Сделай сам – 1

Глава 5 Флешбэк о первом приключении. Часть 1

Я, кажется, когда-то рассуждал, мол, хрен с ними — с двигателями, КПП, дифференциалами и прочими карбюраторами? Сперва давайте разберёмся с чем полегче и только после, помолясь, приступим к «главному блюду».

Так вот. Забудьте! Был не прав! Беру свои слова обратно! А всё реалии России виноваты!

Подав ещё в октябре 1893 года ходатайство о выдаче привилегий на целый ряд предложенных мною к реализации изобретений, лишь в декабре 1894 года мой отец получил положительные ответы от Министерства финансов. Определенную новизну в них таки усмотрели.

Как я совершенно неожиданно для себя узнал, специализированного органа по работе с патентами в России всё ещё не существовало и потому подобные запросы рассылались в три разных министерства — в зависимости от того, кого оно более всего касалось. Так выяснилось, что обычная канцелярская кнопка двух видов, термос, механический карандаш с выдвижным грифелем, ручной электрический фонарик и много чего ещё, помимо кульмана с двигателем, относятся как раз к сфере финансов.

Мой список всяких рациональных предложений мог бы вовсе занять пару листов формата А4 заполненных мелким убористым почерком. Но всё упиралось в финансы. Правда, на сей раз не в министерство, а в наши семейные денежки. Ведь каждая привилегия требовала от заявителя наличия немалых средств, чтобы внести государственную пошлину за рассмотрение заявки, профинансировать работу патентных поверенных, включая деньги на взятки, и, наконец, внести соответствующую оплату за многие годы вперед за право владения патентом.

Так что при наличии желания заполучить права на то или иное своё изделие на все максимально допустимые 15 лет единоличного владения, необходимо было чётко понимать, что каждая «официальная бумажка» обойдется в 2700 — 3000 рублей. Каждая! Почти три косаря в большинстве случаев! Тогда как зарплата того же чертёжника не превышала 50 рублей в месяц и большей частью уходила на прожитьё!

Иными словами говоря, заявлять свои интеллектуальные права на что-то стоящее мог только состоятельный человек. Либо тот, за кем стояли состоятельные люди. А по поводу всего не стоящего и вовсе дёргаться не следовало, дабы не уйти в жуткий минус.

Всем же прочим приходилось лишь горько вздыхать да наблюдать, как их изобретения уплывают в руки хватких конкурентов с тугим кошельком. Хотя подобная несправедливость встречалась вообще по всему миру, а не являлась, так сказать, отечественным колоритом. Со слов отца примеров тому имелось масса. В лучшем случае за расписанную от и до идею изобретателю перепадали хоть какие-то деньги от наиболее совестливых заводчиков, что после оформляли на себя патент.

При этом стоило понимать, что в ставшем весьма прибыльным для нас 1894 году совокупный чистый годовой доход семейства Яковлевых, как со сдачи жилья в наём, так и с продажи изделий завода не превышал 15 тысяч на серебро. А до того был куда меньше. И с этих денег мы все жили целый год! Тогда как только на оплату регистрации 8 патентов, ⅔ из числа которых брались лишь на 10–12 лет, требовалось выделить почти 12 тысяч рубликов. Огромные деньги!

Надо было видеть, как в своё время едва ли не рыдал глава семьи, откладывая в долгий ящик один мой «прожект» за другим, отбирая лишь те, что могли сравнительно быстро окупиться, как за счёт солидного объёма сбыта, так и за счёт простоты изготовления на уже имеющемся у нас оборудовании.

И то столь быстрое решение вопроса — всего-то 1 год и 2 месяца минуло, являлись результатами протаскивания через нужные кабинеты нужных бумажек юркими специалистами технического бюро и кабинета по делам привилегий «Каупе и Чекалов», что промышляли этим делом, начиная с 1877 года, и считались самыми большими специалистами подобного рода в России. Они ведь и за рубежом могли открыть патенты практически в любой стране. Только знай, плати. И мы впоследствии платили. А куда деваться было?

