Секс и эволюция человеческой природы

Сосновая полевка (Microtus pinetorum) — моногамный вид грызунов: самцы помогают самкам выращивать потомство. Мозги у них всех устроены одинаково: в частности, гиппокампы у них — одного размера. Когда нужно пробежать через лабиринт, и самец, и самка справляются с задачей одинаково. А вот история с серой полевкой (Microtus pennsylvanicus) — совсем другая: этот вид полигамен. Самцы, которым приходится курсировать между далеко разбросанными норами нескольких любовниц, путешествуют гораздо больше, чем самки. У них и гиппокамп больше, и дорогу в лабиринте они находят и запоминают лучше^{375}.

Как и у серой полевки, у людей самцы справляются с пространственными задачами лучше самок. Если нужно сравнить контуры двух объектов под разными углами и понять, одной ли они формы, оценить, одинаково ли наполнены водой стаканы разной формы или решить любую другую задачу на пространственное мышление, мужчины, в целом, справляются лучше женщин. Похоже, сразу у нескольких видов полигамия и навыки пространственного мышления идут рука об руку.

Равенство и идентичность

Тело мужчины и женщины устроено по-разному. Различия — прямой результат эволюционного процесса. Женское приспособлено к вынашиванию и рождению детей и к сбору растительной пищи. Мужское же — к борьбе за место в социальной иерархии, к схваткам за женщин и к добыче мяса.

Мозг мужчины и женщины устроен по-разному. Различия — прямой результат эволюционного процесса. Женский приспособлен к вынашиванию и рождению детей и к сбору растительной пищи. Мужской же — к борьбе за место в социальной иерархии, к схваткам за женщин и к добыче мяса.

Первый параграф банален, второй — скандален. Любые социолог или пытающийся быть политкорректным публицист, утверждающие, что мозги мужчины и женщины эволюционировали по-разному, с гарантией предаются анафеме. Тем не менее я тоже считаю, что они различаются. Думать так у меня есть две причины. Во-первых, моя логика безупречна: как ясно из двух предыдущих глав, в течение очень длительного срока эволюционное давление на мужчин и женщин было разным. И удостоившиеся стать нашими предками оказались репродуктивно успешны именно потому, что их мозг реагировал на это давление адекватно. Во-вторых, свидетельств в пользу данной точки зрения слишком много. Осторожно, с неохотой, но чем дальше — тем активнее физиологи и психологи берутся за рассмотрение различий между мужским и женским мозгом. Начинали-то они подобные работы в надежде показать, что никакой разницы нет. Однако вновь и вновь выяснялось, что есть. Не то, чтобы мозги мужчин и женщин отличались в корне: во многом, они практически идентичны, и большая часть анекдотов о мужском и женском менталитете — это всего лишь наш закоснелый сексизм. На самом же деле, перекрывания в особенностях работы мозга между двумя полами огромны. Хотя мужчины, в среднем, выше женщин, самая высокая из последних длиннее самого низкорослого из первых. Аналогично, даже если среднестатистическая женщина решает определенные задачи лучше среднестатистического мужчины, есть отдельные мужчины, справляющиеся с такими задачами лучше многих женщин — и наоборот. Но имеющиеся сегодня свидетельства о разнице «усредненных» мужского и женского мозга неоспоримы.

Различия, возникшие путем эволюции, по определению являются «генетическими» — то есть, наследуемыми (ибо отбор действует только на наследуемые признаки). Однако любое предположение о том, что мозги мужчины и женщины различаются на генетическом уровне, приводит современное общественное сознание в ужас и вызывает негодование: многим кажется, что это может служить оправданием мужскому шовинизму. Как мы можем пытаться строить общество на принципах социального равенства, если мужчины имеют «научные» доводы, защищающие сексизм? Дайте им каплю неравенства — они сделают из нее океан гендерной предвзятости. Так, мужчины викторианской эпохи считали: женщины настолько от них отличаются, что не имеет смысла давать им право голоса на выборах. Еще раньше, в XVIII веке, некоторые мужчины считали, что женщины вообще лишены способности к разумному мышлению.

Эта тревога вполне обоснована. Однако понимание страшной раздутости различий между полами в прошлом не отменяет их существования. Нет никакой априорной причины считать, что мозг мужчины и женщины устроен абсолютно одинаково. И как бы нам ни хотелось, чтобы они были идентичными, таковыми они от этого не станут. Различие — не то же самое, что неравенство. Мальчики играют в войну, девочки — в куклы. Может быть, это влияние социальной среды. А может, это записано в генах. Но какой бы ни была причина в действительности, ни одна из них не «лучше» другой. Как сказал антрополог Мелвин Коннер (Melvin Konner):

«Мужчины более склонны к насилию, чем женщины, а женщины заботливее мужчин — по крайней мере, в отношении детей. От того, что это и так всем известно, данные правила не перестают работать»^{376}.

Более того. Предположим, что различия в ментальности мужчин и женщин существуют. Справедливо ли тогда в нашей деятельности исходить из того, что их якобы нет? Предположим, что мальчики более конкурентны, чем девочки. Не означает ли это, что девочек и мальчиков лучше обучать раздельно? Факты говорят, что первые из них более социально успешны как раз после раздельного обучения. Возможно, образование, не зависящее от пола, несправедливо.

В общем, считать, оба пола идентичными по своему менталитету, в свете ярких свидетельств обратного, так же несправедливо, как полагать, что они различны, имея доказательства того, что это не так. Мы всегда выдвигали презумпцию идентичности и считали, что свою позицию должны доказывать те, кто уверен в существовании врожденных межполовых различий в складе ума. Возможно, это было ошибкой.

Мужчины и чтение карты

Давайте обратимся к конкретным свидетельствам. У нас есть три причины считать, что эволюция сформировала ментальность мужчин и женщин по-разному. Во-первых, человек — млекопитающее. А все млекопитающие демонстрируют межполовые различия поведения. Как сказал Чарльз Дарвин, «всем очевидно, что быки отличаются по нраву от коров, хряки — от свиней, а жеребцы — от кобыл»^{377}. Во-вторых, люди — это человекообразные обезьяны. А у всех человекообразных репродуктивное преимущество получают: 1) самцы, проявляющие агрессию к другим самцам; 2) самцы, максимально использующие возникающие для спаривания возможности; 3) самки, уделяющие больше внимания своим детенышам. В-третьих, люди — это млекопитающие с одной очень необычной особенностью: половым разделением труда. Если самец и самка шимпанзе добывают одинаковую пищу, то мужчины и женщины в абсолютно любом доаграрном сообществе добывали ее по-разному. Первые специализировались на подвижных, далеко расположенных и ненадежных пищевых ресурсах (обычно, на мясе), а вторые, обремененные детьми, добывают пищу, источники которой были статичны, близко расположены и надежны (обычно, растения)^{378}.

Короче говоря, среди человекообразных нас никак нельзя назвать видом со сниженными различиями полов. Возможно, мы демонстрируем как раз повышенные. Или даже имеем ярче, чем у всех млекопитающих, выраженные половое разделение труда и разницу в ментальности самцов и самок. Однако, перейдя к этому, человечество отказалось от отцовской заботы.

Среди многих особенностей менталитета, которые различают мужчин и женщин, четыре особенно устойчиво и ярко воспроизводятся во всех психологических тестах. Первая: девочки лучше справляются с речевыми заданиями. Вторая: мальчики лучше справляются с математическими задачами. Третья: мальчики агрессивнее. Четвертая: мальчики лучше справляются с одними визуально-пространственными задачами, а девочки — с другими. Если обобщить, то, в среднем, мужчины лучше читают топографические карты, а женщины могут лучше оценить характер и настроение собеседника^{379} (интересно, что геи по некоторым из этих признаков больше похожи на женщин, чем на гетеросексуалов^{380}).

