Седьмая жертва

16. Лично против Нико

Его пальцы гладили ее спину, потом забрались под шерстяной свитер. Их губы слились. Задыхаясь от желания, он опрокинул ее на постель. Лежа на ней, он целовал ее живот, грудь, шею. Он снял с нее свитер, расстегнул блузку, ловко избавился от лифчика. Руки ласкали ее грудь, бежали вниз, к бедрам. Он начал снимать с нее юбку. Она улыбнулась ему и разделась. Он торопливо сделал то же самое и, более не сдерживая себя, просто набросился на нее. Он наслаждался каждым сантиметром ее кожи, оттягивая тот момент, когда их тела сольются в одно целое. Тишину разорвал телефонный звонок. Наверное, ошиблись номером. Но нет, звонили настойчиво — придется брать трубку. Двухчасовая пауза, больше ему ничего было не нужно! Но им пришлось отстраниться друг от друга. Сердце выскакивало из груди, желание рвалось наружу и требовало удовлетворения.

— Алло! Кто у аппарата?

— Это Кривен, патрон.

Что-то случилось, Нико сразу понял это по голосу.

— Что произошло? — Нико волновался.

— Он убил ее! — прозвучало в трубке, и Нико услышал, что Кривен плачет.

— Кого убили? Да говори же!

— Амели! Капитана Адер! Муж нашел ее дома минут тридцать назад.

— Как это произошло? — спросил Нико, желая удостовериться, что он все правильно понял.

— Как и с другими. Этот мерзавец, он… На это невозможно смотреть, Нико! — Кривен рыдал, горе его было неподдельным. — Черт! Могла бы быть внимательнее! Она же полицейский, в конце концов!

— Давид, успокойся! Невозможно быть начеку целыми сутками. Ты там?

— Да. Я никого не впустил. Ребята на улице, но мне их долго там не продержать. Они хотят ее видеть, понимаешь? Здесь вся группа.

— Я еду. Сделай так, чтобы никто не входил, это чрезвычайно важно. Иначе они там все затопчут.

— Хорошо. Я жду тебя, Нико. Не задерживайся.

Последние слова прозвучали как мольба о помощи. Кривен вот-вот сорвется. Потеря коллеги — вещь очень тяжелая, тем более при столь ужасных обстоятельствах. Стон отчаяния и ярости просто рвался из груди Нико. Он сам отправил ее домой, сам!.. Это его вина, только его! Амели была молода, талантлива, и в будущем от нее можно было многого ожидать. Почему же она? Почему? Дело теперь касалось его лично, и он получит шкуру этого сумасшедшего недоноска!

Каролин нежно положила руку ему на плечо и сжала его. Нико прильнул к ней на какое-то мгновение — вот он, источник его энергии!

— Мне надо идти.

— Еще одна жертва?

— Да. И представь, она работает у нас в Уголовной полиции.

— Иди, не тяни!

— Ты никуда не уходишь, договорились?

— Да, я останусь с Дмитрием. Не беспокойся за нас.

— Каролин!

— Что?

— Знаешь, я так тебя хочу…

Она хитро улыбнулась и произнесла:

— Ну, это мы еще посмотрим!

Отдав распоряжения полицейским, охранявшим Дмитрия и Каролин, Нико завел машину. Ему надо было восстановить очередность последних событий. Прежде всего, тайна судьи Беккера: они с Жан-Мари Ростом перевернули все в его кабинете, но ничего не нашли, Гамби проверил компьютер — тоже ничего. Обыск дома у судьи они вели вместе с Коэном, но нашли только небольшую папку со старыми фотографиями — Арно Бриар — маленький, один или с матерью, Арно Бриар — школьник… В курсе происходившего была только жена судьи. Она показалась Нико любящей и уравновешенной. Все происходившее было для нее просто громом среди ясного неба. За детьми Беккера с согласия Нико приехали бабушка и дедушка, — детям ни к чему было знать все эти печальные подробности. Группа Кривена изучала расписание дел Беккера, не упуская ни малейшей детали. В нем существовало несколько темных зон — невозможно было установить источник анонимных звонков и определить причину неожиданных отлучек судебного следователя из своего кабинета. В результате Беккер оставался под наблюдением уголовной бригады, и этого не могли изменить даже свидетельства его бывших психологов и воспитателей, которые как один говорили о его удивительных способностях к изживанию происшедшей с ним трагедии.

Нико расстался с Беккером часа два назад, разрешив себе небольшой отдых: он хотел побыть с сыном и Каролин. Дмитрий ждал его дома, в чемоданах были распиханы его вещи. Сильви уехала, не дождавшись Нико, оставила только в коридоре запечатанное письмо на его имя. Каждая строчка в нем говорила о ее страхах, о неуверенности в будущем, — читать его было тяжко. К тому же она не сообщила, куда направляется. Она хотела лечиться. Вернется только тогда, когда почувствует себя лучше. Обещала звонить Дмитрию. Благодарила Нико за его помощь и просила не искать с ней встреч: ей надо было научиться обходиться без него. Научится — выздоровеет.

Затем приехала Каролин в сопровождении полицейских, как того требовал Нико. Ее встреча с Дмитрием прошла как нельзя лучше. Каролин была неплохим психологом и знала, как вести себя с подростками. Дмитрий тут же принял ее и ни на минуту не выразил удивления по поводу этого неожиданного визита. Наверное, и ему было необходимо присутствие рядом женщины, женское тепло, надежность… Уходя к себе в комнату, Дмитрий им многозначительно улыбнулся, и на сердце у Нико стало легче. Теперь он думал только об одном — заполучить Каролин к себе в постель. Но они еще несколько минут флиртовали, затем он пустил в ход руки, потому что сдерживаться уже не было сил. И тут Кривен сообщил о смерти капитана Амели Адер, второго номера в его группе.

Нико остановил машину на площади Фюрстенберг. От света желтых фар и синих мигалок на стенах домов плясали разноцветные тени. Окна светились: соседей разбудил шум и лихорадочная активность, не характерная для столь раннего часа. Во рту у капитана Видаля дымилась сигарета, хотя всем было известно, что он бросил курить уже почти два года назад. Чего только не начнешь делать после таких ночных известий! Члены второй бригады держались рядом с ним и молчали. Неподвижность и молчание… Люди Терона тоже, естественно, были на площади.

Минуя полицейские заграждения, на площадь выехала полицейская машина, из нее вышли Мишель Коэн и Николь Монтале собственной персоной. Присутствие регионального директора Уголовной полиции не прошло незамеченным — все взгляды были устремлены на нее. Она пожала руку каждому и произнесла слова соболезнования: все они были одной семьей, и она была ее неотъемлемой частью. Нико оценил этот поступок. Они вместе поднялись по лестнице до квартиры капитана Адер. Пьер Видаль следовал за ними: он был готов приступить к работе, как только поступят соответствующие распоряжения. Нико предложил ему передать свои полномочия кому-нибудь другому, ведь Видаль видел Амели каждый день, но тот отказался. В квартире их ждали Рост и Кривен, рядом с ними Максим Адер — Нико встречался с ним во время новоселья на набережной Орфевр, 36. Максим пытался не терять самообладания.

— Амели в гостиной, — произнес Кривен, не в силах скрыть обуревавшие его чувства.

Это был настоящий кошмар: обнаженное тело Амели, искромсанное ударами потерявшего разум подонка, утратило человеческие очертания.

