Семена Перемен

Глава 10. Конец времен

Патеру окутал смог. Где-то вдалеке виднелись огни пожаров. Двери кабаков закрылись, витрины лавок спрятались за плотными шторами. Испуганные жители выглядывали из окон, с тревогой закрывали ставни. Редкие прохожие торопились поскорее покинуть улицы. Кажется, никто не понимал, что происходит.

Эрик и Бьёрг бежали домой. Мальчик запыхался и тяжело дышал. Ему больше не казалось, что покинуть поместье Пинариев — хорошая мысль. Однако идея была его, поэтому и жаловаться не на кого.

Родной город внезапно изменился до неузнаваемости. Из привычного и безопасного места превратился в ночной кошмар. Эрик уже не раз ущипнул себя за руку, но сон никак не заканчивался. Приходилось признать, что мир вокруг реален и погружен в какое-то совершенно новое, неизвестное доселе состояние, к которому еще предстояло привыкнуть.

Бьёрг была невозмутима. Держалась рядом и уверенно показывала дорогу. Ее присутствие успокаивало. Будь он сейчас один, давно бы уже расплакался, забился в самый темный угол и боялся бы даже пошевелиться. Изменился не только город, изменились и его жители. На него смотрели со злобой, словно это он виноват во всем, что происходило вокруг.

Одну из улиц перегородили повозки. Рядом стояли кустодии в полном вооружении. Тяжелые щиты, шлемы, закрывающие лица. Бьёрг схватила Эрика за руку и потащила в просвет между домами. Шепнула на ухо:

— Обойдем.

Их заметили, но преследовать не стали: кому интересно гоняться за детьми?

Когда богатые поместья сменились обычными домами, они заприметили группу аколитов в сопровождении служителей более высокого ранга. Аколиты грубо вытаскивали на улицу семью гуддаров. Плакали в страхе дети, что-то кричала женщина, мужчина с выкрученными руками сыпал проклятья. Толстый целлит с размаху ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Гуддар попытался вырваться, но оказался на земле. Трое аколитов осыпали его ударами коротких дубинок. Мужчина скорчился и замолк.

— Пойдем, — потянула опешившего Эрика Бьёрг. — Ты не сможешь помочь. Сейчас — нет.

Они снова скрылись в переулке. У Эрика все-таки выступили слезы.

— Почему они это делают? — дрожащим голосом выдавил он.

— Потому что могут, — коротко ответила девочка. — Соберись. Нужно добраться до твоей семьи, ты сам говорил.

Его семья. Что с ними сейчас? Он не может помочь здесь, сможет ли помочь там? Во всяком случае нужно сделать все, чтобы попытаться. Эрик утер лицо краем рубахи.

— Ты права, побежали. Показывай дорогу.

Они вновь помчались по улицам. Мелькали дома и кварталы, зарево пожаров становилось все ближе. В воздухе запахло гарью. То и дело попадались отряды культистов и стражников-кустодиев. Из-за дыма было трудно дышать. Темнело — заканчивался Третий Оборот. Несколько раз мимо проносились деканы и оруженосцы на огромных боевых лошадях. В одном месте они ударили в строй перегородивших дорогу гуддаров, вооруженных кто чем. Боевые кони врезались в толпу, тела полетели в разные стороны. Эрик вскрикнул. Бьёрг зажала его рот ладонью и потянула в тень. Убегая, они слышали стоны и крики раненых, топот копыт и звон оружия.

Мир Эрика рушился, а сам он спотыкался и падал. Девочка подхватывала его, заставляла двигаться дальше. В районе рыночной площади они увидели первые горящие дома. Из окон валил дым и языки пламени. Внизу стояли аколиты и оруженосцы. Оратор размахивал чащей.

— День настал! Очистим Патеру от неверных! Гуддары много лет водили нас за нос. Улыбались в глаза, а сами плели заговоры. Жгите! Пускай горят их грязные дома. Грядет очищение! Возмездие! Правда на нашей стороне!

Голос оратора звенел в ушах. Чаша в руках культиста отражала заходящие лучи Светил, слепила глаза, а Бьёрг уже тащила дальше.

Наконец, они добрались до дома. Эрик боялся увидеть пожар, но вокруг было тихо. Все словно замерло. Приготовилось к худшему. Но худшее пока не наступило.

Он громко постучал в плотно закрытую дверь. Отворил отец. Без единого вопроса впустил обоих. Обнял сына. Положил руку на плечо Бьёрг. Лицо отца было сосредоточенным и напряженным.

— Не нужно ничего объяснять, Эрик, — остановил он мальчика, как только тот решил открыть рот. — Этот день должен был наступить. Времена меняются. Прежней жизни больше не будет. Хорошо, что ты не один. Я ждал… вас обоих.

— Это Бьёрг…

— Славно. Рад познакомиться, Бьёрг.

Отец улыбнулся. В глазах смешались радость и тоска.

— Я помню тебя, Герхард, — сказала неожиданно Бьёрг. — Тебе передают привет и еще это…

Девочка встала на цыпочки, дотянулась рукой до щеки отца и медленно провела по ней пальцами.

— Последний раз, — шепнула она. — Ее больше не будет, Герхард, тебе нужно это принять.

— Да. Я знаю.

В глазах отца застыли слезы.

Весь день они следовали за войском в обозе. Дэмин и Сяомин наотрез отказались обогнать армию, и Цзиньлуну пришлось уступить. Впрочем, его вполне устраивало уже то, что они двигались в нужном направлении. Вокруг колосились непривычные глазу рожь и пшеница. Между полями ютились небольшие либерские деревни. Большинство жителей при виде армии разбегались, кое-кто, однако, примкнул к легионерам Гнея Пинария, рассчитывая то ли на добычу, то ли на благосклонность Триумвирата Свободных Земель Семиградья. О нем теперь шептались все.

К Кадуцию приехали под вечер. Ничего подобного ни Дэмин, ни Сяомин прежде не видели. Города Империи были большими, но города Семиградья — огромными. От горизонта до горизонта тянулись городские стены, а Башня Жезла вздымалась так высоко, что приходилось запрокидывать голову, чтобы взглянуть на ее вершину. Войско начало деловито устраивать лагерь. Росли палатки, зажигались костры. Сновали взад-вперед пешие и конные воины.

— Похоже, здесь далеко не все силы, которые собрал Кайан, — высказал Дэмин общую мысль. Около Стены армия Империи действительно выглядела больше.

— На все нужно время, — ответил Цзиньлун. — Думаю, это авангард, а остальное войско прибудет позже.

Они устроились на опушке леса, на склоне холма. Отсюда отлично просматривался кайанский лагерь и ровное поле, раскинувшееся до самых городских стен. Стены выглядели неприступными. Их подпирали массивные бастионы, усеянные рядами узких бойниц, из которых защитники могли вести фланговый обстрел. Два самых крупных бастиона образовывали воротную группу. С внешней стороны к стенам примыкал широкий ров.