Различия в решении визуально-пространственных задач особенно интересны, поскольку в какой-то момент их пытались использовать в качестве довода в пользу полигамной природы мужчин^{381} — по аналогии с грызунами, о которых я рассказал в начале этой главы. Грубо говоря, самцы полигамных полевок должны знать дорогу от норы одной самки к жилищу другой. Действительно, у многих полигамных животных, включая орангутангов, самцам приходится патрулировать территории сразу нескольких самок. Когда нужно мысленно повернуть изображение объекта и узнать его на другом изображении, лишь одна из четырех женщин показывает такой же хороший результат, как среднестатистический мужчина. Это половое различие усиливается по мере взросления человека. Мысленное вращение — основа чтения карт. Но не слишком ли смел логический скачок от факта, что мужчины лучше читают карты, к идее, что они по природе полигамны — на том лишь основании, что похожая связь между решением пространственных задач и полигамностью существует у полевок?

Кроме того, есть пространственные задачи, которые женщины решают лучше мужчин. Ирвин Сильвермен (Irwin Silverman) и Мэрион Иле (Marion Eals) из университета Йорка в Торонто считают: способность мужчин хорошо решать задачи с мысленным вращением, возможно, никак не соотносится с необходимостью самцов полевок патрулировать обширные территории и посещать самочьи норы. Может быть, она отражает частный факт человеческой истории: в плейстоцене на протяжении миллиона или более лет охотой занимались именно мужчины. И им требовались прекрасные пространственные способности — чтобы метать оружие в движущуюся цель, делать орудия, находить путь домой после долгого перехода и т. д.

Во всем этом нет ничего нового, все это и так знают. Но Сильвермен и Иле задались вопросом: а какие специальные пространственные задачи нужно уметь решать собирательницам, но не нужно охотникам? Среди прочего, они решили: женщинам нужно быть наблюдательнее, чтобы замечать корни, грибы, ягоды и растения, а также запоминать приметы на местности, чтобы знать, где искать в следующий раз. Ученые провели серию экспериментов, в которых студентам нужно было запоминать картину с изображением массы объектов, а затем воспроизводить ее. Либо сидеть в комнате три минуты, а потом вспомнить, какие в ней находились объекты (студентов просили просто подождать там, пока не будет готов эксперимент). С запоминанием объектов и их положения в пространстве девушки справлялись на 60–70 % лучше юношей. Старые шутки о том, что женщины замечают вещи, а мужчины их теряют и спрашивают о них у своих жен — чистая правда. Различия возникают в момент полового созревания, когда девушки начинают обгонять юношей по социальным и устным навыкам^{382}.

Заблудившееся на машине семейство действует так: женщина хочет остановиться и спросить дорогу, а мужчина упорно пытается сориентироваться по карте или по указателям. Этот штамп настолько распространен, что в нем наверняка есть глубокий смысл — он хорошо согласуется с тем, что мы знаем о полах. Для мужчины остановиться и спросить дорогу означает признать свое поражение, и он будет избегать этого любой ценой. Для женщины это — здравый смысл и повод использовать свои социальные умения.

Воспитание не борется с природой

Эти женские умения тоже могут иметь плейстоценовое происхождение. Для самки жизненно необходимы хорошая социальная интуиция, способность завоевывать союзников внутри племени, манипулировать мужчинами, заставляя их помогать с потомством, оценивать потенциальных половых партнеров и улучшать условия жизни своих детей. Само по себе это не значит, будто эти навыки заложены в генах. Может быть, дело просто в том, кто чем привык заниматься. Скажем, мужчины чаще читают карты, а женщины — романы. Поэтому у них разные навыки — это вопрос тренировки: читая романы, дамы тренируются думать о характерах. Но тогда откуда взялось это стремление выбирать карты или романы? Возможно, это просто влияние социальной среды. Женщины подражают своим матерям, которые больше интересуются характерами, чем картами. А откуда матери взяли свой интерес? От своих матерей? Даже если предположить, что в один прекрасный день Ева ни с того, ни с сего решила заинтересоваться характерами больше, чем Адам, то последующие генетические подкрепления этого решения были бы неизбежны: женщины, происходящие от Евы и унаследовавшие от нее (пусть даже через механизм социально обусловленного подражания) зацикленность на характерах, оказывались бы социально успешны настолько, насколько умели бы судить о характерах людей. В результате, любые гены, укрепляющие у женщин эту способность, распространялись бы все шире и шире. А если уж последняя оказывается под действием генов, те неизбежно начинают влиять на род предпочитаемой нами деятельности (например, читать карты или романы) — тогда генетические различия укрепляются культурными механизмами.

Этот феномен — специализация людей на том, к чему они наследственно предрасположены, что создает условия для наиболее эффективной работы их генов — известен как эффект Болдуина, поскольку впервые был описан в 1896 году Джеймсом Марком Болдуином (James Mark Baldwin). Ученый пришел к выводу, что сознательный выбор человека и культура могут влиять на эволюцию одновременно. Эту идею во всех деталях разработал Джонатан Кингдон (Jonathan Kingdon) в своей недавно вышедшей книге «Человек, который сделал себя сам, и его гибель» («Self-Made Man and His Undoing»)^{383}. Очевидно, даже те особенности, которые формируются под сильным воздействием социального окружения, не могут не иметь какой-то биологической основы. Воспитание всегда подкрепляет нашу природу и очень редко борется с ней (исключением может быть агрессивность, которая сильнее развивается у мальчиков, несмотря на постоянное сопротивление родителей). Трудно поверить, что 83 % убийц и 93 % пьяных водителей в США являются мужчинами только благодаря влиянию социальной среды^{384}.

Человеку, далекому от науки, трудно осознать, насколько революционными были последствия этой идеи в конце 1970-х, когда ученые впервые начали подбрасывать их в общество^{385}. Симпсон сказал, что у мужчин и у женщин мозги устроены по-разному, поскольку долгое время они решали разные эволюционные задачи — и это звучит вполне разумно. Однако подавляющее большинство проводившихся социологами исследований человеческой сексуальности исходит из предположения о том, что ментальных различий между двумя полами нет. Сегодня многие социологи допускают — не утверждают, ибо не могут, а лишь допускают, — что все они являются результатом разного социального влияния (со стороны родителей и ровесников) на мозг, который изначально у всех одинаков. Посмотрим, к примеру, что говорят Лайам Хадсон (Liam Hudson) и Бернадин Жако (Bemadine Jacot), авторы книги под названием «Как думают мужчины»:

Допуская, что причина различий лежит в детском опыте, авторы навешивают на 49 % человечества ярлык «травмированные извращенцы». Насколько было бы продуктивнее, если бы вместо написания притч о детских травмах, психологи приняли идею о существовании некоторых лежащих в нашей звериной природе различий между полами. Идею о том, что каждый пол, в ответ на получаемый опыт, имеет выработанную эволюцией способность развиваться своим определенным образом. Дебора Таннен (Deborah Tannen), автор удивительной книжки «Ты просто не понимаешь» («You Just Don’t Understand») о мужском и женском стилях ведения беседы, хотя и не допускает врожденности различий в работе мозга среднестатистических мужчины и женщины, но, по крайней мере, имеет смелость утверждать, что их лучше признавать и жить с ними, чем приговаривать их к осуждению и порицанию:

«Когда искренние попытки вступить в общение доходят до патовой ситуации, и любимый человек превращается в иррационального упрямца, различия в языках, на которых говорят мужчины и женщины, могут пошатнуть основы нашей жизни. Умение понимать, как говорит другой — это гигантский прыжок через коммуникационную пропасть между полами, гигантский шаг в сторону открытия каналов общения^{387}».

Гормоны и мозг

В определенном смысле, причина межполовых различий — не в том, что у женщин и мужчин гены поведения сами по себе разные. Допустим, у плейстоценового мужчины возникает ген, улучшающий чувство направления, но при этом ухудшающий социальную интуицию. Ему он дает преимущество. Но, так же и как его сыновья, этот ген унаследуют и его дочери. А вот для них он вреден, ибо делает их менее социально адаптированными. Таким образом, суммарный эффект этого гена нейтрален, и он не получает распространения^{388}.

Поэтому наши гены проявляются по-разному в зависимости от пола: в вышеприведенном примере один и тот же ген у мужчины будет улучшать чувство направления, а у женщины — социальную интуицию. Именно это мы и обнаруживаем в действительности. Существуют множество генов, меняющих деятельность мозга в ответ на действие мужских половых гормонов (в силу исторической случайности, «по умолчанию» — т. е., в отсутствие мужских гормонов, — у человека развивается женский мозг). Получается, различия в менталитете между мужчинами и женщинами связаны с генами, реагирующими на тестостерон.