— Я ни до чего не дотрагивался, — уточнил Максим Адер. — Она меня приучила…

— Еще одно послание, — произнесла Николь Монтале, указывая на конверт, лежавший на бедре жертвы.

Она надела переданные ей капитаном Видалем перчатки и взяла конверт. Внутри был сложенный вчетверо листок, на котором красовались две написанные от руки фразы.

— «Ну что, Нико, смог ты защитить своих женщин? Я — Бог, а ты — ничто», — прочла мадам Монтале.

— Сука! — не сдержался Коэн.

— Единственное, что теперь очевидно, — это непричастность к происходящему Беккера, — заявил Нико, — Я отправил Амели домой в тот момент, когда пошел к нему во Дворец правосудия. И с этого момента я был все время с ним. Беккера можно выпустить из камеры предварительного заключения.

Три камеры предварительного заключения располагались совсем рядом с кабинетом Нико. Он препроводил Беккера в одну из них и оставил сидеть на узкой скамье в крошечной застекленной комнате. Двое полицейских встали у камеры в полном соответствии с предписанием. Стены в ней были покрыты граффити: оказавшиеся здесь правонарушители бурно выражали свои чувства. Нико не мог не отправить Беккера в это малоприятное место до окончательного выяснения ситуации. Он прекрасно видел, как изменилось у судьи лицо, когда он понял, куда они направляются, но комиссар не мог себе позволить жалости. Теперь же он с облегчением отдавал приказ о его освобождении. После того, что Беккер пережил в детстве, приятно было сознавать, что наконец для него все это закончилось. Расследование должно было встать на новые рельсы.

— Начали, — приказал Нико. — Нужно вынести отсюда Амели. Профессор Вилар уже в курсе?

— Да, — прозвучал ответ комиссара Роста. — Она уже в институте.

— Отлично. Займись телом, Жан-Мари, — приказал Нико.

Каждый принялся за работу под неусыпным оком Николь Монтале. Когда носилки с телом молодой женщины, укрытым от посторонних глаз специальной темной тканью, выносились из квартиры, все эти люди прекратили работу и проводили ее глубоким молчанием. Максим Адер решил сопровождать жену, по его бледному лицу струились слезы.

— У меня след от уха на входной двери! — громогласно возвестил капитан Видаль.

Нико подошел.

— Он, вероятно, прислушивался, прежде чем позвонить, — предположил Видаль.

Снятый отпечаток будет в свое время сравнен с ухом преступника, и это послужит еще одним доказательством вины.

— На столе в столовой следы белого порошка, — указала Николь Монтале. — Посмотрите, комиссар.

— Это, наверное, тальк, — ответил Сирски. — Он использует хирургические перчатки. А когда вскрывает стерильную упаковку, остатки талька высыпаются наружу.

Однако очень скоро они должны были согласиться с очевидным: больше следов не было. Убийца был по-прежнему хладнокровен и совершал минимум ошибок. Было от чего прийти в ярость. Монтале и Коэн решили ехать в Патологоанатомический институт и присутствовать на аутопсии. Несмотря на очевидное недовольство Кривена, Нико запретил своим людям следовать за ними: не могло быть и речи о том, чтобы присутствовать на вскрытии их коллеги.

Всю дорогу до набережной Орфевр, 36, из головы у Нико не шло последнее послание убийцы. Никто не пытался проникнуть в его смысл, когда Николь Монтале читала его в квартире у пятой жертвы, но каждый испытал гнетущее состояние. «Ну что, Нико, смог ты защитить своих женщин? Я — Бог, а ты — ничто». Мерзавец взваливал вину за происшедшее на него. Почему он попросил ее вернуться домой и отдохнуть? Почему не разрешил остаться и работать со всеми, как она этого хотела? Всё, чтобы вознаградить ее за найденные сведения о судебном следователе Беккере? Всё потому, что настанет момент, когда его людям понадобится для проведения следственных мер свежая голова? Или потому, что она была женщина и он относился к ней именно так, как она на это ему указала? И то, и другое, и третье. Именно его решение привело ее к гибели. Как она смогла перенести всю иронию ситуации — оказаться в лапах того, чей след они и отыскивали? Но почему этот гад написал «своих женщин»? Каких — «своих»? Нависла ли угроза и над другими, более близкими ему людьми — сестрой, матерью… И всё, чтобы как можно глубже уязвить его. Нико вздрогнул. Кто следующий в этом списке? Он уже останавливал машину возле Уголовной полиции, но все вопросы так и остались без ответа. Нико припарковался во втором ряду под внимательными взглядами охраны, оставил ключ в зажигании и направился прямо к камере предварительного заключения, где находился судья Беккер.

Судья Беккер сидел в той же самой позе и на том же самом месте, на котором он его оставил. Он как будто застыл, спрятав лицо в ладони. Нико снял охрану и открыл застекленную дверь.

— Вы свободны, — произнес он.

— Это значит, что-то произошло за это время, не так ли? Пока я сидел тут, случилось еще одно убийство? Я молился, чтобы оно произошло, чтобы вы поняли свою ошибку… Это ужасно… Мне очень жаль бедную женщину.

Александр Беккер не двинулся с места, и Нико тяжело опустился рядом с ним. Несколько минут прошли в тяжелом молчании.

— Эта бедная женщина, то есть пятая жертва убийцы, работала в моей бригаде, — наконец смог разлепить губы Нико.

— Следователь?

— Капитан Амели Адер. Это она нашла связь между вами и Арно Бриаром.

— Неплохая была работа.

— Именно. Но след оказался ложным. Я отправил ее отдохнуть домой, и она была там убита.

— Вы тут ни при чем, — возразил Беккер, как будто читая мысли Нико.

— Да, ни при чем.

— Послание есть?

— Да. «Ну что, Нико, смог ты защитить своих женщин? Я — Бог, а ты — ничто».

— Какая фамильярность… И обращение на ты… В этом желании взять над вами верх сквозит настоящее чувство неполноценности.

— Это ирония или за этим скрывается реальная угроза?

— Вы спрашиваете, не нависла ли опасность над вашими женщинами, Нико?

— В общем, да.

— Ваша семья по-прежнему под охраной?

— Да.

— Он хочет причинить вам боль по личным причинам или просто потому, что вы начальник уголовной бригады?

— Мы не нашли никого похожего среди тех, кого я отправлял за решетку в последние годы.

— Если речь идет о настоящем социопате, то это человек, который хорошо сумел вписаться в активную жизнь и не имеет криминального прошлого. Если такого человека сажают в тюрьму, он оттуда уже не выходит. Но как он мог раскопать мое прошлое? Как он узнал?

— Он сделал это, чтобы подбросить нам ложный след.

— Вы, я…

— Учитывая все это, можно предположить, что он где-то рядом.

— Просто мурашки по коже!

— Вскрытие Амели Адер уже наверняка началось. Вы идете?

— Да, только успокою жену.

— Я ей уже звонил. Я сказал, что у вас много работы и скоро вы домой не придете.

— Спасибо за предусмотрительность! Я иду за вами, Нико. И кстати, может, перейдем на ты?

— С удовольствием. Мы с вами повязаны одной веревочкой. И нужно все начинать с нуля.

— Я — в команде. После аутопсии соберешь всю бригаду у себя в кабинете.

— Хорошо. Его надо найти до завтрашнего дня. Должно же что-то быть! Что-то, что ускользнуло от нашего внимания.

— У Адер вы что-нибудь нашли?

— Такие же веревки на запястьях. Тальк и отпечаток уха на входной двери.