— Как думаешь, они собираются брать город штурмом? — спросил Дэмин.

— Сложно сказать. Можно ли вообще взять такой город штурмом?

— Не похоже на то. Мне казалось, что мы двигались за большим войском. Но город… Он несравнимо бо́льший.

— И красивый, — вставила Сяомин. Весь день она завороженно наблюдала, как все быстрее росла на горизонте Башня Жезла, теперь ставшая настолько огромной, что казалась нереальной. — Я рада, что мы все-таки здесь. Увидеть подобное стоит того, чтобы пережить какие-то испытания.

— Смотрите-ка, а это что? — Цзиньлун показал рукой куда-то вдаль. — Еще одна армия? Тот самый легион Железного Аиста?

Со стороны Патеры из-за холмов действительно начали появляться колонны. Мелькали флаги, раздавались сигналы труб и рогов. Навстречу колоннам от лагеря выехало несколько всадников. Их фигурки быстро удалялись и, наконец, слились с приближающимися отрядами.

— Наверное, это трибун Гней, — предположил Цзиньлун. — Дел у него сегодня с избытком. Славный малый, скажу я вам. Думаю, еще немного и мы вполне бы могли подружиться.

Эти слова немного разрядили обстановку. Дэмин продолжал хмуриться, но Сяомин улыбнулась, предложив оставить раздумья на потом и поужинать. Гао и Сяо заканчивали Третий Оборот. Завеса полыхала синими и красными сполохами. Рядом с первым лагерем рос второй. Повсюду горели костры. Тем ярче, чем темнее становилось вокруг.

Путники заканчивали ужинать, когда из темноты выступило несколько либеров. В одном из них Цзиньлун признал трибуна Гнея.

— О, вы здесь? — улыбнулся мечник. — Надо же. А мы было думали, что вы проведете ночь вместе со своими.

— Я искал вас.

— Нас? Зачем же?

— Завтра я выезжаю в Патеру. Помнится, вы хотели посетить учителя. Мы можем поехать вместе.

— Заманчивое предложение. Но я удивлен. Зачем вам это? Похоже, и без того дел не мало.

— Я получил указания на ваш счет.

— Указания?

— Да. Ваш учитель ожидал, что вы появитесь в Семиградье. Мой брат передал мне инструкции.

— Кто же он?

— Триумвир Кастор Пинарий, префект Патеры, один из могущественнейших людей Свободных Земель, верный союзник Кайана.

— Вы так уверенно говорите о Свободных Землях, будто их существование уже свершившийся факт.

— Вы правы. Мы долго готовились. Слишком долго, чтобы сейчас что-то могло пойти не так. Мой брат — один из величайших политиков, которых я знаю. Предлагаю вам ехать с нами. Сейчас на дорогах неспокойно. Боюсь, как бы ни хотели мы этого избежать, на некоторое время в Семиградье воцарится хаос. Вылезут из своих нор бандиты, появятся мародеры, соберут кровавую жатву Ордена. Это неизбежное зло, которое всегда сопутствует войне. Но чтобы создать что-то новое, нужно разрушить старое. И тогда Семиградье возродится, словно феникс, сбросив оковы Культов. Это будет новый мир и новое общество, в котором не будет зла и несправедливости, в котором власть будет по праву принадлежать народу.

— Возможно ли устроить мир так, чтобы власть принадлежала народу? — усомнился Цзиньлун.

— Мой брат считает, что возможно. В истории либеров такие времена бывали.

Наступила тишина. Трибун верил в то, что говорил. Отблески пламени играли на доспехах. Порыв ветра поднял над землей бардовый плащ. Лицо осветилось. Глаза словно глядели в будущее, предугадывая за текущими событиями рождение новой реальности.

— Быть может завтра многим покажется, что наступает конец мира, конец времени, конец всего, что мы знали. Но я уверен, если мы будем достаточно сильны, то преодолеем это и сможем вступить в следующий день обновленными.

— Что ж, звучит неплохо, — хмыкнул Цзиньлун, стараясь скрыть сарказм. — Думаю, что если мы поедем с вами, то услышим еще множество замечательных речей и гораздо лучше разберемся в том, как можно доверить власть народу. Так что я за.

Сон или явь. Что отличает одно от другого? Амаль часто задавался этим вопросом. Бывали воспоминания, которые казались расплывчатыми и туманными, словно позабытыми и вновь обретенными. Бывали сны настолько реальные, что сознание отказывалось принимать их за выдумку. Что если он просто спал?

Что могла делать здесь танцовщица из аль-Джами? Какие дороги привели ее в Семиградье? Зачем она искала его? Ни на один из вопросов ответа не было. Он протянул руку и дотронулся до девушки, словно рассчитывая, что от этого прикосновения она растворится в воздухе. Ее кожа была теплой и не менее настоящей, чем в ту ночь, которая никак не выходила у него из головы. Она накрыла его руку своей.

— Здесь опасно, — в ее взгляде читалось едва заметное напряжение. — Нам нужно уходить.

— Как ты нашла меня? — Амаль не обратил внимания на слова танцовщицы. Последнее время, где бы он ни находился, везде было опасно.

— Это было не трудно. Ты уже встал на Путь, теперь он ведет тебя. Ты не мог не оказаться здесь.

Похоже, события последних дней доконали его. Как еще можно объяснить, что Амани говорит теми же словами, что Галибз, сын Фарет-Ха, посетивший его накануне? Амаль ущипнул себя и быстро заморгал, надеясь, что девушка исчезнет.

— Ты смешной, — вместо этого услышал он. — Нам нельзя терять время. Здесь слишком опасно.

— В Факсе сейчас везде опасно.

— Это так, но здесь оставаться нельзя.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Ты и сам знаешь, но еще не научился себя слушать. А еще ты знал, что встретишь меня здесь.

— Да, но…

Да? Почему он с ней согласился? Разве он не удивлен? Может быть, действительно ждал ее? Ждал встречу? Может быть, и сюда стремился с той целью, чтобы увидеть ее лицо? Но как же Инас?

— Не мучай себя, Амаль, — словно прочитала его мысли Амани. — Что должно произойти — произойдет. Ты поймешь это позже. Сейчас — просто поверь. Пойдем.

Она потянула его за собой. Он подчинился.

— Либер с тобой? — спросила танцовщица, указывая на продолжавшего дремать оратора Тита.

— Да. Пришли мы вместе.

— Тогда буди.

Амаль подошел к оратору, потряс за плечо. Тот нехотя открыл глаза.

— Нужно уходить.

— Что-то случилось? — оратор с удивлением взглянул на Амани, которая стояла за спиной Амаля.

— Пока нет, но у меня плохие предчувствия.

— Не думал, что исследователи-альмауты обращают внимание на такую неопределенную материю как предчувствие. Впрочем, Магна и Моди заканчивают Третий Оборот и нам действительно пора.

Он кивнул в сторону Азраха и Асфары. Названия Светил, которые употребил либер, напомнили Амалю, что он далеко от своей родины. Сердце защемило.

