Секрет тропиканки

Глава 22

Зе Луис скорее сочувствовал Брену, чем Виржилиу, с которым явно дружил его брат Сесар. Уж больно все нескладно вдруг пошло у Брену. Теперь, когда Зе Луис разлюбил Веру, увлекшись Каролой, он симпатизировал ее мужу и точно так же, как Вера, сомневался в том, что Брену струсил. Не струсил же он, когда жители поселка бросались на него чуть ли не с кулаками из-за закрытия пляжей! Вел себя достойно, по-мужски, сумел переубедить их, успокоить. И на пугало начихал. Да и мало ли еще было примеров его твердости и мужества?

— Это какая-то интрига, — твердила помирившаяся с мужем Вера, — и я разберусь, кто там за нитки дергает. Голову даю на отсечение, что это происки Виржилиу.

Зе Луис был целиком и полностью с ней согласен.

Правда, он и сам находился сейчас не в лучшем положении. Дело было в том, что последнего экзамена, который дает допуск к врачебной практике и без которого его диплом был пустой бумажкой, он не сдал. Зе Луис сам прекрасно чувствовал необходимость сдать этот экзамен, которому обычно предшествовала стажировка. Как же он мучался во время своих дежурств на медпункте! При виде вольного холодным потом обливался. Чувствовал: один неверный шаг — и свершится непоправимое! Поэтому и предпочитал всегда обращаться к услугам «скорой помощи», вызывая изумление и недоумение медсестер.

Муньос, понаблюдав за врачебной деятельностью Зе Луиса, сразу сообразил, в чем дело.

— Знаешь, друг, давай-ка займись подготовкой к экзамену. Хоть ты и учился в Америке, но у нас в Бразилии диплом без допуска недействителен. Зачем тебе нарываться на неприятности? А то ведь все это может и судом кончиться.

Зе Луис именно суда и боялся. Понимал он и то, что должен сдать свой экзамен как можно скорее, потому что, встречаясь с Каролой, стал всерьез подумывать о женитьбе.

Сам он был влюблен и мечтал, что Карола будет всегда рядом с ним. Представлял себе уютный домик с прелестной хозяйкой, воскресные прогулки, пикники, вечеринки с друзьями, которые так будет оживлять своим присутствием его очаровательная, остроумная жена. Он все больше сочувствовал брату, у которого не заладилось с женитьбой. Зе Луис был очень привязан к Сесару, и, хотя оба они теперь были взрослыми, детское благоговение перед старшим братом сохранялось у Зе Луиса по-прежнему. Он стал раздумывать, как бы помочь брату Может, поговорить с его невестой? Рассказать ей, какой Сесар хороший и заботливый?

Размышление Зе Луиса прервал телефонный звонок.

— Твой брат — настоящий подлец, — сказал женский голос в трубке. — Он соблазнил мою сестру, бедняжку Рут, и бросил ее, когда она родила. Не пришел далее посмотреть на ребенка. Ребенок умер, она болела. Если не веришь мне, поезжай в Понтал-де-Арейа и поговори с родителями Рут!

Зе Луис выслушал женщину молча. Его поразило и странное совпадение, и то, что он услышал. Услышанное поразило больше. Оно было ужасно. Он в самом деле должен был проверить, не навет ли это, не злобная ли клевета…

Ракел положила трубку и расхохоталась. Пусть и этот птенец потрепыхается. Но главное, конечно, как следует расшевелить Сесара и Виржилиу. Вчера она навестила Сесара и просто издевалась над ним.

— Об Арлет и не мечтай, — сказала она, закурила и, прищурившись, поглядела на невольно занервничавшего адвоката. — Твою историю с Рут я непременно расскажу Зе Луису в назидание. Пусть юноша поучится на твоих ошибках!

— Если ты это сделаешь, — прошипел взбешенный Сесар, — я сгною тебя в тюрьме!

Ракел расхохоталась. И сделала то, что пообещала. Разворошила осиное гнездо. Теперь они будут больно-пребольно жалить.