— Не разживешься. Мерзавец, как всегда, начеку.

— Или же он знает наши методы.

— Кто их теперь не знает! Телевизионные сериалы, полицейские романы!

— Да, но не в деталях.

— Может быть, ты и прав, но теперь всем известно, что не надо оставлять улик, отпечатков пальцев, а идентификация по ДНК является основополагающим методом ведения следствия.

— Но он еще умеет делать хирургические швы и управляться с иглой и нитью. Здесь не обойдешься телевизором или чтением книжонок.

— Это точно.

Мужчины поднялись. Они вышли из здания Уголовной полиции и сели в машину комиссара, чтобы ехать в Патологоанатомический институт.

— У тебя ведь сын? Да? — спросил Александр Беккер.

— Да, Дмитрий. Пятнадцать лет.

— Так ты женат?

— Нет, разведен. И уже давно. Но недавно в моей жизни появилась женщина.

— Влюблен?

— Как последний дурак!

Нико остановил машину перед входом в институт. В дверях их встретил охранник. В холодной, как ледник, прозекторской уже работала профессор Вилар и присутствовали все первые чины Уголовной полиции Парижа.

— Здравствуй, Нико! — выпрямившись, приветствовала вошедших профессор Вилар, которая уже далеко продвинулась в своей работе. — Мои соболезнования по поводу Адер.

— Благодарю.

— Здравствуйте, господин судья, — добавила она, и по ее уважительному тону было ясно, что она рада видеть его здесь, среди своих.

— Счастлива, что вы ни при чем во всей этой истории, — в свою очередь приветствовала судебного следователя Николь Монтале и протянула ему крепкую руку.

— Присоединяюсь к высказанному мнению, — проговорил в свою очередь Мишель Коэн.

— Что-нибудь нашла? — вопрос относился к профессору Вилар.

— Вас это порадует, — не сдержавшись, заявил Эрик Фьори, ассистировавший при вскрытии.

— Прежде всего, все те же тридцать ударов плетью, — начала докладывать Армель, препарируя органы жертвы.

Нико не мог смотреть на еще недавно живое, а теперь холодное и застывшее тело капитана полиции. Его взгляд встретился с обеспокоенными глазами Армель. Она угадала чувства, обуревавшие его, — отчаяние, отвращение… Но профессор решила молчать в присутствии высших по званию, особенно Николь Монтале. Нико судорожно пытался сглотнуть слюну, но от горя в горле у него стоял комок.

— Осмотр тела не дал ничего нового, разве что выявлены следы талька на щиколотках. Он, должно быть, крепко держал ей ноги, остались следы.

— Она наверняка отбивалась ногами, — предположила мадам Монтале. — Он хотел ее удержать.

— Возможно. Я продолжаю, с вашего разрешения, — проговорила профессор Вилар. — Вы уверены, что все в порядке?

Все присутствующие знали жертву, и таковые обычно не допускаются на вскрытие. Армель никогда не нарушала этого правила. Ситуация, бесспорно, была исключительной, но она предпочла бы, чтобы их не было. У них в мозгу запечатлеется то, что они видели, и эти образы могут преследовать их всю жизнь… Нет, не стоило им здесь находиться.

— Нико, ты видел ее каждый день, тебе лучше бы уйти, — сказал Коэн.

— Нет, я остаюсь!

— Коэн прав, дивизионный комиссар, — вмешалась Николь Монтале, — здесь совершенно не обязательно геройствовать. Мы знаем, чего вы стоите, и ваше присутствие… Мы понимаем…

— Послушайте, я знаю, что делаю! Это моя работа, и поэтому я здесь!

— Черт тебя побери, Нико! — не выдержала профессор Вилар, удивив этим всех присутствующих. — Что ты хочешь доказать? Ты сию минуту освобождаешь помещение, я не хочу тебя тут видеть. Здесь не должно быть никого, кто непосредственно работал с капитаном Адер! Это понятно? У тебя через два часа будет мой отчет — вполне достаточно. Ты уже насмотрелся.

— Ну что ж, вижу, вы все тут сговорились выгнать меня…

— Иди, ты нам потом скажешь спасибо, — подвела итог дискуссии Армель, подмигнув остальным.

17. Объединенный фронт

Боль и смятение — наконец-то их испытывал этот герой, этот хитрец, этот знаменитый начальник Уголовной бригады. Этот Сирски достал его! Но он показал, кто сильнее! Он почти поставил его на колени, почти… Совсем скоро этот герой будет ползать перед ним и есть землю. Как его мать…

Нико подъехал к дому тридцать шесть по набережной Орфевр. Ему нестерпимо хотелось услышать голос Каролин, но он не осмеливался позвонить. Он просто представил себе ее улыбку, которая перевернула всю его жизнь. Она, наверное, спала в его постели. Больше всего в жизни ему хотелось слушать ее спокойное дыхание, прижаться к ней и раствориться в запахе ее тела. А самое главное, ему хотелось продолжить начатый разговор там же, где он был прерван, — в ее объятиях…

Он прошел перед двумя полицейскими в форме, стоявшими у входа в Уголовную полицию. Один из них резко высказывал что-то незнакомцу: до Нико долетели обрывки ругательств, но он решил не вмешиваться. Поднялся по лестнице до этажа, занимаемого его бригадой. Все помещения были так ярко освещены, что казалось, сейчас день. На Нико обрушился шквал голосов, и он понял, что никто после мрачного происшествия нынешней ночи домой не уходил. Он направился к помещениям, занимаемым бригадой Кривена. Стоило Нико войти, как все лица повернулись к нему и воцарилась тишина. Здесь собрались все, кто работал в двух бригадах — Кривена и Терона, а также их прямой начальник — комиссар Рост. У Доминик Крейс были заплаканные, покрасневшие глаза. Новость передалась по цепочке, и все они из чувства солидарности приехали сюда, на набережную Орфевр.

— Он убил Адер, никто не мог ничего сделать, — проговорил Нико. — Пять жертв, и будут еще, если мы его не остановим. Надо все начинать сначала, время не ждет. Он мне нужен живой или мертвый… Думаю, возражений нет?

Никто не возразил, у всех была одна цель.

— Кривен, — продолжал Нико, — ты со своими людьми разрабатываешь след «Талька с перчаток „Трифекс“». Именно ими пользуется убийца. Я хочу знать, кто их производит, кто их распространяет в Париже и где. Да-да, я знаю, их можно купить повсюду, но это может нас навести на след. Терон, снова принимайся за морские узлы. Бесспорно, этот тип просто анонимно покупал эти веревки в розничной торговле. Но все же стоит пересмотреть список постоянных клиентов основных парижских торговых точек. Почему убийца покупал именно эти веревки, если он ничего не понимает в морском снаряжении, если ему плевать на яхты и тому подобное? Ты бы так поступил? Наверняка нет, как и я, отправился бы в супермаркет и купил моток нейлоновой веревки, — что может быть проще?

— Может быть, он знал, что твой зять увлекается парусным спортом? — выдвинул предположение Терон. — Он использовал их, чтобы поставить под подозрение члена твоей семьи…

— Возможно… Рост! А где Вальберг с графологической экспертизой последнего письма?

— С минуты на минуту жду от него отчета, — ответил комиссар. — Тебе звонили из лаборатории по поводу отпечатка уха, найденного на входной двери Амели, и по поводу происхождения веревки, которую он использовал в этот раз.