— Кто эта девушка? — спросил оратор, когда они по темнеющим улочкам начали отходить от Башни. — Разве альмаутки покидают Пустыню?

— Обычно нет, — неопределенно ответил Амаль и, давая понять, что не собирается углубляться в подробности, добавил: — Достаточно того, что она со мной.

— Хорошо, — согласился оратор. — Стоит разойтись. Чем меньше людей увидит нас вместе, тем лучше. Знаете дорогу?

— Думаю, сориентируюсь.

— Отлично. Планируете завтра продолжить исследование?

— Да, мне не кажется, что сегодня удалось продвинуться достаточно.

— Тогда завтра я найду вас.

— Вы собираетесь за мной следить?

— Боюсь, это необходимо. Для вашей же безопасности. Благородные семьи возмущены событиями в аль-Джами. Это может закончиться плохо. За вами будут присматривать.

На углу ближайших улиц они расстались. Амани шла рядом, напряженно вглядываясь в темноту между домами. Амаль погрузился в собственные мысли. Он пообещал либеру продолжить изыскания. Но в чем они должны заключаться, если невозможно подключить к работе его ученых? Пространство рядом с Башней и сама Башня хранили множество тайн. Они видели жизни множества поколений. Они видели падение шуэлла. Возможно, на том же камне, где сидел Амаль, когда-то отдыхал сам Галибз. О чем думал он, глядя на Башню? Знал ли, что его ждет?

От стены одного из домов отделилась смутная тень.

— Амаль, — узнал авал голос Махира. — Послы аль-Васада и аль-Масдара убиты.

Наступила ночь. Вовсе не та ночь, которая убаюкивает тишиной и спокойствием, снимает усталость и открывает дорогу к новому дню. Тревожная. Тягучая. Напряженная.

В их доме собралось множество гуддаров. То и дело раздавался стук в дверь. Мужчины подскакивали и хватались за топоры и кувалды. Однако на пороге оказывалась очередная семья, убегающая от ужасов Патеры. Отца Эрика уважали. Тянулись в поиске защиты. Он деловито ходил между взрослыми, подбадривал, старался шутить, и никто не смог бы догадаться, что этим вечером в его глазах стояли слезы. Что бы в действительности ни было у него на душе, он излучал уверенность — то, в чем все так нуждались.

Прошло около Оборота, как Сол и Вена спустились за горизонт. В городе происходило нечто, к чему никто из присутствующих не был готов. Взрослые шептались и отсылали детей наверх. Эрик и Бьёрг, однако, оставались внизу. Отец пресекал любые возражения на этот счет.

— Мой сын будет здесь, — говорил он. — Вместе со своей подругой. Это мой дом, и я здесь принимаю решения.

Возмущались все больше женщины. Даже мать пыталась возразить, но отец был непреклонен.

— Сиди, Эрик, и слушай. Слушай внимательно.

Мальчик слушал. Он очень устал и с трудом мог сосредоточиться. За день произошло столько событий, что хватило бы на целую жизнь. Уж во всяком случае на его жизнь точно. Бьёрг казалась невозмутимой и держалась рядом. Иногда Эрику думалось, что девочка просто-напросто предвидела, что произойдет дальше. А когда ты все знаешь заранее, то чего бояться?

— Герхард, — из-за стола встал Хьюго. Его рыжая борода смешно растрепалась и торчала в разные стороны. — Айварс заварил эту кашу. Но кому-то ее надо расхлебывать. Не все хотят идти за ним. Многие ждут, что их поведешь ты.

Присутствующие согласно закивали.

— Мы не готовы, Хьюго, — отмахнулся отец. — Князья еще не дали ответ. Что бы мы сейчас ни сделали, без их участия все обречено на провал. Все вы слышали, что говорил Айварс. И где результат? Трясемся здесь, ожидая, что с минуты на минуту ворвутся деканы.

— Но мы не можем просто сидеть и прятаться, рано или поздно это произойдет и всем нам конец.

— И что ты предлагаешь? Выйти на улицы и ускорить его? Судя по всему, сейчас идет охота на тех, кто поддерживал Айварса. Нам просто нужно вести себя тихо. Переждать. Все уладится.

Гуддары замолчали, не зная, что возразить. В дальнем углу закашлялся мастер Фроуд. Старик пришел одним из первых и весь вечер о чем-то думал, шевеля губами и постукивая тростью по полу.

— Боюсь, что в этот раз ты ошибаешься, — сказал он тихо. — Сначала они переловят тех, кто представляет опасность прямо сейчас. В этом ты прав. Но они все равно придут к нам через неделю, или завтра, а может быть, через час. Это вопрос времени. Я всегда поддерживал тебя, Герхард. Как и большинство из здесь присутствующих. Но наступает момент, когда нет хороших решений. Любое решение таит в себе опасность, однако всем нужен тот, кто поведет за собой.

— Поведет куда? На штурм префектуры? В целлы, чтобы залить их кровью? Нас просто раздавят, а оставшиеся в живых будут завидовать мертвым.

— Нам нужно бежать, — кажется, мастер Фроуд озвучил то, что сидело внутри у многих. Взрослые закивали головами. — У нас не остается выбора, Патера больше не может быть нашим домом. Но нам нужен лидер. И ты — лучшая кандидатура, хочешь этого или нет.

— Я не могу оставить Патеру, — в глазах отца была непоколебимая уверенность.

— Можешь, — подала голос Бьёрг. Все, кто пытался просто не замечать девочку, тут же обратили на нее внимание. Десятки уставших и испуганных лиц смотрели на ребенка.

— Могу? — голос отца дрогнул.

— Да, сейчас никто из нас не в силах изменить то, что должно произойти. Уже слишком поздно.

— И что тогда?

— Решать, что делать дальше. А решив — делать.

— О чем это она, Герхард? — озвучил общее удивление Хьюго.

— О чем-то очень важном, — заговорила мать. — О том, что мы, похоже, не смогли предотвратить, несмотря на все, чего пришлось лишиться…

Она склонила голову. Ее плечи опустились, словно внутри лопнула какая-то струна, все это время поддерживавшая в ней остатки спокойствия.

— Если даже Бьёрг говорит, что уже поздно что-то менять, нам придется с этим согласиться, — мать закрыла лицо руками.

Отец оглядел присутствующих. Остановился на Эрике, матери, Бьёрг. Губы были плотно сжаты, а на скулах ходили желваки.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Сделаем то, что должно, и будь, что будет.

Лули проснулась посреди ночи. Что-то тревожило. Здесь, рядом с Башней, чувства обострились. Стали глубже, насыщеннее, объемнее. Отвыкла от этого. Хоровод ощущений скорее мешал, чем помогал. Было сложно сконцентрироваться на чем-то одном. Трава под ногами перешептывалась, деревья пели монотонные гимны, ветер проносился мимо и, задерживаясь на миг, рассказывал небылицы. Все вокруг говорили одновременно. Все вокруг говорили с ней. Едва смогла заснуть, но теперь, проснувшись, сразу почувствовала — что-то неуловимо изменилось, приготовилось к беде.

