, председатель немецкого союза звукоиндустрии Герд Гебхард, а позже и Монти Люфтнер, основатель музыкального подразделения концерна «Bertelsmann». Мы долго не рассусоливали и запустили необходимый механизм. Так, как и надо было!

За прошедшие годы мы сумели собрать с помощью благотворительных мероприятий, концертов и пожертвований только в Германии около 10 миллиардов евро. Разве не сумасшедшая сумма? В этом нас поддерживают музыканты всего мира: Дэвид Боуи, британская рок-группа «Coldplay», «Dido», «Bonjovi», «Dire Straits», «Oasis», «Pink Floyd», Мик Джаггер, — все участвуют в нашем проекте.

Тебе часто встретится в этой книге следующая фраза, но в данном случае я не боюсь ее повторять. Хочешь получить любовь, тогда дари ее — столько, сколько можешь! Фридрих Ницше когда-то сказал: «Для того чтобы хорошо начинать день, нужно при пробуждении подумать о том, можешь ли ты в этот день принести радость хотя бы одному человеку». Представляешь, как будет круто, если ты сделаешь это взаправду? Go for it! Попробуй!

Нам всем нужно поставить перед собой задачу — вернуть тех людей, которые были слишком поспешно списаны обществом со счетов. С помощью музыки мы хотим показать вам, что все еще возможно, если они не утратили веру в себя. За это мы боремся каждый день. Если хочешь, присоединяйся к нам. Rock somebody’s else life! Встряхни чью-то жизнь!

Какое немыслимо большое влияние оказывает музыка на нашу жизнь, мне стало ясно еще в начале восьмидесятых, во время наших многочисленных поездок по коммунистической Восточной Европе. Долгое время песни «Скорпионс» там можно было слушать лишь тайно, так как они были под запретом, как и почти все, что шло с Запада. Авантюрное было время! Когда мы ездили по Болгарии, меня удивляло, почему люди так тихо разговаривают. «Друзья, пожалуйста! Я рок-музыкант, от природы глуховат, говорите громче!»

Ничего подобного: все просто боялись нормально разговаривать на людях — вдруг кто-то подслушает. Для нас это было совершенно новым впечатлением.

С ранних лет я чувствовал какую-то глубинную связь с Россией. Причину этого даже трудно определить. Меня всегда притягивала эта гордая страна с казачьими хорами, зажигательными плясками, водкой и бескрайним, мистическим ландшафтом, от которого захватывает дух.

Когда в 1987 году нам предложили выступить в СССР, я был готов немедленно сесть в самолет. Но прежде нужно было убедить моих приятелей по группе — а это оказалось не очень легко. Западные музыканты выходили в России фактически на абсолютно новую территорию. Билли Джоэл и Элтон Джон уже выступали там пару раз, но ведь они солисты, им не нужна особенно большая сцена. До нас в Советском Союзе играла и британская рок-группа «Uriah Неер», но их выступления на небольших площадках не имели ничего общего со сценическим размахом «Скорпионс». Мои амбиции были больше, гораздо больше! Нам предстояло сыграть десять концертов — пять в Москве, пять в Ленинграде! Парни подумали, что Шенкер совсем свихнулся, но я был настроен серьезно — пусть даже опасения и сомнения моих друзей были более чем обоснованны. С одной стороны, в СССР тогда была не очень стабильная политическая обстановка. С другой — для осуществления такого масштабного проекта нам требовалось истратить полмиллиона марок. Чистое безумие! Если при осуществлении этой авантюры что-то пойдет не так, как надо, мы окажемся в глубокой заднице.

Всякий разумный человек не решился бы на такое харакири, но мы решили рискнуть и подписали контракты. Ставка была высока: все или ничего!

Мы инвестировали почти все наши бабки ради выступления в стране, которую никто из нас толком не знал. Мы взяли весь риск на себя и поставили на карту нашу карьеру — лишь бы поставить очередную галочку. Мы играли в русскую рулетку!

От начала планирования до финальных шагов прошел целый год. Нам пришлось преодолевать на этом пути чудовищные барьеры. Москва ни с того ни с сего отозвала согласие на наши концерты. Шоу должны были состояться в конце апреля, незадолго до традиционного первомайского парада, и власти опасались, что молодежь использует ситуацию и учинит невесть что. После чудовищных усилий мы все-таки сумели добиться своего, хотя в итоге были вынуждены перенести все концерты в Ленинград. В довершение всего служба безопасности, КГБ, ни на секунду не сводила с нас глаз и заносила в протокол все наши шаги. Хотя речь шла всего лишь о рок-н-ролле.