— Этот мерзавец ампутировал молочные железы у Амели, как и у всех предыдущих жертв? — спросил полицейский из группы Кривена.

Нико кивнул.

— Она была беременна? — задал вопрос Кривен.

— Пока не знаю. Аутопсия не закончена, а меня оттуда выгнали.

— И правильно сделали, — кивнул Жан-Мари Рост. — Никто из нас не выдержал бы. Ведь это Амели…

— У четырех первых жертв обнаружены месячные эмбрионы, — продолжал Нико. — Каким образом он получил эту информацию?

— Гамби считает, что убийца проникал в информационную систему некоторых практикующих врачей и лабораторий, проводящих анализы. Таким образом, он получал доступ к медицинским данным, — сообщил Кривен.

— Согласен. Но они были на консультации у своих врачей всего за несколько дней до убийства, — вмешался майор Жоэль Терон. — Мало времени на подготовку преступления. А это значит, что убийца прекрасно знал привычки своих жертв. Например, он знал, что Мари-Элен Жори не работала в понедельник утром, а у Валери Тражан была свободной среда. Расписание работы медицинских сестер меняется каждую неделю. Надо быть просто богом, чтобы знать, что Изабель Сольер заканчивала свою работу в четверг. А с Адер? Этого невозможно предугадать!

— Это так, — согласился Нико. — Я сам отправил ее домой. Она хорошо поработала и заслужила отдых. Не прикажи я ей отправляться домой, она бы осталась здесь.

Они с минуту размышляли в воцарившейся тишине.

— А если мы ошибаемся? Если он их всех знал? — выдвинул новое предположение Нико.

— Что значит — знал? — не понял Кривен.

— Какой-нибудь общий, все понимающий друг, который умеет молчать…

— И которому сообщают о беременности прежде, чем об этом узнает муж? — удивилась Доминик Крейс.

— Почему бы и нет? Рост, ты сам будешь руководить поисками. Нужно заняться мобильными телефонами жертв и снова проанализировать их телефонные книжки. Опрашивайте близких и сопоставляйте.

— Принято.

— И потом, есть еще послания, что он нам оставляет, — продолжал Нико.

Доминик Крейс уточнила:

— Они имеют библейскую коннотацию и обращены прямо к тебе.

— В последнем случае он писал, что «ты не можешь защитить своих женщин»… Он имел в виду Амели? — спросил Кривен.

— Судя по всему, да, — ответила психолог. — Но возможно, он угрожает и другим женщинам, близким Нико. И точно поставленная цель: «сделать из него ничто» в воскресенье. Может, он рассчитывает выбрать ту, что наиболее дорога для тебя, Нико? Так сказать, последнее убийство в формате апофеоза…

— Социопат не может прекратить свою преступную деятельность просто потому, что решил это сделать, — заметил Нико. — Для него убийство естественная необходимость.

— Он может прекратить серию убийств, как будто он выиграл первый тур, — ответила Доминик. — Он начнет снова, но по-другому и в другом месте. Но Уголовная полиция будет повержена, и он объявит, кто он.

— Меня очень беспокоит то, что он добрался до медицинской карты Нико, — вмешался в обсуждение комиссар Рост. — Ты понимаешь, что ему известно о твоем посещении больницы Сент-Антуан?

— Я говорил об этом только близким. О консультации договаривался Перрен.

— Может мне поискать «общего друга» и среди знакомых твоих близких? — уточнил Рост. — Наш герой знает о страсти к морю твоего зятя и твоей язве, похоже, он располагает о тебе информацией личного порядка.

— Думаю, имеет смысл, — одобрил предложение Кривен.

— Ищите! — согласился Нико скрепя сердце. — Давайте, за работу! В восемь завтрак у меня в кабинете для ответственных лиц. То есть в вашем распоряжении четыре часа. Будите всех, кто вам нужен. Не будем забывать, что до следующего запланированного убийства всего несколько часов. Доминик, могу я с тобой поговорить?

— Конечно, комиссар.

— Я встретил у входа какого-то типа, который требовал встречи с тобой. А было три часа ночи…

— Это Реми…

— Реми? Но вид у него был недовольный.

— Мы были вместе восемь месяцев. И как раз вчера я прекратила наши отношения.

— Извини.

— Это моя проблема, — ответила молодая женщина, и на лице ее неожиданно появилось упрямое выражение.

Нико вступал на скользкую территорию личной жизни своих сотрудников. Не в его привычках было вмешиваться в их личную жизнь, но на набережной он стал свидетелем необычного для Уголовной полиции случая и хотел удостовериться, что Доминик сумеет справиться сама и дело не примет более серьезного оборота.

— Ты уверена, что все в порядке? Он оставит тебя в покое?

— По натуре он агрессивен. И, откровенно говоря, женщина его интересует, по-моему, только как сексуальный объект. Я сказала охране, что не хочу его видеть, и они его отправили.

— Но он вернется. Сюда или к тебе домой.

— Я знаю.

— И уверена, что все будет нормально? Мне не надо вмешаться?

— Ни в коем случае. Я уже большая девочка и разберусь со всем сама.

— Если что-то пойдет не так, сразу дай мне знать.

— Обещаю.

Доминик Крейс отправилась к остальным, а Нико склонился над отчетами. Особое внимание вызвали у него донесения антитеррористической бригады. Нельзя было преуменьшать риски. Из-за международной обстановки возможность терактов во Франции была более чем очевидной. В функции Уголовной полиции входило предупреждать их и наблюдать за деятельностью некоторых этнических и религиозных групп.

В дверь постучали. Нико поднял голову: на пороге стоял Марк Вальберг.

— Я решил зайти сам, а не посылать отчет, — объяснил он свое появление. — Тем более что мне по пути.

— Что-то новое?

— Впервые ко мне попал действительно интересный документ. Убийца писал на бумаге, а не на зеркале или двери. И бумага представляет собой чрезвычайный интерес: надпечатки, размер, толщина, волокна, качество, цвет, зернистость, чувствительность к свету — все это позволяет с точностью идентифицировать марку, тип бумаги и дойти до поставщика. Я нашел его. Затем, следует помнить, что бумага — материал податливый, а это значит, что на ней отпечатывается все, на чем она лежала, когда на ней писали. Это исследование обычно проводится под микроскопом, так как отпечатки часто еле заметны. Мне, например, удавалось выявить отпечаток пуговицы с куртки или марку ткани, которой был обит стул, что позволило обнаружить автора письма. В интересующем нас случае я обнаружил отпечаток подписи.

— То есть?

— Убийца, судя по всему, писал, положив листок на другой, уже исписанный. Подпись не принадлежит человеку, которого мы ищем. Категорически. К несчастью, это просто закорючка, а не имя, которое можно прочесть. Я ее увеличил для вас, держите.

Нико просто впился взглядом в листок бумаги.

— Отпечатков никаких. Но графологический анализ весьма плодотворен… Анализируя первое послание, я говорил, что писал его человек уверенный и прекрасно знающий, что он делает. Потом появились признаки нервозности, и они, естественно, изменили начертание букв. Затем, вспомните, мы могли наблюдать попытку приукрашивания почерка, как будто бы писала женщина. Что же касается последнего послания, то здесь множество примеров прерывистого написания, связанного с феминизацией почерка, есть признаки сильного стресса.

— Вы уверены?

— Да-да, на этот раз наш подопечный волновался, когда писал, и не мог сдержать дрожь в руке.

— Но содержание об этом не свидетельствует.

