Семена Перемен

Глава 8. Буду ждать

Башир разбудил Амаля в начале Первого Оборота. Мужской Дом Фарехов наполняли голоса. С улицы раздавались детские крики и протяжные завывания хайманов. От подноса с едой шел запах нута, баклажанов и свежей выпечки. Авал потянулся на кровати, вспоминая объятия Инас и спросил, что случилось.

— Как что? — удивился гигант. — Совет ждет. Недоумеваю, почему не послали за тобой рано утром.

Амаль встал, умылся, быстро перекусил и направился к Дому Старейшин с неясным ощущением неуверенности в завтрашнем дне. Решения Совета непредсказуемы, словно Пустыня. Гнев старцев мог быть сладок, как пахлава, а проклятья — нежны, как цветы жасмина. Интриганы до мозга костей, они вечно пытались переиграть друг друга, и в этих играх младшие члены древних родов становились всего лишь пешками в сложном сплетении планов и комбинаций, разрабатываемых седовласыми мудрецами.

У входа в Дом Старейшин Амаль остановился. Азрах и Асфара еще только поднимались над горизонтом, и длинные тени укутывали площадь в прохладную тень. Двое стражников из рода Саифов поприветствовали авала. По обычаю лица прикрывали красные куфии, а ширина бардового пояса одного из них говорила о том, что это авал.

— Ма́ди, друг мой, — обрадовался Амаль.

— Какие вести принес благородный Амаль аз Фарех?

— Вести мои туманны. Одни из них выглядят как успех, другие — как неудача, а куда все обернется — большой вопрос. Мы выполнили поручение Совета, но каравану не повезло повстречаться с отрядом цтеков. В результате потеряли то, что несли, хотя и доставили кое-что другое. В иные времена это было бы удачей, но сейчас…

— Уверен, ты сделал все, что мог, Амаль.

— Боюсь, одна только вера не убедит Совет.

— В словах могут быть упреки, но я бы смотрел на дела. К какому решению пришли? Тебе уже объявили, чем займешься теперь?

— Пока нет, вчера они выглядели так, словно сами не знали, что делать дальше.

— Ну, это не удивляет. Чтобы старцы могли договориться, нужно время, — Мади хохотнул. — Если вечером будешь свободен, пошли за мной, пропустим рюмку-другую где-нибудь подальше от центра города.

— Непременно, мой друг. Непременно.

Амаль махнул рукой и вступил под своды Дома Старейшин.

— Амаль из рода Фарехов, — нараспев говорил Тахир аз Саиф. — Совет принял решение.

Авал вздохнул. В стоявшей тишине этот звук прозвучал слишком громко, и кое-кто из Совета ехидно переглянулся.

— Сферу, потерянную твоим караваном, надо вернуть. Поскольку род Фарехов не оправдал возложенных на него надежд, эта честь переходит Саифам. Все в аль-Харифе знают, нет мечников искуснее мужей из нашего рода. Многие века мы были лучшими воинами, рожденными на берегах эль-Бадру.

Члены Совета закивали, соглашаясь.

— Сильнейшие сыны Пустыни не оставят шанса ворам в бою, а Ключ и пара других артефактов помогут определить местонахождение Сферы. Тебе же надлежит покинуть аль-Хариф и смиренно принять наказание…

Старец замолчал. В голове у Амаля крутилось слово «изгнание». По обычаям альмаутов исправляли ошибки те, кто их совершал. Раз его не допускали даже до этого, дела, очевидно, плохи. Он взгянул на отца. Тот был хмур, но не взволнован. Смотрел с теплом и надеждой, без разочарования. Авал слишком хорошо знал отца, чтобы не заметить это во взгляде. Может ли наказание вовсе не являться таковым? «Смотри на дела», — сказал ему Мади. Так что же придумал Совет?

— Твой путь будет лежать к Башне Факела, — продолжил Тахир аз Саиф. — На сборы три дня. Это все, что мы можем сказать сейчас. Ты можешь идти.

Амаль откланялся и пошел к выходу. Если в прошлый раз он был свидетелем споров, то теперь, похоже, решение принималось задолго до его появления. Старцы молчали и провожали тяжелыми взглядами. Лишь на лице Кари́ма аз Джасу́са застыла улыбка. Заметив это, Амаль на мгновение замер. По спине пробежал холодок. Сделав над собой усилие, авал поправил одежду, еще раз поклонился Совету и покинул помещение.

— Отец, что это значит?

Амаль и Азим ужинали на крыше Мужского Дома Фарехов. Светила уже спрятались за горизонтом. Какое-то время Завеса еще переливалась оттенками индиго и перламутра, но вскоре последние отсветы маренго сменились непроглядной темнотой. Лишь аль-Хариф продолжал подмигивать мерцаньем множества мисбахов. Вечерний город притих, однако не замолчал. Жара спала, а с озера вместе с теплым ветром доносилась приятная свежесть. Крышу устилали множество ковров, над головой хлопала на ветру плотная ткань навеса. Подушки, раскиданные тут и там, удобно ложились под руку и поддерживали спину в расслабленном положении. Стол ломился от блюд. Мясо, зелень, сладости — все то, что так редко было в избытке в походах. Авала окружил уют отчего дома, покой, основательность и стабильность.

— Грядут тяжелые времена, сын мой. Я надеялся, что мы сможем поговорить еще вчера, но, к сожалению, ты вернулся слишком поздно. Все еще делишь ночь с Инас?

— Да, отец, но мне кажется, что разговор сейчас должен идти не об этом.

— Ты уже не молод, и у вас до сих пор нет детей. Тебя не смущает это? Инас хорошая девушка, из благородной семьи, и тебе следует озаботиться о продолжении рода. У тебя есть обязательства. В твоем возрасте пора задуматься о будущем. О том, что останется после тебя. О том, кто ты есть.

— Я услышал тебя, отец, — Амаль хотел как можно быстрее прекратить этот разговор. Он уже обещал Инас махр, но отца это не касалось, тем более сейчас, когда Совет ждал, что авал снова покинет аль-Хариф. К чему эти рассуждения? Зачем говорить о том, что в данный момент невозможно?

— Хорошо. Ты взрослый мужчина. В любом случае, я не в праве решать за тебя эти вопросы.

— Верно, — кивнул Амаль.

— Но. Я хочу, чтобы ты хорошо подумал. Род многое потеряет, если твоя кровь оборвется.

— Отец, давай вернемся к тому, что действительно важно прямо сейчас.

Азим вздохнул и пригладил рукой длинную седую бороду.

— Есть две причины, по которым ты отправишься в Семиградье, к Башне Факела. Первая состоит в том, что за чашей в Вольных гуддарских княжествах готовится нечто, что очень беспокоит доминусов. Они считают возможным нападение на Патеру и начало большой войны. В Семиградье от оазисов ожидают подтверждения союзнических обязательств.

— Но при чем здесь я?

— Подожди, Амаль. Ты все узнаешь, дай мне договорить.

Авал склонил голову.

— По традиции посольство от аль-Харифа будет возглавлять род Муахэ́дов, нет никого лучше в ведении переговоров. Однако Совет не един. Не все считают, что мир сейчас — то, что нужно альмаутам. Саифы всегда выступали против, их головы горячи, а клинки давно уже ржавеют в ножнах. Они воины, а все воины хотят войны. Традиционно Саифов поддерживает род Шаку́шей, лучших оружейников во всей Пустыне. Им всегда противостояли остальные рода. В условиях меньшинства тех, кто выступал за войну, аль-Хариф хотел мира. Однако ситуация изменилась. И здесь я перейду ко второй причине, по которой ты поедешь в Семиградье.

— Не могу сказать, что я понял, почему первая связана со мной.

— Только потому, что есть вторая. Дослушай. На днях я получил письмо от моего друга-либера. Доминусы обеспокоены состоянием Башни Факела. Мы позарились на силу тех, кто ее строил. На Сферу. Меня мучают сомнения. Не исключено, что мы нарушили целостность некой, не совсем понятной нам системы. Возможно, Ключ и Сфера должны были оставаться там, где мы их нашли. Я задаюсь вопросом, который боюсь озвучить даже Совету: что, если мы вызвали бурю, сильнее которой не видел никто из живущих ныне? Что, если мы, сами того не ведая, подписали себе смертный приговор? Если падет Башня, а с ней источится Завеса, ничто уже не останется прежним. Пересохнет эль-Бадру, погибнут скот и посевы, а живые позавидуют мертвым.

