Секта

Глава восемнадцатая Китаец

Лежа на сочинском пляже, Авдеев разговаривал по радиотелефону с Нью-Йорком. В головах у него, поджав ноги, сидела крашеная блондинка Настя Красуля: ловила кайф, подставив солнцу голую грудь. Выковыривая из песка крохотные ракушки, пыталась, на манер звездочек, прилепить на погоны, наколотые у Коляна на плечах. Он досадливо морщился, но терпел, как терпит хозяин не в меру приставучую ласковую собаку.

Охрана расположилась поодаль, пробавляясь пивком. Бутылки и большой полосатый арбуз полоскала грязная пена прибоя.

Вова Китаец давал инструкции открытым текстом.

— Ты, Колян, брось заниматься чепухой. Не надейся, что чечня надолго откочевала. Кончится шмон по Москве, вернутся, как миленькие. Бексолтана не знаешь? Заурбека?.. Мы тут у нас Пашу Сардалова засекли.

— На Брайтоне?

— На Сорок второй, у арабов. Итальяшки стукнули. Семнадцать лимонов увез.

— И ты дал?

— Чтоб я из-за такого дерьма в Нью-Йорке стрелку устроил? Ихних копов не знаешь? Это тебе не Балашиха, Колян, не твое Бутово… Ты кого видел?

— Птичка напела, что грев от Аманата пришел в Бутырку.

— Кто там у него?

— Везирхан с шестерками.

— Не спускай глаз с нашей московской тюрьмы!

— В натуре, Вовик.

— С карами тоже кончай валандаться. Не до того. Брось на Жуковский, понял? Мелочей не чурайся. Ларьки, палатки, гаражи — все бери. Пригодится. Но главное — хазы.

— Трудновато: все схвачено.

— Не тебя учить. Если надо, меняй на Москву.

— Крупные бабки понадобятся.

— Будут. Встречай через раз, понял?

— Усек, Вовик, будь спок.

— И быстро! Цены взлетят под небеса.

— Тебе оттуда виднее, с небоскреба, — лениво щуря глаз, Авдеев слегка отстранился: бедовая солисточка дагомысского эротического кабаре просунула руку ему под плавки. — Будь сделано.

— Тогда привет ребятам. Даю отбой.

— Ну, Коленька, — игриво протянула Настя, запуская коготки, — хватит, кушать хочется.

— Одзынь, шалава, счас! — он набрал московский код, дождался гудка и добавил еще семь цифр. Телефон Лехи Лохматого оказался занят, а шаловливая ручонка залезла глубже. — Не до тебя, говорю, счас!

После третьей попытки пошли длинные гудки.

— Это я, Леха, ботаешь?

— Здорово, Колян! Ты где?

— В польте! Бери тачку и дуй. Сегодня же сними два, а еще лучше три — смекаешь?.. Инструкции дам опосля. «Девятки» получил? Молоток! Пять штук оставь для меня, остальные можете толкать.

В душе Авдеева, где все еще теплились сентиментальные воспоминания детства, жила крохотная частичка Робин Гуда. Перед крупным делом он надумал преподнести щедрый подарок дружкам — одноклассникам из сельской восьмилетки. Они по-прежнему трудились механизаторами в родном совхозе, где народ перебивался с хлеба на воду, а дирекция возводила трехэтажные виллы, стойко держась за советскую власть.

«То-то обрадуются пацаны!»

Колян давно не посещал родные места. Единственная асфальтированная дорога до райцентра, которую проложили еще при Хрущеве, была вдрызг раздолбана гусеничной техникой. Выбоины, кое-где сглаженные наносной глиной с навозом пополам, густо поросли лебедой и сурепкой.

Но это к слову — маргиналии на полях, как не двусмысленно оно звучит: совхозные поля соответствовали дороге.

Развитие фабулы связано с событиями иного характера, хотя все связано со всем в этом мире причинности.

Летящие со скоростью света радиоволны были перехвачены в вольном эфире.

Запись разговора с Лехой Лохматым легла на стол полковника Всесвятского, а копия пошла к подполковнику Корнилову.

В тот же день, когда Леха, выйдя из банка «Регент Универсал», залез в свою «Волгу», за ним двинулась старенькая «Нива», в которой сидели трое крепких парней — то ли частных охранников, то ли завзятых рэкетиров.