— Совершенно верно, но это ничего не значит. Убийца, бросая вам вызов, входит с вами в тесный контакт, который вместе с этим делает его уязвимым. Ну вот, я вам все сказал, что знаю.

— Спасибо, Марк. Хорошая работа.

— Надеюсь, это поможет вам его схватить. Звоните в любой час, я знаю, какой важности это расследование.

Эксперт научно-исследовательского отдела удалился, его наверняка ожидало тепло домашнего очага.

Нико позвонил Кривену:

— Давид, у меня для тебя с твоими людьми новое задание. Вальберг выяснил марку бумаги, на которой писал свое послание преступник, и имя поставщика. Звони. Узнай, какая у них клиентура в Париже, и сравни с сетью распространения перчаток «Трифлекс».

— Считай, что результаты уже у тебя на столе, — ответил Кривен. — Диктуй координаты.

Нико положил трубку. В кабинете вновь воцарилась звенящая тишина. Нико вытащил из кармана куртки мобильный телефон. Мгновение он взвешивал его на руке и раздумывал. Нет, он должен был ей позвонить, это было ему просто необходимо. Нико набрал домашний номер, понимая, что может разбудить и Каролин, и Дмитрия. Ну что ж, разбудит так разбудит! Но трубку сняли сразу после первого гудка.

— Каролин?

— Слушаю.

— У вас все спокойно?

— Вполне. Дмитрий спит как дитя. Я думала, что ты будешь звонить…

— Мне хотелось услышать твой голос. Мне тебя не хватает.

Он догадался, что она улыбается.

— Где ты?

— В твоей постели, читаю журналы. Расследование продвигается?

— Может быть, все может быть…

— Ты будешь держать меня в курсе, правда?

— Конечно. Как бы там ни было, вы из дома ни ногой.

— Да?

— Я люблю тебя.

— Нико!

— Пока!

Кривен ввалился к нему в кабинет без всякого стука. Нико отключился.

— Она очень клевая, — услышал Нико от своего друга.

— Кто? — не понял комиссар.

— Извини, но я слышал. Ясно, что Каролин Дальри. Что надо! И врач к тому же!

— Поосторожнее на поворотах, майор Кривен!

— Я ничего не сказал. Она выше всяких похвал. И к тому же в ней есть шарм. Много шарма, скажу тебе.

— Что да, то да… Но знаешь, сейчас не время сплетничать. У тебя что-то новое?

— По поводу «Трифлекса». Марка принадлежит американской компании «Аледжанс Хелскеа корпорейшн». Производство в Таиланде. Есть филиал в Бретани, в Шатобриане. Местный комиссар отправился будить директора. У нас скоро будет список клиентов.

— Отлично. А что насчет писчей бумаги?

— Работаем, результаты скоро будут. Мне звонил Максим Адер. Он ждет в морге результатов аутопсии. Профессор Вилар выйдет к нему, как только закончит.

— Надеюсь, он там не один?

— Нет-нет, с ним родственники. Они там все собрались. Похороны, наверное, в начале недели. Касса взаимопомощи может организовать сбор средств… Как ты думаешь?

— Отличная мысль, — похвалил Нико, вытащил бумажник, вынул оттуда сто евро и протянул их майору.

Кривен оценил.

Он стоял совсем рядом с Нико Сирски. Незабываемые минуты внутреннего торжества! Комиссар страдал, он мучился, было видно. Он был бессилен прервать эту серию убийств и мог только считать потери — тела ни в чем не повинных женщин, над ними издевались, а потом убили. И последняя — из самой уголовной бригады! Какая ирония судьбы! Выходит, господин комиссар не так блистателен, как утверждают. Он вот-вот падет со своего пьедестала. Знал бы только Сирски, как близко он был от него, знал бы, что их руки соприкасаются! Нико всего добьется, но потеряет главное. Он теперь знал, какая женщина будет следующей, и тогда Сирски перестанет быть тем, кем он был, жизнь навсегда потеряет для него вкус, и он узнает, что такое ад.

Армель только что закончила аутопсию. Теперь ей необходимо было расслабиться и душой и телом. Она уже привыкла работать тщательно, ничего не пропуская при вскрытии, и тогда труп превращался в территорию сложного и увлекательного эксперимента. Ее работа состояла в том, чтобы найти объяснение наступившей смерти, но сама она при этом безоговорочно защищала жизнь. Конечно, жизнь всех тех мужчин и женщин, которых доставляли сюда, была прервана насильственным образом — преступление, несчастный случай или неожиданная остановка работы какого-нибудь органа. Ей надо было объяснить, почему и как это произошло. Ей надо было проникнуть в тайну смерти. А потом были родственники умершего, к встрече с которыми она относилась очень внимательно, так как считала это своим долгом и обязанностью. Живые люди, попадавшие в институт, даже не могли себе представить, что им придется когда-нибудь здесь очутиться: они были раздавлены потерей дорогого человека и испытывали смятение оттого, что здесь оказались. И тогда они обращались к ней, они ждали от нее поддержки и психологической помощи. Она сначала выслушивала их и, чтобы умерить их гнев и горе, взвешивала каждое произносимое ею слово, потом, в более подходящих условиях, они будут оплакивать свою потерю. В голове у нее роилось множество мрачных историй, и она не могла забыть их по мановению волшебной палочки. Но все это было частью ее. Как можно было поверить, что вскрытие тела капитана Адер не было для нее тяжелым испытанием? Она не единожды встречала молодую женщину, Адер присутствовала при вскрытиях, как все члены уголовной бригады. А поскольку Армель была прекрасным физиономистом, она сохранила в своей памяти точный образ капитана Адер. Амели была полна энтузиазма, серьезно относилась к своему долгу и, несмотря на мрачноватую сторону своей профессии, сохраняла свежесть и энергию юности. Теперь же это было безжизненное тело, изуродованное убийцей и аутопсией. От патологоанатома требовалась недюжинная сила характера, она обладала ею, поэтому и могла ежедневно бросать вызов смерти.

Прежде чем выйти к родственникам Адер, профессор Вилар прошла к себе в кабинет. Ей необходимо было позвонить Сирски. Конечно, его начальство и судья Беккер передадут ему во всех деталях ход вскрытия, но она хотела поговорить с ним сама. Это также было ее долгом — ситуация была исключительной. Дивизионный комиссар тут же снял трубку.

— Я закончила, — объявила она. — Твои коллеги сейчас приедут.

— Спасибо, Армель. Я знаю, это было для тебя нелегко…

Профессор Вилар не переставала удивляться комиссару: откуда у него почти женская интуиция?

— Ничего, я справлюсь, — ответила она, не желая распространяться на эту тему. — Я хотела тебе сказать, что нашла кое-что интересное.

— То есть?

— В принципе сценарий все тот же. Причины смерти тоже. Почерк убийцы тот же. Есть, однако, существенная разница: Амели Адер не была беременна. Молочные железы, пришитые на ее грудную клетку, принадлежат предыдущей жертве, Изабель Сольер. Анализы это, бесспорно, подтвердят. Теперь я подхожу к самому главному. Я поместила их в ультрафиолетовое излучение. Тебе прекрасно известно, что множество биологических объектов, помещенных под альтернативное излучение, начинают фосфоресцировать. Затем я обработала их люминолем — этот химический препарат позволяет выявить присутствие минимальных биологических элементов. Представь себе, он лизал соски жертвы. А это значит, остались следы слюны, что позволяет произвести анализ ДНК. Его уже делают…

— Черт возьми, он наконец совершил ошибку!..