— Все так плохо?

— Я надеюсь, что нет. Я не хочу поднимать панику и боюсь прослыть паникером. Выжившим из ума стариком, который сыпет страшными, но не сбывающимися пророчествами. Я не готов озвучивать свои предположения никому, кроме тебя, и прошу держать это в тайне.

— Конечно, отец. Но не лучше ли донести это до Совета?

— Пока нет. В крайнем случае, но не прямо сейчас. Совет и так делает то, что необходимо. А необходимо сейчас — быть готовыми ко всему. Род Муахэдов с их бесконечной дипломатией будет стремиться сохранить союз с Семиградьем любой ценой. Это может стать очень большой ошибкой. Однако большинство в Совете выступило за то, чтобы ты сопровождал посла и уравновесил его «слепоту».

— Почему я?

— Потому что больше некому. Не за войну любой ценой, но за готовность к ней и действия по обстоятельствам, выступает три рода из семи. Род Саифов отправляет Мади и его Большой Караван на поиски Сферы, а Шакуши никогда не покидали Альмаутскую Пустыню. Остаются Фарехи. На том, чтобы ты сопровождал посла, настаивают также Асла́фы, мертвые шепчут о тебе, а они всегда следуют за велениями предков. Джасусы традиционно воздерживаются, дабы не показать никому своих истинных планов. Против выступают только дипломаты и торговцы, Муахэды и Таджи́ры. В действительности, как бы не выглядело со стороны, это большая честь, Амаль. Наш род всегда состоял из величайших исследователей аль-Харифа. Из путешественников, картографов, алхимиков. Из ученых, имена которых известны далеко за пределами Пустыни. И теперь на нас, кроме того, обязательство определить, что происходит с Башней, каково ее состояние и чем нам — всем нам — это угрожает. Об этой части плана знаем только мы с тобой. Но она же будет и прикрытием. Я давно просил у доминуса Фа́кса разрешения на то, чтобы провести новые исследования Башни Факела. Он отказывает, но сейчас то время, когда нам следует быть более убедительными. И я надеюсь на твое красноречие. Нужно склонить доминуса к сотрудничеству и разобраться с тем, что происходит в Семиградье, а, если что-то случиться с Башней, быть готовыми выступить за перевал Тавил, потому что жить здесь будет просто невозможно. Твое назначение — не ссылка и не изгнание. Как бы это не выглядело со стороны.

Азим аз Фарех выдохнул, собираясь с мыслями и наблюдая за реакцией сына. Амаль молчал, переваривая сказанное.

— Мне удалось убедить Совет в том, что он сам виноват в утрате Сферы, — продолжил, наконец, отец. — Слишком мало воинов и слишком много исследователей. Возможно, нам вообще стоило избегать мыс Асвад. За оставшиеся пару дней еще будут приняты какие-то решения. Обо всем, что должно быть известно, ты обязательно узнаешь в свое время. Ваша экспедиция будет дипломатической, но… ситуация такова, что все может измениться. Выбери лучших.

— Сколько?

— Совет считает, что вас должно быть не больше тридцати. Четверых из них выберет посол. Двадцать четыре — твои люди.

— А остальные? Что будут делать они?

— Во-первых, посольство из ста с лишним человек очень удивит доминусов. Во-вторых, часть Совета боится, что очень скоро аль-Харифу, да и всей Альмаутской Пустыне понадобятся каждые свободные руки. Есть и еще одно важное обстоятельство, о котором тебе необходимо знать: Совет обеспечит посольство хади́том. Многие настаивают на этом, не только я.

— Но разве артефакты аль-Харифа могут покидать Пустыню?

— Нет, но сложные времена требуют сложных решений. Сейчас это необходимо.

— Не слишком ли велик риск?

— Риск есть в любом действии и в любом бездействии. Сейчас хадиты могут стать нашим единственным преимуществом в стремительно изменяющейся ситуации.

— Тридцать альмаутов… не мало ли для охраны артефакта? Даже если бы все они были воинами.

— Сомнения всегда будут сопутствовать любому решению. Так или иначе, но оно принято и тебе придется подчиниться воле Совета. Именно на тебя, а не на посла сейчас возложены основные надежды. Во всяком случае мои и большей части Совета.

— Я понял, отец.

Азим наполнил бокалы араком. Они выпили. Сами собой мысли Амаля перенеслись к вопросам подготовки экспедиции. Малой экспедиции, но все же. Кое-какие приказы он уже отдал, но поскольку ситуация изменилась, в план нужно было вносить коррективы. Помимо воли авал начал размышлять о закупках продовольствия, отборе участников, маршруте. Все это требовало большого количества мелких решений. На какое-то время он полностью ушел в себя, а, когда очнулся, отец пристально смотрел ему в глаза. Амаль неуверенно кашлянул, понимая, что, вероятно, выглядел странно.

— В такие минуты, — сказал отец, крутя в руках кубок, — ты очень похож на свою мать. Бывало, она так же погружалась в мысли и забывала о всем, что происходит вокруг. Потом подскакивала, словно ужаленная скорпионом, и бежала за бумагой записывать слова стихотворения, которые пришли к ней в эти минуты. И было все равно, что происходит вокруг, думаю, даже пожар не остановил бы ее. Я любил наблюдать за ней: как меняется лицо, как неопределенно гуляет взгляд, направленный куда-то в глубины мироздания. Но интереснее всего было потом читать слова, написанные неровной скорописью, неразборчивые, но наделенные глубоким смыслом. Иногда мне казалось, что я знаю, о чем она напишет, но никогда не был прав.

— Отец, со мной все проще, — усмехнулся Амаль. — Я всего лишь думаю о сборах.

— Да, и я это знаю. Почти всегда могу прочитать по твоему лицу, о чем ты думаешь. Но никогда не мог по ее.

— Ты мужчина, как и я. Думаю, в этом нет ничего странного. Не просто ведь так мужчины и женщины не живут вместе. Мы слишком разные и можем сходиться только на краткие мгновения.

— И при этом всю жизнь бежать друг за другом… — слова отца прозвучали горько.

— И при этом всю жизнь бежать друг за другом, — повторил за ним Амаль, думая о Инас, и о том, что им вскоре снова придется расстаться. На какой срок в этот раз?

Инас ждала, как и условились, в конце улицы, выходящей к берегу озера эль-Бадру. Она сидела на борту фонтана, в котором плавали голубые и розовые кувшинки, а ближе к центру росли папирус и аир. В неровном свете мисбахов мелькали разноцветные рыбы, а из бурдюка в руках статуи сочилась холодная влага подземного источника. Обрадованный взгляд скользнул по Амалю, и девушка подалась навстречу. Прижалась, обхватив руками и положив голову на плечо.

— Долго ждешь? — спросил авал, слегка отстранившись.

— Не так долго. Я привыкла ждать тебя.

— Прости.

Голову заполнили невеселые мысли. Делиться ли ими прямо сейчас или дать Инас насладиться беспечными минутами долгожданной встречи?

— Тебе не за чем извиняться. Чем ты опечален?

Она видела его насквозь.

— Инас, я должен буду уехать.

— Когда?

— Через два дня.

Она вздохнула и опустила глаза.

— Я не могу отказаться, я должен…

— Замолчи, — остановила она, прижав палец к губам. — Целых три ночи. Это больше, чем ни одной.

— Микдам не плох, — Гасик сосредоточено смотрел на список охранников. — Недалек, простоват, но неплох. Я бы не доверил ему командовать даже самим собой, но исполнитель он хороший. Да и воин искусный.

Они собрались в кабинете Амаля, расположенном на третьем этаже Мужского Дома Фарехов. На столе были разложены карты и бумаги со списками вещей, продуктов и людей. Широко открытые окна дышали жарой. Непростые вопросы требовали быстрых решений. Собрать экспедицию за два дня — дело нетривиальное.

К обсуждению сборов Амаль привлек Гасика, Башира и старого Расула — все они в любом случае должны были отправиться с караваном. Гасик лучше других знал, на что способны подчиненные ему люди, и Амаль, как и прежде, рассчитывал, что раисом будет именно он. Башир много лет являлся правой рукой авала. Держался рядом тогда, когда нужен, и исчезал, как только этого не требовалось. Повидал множество битв и славился своей неуемной силой. Расул был незаменим на должности интенданта: всегда в курсе сколько продуктов осталось, как их правильно расходовать, чтобы дотянуть до следующего рынка, где купить дешевле или выторговать скидку. Без них авал чувствовал себя как без рук. Это были верные соратники, товарищи по оружию, друзья.