В общем, мне стало кристально ясно, что если я вот прямо сейчас начну творить будущее не только отечественного, но и всего мирового автопрома, то приду к финишной прямой как раз нос к носу с теми же Бенцем, Рено и прочими Пежо с Паккардами, которые уже вовсю участвовали в автомобильных соревнованиях в своих Европах.

Вот только денег на кармане не имелось. Надо было срочно зарабатывать. И, стоило отметить, получение моим отцом привилегий произошло как нельзя вовремя, позволив нам серьёзно так поправить было пошатнувшееся экономическое благополучие семьи. А ведь мы уже всерьёз раздумывали над продажей части того дома, в котором проживали сами. Ну, как мы. Родители, конечно подумывали. А я так, примус рядом починял. Причём реально починял! Без всяких шуток! Купили мы себе эту обновку в дом, как только они появились в продажах. А что? Удобно ведь! Не надо печку или самовар разжигать всякий раз, как захотелось попить чаёк.

Вы видели когда-нибудь фотографию долгопята? Вот и у Эммануила Людвиговича Нобеля — одного из самых именитых нефтепромышленников страны, были точно такие же глаза, когда он воочию узрел, что предлагаемый заводом Яковлева двигатель действительно способен без проблем работать час за часом вообще на всех видах жидкого топлива, включая бензин. Бензин! То, что прежде выливали в овраги или просто выжигали в ямах, как практически ни на что не годные отходы производства!

А ведь бензин составлял от десятой до пятой части выхода продукции перегонки бакинской нефти. То есть ежегодно производился многими десятками миллионов пудов, которые не приносили денег, а только отнимали их. Соответственно и уничтожался он в этих же количествах.

И вот! Вчерашний мусор, наконец, стал ценным топливом. Да одна только эта новость, ураганом облетевшая всё промышляющее нефтью общество России и США, мгновенно подняла курс акций нефтедобывающих компаний! Ещё бы! Ведь речь велась о дополнительных десятках миллионов потенциальной ежегодной прибыли с реализации прежде мусорного товара.

Пусть даже единичные сравнительно мощные бензиновые двигатели уже появлялись до этого на горизонте, все они являлись «однодневками», что выходили из строя, проработав часов 50 — 100. И это ещё лучшие экземпляры! В этом тоже заключался плюс «нашего» мотора — при должном качестве изготовления он был почти не убиваем. Не менее 5000 моточасов до среднего ремонта! И не менее 10000 моточасов — до капитального. Знай только вовремя цилиндр очищай от нагара, да не экономь на качестве масла. Цифры поражающие воображение так-то!

Мы же с этого «праздника жизни» тоже получили свои немыслимые деньги. Полмиллиона рублей серебром! Именно во столько Нобель согласился оценить лицензию на производство «калильного многотопливного двигателя системы Яковлева», как обозвали «бульдога» в прессе.

И столько же нам, нехотя, спустя полгода непростых переговоров, но заплатил владелец американского гиганта «Кейс». Того, что и в моё время был знаменит своей сельхозтехникой, а ныне являлся одним из лидеров в производстве паровых машин на американском рынке. Но более всего знаменит в США, как «король молотилок».

Нехотя, поскольку нам пришлось на него самим выходить и доказывать, что игра стоит свеч. Повезло, что к тому времени в «Кейс» уже успели построить свой первый трактор на бензиновом двигателе, в котором тут же и разочаровались. Паровики их выпуска смотрелись куда лучше.

Тогда-то мы и показали приехавшему к нам в Россию «погостить» Джексону Ирвингу Кейсу две модели своих тракторов. Как результат, мы с «Кейс» в нагрузку заключили договор ещё на оба типа тракторов на вдвое меньшую сумму, взяв те акциями компании. Он ведь тоже деньги не печатает. А вот залезть с ногами на их рынок подобной техники — сам Бог велел. К тому же самым первым!