На Комсомольском проспекте, не доезжая до Фрунзенской, «Нива» обогнала и круто подрезала «Волгу», подмяв крыло и разбив левую фару. Леха сначала ударился в амбицию, но увидев, с кем имеет дело, предложил мировую. Как назло, подкатил «мерседес» ГАИ и начались взаимные препирательства. Парни полезли на рожон и даже схватились за карманы. Поле битвы осталось за гаишниками, вооруженными автоматами. На всех надели наручники и повезли на Петровку.

Казалось бы, разыграно было тонко, однако вышел облом. В чемоданчике Лохматого вместо ожидаемых миллионов нашли финансовые документы и всего три тысячи зеленых. Заделавшись преуспевающим американским бизнесменом, Китаец и Авдея отучил ворочать наличностью.

На следующее утро Леху пришлось отпустить. Для порядка спросили, откуда доллары, он назвал банк и даже предъявил квитанцию.

Это был прокол, не смертельный, но досадный. Всесвятский сделал Корнилову замечание, дружеский реприманд.

Если уж кто и знал Владимира Лукича Нефедова, как облупленного, так это Корнилов. Всесвятского и в помине не было в МВД, когда вокруг Китайца разворачивались нешуточные баталии. В точности отражая сложившуюся в воровской элите диспозицию, правоохранительные органы тоже разделились на сторонников и противников «короля». Сторонники на первых порах явно преобладали.

Истинно сказано: глупость не означает отсутствие ума — это такой ум. Короче говоря, милицейский генералитет высказался в пользу Китайца.

Еще в школьные годы Вова Нефедов увлекся борьбой, стал разрядником, потом кандидатом в мастера, побеждал на соревнованиях городского и республиканского масштаба. Это сделало его признанным главарем отпетой шпаны микрорайона. Способный молодой человек привлек внимание самого Тибетца, воспитавшего не одного уголовного авторитета. Он первым сделал ставку на тренированных спортсменов: боксеров, борцов и склонных к мистике и безграничному повиновению воле наставника любителей восточных единоборств. Предприятие было поставлено на широкую ногу и современный лад: контрразведка, агентура в правоохранительных органах, подкуп чиновников, вербовка специалистов по электронной технике.

Группировка действовала строго избирательно. Главным образом ее жертвами становились подпольные миллионеры — теневики, заведующие базами, магазинами, высокопоставленные взяточники. Словом, все те, у кого есть чем поживиться и кто не кинется потом звать милицию. К оружию старались не прибегать. Действовали интеллигентно.

Банда накололась на ограблении квартиры крупного антиквара. Нефедов, судимый впервые, проходил как соучастник и схлопотал пятерик.

Прежние дела не всплыли. Пятью годами и ограничилось. Но какие это были годы! Милиция на все лады пела, что с организованной преступностью покончено раз и навсегда, а в зонах с полным соблюдением ритуала ковались новые кадры. Воровские традиции, не в пример моральному кодексу строителей коммунизма, блюли строго. Короноваться вором в законе, будучи еще молодым, считалось неслыханной честью. Тем не менее несгибаемый отрицала Китаец ее сподобился.

Во второй раз он попался на разбойном грабеже, отягченном нанесением телесных повреждений. Вместе с разными мелочами вроде вымогательства все потянуло на четырнадцать лет строго режима, невзирая на то, что еще тогда за Китайца ходатайствовали медалисты Олимпийской сборной. Только в карцерах Нефедов провел свыше года. На его счету было множество избиений и два убийства, но на сроке это никак не сказалось. По неписанной воровской традиции вину авторитета берет на себя уголовная шушера.

Авторитарные замашки Нефедова, очевидно, производили впечатление на администрацию, чьи потуги, собственно, и сделали из него форменного «короля».

Формула, предложенная столпами административной службы в генеральских погонах, выглядела до смешного просто: «Китаец держит на привязи преступный мир, мы водим на коротком поводке Китайца». Сторонники строгого исполнения закона, справедливо полагавшие, что бандиту, кем бы он ни был, место на нарах, остались в меньшинстве. В печати проскользнули сообщения о «санкционированных контактах» высокопоставленных чиновников мэрии и силовых структур с главарями наиболее одиозных группировок.

Предложения об установлении мирного сосуществования и даже сотрудничества между двумя разнополюсными сферами общественной жизни поражало беспринципностью, доведенной до полного абсурда. Циничная логика ГУЛАГа: «Сегодня умри ты, а завтра я», давшая зеленый свет фашизму, возобладала и тут. Машина завертелась с бешеной скоростью. Бумаги с грифом «секретно» обрастали визами лиц, которым законом вменялось ловить преступников и содержать их за решеткой. В отделе ЦК, ведавшем административными органами, готовились проекты решений секретариата — уже под грифом «совершенно секретно».