Мы уже сталкивались со стероидным гормоном тестостероном у рыб и птиц, самцов которых он делал более уязвимыми к паразитам, но одновременно — и более привлекательными. В последние годы появляется все больше свидетельств того, что тестостерон влияет не только на украшения и на тело вообще, но и на мозг. Это древнее вещество, обнаруживаемое в одной и той же форме у всех позвоночных. Его концентрация настолько связана с агрессивностью, что у видов птиц, в которых самцы и самки поменялись ролями (например, у плавунчиков), а также у гиен повышенный уровень тестостерона в крови наблюдается именно у самок. Этот гормон превращает тело в мужское. Но если он почему-то не вырабатывается, оно остается женским — какими бы ни были хромосомы. Мозг мужским делает тоже тестостерон.

У птиц поет обычно лишь самец. И, скажем, у зебровой амадины он не будет петь, если уровень тестостерона в его крови недостаточно высок — под действием этого гормона развивается определенный участок мозга, отвечающий за пение. Интересно, что запоет даже самка зебровой амадины — если вводить ей тестостерон: сначала в раннем возрасте, а затем во взрослом. Первая порция придаст ее мозгу способность в будущем принимать новые порции тестостерона, а также развивает способность к пению. Насколько эта птица обладает разумом, настолько половой гормон можно назвать веществом, влияющим на его работу.

То же самое можно наблюдать и у людей — как в естественных, так и в специально созданных условиях. У некоторых мужчин и женщин от природы ненормальный уровень гормонов, а в 1950-х эту ситуацию искусственно воспроизводили врачи, вводя некоторым беременным определенные гормоны. Женщины с синдромом Тернера, рождающиеся без яичников, имеют тестостерона в крови даже меньше, чем те, у которых яичники есть (последние производят некоторое количество тестостерона — хотя и меньше, чем семенники). Их поведение преувеличенно женственное, они обычно очень интересуются детьми, одеждой, домохозяйством и романтическими историями. Взрослые мужчины с пониженным уровнем тестостерона — например, евнухи — отличаются женственными поведением и внешним видом. Мужчины, в эмбриональном состоянии получившие пониженную дозу тестостерона (например, сыновья матерей, больных диабетом и принимавших во время беременности женские гормоны), застенчивы и женоподобны. Мужчины с повышенным уровнем тестостерона агрессивны. Женщины, матерям которых в 1950-х во время беременности давали прогестерон (для избежания невынашивания), в юности были сорванцами (прогестерон по своему эффекту похож на тестостерон). Девочки, рожденные с адреногенитальным синдромом или врожденной адренальной гиперплазией, имеют похожий характер: при этих нарушениях надпочечная железа вместо кортизола — своего обычного продукта — производит гормон, который действует как тестостерон^{389}.

У мужчин, как и у самцов зебровых амадин, уровень тестостерона повышается дважды: в утробе матери через 6 недель после оплодотворения и в период полового созревания. Как пишут Анна Муар (Anna Moir) и Дэвид Джессел (David Jessel) в недавно вышедшей книге «Пол мозга» («Brain Sex»), первая порция гормона засвечивает негатив, вторая проявляет его^{390}. В этом — огромное отличие между тем, как гормоны действуют на мозг и на тело. Тестостерон, вырабатываемый семенными железами, маскулинизирует[80] тело мужчины в период полового созревания — вне зависимости от того, какие гормоны действовали на него во время внутриутробного развития. Но с мозгом — другая история. Он нечувствителен к тестостерону, если в утробе не был подвержен действию значительных его концентраций (по отношению к женскому гормональному фону). Построить общество, в котором менталитет мужчин и женщин не отличается один от другого, легче легкого. Для этого нужно всем беременным давать нужную дозу определенных гормонов — тогда будут получаться мужчины и женщины с нормальным телом, но с одинаково женскими мозгами. Тогда войны, насилие, бокс, автогонки, порнография, пиво и гамбургеры очень скоро станут историей и наступит феминистический рай.

Из чего сделаны мальчики

Этот двойной тестостероновый удар переводит курс развития мозга зародыша на другие рельсы. В результате дозы гормона, полученной внутриутробно, мальчик отличается по менталитету от девочки с самого первого дня жизни. Девочки больше улыбаются, общаются и интересуются людьми, а мальчики — деятельностью и предметами. Среди случайных картинок мальчики выбирают объекты, а девочки — людей. Мальчики постоянно одержимы разборкой, сборкой, разрушением, обладанием и добычей предметов. Девочек завораживают люди, они обращаются со своими игрушками, как с живыми. Поэтому-то и придуманы игрушки, подходящие для каждого пола в отдельности. Мы даем мальчику трактор, а девочке куклу. Мы усиливаем врожденное стремление, которое у них и так есть, но мы не создаем его.

Это знают все родители. С чувством безысходности они смотрят, как их сын превращает каждую палочку в меч или пистолет, а дочь баюкает самый неподходящий для этого предмет, как будто это кукла. 2 ноября 1992 года одна женщина написала в газету Индепендент следующее: «Мне страшно интересно, может ли кто-нибудь из ваших более образованных читателей сказать, почему когда мои дети-близнецы стали интересоваться игрушками, и их посадили на коврик с кучей перемешанных „мальчишечьих“ и „девчачьих“ игрушек, мальчик всегда выбирал машинку или паровоз, а девочка — куклу или медвежонка?»

На гены невозможно закрыть глаза. Но, конечно, не бывает генов интереса к пистолетам или куклам, зато есть такие, которые направляют мужские инстинкты на подражание поведению мужчин, а женские — на подражание поведению женщин. В нашей природе есть вещи, заставляющие нас отвечать на одно воспитание и не отвечать на другое.

В школе мальчики, по сравнению с девочками, непоседливы, трудновоспитуемы, невнимательны и плохо обучаемы. 19 из 20 гиперактивных детей — мальчики. Мальчиков с дислексией[81] и необучаемостью вчетверо больше, чем девочек. «Образование — это почти заговор против естественных потребностей и склонностей мальчика», — писала психолог Диан Макгиннесс (Dianne McGuinness), под словами которой может искренне подписаться большинство мужчин^{391}.

Но в связи со школьной жизнью возникает еще один момент. Девочки лучше справляются с вербальными формами обучения, а мальчики — с математическими и некоторыми пространственными задачами. Мальчики абстрактнее, девочки конкретнее. Мальчики с дополнительной X хромосомой (с набором половых хромосом XXY, вместо обычного XY) гораздо общительнее других мальчиков. Девочки с синдромом Тернера (у которых нет яичников) еще хуже, чем остальные, справляются с пространственными задачами, но так же хорошо — с устными. Девочки, получавшие мужские гормоны в период внутриутробного развития, лучше справляются с пространственными задачами. Сперва эти факты подвергались сомнению и активно замалчивались образовательными организациями, которые и сейчас продолжают настаивать, будто у мальчиков и девочек одинаковые способности к обучению. Согласно результатам одного исследования, такая позиция принесла, скорее, вред, чем пользу — и мальчикам, и девочкам^{392}.

Различия формируются в самой структуре мозга. Функции в голове девочек более рассеянны, а у мальчиков — более локализованы. Полушария больше различаются и сильнее специализируются у мальчиков. Соединяющее их мозолистое тело у девочек больше. Тестостерон как будто бы пытается изолировать правое полушарие мальчика от колонизации устными навыками, находящимися в левом.

Таких фактов слишком мало, и они очень разрознены, поэтому они могут быть лишь намеками на правду. Но во всем этом точно замешан язык. Он — самое человеческое и самое недавнее из приобретенных нами умений. Его с нами не разделяет ни одна обезьяна. Язык вторгается в наш мозг как Аттила, занимая место других навыков и умений. А тестостерон, похоже, пытается этому препятствовать. Как бы то ни было, неоспоримо то, что к пяти годам мозг мальчика, в среднем, сильно отличается от мозга девочки.