— Да, только тебе придется ждать результатов двадцать четыре часа. Профессор Кено, конечно, будет стараться, но он не может сократить время, необходимое для работы техники.

— Боюсь, это слишком долго. Если мы хотим, чтобы не было шестой жертвы, мне нужно больше сведений и быстрее.

— У меня есть еще кое-что. Я обнаружила отпечаток подошвы башмака на черепе жертвы. Он сломал ей часть лицевой и правой височной кости. Наступил всем своим весом, потому что отпечаток прекрасно идентифицируется. Но главное, я обнаружила некую чужеродную субстанцию, оставленную подошвой. Проведу анализы и позвоню тебе сразу же, как только станет ясно, что это такое.

— А ты что думаешь?

— Может быть, что-то растительное. Дай мне время провести экспертизу под микроскопом. Я только что разбудила моего специалиста по ботанике. Он уже едет.

— Отличный ход, Армель!

— Патологическая анатомия, Нико, — это искусство, а не точная наука. Я работаю не для того, чтобы исправить, не для того, чтобы спасти. Я наблюдаю и нахожу объяснения смерти, выявляю следы, доказывающие, что имелось вмешательство третьего лица. В этом и состоит моя работа. Я буду счастлива предоставить тебе исчерпывающий доклад для успешного расследования.

Армель Вилар повесила трубку, глубоко вздохнула и вошла в зал, предназначенный для родственников. Здесь ее ждала семья Амели Адер: эти люди хотели объяснений, представляли себе ее мучения. По опыту Армель знала, что от тех, кто хотел знать обстоятельства смерти, ничего не надо скрывать. И она была готова, если они этого захотят, пройти вместе с ними дорогу ужасающих мучений, которые выпали на долю Амели. Профессор Вилар была способна справляться со своими эмоциями.

18. Гонка преследования

Восемь утра. На рабочем столе Нико лежал план Парижа: красными кнопками были отмечены адреса жертв, кольцом охватившие остров Сите, штаб-квартиру Уголовной полиции Парижа. На стенах кабинета были развешаны списки парижских покупателей хирургических перчаток «Трифлекс» и писчей бумаги, которую использовал преступник. Желтые флюоресцирующие линии указывали на совпадающие позиции. Их было множество: больницы, лаборатории, медицинские кабинеты, ветеринары.

— И та и другая компании были поставщиками больницы Сент-Антуан, — указал на стену судья Беккер.

— Совершенно верно. Но что нам это дает? — спросил Нико.

Эрван Келлек был крупной величиной в ботанике, занимался он и криптогамией. Он все знал про растения, грибы, лишайники и водоросли. Он работал в Национальном музее естественной истории на улице Бюффона и проводил экспертизы для Патологоанатомического института. Стоило только профессору Вилар вытащить Келлека из постели своим звонком и объяснить ситуацию, как он тут же согласился приехать, — для него это было захватывающее приключение. Частицы, собранные во время аутопсии, были крохотными, но Келлек знал свое дело как никто.

— Каковы же результаты? — нетерпеливо спросил Нико.

— Это робин-гуд, — услышал он в трубке голос Армель. — Так называют это растение англичане. У нас оно называется «компаньон руж».

— Извини, но мне это мало что говорит, — проговорил Нико.

— Научное название — «силен двухцветковый из семейства кариофилаксий». Двухцветковый означает, что имеются мужские и женские виды одного растения. У женских соцветий нет тычинок, в то время как у мужских их десять. В садах растут мужские виды. Стебель мягкий, ветвящийся, листья широкие, овальные, заостренные. Цветет с мая по сентябрь. Розовые лепестки разделены пополам. Этот растительный вид считается в Иль-де-Франс малораспространенным.

Они вскоре должны будут обнаружить, кто он. Партия еще не была сыграна, но он чувствовал, что тиски сжимаются. Ему хорошо было известно, что они прекрасно обучены и имеют первоклассное оборудование, не имело значения, что он оставлял им минимум улик. Было достаточно собрать все элементы воедино, проанализировать их, сравнить информацию — и правда явится сама собой. Он не решил еще, какой стратегии придерживаться. Он бы с удовольствием убил ее, эту женщину, и какое бы он испытал наслаждение, когда читал бы в ее взгляде страх, ужас, потом — смерть. Он смог бы даже насладиться абсурдностью ситуации: все стоят вокруг ее тела, лежащего на анатомическом столе, лица в масках склонились над трупом, руки в перчатках, и он сам вскрывает ей грудную клетку! Может быть, даже он сам выполнял бы эти операции, которые она повторяла тысячу раз и тысячу раз говорила, что не делала бы этого ни при каких обстоятельствах. Ему бы хотелось вдоволь поиздеваться над нею — пусть-ка сама пострадает. Она вполне этого заслуживала, эта женщина, обладать которой он хотел и не смог. Конечно, он был недостаточно хорош для нее! Конечно, никто из них никогда не мог предположить, что перед ними высшее существо, что он всесилен. Но он должен быть верен поставленной цели, а цель эта — Нико Сирски. Армель может и пожить, у него было иное предназначение. И Бог поможет исполнить его, ибо он и есть Бог.

Заря поднималась над городом, но следователи не останавливались. Они обходили всех, кто использовал в своей работе перчатки «Трифлекс», и одного за другим посещали клиентов фирмы, выпускавшей белую бумагу А4 CopaPlus, двадцать четыре грамма, они расспрашивали родственников погибших об их друзьях и рылись в личных вещах, пытаясь найти какой-нибудь незамеченный знак. Все сведения стекались к Нико, который надеялся, что из всего этого нагромождения фактов выплывет один, тот, который и станет серьезным следом.

Десять утра. Нико стоял у графиков, прикрепленных к стенам его кабинета. Он был не один — рядом внимательно вглядывался в них судья Беккер. Решение должно было быть. Непременно. Возможно, оно уже было перед ними, они просто не видели его. Оно могло быть совершенно очевидным. Уже в какой раз зазвонил телефон. Нико схватил трубку.

— Это Армель. Есть одна вещь, которую я не могу понять… Тебе известно, что я прекрасно знаю эти цветы. Много лет назад я устроила в Патологоанатомическом институте небольшой сад. Окна моего кабинета выходят прямо на него, и честное слово, от одного его вида мне становится лучше. Это небольшой, закрытый со всех сторон садик с небольшим фонтаном. Весь наш персонал может им любоваться. Я старалась, чтобы городские службы сажали там действительно красивые цветы. А когда у меня есть свободное время, я и сама там копаюсь — это снимает напряжение. Короче, я только что оттуда. Понимаешь, наше с Келлеком открытие навело меня на мысль сходить посмотреть на мои цветы. Ну вот… глупо, конечно…

— Что глупо, Армель? — Голос у Нико звенел от напряжения.

— Ну так вот, мой базилик, мои самые любимые в саду цветы поломаны и растоптаны! Представляешь? Невероятно…

— Невероятно, конечно…

— Но я тебе говорила, они редко где растут.

— Что ты хочешь сказать, Армель?

— Не знаю. При виде этих сломанных цветов, понимаешь, именно этих цветов, у меня все похолодело…

— Твое заключение?

— А если сравнить образцы?

— Образцы, что были найдены на теле капитана Адер, с базиликом из твоего сада?

— Именно так.

Нико онемел, мысли просто закрутились у него в голове.