Зе Луис решил выяснить правду о той информации, которую он получил в результате того странного телефонного звонка. Ранним утром он сел в свою машину и отправился в Понтал-де-Арейа. Ему было неловко идти в чужой дом, к незнакомым людям и просить ответа на такие необычные, сокровенные вопросы. Положение его несколько облегчалось тем, что героини этой давней трагической истории уже не было в живых… Облегчалось для него, Зе Луиса, но не для ее близких… В общем, он и сам не знал, сумеет ли задать тот вопрос, без ответа на который он теперь не мог ни есть, ни спать…

Молодого человека встретила Изаура. Ракел предупредила ее и распорядилась:

— Скажи ему правду. Поверь, это в интересах сестры.

Изаура всегда беспрекословно повиновалась своей дочери. В ее глазах Ракел была сверхъестественным, непостижимым существом, обрекавшим себя всегда лишь на беды и несчастья. Поэтому она встретила молодого человека со спокойной, но доброжелательной сдержанностью. И была очень рада тому, что Флориану не было дома.

Заикаясь, краснея, бледнея, стал выговаривать Зе Луис причину, которая привела его в этот дом. А потом, набравшись духу, рубанул с плеча:

— Я — брат сеньора Сесара, и до меня дошли слухи, что он очень виноват перед вашей погибшей дочерью Рут. Скажите мне, так это или нет? Поймите меня правильно: не пустое любопытство руководит мной. Мне это очень важно. И я заранее прошу у вас прощения за то, что заставляю переживать горькие минуты.

Изаура скорбно взглянула на едва оперившегося юнца.

— Да, это правда, молодой человек. Горькая, непоправимая правда. Ваш брат дурно обошелся с моей бедной дочкой. Бросил ее с ребеночком, даже не посмотрел на сына. Маленький вскоре умер, и дочка едва жива осталась…

Зе Луис молча поклонился страдалице, сел в машину и уехал.

«После того что я узнал от сеньоры Изауры о твоих отношениях с ее дочерью Рут, я не могу считать тебя порядочным человеком и поддерживать с тобой отношения. Более того, ты был для меня в жизни высшим авторитетом. Я всегда поклонялся тебе! И вот мой кумир рухнул. Я не могу жить под одним небом с тобой, дышать одним с тобой воздухом! Прощай! Я уезжаю в Америку, чтобы больше никогда с тобой не видеться.

Твой бывший брат Зе Луис».

Сесар отложил полученное с утренней почтой письмо. К немногим людям был он привязан в своей жизни, и брат был одним из таких людей. Письмо дышало юношеским максимализмом, искренней болью, которая, похоже, подвигла Зе Луиса на опрометчивый шаг…

Сесару нужно было еще подумать, как вмешаться и удержать брата. Пройдет несколько лет, и они вновь будут лучшими друзьями, — в этом Сесар не сомневался. Как нисколько не раскаивался в своем поведении с Рут. Он разлюбил ее. Ему претила эта восторженная девица, для которой он стал единственным светом в окошке. Она готова была повиснуть на нем как камень. А что касается младенца, то это ее вина. Слава Богу, сейчас не средневековье. Младенец был ее отчаянной попыткой навязаться ему, связать по рукам и ногам, испортить жизнь. Но он ей не поддался!

Она пошла ва-банк, и он тоже!

История эта и тогда попортила ему много крови, портит и теперь. Поэтому он и ненавидел всех, кто выволакивал ее на свет. Кто смеет судить его?! Кто смеет ставить палки в колеса?!

К Арлет он искренне привязался и искренне намеревался сделать ее счастливой. Во всяком случае, она была девушкой его круга, представляла для него определенную ценность — ее приданое, положение и обществе… Он никогда бы не обидел ее.

Происки всяких отъявленных мерзавцев отняли у него невесту чуть ли не накануне свадьбы! Теперь у него отнимают брата! Сесар ни секунды нe сомневался в цинизме Ракел, которая воспользовалась высокими мотивами, чтобы поссорить его в Зе Луисом. Но она ему заплатит! "И дорого!

Да, Ракел не ошиблась. Сесар не преминул рассказать Виржилиу о посещении Ракел, ее угрозах, письме Зе Луиса, и Виржилиу точно так же, как он сам, стиснул зубы и процедил:

— Остаток своих дней гадючка проведет в тюрьме!