Примерно так обстояли дела в 1991 году, когда шли ожесточенные баталии по поводу шестой статьи Конституции, узаконившей примат партии над народом и государством.

Китайцу предстояло провести за колючей проволокой еще целых четыре года, но, как по заказу, посыпались письма во всевозможные инстанции. Поднаторевшие на бюрократической переписке «законники», адресуя ходатайство начальнику исправительной колонии, не забывали указать. «Копия Председателю Верховного Суда СССР». Писали Президенту и Генпрокурору, в МВД и даже в Союз кинематографистов. Ходатаями выступали, как правило, люди именитые, титулованные: депутаты Верховного Совета, артисты-лауреаты, спортсмены-олимпийцы.

Если последних еще как-то можно было понять — Китаец имел звание мастера спорта по борьбе, — то с прославленными деятелями культуры и искусства у вора в законе, казалось бы, не могло быть ничего общего. Но было, было… Какие проникновенные строки рождались под вдохновенным пером! Каким благородным и чистым представал в них случайно оступившийся мастер спортивной борьбы.

Один народный артист, удостоенный и депутатства, и лавров, одинаково близкий властям и спортсменам от мафии, не упускал случая разразиться панегириком в честь униженного и оскорбленного. Как было не прислушаться к голосу, который знала вся, от края и до края, страна? Перед незакатной звездой кремлевских и милицейских концертов, перед тем, кому сама Раиса Горбачева жала руку, не могли устоять руководители высшего звена. Ну никак не могли!

В конечном итоге Коллегия Верховного суда РСФСР пересмотрела приговор Нефедова Владимира Лукича, заменив оставшийся срок пребывания в колонии условно досрочным освобождением. Решением суда Китаец был поставлен под административный надзор.

Под «надзором» в данном случае следовало понимать тесное сотрудничество. О том, насколько плодотворным оно оказалось, можно судить хотя бы по ежедневной хронике криминала. Кривая преступности продолжала неуклонно карабкаться вверх.

Согласно оперативным данным, Китаец организовал несколько заказных убийств, которым сам бог велел оставаться нераскрытыми, и пропал с глаз повивальных бабок с орденскими планками и лампасами. Как того требовала статья 198 в части 2 Уголовного кодекса, он был объявлен в розыск, который опять же никак не мог увенчаться успехом. Дальше бумажной переписки между милицейскими подразделениями дело не пошло.

Связи в самых разнообразных кругах позволили Нефедову обзавестись служебным загранпаспортом, хотя в перерывах между отсидками он нигде не служил. Синий паспорт предоставлял возможность, не спрашивая ничьего дозволения, выехать в любую страну, связанную с СССР безвизовым режимом: от Польши до Лаоса. Однако Китаец предпочел ФРГ, где для получения визы требовалась печать МИДа в графе: «выезд до…» Очевидно, нашлись друзья и в консульском управлении. Впрочем, пара сотен долларов позволяла обойтись и без сердечных объятий.

Так или иначе, объявленная в розыск очень важная персона беспрепятственно пересекла КПП в Шереметьеве и через три часа приземлилась во Франкфурте-на-Майне.

Посетив Берлин, Гамбург и Кельн, Китаец в короткий срок сумел сплотить разрозненные группировки бывших соотечественников в дееспособную организацию. Поставив во главе ее своего выдвиженца Мокроусова, более известного как Валера Монте-Кристо, он отбыл в Соединенные Штаты.

Где и каким путем удалось обзавестись американской визой, так и осталось тайной. Наверняка в консульской карточке против вопроса о судимости не был поставлен крестик, ибо иначе, чем неведением, невозможно объяснить снисходительность иммиграционной службы. О его деятельности за океаном в Москву доходили подробные вести. Притом настолько интересные, что занимали подчас целые газетные полосы.

Но кого сегодня всерьез волнуют газеты?

Стоит Китайцу пальцем пошевелить, и вместо того чтобы копаться в грязном белье, они воспоют ему осанну. И есть, за что. Народ должен знать своих наиболее замечательных представителей. Не важно, что уголовник. Бывшие уголовники заседают в Думе, учат жизни по телевидению. Такой век! Развивается человечество, не стоит на месте. Возьмем искусство, Древнюю Грецию, например. Сегодня три знаменитые грации — проститутка, нимфонка и лесбиянка. Так что лучше не выступать насчет уголовника. Достаточно одного звонка по радиотелефону, чтобы любой, за ничтожным исключением, московский банк предоставил Китайцу кредит на несколько миллионов.