— Нико, ты слушаешь? — прошептала обеспокоенная Армель.

— Я не слушаю, я уже еду. Не могу сидеть на месте!

Одиннадцать утра. Машина стояла у дома, всего в нескольких метрах от ворот, откуда начиналась частная аллейка. В машине сидели двое полицейских в форме и наблюдали за подходами к дому, но сами предпочитали греться в машине. Время от времени один из них все же покидал насиженное место, проходил шагов сто по улице, потом набирал код на воротах. Осматривал аллею, проверял, не случилось ли чего-нибудь чрезвычайного, и возвращался. Проще простого. У него уже созрел план, как отвлечь их внимание. Они ничего не смогут сделать, им не остановить его, он непобедим. Он минует эту преграду и обрушится на новую жертву, на седьмую женщину.

Нико и Александр в изумлении уставились на истоптанный партер в садике Патологоанатомического института. Вряд ли происшедшее можно было назвать случайностью: неизвестный хотел растоптать именно цветы профессора Вилар.

— Келлек дает формальное заключение: фрагменты цветов, найденные на жертве, происходят именно из этого места, — проговорила Армель.

— И ты делаешь вскрытия в перчатках «Трифлекс», не так ли? — спросил Нико.

Армель кивнула.

— Более того, бумага, которая покупается для вашего института, именно той марки, что использовал убийца для одного из своих посланий, — продолжил перечень судья Беккер.

— А не знаешь ли ты, чья это подпись? — задал новый вопрос Нико, протягивая Армель увеличенную фотографию.

Зрачки профессора Вилар расширились. От изумления она шумно сглотнула:

— Моя!

— Твоя? Вот эта неразборчивая закорючка? — уточнил Нико.

— Да, я так подписываю обычные бумаги — документы внутреннего пользования, распоряжения… На исходящих документах подпись более разборчива…

— Черт возьми! Нужно срочно заняться всеми служащими института.

— Моими работниками?

— Именно так, Армель. Может быть, ты сама заметила что-нибудь странное? Проблемы с кем-то из коллег?

Армель озадаченно нахмурилась. Ей вдруг стало страшно. Нико понял, что она испытывает, и положил руку ей на плечо, стараясь успокоить.

Тане опротивело сидеть взаперти: дети хотели на воздух, а мать мотала нервы своими причитаниями о судьбе Нико и Дмитрия. Танин муж понемногу приходил в себя, но происшедшее глубоко его задело — по нему словно грузовик проехал. Ей хотелось встряхнуть кого-нибудь из них, но, пожалуй, лучше бы выйти проветриться. Но как пройти мимо полицейских, которые несли службу перед домом? Она решила ничего никому не говорить и вышла из квартиры под грохот телевизора. Можно, например, отправить к полицейским консьержку, а самой в это время перемахнуть через подоконник на первом этаже. Таня умела подлизываться и заводить сообщников. Небольшая прогулка, и никто даже не заметит, что ее нет. Ну, или она извинится перед Нико. Он не будет на нее злиться, он ее обожает. И потом, благодаря ей он встретил Каролин…

Она была красива и обаятельна. Отец, конечно, не устоял. Да и давно пора… Он надеялся, что все получится. Нико этого заслуживал. Она помогла ему с математикой и теперь исправляла сочинение по французскому. Все у нее выходило, за какой предмет ни возьмись, да и педагогом она была неплохим. Ему нравилось, как она говорит, ему нравился ее голос — не сравнить с постоянными криками матери. Ему нравилось присутствие этой женщины, ее спокойствие и отзывчивость. Ему бы хотелось, чтобы Сильви была на нее похожа…

Армель прочистила горло:

— Пожалуй, да… Мне показалось, что последнее время прозектор Эрик Фьори немного нервничает. Я даже неоднократно делала ему замечания.

— Где он? — спросил Нико.

— Пошел домой.

— Когда он ушел?

Армель задумалась:

— Он ушел… после того, как я обнаружила фрагменты цветов на черепе жертвы.

— Настроение?

— Трудно сказать, я была занята. Но в последние дни он был настроен скорее агрессивно.

— Где он живет? — вмешался в разговор судебный следователь.

— Поднимемся в кабинет, я найду его адрес.

— Сколько лет он здесь работает? — задал следующий вопрос Беккер.

— Четыре года.

— И все было в порядке?

— Он иногда пытался ухаживать за мной, но каждый раз я резко ставила его на место. Не могу сказать, что с ним легко работать, но прозектор он неплохой. Вот адрес.

— Можем ли мы осмотреть его кабинет?

— Конечно. Идите за мной.

— Только один звонок, — торопливо проговорил Нико.

Он позвонил комиссару Росту и приказал отправляться домой к Эрику Фьори.

Убедить консьержку помочь ей было нетрудно. И теперь Таня наслаждалась свободой, шагая прочь от своего дома. Полицейские, чьим долгом было обеспечивать ее безопасность, ничего не заметили. Таня уже представляла себе, как разозлится брат, когда узнает, что она сбежала из-под полицейского надзора. А если повезет, то он ничего не узнает и никто не будет волноваться. Все будут думать, что она сидит запершись у себя в кабинете: Таня требовала, чтобы ее не беспокоили, так как должна была закончить эскизы для архитектурной мастерской. Она действительно должна была это сделать, но работать руки не поднимались. Ей безумно хотелось глотнуть выхлопных газов и ароматов столицы. Она остановилась перед витриной изысканной бакалейной лавки, глотая слюнки от вида роскошных фруктов, не удержалась и купила кое-что к обеду. Мысль, что ей нужно успеть пробраться домой до того, как обнаружат ее отсутствие, вызвала у Тани сожаление. Но тут она встретилась взглядом с мужчиной, который совершенно откровенно пожирал ее глазами. Таня попробовала не обращать на него внимания и пошла дальше, постепенно убыстряя шаг. Теперь она почти сожалела о своей выходке. И тут ее толкнули. Апельсины посыпались на землю. Таня наклонилась собрать их. Перед ней был все тот же человек — мужчина раздевал ее взглядом, и взгляд этот был настойчив…

Кабинет Эрика Фьори являл собой пример чистоты и порядка. Все бумаги аккуратно сложены, все ручки с колпачками. Нико начал обыск, открывая ящики один за другим. Он был чрезвычайно серьезен. Встряхнул найденную картонную коробку, протянул ее судье Беккеру и уточнил:

— Линзы.

Тот взял ее в руки и прочитал наклейку: «Линзы +4, дальнозоркость».

— Я забираю с собой несколько личных заметок доктора Фьори для Марка Вальберга, — проговорил Нико. — Для графологической экспертизы. Вроде больше ничего интересного нет.

— Я бы не сказал, — заметил Беккер.

— Ну?

— Именно Эрик Фьори шепнул мне, что у тебя не все в порядке со здоровьем!

— Не может быть! Фьори? Да я едва знаком с этим типом и ничего ему никогда не говорил!

— Тем не менее он был в курсе! Знал, что у тебя болит желудок, что ты делал фиброскопию в больнице Сент-Антуан!

— Но я никому ничего не говорил! Это невозможно!

— Значит, возможно. Многие были в курсе.

— Всего трое: Алексис Перрен договаривался о консультации, знали моя сестра и мать. Все. Точка.

— Но кто-то ему это сказал…

— Кто?

Нико вытащил мобильный телефон и набрал Танин номер. Ответил зять:

— Слушай, тебе что-нибудь говорит имя Эрик Фьори?