— Мы сможем пожениться с тобой только через пять лет, — с грустью сказал Маркус, обнимая Рут. — Только тогда я официально стану вдовцом. Но до этого мы должны как-то разрешить и наше двойственное положение… Кстати, с тобой хочет поговорить твой адвокат и просит о разговоре наедине.

Рут кивнула, занятая печальными мыслями. Она не видела выхода из их все более запутывающейся истории, и ей становилось страшно. Она чувствовала: самым реальным исходом становится тюрьма…

Сеньор Жалвао был профессионалом высокого класса и очень любил свою работу. Дело поначалу показалось ему весьма банальным, но он взялся за него из симпатии к Маркусу, который был так предан жене в ее почти что безнадежной ситуации.

Теперь Жалвао было очень любопытно взглянуть на свою подзащитную — такие противоположные мнения о ней он услышал, причем от самых разных людей.

И вот она стоит перед ним — выше среднего роста, стройная, с хорошей фигурой. Большие карие глаза глядят с затаенной болью и какой-то покорностью, а может, и растерянностью. О нервности говорит и крупный рот — губы слегка подрагивают и будто живут своей жизнью. Волосы гладко причесаны, в движениях некоторая скованность. Одета скромно, но со вкусом. Узкие худые руки, довольно слабые, тоже говорящие о нервности.

В целом адвокату Жалвао она показалась скорее застенчивой и импульсивной, чем лживой и коварной. А взгляду своему он доверял, взгляд у него был наметанный.

Сам он вел себя очень мягко, но без малейшей вкрадчивости, был внимателен и доброжелателен. Клиентка должна была почувствовать, что может по всем на него положиться, во всем ему довериться, потому что он целиком и полностью на ее стороне. Жалвао принялся расспрашивать ее о визите и номер Вандерлея.

— Вам я, конечно, расскажу всю правду, — волнуясь, начала Рут. — Я не была в номере Вандерлея и вообще видела его раза два в своей жизни.

Вот тебе на! Поистине странное, необыкновенное начало: Жалвао было жаль, что разговор их начался с откровенного запирательства. Он вполне мог предположить, что сеньора не убивала своего любовника, но что они были любовниками, знали все, включая мужа…

— Отношения наши должны строиться на полном доверии, — терпеливо начал внушать он своей подопечной. — Если вы не доверяете мне, я не смогу вас защитить. Через несколько дней судья решит, передавать дело в суд или нет. Если он передаст дело в суд, то суда вы будете дожидаться в тюрьме. Будьте честны со мной. Служащий отеля утверждает, что видел, как вы поднимались наверх, видел вас и до этого — вы навещали сеньора Вандерлея всякий раз, когда приезжали в Понтал-де-Арейа.

— Какая гадкая клевета! — искренне возмутилась Рут. — Приезжая туда, мне и в голову не приходило идти в гостиницу! Я никогда не имела ничего общего с этим человеком! И глубоко уверена, что все свидетели подкуплены. Сеньор Виржилиу просто спит и видит, чтобы разлучить нас с Маркусом!

В тоне ее было столько неподдельного возмущения, что Жалвао предстояло разобраться, кто перед ним: гениальная актриса или жертва гнусных интриг свекра. Дело, в общем, выглядело не так однозначно, как показалось ему сначала…

Во всяком случае, первый разговор подзащитной с адвокатом окончился, по существу, ничем.

Кларита твердила сыну и невестке одно: «Вы должны сказать адвокату Жалвао всю правду. Откройте ему, что Рут и Ракел сестры и в живых осталась Рут».

Но Рут это приводило в такой смертельный ужас, что Маркус, опасаясь у жены нервного срыва, а то и еще чего-нибудь похуже, пообещал ей никому ничего не говорить, даже адвокату.

Страх Рут перед Виржилиу носил уже и сейчас какой-то патологический характер. Теперь она даже обедала у себя в спальне, боясь, как бы Виржилиу не устроил ей какой-нибудь провокации.

Жалвао еще несколько раз побывал в Понтал-де-Арейа и выяснил кое-какие весьма любопытные подробности. Так, он узнал, что Вандерлей встречался у себя в номере и с рыбачкой Вилмой. Он разыскал Вилму и поговорил с ней. Она все отрицала, но выглядела несколько испуганной. Он так и не добился от нее признания, что у нее была любовная связь с Вандерлеем. Однако узнал, что Вилма на днях выходит замуж. Понятно, что с прошлым она хотела покончить раз и навсегда.