Однако в этом возрасте уровень тестостерона у обычного мальчика такой же, как у обычной девочки — и гораздо ниже, чем был при рождении. Тело долго «помнит» дозу гормона, полученную в утробе матери, хотя у детей его уровень практически одинаков вплоть до 11–12 лет. 11-летний мальчик гораздо больше похож на ровесницу, чем раньше или будет когда-либо потом. В этот момент их интересы тоже не особенно различаются. Тому, что в этом возрасте человек все еще может радикально поменять «пол мозга» и вырасти типичными мужчиной или женщиной, несмотря на воздействие гормонов в утробе матери, существует яркое медицинское свидетельство: 38 случаев редкого наследственного заболевания, обнаруженных в Доминиканской Республике. Заболевание это — дефицит 5-альфаредуктазы. Оно вызывает у мужчины нечувствительность к влиянию тестостерона во внутриутробный период. Такие дети рождаются с женскими гениталиями, и их воспитывают как девочек. Однако в момент полового созревания уровень тестостерона у них неожиданно повышается, и они превращаются в почти нормальных мужчин (главное отличие состоит в том, что они извергают семя через отверстие в основании пениса). Однако, несмотря на свое девчачье детство, такие люди, в основном, удивительно легко адаптируются к мужской роли в обществе. Это значит, что либо их мозг, в отличие от гениталий, оказывается маскулинизирован еще в утробе матери, либо в момент созревания он все еще способен к изменению «половой роли»^{393}.

Половое созревание мальчика подобно гормональному взрыву. Его голос ломается, яички опускаются, он начинает расти как сорняк, а его тело становится более волосатым и тощим. Причиной этому всему — настоящее наводнение тестостерона, который производят половые железы. Теперь этого гормона в его крови в 20 раз больше, чем у девочки того же возраста. В этот-то момент и «проявляется» ментальная фотография, заложенная в его голове внутриутробной дозой гормона — и мозг превращается в мозг взрослого мужчины^{394}.

Сексизм и жизнь в кибуце

Когда шестерых мужчин разных культур спросили, какими бы они хотели быть, все ответили одинаково. Они пожелали быть практичными, сообразительными, напористыми, доминантными, конкурентоспособными, разборчивыми и хладнокровными. Превыше всего для них власть и независимость. А вот женщины тех же культур хотят проявлять любовь, нежность, импульсивность, сочувствие и щедрость. Превыше всего они ценят общество^{395}. В разговорах мужчины публичны (а дома держат язык за зубами), высокомерны, состязательны, борются за статус, говорят о фактах, стремятся привлечь внимание других и продемонстрировать свои знания и умения. Женский разговор более приватен (они держат язык за зубами в публичных местах), настроен на сотрудничество, понимание, поддержку, более эмпатичен, идет на равных и менее целенаправлен (обычное дело — разговор ради разговора)^{396}.

Конечно, бывают и исключения, и пересечения. Точно так же, как некоторые женщины превосходят мужчин ростом, какие-то из первых склонны быть напористыми, а из вторых — сочувственными. Но если можно обобщить, что мужчины выше женщин, то так же можно обобщить, что перечисленные выше особенности типичны для природы мужчин и женщин. Одни могут быть связаны с уникальным для человека межполовым разделением труда — охотой и собирательством. Не может же оказаться совпадением то, что мужчины гораздо больше женщин любят охотиться, ловить рыбу и есть мясо. Часть особенностей могла возникнуть позже — как отражение социальных ролей, которые представители обоих полов принимают на себя под давлением окружения и образования (последнее не всегда было так же безразлично к полу, как сегодня). Например, мужское стремление оставаться хладнокровным — возможно, совсем недавнее приобретение. Это признание необходимости контроля за мужской природой. Третий тип особенностей может быть более древним и отражать базовую картину, общую для всех человекообразных и отличающую их от бабуинов. Взять хотя бы тот факт, что женщина при вступлении в брак обычно покидает родную группу и живет со своим потомством среди тех, кто раньше был ей незнаком — в то время как мужчина остается среди своих родственников. Четвертый тип может быть еще более давним и общим для всех млекопитающих и для многих птиц. Скажем, женщины растят детей, а мужчины конкурируют с другими мужчинами за доступ к женщинам. Не может быть совпадением то, что мужчины одержимы статусом в общественной иерархии так же, как самцы шимпанзе — статусом в жесткой иерархии стаи.

Израильская система кибуцев стала огромным естественным экспериментом по устойчивости гендерных ролей. Изначально мужчин и женщин там призывали забыть обо всех гендерных стереотипах: прически и одежда были универсальны, мальчиков учили быть мирными и чувствительными, а с девочками обращались как с сорванцами, мужчины занимались домашним хозяйством, а женщины ходили на работу. Однако через три поколения попытка была, в основном, заброшена, и жизнь в кибуце стала, по сути, даже более сексистской, чем в Израиле в целом. Люди вернулись на исходную позицию: мужчины занимаются политикой, а женщины — домом, мальчики изучают физику и становятся инженерами, а девочки — социологию и работают учителями и воспитателями. Женщины занимаются моралью, здоровьем и образованием кибуца, а мужчины — финансами, безопасностью и бизнесом. Некоторые объясняют это тем, что люди попросту восстали против эксцентричных правил, установленных их родителями. Но, может быть, лучше объяснить это тем, что жители кибуца действуют согласно собственным желаниям и выбирают то, что соответствует их природе? Женщины убираются в доме, потому что, как и во всем остальном мире, считают, что мужчины не сделают этого должным образом. А мужчины не убираются, потому что, как и во всем остальном мире, полагают, что их жены все равно останутся недовольны^{397}.

Феминизм и детерминизм

Интересный момент утверждения о разной природе мужчин и женщин состоит в том, что оно — абсолютно феминистское. В основе феминизма лежит противоречие, признававшееся немногими его поклонницами. Нельзя сначала сказать, что мужчины и женщины одинаково приспособлены ко всем работам, а затем — что если бы определенные работы делались женщинами, результат оказывался бы лучшим. Феминизм — это что угодно, но только не борьба за равенство. Феминистки говорят, что если бы больше женщин было трудоустроено, в общественном сознании возросла бы ценность социально-направленной работы. Они говорят, что дамы отличаются от мужчин по своей природе. Поэтому, мол, если бы миром управляли женщины, не было бы войн, а когда женщины управляют компаниями, на первый план выходит кооперация, а не конкуренция. Утверждение, что склад личности и природа у женщин иные, чем у мужчин — недвусмысленно сексистское. Если у дам — другой склад личности, не значит ли это, что с определенными работами они будут справляться лучше или хуже мужчин? Различия нельзя провозглашать, когда они кстати, и отрицать, когда они не к месту.

Не удается свалить все гендерные различия и на социальное давление. Потому что если бы оно было настолько сильным, как считают социологи, то природа личности вообще ничего бы не решала — значение имела бы только ее история. Мужчина из распавшейся семьи, ведущий жизнь преступника, был бы в чистом виде продуктом собственного опыта, и нечего было бы искать в его душе искру доброй «природы». Но мы морщимся, когда слышим такую ерунду. Мы считаем личность такого человека продуктом как его жизненного опыта, так и природы. То же самое — с гендерными различиями. Говорящий о том, что западные женщины не участвуют в политике так же активно, как мужчины, только потому, что общество приучило их считать ее чисто мужским занятием — смотрит на женщин свысока. Политика основана на статусных амбициях, в отношении которых большинство женщин обладает здоровым цинизмом. Они способны пойти в нее только если им захочется — что бы ни думало по этому поводу общество (кстати, западное как раз считает, что женщинам даже нужно заниматься политикой). Сексистское отношение окружения, возможно, является одной из причин, делающих политическую карьеру неинтересной для женщины. Однако абсурдно считать, что эта причина — единственная.