Я хоть и вывернулся наизнанку, как инженер-технолог, но за пролетевший исключительно в трудах 1894 год смог создать проект «лёгкого колёсного монстрика» в 13 лошадиных сил, состоящий всего из 323 простейших деталей. Естественно, без всякой КПП, с одной лишь скоростью вперед и без радиатора охлаждения — вода банально испарялась в атмосферу от контакта с единственным цилиндром и после пополнялась, как у паровика — ведром из бочки в клёпанный из жести расходный бак. Дешёвый, блин, настолько, что дальше было некуда. Мы у себя один такой собрали в этот год на пробу, потратив на все детали чуть более 1500 рублей. При должном же подходе к производству, этот, вдвое более производительный по сравнению с лошадкой, «колёсный карапуз» мог стать и вдвое более приятным по цене и даже, может, втрое. Всё тут уже зависело лишь от масштаба производства.

Второй же экземпляр уже был мощнее вдвое и в семь раз производительней коняшки. Являясь уже полноценной машиной в моём понимании. Со всеми ей полагающимися механизмами. Зато и стоил раза в три дороже, как и весил, кстати, втрое. Этот мы построили в металле уже только после получения денег от Нобеля. До того — не по карману было. И не только нам!

Для небольшого частного крестьянского хозяйства в 3–10 десятин такой трактор — сильно чересчур. Это уже была машина для крупных товарных производителей зерна. От 500 десятин, хотя бы. Не «Кировец», конечно. Далеко не «Кировец». Скорее СХТЗ-15/30, что стал первым из конвейерных в СССР. Но и хозяйства нынче — не колхозы-миллионеры. Поменьше всё же будут, за очень, очень редким исключением.

Естественно, платили эти деньги нам не только за лицензию, но и за негласное обязательство никому более её не продавать в России, Швеции, Дании, Норвегии, Германии и США. Лишь мы своими силами могли бы только впредь производить такие же моторы. На что нам Нобель с барского плеча позволил забрать под себя часть европейских рынков и четверть отечественного.

В Америку же, что северную, что южную, что центральную, заглядывать со своим товаром нам настоятельно не рекомендовали — могло убить, как в том трансформаторе. За что мы с «Кейс» содрали ещё 1,5 дополнительных процента лицензионных отчислений на ближайшие 15 лет за каждый проданный ими двигатель системы Яковлева или же трактор с таким двигателем. Чёрт с ними, пусть сами наводняют рынки сбыта у себя за океаном. Лишь бы денежки платили. Нам их есть и тут куда девать.

А я ещё «тянул» на Нобеля чего-то ранее, подозревая его во всяком нехорошем. Тогда как мужик оказался с понятиями. Хотя, к примеру, насчёт тех же Идельсонов я не ошибся. Оба слиняли к тому же Нобелю ещё в середине прошедшего года, убыв, правда, из Санкт-Петербурга в Баку. Но да скатертью дорожка! Ныне к нам выстраивалась очередь из желающих получить работу инженеров. Денежки-то у завода, как и огромное количество заказов, появились. Что было очень здорово! В стране уже как 3-й год подряд наблюдался нешуточный экономический рост, отчего заказов всем хватало. Тем более что хорошо распиаренная новизна всегда притягивала к себе избыточное внимание. А «нефтяные короли» отлично за нас постарались в этом плане, лелея надежды заработать самим куда больше нашего.

Вот тут-то и проявился ещё один несомненный плюс двигателя от Ланца «Бульдога». Он был ну очень простым в производстве и совершенно не требовательным к материалам для своего изготовления. Никаких там легированных сталей или же десятков килограмм бронзы. Нет. Чугунное литьё, да обычные стальные поковки для поршневой группы. И с тем, и с тем в конце XIX века всё было уже отлично. На солидных заводах подобное умели делать на ять. А поскольку речь покуда в основном шла о стационарных моторах, можно было не заботиться о каждом лишнем килограмме веса и потому даже обойтись воздушной системой охлаждения цилиндра. Масса и рёбра охлаждения решали.