Пробежалась вокруг того места, где они остановились. Внизу, у подножия холма, начинался лагерь. В темноте ночи горело множество бумажных фонариков. Перекрикивались караульные. Им вторили ночные птицы. Вдалеке светился огнями Кадуций. Как всякий большой город, он и в обычные дни не спал по ночам. Сейчас же, когда крупная армия расположилась у его стен, к привычной жизни добавились спешные приготовления к обороне. Между зубцами стены то и дело мелькали факелы. В их свете обострившееся зрение легко различало лица защитников. Они тревожились, но без паники, словно все происходящее являлось частью какого-то общего плана.

Неудержимо тянуло к Башне. Как давно не была рядом? Кажется, целую вечность. Впрочем, уже поздно. Не успела ничего изменить, и то, что должно случиться, произойдет так или иначе. Станет концом одного времени и началом другого. Но и тогда народы продолжат жить. Влюбленные будут любить. Мыслители — записывать мысли. Правители — править. Ход времени неостановим, и ничто не способно ему противостоять, даже созданное богами.

Внезапно почувствовала всю тяжесть прожитых лет. Это случалось нечасто. Но, если случалось, — захлестывало волной и погружало в пучины безразличия. Пожалуй, сейчас это было даже неплохо.

Вернулась к Возлюбленному. Его запах привел в чувства. Скоро, очень скоро они смогут быть вместе. Если не… эта женщина. Она все еще тревожила, но еще больше тревожил демон. Обещал помочь, но можно ли ему верить?

Топот копыт. Рядом.

Что происходит? Почему не заметила, что к ним приближаются? С вершины холма, на склоне которого они остановились, смотрело множество глаз. Лошади и либеры. Сколько? Десятки? Сотни? Тысячи?

Подскочила. Подхватила меч Возлюбленного. Металл завибрировал, принимая ее силу. Всадники без всякой команды сорвались вниз по склону. Деканы. Множество деканов и оруженосцев. Захрапели лошади, под копытами вздыбилась и застонала земля. Один из всадников привлек внимание. Безоружный, с жезлом в руке. Доминус? Всадник вскинул жезл над готовой, и она спиной почувствовала, как в шатрах у подножия холма немеют кайанцы. Как они захлебываются застывшим в груди воздухом, как в ужасе открывают глаза, думая, что это всего лишь сон.

Охватили воспоминаний. Кровавое поле, стонущая, шевелящаяся масса раненых, трупы убитых. Возлюбленный, которого не смогла защитить… Этого больше не повторится.

Волна всадников все ближе. Занесла над головой меч. «Приди!» Оружие на мгновение потяжелело, принимая гуя из рода фэнь-ян. «Я здесь», — услышала хриплый голос.

Прыжок. Удар. Лошадь с отрубленной головой полетела влево. Еще удар. Кубарем покатилась вправо другая, подминая седока. Земля зазвенела под ногами, вздыбилась, ожила. Спустя мгновение ее разорвали острые камни, частоколом окружившие место стоянки.

А гуй силен…

Сплошной поток всадников, наткнувшись на преграду, разделился на два, но продолжил неуклонно двигаться вниз. Стоптал ближайшие палатки, раскидал застывших защитников. Началась резня.

Зазвенели арбалетные болты. Упали первые нападавшие. Защитить лагерь, когда враг застал врасплох почти невозможно, но кайанцы будут пытаться. И умирать. Особенно, если не смогут противостоять доминусу. А они не смогут.

«Убьем его», — раздалось в голове. О чем это? «Убьем». — «Я не могу. Мне нельзя». — «Буди или будет слишком поздно». — «Он не готов». — «Я помогу».

— Цзиньлун, — шепнула на ухо Возлюбленному, опустившись на четвереньки.

Проснулся почти мгновенно. Подскочил с мечом в руке, словно не спал беспробудным сном все это время. Она залаяла и побежала вниз по склону, не оборачиваясь.

— Лули, куда? Стой!

Не повернулась и не замедлилась. Услышала за спиной топот его ног. Молодец. Теперь найти доминуса. Вот он, жезл над головой, вокруг плотное кольцо всадников. Быстрей. Каждое мгновение — это жизнь. Увернулась из-под копыт, шмыгнула под брюхо. Прыжок. Еще прыжок. Возлюбленный не отставал. Сзади раздавался звон железа. Мощные удары отбрасывали тех, кто посмел преградить дорогу. Демон в мече добавлял сил.

Земля продолжала дыбиться. До доминуса оставалась какая-то пара прыжков. Она увернулась от удара и бросилась лошади под ноги. От неожиданности боевой конь встал на дыбы. Доминус, занятый волшбой, полетел на землю. На каменные колья, выросшие прямо на глазах волей гуя из рода фэнь-ян.

«Хорошо, — прозвучало в голове. — Останусь в этом мече, уж слишком занятно то, что его ждет».

Махир вел самыми темными из улиц Факса. Ночной город не спал. То и дело попадались либерские патрули: трясли оружием ликторы, окрикивали прохожих стражники-кустодии. Амаль готовился к худшему. Махир покинул гостевой дом, как только узнал об убийствах. Оставалось надеяться, Гасик сделает все возможное, чтобы противостоять любому нападению.

По сведениям Махира, послы аль-Масдара и аль-Васада были убиты в одном из питейных заведений, где они коротали вечер вопреки всем соображениям безопасности.

— Идиоты, — выругался Амаль, когда узнал об этом. — Расслабились, стоило обменяться приветственными речами с доминусом.

— Возможно, у них имелись причины для встречи вне гостевых домов.

— Подозревали шпионов в собственных караванах?

Махир не ответил, а Амаль подумал о том, что и в его караване могут быть соглядатаи. Так или иначе, но в трагедии на этот раз было невозможно обвинить цтеков: убийства произошли в результате драки с либерскими аристократами. Благородные семьи не собирались прощать смерть своих отпрысков в аль-Джами. Вполне вероятно, та же участь ждала бы и Амаля, если бы не вмешательство оратора Тита. С каждым Оборотом в Факсе становилось все менее безопасно.

У гостевого дома собралась толпа с факелами. Стражники-кустодии сбились в кучу около входа, за их спинами виднелась огромная фигура Башира. Толпа требовала выдать альмаутов и поносила охранявших их либеров.

— Духи Пустыни, дело дрянь, — чертыхнулся Амаль. — Что теперь?

— Не помешала бы помощь оратора, — усмехнулся шпион.

— Не хочу это признавать, но я с тобой согласен.

Толпа продолжала наседать. Кустодии сдерживали ее, но они набирались из благородных семей, поэтому в любой момент могли повернуть оружие против альмаутов.

Сзади раздались шаги. Амаль обернулся. Отблески факелов сверкнули на занесенном для удара мече. Авал машинально вскинул правую руку. Металл зазвенел о металл. Перчатка едва заметно засветилась. Где-то слева сделал быстрый выпад Махир, нападавший отпрыгнул. Крикнул, обращая на себя внимание толпы:

— Пустынники! Здесь!