Итак, мужчина и женщина различаются, и некоторые из этих различий растут из нашего эволюционного прошлого — когда одни охотились, а другие занимались собирательством. Я опасно приблизился к тому, чтобы сказать: место женщины — дома, а ее мужа — зарабатывать на кусок хлеба. Однако такое заключение абсолютно не следует из всего, о чем мы говорили раньше. Практика ухода на работу в офис или на завод является чуждой для психологии обитающего в саванне человекообразного. Она так же непривычна для мужчины, как и для женщины. Поскольку плейстоценовые мужчины уходили из дома на длительную охоту, а женщины проходили более короткие дистанции, собирая растения, то, возможно, первые, по складу характера, лучше приспособлены к длительным поездкам на работу. Но они эволюционно не приспособлены весь день сидеть за письменным столом и говорить по телефону или закручивать гайки на заводе. Тот факт, что «работа» стала мужским делом, а «дом» — женским, имеет исторические причины: одомашнивание скота и изобретение плуга сделали добычу пищи задачей, которая решалась физической силой. В обществах, где земля до сих пор обрабатывается вручную, большую часть работы делают женщины. Индустриальная революция еще более усилила эту тенденцию. Но постиндустриальная, а также недавний бум сектора обслуживания разворачивают все это в обратном направлении: женщины снова «идут на работу», как когда-то давным-давно, в плейстоцене, они уходили искать клубни и ягоды^{398}.

В общем, эволюционная биология не дает никакой научной опоры тем, кто считает, что мужчины должны зарабатывать, а женщины — штопать им носки. К некоторым профессиям психологически более подготовлены мужчины (автомеханик, охотник на крупную дичь и т. д.), к другим — женщины (доктор, няня). Но биология не может дать научного обоснования для карьерного сексизма.

Эволюционная логика дает для компенсационной дискриминации (предоставления преимуществ традиционно ущемляемым при трудоустройстве группам) даже лучшее обоснование, чем уравнительная философия идентичности полов. Она предполагает у женщин даже не иные способности, а иные устремления. Мужской репродуктивный успех на протяжении многих поколений зависел от положения в политической иерархии, а женщины редко стремились добиваться успеха в политике, поскольку он у них зависел от других вещей. Эволюционно-биологическое мышление подсказывает: дамы обычно не пытаются высоко подняться по лестнице политической иерархии, но оно ничего не говорит о том, насколько хорошо будут справляться женщины, если все же попробуют заняться политической карьерой. Огромная успешность женщин на политической вершине (например, во многих странах в качестве премьер-министров) непропорциональна их слабому влиянию на нижних ступеньках этой лестницы. И я не считаю это случайностью. Я также не считаю случайностью то, что британские королевы оказывались более выдающимися и последовательными монархами, чем короли. Факты говорят, что женщины управляют государствами, в среднем, немного лучше мужчин. Факты же поддерживают феминистское утверждение о том, что дамы привносят в «мужскую» работу некоторые новые моменты — интуицию, способность судить о характере, отсутствие самолюбования, — о которых мужчины могут только мечтать. Проклятие всех организаций — будь то компании, сообщества или правительства — в том, что они стимулируют способность пробиваться наверх, а не выполнять работу. Люди, хорошо умеющие забраться на верхушку, не обязательно лучше всех могут справиться с работой. Поскольку же мужчины в большей степени наделены такими карьерными способностями, абсолютно разумной была бы предвзятость в пользу женщин при продвижении по службе. Просто для компенсации — не ущерба за прошлые предрассудки, а человеческой природы.

И, конечно, чтобы представить женскую точку зрения. Феминистки считают: дамы должны быть представлены в парламентах и конгрессах более пропорционально, поскольку у них есть свои интересы. Они правы, если женщины отличаются по своей природе. Ведь если бы они были такими же, как мужчины, то последние могли бы представить в парламенте женские интересы так же адекватно, как и свои. Верить в равенство полов — справедливо. Верить в сексуальную идентичность — это самая странная и антифеминистская вещь, какую только можно придумать.

Феминисток, признающих это противоречие, приговаривают к позорному столбу. Литературный критик Камилла Палья (Camille Paglia) — одна из немногих, кто видит, что феминизм пытается выкинуть невозможный фокус: изменить природу мужчин, настаивая, что природа женщин неизменима. «Проснитесь! — кричит она, — Мужчины и женщины — разные»^{399}.

Причины мужского гомосексуализма

В определенный момент развития мозга у мужчины образуется половое влечение к женщине. Под действием тестостерона, производимого его половыми железами в пренатальный период (во время внутриутробного развития), его мозг изменяется таким образом, что позже, в момент полового созревания, снова оказывается восприимчивым к тестостерону. Однако при отклонении от нормы генов, отвечающих за работу половых желез, за увеличение уровня тестостерона в пренатальный период или в момент полового созревания (за любой из этих трех моментов), человек не будет обычным мужчиной — ему будут нравиться другие мужчины. Предположительно, это связано либо с изменением гена, отвечающего за развитие и работу половых желез, либо мозг иначе реагирует на гормоны, либо имеется определенный жизненный опыт в период подросткового тестостеронового бума. Либо, наконец, все это действует в комбинации.

Поиски причин гомосексуальности пролили свет на то, как мозг в своем развитии реагирует на тестостерон. До 1960-х считалось, что гомосексуализм полностью определяется воспитанием. Но жесткая фрейдистская аверсивная терапия[82] оказалась неспособна «лечить» его, и в моду вошли гормональные объяснения. Однако добавление мужских гормонов в кровь гомосексуалистов не делает их гетеросексуальнее — у них просто усиливается половое влечение. Сексуальная ориентация формируется до того, как человек взрослеет. В 1960-х доктор из ГДР Гюнтер Дернер (Gunter Dörner) начал эксперименты на крысах и обнаружил: в утробе матери мозг будущего гомосексуалиста выделяет лютеинизирующий гормон, более типичный для мозга самки. Дернер, мотивы которого часто ставят под вопрос (он, похоже, пытался найти способ «лечить» гомосексуализм), кастрировал самцов крыс на разных этапах развития и вводил им женские половые гормоны. Чем раньше это делалась, тем с большей вероятностью зверек демонстрировал гомосексуальное поведение. Исследования в Англии, Америке и Германии подтвердили: дефицит тестостерона в пренатальный период увеличивает вероятность того, что мужчина станет гомосексуалистом. Мужчины с дополнительной X-хромосомой и те, которых в пренатальный период подвергали действию женских половых гормонов, с большей вероятностью окажутся гомосексуалистами или их поведение будет женоподобным (а женоподобные мальчики действительно чаще становятся гомосексуалистами). Интересно, что мужчины, зачатые и рожденные в период огромного стресса (например, в Германии в конце Второй мировой войны), чаще становятся геями, чем рожденные в другое время (гормон стресса кортизол производится из того же предшественника, что и тестостерон — возможно, на него уходит так много сырья, что на тестостерон остается мало материала). На крысах показано то же самое: гомосексуальное поведение чаще встречается у тех, матери которых пережили стресс в момент беременности. С задачами, под которые заточен мозг гетеросексуального мужчины, гей справляется хуже — и наоборот. Геи также чаще, чем гетеросексуалы, бывают левшами. И этому, кажется, есть некоторое объяснение: ведущая сторона у человека определяется под действием половых гормонов во время развития. С другой стороны, считается, что левши лучше правшей справляются с пространственными задачами. Вот насколько фрагментарны наши знания о взаимодействии генов, гормонов, мозга и умений^{400}.

Ясно одно: причина гомосексуальности лежит в нетипичном действии гормонов во время внутриутробного развития, а не на более поздних этапах. Половые предпочтения формируются под влиянием родительских половых гормонов. Это не противоречит накапливающимся свидетельствам о том, что гомосексуальность определяется генетически. Считается, что «голубой ген», о котором я кое-что скажу в следующей главе — это, на самом деле, целая серия генов, которые влияют на чувствительность определенных тканей к тестостерону^{401}. В формировании гомосексуальности задействованы и природа, и воспитание.

Это похоже на работу генов роста. Два одинаково питающихся, но генетически различных человека не будут иметь один и тот же рост. Два по-разному питающиеся однояйцовых близнеца тоже будут разного роста. Природа — одна сторона прямоугольника, условия — другая. Гены роста определяют всего лишь то, как рост отвечает на питание^{402}.