Жалвао пристально оглядел ладную, сбитую фигуру рыбачки, сильные руки, крепкие ноги. Она производила впечатление человека решительного, твердо знающего, чего хочет.

Внимательно изучая материалы следствия, он выяснил и еще кое-что весьма существенное. Но эти сведения он решил приберечь для судебного заседания, поскольку дело все-таки было передано и суд. А пока он лишь успокоил своих клиентов: у них есть все основания рассчитывать на благополучный исход.

Однако Рут была уже в таком нервном состоянии, что ни на что хорошее не надеялась.

Жизнь тем временем шла своим чередом. Ясным солнечным днем священник обвенчал три пары: Титу с Глориньей, Вилму с Сервилио и Ду Карму с Шику Белу. Возраст у этих пар был разный, счастливы они были каждый по своему, но все-таки счастливы…

Счастливой почувствовала себя и Арлет в свой день рождения, который встретил ее чудесными цветами и изумительным ожерельем, присланным Сампайу. Она с утра надела сверкающее, играющее веселыми огоньками ожерелье и почувствовала, что будто обвела себя волшебным кругом, который отвел от нее все дурное — дурные мысли, настроение и даже людей. Все в этот день улыбались ей, и именно в этот день она поняла твердо и окончательно, что ей не нужно выходить замуж за Сесара. И дело было совсем не в Рут. Он сам ей был не нужен и неинтересен. Она сделала бы страшную ошибку, связав с ним свою жизнь. Они были совершенно разные, чужие друг другу люди… Теперь Арлет, кажется, поняла, что имела в виду Кларита, когда твердила ей:

— Слушайся себя, своего сердца!

Она должна была решить свою судьбу не умом, не соображениями, что хорошо, а что плохо, а всем своим существом, и тогда решение будет ясно, неоспоримо и непреложно. И вот решение пришло к ней как подарок ко дню рождения.

Арлет невольно рассмеялась и вспомнила, как нежно попрощался с ней Сампайу перед отъездом:

— Береги себя, милая девочка! И вот увидишь, я приеду совершенно здоровым, и тогда мы с тобой помечтаем!

Арлет уже, кажется, начала мечтать о его приезде.

Если в душе Арлет наступила наконец долгожданная ясность, то в душе Малу по-прежнему царили смута и смятение. И по-прежнему она яростно добивалась внимания Алоара и столь же яростно боролась со своим отцом. Теперь она расклеивала обличительные афишки против Виржилиу, обвиняя его во всех смертных грехах. Обвиняя и отрекаясь. Снимая с себя вину за то, что она — дочь такого страшного человека.

Афишки были последней каплей, переполнившей чашу терпения Виржилиу. «Пусть они живут на ферме, — решил он, — с глаз долой, из сердца вон!» И Маркус наконец передал сестре документы на ферму.

— Он надеется избавиться от меня, — саркастически усмехнулась Малу.'

— Думаю, и это имеет место, — дипломатично ответил Маркус.

— Я еще подумаю, — пообещала Малу, но бумаги взяла.

Конечно, ей хотелось жить на ферме, она чувствовала, что создана для естественной жизни на природе. Чувствовала, что создан для такой жизни и Алоар. Но ей хотелось, очень хотелось сначала убедиться, что Алоар любит ее искренне, преданно, бескорыстно. Любит просто за то, что она Малу, безумная и неотразимая!

Похоже, что Алоар именно так и любил ее, но он был слишком большим гордецом, чтобы отдать себя в распоряжение взбалмошной девчонки, у которой семь пятниц на неделе. Так они и мучили друг друга, проверяя и перепроверяя, сближаясь и отскакивая в разные стороны.

И все же взаимное любовное напряжение нарастало, уже и воздух был наэлектризован подавляемой любовной страстью, и однажды она сломала преграды, которые так тщательно воздвигал Алоар, подхватила их и понесла.

Несколько дней они прожили в сумасшедшей любовной горячке, ничего не видя и не слыша, но однажды утром будто очнулись, очнулись в объятиях друг друга и открыли, что кроме страсти связывает их и просто нажитая за долгие дни привязанность, нежность. И тогда они поклялись друг другу в вечной любви.