Этим и только этим определяется истинная значимость.

Не приходится удивляться, что вокруг Нефедова вновь поднялась суета. Опять приглашают «короля» володеть, как некоего незаменимого варяга. Править зовут землей, что велика и обильна, но никак не дождется порядка. Теперь уже сам начальник государственно-правового управления мэрии получает санкцию на встречу с матерыми волками и по всем канонам нынешнего этикета созывает «круглый стол».

И, вторя послам, соблазнившим некогда ярла Рюрика, звучит единоустная мольба: «Верните Колю Авдеева, верните в Москву Китайчика. Он наведет порядок. Он станет центром, вокруг которого сплотятся организованные и сильные, он передушит всю эту мелочь, которая устраивает стрельбу на улицах, а вы будете точно знать, с кем вы имеете дело — с одним сильным хозяином»[7].

Что ж, каждое время действительно выдвигает своих героев. Когда Авдеева, взятого в мотеле «Лазурный», выпустили под залог — вернули, вернули Коляна! — Корнилову пришла в голову крамольная, но соблазнительная мысль: «Почему бы не выдвинуть Китайца прямо в президенты?»

До Нефедова он дотянуться не мог, но стреножить его наместника дал себе слово. Едва ли Константин Иванович осознавал это до конца, но Авдеев в его глазах воплощал наиболее отвратительные черты системы, которая была недостойна ненависти, но внушала стойкое омерзение. Она вырисовывалась уродливой химерой, где рядом с блатными мордами в семиклинках вырастали раскормленные рожи в генеральских папахах. Сруби любую, и боль почувствуют все. Стрела, приготовленная Коляну, метила в начальство, не обязательно непосредственное, но осознавалось это скорее в области чувств, эмоций. Бесполезно даже пытаться обрисовать то, что не имеет и не может иметь фигуры. Ни папах, ни кепочек, ни шляп: аморфная масса — тупая, всеядная, лживая.

Созвонившись с начальником российского отделения Интерпола, Корнилов поехал в штаб-квартиру национального центра, для которого мэрия не пожалела выделить бывший дом купца Родионова, причисленный к архитектурным памятникам.

В отличие от многих коллег по прежней службе, Сергей Платонович Невменов успел за короткое время приобрести внешне неброский, респектабельный лоск, отличающий международного чиновника. Изменилась не только манера поведения, но как будто даже и голос, утративший характерные обертоны. Он держался предупредительно и вместе с тем немножечко отстраненно, больше слушал, нежели говорил сам, легким движением бровей выражая полное понимание.

— Давно не виделись, Сережа, — преодолев минутное замешательство, по-товарищески обратился Корнилов. — Не звонишь, не появляешься… Наверное, ездить много приходится?

— Куда денешься? — Невменов пожал протянутую руку и слегка прижался щекой. Пахнуло хорошим трубочным табаком и английским одеколоном. Он и одет был, как англичанин: скромный, но дорогой твидовый пиджак, тем-но-синие идеально отглаженные брюки и галстук какой-нибудь кембриджской школы. — Живем в суете и помрем в суете. Садись, рассказывай…

— Рассказывать особенно не о чем и время у тебя отнимать не хочу. Давай сразу к делу, не возражаешь?

— К делу, так к делу, — не меняя радушно-выжидательного выражения, согласился Невменов. Пустись Корнилов в длинное повествование о своих горечах и заботах или, напротив, успехах у женского пола, он продолжал бы вести себя точно так же — благожелательно, но на расстоянии. — Буду рад помочь, чем только смогу.

— И помоги, — напрямую рубанул Корнилов. — Тем более что это входит в круг твоих прямых обязанностей. Мне нужны данные на одного известного тебе деятеля, точнее, на двух, если, конечно, второй где-нибудь засветился.

— Ты совершенно прав, — Невменов плавно склонил голову, которая, казалось, только что высвободилась из рук модного парикмахера. — Вы даете указания, мы принимаем их к исполнению. Никаких специальных запросов не нужно.

— К чему ты это? — смутился Корнилов. — Какие-то указания…

— Сперва я подумал, что ты просто хотел посоветоваться. Неофициально.

— И это тоже.

— Тогда все в порядке. Внимательно слушаю.

— Может, сразу пойдем в информационный центр? — с запоздалым раскаянием Корнилов оценил светскую непринужденность, с какой был поставлен на место.

— Зачем? Всю нужную информацию можно вывести на мой терминал. Давай, называй.