Толпа за спинами загудела. Амаль отразил новый удар, чувствуя силу, наполнившую правую руку. Из темноты выскочил еще один нападающий. Короткий либерский меч обрушился на Махира. Тот увернулся, отводя удар длинным изогнутым ножом. Сделал рывок вперед, ударил плечом, сбивая противника с ног.

Толпа приближалась, но среди ее криков Амаль отчетливо слышал зычный рев Башира и команды Гасика. Из окон гостевого дома посыпались стрелы. В толпе упало несколько либеров.

Правая рука Амаля, словно молот рванулась вперед, сминая череп нападавшего и разбрызгивая во все стороны кровь. Перчатка ожила. Авал лишь успевал подумать о движении, как понимал, что половина его уже совершилась.

Из темноты вынырнули еще двое. Ревущая, как раненый лев, толпа приближалась.

Где-то за спиной запела Амани. Раньше Амаль не слышал эту мелодию, но она напоминала ему о чем-то знакомом. О запахе финиковых пальм? О бьющем в лицо горячем пустынном ветре? И почему она поет, вместо того, чтобы спрятаться и не привлекать внимание?

Авал отбил очередной удар. Продолжая движение руки, впечатал нападавшего в землю. Рядом зарычал Махир. Его длинный нож забрал еще одну жизнь.

Видя, что альмауты осыпают толпу стрелами, кустодии развернулись и направили клинки на караванщиков. У входа в гостевой дом зазвенело оружие. Толпа приободрилась и поддержала действия стражников зычными криками.

Амаль тяжело дышал. Они разделались с четырьмя — ликторами, судя по одежде, — но приближалось еще человек тридцать. Обозленные лица в свете факелов похожи на перекошенные маски, в руках ножи и короткие мечи. Толпа просто сметет их в своей неуправляемой ярости.

— Чего ты ждешь? — шепнула на ухо Амани.

О чем это она? Амаль взглянул на Перчатку. Металлические пластины двигались, бугры то набухали, то сужались. Драгоценные камни излучали внутренний свет, недостаточный, чтобы выхватить из темноты дорогу, но вполне заметный.

— Используй ее, — снова услышал он голос танцовщицы.

Возможно, она права. Но планировал ли он принести в этот город разрушения? Почему вокруг все больше смертей? Может ли он остановить это? Прекратить сопротивление, сложить оружие и будь что будет…

Раздался новый рев Башира, который, похоже, находился на острие альмаутской атаки. Они рвутся к нему, своему авалу, чтобы спасти его. И сделают все, чтобы он жил. Но успеют ли?

Авал поднял правую руку, направив Перчатку на приближающуюся толпу. Улицу осветила яркая, слепящая вспышка. Наступила тишина.

Свет факелов выхватывал из темноты неясные тени. Испуганные лица детей, напряженные — женщин, сосредоточенные — мужчин. Они были похожи на маски. Неестественные и пугающие. Казались незнакомыми. Чуждыми. Словно и не принадлежали тем, кого Эрик знал с раннего детства.

Между домов прятались звери. Страшные. Трехрогие. С длинными зубами и огромными окровавленными когтями. Они словно пришли из ужасных снов и теперь наблюдали, выжидая, когда кто-нибудь из гуддаров зазевается, отобьется от своих. Тогда, уж конечно, несдобровать. Вцепятся, порвут на части, утащат в свои подземные норы.

В окнах мерещились темные силуэты с ножами и короткими мечами. Готовились напасть и могли сделать это в любое мгновение. Окружить беглецов, задавить массой, изрубить на куски, пока последний из гуддаров не будет повержен.

Эрик сжимал зубы, подскакивая от каждого шороха, и, если бы не рука Бьёрг, спокойно лежавшая в его ладони, словно не было никакой опасности, давно бы уже расплакался. Он видел, как Мия прижималась к матери и прятала лицо. Слышал, как Хло́ди, сын Хьюго, вскрикивал и ойкал каждый раз, когда раздавался скрип дверей. Чувствовал общее затаившееся напряжение, которое могло лопнуть в любую минуту.

За их спинами полыхало зарево пожаров. Верхушку Башни Чаши уже освещали первые лучи Вена и Солы. Невыспавшиеся и уставшие, они медленно продвигались вперед, дом за домом, улица за улицей. Их группа постепенно росла, и к ним прибавлялись все новые семьи. Удивительно, что до сих пор они не были обнаружены. Может быть… Может быть, они смогут проскочить? Смогут вырваться из цепких объятий Патеры? Скрыться в лесах и постепенно пробраться к Серым горам, к Бьёрнстаду, к Вольным гуддарским княжествам? Там они начнут новую жизнь, забудут об ужасах вчерашнего дня и сегодняшней ночи.

Так беглецы добрались до городских ворот. Замерли, увидев впереди кустодиев. Отец и еще несколько взрослых мужчин отделились от общей группы и пошли на переговоры. Кустодии не подчинялись Культам напрямую, и была надежда, что их могут пропустить. Взрослые шептались о взятке и тайком передавали отцу Эрика свои сбережения. Казалось, это может сработать.

Переговоры продлились недолго. Мужчины вернулись. Вокруг с надеждой зашептали: «Пропускают». Стражники начали отпирать закрытые на ночь городские ворота. Вздохи облегчения. Радость в глазах. Неужели их хранит сам Наблюдатель?

Сзади раздался топот копыт. Гуддары сжались, мужчины выдвинулись вперед. В руках — кузнечные молоты, топоры, дубины. Послышались команды отца:

— Деканы! В переулок, живо! Иначе нас растопчут.

Эрика толкали со всех сторон. Переулок, едва вмещал женщин и детей. Мать и Мию оттеснили, рядом осталась только Бьёрг. Прямо перед ним — напряженные, вспотевшие спины мужчин, решивших биться до последнего. Послышался звон оружия, лошадиный храп. Стена спин дрогнула, напряглась, зарычала. Шаг назад, два вперед — в ответном ударе. Крики людей. Громкий детский плач. Суматоха за спиной. Яростный бой впереди.

Сол и Вена были все выше. Стены домов наливались синей и красной краской. Под ногами чавкала темная кровь. Эрика то и дело толкали спереди. Сильный удар локтем в лицо чуть не выбил из него дух.

Снова топот копыт где-то вдалеке. Крик отца:

— Держать строй! Это легионеры!

Чудовищный звон металла. Крики. Внезапная тишина, в которой особенно четко слышно тяжелое дыхание мужчин впереди. Громкий властный голос:

— Забирайте раненых и уходите!

Голос показался знакомым, но Эрик никак не мог разглядеть говорящего. Мужчины сделали несколько шагов вперед, освобождая пространство и расступаясь. Эрик напряженно выглядывал отца. Его начали толкать сзади: все хотели убедиться, что родные живы. Он проскочил между спин и замер. На мостовой лежал отец. Руки раскинуты. Из груди торчит либерский меч.

