Секондхендж

Глава 11

Казалось бы, душераздирающие публикации о самоубийстве бледного одутловатого поэта-новатора должны были отпугнуть народ от Секондхенджа. За границей, кстати, так бы оно и произошло. У нас же, как всегда, случилось обратное. Уже к вечеру первого дня окрестности неолитического капища заметно оживились. Городские приезжали на внедорожниках, сельские большей частью приходили пешком — и всё ради того, чтобы подобраться к прогалу меж каменных столпов, посмотреть на спрутообразный дубок и, обмирая от сладкого ужаса, увидеть на одном из его корявых щупалец обрывок столыпинского галстука.

Этим, впрочем, и ограничивались. За мегалиты никто не совался — слава богу, ума хватило.

Преобладали, конечно, праздные зеваки, однако появлялись и принюхивающиеся рыльца делового пошиба — из самых вёртких да востреньких: журналисты, агенты туристических фирм, всевозможная колдовская шушера.

Был среди них фоторепортёр политически нейтральной газеты «Баклужинец», долговязый унылый тип, обладавшим драгоценным для нейтральной прессы качеством — появляться на месте съёмки не раньше чем через сутки с момента сенсации. Особо распространяться о нём не стоит, поскольку личность это малоинтересная, да и участие его в излагаемых событиях весьма незначительно.

Запоздало сфотографировав обрезок галстука, он зачем-то решил обойти Секондхендж по периметру, залез в болотце, вылез, поискал иных путей, забрёл на какой-то взгорок, увенчанный тремя дубами, где ощутил некую дрожь в воздухе, лёгкий озноб во всём теле и услышал невнятные замогильные голоса. Повеяло сенсацией — и этого было достаточно, чтобы многоопытный газетчик удалился оттуда на цыпочках, не гневя судьбу и даже не пытаясь запечатлеть слабое дрожание воздуха меж стволами.

— Ну, этот хоть сообразительный, — буркнул старый колдун Ефрем Нехорошев, неприязненно глядя вслед прыгающему с бугорка на бугорок фоторепортёру. Приподнялся со складного туристического стула и, запахнув поплотнее шубейку из Чебурашки, воссел вновь. — Говорил же, не выйдет спокойно потолковать…

Оба его собеседника виновато крякнули. Настояв на том, что встречу следует провести где-нибудь подальше от людских глаз, они явно недооценили нездоровое любопытство баклужинцев. Даже ещё и рассесться как следует не успели, а уже прозвенел издали восторженный мальчишеский голос: «Гля! Во алкаши городские наглеют! Стулья принесли, гля!..». И пришлось Ефрему Нехорошеву с Платоном Кудесовым к неудовольствию товарища Викентия принять колдовские меры предосторожности. Ну да ради конспирации на что не пойдёшь!

А с другой стороны, где её ещё было назначать, эту встречу? В вагончике, что ли, временно исполняющем роль агитхрама? Или в избирательном штабе Глеба Портнягина? Да и убогая однокомнатка Поликарпыча вряд ли подошла бы для такой цели: и на виду, и клиенты поговорить не дадут. Вот и решили потолковать здесь, на природе: два политических противника и до мозга костей аполитичный пожилой чародей.

— Значит, хотим-то мы все одного, — угрюмо подвёл черту Ефрем Нехорошев. — Только по разным причинам. Тебе, Викентий, Глебушка сейчас главный враг. Тебе, Платоша, лишь бы Игнашку в Президенты просунуть. А мне бы вот только порчу с дурака снять. Школил его, школил, а он, вишь…

Рассердился и замолчал.

— Честно сказать, — недовольно покашливая, вступил Платон Кудесов, — я не совсем понимаю, что здесь делает товарищ Викентий…

— Просто Викентий, — немедленно поправил тот.

— Хорошо. Просто Викентий. В конце концов, это частное дело двух колдунов, чёрного и белого. Зачем привлекать ещё кого-то с той стороны баррикады?

— А я вот тоже не понимаю, — тут же окрысился Викентий. — За каким, простите, дьяволом, Ефрем Поликарпович, было посвящать в наш с вами план…

— А ну-ка тихо вы! — сказал Ефрем, и стало тихо. — Да ежели бы не нужда! Ежели бы я один смог всё это сварганить — стал бы, что ли, вязаться с двумя такими чудаками, как вы?

Двое поняли, что зарвались, и малость прижухли. Ефрем продолжал:

— Я тебе, мил человек Викентий, в прошлый раз уже говорил: в избирательном штабе у Глебушки колдунов, как собак нерезаных. И все они знают, что такое капище в полнолуние. Ну назначу я ему там свиданку! Сможет он уйти тайно, сам по себе?

— Не сможет, — вздохнул Платон. — Вцепятся и не отпустят. Как смертника, стерегут…

— Во-от… Стало быть, нужен свой человек в штабе, который всё бы это и устроил. Чтоб комар носа не подточил. Машину к подъезду, сам рядом с шофёром — и вперёд, на капище. Есть такой человек? Есть. Вот он тут сидит. Платон Кудесов…

— Погоди, Поликарпыч, — снова вмешался Платон. — Что-то я по-другому себе это представлял. Почему тайно?

— А как?