— Амаль, — постучал по столу Гасик. — Ты точно уверен, что десять воинов достаточно?

— К сожалению, мы не можем позволить себе больше. Нас здесь четверо, каждый чего-то да стоит в бою. Это уже четырнадцать. Нам нужен врач-табиб. Итого пятнадцать. Остается десять мест, и мы займем их исследователями. Десять воинов, десять исследователей, иначе этот поход не имеет смысла.

— Но мы ведь едем защищать Посла, — настаивал Гасик.

— Раис, — вмешался Расул, — если бы Послу нужна была только защита, род Муахэдов обеспечил бы ее.

— Я вам этого не говорил, — подмигнул Амаль. — Но можете строить любые из возможных предположений. Ваше право. Факт в том, что состав каравана не изменится. Десять воинов, десять исследователей, табиб и мы с вами. Думаешь мне это нравится, Гасик? Вовсе нет.

— Но цтеки…

— Напомню тебе, что если бы не Перчатка, то нас бы не уберег и большой караван.

— Не все из них были воины.

— Не все, но что это меняет? Соберем в поход целую армию?

Гасик недовольно зарычал и отвернулся, соглашаясь с аргументом.

— Ладно, оставим это, — продолжил Амаль деловым тоном. — С охраной мы худо-бедно разобрались. С твоими кандидатурами лично я согласен, если у остальных нет возражений, перейдем к исследовательской группе.

Башир пожал плечами, Гасик кивнул, Расул разгладил бороду.

— Мне будет нужен хронист, специалист по древним языкам, алхимик, — начал перечислять Амаль, но в комнату постучали.

На пороге появился мальчишка-посыльный с растрепанной шевелюрой.

— Авал, т-тут… — мальчик слегка заикался и никак не мог подобрать слова. — Там человек… в черном, из рода Джасусов… он хочет п-поговорить.

— Представился?

— Н-нет.

— Молод?

Посыльный отрицательно затряс головой.

— Хорошо, скажи, что я сейчас буду. Продолжайте пока без меня. Обсудите закупки и маршрут.

— Я с тобой, — поднялся Башир.

— Нет, — отрезал Амаль и вышел.

Как Амаль и предполагал, в комнате для гостей ждал глава рода Джасусов собственной персоной. Старый Карим сидел на ковре, подложив подушки под руки, черные одежды складками лежали между ног. Борода, аккуратно уложенная поверх них, топорщилась отдельными прядками. Выражение лица было приветливым, но морщинки в углах губ и под глазами выдавали усталость.

— Присаживайся, юный Амаль, — сказал он, словно это авал сейчас находился в гостях.

— Я ожидал, что вы посетите меня раньше, — не стал церемонится Амаль.

Карим усмехнулся.

— Значит ты наблюдателен и мудр. Именно поэтому я здесь.

Амаль удивился. Что значили эти слова? Что было нужно этому старцу в черном? Что хочет от него род шпионов и убийц, опасных, словно ночь в Пустыне?

— Отец знает, что вы здесь?

— Да, я объяснил ему суть ситуации, и он согласился с тем, что мои доводы разумны.

— Хорошо. И каковы они?

— В Факсе у нас есть доверенное лицо. Мне нужно, чтобы ты встретился с ним, выслушал и передал доклад через хадит.

— Хадит будет у меня?

— Нет, у посла.

— Тогда почему не поговорить с ним?

— Род Муахэдов имеет свои интересы, которые не совпадают с интересами большей части Совета. Их мысли затуманены идеями мира и незыблемости договоров. Мы боимся, что посол исказит сообщение и тогда Совет не сможет принять верное решение. Если послание получишь ты, то сможешь проследить за тем, чтобы оно было передано верно.

Услышанное показалось Амалю странным, он встал и подошел к окну. В конце концов, если все это убедило отца, то почему должен сомневаться он?

— Как я найду того, с кем мне нужно связаться?

— Тебе придется взять с собой нашего человека.

А вот это Амалю совсем не понравилось. Держать рядом шпиона, который мог на деле оказаться убийцей, — то еще удовольствие.

— Это вопрос обсуждаем?

— Нет, этот нет, — Карим усмехнулся. — Я знал, что ты будешь против, поэтому у меня есть и хорошая новость. Совет даст тебе тот артефакт, который ты с собой привез. Перчатку.

— Я удивлен, — поднял брови Амаль. — Впрочем, это действительно хорошая новость.

— Есть и еще один важный момент. Мертвые указывают на тебя. Все как один.

Опять эти покойники! Амаль в сердцах стукнул рукой по подоконнику. Почему они все время вмешиваются в его жизнь?

— Я слышал, что ты их недолюбливаешь, но не думал, что настолько, — прокомментировал Карим. — Кое-чему тебе стоит научиться. Показывая эмоции, ты даешь преимущество врагам.

Авал был вынужден согласиться. По существу, старик прав, эмоции часто брали над Амалем верх.

— Это все?

— Да, можешь идти, а я дождусь твоего отца.

И опять этот старец вел себя так, будто в гостях был Амаль, а не он.

— Ну рассказывай, друг мой, — Амаль покрутил в руке чашу с араком.

За окном еще не было темно, но Азрах и Асфара опустились уже достаточно низко, чтобы окрасить Завесу на горизонте во все оттенки синего и золотого. Воздух становился прохладней, а редкие посетители небольшого питейного заведения на самой окраине аль-Харифа могли наконец выдохнуть и расслабиться, разлегшись на коврах и обложившись подушками.

— Ох, Амаль, — отвечал Мади аз Саиф. — С тех пор как ты приехал, новости начали сыпаться одна за другой.

— Да, я в курсе, что они отправляют тебя за Сферой.

— Представь себе. Мой караван должен выследить цтеков и вернуть то, что они у тебя украли, — Мади наклонил голову, понимая, что сказанное может быть не очень приятно другу.

— Я рад, что они выбрали тебя. Словно минувшие годы вернулись, и ты опять выручаешь меня из беды.

Амаль пригубил арак, вспоминая как в детстве они, вопреки желаниям взрослых, проводили вместе дни напролет: воровали финики, подначивали зазевавшихся торговцев, устраивали бесконечные розыгрыши, многие из которых не были так уж безобидны.

— Восхищаюсь тобой, Амаль. Честно сказать, я несколько боялся этой встречи.

— Друг мой, не ты виноват в том, какое решение принял Совет.

— Но они унизили тебя.

— Не ты ли говорил мне смотреть в первую очередь на дела? — усмехнулся Амаль.

— Вовсе не переживаешь?

— В каждом поражении есть новые возможности. Совет прав в том, что поручил возвращение Сферы роду Саифов. Это важно, и вы справитесь с этим лучше, чем горстка моих ученых. Ну а я… Я смогу посетить Факс и на некоторое время занять себя исследованиями. Не так уж и плохо, если подумать.

— Блаженны ученые, занятые своим делом, — поднял чашу с араком Мади.

— Воистину так, — усмехнулся Амаль, поднимая свою в ответ.

— Как все это восприняла сестра?

— Инас привыкла, что меня нет в аль-Харифе. Другое дело, я обещал ей, что экспедиция к мысу Асвад будет последней, обещал сделать ее альниссой.

— Амаль! И ты молчал?! Поздравляю вас с этим решением, долго же вы к нему шли.

— Ну… видимо, само проведение против, — Амаль развел руками.

— Не говори так, ты ведь вернешься.

— Вернусь, и надеюсь, что она меня дождется.

— Раз уж ждала столько лет, не сомневайся, так и будет, — отрезал Мади.

Они долго еще сидели за разговором. Речи сменяли одна другую, редкие посетители начали расходиться, а друзья все болтали, словно в давние времена, когда оба никем еще не руководили, и все их заслуги перед аль-Харифом состояли в том, что они родились в этом месте. Тогда будущие авалы были слишком молоды, но и сейчас не имело значения то, какого цвета пояса их одежд и сколько хайманов в их караванах.

Вечер следующего дня Амаль полностью посвятил Инас. Зарево заката над эль-Бадру, мысли и чувства, высказанные в стихах и через прикосновения, мелодичный голос любимой женщины. Их время опять было на исходе, но впереди ждала дорога, жизнь, к которой он привык. Верхом на хаймане Амаль чувствовал себя свободным. Бесконечные путешествия всегда приводили к цели, позволяли соприкоснуться с осколками древних цивилизаций, узнать что-то новое. Если он надолго задерживался на одном месте, начинал ощущать себя, как в клетке. И все же. В этот раз ночей было слишком мало.