Тем не менее наши усилия были вознаграждены. Люди прилетели и приехали из разных уголков страны, чтобы увидеть нас. Даже из далекой Сибири. Каждый день мы играли перед обезумевшими от азарта фанатами. Если бы было достаточно места, их было бы вдвое больше. И хотя не все шло гладко и мы оказались на грани провала, операция «Ленинград» в сумме оказалась успешной. А мы получили важный урок: единственный, во власти которого решить, какую цель в жизни нужно достичь, а какую нет, — это ты сам.

В последний день наших гастролей к Клаусу подошел немолодой мужчина из охраны зала, опустился на колени и произнес чуть дрожащим голосом: «Ты так чудесно пел для нас каждый вечер, теперь я тебе спою!» Мы немного украсили печальную жизнь народа, и он хотел нас отблагодарить. Сняв кепку, он с душой спел старинную русскую песню. Сцена получилась очень трогательная.

Наконец наш шоу марафон привел нас на легендарный Московский музыкальный фестиваль мира. Он состоялся годом позже, 12–13 августа, в Лужниках. Организовали этот Восточный Вудсток наш менеджер Док Мак-Ги и Стас Намин, один из известнейших деятелей культуры в СССР, чей дядя, между прочим, был ответственным за русские истребители МиГи. Всего на шоу побывали более 260 000 человек — по 130 000 каждый день, представь себе! Дух захватывает! Над нашими головами горел олимпийский огонь, а перед нами бушевала огромная масса народу, и от нее исходила энергия, какую я редко встречал. Дух Вудстока ощущался всюду — Peace, Love & Unity. Неописуемо, поверь мне!

Док поставил «Bon Jovi» первой строкой. Наши друзья из США действительно были более успешными, чем мы, но старина Док не подумал, что наша популярность в Советском Союзе уже тогда абсолютно зашкаливала. Конечно же, это поставило его в идиотскую ситуацию. С одной стороны, он хотел соответствующим образом подать своих суперзвезд из США и продемонстрировать Джону, что здесь он главная звезда, и никто другой. С другой стороны, фестиваль был обречен на успех. И вот в конце мы играли прямо перед «Бон Джови». что оказалось — по крайней мере для «Джови» — не совсем удачным раскладом. Впоследствии Джон так описал этот момент: «Скорпионс» выкатились на сцену, как тяжелые танки, и смяли своими гусеницами все, что стояло на их пути. В ту ночь он дал себе слово никогда не выступать после нас. Ведь с нашим уходом половина публики тоже покинула фестиваль. Это была хорошая оплеуха, хотя через какое-то время мы вместе посмеялись над этим. Ричи, Тико, Дэвид, Хью, Джон и Алек, который уже не играет с «Бон Джови», — действительно симпатичные парни, каких редко встретишь в цирке под названием рок-н-ролл. Впрочем, тогда выступали также «Cinderella», «Motley Crue», «Skid Row», «Парк Горького» и Оззи Осборн. What a fucking night! Ну и ночка!

Прошло ровно три месяца. Мы с Клаусом как раз были в Париже, в промо-турне от нашей французской фирмы грампластинок. Мы дали несколько интервью и зашли в «Бандуш», самый крутой клуб города, чтобы опрокинуть еще парочку стаканов. Мы сели за большой круглый стол, я спиной к бару, Клаус напротив меня. Над моей головой висел телевизор, но я, разумеется, не видел, что там показывают. Мои мысли крутились вокруг стоявшей передо мной бутылки шампанского. Я вел с французами из фирмы обычную деловую беседу, когда Клаус внезапно вскочил.

— Рудольф, не может быть! — воскликнул он и ткнул пальцем в экран надо мной. — Не может быть. Неужели это стена? Да, стена!

Я вывернул шею и пытался рассмотреть, что там показывают.

— Господи, Клаус! Это невероятно! Люди пляшут на стене! Бред какой-то! Официант, еще шампанского, и побыстрее!

Случилось невероятное. «Ветер перемен», который мы уже почувствовали в Москве на Музыкальном фестивале, смел гэдээровский режим. Десятки тысяч демонстрантов обрушили стену своим мужеством и упорством.