— Нефедов Владимир Лукич в настоящее время в США.

— Китаец? — отложив незажженную трубку — прямую, старого шотландского вереска, как не замедлил оценить Корнилов, — которую в легкой задумчивости вертел в руке, быстро набрал исходные данные. На экране возникло вполне благообразное лицо, несколько одутловатое и окаймленное бородой, почему-то называемой «шкиперской». Взгляд сосредоточенный, уверенный, волевой. В принципе так мог выглядеть и путешественник, и шофер, и писатель. Справа от фотографии высветился полный дактилоскопический набор и поползли строки. — Можешь не всматриваться. Чего глаза даром портить? Я сделаю распечатку.

О подвигах Китайца на территории бывшего Союза интерполовская картотека ничего нового для Корнилова сообщить не могла. Куда интереснее было бы ознакомиться с его закордонными гастролями, но материал почему-то подавался исключительно скупо. Словно Китаец окончательно завязал: ни финансовых злоупотреблений, ни вымогательств, ни шантажа. Между тем сведения, которые исправно поступали в Москву, свидетельствовали об обратном.

Даже знаменитая афера с бензином оказалась в тени. Когда русская мафия, вернее, русскоязычная, а еще точнее, русскоговорящая, хотя и это не точно, ибо волапюк нью-йоркской колонии не лезет ни в какие ворота, — словом, когда банда Китайца захватила контроль над бензозаправочными колонками и начала мухлевать с октановым числом, Америка буквально встала на уши. Такой беспардонной наглости даже гангстерская столица мира представить себе не могла. Ведь автомобиль для американца почти домашнее божество. Все газеты кричали только об этом.

Впрочем, правильно. Не пойман — не вор. Отсюда и обтекаемые формулировки.

«Есть сведения», «подозревается в причастности», «замечен там-то и с тем-то»…

— Негусто.

— Негусто, — согласился Невменов. — Не хватает прямых улик. Но можешь не сомневаться: они его разрабатывают. Пока это информация категории «известно», теперь посмотрим другую: «есть основания полагать».

Этот массив данных оказался поживее. Подозрительные контакты в Германии, Польше, тесные связи с сицилианской «коза ностра» и неаполитанской «каморрой», колумбийский след, косвенная причастность к поставкам оружия в Ольстер. Похоже, и за рубежом пытался выступить в патерналистской роли отца-объединителя. Но выйти в первые лица ему определенно не удалось — слишком крупные фигуры маячили на горизонте, тем не менее связи установились. Что же до русской мафии, то ее он целиком и полностью подчинил. Для американцев все бывшие «гомо советикус» — русские: азербайджанцы, украинцы, евреи, грузины. Китаец легко усвоил принцип «плавильного котла», признавая своим каждого, кто признавал его «крестным отцом». Так среди «русских» боевиков оказались ирландцы, вьетнамцы и негры.

Однако подлинной неожиданностью для Корнилова явились контакты Нефедова с покойным Корешом.

— Тот самый? Который сгорел?

— Если бы он один! Сукин сын бросил в огонь семьдесят человек, даже больше.

— Но что общего может быть у уголовника с сектантами?

— Во-первых, бизнес. Взять хотя бы наркотики. Кто-то должен был поставлять их тому же Асахаре? Оружие опять же. Когда секта вступает на путь криминала, Бог отказывается от нее, — глубокомысленно изрек Невменов.

— Хорошо сказано. Она превращается в обычную шайку, точнее, в шайку особого рода, — поправился Корнилов.

— А шайки либо ищут сотрудничества, либо вступают в борьбу за рынок. Кто там еще у тебя?

— Рогожа-физик. Кроме кликухи, ничего нет.

— Если наш пациент, найдем.

— Сколько их у вас на сегодняшний день? Тысяч сто пятьдесят?

— Перевалило за двести. Картотека пополняется каждый день, — Невменов постучал по клавишам. — Сожалею, но ничего нет… Пока.

— Спасибо и на том, — задумчиво кивнул Корнилов. — Послушай, Сережа, вы ведь ведете оперативную работу?

— Как же иначе?

— Что ты думаешь по поводу этой чернухи с печенкой?

— Наверное, то же, что и ты. Какой-то театр ужаса!.. А что?

— Я и сам не знаю. Топчемся на одном месте. Там, за бугром, хоть что-нибудь похожее было?

— Тебя интересуют прецеденты? Мысль в принципе здравая. Надо подумать, но предупреждаю заранее, на скорый ответ не надейся. Придется поднять все, что связано с трансплантацией органов.