Почему богачи женятся на красавицах

Если гомосексуальность определяется действием гормонов в пренатальный период, то и гетеросексуальность, надо думать — тоже. В течение всей нашей эволюционной истории в сексуальной жизни каждого пола имелись свои возможности и свои ограничения. Для мужчины случайный секс с незнакомкой был связан лишь с небольшим риском (получить инфекцию или быть обнаруженным женой), зато имел огромную потенциальную выгоду: без каких-либо значительных усилий у него мог появиться еще один ребенок. Мужчины, пользовавшиеся такой возможностью, оставили больше потомков, чем те, которые ею пренебрегали. Так как мы, по определению, происходим от наиболее плодовитых из наших предшественников, то разумно предположить, что у современных мужчин имеется жилка сексуального оппортунизма. Она есть абсолютно у всех самцов млекопитающих и птиц — даже у тех, кто, в основном, моногамен. Это не значит, что мужчины — безнадежные бабники или что каждый из них — потенциальный насильник. Это означает лишь то, что они с большей охотой, чем женщины, соблазняются возможностью случайного секса.

У женщин все происходит иначе. Секс с незнакомцем мог не только обременить плейстоценовую женщину ребенком еще до того, как она найдет себе постоянного мужчину, но и стать причиной мести со стороны ее мужа (если он у нее есть) или оставить ее незамужней. Такие огромные риски сделали случайный секс маловыгодной для женщины аферой. Вероятность оплодотворения у нее столь же велика и с постоянным партнером, а шанс потерять ребенка без его помощи — больше. Поэтому женщины, соглашавшиеся на случайный секс, оставляли меньше, а не больше, потомков, и современные женщины должны с некоторым подозрением относиться к такому сексу.

Не обратившись к этой эволюционной истории, мы бы не смогли объяснить различия в сексуальном менталитете мужчин и женщин. Сегодня модно говорить, что их нет, и что лишь социальное давление не позволяет женщинам покупать откровенную порнографию или что параноидальное желание следовать социально поощряемому образу мачо заставляет мужчин вести беспорядочную половую жизнь. Но при этом забывается о другом социальном давлении, с огромной силой действующим и на мужчин, и на женщин — о том, которое призывает их забыть или минимизировать межполовые различия. На женщину, чтобы она стала сексуально раскованной, давят не только мужчины, но и другие женщины. Аналогично, на мужчины, чтобы он стал более «ответственным», внимательным, верным, постоянно давит его социальное окружение. Причем, это давление со стороны других мужчин настолько же интенсивно, как и со стороны женщин. Возможно, мужчины относятся к донжуанам настолько же жестко, как и женщины (часто — даже жестче) лишь из зависти, а не из моральной сознательности, Если мужчины — сексуальные хищники, то они таковы, несмотря на века социального давления, действующего против этого. Как сказал один психолог, «наши подавленные порывы во всех своих проявлениях настолько же человечны, насколько и силы, которые их подавляют»^{403}.

Но в чем конкретно состоят различия в сексуальных менталитетах мужчины и женщины? В двух предыдущих главах я пытался показать, что первые, репродуктивные ставки для которых выше, лучше приспособлены к социальной конкуренции и с большей вероятностью добиваются власти, богатства и славы. Поэтому вторым выгоднее найти обладающего властью, богатством и славой мужа, чем мужчине — имеющую все это жену. Женщины, использовавшие такую выгоду, должны были оставить больше потомков. Если считать, что единственной задачей человека является воспроизводство, то следует ожидать стремления женщин найти богатого и обладающего властью партнера. Можно посмотреть на это иначе: задуматься, какого мужа должна искать женщина, чтобы детей было много, и они были здоровы? Ответ: не производящего больше спермы, а имеющего больше денег, скота, союзников в племени или любого другого ценящегося в настоящий момент ресурса.

Мужчина ищет партнершу, которая сможет успешно использовать его сперму и деньги, чтобы произвести и вырастить его детей. Следовательно, для него главными в ней должны быть молодость и здоровье. Шансы, что у мужчины, выбирающего не 20-, а 40-летнюю женщину, вообще будут дети невелики — не говоря уж о том, чтобы их оказалось более двух. Мало того. Вдобавок, эти мужчины имеют большой шанс получить в нагрузку целый выводок приемных детей от предыдущих браков партнерши. Такие мужчины оставляют меньше потомков, чем те, которые выбирают самых молодых из имеющихся половозрелых женщин. В общем, по эволюционной логике, если женщины ищут в мужчинах признаки богатства и власти, то мужчины в женщинах — признаки здоровья и молодости.

Это все, казалось бы, и так очевидно. Как писала Нэнси Торнхил, «неужели кто-нибудь когда-нибудь всерьез сомневался, что мужчинам нравятся юные и красивые женщины, а женщинам — богатые и влиятельные мужчины?»^{404} Ответ на ее вопрос такой: да, и эти люди — социологи. Судя по их реакции на одно недавнее исследование, убедить их могут лишь самые доскональные свидетельства. Это исследование было проведено Дэвидом Бассом (David Buss) из университета Мичигана и заключалось в следующем: он попросил большую группу американских студентов указать, какие качества партнера для них важнее всего. И выяснил, что мужчинам важнее всего доброта, ум, красота и молодость, а женщинам — доброта, ум, богатство и статус. Бассу сказали, что такой результат, возможно, адекватен только для американцев, но не универсален для человечества в целом.

Тогда он повторил исследование на 37 выборках из 33 стран, опросив более тысячи людей — и получил ровно тот же результат. Мужчинам в партнерше важны юность и красота, женщинам в партнере — состояние и социальный статус. На что от социологов последовал ответ: женщины обращают внимание на богатство мужчин, поскольку в нашем обществе финансы находятся именно под мужским контролем. Если бы деньгами управляли женщины, они бы не искали у своих потенциальных супругах богатства. Басс провел новое исследование и обнаружил, что американки, зарабатывающие больше, обращают не меньше, а больше внимания на материальное состояние потенциальных партнеров^{405}. Профессионалки ценят в своих мужьях способность зарабатывать деньги больше, а не меньше, чем женщины с низкими доходами. Опрос показал, что даже 15 лидеров феминистского движения, обладающих большим общественным влиянием, тоже хотят видеть в потенциальных мужьях высокий социальный статус. Как сказал коллега Басса Брюс Эллис (Bruce Ellis), «женские сексуальные вкусы становятся не менее, а более дискриминирующими по мере того как состояние, власть и социальный статус женщины увеличиваются»^{406}.

Многие из критиков Басса говорят, что он полностью игнорирует культурные различия. В разных культурах в разные времена критерии выбора партнеров тоже разные. На это он отвечает простой аналогией. Мышечная масса среднестатистического мужчины сильно зависит от внешних условий: молодые парни-американцы мускулистее англичан в области плеч, отчасти, потому что они лучше питаются, а отчасти — из-за более частых занятий видами спорта, дающими кратковременную мощную нагрузку. Однако это не мешает нам делать обобщение: «у мужчин плечи мускулистее, чем у женщин». То же самое и здесь: тот факт, что женщины могут обращать больше внимания на богатство мужчин в одной части света и меньше — в другой, не противоречит обобщению, что женщины обращают больше внимания на богатство потенциальных партнеров, чем мужчины^{407}.

Главная неоднозначность в исследовании Басса в том, что оно не различает партнеров, выбранных в качестве супругов или для кратких отношений. Дуглас Кенрик (Douglas Kenrick) из Аризонского государственного университета попросил группу студентов ранжировать по важности черты потенциальных партнеров для четырех уровней интимной близости. При выборе брачного и для мужчин, и для женщин важен ум. У партнера на одну ночь ум имеет гораздо меньше значения — особенно, для мужчин. Несомненно, представители обоих полов достаточно разумны, чтобы ценить доброту, совместимость характеров и ум в тех, с кем они собираются провести остаток жизни^{408}.