— Да открыто же! Официально! Ты прикинь: всё Баклужино знает, что политику ты на вздым не терпишь. Думаешь, зря сегодня утром к тебе Глеб подкатывался, клинья подбивал? Ему твоя поддержка позарез нужна! Хорош кандидат, если собственный наставник его не одобряет… А тут взял вдруг да прозрел! Символическая смычка прошлого с грядущим, а? Ефрем Нехорошев благословляет Глеба Портнягина. И не где-нибудь — на священной земле Секондхенджа! Вот это, я понимаю, предвыборная акция!

Старый чародей очумело потряс шапчонкой из Чебурашки.

— Ты… слышь… Платошка! Соображай, что мелешь! Да ни один колдун в этом вашем штабе…

— Колдун? — презрительно прищурившись, перебил маститый чернокнижник. — Какие там колдуны? Так, подколдовки, недоучки разные… Обшмыга третьего разряда! Разве порядочный колдун пойдёт в избирательный штаб? Из настоящих там я один, и то ради Игнашки…

— И что ж ты им скажешь?

— Не я, а мы. Мы с тобой, Поликарпыч! А скажем вот что: не смыслите вы, салаги, в гиблых местах ни уха, ни рыла. Секондхендж только для грешников страшен. А безгрешным — хоть бы хны! Например, кандидату…

— Думаешь, поверят?

— Кому ж тогда верить, если не нам с тобой! Первые чародеи Баклужино мы или кто?..

Задумался Ефрем. Платон и Викентий примолкли, ожидая решения.

— Нет… — с сожалением молвил наконец старый колдун. — Тут ещё что-то нужно. Беда нужна.

— Что за беда? — встрепенулся кувшиннорылый Викентий.

— Это уж тебе, мил человек, решать, что за беда! — фыркнул старикан. — Какую вы там беду, коммуняки православные, на нашу голову придумаете? Причём, слышь, такую, — озабоченно добавил он, — чтобы у всех в штабе мозги спеклись… Чтобы на всё с перепугу согласились. Думай давай…

Теперь уже колдуны с надеждой воззрились на озадаченного Викентия.

— Н-ну… — медленно и словно бы через силу вымолвил он минуту спустя. — Скажем… развалить бульдозером Секондхендж.

Переглянулись колдуны.

— Ага! Развалишь ты его бульдозером!.. — хмыкнул Платон. — Взорвать — ещё куда ни шло… А в чём беда-то? Ну развалишь. И кому от этого хуже станет?

— Погодь! — прервал его Ефрем. — Викентий-то дело сказал. Бульдозером, не бульдозером… Главное волну поднять.

— Мотивы, — железным голосом продолжал излагать товарищ Викентий. — Языческое капище, гнездо суеверий, алтарь дьявола, представляющий прямую смертельную угрозу для населения. Раздуть по новой самоубийство этого недоумка…

А в прогале между чёрных корявых сучьев над головами заговорщиков всё отчётливее намечалась некая энергетическая всклокоченность, постепенно уплотняющаяся в колтун грандиозного замысла. Она была уже настолько самодостаточна, что управляла своими творцами, подёргивая их за незримые астральные нити.

— Да-да-да… — сказал Платон Кудесов, откидываясь на спинку складного стула и будто бы в забытьи прикрывая веки. — А мы, значит, в ответ: баклужинская святыня, уникальный исторический памятник мегалитических времён… Не допустим варварства, то-сё… Обязательно помянуть разрушение исламскими фундаменталистами буддийских скульптур… И тоже в рамках предвыборной кампании.

— Знаешь, чем пригрози? — посоветовал Ефрем Викентию. — Скажи: подгоним кран и снимем к едрене фене ключевую перемычку. Как в Англии…

— А где она… ключевая?..

— Какая тебе разница! Всё равно же снимать не будешь.

— А как же тогда?

Старый колдун Ефрем Нехорошев не услышал — был погружён в какие-то свои подсчёты.

— Времени маловато… — пожаловался он неизвестно кому. — Тогда так, голуби! Дуйте мигом каждый в свою редакцию и чтобы мне наутро дым стоял коромыслом! «Уничтожим Секондхендж!» «Руки прочь от Секондхенджа!» Людишек (до единого!) на демонстрации протеста, на митинги! Денька два так пошумим, а на третий, аккурат в полнолуние, придём к соглашению. Назначим в Секондхендже встречу. Дескать, на ней-то всё и обсудим. С нашей стороны будем мы с Глебушкой, а с вашей… — И старикан виновато развёл пошитыми из Чебурашки рукавами. — Прости, мил человек, но хотя бы кого-то одного придётся…

— Да кто ж на такое пойдёт? — вырвалось у Платона Кудесова. — Я имею в виду, добровольно…

Кувшинное рыло надменно вздёрнулось.

— Вы полагаете, — презрительно осведомился товарищ Викентий, — что в наших рядах не найдётся никого, кто бы ради народного блага шагнул под размыкало?

Между тем вечерело. Основания мегалитических столпов окутались сумраком, под одну из перемычек (возможно, ключевую) заглядывала розоватая круглая луна.

Сколько раз в окрестностях Секондхенджа шли подобные тайные сговоры! Может, его и сложили когда-то в качестве ловушки для неугодного кандидата в вожди. Сгущались точно такие же сумерки и точно такая же луна висела над капищем, когда озарённый факельным огнём ступил он под клики толпы в каменный круг и понял внезапно, какая это в сущности фигня — власть над племенем.

Оцепенел, уподобившись мегалитическому столбу, потом бросил наземь регалии и… Хорошо, если ушёл в жрецы.