Основа этого была положена в Москве. Я хорошо помню, как Стас Намин за день до начала фестиваля организовал для всех музыкантов и журналистов речную прогулку по Москве-реке до парка Горького на огромном прогулочном теплоходе. Там мирно объединились люди различных национальностей — австралийцы, японцы, англичане, американцы, немцы, а между ними ходили русские солдаты. Я чувствовал себя словно на Ноевом ковчеге. Весь мир в одной лодке!

«Хард-рок-кафе» организовало после этого в парке Горького большое барбекю. Мы уютно сидели все вместе, ели жареные ребрышки, пили водку с кока-колой, а из висевших на деревьях динамиков лился отменный рок-н-ролл. Все это было бы немыслимо еще совсем недавно. Ах, не передать словами, что мы там пережили.

Мы впитывали каждую секунду этого волшебного действа. Все было абсолютно так, как поет Клаус:

Чужие люди стали братьями. Я помню, как мы стояли, опираясь на перила, и смотрели на счастливых людей.

— Клаус, ты помнишь? — размышлял я. — Год назад, когда мы играли в Ленинграде, тогда все было серым. А сегодня? Эту страну просто не узнать. Невероятно, правда?

— Рудольф, здесь еще много чего произойдет — ответил Клаус, не глядя на меня. Вероятно, он уже мысленно сочинял свою песню. И он был прав, впереди было еще очень много перемен. Но тогда мы оба и помыслить не могли, что будем сидеть в Париже и смотреть репортаж о том, как рушится стена. Абсолютно точно, не могли.

Потом про нас долго говорили, что мы выдвинулись на передний план рок-сцены за счет распада СССР и объединения Германии, что мы использовали эти события в своих целях. Нет, это не так. Мы были там. Мы были частью тех событий. Клаус лишь записал то, что видел своими глазами.

Вскоре после этого я предложил Клаусу записать русскую версию «Wind of Change». Я был в восторге от собственной гениальности, идея казалась мне блестящей, но Клаус воспринял ее с сомнением.

— Ты с ума сошел? — спросил он. — Я и русский язык! Перестань, Рудольф!

— Слушай, Клаус, ты подумай сам, — уговаривал я его. — Мы на Красной площади в Москве, сто тысяч фанатов, все круто, и тут ты вдруг запоешь «Ветер перемен» по-русски. Как ты думаешь, как всех это заведет? Старик, у тебя мурашки не бегут при мысли об этом?

Клаус ненадолго задумался, но промолчал. Я продолжал свою атаку:

— Песня вернется к русским зрителям, и они наконец поймут, о чем там речь. Ведь не все зрители понимают по-английски. К тому же ведь это Россия вдохновила тебя на этот текст: «Я плыву по Мисквереке до парка Горького» и так далее. Парень, это будет мегабомба!

Скепсис не покидал Клауса. Я же, наоборот, уже видел нас на сцене, над нами в темное московское небо взлетает пестрый фейерверк, а в ночи звучат наши песни.

— Ты представь себе — может, с нами захочет встретиться Горбачев, а мы тогда подарим ему песню на русском. Вот он удивится!

Да, я не шучу. Тогда я так и сказал Клаусу: «Ты представь себе — может, с нами захочет встретиться Горбачев…»

Идея русской версии «Ветра перемен» еще какое-то время витала в воздухе. В конце концов Клаус привык к этой мысли и дал добро. Мы заказали перевод, но результат получился такой неудачный, что Клаус не мог его петь в таком виде. Время шло, мы занимались другими делами, снова отправились на гастроли, записали песню на испанском — получилось классно и безумно понравилось нашим фанатам в Южной и Латинской Америке. Россия уходила все дальше и дальше на задний план. Потом мы сменили импресарио и однажды ехали в авто с его немецким партнером на очередное выступление. Внезапно в моем сознании всплыла идея русской версии, и я снова пустил шар по кругу Наш новый импресарио сначала прибалдел, но потом из него посыпались идеи. Мол, у него хорошие связи в языковой школе, можно узнать, как и что. Действительно, через несколько дней перед нами лежал перевод — лиричный и замечательно уложившийся в ритм. Клаус немного поупражнялся, наконец спел песню, и вскоре она уже звучала на всех русских радиостанциях. Супер!