— Скоро вернешься? — спросила Инас, когда окончательно стемнело.

— Не знаю, — ответил он.

— Как всегда?

— Как всегда.

Амаль обнял ее, она прижалась к нему всем телом. Кажется, оба растаяли в темноте, соединились с природой, превратились в ничто, чтобы стать всем, почувствовать кожей каждую мельчайшую частицу Вселенной, дотянуться душой до скрытых Завесой звезд. На краткое по меркам человеческой жизни мгновение они слились воедино, чтобы вновь разбежаться на многие дни.

— Буду ждать, — шепнула она.

— Буду ждать, — ответил он ей.

Темноту вокруг наполнил тихий стон. Мир уменьшился, словно схлопнулся, дыхание прервалось, чтобы со следующим вдохом переродить их для нового расставания. Расставания, о продолжительности которого они могли только гадать.

Привычные к долгим переходам хайманы след в след двигались в сторону Семиградья. Раскачивая наездников в седлах, перекатывались мышцы, порой из-под копыт летела мелкая галька. День за днем Альмаутская Пустыня становилась более каменистой, а бескрайние дюны все чаще сменялись невысокими скалами, отбрасывавшими длинные размытые тени. Словно уставшие путники, они расселись прямо на песке, подпирая неподвижные головы известняковыми ладонями и задумчиво глядя вдаль в ожидании конца времен. Их массивные плечи обгорали под лучами Азраха и Асфары, облезая плешивыми кустами тамарикса и селитрянки. Когда малый караван проходил мимо, животные с вожделением озирались и задумчиво причмокивали, показывая длинные языки.

— Сегодня не успеем, — разглядывая карту, сказал Расул. — До аль-Джами́ еще Оборота три.

— Давненько я там не был, — заглянул в карту Амаль, перевесившись в седле. — Где мы сейчас?

— Где-то здесь. Если не забрали левее, и если я правильно прикинул скорость. Сложно ориентироваться среди этих камней, все на одно лицо. А вот, кажется, и наш посол пожаловал.

Их и правда нагонял всадник. Широкий белый пояс авала рода Муахэдов и огромный тюрбан однозначно говорили о том, что это Бадр.

— Амаль, — поприветствовал он, поравнявшись. — Будем ли мы сегодня в аль-Джами?

— Расул считает, что нет. Как раз только что это обсуждали.

— Сегодня свяжусь с аль-Харифом, нужно сообщить, где мы.

— Осталось около трех Оборотов. Сегодня никак не успеть. Завтра к вечеру — возможно.

— Что ж, благодарю. Пусть так.

Некоторое время ехали молча. Амаль безучастно смотрел вперед, думая о последних ночах в аль-Харифе. Инас сделала их незабываемыми. Пересохшие губы помнили прикосновения. Тело ожидало новой встречи. Когда она состоится? Какой она будет? На зубах скрипел песок, жара сушила кожу, но стоило закрыть глаза, и он оказывался в ее объятьях.

Воспоминания. Как хорошо, что они существуют. И как хорошо, что в них есть место женщине. Инас. Имя звучало внутри, словно бесконечная мелодия, наполненная радостью и печалью, единением и одиночеством, встречей и расставанием. В этот раз было особенно тяжело. Он не смог сдержать обещание, махр так и остался при нем. Бурный поток жизни нес вперед, к новым местам и тайнам. Он жаждал путешествий, и его желания совпадали с теми обязанностями, которые возложил на него Совет. И в то же время он тосковал, хотя прошло совсем немного времени с момента, как караван выехал из аль-Харифа.

— Я все задаюсь вопросом, — нарушил молчание Бадр. — Что за странное решение принял Совет, отправив нас таким составом? И кто из нас в действительности руководит этой экспедицией? Хадит у меня, но у вас большая часть наших людей, вы прокладываете маршрут и, по-видимому, имеете какие-то свои планы на Факс.

— Я бы не сказал, что это мои планы, — выныривать из воспоминаний было тяжело, словно что-то держало его там, на берегу эль-Бадру. — Это планы Совета, и вы их знаете. Я должен провести исследования Башни Факела, и, возможно, узнать о ней что-то новое. Альмаутам не так часто представляется такая возможность.

Бадр на некоторое время задумался. По нему было сложно угадать возраст. Худое лицо, морщины под глазами, аккуратная бородка. Походная одежда выглядела изысканно и утонченно, словно через четверть Оборота посла ожидали на официальном приеме. Караванщики Амаля за глаза посмеивались над этим, но авалу казалось, что, в действительности, каждый из них боится посла.

— Мы довольно долго в пути, и я начинаю думать, что вы что-то не договариваете, — наконец сказал Бадр.

— Послушайте, мне самому не все до конца ясно. Наверняка у Совета были причины. Нет смысла посылать два каравана в одном направлении. Каждый из нас на месте будет делать свое дело. Ну и потом, вы можете задать этот вопрос напрямую.

— Думаете, я не задавал? Множество раз. Ответы на первый взгляд кажутся логичными, но с ними что-то не так. Почему было не приписать к дипломатическому каравану группу исследователей? Зачем они устроили нам это двоевластие, не определив прямо, кто является старшим? Думаю, ваше наказание в действительности таковым не является. Возможно, сейчас наш с вами поход самое важное, что делает аль-Хариф для своей безопасности.

Посол Бадр внимательно посмотрел на Амаля. Всякий раз, когда они разговаривали, авалу казалось, что его испытывают, проверяют. Бадр заходил то с одной стороны, то с другой, и Амаль каждый раз чувствовал себя напряженно. Словно ему пятнадцать, и он впервые вступил в Дом Старейшин. Времени, проведенного вместе, было достаточно, чтобы Амаль успел составить собственное мнение о после. Он мог быть мил или суров, но чем становился милее, тем менее откровенными казались его глаза.

— Вы знаете, — сменил внезапно тему посол, — ночью ко мне приходили предки. Впервые с тех пор, как мы покинули аль-Хариф.

При упоминании мертвых Амаль начал злится.

— Я задал им волнующие меня вопросы, — продолжал Бадр. — И получил удивительные ответы.

— Неужели мертвецы бывают прямолинейны и откровенны? — съязвил Амал.

Посол усмехнулся, но продолжил, словно ничего не произошло:

— Предки указывают на вас, говорят, что сейчас вы тот, кто способен многое изменить. Я пытался выяснить, что конкретно, но мне только указали в сторону аль-Джами и Факса. Что-то ждет нас там и было бы неплохо знать, что именно, дабы принимать верные решения. Амаль аз Фарех, я не враг вам. Мы оба заинтересованы в благоденствии аль-Харифа. Если вы что-то знаете, я тоже должен знать это.

Хотел бы Амаль и сам понимать, что происходит и почему мертвые сговорились в своем стремлении отправить его в Семиградье. О них говорил отец, шептались Гасик и Башир. Даже мудрый Расул поглядывал искоса и норовил задавать неудобные вопросы.

— Я на самом деле не знаю, что вам сказать, — проговорил Амаль. — Прошу вас, давайте обойдемся без обсуждения мертвецов, их желаний и советов.

— Но почему? Предки всегда охраняли альмаутов. С давних времен они являются нам и защищают от тягот Пустыни.

— От тягот Пустыни нас защищают артефакты Древних, а вовсе не туманные пророчества лукавых призраков. Но это лишь мое мнение, и я не буду с вами спорить.

— Что ж, как пожелаете.

Амаль не хотел явным образом испортить отношения с послом. Это было бы нерационально и вредно для экспедиции. Но и становиться другом не собирался. Товарищество и взаимовыгодное сотрудничество — хорошая основа для продолжительного союза.

— Давно ли вы бывали в Семиградье, посол? — спросил Амаль, чтобы сгладить неловкость.

— Лет пять как не был. И не сильно стремлюсь. Доминусы невыносимы. Иногда слишком однобоки и узколобы, иногда слишком хитры. С ними сложно иметь дело. С другой стороны, наш союз насчитывает столетия истории. Виджайцы заняты постоянными конфликтами с Кайаном, но руки цтеков развязаны и от большой войны нас удерживает только дружба с Семиградьем. Либеры сильны и занимают выгодное положение, но и они заинтересованы в союзниках, иначе остальные государства просто сметут их. Союз Семиградья, Альмаутской Пустыни и Кайана держится только на этом. Будь мир устроен иначе, он погрузился бы в хаос. Вы согласны со мной?