Сексуальные запросы сложно измерить, потому что реально людям всегда приходится идти на компромисс между запросами и обстоятельствами. У стареющего уродливого мужчины не бывает прекрасных юных любовниц (разве только он очень богат), и он вынужден соглашаться на жену одинакового с ним возраста. Молодой женщине не обязательно удается стать супругой финансового воротилы, и она выбирает из тех, кто имеется под рукой — возможно, мужчину слегка старше нее, не богатого, но имеющего стабильную работу. Люди понижают планку, согласно своим возрасту, внешности и имеющимся условиям. Чтобы четко выяснить, насколько различаются менталитеты мужчины и женщины, необходимо поставить такой эксперимент: взять обычного мужчину и обычную женщину и спросить, что для них более привлекательно — верный брак с человеком, которого хорошо знаешь, или постоянные сексуальные оргии с прекрасными незнакомыми людьми. Такой эксперимент никто никогда не ставил, и трудно себе представить, чтобы он мог получить финансирование. Но ставить его специально и не нужно — достаточно просто заглянув внутрь человеческой головы и исследовать наши фантазии.

Брюс Эллис и Дон Саймонс письменно опросили 307 калифорнийским студентов по поводу их сексуальных фантазиях. Если бы респонденты были арабами или англичанами, социологи могли бы легко отбросить результаты исследования как некорректные, ибо любые выявленные различия между полами можно было бы отнести к социальному давлению со стороны сексистского окружения. Но нет на Земле — и не было за всю историю человечества — других людей, настолько же погрязших в идеологии политкорректности и отсутствия психологических различий между полами, как студенты Калифорнийского университета. Поэтому любые различия, выявленные в исследовании на таких респондентах, могут считаться консервативной оценкой для нашего вида в целом.

Эллис и Саймонс обнаружили, что по двум параметрам мужчины и женщины не различаются вообще. Во-первых, по отношению студентов к своим фантазиям. Вина, гордость и безразличие встречаются у мужчин в той же пропорции, что и у женщин. Во-вторых, во время сексуальной фантазии и те, и другие четко представляют себе лицо воображаемого партнера. Во всем остальном у мужчин и женщин различия оказались серьезными. У мужчин фантазий больше — и о большем числе партнеров. Каждый третий сказал, что хотел бы иметь за свою жизнь больше тысячи партнеров — всего 8 % женщин заявили о том же самом. Зато около половины девушек признались, что во время фантазии никогда не переключаются на другого партнера — и лишь 12 % мужчин сказали то же самое. Визуальный образ партнера (-ов) для мужчин важнее, чем прикосновения, собственные ощущения, чувства и эмоции. У женщин все наоборот: они вдвое чаще фокусируются на своих ощущениях, чем на партнере. Кроме того, они поразительно часто фантазируют о сексе со знакомыми^{409}.

Это не единственная работа подобного плана. Все последующие исследования сексуальных фантазий подтверждают: «мужские сексуальные фантазии более универсальны, происходят чаще, визуальны, связаны только с сексом, включают много партнерш и активные действия. Женские же фантазии больше связаны с контекстом, эмоциями, более интимны и пассивны»^{410}.

Чтобы разобраться с фантазиями, не обязательно зацикливаться только на подобных исследованиях. Сексуальные фантазии людей безжалостно эксплуатируют две индустрии — порнография и женские романы. Первая практически полностью ориентирована на мужчин. Во всем мире она мало отклоняется от стандартных формул. «Мягкое порно» — это изображения обнаженных или полуобнаженных женщин в провоцирующих позах, что очень возбуждает мужчин. Однако фотографии незнакомых обнаженных мужчин не особенно возбуждают женщин. «Склонность возбуждаться от одного вида мужчины привела бы к случайным спариваниям, от которых женщина, с точки зрения репродуктивного успеха, не получала бы ничего, но теряла бы много»^{411}.

«Жесткое порно», изображающее сам секс — почти всегда о том, как мужское вожделение удовлетворяется доступными, легко возбудимыми, многочисленными и разнообразными физически привлекательными женщинами (или мужчинами, если это гей-порно). Все это лишено контекста, сюжета, флирта, ухаживаний и, в основном, даже прелюдий. Действующие лица не стеснены какими-либо отношениями и часто не знакомы друг с другом. Когда двое ученых показывали гетеросексуальным студентам порнографические фильмы и измеряли уровень их возбуждения, то обнаружили точно то, что можно было предсказать, руководствуясь здравым смыслом. Во-первых, юноши возбуждались сильнее девушек. Во-вторых, они возбуждались больше от сцен группового секса, чем от сюжетов о гетеросексуальной паре. У женщин же все было наоборот. В-третьих, все студенты возбуждались от сцен лесбийской любви, но ни те, ни другие не возбуждались от гей-секса (напомню, все респонденты имели гетеросексуальную ориентацию). При просмотре порнографического сюжета все обращали внимание на актрис. Но целевая аудитория порно — мужчины, а не женщины^{412}.

Женский роман, напротив, полностью ориентирован на дам. Он тоже изображает вымышленный мир, и за длительное время изменился удивительно мало — за исключением лишь адаптации к современным женским карьерным амбициям и более откровенных описаний сексуальных сцен. Авторы тоже строго придерживаются определенной формулы. Сексуальные сцены здесь играют незначительную роль, основа же — любовь, преданность, семейная жизнь, выращивание детей и установление отношений. В героях мало стремления к разнообразию партнеров, а в сексуальных сценах описываются, в основном, эмоциональные переживания героини в ответ на происходящее с ней — в особенности, тактильные ощущения. И никогда нет описаний мужского тела. Характер героя обычно прорисован во всех деталях, но его тело — нет.

Эллис и Саймонс утверждают, что женский роман и порнография откровенно отражают фантазии обоих полов. И опыт с калифорнийскими студентами, похоже, подтверждают эту мысль. Как и повторяющиеся, но неизменно неудачные попытки издать женский порнографический журнал по формуле мужской порнографии (основные покупатели журнала Play girl — геи), а также растущий рынок продаж в аэропортах откровенных сексуальных романов для мужчин. В любой книжной лавке есть мужские журналы с женщиной на обложке. И женские журналы — тоже с женщиной на обложке. Правда, первые обещают под обложкой еще больше, а вторые — историю о том, как улучшить семейные отношения. Есть женщины с обложек женских романтических новелл и женщины с обложек мужских сексуальных романов. Индустрия печати, дышащая веяниями рынка, а не господствующей идеологии, не сомневается в том, что мужчины и женщины относятся к сексу по-разному.

Эллис и Саймонс пишут:

«Наши данные и научная литература о сексуальных фантазиях… следующие вкусам потребителей, силы свободного рынка (под действием которых сформировались устойчивые различия между ориентированной на мужчин порнографией и ориентированными на женщин романами), этнографические данные о человеческом сексуальном поведении и эволюционный взгляд на наш вид предполагают существование глубокого различия в психологии двух полов^{413}».

Это гораздо более просвещенный взгляд, чем удивительно жесткое «политкорректное» предположение о том, что нагота и порнография возбуждают женщин меньше из-за, якобы, их социальной подавленности.

Привередливые мужчины

Возникает парадокс. Мужчины в глубине души и в своих фантазиях — сексуальные оппортунисты. Казалось бы, таковые не должны быть особо привередливы. Тем не менее мужчине важно, как выглядит женщина — важнее, чем ей, как выглядит он.

Спортивная машина или банковский счет могут, с точки зрения дамы, превратить лягушку в принца, но даже богатая женщина не может себе позволить быть уродливой (хотя в эпоху косметической хирургии она иногда может воспользоваться своими средствами, чтобы стать красивее). Казалось бы, мужчине, желающему просто переспать с девушкой, совершенно не обязательно ограничивать себя требованиями к ее внешности. Но в действительности она обычно имеет для него большое значение. Это не очень просто объяснить. Если самец гориллы или полынной куропатки не откажется от спаривания с самкой любой внешности, то полигамные деспоты древних времен были хотя и сексуально разнузданы, но и страшно привередливы: их гаремы всегда набирались из прекрасных юных девственниц.