— Абсолютно ничего.

— Ну а если доктор Фьори?

— Я же сказал, нет.

— Можешь дать мне Таню?

— Сейчас позову, она у себя в кабинете. Работает как сумасшедшая, опаздывает. Нужно сказать, что эти дни было много беспокойства… Ага, сейчас. Таня? Таня! Странно, не откликается.

— Но она же где-то в квартире!

— Подожди минутку. Таня! Господи, да она исчезла!

— Ее нигде нет, — вмешалась в разговор Аня. — Где она может быть?

— Нико! — голос Алексиса дрожал. — Ее нет в квартире…

— Да что ты несешь, черт возьми! Не могла же она сбежать, в конце концов!

— Ей опротивело сидеть взаперти, — пробормотал Алексис. — Ты же знаешь свою сестру, она делает только то, что ей хочется!

— Все. Я звоню полицейским, которые стоят у вашего дома.

Таня вздрогнула от откровенно раздевающего взгляда и тут же почувствовала дыхание этого человека у себя на шее: он протягивал ей упавшие апельсины. На губах мужчины играла улыбка. Но Тане не понравилось его выражение лица: да, конечно, он был мужествен, но все в нем было ей неприятно. И она заторопилась домой.

Она была тут, совсем близко от него. Настало время закончить его творение. Потом пусть будет что будет, он все равно выиграет. И Нико Сирски никогда его не забудет. Можно даже будет сказать, что он добьется вечной славы. Он не хотел спешить: в его распоряжении было двадцать четыре часа, и он собирался провести их вместе с ней.

Нико дал им такой нагоняй, что они долго не смогут его забыть. Слава богу, тут на углу появилась Таня. Когда она подошла, вид у полицейских был сокрушенный. Она извинилась перед братом, заявила, что его подчиненные совершенно ни при чем, что их в конце концов несколько успокоило.

— Выпороть тебя надо, вот что! — орал Нико. — Нашла время для своих идиотских выходок! Мы еще поговорим об этом!

— Ну ладно… ну послушай, я виновата, правда… Это, конечно, было неразумно с моей стороны, я понимаю. Но ведь вот я, тут? Давай поговорим о чем-нибудь другом…

— Обязательно поговорим. Знаешь ли ты некоего Эрика Фьори, доктора Фьори?

— Эрика? Ну конечно знаю. А почему ты спрашиваешь?

— Что значит — «конечно знаю». Вот твой муж и представления не имеет, о ком идет речь…

— Ну так естественно! Мы встречаемся с ним в физкультурном зале. Сквош и всякая механика для мускулов. Мы как-то даже провели вместе одну партию.

— И как давно ты его знаешь?

— Наверное, месяца три-четыре…

— Ты говорила ему обо мне?

— О тебе? Но почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что, представь себе, он знал, что у меня консультация в больнице Сент-Антуан!

— Ну, может быть, и говорила…

— Так «может быть», или говорила?

— Господи, ну ты же знаешь… слово за слово…

— Слово за слово с незнакомым человеком, которому ты рассказываешь, что у твоего брата не все в порядке со здоровьем?

— Но он же врач! Я могла спрашивать, что он об этом думает.

— И чем же этот врач, по-твоему, занимается?

— Откуда я знаю? Врач, он врач и есть, разве не так? Какая разница, какой он врач! Мы и встречались-то всего несколько раз.

— Но этого хватило, чтобы рассказать о своей личной жизни!

— Послушай, хватит! Не надо преувеличивать!

— А теперь послушай меня. Эрик Фьори — прозектор. И пациенты у него довольно специфические, ты не находишь? Улавливаешь разницу?

Таня побледнела.

— И может быть, именно он и есть тот серийный убийца, которого я ищу, — закончил разговор Нико.

Это был миг наслаждения, несколько секунд чистого счастья. Он стоял в столовой дивизионного комиссара Сирски, и дуло его пистолета упиралось в спину полицейского в форме, которому полагалось осуществлять охрану дома. Он дождался, пока один из двух полицейских не отправился по аллее, ведущей к дому Нико, и пошел за ним. Что тут трудного, если по этому же адресу находятся ясли? Он напустил на себя вид примерного отца семейства — в руках свитер для ребенка, — подошел, дружелюбно улыбнулся, потом достаточно было навести на полицейского пистолет, чтобы тот выполнял все, что приказывают. И вот теперь доктор Дальри смотрела на него тяжелым взглядом и, казалось, не испытывала ни страха, ни волнения. Он ожидал, что она испугается, а вместо страха — полное спокойствие. Мальчишка — тот был сражен всем происходящим. Сын этого комиссара Сирски до неприличия был на него похож. Каролин Дальри вызывающе положила руку ему на плечо. Ну ничего, очень скоро ее королевское величество будет молить его о пощаде, как и все остальные.

— Знаешь ли ты, кто я? — проговорил он, обращаясь к Каролин.

— Пока нет, — ответила она спокойно.

— Не хитри со мной. Повторяю: знаешь ли ты, кто я?

— Нет.

— Подумай хорошенько. Уверен, что догадаешься.

— Вы автор тех убийств, расследование которых ведет комиссар Сирски.

— Браво! Можешь говорить Нико, не стесняйся. Ты ведь, наверное, уже спала с ним?

Она молчала. Она не собиралась говорить с ним в таком тоне.

— Ну, так ты спала с ним?

— Это вас не касается.

Ярость залила ему глаза, она рвалась наружу, как приливная волна. Но ничего, он займется ею позже, у него еще есть время, и он наиграется с ее телом. А пока речь идет об уважении. И чтобы научить ее этому, он нажал на курок, и тело полицейского рухнуло на пол. Одежда тут же окрасилась в красный цвет. Застывшее лицо было повернуто направо, взгляд остекленел. Полицейский дернулся и затих. Он же старался ничего не упустить, наблюдая за своими заложниками. Мальчишка испугался и прижался к молодой женщине. Страх читался и в глазах Каролин.

— Чего вы хотите? — спросила она.

Вот и отлично! Он промолчал, позволив себе только ледяную улыбку, — надо было усилить психологическое давление на жертву.

— Пощадите его, — снова подала она голос.

— Я пока думаю. Убей я его, у меня бы могло сложиться ощущение, что я убиваю самого комиссара Сирски, что было бы приятно.

— Он еще ребенок.

— Да вы просто отважны. Снимаю шляпу и уступаю. У меня в рюкзаке есть веревка и клейкая лента. Вы привяжете мальчишку к столу и замотаете ему рот, чтобы он не пикнул. Не халтурьте, а то мне придется убить его.

Каролин кивнула и повиновалась. Подросток попробовал было упираться, но она остановила его. Он с тоской смотрел, как она привязывает его, и слезы текли у него по щекам. Мужчина подошел проверить, хорошо ли она выполнила его приказание.

— Скажешь своему отцу, что я забрал его девку и готовлю для него кое-что из своей поваренной книги. Уверен, он сумеет оценить. Скажешь еще, что это седьмая женщина седьмого дня. Все запомнил?

Мальчишка мигнул.

— Надевай пальто, мы уходим, — приказал он Каролин.

Боясь, как бы он не выстрелил в Дмитрия, она спокойно выполнила, что он сказал, и они вышли.

— Держи меня под руку и наклони голову.

Никто за ними не гнался. Он толкнул ее к машине.

— Прекрасно! Ни одного движения! При первой попытке — тебя уже нет.

Теперь она принадлежала только ему.