— Я понимаю к чему вы клоните, посол. Но мне действительно нечего добавить к тому, что я уже сказал.

— Как знаете, дорогой Амаль, как знаете.

Проехали еще немного. Наконец посол раскланялся и придержал хаймана, чтобы дождаться своих людей. Молчавший все это время Расул прищурился.

— Может быть, авал, ты можешь обмануть его, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Но тебе точно не обмануть меня.

Амаль неопределенно махнул рукой, показывая, что не собирается продолжать разговор, и погрузился в свои мысли.

Малый караван остановился лагерем между тремя массивными скалами. Со стороны, в свете костров и мисбахов, скалы напоминали путешественников, сгрудившихся вокруг пламени в непогоду и прикрывающих его своими широкими спинами. Караванщики привычно ставили шатры, готовили ужин и занимались всеми теми делами, которые во множестве возникают в каждом походе.

После ужина Амаль уединился в сакфе, надеясь скоротать время за чтением книги. Сердце все сильнее щемило от мыслей об Инас, и он решил отвлечься увлекательной историей о путешествии Гияса аз Фареха за море Серпа и Арфы. Поэма была составлена более четырех сотен лет назад и с тех пор переписывалась не только в аль-Харифе, но и во многих других оазисах Альмаутской Пустыни.

Амаль раскрыл книгу и погрузился в удивительно легкий, но насыщенный язык путешественника. Слово цеплялось за слово, мысль текла по странице, рождая образы и чувства. Гияс рассказывал о корабельной качке, о штормах, о соленой воде от горизонта до горизонта, о Великом Острове Сти́мия, жители которого владели технологиями, хоть и уступавшими Древним, но все же причудливыми и удивительными. Со страниц поднимались призраки самодвижущихся повозок, массивных железных кораблей, многолюдных причалов, труб, взмывавших в небо, подобно Башням. Многие путешественники бывали за морем, но только Гияс рассказал об этом так, что пробуждал воображение каждого, от мала до велика. Грудные дети замолкали в кроватях, влюбленные забывали о чувствах, а старцы подолгу сидели в молчании, когда прекращало звучать последнее слово. Амалю не посчастливилось побывать в Стимии, но много ли он потерял, имея в руках такую книгу?

— Авал, — раздался чей-то хриплый голос.

Амаль оторвался от чтения и сфокусировал взгляд на вошедшем. Это был Махи́р, шпион, приставленный к малому каравану Каримом аз Джасусом. Не выделяющийся, среднего роста, со слегка неровными зубами, он очень быстро влился в их коллектив, в спорах соглашаясь с большинством, либо удерживая безопасный нейтралитет. Махир был исполнителен, но не услужлив, говорил мало, шутил скромно, смеялся не громче других. Очень скоро Амаль поймал себя на мысли, будто знает его с десяток лет, и было похоже, что это действие Махир имеет не только на авала. Первые дни Гасик и Башир вели себя с ним настороженно, но уже на третью ночь Амаль видел, как они дружно выпивали у костра и болтали о том о сем.

— Что-то случилось?

— Не тревожьтесь, все хорошо, — улыбнулся Махир. — Могу я пройти?

— Да, конечно.

Амалю не хотелось встречать гостей, но Махир не пришел бы просто так. За все это время они перекинулись буквально парой фраз. Авал наблюдал за ним, но не старался познакомиться. Держать шпиона близко к себе казалось не очень хорошей идеей.

Махир прошел в центр сакфа и уселся за стол.

— Меня учили наблюдать за людьми и обращать внимание на мелочи. Прошу прощение за вторжение, но, может быть, этот арак сумеет поднять вам настроение. Прекрасный напиток, который я взял с собой на черный день.

На столе появилась изящная бутылка с тонким горлышком.

— Что ж, — Амаль встал, раздумывая, что ответить. — Я хотел почитать, но… Духи Пустыни, наливай!

Махир усмехнулся.

— Бывают дни, — открывая бутылку, проговорил он, — когда сохранять трезвость — не самое лучшее решение. Настроение — переменчивая штука. Как перелетная птица, она то здесь, то там. Иной раз ее можно и прикормить. Главное не увлекаться.

Густой белый напиток потек по бокалам.

— Ваше здоровье! — подмигнул Махир.

Они выпили.

— Итак, зачем ты пришел? — спросил Амаль, когда жжение во рту прошло, а грудь наполнилась приятным теплом.

— Поднять вам настроение. Ни больше, ни меньше.

— И чем можно объяснить такую заботу? — Амаль скептически посмотрел на Махира. Тот, кажется, вовсе не ощутил никакой неловкости.

— Я такой же альмаут, как и все. Мне бывает грустно и весело. Мне не чуждо сострадание. Если я вижу, что кому-то, кто мне симпатичен, плохо, мне хочется помочь. Рискну предположить, все дело в женщине. И я даже знаю, о ком речь.

— В самом деле?

— Навел кое-какие справки еще в аль-Харифе. Так я прав или нет?

— Возможно, — неопределенно ответил Амаль, разглядывая последнюю каплю арака на дне бокала.

— Еще по одной?

Амаль махнул рукой. Захотелось напиться, утолить напитком неопределенность мыслей.

Выпили. Махир выглядел захмелевшим, а Амаль все гадал, что от него хочет шпион. Авал привык настороженно относиться к членам других родов. Не давать им знать слишком много. Ни о себе, ни о своих близких. Кое с кем он водил дружбу, но всегда очень долго присматривался. О Махире не знал почти ничего.

— Расскажи о себе, — предложил Амаль. Это не выглядело вежливо, а кроме того, не соответствовало намерению сохранять дистанцию. Но арак уже делал свое дело.

— Хм. Могу и рассказать. Не все, конечно, — Махир усмехнулся. — Лет десять провел в Семиградье. Бывал и в Факсе, и в Фа́ле, и Га́сте. Это огромные города, не то, что в Пустыне. По сравнению с аль-Харифом они кажутся настоящими муравейниками.

— Мне приходилось бывать в городах либеров.

— Значит, вы хорошо понимаете, о чем я толкую. У меня остались кое-какие связи. Знаю местных торговцев, кое-каких префектов. Пил и с теми, и с этими, и много с кем еще. Оглянулся — и полжизни прошло вдали от Пустыни.

На некоторое время Махир задумался, словно вспоминая о чем-то.

— В Гасте у меня ребенок от одной пышногрудой портнихи, — продолжил он наконец. — Ее муж до сих пор думает, что это его сын и все удивляется цвету кожи. Любовь зла и часто делает нас если не слепыми, то уж полузрячими точно.

— А ты? Любил?

— О, множество раз. Там и здесь, тут и там. Везде были женщины.

— И как ты чувствовал себя, когда они оказывались далеко? — в голове у Амаля слегка шумело.

— Когда как. Один раз мне было действительно плохо. Мы встречались всего пару недель, но я почти год помнил ее запах.

— И что ты делал?

— Как что? Искал других женщин, конечно. В сущности, что еще нужно мужчине, как не побывать в чьих-то объятиях перед сном?

— Но целый год…

— Я и не говорю, что это помогало. Только на время. Через пару дней я опять ощущал в груди огромную дыру, которую не мог залить ни вином, ни араком. И снова искал красотку, а за ней другую и третью.

— И чем все закончилось?

— В один из дней просто проснулся и понял, что больше не нуждаюсь в тех воспоминаниях и они больше не приносят мне боль. Так что все пройдет, авал. Все пройдет.

Пытаясь скрыть истинные чувства, Амаль выдал неубедительную улыбку. Но не хотел, чтобы все проходило. Боялся привязать себя к аль-Харифу, стать плохим отцом, тосковать по экспедициям. И в то же время желал, чтобы Инас была рядом и готов был на время поменять свою жизнь. Много лет он не мог долго сидеть на месте, не понимал тех, кто годами не покидал города. Исследования манили его, давали смысл жизни. Но он убедил себя, что остановиться необходимо. Что его чувства к Инас достойны развития. Раньше возвращение домой сулило праздник, но было лишь передышкой перед следующим походом. Возможностью отдохнуть и привести себя в порядок. Уезжая надолго, Амаль начинал скучать, но это чувство не приносило дискомфорта. Он всегда знал, что вернется и встретит Инас снова. Кажется, сейчас что-то изменилось. И даже благородный арак не мог заглушить его тоску.