Самец того или иного вида привередлив в выборе партнера пропорционально количеству затрачиваемых на выращивание потомства усилий. Тетерев, вкладывающий в потомка только порцию спермы, согласен спариваться с чем угодно, что хотя бы отдаленно напоминает самку: сгодится даже чучело или макет птицы^{414}. А вот самец альбатроса, затрачивающий на выращивание своего потомства значительные усилия, очень придирчиво выбирает из имеющихся самок самую лучшую. Привередливость мужчины еще раз подчеркивает тот факт, что он действительно вступает в парные отношения и вкладывается в детей — в отличие от сексуально неразборчивых самцов некоторых из наших родственников-обезьян. Это — наследие моногамии (выбирай тщательно, ибо, возможно, это твой единственный шанс). И этим мы отличаемся от других млекопитающих. Для самца шимпанзе старые самки настолько же привлекательны, насколько и молодые — лишь бы у них был период течки. Ошеломляющая привлекательность для мужчин девичьей юности говорит о том, что плейстоценовый, так же как и современный, вступал в брак на всю жизнь.

Антрополог Хелен Фишер (Helen Fisher) утверждает: брак у человека имеет естественную продолжительность. Поэтому, мол, пик разводов случается примерно через четыре года после свадьбы. Этого времени достаточно, чтобы ребенок уже не настолько зависел от наличия в семье отца. Фишер считает, что когда каждому очередному ребенку исполнялось три года, плейстоценовые женщины начинали искать нового мужа — чтобы завести следующее дитя. Поэтому, утверждает Хелен, развод — это естественно. Но в ее логике есть несколько нестыковок. Во-первых, четырехгодичный пик — это просто то, что статистики называют модой[83]. Которая, к тому же, в данном случае довольно размыта: частота разводов после четырех лет брака — лишь немного выше. Более того, теория Хелен Фишер упорно игнорирует тот факт, что в действительности мужчины устойчиво предпочитают более молодых женщин, а также продолжают серьезно вкладываться в выращивание детей даже после того, как последним исполнится три года. Женщина, разводящаяся с мужем, когда очередному ребенку исполняется три года, окажется менее привлекательна для следующего мужчины — даже не потому, что будет старше, а потому, что придет со свитой детей от предыдущих мужчин. Так что, как было сказано выше, для наших предков, скорее всего, более характерен все-таки был пожизненный брак^{415}.

Беглое изучение объявлений знакомств подтверждает то, что мы и так знаем: мужчины ищут молодых женщин, а женщины — мужчин старше себя (несмотря на то, что почти обязательно переживут их, минимум, на десятилетие). В своем исследовании Басс обнаружил: мужчины ищут 25-летних женщин, слегка переваливших за черту своего максимального репродуктивного потенциала, но близких к моменту своей максимальной фертильности. Однако, по словам двух критиков, эти результаты могут оказаться обманчивыми. Во-первых, Дон Саймонс обращает внимание на то, что организм современной 25-летней женщины из западной культуры примерно настолько же изношен, как организм 20-летней девушки в «диких» условиях. Когда мужчин яномамо спросили, какие им нравятся женщины, они, не колеблясь, ответили, что предпочитают женщин в возрасте между половым созреванием и рождением первого ребенка. У западного мужчины, при прочих равных, идеал — точно такой же^{416}.

Расизм и сексизм

В этой главе мы тщательно пережевывали различия менталитетов мужчин и женщин, но ни разу не заговорили о расовых. Однако в демонологии современных предрассудков различия между полами и расами часто ставятся на одну доску. Удивительным образом, настаивающего на первом автоматически полагают настаивающим и на втором, а сексизм считается братом расизма. Меня это, откровенно говоря, ставит в тупик. Учитывая факты, мне представляется разумным считать, что различия между природой людей разных рас несущественны — в то время как различия между природой мужчин и женщин (даже одной и той же расы) значительны. Само по себе это еще не говорит, что между культурами и расами не может быть ментальной разницы. Если у европейца и африканца кожа разного цвета, то почему бы и их головам не работать по-разному? Но, учитывая наши знания об эволюции, это крайне маловероятно. Эволюционное давление, сформировавшее человеческий разум (то, как мы строим отношения с родственниками, союзниками в племени и половыми партнерами), является и всегда являлось одинаковым для людей разных рас и основное свое действие оказывало еще до того, как предки белых европейцев покинули Африку (50–80 тысяч лет назад). Если цвет кожи зависит от факторов, которые, подобно климату, по-разному действуют в Африке и в северной Европе, то влияние на работу мозга «внесоциальных» вопросов (например, на какую дичь охотиться, как согреться или сбить температуру) ничтожно. Неизмеримо важнее умение разрешать проблемы с другими людьми — умение, востребованное в одном и том же виде по всему миру. Эволюционные требования одинаковы для всех мужчин и для всех женщин. Но к мужчинам и женщинам они различны.

В этом — основное отличие социального антрополога от эволюциониста. Первый считает, что своими привычками и образом мысли западный городской человек отличается от бушмена гораздо сильнее, чем каждый из них — от своей жены. Различия народов — это предмет социальной антропологии. Но в итоге она пристально рассматривает песчинки расовых различий и игнорирует горы сходств. Мужчины во всем мире дерутся, конкурируют, любят, рисуются перед женщинами и охотятся одинаково. Бушмен пытается победить с помощью копья или дубинки, американец — с помощью пистолета или судебного иска. Бушмен пытается стать вождем, американец — ведущим финансовым партнером. Предмет социальной антропологии (традиции, мифы, искусства, язык, ритуалы), с моей точки зрения — не более, чем верхушка айсберга. Ниже лежит фундаментальная основа человеческой природы — она универсальна и бывает либо мужской, либо женской. С точки зрения марсианина, исследующий различия между расами антрополог выглядит как фермер, исследующий разницу между отдельными колосками пшеницы. Марсианину гораздо любопытнее, как выглядит типичная пшеница. По-настоящему интересны человеческие универсалии, а не различия^{417}.

Одна из самых устойчивых универсалий — гендерные роли. Эдвард Уилсон говорит:

«В разных культурах мужчины добиваются и получают, а женщины являются предметом защиты и обмена. Сыновьям позволяются сексуальные безумства, а дочерям, рискующим потерять невинность — нет. Когда секс продается, то покупатели обычно — мужчины^{418}».

Джон Туби и Леда Космидес бросили более резкий вызов культурным интерпретациям этих универсалий:

«К представлению о „культурных“ причинах различий в поведении людей можно будет относиться всерьез только тогда, когда мы услышим о женских бандах, терроризирующих деревни и захватывающих мужчин в качестве „наложников“, о родителях, отдающих в монастырь сыновей, а не дочерей, чтобы защитить их целомудрие, или когда мы обнаружим, что привлекательность красоты, власти и возраста в партнере меняется от культуры к культуре. Причем, культур, где в женщине ценится красота и молодость, а в мужчине власть — столько же, сколько тех, где все наоборот^{419}».

Глупо отрицать различия между полами перед лицом свидетельств, которые я здесь привожу. Но так же глупо их и преувеличивать. В плане интеллекта, к примеру, нет причины считать, что мужчины глупее или умнее женщин: эволюционный подход ничего подобного не предполагает, и никакие данные это не подтверждают. Как было сказано выше, они говорят лишь о том, что мужчины, похоже, лучше справляются с абстрактными и связанными с пространственным мышлением задачами, а женщины — с вербальными и социальными. Это значительно усложняет работу тому, кто пытается создать интеллектуальный тест, нечувствительный к межполовым различиям. Представление об общей для двух полов унифицированной ментальности смехотворно.

Кроме того, идея о ментальных различиях полов не может служить оправданием для тех или иных типов (анти-) социального поведения. Анна Муар и Дэвид Джессел пишут:

«Мы не можем превозносить то, что в нас естественно, только из-за его естественности; мужчины, к примеру, имеют естественную предрасположенность к убийству и внебрачным связям — а это не является рецептом счастливого выживания в нашем обществе^{420}».

Люди легко забывают, что слова «является» и «должно» — это не одно и то же. Если мы пытаемся исправить различия в мозгах мужчины и женщины через общественные механизмы, то действуем против природы — но не более, чем когда ставим вне закона убийство. При этом очень важно осознавать, что мы не ищем потерянную идентичность, а боремся с реально существующим различием. Принимая желаемое за действительное и считая, что два пола в ментальном отношении не различаются, мы занимаемся чистой пропагандой и не делаем лучше ни мужчинам, ни женщинам.