Так что тут нам очень крупно повезло в том плане, что все без исключения нефтепромышленники оказались сильно заинтересованы в скорейшем насыщении рынка подобными машинами. А ещё испытания подтвердили, что, по сравнению с паровыми машинами, они оказались ровно вдвое более производительными. И тот же мазут, к примеру, потребляли не хуже паровых котлов. И даже лучше!

Сказался общий успех нашего предприятия и на мне, грешном. Так сказать, заработал своим умом. Ибо изначально чётко выстроил в том самом уме, что надо воровать в самую первую очередь! Хе-хе!

Ещё в 1893 году, когда я только осознал себя в этом новом-старом времени, мой отец сговорился с владельцем одной из столичных каретных мастерских о совместном производстве первого отечественного автомобиля. Вот туда-то мне и позволили влезть с головой, выделив на НИОКР[1] немыслимые прежде 20 тысяч рублей. Не тот миллион рублей, конечно, что мы получили на руки наличными деньгами. Но сумма даже бо́льшая, чем наша семья заработала за весь 1894 год! Понимать надо!

Пётр Александрович Фрезе — компаньон моего родителя в этом деле, был, конечно, не сильно рад делиться предварительными результатами своих трудов с каким-то там сопляком — то бишь со мной. Но допустил-таки до изучения уже готовых чертежей рамы и подвески, ознакомившись с которыми я сделал чёткий вывод — по-настоящему этот каретный фабрикант и не планировал вкладываться в столь инновационную работу. Лишь повторил то, что уже было реализовано в том же Бенц-Вело, который уже можно было называть серийной машиной, так как изготовили их свыше сотни штук и продолжали клепать в Германии с ещё большим энтузиазмом.

Откуда я это знаю? Так на часть выданных мне родителями «премиальных» я одну такую машину и купил для изучения. В Одессе! Ага! Как оказалось, туда успели отгрузить целых 3 штуки ещё до того, как единичные экземпляры подобных автомобилей появились в Москве и Санкт-Петербурге. Так что первой законодательницей автомобильной моды России смело можно было называть Одессу-маму. Но это я забежал чуть вперед. В столице первого автомобиля пока ещё не появилось. Хотя, как это не появилось? У меня же появился! И даже более того! Именно благодаря ему мне удалось заделаться местной сенсацией.

Вот жил себе, не тужил. Кашку по утрам вкушал. Примус починял опять же. С железками там всякими возился, когда не корпел над очередными учебниками и чертежами. В общем, просто работал над собой и не искал приключений на свою пятую точку, как то в обязательном порядке полагалось делать всякому правоверному попаданцу, чтобы, значит, потом героически превозмогать. Но они, неприятности, нашли меня сами.

Машина для мужчины — она, как шуба для женщины, просто требует время от времени себя выгуливать. Вот как-то в очередной раз тарахтя на нашем Бенц-Вело мимо Зимнего дворца мы и столкнулись. На этом всё. Мы столкнулись. С чуть более крупным Бенц-Виктория, в котором располагались те, с кем сталкиваться вот так вот — физически да с хрустом ломаемых конструкций, не следовало вовсе!

Как чуть позже выяснилось, вторым человеком в столице, кто прикупил себе во владение чудо германского автопрома, являлся великий князь Дмитрий Константинович. А пассажиром у него в этот августовский день 1895 года пребывал никто иной, как Николай Александрович Романов — тот самый, что наш император. И вот эти ухари, даром что находятся при, мягко говоря, очень солидных должностях, и пребывают уже в солидном возрасте, не нашли ничего более умного и весёлого, как подкрасться к нам сзади и после попытаться резко обогнать на прямой дороге Дворцовой набережной, дабы значит напугать нас таких не пуганных. Ну и показать, конечно, кто тут главный.