— Скоро мы будем в аль-Джами и вот вам мой совет, — Махир хитро прищурил глаза. — Найдите себе женщину. Развейтесь. Тоска — плохой советчик в делах.

Амаль не хотел другую женщину. Сможет ли он это объяснить и стоит ли объяснять? Альмауты не заключали длительных браков, женщины и мужчины жили раздельно, встречаясь лишь на краткие мгновения. Мужчинам запрещался вход в Женские Дома, женщинам — в Мужские. Мужчины постоянно перемещались по Пустыне, женщины оставались в оазисах. Все менялось, если мужчина дарил женщине махр. Они нарекали друг друга раджулом и альниссой и съезжали в Дом Семьи. Женщина переставала пить куф и вскоре у них появлялся ребенок. Союз этот, однако, продолжался недолго, ровно три Перерождения. Затем все возвращалось на круги своя.

Другие народы жили иначе. Амаль знал, что такое семья, он повидал достаточно, чтобы понимать, как живут либеры и гуддары, виджайцы и кайанцы. Но обычаи альмаутов отличались. Они воспевали свободу, жажду странствий и путешествий. Большие и малые караваны бороздили пески, искали дороги среди виджайских джунглей, доходили до Лончана и Варгста́да. Путешествие стало смыслом их жизни, постоянно бегущей вперед мечтой, неуловимой, словно ветер. Есть ли место любви в такой жизни? Амалю казалось, что есть, ведь много лет его единственной женщиной была Инас.

Выпили еще по одной. Бутылка опустела. Разговоры с улицы становились все тише, лагерь готовился ко сну. Голова кружилась. Беседа сама собой закончилась. Махир встал, откланялся и вышел. Тусклый свет мисбаха с трудом разгонял темноту. В палатке появился Башир.

— Видел его? — спросил Амаль.

— Да, я не стал вам мешать.

— Мы выпили, — Амаль кивнул на пустую бутылку. — И, кажется, это действительно то, что мне было нужно. Давай спать.

Башир покивал, почесал подбородок, но лишь махнул рукой, словно отгоняя какую-то мысль.

К аль-Джами подъехали следующим вечером. В лучах Азраха и Асфары играли бликами разноцветные купола дозорных башен. Из-под копыт хайманов поднималась мелкая взвесь бурого песка. За городом, на самом горизонте, виднелись снежные шапки далеких Красных гор. Где-то там, за перевалом Тавил, начинались зеленеющие земли Семиградья.

— Завтра останемся здесь, — сказал Амаль, вглядываясь вдаль. — Нужно пополнить припасы и дать хайманам отдохнуть перед подъемом на перевал.

— Разумно, — согласился посол Бадр. — Городское Согласие аль-Джами традиционно не участвует в переговорах, но здесь есть вероятность пересечься с послами других оазисов. Во всяком случае до аль-Масда́ра и аль-Васа́да такой же путь как до аль-Харифа. Я постараюсь навести справки. Вы не возражаете, если наш караван объединится с другими?

— В Семиградье будет тем безопаснее, чем больше воинов окажется у нас за спиной, поэтому нет.

— Не думаю, что от серьезных проблем смогут уберечь копья и сабли.

Амаль согласился. Однако в мире что-то явно менялось. Какие-то очень важные события происходили прямо сейчас. Ночью объявилось несколько предков. Он отгонял их, но те не слушали, тянули костлявые руки и шептали: «Факс-с-с… Факс-с-с…». Пустые глазницы смотрели с упреком, бестелесные одежды трепетали, повинуясь потусторонним ветрам. Проснулся он с тяжелым сердцем и предчувствием беды. Весь день отгонял эти мысли, но сейчас, в одном шаге от аль-Джами и в двух шагах от Факса, смятение становилось все сильнее.

Не ждет ли их впереди беда? Что хотят мертвецы? У Амаля не было ответов ни на один из вопросов, которые он себе задавал.

Темная, густая ночь спускалась на аль-Джами. Улицы освещали многочисленные мисбахи, базарная площадь шумела сотнями голосов: фыркали хайманы, взбивая копытами красную пыль, громко торговались с покупателями продавцы пряностей и медной посуды, спорили между собой чужестранцы-либеры. Где-то в глубине этого хаоса звучал приглушённый стук барабана.

Музыкант сидел на краю узорчатого ковра. Ладони быстро мелькали в воздухе, заставляя глиняную дарбуку выдавать четкий ритм. Народ улюлюкал и приплясывал, монеты сыпались прямо в песок. Амаль стоял рядом, погрузившись в собственные мысли.

Крепкая, туго натянутая кожа басовито ухнула под ладонью музыканта в последний раз, и он поставил барабан на землю. Народ недовольно зашумел, кто-то стал грозить кулаком. Артист обернулся и достал из тряпицы инструмент с искусно вырезанным отверстием в верхней деке. Ударил по струнам, толпа, как по волшебству, замолчала. С минуту стояла тишина, нарушаемая лишь звуками уда, а затем где-то рядом раздалось тихое позвякивание металла.

Она прошла мимо Амаля, и среди запахов дубленых кож и жареных лепешек он уловил терпкий аромат мускуса, табака и свежего пота. Босые ноги ступили на ковер. Теперь он мог не только почувствовать, но и разглядеть ее. Девушка была одета в юбку длиной до щиколотки и короткий лиф, под которым носила белую муслиновую рубаху. Полупрозрачная ткань плотно прилегала к телу, являя взглядам округлый мягкий живот. Грудь служила ложем для серебряных ожерелий и бус, не скрывавших, однако, полных упругих форм. Курчавые пряди волос обрамляли смуглое лицо, влажные губы, казалось, приглашали к поцелую.

Она окинула толпу горделивым взглядом, на мгновение остановив его на авале. Его охватило предвкушение, всё тело напряглось в ожидании. Что будет дальше?

Девушка хлопнула в ладони, и музыкант тотчас изменил мелодию. Струны запели медленно и тягуче. Танцовщица притопнула ногой. На поясе колыхнулись длинные широкие ленты. Начался танец.

Амаль смотрел, как завороженный. Казалось, бедра девушки жили своей жизнью — так чувственно и плавно они ловили каждый фрагмент мелодии. Музыкант заиграл быстрее, и танцовщица начала обходить зрителей по кругу. Она подошла так близко, что Амаль вновь уловил пряный, пьянящий запах. Длинные, раскрашенные хной пальцы легонько задели его одежду, и даже сквозь ткань он ощутил исходившее от них волнующее тепло.

Мелодия все ускорялась, а с ней и танцовщица. Руки извивалась двумя гибкими змеями, грудь колыхалась, заставляя ожерелья ритмично звенеть, бедра плыли в душных сумерках цвета сурьмы.

Вдруг струны всхлипнули длинным тремоло, и по телу девушки дрожью прошла волна — от шеи до самых ног. Одна, вторая, третья…

Мгновение, новый хлопок ладоней — и всё закончилось. Вокруг опустилась напряженная плотная тишина, нарушаемая только отдаленными криками торговцев и прерывистым дыханием незнакомки в серебряных бусах.

Амаль сидел в кабаке, подперев щеку рукой. Душное пространство было забито народом. Толкались локтями альмауты-караванщики, громко смеялись захмелевшие стражники, иногда мелькали лица хмурых либеров. Спать не хотелось. С базарной площади ноги сами унесли сюда. В голове звучали ритмы уда и легкий перезвон ожерелий танцовщицы. Кажется, он просто сбежал. От чего? От тех ощущений, что охватили его во время танца? Может и так, но он не был в этом уверен.

На столе — кубок полный арака. В голове — образ Инас. Махир советовал развлечься. Забыться в объятиях другой женщины. Разве Инас была бы против? Разве альмаутки ждут от мужчин верности? Много лет у него не было никого, кроме нее. И вот сейчас… неужели он будет делить ночь с кем-то еще?

Амаль отмахнулся от собственных мыслей и залпом выпил арак.

Духи Пустыни, он вел себя, как мальчишка. Неровно дышал, если на него смотрела танцовщица. Думал о доме, когда впереди важное дело. Прятался от своих в душном кабаке. Разве это пристало зрелому альмауту?

Он подозвал девушку, разносившую напитки. Та протиснулась через пьяную толпу и подала новый кубок. Подмигнула, подобрала оставленную монету и скрылась среди посетителей. В этот раз Амаль не стал пить залпом, только слегка пригубил горячащую жидкость.