Эрик рванулся вперед. Крикнул что-то, склонился над телом. Слезы потекли по лицу, словно внутри сломался барьер, удерживавший их все это время. Затряс отца, надеясь, что он просто уснул и сейчас проснется. Скажет ему, что все хорошо. Мальчик не помнил, как рядом оказалась мать. Как обняла его. Зашептала что-то на ухо. Эрик не понимал слов. Не верил в происходящее. Этого не могло быть. Просто. Не могло. Быть.

Чьи-то руки потянули его от отца. Он сопротивлялся, но недолго. Обернулся и через слезы увидел фигуру всадника в доспехах, который пристально смотрел на него издалека. Лучи Сола и Вены пламенели багряным на одном плече и отдавали морозной синевой на другом. Всадник снял шлем и поднял руку, приветствуя мальчика. Эрик узнал его.

Это был Кастор Пинарий, отец Луция. Либер, спасший их всех от гибели.

Цзиньлун сидел на берегу ручья и наблюдал, как поток смывает остатки крови с меча. После нападения либеров ему так и не удалось поспать. Убийство доминуса сыграло ключевую роль в сражении. Потеряв предводителя, деканы и оруженосцы смешались и, почувствовав всю мощь кайанского оружия, отступили. Трупы усеивали подножие холма, и в небе уже кружили падальщики.

Цзиньлуну досталась масса внимания. Все хотели высказать ему свое почтение, а генерал Ли лично вручил украшенный золотом кинжал. Все эти церемонии были забавными, но изрядно утомили мечника, поскольку он даже не очень хорошо помнил произошедшее. Наконец, Цзиньлуну удалось скрыться, и он спрятался в роще, чтобы передохнуть. Верная Лули сидела рядом и искоса поглядывала снизу вверх.

Монотонный шум ручья успокаивал. Голубые и желтые блики скользили по листьям. В отдалении гудел военный лагерь. Цзиньлун прикрыл глаза и задремал, пользуясь передышкой. Он переживал, что его могут потерять, а трибун Гней выдвинется в Патеру без них, но сил не оставалось. Веки стали тяжелыми, ноги гудели, и он никак не мог понять, что вдруг такое с ним происходит.

Он проснулся от хриплого голоса.

— Хватит уже, я достаточно чистый.

Открыл глаза. Меч, лежавший клинком в воде, казалось, вибрировал в потоке. Цзиньлун посмотрел по сторонам, никого не увидел, взял в руки оружие и начал протирать его подолом плаща.

— Отлично, отлично, — снова тот же голос.

Цзиньлун замер. Лули, наклонив голову пристально смотрела на него, словно оценивая, сошел он уже с ума или еще нет.

— Я гуй из рода фэнь-ян, Джаохуа́, — проскрежетал голос. — Ты уже знаком со мной. Сяомин. Какое-то время я обитал в ней. — Раздался скрипучий хохот. — Было весело. Впрочем, не так весело, как последнее время. Ваша странная компания пришлась мне по душе. Наследник императорского дома. Оборотень хули-цзин. И двое простофиль, которые еще сыграют свою роль во всем том безумии, которое ожидает этот мир. — Снова смех. — Я хочу, чтобы ты знал, Хранитель. У твоего меча теперь появилось имя — Джаохуа.

Цзиньлун закашлялся.

— Успокойся. Эка невидаль — гуй. У твоей лисы гораздо больше тайн, чем у меня.

— Но постой. О ком ты вообще? Хули-цзин? Наследник? Хранитель?

Снова смех.

— Так и знал, что тебе ничего не известно о своем происхождении. Ты бастард. Бастард императора. Не расскажу тебе подробности, но твоя кровь совершенно точно происходит от Кайя. Смердит за версту. И раз тебя выбрал Страж — хули-цзин, — то ты Хранитель Башни.

— Какой башни? Какой Хранитель?

— Башни Жезла, очевидно. — Снова смех, раскатистый, звенящий. — Неужели кайанцы совершенно позабыли свое происхождение? Немудрено. Много лет прошло с тех пор, как боги ходили по этой земле. Вы зовете их Гао и Сяо. Они возвели Башни, в те времена, когда и Империи-то еще существовало.

— Что за сказки?

— В сказках куда больше правды, чем ты думаешь, дитя. Боги создали Башни, чтобы не сжечь этот мир дотла. И каждую Башню они связали с одним из семи народов. Башню Жезла — с кайанцами. Назначили Хранителей и оставили им помощников, Стражей. Кайанцам — хули-цзин, лису-оборотня, которую ты зовешь Лули.

— Лули? — Цзиньлун обернулся к лисе, та утвердительно кивнула.

— Она еще наберет силу, если ваши отношения продлятся.

— Отношения?

— Ну неужели ты вообще не знаешь ни единой легенды? О лисах-оборотнях, которые помогали императорам? Нет? Не слышал?

Цзиньлун слышал. Говаривали, что в стародавние времена лисы-оборотни совращали императоров и становились их любовницами, советницами и женами. Чем дольше хули-цзин находилась рядом с императором, тем сильнее становилась. Обретала не только власть и влияние, но все новые мистические способности. В некоторых сказках хули-цзин представали хитрыми и коварными, в других — благородными и добрыми. Но казалось, что эти существа давно покинули мир.

— То-то же. — Новый приступ раскатистого смеха. — Дело, правда, ваше дрянь. Хранителя слишком долго не было в Гунбанчане, в Кадуции, как его сейчас называют. Две тысячи лет — большой срок. Но весело будет точно, тут ты можешь не сомневаться. Может быть, нас свела Судьба, а может быть, сами боги. Но я думаю остаться с тобой. Твой меч теперь не просто меч. Теперь он — это я, Джаохуа.

Какое-то время караванщики держали оборону в гостевом доме. Кустодии, на помощь которым прибыло несколько небольших отрядов, штурмовали упорно, со свойственной либерам расчетливостью. Горстка альмаутов, однако, держалась. С обоих сторон свистели стрелы. Сталь звенела о сталь. В какой-то момент Амаль намеревался снова использовать Перчатку, но та лишь натужно всхлипнула, не успев набрать силы для нового разряда. На помощь, не сказать, чтобы неожиданно, подоспели конные деканы под предводительством оратора Тита. Раскидали нападавших, протрубили в рог и умчались дальше.

— Будьте осторожны, Амаль, — бросил Тит, разворачивая коня. — Я не могу остаться с вами. Бегите. Знать подняла восстание. Мы не знаем его масштабы. И да храни вас Факел.

Посовещавшись, караванщики приняли решение продвигаться к городским воротам. Встревоженные хайманы громко стучали копытами по мостовой. Азрах и Асфара, пробивая плотную Завесу, освещали залитые кровью улицы. Густая бордовая жидкость смешивалась с грязью и застывала темными ржавыми пятнами между камней. Начавшееся ночью безумие охватило город, словно язва, и невозможно было понять, кто враг, а кто друг. Со всех сторон слышались звуки боя, а воздух трещал сил, которые привели в движение ораторы. Видел ли этот тысячелетний город нечто подобное? Видел и множество раз. Но разве к такому возможно привыкнуть?