Мы-то с отцом уже не первый десяток раз проезжали данной дорогой, делая круг через Биржевой, Дворцовый и наплавной — тот, что в будущем станет Троицким, мосты. Видимо и примелькались перед взором самодержца, окна рабочего кабинета которого как раз выходили на набережную. На что, сказать по правде, была у меня определенная надежда.

Но то, что встреча с «высшим руководством государства» произойдёт таким вот образом… Это уже было чересчур. Нам банально въехали в зад, когда мы резко притормозили перед бросившейся прямо под колёса мелкой голосистой шавкой.

— Берегись! Сейчас вспыхнет! — Скорости нашего движения были небольшие, и потому приходить в себя после первой в истории страны автомобильной аварии нам не пришлось. Поэтому я тут же обратил внимание на резкий запах бензина, что начал шибать в нос, а после сразу углядел лизнувший передок въехавшего в нас тарантаса язычок пламени, что вырвался с «кормы» уже нашего транспортного средства. Вот и крикнул во всю глотку, предупреждая об опасности.

На этом образце Бенц-Вело бензин поступал в единственный цилиндр двигателя из небольшого стеклянного сосуда, что располагался как раз над мотором. Последний же, как уже было понятно, размещался сзади, а не спереди. Вот это вот всё дело и начало мгновенно полыхать, когда полившееся из расколотого расходного бака топливо попало прямо на перегретое «пламенное сердце» автомобиля. Мы с императором только и успели что моргнуть глазами пару раз, как раз смотря друг на друга в этот момент, после чего дружно ломанулись в стороны от разгорающейся техники. Отец и великий князь, как сидевшие в момент столкновения за управлением — в одну, а я с Николаем Александровичем, стало быть, в другую.

— Хорошо горит, — по всей видимости, ещё не придумав, что именно мне сказать, дабы успокоить, подошел ко мне и, положив ладонь на плечо, кивнул в сторону погибающих машин наш самодержец. А как ещё ему было обращаться с совсем мелким мальчуганом, которым я по всем внешним признакам и являлся?

— Хорошо — не то слово, — согласно покивал я головой, чуть жмурясь от достающего до нас жара. — Только греться так уж больно дорого выходит. Дрова-то те дешевле, всяко, будут. Да и лето на дворе опять же.

— Да ты, братец, остряк, как я посмотрю, — усмехнулся государь, не расслышав в моём голосе, ни ноток паники, ни ноток растерянности или же там чего ещё нехорошего.

— Ещё какой! — тут же гордо подбоченился я, вызывая добрую улыбку у своего собеседника. — Но до того человека, кто посмел назвать эту каракатицу автомобилем, — махнул я рукой в сторону своего полыхающего Бенца, — мне точно очень далеко. Вот он остряк так остряк. Кто бы другой назвать её столь гордым наименованием, как «автомобиль», уж точно постеснялся бы.

— Сын! Ты опять за своё! Бога ради, простите его ваше величество! — а это уже, оббежав стороной костер имени двух Бенцев, присоединился к нам глава моей семьи, тогда как с противоположной стороны подоспел изрядно хмурый Дмитрий Константинович. А где-то в двух десятках метров позади уже нахлёстывали своих коней спешащие сюда гвардейцы с очень потешными головными уборами — словно какой-то карликовый павлин хвост распушил. Я даже с трудом сдержался, чтобы не заржать с их внешнего вида, припомнив фразу Фаины Раневской о том, что за каждым красивым павлиньим хвостом всегда скрывается обычная куриная жопа. Ребята бы, наверное, обиделись с такого. Ой обиделись бы. Они же свои хвосты на головах носят! А это даже похуже рукожопых будет. Те хоть делают всё не так, а эти даже изначально думают не тем местом. Хе-хе! — Он у меня не по годам остр на язык.

— Ничего страшного не произошло, — тут же отмахнулся император, явно имея в виду наш краткий разговор, а не гибель в огне дорогостоящей техники. — А вы…? — не закончив свой вопрос, он чётко дал понять, что моему папа́ хорошо бы сперва представиться.