Словно из ниоткуда появился Махир. Как ни в чем не бывало сел напротив.

— Следишь за мной?

— Такая уж работа. Не слежу, присматриваю. Мой человек говорит, в городе неспокойно. Нехорошо ходить одному. И, кстати, вас ищут.

— Кто?

— Танцовщица. Похоже, приглянулись ей.

— Это не имеет значения.

— Уверены?

— Вполне, — Амаль опрокинул в себя остатки арака.

— Жаль, потому что она здесь, — Махир смотрел куда-то за спину авала.

Амаль обернулся. Танцовщица. Все в том же откровенном наряде. Приближалась к их столу, ловко избегая столкновений с посетителями. Мужчины провожали осоловелыми взглядами, кое-кто пытался облапать, но она была быстрее. Приблизившись, села напротив. Махира и след простыл.

— Привет, — сказала она слегка дрогнувшим голосом.

— Привет, — неуверенно ответил Амаль.

Девушка смотрела на него, ожидая, что он скажет что-нибудь еще.

— Зачем ты здесь? — наконец выдавил авал.

— Разве сам не знаешь?

На щеках показались ямочки. Словно от легкой улыбки, которая лишь тронула лицо, но так и не проступила в полную силу. Амаль смутился.

— Пойдем отсюда. Здесь душно и пьяно, а я устала.

Он хотел сказать «нет», но вместо этого кивнул и поднялся. Она взяла его за руку. Тепло отдалось в теле едва заметной дрожью. Потянула за собой на улицу. Свежий воздух ударил в лицо. Девушка засмеялась, увидев, что он покачнулся.

— Много выпил?

— Две.

— Хорошо, что не много. Пойдем.

В эту минуту Амаль подумал, не следит ли за ним Махир, хотя в этом, по большому счету, не было никакой разницы. Танцовщица тянула за собой вглубь узких улочек. Голоса раздавались все реже. Прохожих становилось меньше. Даже мисбахи, кажется, тускнели на глазах.

— Куда мы идем? — спросил он, когда они свернули в очередной переулок.

— Ко мне, — ответила она коротко, не оборачиваясь, и сильнее сжала руку. Палец слегка погладил тыльную сторону ладони. Сердце Амаля споткнулось. Зачем он за ней идет?

— Мы почти на месте, — сказала она, толкая тяжелую деревянную дверь.

Они оказались в темном коридоре. Девушка прильнула к Амалю. Через одежду он почувствовал жар стройного тела. Руки легли на бедра. Дыхание обожгло щеку. Грудь вздымалась, словно у молодой газели, попавшей в лапы быстроногого гепарда. Запах мускуса и табака сводил с ума, но авал по-прежнему не мог ответить на вопрос: зачем он здесь?

Коснувшись губами его уха, она шепнула:

— Пойдем.

Голос снова дрогнул, как в тот момент, когда она поздоровалась с ним в кабаке. Амаль повиновался. Они прошли по коридору почти на ощупь, она открыла какую-то дверь и завела его внутрь.

— Не надо… — сказал он неуверенно.

Она закрыла его рот ладонью, поцеловала в шею. Губы были горячими и влажными. Дыхание Амаля становилось все чаще.

— Я не… — попробовал остановить он ее в последний раз и провалился в омут ощущений, которые она разбудила своими прикосновениями. Откровенными, как сама жизнь.

Амаль проснулся наутро. Она лежала рядом, закинув на него ногу и не стесняясь собственной наготы. Не спала. Смотрела из-под темных курчавых волос и водила пальцем по смятой простыне.

— Как тебя зовут? — невпопад спросил он.

— Ты мне скажи, — улыбнулась она. — Я серьезно. Дай мне имя.

— Почему не хочешь говорить свое? Это странно.

— В этом мире все странно.

— Пожалуй, — согласился Амаль. — Тогда… пусть будет… Ама́ни.

Она рассмеялась. Ее рука опускалась все ниже и теперь мягко ощупывала мышцы на его животе.

— Ты знаешь, что это имя означает «желание»? — спросила она.

— Знаю.

— Ну а я знаю, что твое желание опять проснулось, и, пока у нас есть время, мы можем повторить.

Она обхватила его ногами, рука становилась все настойчивее, а у него не было никаких сил, чтобы этому сопротивляться.

В городе было душно. Азрах размытым серо-голубым пятном висел над домами из обгоревшей глины. Асфару, спрятавшуюся за братом, не было видно. Пересохший красный песок, обжигающий воздух, редкие кактусы в клумбах около кособоких строений. Амаль машинально передвигал ногами. В голове то и дело мелькали образы обнаженной Амани. Кожа чувствовала ее горячие прикосновения. В ушах эхом звучали ночные стоны. Инас словно бы отошла на второй план, но не исчезла вовсе, а напоминала о себе тягостным чувством, которое Амаль боялся назвать своим именем.

Улочки сменяли друг друга, постройки становились все выше. Кажется, он оказался в знакомом районе. Вот приметный дом на углу, тут он бегал на базар за финиками. Если пойти дальше, очень скоро можно оказаться на университетской площади. В центре площади огромный фонтан, по краям растут старые пальмы. Он часто читал под ними, когда не было занятий. Со страниц говорили мудрецы прошлого. Иногда Амаль спорил, иногда соглашался, но всегда с увлечением следил за ходом их мыслей.

Ноги несли авала вперед. Его охватило внезапное волнение и предчувствие встречи. Встречи с местами, которых он избегал много лет. Нет, не потому что не хотел вернуться. Скорее из нежелания видеть учителей внезапно постаревшими и немощными, а кого-то не встретить вовсе. Чем дольше он избегал этого места, тем сильнее боялся вернуться, хотя путь не раз проходил через аль-Джами.

Так почему он не боится сейчас? Неужели все дело в том, что хочет забыть прошлую ночь, выдавить ее сильными эмоциями, сделать вид, что ничего не было?

Он вышел на площадь. Фонтан, как и прежде, играл яркими бликами и разбрасывал вокруг мириады мельчайших брызг. Сразу за фонтаном собралась взволнованная, перешептывающаяся толпа. Амаль направился к ней, чтобы узнать, что случилось.

— Стойте, — раздался голос Махира за спиной.

— Я даже не удивлен, что ты здесь. Что там случилось?

— Мы это выясняем.

— Мы?

— Одни, другие, не важно. В Дом Чужестранцев пока никого не пускают.

— Почему?

— Давайте отойдем. Мы пытаемся избежать лишних слухов, но боюсь, что это уже невозможно. Муали́мы подняли на уши полгорода.

— Учителя? Говори, что произошло!

— Не здесь.

Махир повел Амаля в обход обширных зданий Университета. Дом Учеников. Дом Знания. Такие же, как много лет назад. Галереи, купола, колонны. Наконец, остановились на заднем дворе Дома Чужестранцев.

— Заходите, увидите все сами, — сказал Махир, открывая дверь. — Посол уже здесь, а я как раз собирался пойти искать вас.

— Не поверю, что ты не знал, где я.

— И правильно, — подмигнул Махир. — Отлегло?

Амаль пожал плечами. Не дождавшись продолжения, Махир скользнул внутрь здания. Авал последовал за ним. Дорогу преградили стражники в полном вооружении, однако при виде шпиона отступили и пропустили дальше. По узкой лестнице Амаль и Махир поднялись на второй этаж. До авала донесся странный, неприятный запах. Махир хмыкнул, увидев, как Амаль принюхивается и повел его по длинному пустому коридору. Где-то впереди раздавались приглушенные голоса. Запах становился все сильнее.

Около двери, которая вела в общую студенческую спальню, собрались люди. Амаль смог заметить нескольких послов, стражников при оружии, представителей городского Согласия. Большинство стояло, тихо переговариваясь или вовсе оцепенев.

Амаль протиснулся внутрь. Что-то чавкнуло под ногой. Кровь. Переступил, медленно поднял взгляд. Напротив входа на кровати лежал окровавленный либер. Горло перерезано, открытые глаза застыли в немом оцепенении, на лице страх, руки сжимают потемневшую простыню. Авал перевел взгляд. Двадцать одна кровать и двадцать один труп. Представители лучших либерских домов, по давней традиции отправленные изучать науки и искусства в аль-Джами. Никаких следов борьбы, кровь и мухи. Много мух.