Но настоящая сенсация ждала нас впереди! После исполнения песни на русском мы действительно получили приглашение в Кремль на 17 декабря 1991 года — лично от Михаила Горбачева. Неужели правда? Клаус недоверчиво смотрел на меня. «Может, это чей-то розыгрыш?» Все мы были потрясены.

Вечером перед нашим отлетом я смотрел новости. Показали русских парламентариев — те сидели в своем зале и дико ругались на Горбачева:

— Где Горбачев? Для немецкой рок-группы он находит время, а нас водит за нос. Мы хотим знать, что будет с нами и страной.

Ого!

Проклятье, подумал я. Разумно ли нам лететь в логово льва, раз там такая накаленная ситуация? Внезапно я растерялся. Советский Союз находился на пороге развала. В стране не хватало продовольствия, нарастало вооруженное насилие, вся нация стояла перед политическим переломом. Короче: в этой огромной стране царил абсолютный хаос. Вряд ли кто-нибудь на Западе знал, что там творилось на самом деле. Даже наши политики. Все это нужно было обдумать!

Но все же мы были всегда готовы к настоящему приключению, так что мы взяли ноги в руки — и поехали! Up and away!

В московском аэропорту нас встретила маленькая делегация и в громадных русских лимузинах повезла в отель.

Город напоминал призрак. Что-то висело в воздухе, и мы это чувствовали. На тот вечер был запланирован ужин с помощником Горбачева. Я по-прежнему думаю, что эта первая встреча была лишь пробной и что русские сначала хотели проверить, можно ли с нами вести разумный разговор. Встреча прошла без осложнений, русские специалисты были высшего класса, мы наслаждались гостеприимством. Но все же, хотя мы и были официальными гостями, никто из нас не знал, состоится ли сама встреча. До последней минуты русские делали из этого огромную тайну. А вообще, ситуация получилась удивительная — пять рок-музыкантов из Ганновера сидели в роскошном московском отеле и ждали Горбачева, в то время как весь мир не сводил глаз с этого человека.

На следующий день все прояснилось. Мы пронеслись по городу с огромным эскортом, и, наконец, перед нами возникла пышная правительственная резиденция. Мы ненадолго остановились перед знаменитыми воротами, через которые въезжают в Кремль только официальные гости. Полиция повернула — им въезд был запрещен, — а мы продолжили путь. Потрясающий момент. Потом мы шли по бесконечным коридорам и оказались в роскошном фойе. Впереди, у двери, нас уже ждали представители международной прессы. Ровно в 17 часов к нам вышел Горбачев с супругой и обменялся с каждым из нас крепким рукопожатием.

Наш бывший американский менеджер Дэвид Кребс не поверил своим глазам, когда в своем нью-йоркском бюро смотрел по Си-эн-эн прямой репортаж из Москвы и внезапно увидел наши улыбающиеся физиономии. Он действительно подумал, что над ним подшутили его ассистенты и поставили видео.

Журналисты фотографировали, задавали вопросы, но через несколько минут Горбачев объявил, что официальная часть встречи закончена и теперь он хочет побеседовать со «Скорпионс» приватно.

Мы поговорили о разных вещах. Постепенно разговор зашел о Хрущеве и его легендарном приступе ярости на сессии ООН в 1960 году. Тогда ему показалось, что его речь слушают невнимательно, он снял свой ботинок и стал молотить им по трибуне. Да!

Ну вот, мы от души посмеялись над этим, Горбачев тоже улыбался:

— Да-да. Это же был рок-н-ролл!

Для нас вся эта встреча была рок-н-ролл пока не вошел секретарь Горби: Франсуа Миттеран на проводе. Для Горбачева это означало: Bock to Business! Назад к делам!

На прощание мы исполнили нашу русскую версию «Wind of Change», и Горбачев шепнул нам:

— Друзья мои, вы единственные музыканты, которые когда-либо были приглашены в Кремль, и вы даже исполнили здесь рок-музыку. Не скоро такое повторится. Не забывайте это!

Вскоре он, президент Советского Союза, сложил с себя полномочия.

Разве не удивительная история? Так что, если тебе кто-то скажет, что твои мечты не сбудутся, вспомни нашу историю. Идея, самая невероятная, может осуществиться, если в своих мыслях ты ее отчетливо представляешь.