Малу была счастлива. Но вечность в молодости коротка.

Малу так и не сказала ничего Алоару про ферму. С одной стороны, она хотела сделать мужу сюрприз, с другой — сама еще ничего не решила. О ферме Алоару сказал Маркус, спросил, когда они туда собираются перебраться. Он хотел знать, будут ли Малу с Алоаром в городе во время суда.

Алоар выразил полную неосведомленность, и Маркус тут же попросил прощения.

— Малу готовит тебе сюрприз, — сказал он, — а я ей все испортил.

Маркус даже не подозревал, насколько он все испортил. Подозрительный, самолюбивый Алоар теперь совсем другими глазами посмотрел на все то, что произошло в последнее время у них с Малу.

— Я знаю, какой сюрприз, — сказал себе Алоар, — она собирается со мной развестись. Поставила на своем, взяла надо мной верх, добилась, чего хотела. Поиграла и теперь бросит!

Алоар почувствовал себя униженным.

Когда и Виржилиу попытался обсудить с ним дела фермы, — Виржилиу был заинтересован, чтобы они отправились туда как можно скорее, — Алоар ответил ему:

— Со мной можете ничего не обсуждать! Я развожусь с вашей дочерью! — чем поверг Виржилиу в шок.

— Тогда мы отправим Малу в психиатрическую лечебницу, — объявил Виржилиу Маркусу, обеспокоив и его до глубины души.

Маркус принялся советоваться с Кларитой, а та стала расспрашивать Малу:

— Что у вас там такое происходит, дочка? Почему вдруг Алоар собирается разводиться? Чем ты его еще обидела?

— Я? Обидела? Разводиться? Ну и пусть! Пусть разводится! Я всегда знала, что он меня не любит! Пусть убирается на все четыре стороны, и немедленно! — бушевала Малу в отчаянии.

Единственно трезвой в этом сумасшедшем доме оставалась пока Селина. И как могла, пыталась образумить Малу. Она прекрасно видела, что брат любит свою жену без памяти, но только слишком самолюбив, чтобы в этом откровенно признаться.

Видела она, что и Малу любит брата, и всеми силами пыталась убедить Алоара в этом.

— Как же! — мрачно ответил на ее уговоры Алоар. — Покойника она любит, а не меня.

Услышав такое, и Селина впала в полную растерянность.

Наконец в дело вмешался разумный Маркус, и совместными усилиями им с Селиной кое-как удалось примирить враждующих супругов, уговорив их принять достойный компромисс.

В результате оба они вступили во владение фермой, поделив ее пополам, получив каждый свою долю, с тем чтобы иметь возможность вести свое хозяйство независимо друг от друга.

«Самолюбие обоих, таким образом, удовлетворено, а хозяйством будет, очевидно, заниматься благоразумная Селина», — подумал про себя Маркус.

Узнав о соломоновом решении, Виржилиу облегченно вздохнул. Его устраивало, что дело обойдется без скандала, что Малу останется с Алоаром, который и будет отвечать за нее, что оба они теперь будут жить вдалеке от него, его никак не касаясь.

И без Малу у него было множество забот. Во-первых, он был озабочен вопросом своей популярности в поселке. Как-никак, он ведь теперь мэр. Так что ему нужно было продумать целую систему мер, которые помогли бы завоевать симпатии своих подопечных. Пока он ограничился тем, что убрал чучело, и сделал это с чувством великого облегчения: теперь он окончательно стер своего соперника с лица земли!

Во-вторых, он хотел все-таки попортить кровь Алемону, а значит, и Кларите. И уже предпринял кое-какие шаги в этом направлении. Думая об этом, Виржилиу заранее потирал руки.

В-третьих, ему предстояла кампания по завоеванию Тонии. Теперь, когда не сегодня завтра он будет свободным человеком, почему бы, собственно, не предложить ей руку и сердце? Но это он прибережет на крайний случай, а пока можно действовать и более заурядными средствами…

И в-четвертых, — Ракел. Собственно, Ракел была среди его забот не на последнем, а на первом месте.

Тем более что день суда приближался…