В уши пробился нестройный надсадный гул. Амаля замутило. Он развернулся и вышел в коридор. Отошел к одному из открытых окон. Глубоко вдохнул. Раз, другой, третий.

Махир опять исчез, зато подошел посол Бадр.

— Хорошо, что вы здесь, Амаль. Я послал одного из ваших людей, но не надеялся, что вы будете так скоро.

— Что здесь случилось? — выдавил Амаль.

— Пока точно не знаем. Дом Чужестранцев круглосуточно охраняется, все стражники живы. Никто никого не видел и не слышал. Стражники утверждают, что проникнуть внутрь невозможно. Если, конечно, у убийц не выросли крылья.

— Все невозможное однажды становится возможным…

— Вы правы, но это не поможет нам разобраться в случившемся. Это скандал. И он вполне может вызвать дипломатический кризис. В Семиградье множество сил, и аристократия — одна из них.

— Совет аль-Харифа в курсе?

— Да, я сообщил им. Нам рекомендуют не задерживаться, чтобы обогнать неизбежные слухи. Я переговорил с остальными послами, теми, которые уже в аль-Джами. Все согласны, что надо выступать как можно быстрее. Послы аль-Масдара и аль-Васада готовы выехать уже сегодня вечером.

— Хорошо, если мы хотим выдвинуться вместе, нужно провести необходимые приготовления. Скоро наступит жара и на базаре будет нечего делать, но насколько я знаю Расула, продукты наверняка уже закуплены. Думаю, что мы успеем собраться. Я еще здесь нужен?

— Нет, ступайте, тут и так толчется много народу, две трети из которого не приносят никакой пользы.

Амаль кивнул и двинулся в сторону выхода. Жизнь научила его, что, если происходит что-то плохое, оно всегда происходит несвоевременно. Поэтому нет никакого смысла жаловаться. Случилось так, что именно сейчас его путь лежит в страну, дети которой были убиты в аль-Джами. Остается только смириться. В то же время, авал не мог поверить, что соотечественники способны на подобное. Но кто тогда? «Всегда ищи того, кому это выгодно», — вспомнил он слова отца. Кому выгодно поссорить альмаутов и либеров? Гуддарам?

Амаль развернулся и пошел обратно. Увидел Бадра, отозвал его в сторону.

— Скажите тем, кто занимается этим делом, чтобы искали среди гуддаров.

— Во всем городе нет ни единого гуддара и не было уже много лет, Амаль. Они заперлись в своих княжествах, кое-кто еще остался в Патере, но и только. Здесь что-то другое. У меня есть предположение, которым я пока не готов делиться. Но если я прав, Семиградье и Альмаутскую Пустыню ждут реки крови.

— Цтеки?

— Не будем накликивать беду, но это не исключено. Надеюсь, доминусы прислушаются к нашим аргументам и дипломатического кризиса удастся миновать. Так или иначе мир ждут большие потрясения. И нам вряд ли удастся остаться в стороне.

Амаль стоял около Домом Чужестранцев. В плечах — слабость, в груди — неприятный комок, перед глазами — образы мертвых либеров. Авал сжал кулаки, чертыхнулся и сделал перу неуверенных шагов. Нужно вернуться к каравану. Собраться и сделать все от него зависящее там, где от него еще что-то зависит.

Навстречу семенил старик. Ниже его на голову, скрюченный под тяжестью лет. Амаль неуверенно махнул рукой.

— Муалим Ирфа́н?

— Молодой человек? Ваше лицо кажется мне знакомым.

Голос. Слабый, но узнаваемый. В голове у Амаля промелькнула целая череда воспоминаний. Он сидит на лекции в Доме Знаний. Ирфан, высокий и статный, расхаживает вдоль доски, на которой крепкой рукой нарисована карта Альмаутской Пустыни. Рассказывает истории былых войн, исчезнувших государств и народов. Весь зал слушает с напряжением и интересом. Пришли не только ученики, на лекцию собрались и другие муалимы, и простые жители аль-Джами. Ирфан умеет преподносить историю так, как никто другой. За глаза его называют гением, и Амаль гордится таким учителем.

И вот перед ним дряхлый старик. Время не жалеет никого. Ни гениев, ни бездарей. Ни героев, ни злодеев. Течет неостановимо и беспощадно. Дает жизнь, но ее же и забирает. Время — величайшая загадка мироздания. Его сложно увидеть или ощутить, но, когда встречаешь кого-то через множество лет, действие становится очевидным.

Амаль много лет избегал появляться в Университете, и вот он здесь. А рядом учитель, так много сделавший для того, чтобы авал стал тем, кем он сейчас является. Величайший историк на самом закате жизни.

— Амаль, — расплылось в улыбке лицо старика. — Знаменитый авал большого исследовательского каравана Фарехов. Возмужал. Всегда знал, что ты многого добьешься. Уделишь время старику?

— Конечно, — Амаль склонил голову. Он торопился, но не настолько, чтобы прямо сейчас убежать прочь.

— В темный день мы встретились с тобой. Уже знаешь о нашем горе?

— Да, муалим, знаю. Мрачный день для аль-Джами, да и для всей Альмаутской Пустыни.

— Как и для Семиградья. Боюсь, слухи быстро долетят до Факса. Пойдем, присядем, — старец указал на скамейку, стоявшую под тенью раскидистой пальмы.

Отошли в сторону. Сели. Ирфан пожевал губами.

— Мне нашептали, что Совет аль-Харифа наконец нашел Ключ к гробницам мыса Асвад.

— Я не могу об этом говорить, — смутился Амаль.

— Все правильно, все правильно. Ну ты и не говори. Я всего лишь поспрашиваю тебя, а ты мне ничего не скажешь.

Он усмехнулся, пристально вглядываясь в лицо Амаля.

— Итак, вы получили Ключ, и большой караван Фарехов под твоим руководством отправился к мысу Асвад. Так?

Амаль молчал. Ему казалось, что он снова на экзамене. Но в этот раз не выучил урок.

— Хорошо, хорошо, — проговорил Ирфан. — Итак, вы вскрыли гробницу, что-то там нашли и доставили в аль-Хариф. И теперь ты в аль-Джами. Что ты здесь делаешь, Амаль?

— Сопровождаю посла в Семиградье.

— Ага, — старик вскинул руку. — Как я сам об этом не подумал. Из Семиградья доносятся тревожные вести и Совет отправляет в Факс своего лучшего исследователя. Что ж, логично. Разобраться на месте, так ведь?

Амаль продолжал молчать, поражаясь тому, как быстро этот старец складывал между собой факты.

— Говорят, что-то не так с Башней Факела. Для этого ты едешь в Факс?

Старик прищурился и снова пожевал губами.

— Знаешь, Амаль. Совет аль-Харифа не обратился ко мне, и это их выбор. Но дело касается нас всех. И у меня появилась замечательная идея, как я мог бы тебе помочь. Однажды, много лет назад, я обнаружил книгу. Язык, на котором она написана, древнее первых городов альмаутов. Мне потребовалось тридцать лет, чтобы расшифровать ее. Об этой моей работе не знает никто. До конца она так и не закончена, но тебе стоит с ней познакомиться. Не смотри на меня так. Я понимаю, что у тебя нет времени, но сведения, изложенные в ней, могут оказаться важнее всего, что сейчас происходит. Ты слышал о джиннах Башен?

— Кто-то из сказок?

— Сказок? — старик фыркнул. — Я очень надеюсь, что это не только сказки, потому что возможно сама судьба ведет тебя в Факс.

— Почему?

— Прочитай, и что-то для тебя прояснится. На всех этапах я делал копию исследования, почему-то это казалось важным с самого начала. Ну и, естественно, сделал копию самой книги. Передам тебе и то, и другое прямо сейчас. Не спорь, потратим на это еще немного времени, дойдем до кельи. Молодость всегда торопится. Но иногда стоит чуть-чуть задержаться, чтобы не наделать ошибок позднее.

Амаль смотрел на старика и восхищался им. В теле почти не осталось жизни, но ум работал быстрее, чем у большинства известных ему людей. Доживет ли Ирфан до того, чтобы завершить исследование?

Снова налетели образы молодости. Занятия, семинары, поглощение бесконечного потока новой информации. Сильный голос лучшего из учителей, объясняющего новый материал.

— Пойдем, Амаль, — старик встал. — Если… я не успею закончить свою работу — в моем возрасте это возможно — то по крайней мере буду знать, что она в надежных руках.