Время от времени они сталкивались с небольшими отрядами либеров, и им приходилось с оружием пробивать себе дорогу. Когда схватка заканчивалась, на мостовой оставались изувеченные трупы друзей и врагов. Отряд мельчал на глазах, но караванщики приближались к цели. Что было с остальными посольствами, они не знали. Вполне вероятно, что те давно уже кормили падальщиков. Птицы кружили над городом огромными стаями, высматривая добычу и перекрикивая звуки боя. Среди них выделялась одна — огромная темная тень, раза в три превышавшая размерами остальных. Амаль то и дело напряженно поглядывал на нее и замечал, что другие делают то же самое.

— Куавитль, — озвучил мысли Амаля Башир. — Не по нашу ли душу?

— Будем готовы ко всему. Не спускай с него глаз.

Они выскочили из города через открытые ворота. Стражи не оказалось. Однако, не успели обрадоваться, как на горизонте показался большой конный отряд, уверенно развернувшийся в их направлении. Медленным хайманам ни за что не убежать от лошадей. Возвращаться тоже поздно, до городских ворот далеко. Спешились, подняли щиты. Сосредоточенное лицо Башира говорило о том, что он готовится подороже отдать свою жизнь. Амаль поднял Перчатку, надеясь, что в этот раз она не подведет. Амани, прятавшаяся за спиной, вновь затянула песню. Авал не мог понять почему, но мелодия очень соответствовала моменту.

Всадники приближались, и уже можно было различить развивающиеся на ветру хвосты штандартов. Кавалерия легионов, не орденов. Не менее двух сотен. Пощады не будет. Альмауты, ощетинившись копьями, вжались в землю. Спасет ли это сегодня?

Звук рога прозвучал со стороны города. Амаль обернулся. Перед воротами разворачивались в боевое построение деканы, не более тридцати. Медленно набирая скорость, поехали навстречу легионерам. Те разделились на две группы. Одна продолжала мчаться на караванщиков, другая свернула в сторону кавалерии Орденов. Уши заложило от топота копыт, через который продолжала звучать песня Амани. Отчетливо. Ясно. Ободряюще.

Три удара сердца до столкновения.

Два.

Амаль дал разряд из Перчатки. Лавина всадников разрезалась пополам, словно столкнувшись с волноломом. Скрежет и удар копий, но не в середину построения, а по бокам. Крики. Спотыкающиеся лошади. Раздавленные всадники. Запах гари. Стонущие от боли хайманы. Пробитые копьями друзья.

Легионеры разворачивались для новой атаки. Альмауты судорожно перестраивались, меняя фронт. Сколько их осталось? Пятнадцать? Десять? Амаль не мог сосчитать. Перчатка не поможет во второй раз. Пора готовиться к смерти.

В ней нет достоинства, нет красоты. Но нет и трагедии. Быть может, смерть — это высший предел свободы? Какой воин не мечтал бы погибнуть на поле боя? Но разве хоть один из них хотел бы погибнуть прямо сейчас?

Мир остановился. В нескольких десятках шагов замерла лавина, которая должна была снести жалкую кучку воинов Пустыни. Не двигались рядом друзья и товарищи. Замолчала Амани. И в этой внезапной тишине в правый фланг нападавшим врезались деканы.

Разве они не должны были погибнуть или по крайней мере смешаться при столкновении со вторым отрядом легионеров? И что за фигура в белом позади них. Неужели сам доминус?

Легионеры разлетелись, словно листья на ветру. Альмауты сбросили оцепенение и ринулись на противников с саблями наперевес, рубя и кромсая с остервенением, на которое способен лишь тот, кто только что пережил неминуемую смерть. Вторая группа легионеров, на которую пришелся первый удар деканов, собиралась для новой атаки, но уже не так решительно. Лошади сопротивлялись и не слушались всадников.

Амаль тяжело дышал. Руки были по локоть в крови. Перчатка крушила врагов, откидывая их в стороны со сверхъестественной силой. Между ударами едва успевал вклинится стук сердца. Амани все время была где-то рядом, уворачиваясь от оружия и отпрыгивая из-под копыт. Она снова запела, но уже тише. Звуки боя отошли на второй план. Сознание расчистилось и прояснилось. Короткие, экономные, но от этого не менее убийственные движения. Битва, о которой потомки будут слагать легенды.

В горячке боя авал выскочил к доминусу. Сморщенный старик горестно улыбнулся и покачал головой. Около десятка легионеров застыли рядом в неестественных позах. Не менее двадцати были сражены деканами и валялись в грязи.

— Почему? — вырвалось у Амаля. — Почему ты помогаешь мне?

— Потому что ты — мой внук, — коротко ответил старик.

Детство. Как давно это было? Мать и отец на берегу эль-Бадру. Ее странные сказки. Длинные, светлые локоны. Вторая беременность. Внезапная, скоропостижная смерть. Отец никогда не рассказывал о ней много. И все, что знал Амаль: его мать — чужестранка, которую не приняла жестокая Пустыня.

Потерянный Амаль смотрел над головами сражающихся воинов. Где-то вдалеке показалась темная точка. Она увеличивалась, и скоро стало ясно, что это птица, та самая, которая так встревожила в Факсе. Огромный орел, несущийся в их сторону.

Доминус едва заметно водил губами, словно человек, который разговаривает сам с собой. Подпитывал энергией деканов, лишал противников возможности сопротивляться.

Орел начал резко пикировать. Амаль, ощущая свою незначительность рядом с этим стариком, который называл себя его дедом, завороженно следил за падением птицы. В последний момент авал рванулся вперед, но было уже поздно. У самой земли куавитль превратился в воина и обрушил на доминуса страшный удар меча. Всесильный владыка Культа Факела завалился вбок и упал с коня, заливая кровью истоптанную траву под ногами. Перчатка понеслась в лицо цтеку, но тот увернулся и отпрыгнул. Амаль бросился за ним, отводя в сторону меч и сбивая с ног. Тот упал, распластавшись на земле, между телами двух либеров. Подпрыгнув к противнику, Амаль занес Перчатку для удара, но краем глаза увидел, что на нее легла рука Амани.

— Стой!

— Я не враг тебе, альмаут, — коверкая слова сказал цтек. — То, что должно было случиться, случилось. Вот и все.

Превратился в орла и поднялся в небо.

Патера была для Эрика домом. На знакомых улочках во время дождя он, набирая обувью воду, скакал по лужам. В засуху вдыхал привычно-пыльный, режущий ноздри воздух. Засыпал в одном и том же месте, в комнате на втором этаже, где каждый угол был изучен тысячи раз. Просыпался там же, радуясь падающим на стену разноцветным бликам от вазы, стоявшей на подоконнике.

Это время закончилось, закончилось навсегда. К нему уже не вернуться, как не вернуть прожитый день или съеденный завтрак. Возможно, его жизнь не была такой уж счастливой и беззаботной, но это была его жизнь. И в одночасье ее не стало.

Как не стало отца. При мысли о нем слезы текли ручьем, и мальчик не мог поверить в то, что никогда больше не услышит знакомого голоса. Не почувствует сильную руку на плече. Не прижмется головой к широкой груди. Резкая, невыносимая боль терзала Эрика изнутри. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Рядом шла уставшая, понурая мать. С отцом они прожили много лет. Может быть, не все у них было ладно, но они были семьей. Делили хлеб и воду. Растили детей. Строили общие планы.

Мия замкнулась в себе. Печатала шаг и смотрела только под ноги. Да и что интересного можно увидеть вокруг? Боль и страдания отчаявшейся группы беглецов?

Бьёрг казалась невозмутимой. Но Эрик не верил этой невозмутимости. Девочку выдавал блеск глаз, чуть более влажных, чем обычно, и плотно сведенные безжизненные губы.

Впереди их ждала новая жизнь. И было совершенно непонятно, какой она будет.

На опушке леса беглецы остановились. Обернулись назад, чтобы попрощаться с Патерой. Башня Чаши отсюда уже не выглядела такой огромной. Воздух нагрелся, очертания плыли и, казалось, будто Башня дрожит. Эрику почудилось, что он слышит ее еле заметный гул, такой же, как несколько дней назад. Воображение разыгралось, и под ногами вздрогнула земля. Он ойкнул и понял, что все вокруг застыли в испуге.

— Началось, — тихо сказала Бьёрг.

По ее щеке текла слеза.

Лули знала, что это произойдет.

Башня Жезла умирала. Медленно. Мучительно. Содрогались внутри древние механизмы. Рушились связи энергии. Боль пробегала от основания до самой вершины. Замедлялось железное сердце, тысячелетиями гонявшее между камней созданий, поддерживавших целостность системы. Таких маленьких, что их невозможно было бы разглядеть глазами.

Она чувствовала всех вместе и каждого по отдельности. Они стонали и плакали, ощущая приближение неизбежного. Приближение финала, за которым для них больше не будет ничего. Только полная и безоговорочная смерть. Конец их времени. Они не умели продлить свой род, не умели запечатлеть себя в веках. Они были созданы богами с единственной целью — поддерживать жизнь в Башне. В Башне, дни которой уже на исходе.

Остановилось дыхание. Потоки горячего, смешанного с копотью воздуха, нагнетаемого где-то в глубинах огромными устройствами, сужавшимися и расширявшимися сотни миллиардов раз, остановились. В жерле замер густым облаком последний протяжный выдох.

Перестали подавать сигналы сложные конструкции, управлявшие отдельными частями структуры. Вместо Порядка воцарился Хаос. Со скрежетом сталкивались между собой элементы, продолжавшие бессмысленную работу. От этих столкновений расшатывались внутренние опоры. Вслед за ними пришла в движение каменная оболочка, начавшая трещать и выдавливать массивные валуны. Убийственным водопадом раздробленные камни полетели вниз, погребая под собой целые кварталы. Боль Башни смешалась с болью жителей Кадуция и разнеслась окрест стоном и дрожью самой земли.

Лули завыла, прижимаясь к ногам Возлюбленного.

Сильный удар сбил Амаля с ног. Земля заходила ходуном, а со стороны города раздался оглушительный грохот, словно тысячи хайманов топтали мостовые Факса. В глазах потемнело, спина отозвалась резкой болью. На какое-то время он, кажется, потерял связь с реальностью.

— Амаль, — прозвучало над ним. — Вставай, надо убираться отсюда.

Авал открыл глаза. Над ним возвышался Башир. Великан протянул руку, предлагая помощь. Амаль поднялся, чувствуя, как тело сопротивляется любому движению. Огляделся. Поле усеяно трупами, кое-где ходят в растерянности воины: легионеры, деканы, караванщики.

— Что это было?

— Башня, авал. Башни Факела больше нет.

Амаль взглянул на город. На месте Башни темнела Завеса.

— «Падут Колонны Неба под плач из аль-Джами», — продекларировал он. Снова посмотрел по сторонам. Кое-кто, кажется, начал браться за оружие. — Собирай всех, живо. Хватайте коней, это наш единственный шанс добраться живыми до Пустыни.

Башир побежал выполнять приказ. Около ног Амаля застонала Амани. Он склонился над ней, пытаясь понять все ли в порядке.

— Ты как?

Девушка ничего не ответила. Глаза были пустыми, словно пересохший оазис, в котором закончилась жизнь. Амаль осторожно поднял ее и усадил перед собой в седло ближайшей лошади. Огляделся по сторонам. Около десятка караванщиков уже были верхом. Подъехал Башир:

— Пора, авал.

— Так мало?

— Больше никто не отзывается. Раненых собрали. Многих не нашли. Гасика — в том числе.

— Мы не можем так уехать. Ищите еще.

— Амаль…

— Духи Пустыни, Башир! Мы не можем их бросить!

— Легионеры приходят в себя. Их больше. Десять к одному. Здесь начнется резня. Мы можем остаться и погибнуть или уехать и спастись. Ты в ответе не только за тех, кого мы не можем найти, но и за тех, кто прямо сейчас ждет твоего приказа.

Амаль зарычал:

— Тогда убирайтесь!

— Амаль… Они скорее всего мертвы. Я видел, как падал Гасик и другие… Ты ничего не изменишь, только погубишь себя. Всех нас, потому что никто никуда без тебя не поедет. Все хотят найти друзей. Всем больно, слышишь. Ты в ответе за живых. Мертвые справятся сами!

Амаль сжал зубы, не зная, что возразить. Амани, которая все это время практически не двигалась, положила руку ему на ладонь и тихо запела. Ее слабый голос, в котором звучали колокольчики, напомнил ему о водах эль-Бадру, о круговороте времен года, смене циклов, поколений. Бессильная ярость внутри затихла.

Что ждет сейчас альмаутов? Случилось худшее из того, что они могли ожидать. Пересохнут источники, вымрут животные и благоухающие сады оазисов. Всем им придется бороться за жизнь. Семиградью не избежать кровавой войны. Привычные отношения, подорванные событиями в аль-Джами, рухнут окончательно. Быть может, все они сгинут в истории. Как народ шуэлла. Будет забыта письменность и язык. Нравы, обычаи, культура. Их дети не доживут до совершеннолетия, а сами они до собственной старости. Но их будущее рождается сейчас. От множества мелких и крупных выборов, которые они совершают каждое мгновение. И от его решения зависит будущее близких ему людей.

Пусть мир погряз в огне и насилии. Пусть смерть преследует их по пятам. Пусть рушатся города и Башни. Но жизнь хочет жить.

— Ты прав, Башир. Оставим мертвое мертвым. Дадим жизнь живым.