— Евгений Александрович Яковлев! Лейтенант российского императорского флота в отставке! Ныне являюсь владельцем и главным конструктором «Первого русского завода керосиновых и газовых двигателей» — вытянувшись во фрунт и одернув полы пиджака, тут же оттарабанил мой родитель, немало удивив меня тем, что когда-то, оказывается, служил на флоте, чего я прежде не знал вовсе. — Честь имею, ваше величество! — быстро и четко склонил он голову в коротком поклоне, со стороны более походившим на кивок.

— Добрым этот день я уже назвать не могу, — кивнул в ответ головой в сторону догорающих головешек самодержец, — поэтому скажу вам — рад знакомству, — с этими словами он протянул руку для рукопожатия.

— Для меня это честь! — тут же верноподданически принялся трясти её глава моей семьи.

— Александр Евгеньевич Яковлев, просто молодой гений. Приятно познакомиться, ваше величество, — стоило только монаршей руке освободиться, как я тоже не упустил свой шанс поручкаться с «последним русским императором». При этом про филантропа и плейбоя я решил тактично промолчать. Во-первых, никому своих денег я отдавать не собирался. Во-вторых, ныне на дворе официально были не те нравы, чтобы гордо называть себя плейбоем. Не официально же «золотая молодёжь» кутила так, что ой-ой-ой. Но на то всё высшее общество дружно закрывало глаза, именуя «невинными шалостями». Да и возраст у меня был не тот. Совсем сопляк ещё.

— Сын! — придавил меня предупреждающим взглядом родитель, как раз закончив процедуру знакомства с великим князем. После чего уже я проделал то же самое с виновником аварии. Тогда-то и узнал, что он великий князь и даже более того — Дмитрий Константинович.

— Вы, Дмитрий Константинович, на сей счёт не переживайте, — закончив со знакомствами, махнул я в сторону своей сгоревшей собственности. — Я не в претензиях. Пепелац этот, конечно, был интересен с точки зрения изучения германской автомобильной конструкторской школы. Но не более того. Тем более что изучить его вдоль и поперёк мы с отцом уже успели. И, честно говоря, остались в жутком недоумении от той архаики, которой он весь был пронизан.

— Сын! Я же просил! — вспыхнул маковым цветом старший Яковлев под недоумевающими взглядами представителей императорской фамилии.

Да, я прекрасно знаю, какое вызываю удивление у людей, что в первый раз общаются со мной на интересные мне темы. Многие конкретно зависают чуть ли не с раскрытыми ртами. За прошедшие почти два года я с этим фактом сталкивался не единожды.

— Так я же ничего такого и не говорю, отец. Отвечаю лишь по делу, — пожал я плечами, после чего вернулся к общению с виновниками ДТП. — И да, заранее прошу меня простить, ваше величество, ваше высочество, что сразу не предупредил в достаточно понятной и доступной форме о своей непостижимой гениальности, отчего многие воспринимают мою речь с определенной долей настороженности. Не сходится она в умах моих собеседников с тем, что видят их глаза перед собой, — провёл я по своему пиджачку руками, тем самым указывая на своё детское тело. — Они наблюдают перед собой несмышленого мальца, а слышат разумного и рационального мужчину.

— Да уж. Несмышленым мальцом вас, молодой человек, не назовёшь, исходя из ваших рассуждений, — хмыкнул император, начав разглядывать меня совершенно иным взглядом. — Но сколь бы рассудительны вы ни были, всё же вести беседу о возмещении ущерба я бы пожелал с владельцем погибшего мобиля.

— Вы с ним и говорите, ваше величество, — потупив взгляд и чиркнув по дороге кончиком ботинка, куда более скромно отозвался я. — Автомобиль был приобретен на деньги, что я заработал своим умом и принадлежал именно мне. Отец же лишь поддавался моим детским прихотям и, время от времени, катал меня на нём по городу.

[1] НИОКР — научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы.