Семейная фотография

П а в е л И в а н о в и ч Х р о м о в, человек средних лет.

Д и н а, 32 года.

Ю л и я И в а н о в н а, 60 лет.

Р о м а, чуть за 40.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

На авансцене слева — угол старинного петербургского дома. Гранитная доска: «Уровень воды 7 ноября 1824 года». Вросшая в асфальт гранитная тумба. На ней сидит человек средних лет — П а в е л И в а н о в и ч. Слышен многоголосый гул толпы, песни. Грянул праздничный салют. Все вокруг расцвечивается огнями фейерверка, раздаются крики «ура». Павел Иванович вынимает из нагрудного карманчика орден Славы III степени, неторопливо прикрепляет его к пиджаку. Снова грянул салют, и снова — мощное «ура». Рядом с первым орденом Павел Иванович прикрепляет орден Славы II степени. Звуки праздничного салюта уступают место другим: возникает эхо войны. Грохочут взрывы, захлебываясь, частит пулемет, слышны хриплые, вразнобой, крики «ура». Звучат два голоса:

М у ж с к о й г о л о с. Сейчас все просто: есть ты и есть он. Или ты — его, или он — тебя. Убивать-то надо, как иначе? А это разве дело для человека? Вот кончим, да наступит мир… Взять меня: чего мне надо? Бабу, хату да чтоб дожди вовремя прошли.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Конечно, война… (Мечтательно.) Представляешь… нет, ты представь: все. Кончили. Раздолбали. Жить-то как станем, а?

Угол дома с сидящим на тумбе Павлом Ивановичем притемняется.

Большая квартира в старом доме. Нам видны две смежные комнаты: спальная и столовая; в глубине — прихожая. Все стены столовой заставлены книжными полками. На них знамя: «Образцовой общественной библиотеке». В спальной Ю л и я И в а н о в н а в тренировочном костюме занимается гимнастикой по системе йогов. В данный момент она находится в «позе змеи»; выходя из нее, заканчивает начальный комплекс. В прихожей загорается красное табло, воет сигнализация. Юлия Ивановна спешит к окну, распахивает его.

Ю л и я И в а н о в н а. Дети! Отойдите от машины! Не смей писать! Кому говорю?! (Свистит в милицейский свисток.) Сотри! Сейчас же сотри!

Табло гаснет, сигнализация умолкает. Юлия Ивановна возвращается в свою комнату, снова делает гимнастику. В прихожей появляется Д и н а.

Диночка, ты?

Д и н а. Я.

Ю л и я И в а н о в н а (торопливо выходит из своей комнаты). Ну что, нашла?

Д и н а. Когда же, тетя? Сегодня у нас вернисаж — голландцы.

Ю л и я И в а н о в н а. Это просто возмутительно! Я, хилая, беспомощная женщина, мотаюсь по городу, пристаю ко всяким пьяницам…

Д и н а. Ну зачем? Осенью ЖЭК все сделает.

Ю л и я И в а н о в н а. Осенью?!

Д и н а (невинно). А что?

Ю л и я И в а н о в н а. Я не такая дурочка, как ты думаешь.

Д и н а (улыбнулась). Мой тебе совет — не суетись.

Ю л и я И в а н о в н а. Интересно. Кому тридцать два года, мне или тебе?

Загорается табло, воет сигнализация. Юлия Ивановна бросается к окну.

Дети! Отойдите от машины… (Смеется, делает кому-то приветственный жест.) Роман! Рома, вернулся?

Д и н а (на табло). Тебе еще это не надоело?

Ю л и я И в а н о в н а. Человек купил «Жигули» и уехал за границу. Что прикажешь делать, если автомобили продают, а с гаражами борются? Каждый вечер я смываю с машины одно и то же слово.

Входит Р о м а. Это человек располагающей внешности, лет сорока с небольшим. Вместо левой руки у него протез в черной перчатке.

Р о м а (весело). Гуд монинг! Ай — вернулся.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома! Здравствуйте, милый! С приездом!

Д и н а. Здравствуйте, Рома. Ай кэйм бэк — я вернулся.

Р о м а (повторяет). Ай кэйм бэк. (Целует Дине руку; кивает Юлии Ивановне на табло.) Ну как, работает?

Д и н а. Тетя спит в машине.

Ю л и я И в а н о в н а. Не говори глупостей! Спазмы, Ромочка, вы же знаете. Какой уж тут сон! Вот и брожу по ночам, как кошка, заодно и стерегу.

Р о м а. В таком случае долг платежом красен.

Подает Юлии Ивановне сверток. В нем оказывается шапочка из пластика с двумя рожками, увенчанными лампочками. От шапочки тянется шнур с вилкой на конце.

Ю л и я И в а н о в н а. Что это, Рома?

Р о м а. Момент… (Надевает Юлии Ивановне шапочку, подвел ее к розетке, хочет включить вилку.)

Ю л и я И в а н о в н а. Ой-ой-ой…

Р о м а. Спокойно. Три, два, один… Пуск!

Включает вилку в розетку. На голове у Юлии Ивановны загораются две синие лампочки.

Ну, что вы чувствуете?

Ю л и я И в а н о в н а. Приятное тепло и что-то где-то журчит.

Р о м а. Правильно: от спазмы сосудов.

Ю л и я И в а н о в н а (растроганно). Рома, голубчик… до слез! (Хочет снять шапочку.)

Р о м а. Нет, нет! Не снимайте. (Вынул вилку, смотал шнур на протез левой руки, уложил спиралькой на голове у Юлии Ивановны.) Вот и все. Можете в ней ходить, спать, смотреть телевизор, а если удлинить шнур — то и гулять по городу.

Ю л и я И в а н о в н а (кокетливо смотрится в зеркало, Дине). Ну как?

Д и н а. Братья Стругацкие.

Ю л и я И в а н о в н а (Роме). Где вы достали это чудо?

Р о м а. Все там же, в ГДР. Что-что, а бытовая эстетика у них на уровне. Красиво и, главное, надежно. (Лезет в портфель, на этот раз достал необыкновенно длинный халат из мохера, протянул Дине.) Плиз.

Д и н а и Ю л и я И в а н о в н а (одновременно). Что это? Рома! Вы с ума сошли!

Р о м а. Какие пустяки. Ну, дал я им интервью о своем КБ. Гонорар. (Правой рукой накидывает халат на плечи Дине.)

Д и н а (любуясь собой перед зеркалом). Нет, Рома, это невозможно — каждый раз вы что-нибудь привозите. Сколько это стоит?

Р о м а. Фу! Тогда я буду платить вам за то, что вы занимаетесь со мной английским. А кандидатский минимум — это тот минимум, без которого не получишь максимума.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну спасибо, Рома! Спасибо.

Р о м а. Как с ремонтом?

Ю л и я И в а н о в н а. Увы! Пока — увы!

Р о м а. Проблема… (Глядя в окно.) Да… Нева… Простор и величие. Колдовской город. (Дине.) Как прошел вернисаж?

Д и н а. Который?

Р о м а. Французский гобелен.

Д и н а. О! Это когда было — неделю назад! Сегодня — голландцы. Министр культуры, красавец мужчина, ручку мне целовал.

Р о м а. Я ревную вас к вашей работе. Ну, обкатаем «Жигуля»? Айда в Зеленогорск?

Д и н а. Что, прямо сейчас?

Р о м а. А почему бы и нет?

Д и н а. В четыре у нас болгары.

Р о м а (Юлии Ивановне). Вот так всегда. (Дине.) Ну хоть просто покатаемся… (Горестно взмахнув своим протезом.) Если б я мог…

Д и н а. Поехали.

Р о м а (Юлии Ивановне). Желаете с нами?

Ю л и я И в а н о в н а. Что вы! У меня дел по горло.

Р о м а (обняв Дину за плечи). У кого еще в Ленинграде есть шофер — доктор искусствоведения?

Идут к дверям; звонок в прихожей. Дина открывает, входит П а в е л И в а н о в и ч.

П а в е л И в а н о в и ч. Здравствуйте. (Увидев Рому, вздрогнул, попятился.)

Д и н а. Добрый день.

П а в е л И в а н о в и ч. Добрый день… (Юлии Ивановне.) Здравствуйте.

Ю л и я И в а н о в н а. Здравствуйте.

Р о м а (спокойно). Привет.

П а в е л И в а н о в и ч (к Дине). Здравствуйте.

Д и н а. Пожалуй, эта тема исчерпана.

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч (к Юлии Ивановне). Я к вам… насчет ремонта.

Ю л и я И в а н о в н а (обрадованно). О! Прекрасно. Прекрасно! (Дине и Роме.) Вы идите, идите.

Р о м а (бросив взгляд на Павла Ивановича, Дине). Поехали.

Уходят.

П а в е л И в а н о в и ч. Разрешите?

Ю л и я И в а н о в н а. Пожалуйста, проходите.

Входят в комнату.

П а в е л И в а н о в и ч (кланяясь). Хромов, Павел Иванович.

Ю л и я И в а н о в н а. Морозова, Юлия Ивановна.

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч (оглядевшись). Высотища-то… метра четыре?

Ю л и я И в а н о в н а. Три восемьдесят. Простите… вы по чьей рекомендации?

П а в е л И в а н о в и ч. Да… Мне вас рекомендовали… весьма положительно.

Ю л и я И в а н о в н а. Можно узнать — кто?

П а в е л И в а н о в и ч (неопределенно). Наши общие друзья.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а. Видите ли… я бы, конечно, могла все и сама, но — увы! Годы идут — потолки становятся все выше… Садитесь, пожалуйста.

П а в е л И в а н о в и ч. Одну минуту… (Подошел к окну.) Миша, ступай домой, я задержусь.

Ю л и я И в а н о в н а. Сынишка?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет, всего лишь пес, Михаил.

Ю л и я И в а н о в н а. Он что, понимает по-русски?

П а в е л И в а н о в и ч. Естественно. (Оглядев стены.) Давненько, давненько…

Ю л и я И в а н о в н а. Десять лет. Совершенно заросли и растрескались. Короче, Павел Иванович, больше терпеть нельзя: побелюсь, поклеюсь, покрашусь — и могу спокойно умирать. Вы должны мне в этом помочь.

П а в е л И в а н о в и ч. С удовольствием.

Ю л и я И в а н о в н а. Идемте, я вам все покажу.

Уходят и тут же возвращаются.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, это столовая, здесь только потолки. Теперь, пожалуйста, сюда…

Проходят в комнату Юлии Ивановны.

П а в е л И в а н о в и ч. Такие хоромы — на двоих. Четыре комнаты.

Ю л и я И в а н о в н а. Да, мой муж был крупный ученый.

Возвращаются в столовую.

(Указывая на книги.) Это все — его. О! Раньше у нас было больше.

П а в е л И в а н о в и ч (увидев знамя). Общественная библиотека.

Ю л и я И в а н о в н а. Лучшая в районе. Досуг — вот наш бич. У мужчин это вызывает… (щелкнула себя по горлу) а у нас… ах! О чем говорить!

П а в е л И в а н о в и ч (на книги). Разрешите?

Ю л и я И в а н о в н а. Конечно. Что вы любите: романы, повести, стихи?

П а в е л И в а н о в и ч. Да нет… знаете, как-то больше — про войну.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а. Ага… (Проницательно.) Полковник в отставке?

П а в е л И в а н о в и ч. Что вы! Рядовой. Матушка-пехота.

Ю л и я И в а н о в н а. Надо же — как промахнулась. (На книги.) А я, представьте, обожаю детектив. Я вообще тесно связана с преступным миром.

П а в е л И в а н о в и ч. В каком смысле?

Ю л и я И в а н о в н а. В прямом. Ну что ж, Павел Иванович, у меня только одно условие: все очень-очень быстро, но очень-очень качественно. Принимать работу буду не только я.

П а в е л И в а н о в и ч. Да? А тот товарищ… он вам кто?

Ю л и я И в а н о в н а (встревожилась). Это наш знакомый. У меня вообще много знакомых мужчин, в том числе из милиции, прокуратуры…

Павел Иванович снимает со стеллажа старинную вазу.

Ю л и я И в а н о в н а. Ку… Куда? Куда?! Что вы делаете?!

Мгновение подумав, Павел Иванович переставляет вазу в другой конец стеллажа. Разбросав рядом несколько книг, создает изящную композицию.

П а в е л И в а н о в и ч. Согласны?

Ю л и я И в а н о в н а. Боже мой! Чудо! Как это вы сумели?

П а в е л И в а н о в и ч (скромно). Моя профессия. Я — дизайнер.

Ю л и я И в а н о в н а. О! Мастер по интерьеру? Тоже человек искусства?

П а в е л И в а н о в и ч. В меру сил.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, тогда я могу спать спокойно. Итак, каковы ваши условия?

П а в е л И в а н о в и ч. Хозяин — барин.

Ю л и я И в а н о в н а. Нет, нет, нет. Я так не могу. Это меня стесняет.

П а в е л И в а н о в и ч. Ну, хорошо, уточним… потом. Разрешите откланяться… До завтра.

Ю л и я И в а н о в н а. Постойте! Завтра воскресенье — с утра я смотрю Эсмеральду.

П а в е л И в а н о в и ч. Вы поклонница балета?

Ю л и я И в а н о в н а. При чем здесь балет? Эсмеральда — это лошадь.

П а в е л И в а н о в и ч. А! Ветеринарный врач?

Ю л и я И в а н о в н а (кокетливо). Много будете знать — скоро состаритесь. Вот, держите (подает Павлу Ивановичу ключи).

П а в е л И в а н о в и ч. И вы… рискнете оставить на меня квартиру?

Ю л и я И в а н о в н а. А почему бы и нет? Вы же рискнули — пришли к незнакомым людям… (Игриво.) Дизайнер!

П а в е л И в а н о в и ч. Пожалуй… Прощайте. (Уходит.)

Юлия Ивановна возвращается в комнату.

Ю л и я И в а н о в н а. Так, лед тронулся. (Надевает подарок Ромы — электрическую шапочку, подошла к зеркалу.) Ну, немцы! Ну, молодцы! Эти уж сделают так сделают… (Включает вилку в розетку.)

Раздается оглушительный треск, летят искры, на какое-то мгновение шапочка ярко освещается, отчаянно жужжит, потом на сцене и всюду гаснет свет.

Музыка.

На следующий день. В столовой все книжные полки затянуты простынями, мебель укрыта газетами. Стремянка, банки с красками, обои, кисти. П а в е л И в а н о в и ч мешает в ведре известь. В прихожей появляется Ю л и я И в а н о в н а. В руках у нее продовольственная сумка.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну-с, как? Начали?

П а в е л И в а н о в и ч. Да… помаленьку.

Ю л и я И в а н о в н а. Ремонт такая штука: важно начать, а там — само покатится.

П а в е л И в а н о в и ч. Москва от спички сгорела.

Ю л и я И в а н о в н а. Мне это все создает тонус. Допинг. Шестьдесят лет — не баран чихнул.

П а в е л И в а н о в и ч. Вам — шестьдесят?!

Ю л и я И в а н о в н а (польщена). А сколько вы дадите?

П а в е л И в а н о в и ч. Ну… от силы — сорок… девять.

Ю л и я И в а н о в н а (чрезвычайно довольна, хотя и понимает, что это всего лишь комплимент). Ну уж, это вы хватанули! Вчера вечером стояла я, как обычно, возле гостиницы…

П а в е л И в а н о в и ч (удивленно). А что вы там делали?

Ю л и я И в а н о в н а. Как — что? Я — дружинница. Вот мой значок. Ну, задержали мы двух девчонок. Хорошенькие, бестии… Я им говорю: девочки, хиппи вы мои милые, ну зачем вам это надо? Поймите, скоро таких, как вы, совсем не будет — время работает на нас. Знаете, что они мне ответили? «Время, верно, работает на вас, зато мы молоды, а ты — старый сморчок». Вот так. (Достала из сумки сверток, развернула, подает Павлу Ивановичу новенькую спецовку.) А ну, примерьте.

П а в е л И в а н о в и ч. Что вы? Зачем?

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, не ломайтесь!

Павел Иванович надевает спецовку.

Как на вас шита.

П а в е л И в а н о в и ч. Но я…

Ю л и я И в а н о в н а. Безобразие! Такой костюм портить…

П а в е л И в а н о в и ч. Спасибо… Но…

Ю л и я И в а н о в н а. Все. Разговор окончен.

Юлия Ивановна достает из сумки молоко, масло, творожные сырки и чекушку.

Ю л и я И в а н о в н а. Пьянство — величайшее зло. Как дружинница, я с ним борюсь. И все же… (на чекушку) эта будет вас ждать… когда все кончите.

П а в е л И в а н о в и ч (берет в руки чекушку). «Дубняк». Где это вы достали?

Ю л и я И в а н о в н а. В «Крепких напитках». Такая гадкая вывеска. Интересно, если бы у нас принять сухой закон, что бы вышло?

П а в е л И в а н о в и ч. А ничего бы не вышло.

Ю л и я И в а н о в н а. Почему?

П а в е л И в а н о в и ч. Слишком большая страна.

Ю л и я И в а н о в н а. Пожалуй.

П а в е л И в а н о в и ч. Да и женщины не поддержат.

Ю л и я И в а н о в н а. Что вы! Уж мы-то от нее терпим!

П а в е л И в а н о в и ч. И тут же сами подносите. А попробуй пьяного тронуть, кто грудью прикроет? Женщины.

Ю л и я И в а н о в н а. Очень тонкое наблюдение. Очень.

П а в е л И в а н о в и ч (понюхав пальцы). Что это вам — открытую продали?

Ю л и я И в а н о в н а. Не может быть!

П а в е л И в а н о в и ч (протянул чекушку Юлии Ивановне). Смотрите сами…

Ю л и я И в а н о в н а. Верно… А вдруг они туда чаю налили?

П а в е л И в а н о в и ч (снова понюхал пальцы). Не похоже. Графинчик бы, а то выветрится.

Юлия Ивановна несет графинчик и одну рюмку.

Ю л и я И в а н о в н а. Не в службу, а в дружбу — попробуйте, а то вдруг на самом деле…

П а в е л И в а н о в и ч (на одинокую рюмку). А вы что же?

Ю л и я И в а н о в н а. Что вы, голубчик, да я от одной рюмки — с копыт долой. (Подозрительно.) А вы?..

П а в е л И в а н о в и ч. Человек — разумное животное, но в одиночку оно не пьет.

Ю л и я И в а н о в н а. Мне решительно нельзя.

П а в е л И в а н о в и ч (отставляет рюмку). Тогда — мне тоже.

Ю л и я И в а н о в н а (колеблется). Ну, ладно… символически. (Несет вторую рюмку.)

П а в е л И в а н о в и ч. Вообще-то на Руси повелось ее — в начале, так сказать, закладка фундамента.

Ю л и я И в а н о в н а. Да? Есть такой обряд?

П а в е л И в а н о в и ч. А как же! Освящено веками. Допустим, корабль спускают… и вот, как сегодня. (Наливает две полные рюмки.)

Ю л и я И в а н о в н а. Ой-ой-ой! Что это? Что это?

П а в е л И в а н о в и ч. Дубняк.

Ю л и я И в а н о в н а. Я знаю, но… нет, нет, я решительно… Столько?.. Просто, понимаете, я… А это не помешает нам в работе?

П а в е л И в а н о в и ч. Наоборот — поможет.

Ю л и я И в а н о в н а (кокетливо). Стыдно сказать: пятьдесят пять лет живу на белом свете и никогда не пила дубняк. Правда, слышала много хорошего.

П а в е л И в а н о в и ч. И совершенно справедливо. За начало боевых действий.

Ю л и я И в а н о в н а. Сто один выстрел!

Пьют.

П а в е л И в а н о в и ч. Слезы божьей матери.

Ю л и я И в а н о в н а. А я как будто в костер села.

П а в е л И в а н о в и ч. Сейчас пройдет.

Ю л и я И в а н о в н а. Слушайте, сударь, а вы, часом, не того — не алкаш?

П а в е л И в а н о в и ч. Помилуйте! Это же гадость. Однако необходимо закусывать. Вот тут у меня есть бутерброд…

Ю л и я И в а н о в н а. Батюшки! Я же хотела взять кильки!.. Вот склероз! Кушайте сырковую массу.

П а в е л И в а н о в и ч. Извините — сюда не идет.

Ю л и я И в а н о в н а. По мне — что пьяница, что сумасшедший.

П а в е л И в а н о в и ч. Верно. Теряется контроль. Хотите, научу, как определить? Сумасшедшего развозит с первой рюмки, а пьяницу — со второй. (Наливает по второй.)

Ю л и я И в а н о в н а. Что это? Что это? Ни в коем случае!

П а в е л И в а н о в и ч. Но должен же я вам доказать. Впрочем, может, вы сами… боитесь?

Ю л и я И в а н о в н а. Я? Вы забываетесь! (Лихо опрокинула рюмку.)

Павел Иванович следует ее примеру. Ищут, чем бы закусить.

Молоко?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет, оно все сразу снимет. Да… страшное дело пьянство: глупеют люди на глазах…

Ю л и я И в а н о в н а. А преступность!..

П а в е л И в а н о в и ч. А разбитые семьи!..

Ю л и я И в а н о в н а. Аварии на транспорте!..

П а в е л И в а н о в и ч. А сколько талантов гибнет!..

Ю л и я И в а н о в н а. Ой, опять не закусили. Это мы что закладывали — крышу?

П а в е л И в а н о в и ч. До крыши еще далеко.

Ю л и я И в а н о в н а. Я когда вижу пьяного, мне хочется треснуть его по физиономии… теряется контроль… впрочем, я это уже говорила.

П а в е л И в а н о в и ч. Извините, но это я сказал.

Ю л и я И в а н о в н а. Да?.. Вот видите? (Протягивает рюмку.) Са-амую капельку. Символически.

Павел Иванович наливает обоим.

Девушкой я безумно увлекалась символистами, и вот сейчас мне… пятьдесят… а я все помню. Как это?..

(Спохватилась, нетвердо.) За работу, мой друг, за работу.

П а в е л И в а н о в и ч. Одну минуту… (Выходит.)

Ю л и я И в а н о в н а (пытается пройти по одной половице). Бежала коза через мосточек, пропустила дубовый глоточек… (Покачнулась.) О-па!.. (Смеется.) Удивительно милый парень, но, кажется, слабоват…

Возвращается П а в е л И в а н о в и ч.

(Капризно.) Где же вы пропадаете, голубчик? Мне скучно одной.

П а в е л И в а н о в и ч. Ах, Юлия Ивановна! А как же я один всю жизнь? Может быть, именно одиночество и привело меня сюда.

Ю л и я И в а н о в н а. Да, кстати, кто все-таки вас к нам направил?

П а в е л И в а н о в и ч. Судьба.

Ю л и я И в а н о в н а (смеется). Похоже на то. Для меня сейчас ремонт… и не только для меня. Вот вы говорите: одиночество. Конечно, это печально, но главное не в том… Думаете, почему я за все хватаюсь? Библиотека эта, дружина, общество охраны животных?..

П а в е л И в а н о в и ч. Как, вы и там?

Ю л и я И в а н о в н а. Конечно! Беда, мой друг, в том, что я осталась без пенсии… ну, там, за мужа, конечно, получаю, но у меня самой нет права на вечный поко… (произносит с трудом) на заслуженный отдых. Вот видите?

П а в е л И в а н о в и ч. А почему у вас нет пенсии?

Ю л и я И в а н о в н а. Это долгая история, когда-нибудь я вам ее расскажу. Дело не в деньгах. Диночка — доктор искусствоведения, нам хватает. Моральная сторона — вот бич. Ну и, конечно, досуг.

П а в е л И в а н о в и ч. Пойдите работать.

Ю л и я И в а н о в н а. Легко сказать. Я была отменным корректором, но вот уже двадцать лет… Кто меня теперь возьмет? Да и я все забыла-перезабыла. А жизнь — море… глубокое, в дымке… как пенсия.

П а в е л И в а н о в и ч. Грустно.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну вот! Вы уже и раскисли! А я — наоборот. Где дубняк? А ну, капните мне еще. Я когда выпью, на меня находит (широкий, хищный жест) такая апатия!

Там что-то дальше: та-татата — тата-та…

П а в е л И в а н о в и ч (в сторону). Мать честная! Что с нею творится!

Ю л и я И в а н о в н а. Это я сейчас такая тихоня стала — сорок пять! А была помоложе — ого-го! У нас в доме бывал поэт Валерий Брюсов. Вот сейчас все за йогов хватились. А это он, Брюсов, еще тогда, во времена военного коммунизма, обучал меня гимнастике йогов. Пожалуйста — «поза змеи» (показывает).

Павел Иванович невольно отшатывается в сторону.

Страшно? Зато вот уже полвека я не знаю, что такое хруст суставов. О, Брюсов! Античная фигура! Хотите, я вам буду читать Брюсова?

П а в е л И в а н о в и ч (слабо сопротивляясь). Может, устроим маленький перерыв?

Ю л и я И в а н о в н а. Перерыв? Между чем и чем? (Хмелеет, лукаво.)

Звонит телефон. Юлия Ивановна семенит к нему.

П а в е л И в а н о в и ч. Бойкая… Эдак ей скоро семнадцать стукнет.

Ю л и я И в а н о в н а. Слушаю. Я, Диночка. Как идут дела? Павел Иванович, как у нас идут дела?

Павел Иванович пожимает плечами.

Он говорит — потрясно! (Понизив голос.) Глупая, ну что я — сама не понимаю? Накормлю, конечно. (И вдруг игриво.) Виват! (Бросает трубку, возвращается к Павлу Ивановичу, грозит ему пальцем.)

Звонит телефон.

(Сняв трубку.) Закрыто на ремонт! (Бросает трубку мимо телефонного аппарата.) О чем это я? Да! Сейчас звонила Диночка. Вы знаете ведь она у нас тоже крупный ученый с европейским именем. Эрмитаж в ней души не чает. Вы думаете, почему мне так загорелся этот ремонт? Идите сюда… С последним куском обоев я выдаю ее замуж. Да, да, да! Я это проделаю в самые ближайшие дни.

Долгая пауза.

П а в е л И в а н о в и ч. За кого? Уж не за…

Ю л и я И в а н о в н а. Угадали. Прелестный молодой человек. Энергичный, волевой! Знаете, из тех, кто умеет быть всегда на виду.

П а в е л И в а н о в и ч. Разве это так уж важно?

Ю л и я И в а н о в н а. А что же тогда важно, друг мой?

П а в е л И в а н о в и ч. Чтоб человек был хороший.

Ю л и я И в а н о в н а. В наш век это понятие растяжимое.

П а в е л И в а н о в и ч. А чего там растягивать? Добрый — вот и все.

Ю л и я И в а н о в н а. Ах, Павел Иванович! Добренькие — они слабенькие. Воля — вот двигатель. А доброта — это безволие. Да! Да! Поверьте мне: злые всегда берут верх. У них есть чувство локтя.

П а в е л И в а н о в и ч. Значит, вы сознательно хотите выдать…

Ю л и я И в а н о в н а. А что делать, голубчик? Да он и не злой, скорее — наоборот: широкая натура. Русская. Просто немножко… нахрапист. Сейчас это модно.

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч. Все уже решено?

Ю л и я И в а н о в н а. В общем — да. У меня с ним. Теперь все зависит от вас. Как только вы кончаете ремонт, я тащу их во дворец и потом — сюда. Будем жить вместе, дружно. Ведь у меня характер (жест) — воск! Конечно, Диночка не торопится — девочке тридцать два года, зато он (смеется) трясет копытами и землю роет гривой. Так бы закутал он меня в медвежью шубу, бросил поперек ТУ-144 и умчал… на остров Занзибар. Кстати, вчера у этих девчонок я отобрала пластинки. «Пласты», как они их называют. Послушайте-ка, что эти негодяйки танцуют. (Включает проигрыватель.)

Звучит остроритмическая музыка. Не выдержав, Юлия Ивановна начинает слегка подтанцовывать. Темп музыки, а с ним и танец Юлии Ивановны убыстряются.

Что же вы стоите? Включайтесь! Нам-то не страшно! (С упоением пляшет, безуспешно пытаясь вовлечь в танец Павла Ивановича. Пластинка умолкла. Юлия Ивановна мгновенно скисает.) Что-то я устала немножко… За работу, мой друг, за работу… (Тяжело опускается в кресло, дремлет.)

П а в е л И в а н о в и ч. Ну уж нет! Чтобы я этому гаду да еще и ремонт к свадьбе делал?! (Хватает кисть, начинает белить шкаф. Выворачивает ведро с известью на пол. Влез на стремянку, палкой отбивает с потолка штукатурку. В изнеможении садится на пол у ног Юлии Ивановны, засыпает.)

Высвечивается угол дома с тумбой. На ней П а в е л И в а н о в и ч. Продолжается сцена пролога. Гремит салют. Павел Иванович вынул медаль, прикрепляет ее рядом с другими наградами. Снова салют. И снова он достает еще одну медаль. Праздничные звуки умолкают, вместо них слышны отдаленные раскаты артиллерийских залпов.

М у ж с к о й г о л о с. Очень уж ты, Павел, на рожон лезешь. Убьют.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Сам-то хорош: чего ночью устроил?

М у ж с к о й г о л о с. Зато вот: трофей. Гляди.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Подходяще. Маузер. А патроны?

М у ж с к о й г о л о с. Эвон! Дай срок: до хаты своей доберусь…

Свист пуль. Тишина.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Хаты… хаты… Ты бы на Неву глянул, на Невский проспект.

М у ж с к о й г о л о с. Дурак ты, Пашка. Все по городам разбежимся — чего тогда будет? Вот я сейчас из этого ихнего маузера по ним самим: бей гадов! А как до хаты доберусь — на стенку повешу в ряд с грамотами; а ты свою Славу солдатскую. Наша Родина — село.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Эх, повидал бы ты этот город.

М у ж с к о й г о л о с. А хлеб, картошку там едят?

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. А ты свой трактор где — в деревне собрал?

Далекая пулеметная очередь.

В тот же день, вечером. Ю л и я И в а н о в н а и Р о м а на уголке стола пьют чай.

Р о м а. Так, говорите, работа закипела?

Ю л и я И в а н о в н а. Ключом. Сегодня первый день — очень плотный, даже голова трещит. Но можете быть спокойны, все будет сделано быстро и качественно: я выспалась… то есть, я хочу сказать… я вы-ска-зала свои сроки, и он принял их безоговорочно. Вообще — интеллигентен. Интеллигентен.

Р о м а. Да? Ну-ну… (Осторожно.) О себе он что-нибудь рассказывал?

Ю л и я И в а н о в н а. Нет, ничего. А вы что, знаете его?

Р о м а. Откуда? (Меняет тему.) Когда Диночка придет?

Ю л и я И в а н о в н а. К восьми.

Р о м а (взглянув на часы). Юлия Ивановна, есть новость. Очень важная.

Ю л и я И в а н о в н а. Я вся — внимание.

Р о м а. Вы знаете, как часто я езжу за рубеж.

Ю л и я И в а н о в н а. Да, Рома, да, я завидую вам белой завистью.

Р о м а. Знаете, что дают мне эти поездки?

Ю л и я И в а н о в н а. Разумеется.

Р о м а. Одним словом — пока моя должность мне соответствует. Что вы так смотрите?

Ю л и я И в а н о в н а. Я?.. Я… просто слушаю.

Р о м а. Нет, вы улыбались.

Ю л и я И в а н о в н а. Уверяю вас — нет. Ну, честное слово! Я вообще очень редко улыбаюсь.

Р о м а. Так вот: с каждой поездкой я накапливал… опыт и потом делился им с товарищами. Это получило оценку, и возникла новая ситуация. Мне предложено отправиться в одну не близкую страну, но теперь на полгода, и при этом был сделан намек, что вернусь я уже не в свой КБ.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома, это грандиозно.

Р о м а (помолчав). Визу охотнее дают женатым.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а (осторожно). Вы… хотите взять ее с собой?

Р о м а. Я не чувствую тепла.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома, ее нужно понять. У девочки было сильное увлечение. Ну, то есть как — сильное? Молодой парень, приятный — и все. Каждый день я кормила его обедом, ужином, но ответного чувства у него не возникло. Все.

Р о м а (ревниво). Хорошенькое дельце.

Ю л и я И в а н о в н а. Да что вы, Рома! (Укоризненно.) Рома! Перестаньте! Это же было десять лет тому назад, она еще училась в Академии, и с тех пор, клянусь вам, в этот дом не ступала нога мужчины.

Р о м а. А куда он подевался?

Ю л и я И в а н о в н а. Загадка! Полнейшая загадка. Я, конечно, не спрашивала, а она молчит, ну и слава богу. Теперь-то уж смешно и говорить — забыла она его. Забыла, Рома, забыла начисто.

Р о м а. Ладно. Вопрос о моем выезде может решиться вот-вот. Поэтому первое: немедленно закончить ремонт.

Ю л и я И в а н о в н а. Это я беру на себя!

Р о м а. Хотя, вообще, этот ваш маляр… Ну ладно. Второе: по окончании ремонта мы немедленно расписываемся.

Ю л и я И в а н о в н а. Да, да, да! Во Дворце бракосочетаний, на набережной. Мы возьмем такси с куклой в натуральную величину.

Р о м а. Нет. Без куклы. Без дворца. В загсе.

Ю л и я И в а н о в н а (огорчена). Ромочка, почему?

Р о м а. В этом дворце, прежде чем расписаться, надо сперва записаться — на очередь. Я узнавал: сейчас они принимают на август.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома! Я так хочу во дворце! Напротив, через Неву — Академия художеств. Диночка, сфинксы… Ну, устройте нам дворец, Ромочка, вы же всемогущи.

Р о м а. Немыслимо! Я пытался… там директор — псих: не берет. И потом, согласитесь — смешновато! Я уже не мальчик, и Дина — не девочка.

Ю л и я И в а н о в н а. Девочка! Клянусь вам — девочка!

Р о м а. Вопрос решен: загс. И, наконец, последнее: мой переезд к вам… (жест) в те две, а эта — общая.

Ю л и я И в а н о в н а. Конечно, конечно, разумеется. Как с гаражом, удалось?

Р о м а (выглянув в окно). Во-он там поставим.

Ю л и я И в а н о в н а. Гений! Неужели разрешили?

Р о м а (поднял руку в перчатке). Вот — помогла. И потом, что, по-вашему, Дина привезет нас с работы сюда, а на ночь мы погоним машину в гараж в Веселый Поселок? Оттуда полтора часа будем давиться в автобусе обратно сюда, а утром — снова за ней? Что мы — идиоты?

Ю л и я И в а н о в н а. Рома, сейчас все такие… Извините, а где вы руку потеряли?

Р о м а. Под Лугой. В пятьдесят четвертом. На разминировании. Сапер ошибается один раз. (Хлопнул себя по лбу.) Ба! Забыл главное: до отъезда необходимо продать мою «старуху». Цены на машины катастрофически падают. Сегодня был там: о восьми тысячах за «Волгу» уже и слушать не хотят. Но вы не волнуйтесь, есть на примете три солидные «тюбетейки» из Ташкента.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома! Не вляпаетесь?

Р о м а. Я сам всякого вляпаю.

Загорается табло, звучит сигнализация. Оба бросаются к окну. Юлия Ивановна достает милицейский свисток.

Р о м а. Стоп! Это Дина. (Машет в окно рукой.)

Ю л и я И в а н о в н а. Еще неделя под этим красным фонарем — и я протяну ноги.

Р о м а. Ну-ну, зачем так мрачно? Диночке пока — ни слова. (Огляделся.) Да… разворочено.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома! Я спокойна. Вы бы видели его в работе! Вот сегодня, например, мы полдня читали стихи… (Спохватилась, но поздно.)

Р о м а. Тэ-экс…

Ю л и я И в а н о в н а. Ну… это он уже домой собирался.

Р о м а. Понятно.

Быстро входит Д и н а.

Д и н а. Гуд монинг, Рома!

Р о м а. Гуд монинг, Диночка! Ручку… (Целует Дине руку.)

Д и н а. Ну, тетя, как первый день?

Р о м а. Вот — читают стихи…

Ю л и я И в а н о в н а. При чем тут стихи! Я ему прямо сказала: больше ни глотка!..

Д и н а. Что?

Р о м а. Да он непьющий!

Ю л и я И в а н о в н а. Верно. Это я ему поставила. Есть такой старинный русский обряд: закладка фундамента. А вы… все-таки знаете его?

Р о м а. Полно вам!..

Д и н а. Тетя, а что это за пятно на полу?

Ю л и я И в а н о в н а. Пятно? Где? Лх, это… известь. Негашеная. Я ее гасила.

Д и н а (на спецовку). А это откуда?

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, Диночка, в доме появился рабочий, надо гордиться. Я купила ему спецовку.

Д и н а. Батюшки! А что с потолком?

Ю л и я И в а н о в н а. А что?

Д и н а. Вот же — дыра!

Ю л и я И в а н о в н а. Это — танцевали… наверху. Прямо как слоны топали. Даже шкаф упал… в лужу с известкой.

Д и н а (увидела пустую бутылку). В котором часу он ушел?

Ю л и я И в а н о в н а. Ты знаешь, я и не заметила. Вышла зачем-то на кухню, вернулась, а его и след простыл.

Р о м а (насмешливо). Пересчитайте чайные ложечки.

Д и н а (грозно). Завтра в обеденный перерыв я прихожу домой.

Ю л и я И в а н о в н а. Пожалуйста! (Ретируется в свою комнату.)

Р о м а. Физиономия у него располагающая.

Д и н а. Я бы не сказала. Как на работе? Все в порядке?

Р о м а. Да. У меня железный зам. Правда, звезд с неба не хватает, но приказы пишет четко и кадры держит в готовности номер один.

Д и н а. А ваша прямая специальность?

Р о м а (весело). Токарь по металлу.

Д и н а. Нет, серьезно?

Р о м а. Руководитель.

Д и н а. Нет такой специальности.

Р о м а. Почему? Есть. Конечно, во главе производства стоят инженеры, в науке — ученые, в медицине — врачи. Это элементарно. Но есть такая сфера человеческой деятельности… впрочем, вы-то сами как считаете — возможно, чтобы искусством руководили художники или поэты?

Д и н а (с улыбкой). А как же Михалков?

Р о м а. Не в счет: он — гений. И потом — чем? Чем он руководит? Союзом писателей. А я говорю про серьезные учреждения, предприятия, имеющие государственный план, дающие прибыль, продукцию.

Д и н а. По-вашему — невозможно?

Р о м а. Абсолютно. Работники производства и люди искусства живут по противоположным психологическим законам. Да вот вам два примера, так сказать — автобиография. Вызываю я главного агронома…

Д и н а. Вы?!.

Р о м а. Ну, это было давно. Давно. Вызываю и говорю: пора сеять овес по всему району. А это, заметьте, — двадцать тысяч га. Он говорит: не могу, рано, почва не просохла, и сеять надо не овес, а пшеницу. Я говорю: хорошо, ты специалист, тебе виднее, но ты ответишь. Он говорит: хорошо, отвечу. Сеет позже, пшеницу, и получает отличный урожай с площади двадцать тысяч га. Могу я ему верить? Могу. Теперь вызываю я главного художника моего комбината бытовой эстетики и говорю: есть мнение — создать на торцах наших домов быта живописные панно, восемь на двенадцать, на рабочую тему; срок — седьмое ноября. Он говорит: не могу. И молчит. Я спокойно так говорю: хорошо, ты — творец, скажи, как ты это мыслишь? Он говорит: пока ничего не мыслю, прошу не навязывать тематику, срока назвать не могу, формат — тоже. Значит, так: он не знает, кто что сделает, какого формата и когда сдаст.

Д и н а (улыбаясь). Талантливой картине нужен талантливый заказчик. «Служенье муз не терпит суеты».

Р о м а. Э! Девятнадцатый век! И вот — странность: сравните технику, скажем, семнадцатого века и нашу. Дикий прогресс! Взрыв. И, скажем, Рублев… какой век?

Д и н а. Ну, тринадцатый.

Р о м а. Правильно. Так вот, при всем моем уважении к методу соцреализма — есть у нас свой Рублев с его знаменитой святой тройкой?

Д и н а. Позвольте…

Р о м а (жестко). Нет, не позволю! (Взял себя в руки.) Извините… Устал…

Пауза.

Диночка! Я стою на пороге больших решений…

Д и н а. Торжественно.

Р о м а. Не смейтесь. Все равно этот разговор должен состояться.

Д и н а. А если я не захочу?

Р о м а (улыбаясь). Но я хочу. Не сердитесь. В наш век сильная воля с успехом заменяет талант. Вот я — я не талантлив. Нет!.. Но я — деловой человек. Я организован, знаю, чего хочу сам, чего ждут от меня, и соответственно действую.

Д и н а. Завидный характер.

Р о м а. При чем здесь характер? Это мое кредо: отдавать себя всего, без остатка, делу. Мне не важен мой кабинет с селектором и «вертушкой», и, ей-богу, если моя секретарша подаст к кофе не «КВ», а «три звездочки» — я не умру; наконец, даже то, что сам я живу на окраине, в Веселом Поселке, — не велика беда. Рядом живут рабочие люди. Мы в одном строю, делаем одно дело, исполняем свой долг. Строим мы, черт возьми, новое общество или так — трали-вали? Нужна чистая совесть. Конечно, я тоже человек, бывает тяжело, одиноко, и вот тут… тут мне нужна красивая, умная, молодая жена, но не для чего-нибудь! Нет!

Д и н а (иронически). Строить новое общество.

Р о м а (весело). Правильно.

Д и н а (смеется). Здорово это у вас получается.

Р о м а. А у меня все здорово получается. И у вас получится, вот увидите. Хотели бы вы, например, махнуть за границу месяцев эдак на шесть?

Д и н а (искренне). Хо! Еще бы!

Р о м а. Все. Больше вопросов нет. Итак, стискиваем зубы на период ремонта. Вообще, за один день недурно разворочено. (Непонятно.) Может быть, в данном случае я и ошибаюсь?.. (Оглядев комнату, стучит пальцем по шкафу.) А это все мы заменим.

Г о л о с и з ш к а ф а. Войдите.

Р о м а. Что такое?

Дверца шкафа отворяется, из него выходит заспанный П а в е л И в а н о в и ч.

П а в е л И в а н о в и ч. Доброе утро. Виноват… что, уже вечер? О-ля-ля! Засиделся. Спокойной ночи. (Нетвердой походкой удаляется.)

Пауза. Дина падает в кресло, хохочет.

З а т е м н е н и е.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На следующий день, утром. В квартире полный развал. П а в е л И в а н о в и ч сидит в задумчивости. Звонит телефон.

П а в е л И в а н о в и ч (сняв трубку, привычно). Библиотека… ремонт… неизвестно. Что?.. Маляр. Один… а кто это? Кто это?.. Алло!.. Алло!..

В прихожей появляется Ю л и я И в а н о в н а с покупками.

Ю л и я И в а н о в н а. А, вы уже здесь? Ну что ж, доброе утро, сударь.

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна! Я вчера…

Ю л и я И в а н о в н а. Да уж, повертелась я из-за вас. (На учиненный Павлом Ивановичем погром.) Вы что, всегда такой буйный во хмелю?

П а в е л И в а н о в и ч. Помилуйте, у меня и душа не принимает.

Ю л и я И в а н о в н а. Видела я, видела, как она у вас не принимает.

П а в е л И в а н о в и ч. Но ведь и вы, извините, тоже…

Ю л и я И в а н о в н а. Что?!. Я уснула в собственном кресле, а вы, сударь, где? А эта лужа? А потолок? А шкаф? Нет, положительно, вам просто нельзя ни капли! Ну, ладно, забудем. Идите завтракать.

П а в е л И в а н о в и ч. Спасибо, я не голоден.

Ю л и я И в а н о в н а. Не выдумывайте. После вчерашнего — надо поправиться, только теперь уже молочком, молочком.

Садятся, завтракают.

П а в е л И в а н о в и ч. Удивительно: голова ясная — а ноги несут в шкаф.

Ю л и я И в а н о в н а. А у меня наоборот: в голове — муть полнейшая, а ноги… Ну, пластиночка! Вот вам — Запад! Разлагает начисто. И потом, это сознание, что нигде не работаешь… ни перед кем не отвечаешь… сдала я, сдала, сдала…

П а в е л И в а н о в и ч (нерешительно). Я тут предпринял одну акцию… Утром ходили мы с Михаилом в универмаг. Насчет работы.

Ю л и я И в а н о в н а. Вы хотите переменить службу?

П а в е л И в а н о в и ч. Да нет… Понимаете, там требуются сторожевые псы.

Ю л и я И в а н о в н а. Ха-ха-ха! Извините, я думала, вы про себя.

П а в е л И в а н о в и ч. И платят прилично — шестьдесят целковых.

Ю л и я И в а н о в н а. Что ж, вполне.

П а в е л И в а н о в и ч. Вы бы знали, какой нам экзамен учинили! Надо было брать след, подавать голос, приносить палку.

Ю л и я И в а н о в н а. И как, справились?

П а в е л И в а н о в и ч. Блестяще… Я почему пошел? Есть инструкция горфо — платить деньги можно только людям.

Ю л и я И в а н о в н а. Естественно. Не может же собака расписаться в ведомости.

П а в е л И в а н о в и ч. Не в этом дело. Речь идет об оформлении. (Мнется.) Вы только не обижайтесь… Я подумал о вас. Вы бы не согласились?

Ю л и я И в а н о в н а. Что?

П а в е л И в а н о в и ч. Оформиться.

Ю л и я И в а н о в н а. Кем?

П а в е л И в а н о в и ч. Собакой.

Ю л и я И в а н о в н а. То есть как это?

П а в е л И в а н о в и ч. Записать его на вашу фамилию: Михаил Морозов. А вам расписываться два раза в месяц.

Ю л и я И в а н о в н а. Но он же… как я понимаю… некоторым образом… мужчина.

П а в е л И в а н о в и ч. А вы — дружинница.

Ю л и я И в а н о в н а. А почему не вы сами?

П а в е л И в а н о в и ч (замялся). Надо брать разрешение на совместительство. Спросят — кем?

Ю л и я И в а н о в н а. А мне, значит, можно?

П а в е л И в а н о в и ч. И получать только пятьдесят процентов, как совместителю.

Ю л и я И в а н о в н а. Вот это уже довод.

П а в е л И в а н о в и ч. Прогрессивку платят.

Ю л и я И в а н о в н а. Прогрессивку? Кому?

П а в е л И в а н о в и ч. Вам.

Ю л и я И в а н о в н а. За что?

П а в е л И в а н о в и ч. Если все в целости-сохранности.

Ю л и я И в а н о в н а. А тринадцатую зарплату?

П а в е л И в а н о в и ч. Тоже.

Ю л и я И в а н о в н а (в раздумье). Та-ак… А если я… заболею?

П а в е л И в а н о в и ч. Разумеется, бюллетень.

Ю л и я И в а н о в н а. Кому?

П а в е л И в а н о в и ч. Вам, как собаководу.

Ю л и я И в а н о в н а. А если он, Михаил… ну, скажем, наколол лапу или охрип — потерял голос?

П а в е л И в а н о в и ч. Все равно — бюллетень вам.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а. Знаете, Павел Иванович, мне это нравится. Вот если бы еще…

П а в е л И в а н о в и ч. Что?

Ю л и я И в а н о в н а. Да нет, это, наверное, неудобно.

П а в е л И в а н о в и ч. Что именно?

Ю л и я И в а н о в н а (неуверенно). В пенсию это не зачтется?

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна! Дорогая! Я же для этого все и затеял. Сколько лет вам не хватает?

Ю л и я И в а н о в н а (вздохнув). Много. Михаил столько не протянет.

П а в е л И в а н о в и ч. Ну, сколько?

Ю л и я И в а н о в н а. Десять.

П а в е л И в а н о в и ч. Да… ему уже сейчас двенадцать. Впрочем, протянет! Запросто! Теперь все живут дольше. Важно, чтобы работа была престижная.

Ю л и я И в а н о в н а. Вы же понимаете, голубчик, дело не в деньгах. Моральный фактор: право на заслуженный отдых. Лично я десять лет еще протяну, это факт.

П а в е л И в а н о в и ч. Тут важно, чтобы он…

Ю л и я И в а н о в н а. Создадим условия! Есть у него какие-нибудь увлечения? Страстишка?

П а в е л И в а н о в и ч. Да. Обожает холодец… с хреном.

Ю л и я И в а н о в н а. Это не проблема. В конце концов, он мне — пенсию, я ему — холодец.

П а в е л И в а н о в и ч. Ну, если так…

Ю л и я И в а н о в н а (веселится). Ха-ха! Как интересно! (Жест.) Буду служить… по-собачьи.

П а в е л И в а н о в и ч. Не-ет! Там вам придется… впрочем, что я… вам ведь только расписываться.

Ю л и я И в а н о в н а. И все равно: Диночке — ни слова. Это ее может шокировать.

П а в е л И в а н о в и ч. Могила.

Ю л и я И в а н о в н а. Павел Иванович! С этого момента — я ваш друг, ибо собака — друг человека.

П а в е л И в а н о в и ч. Спасибо. (Налил в стаканы кефир.) За Мишку! За его здоровье!

Ю л и я И в а н о в н а. За собачью жизнь!

Пьют кефир.

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна, вы мне доверяете?

Ю л и я И в а н о в н а. Абсолютно.

П а в е л И в а н о в и ч. А в бога вы верите?

Ю л и я И в а н о в н а. Нет, конечно.

П а в е л И в а н о в и ч. А смерти боитесь?

Ю л и я И в а н о в н а. Да что это вы, Павел Иванович, я еще не старуха! (Помолчав.) Боюсь.

П а в е л И в а н о в и ч. Это хорошо. О смерти забывать нельзя.

Ю л и я И в а н о в н а. Зачем вы меня пугаете?

П а в е л И в а н о в и ч. Напротив, я готовлю вас.

Ю л и я И в а н о в н а. К чему? Бросьте ваши загадки! Говорите прямо.

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч. На фронте мы таких, как он, шлепали.

Ю л и я И в а н о в н а. Не понимаю.

П а в е л И в а н о в и ч. В расход пускали. Хотите, я вам расскажу притчу?

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, допустим.

П а в е л И в а н о в и ч. Жил-был человек, и была у него старая «Волга». Пятнадцать лет держал он личного шофера — руки нет — и катался в свое удовольствие. И вот решает этот человек продать «Волгу» и купить «Жигули — люкс», за семь с половиной тысяч. (Смотрит на Юлию Ивановну.) Вы меня понимаете?

Ю л и я И в а н о в н а. Допустим.

П а в е л И в а н о в и ч. Комиссионка оценивает его «старуху» в две с половиной тысячи, а он хочет восемь, чтобы нового «Жигуля — люкс» даром получить. Так вот, не лезьте вы в это дерьмо.

Ю л и я И в а н о в н а. Сейчас все так делают.

П а в е л И в а н о в и ч. Тем хуже. Пусть себе катается на старой.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а. А он уже купил… «Жигули».

П а в е л И в а н о в и ч. Да? На какие же средства? Он еще не продал «Волгу».

Ю л и я И в а н о в н а. Откуда вам все это известно? И вообще, я не понимаю, зачем весь этот разговор?

П а в е л И в а н о в и ч. А затем, сударыня…

Звонит телефон.

Ю л и я И в а н о в н а. Библиотека. Я. Здравствуйте, Тонечка!.. Эсмеральда? А что с нею? Сняли с овса?!. Тонечка, я сейчас очень… перезвоните мне… Что?! На мясокомбинат?! Единственную живую лошадь в нашем районе! Передадим в зоопарк. Кстати, они давно ее добиваются. Еду. (Бросила трубку.) Мы продолжим этот разговор.

Входит Д и н а.

Д и н а. Что случилось?

Ю л и я И в а н о в н а. Эсмеральду сняли с овса! (Уходит.)

Д и н а. Какой кошмар! (В дверях.) Добрый день.

П а в е л И в а н о в и ч. Здравствуйте.

Дина снимает плащ. Накрывает на стол.

Д и н а. Садитесь со мной завтракать.

П а в е л И в а н о в и ч. Благодарю, я уже.

Звонит телефон.

(Сняв трубку.) Библиотека, ремонт, неизвестно.

Д и н а. Ну, чаю стакан вы можете выпить?

Павел Иванович садится за стол.

Д и н а. Вы — семейный?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет.

Д и н а. Что же так?

П а в е л И в а н о в и ч. Так…

Д и н а. А этим… ремонтом… давно занимаетесь?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет.

Д и н а. Тетя говорила, вы дизайнер.

П а в е л И в а н о в и ч. Да.

Д и н а. Что же это вдруг — искусство на ремесло променяли?

П а в е л И в а н о в и ч. Так…

Д и н а. Вы ленинградец?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет, смоленский я.

Д и н а. Где вы учились?

П а в е л И в а н о в и ч. Здесь, в Ленинграде. Сперва в Академию художеств поступал.

Д и н а. О! И что же? Провалились?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет, война помешала. Пошел в Народное ополчение.

Д и н а. Так это было?..

П а в е л И в а н о в и ч. В сорок первом.

Д и н а. И всю войну?..

П а в е л И в а н о в и ч. Да, почти! В январе сорок пятого демобилизовали. По ранению.

Д и н а. Вы были ранены? Серьезно?

П а в е л И в а н о в и ч. Осколок залетел (показывает на грудь) вот сюда.

С ц е н а п р и т е м н я е т с я.

Продолжение пролога. У стены дома на тумбе сидит П а в е л И в а н о в и ч. Гремят салюты Победы. После каждого из них Павел Иванович вешает себе на грудь все новые медали. Праздничный гул замирает. Наступила тишина. Короткая очередь из автомата. Снова — тишина. Отдаленный взрыв. Слышится частое дыхание, приглушенный стон.

М у ж с к о й г о л о с. Павел! Павлуха… Слышь! ты… живой?..

Сдержанный стон.

Мать-перемать! Что же они с тобой сделали… (Торопливо.) Сейчас я, сейчас… Паша, потерпи… Вот так, так… Руку-то прими, руку… (Звук раздираемой материи.) Сейчас… сейчас, потерпи, так… еще, еще… Ну, поползли. (Слышно прерывистое дыхание.)

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Оставь… уходи… все.

М у ж с к о й г о л о с. Молчи, молчи… нам… только… до кустов… вон до тех… еще… еще… терпи, парень, терпи, терпи…

Угол дома притемняется, высвечивается столовая.

Д и н а. Не похожи вы на военного.

П а в е л И в а н о в и ч. Какой я военный? Солдатом ушел, солдатом пришел.

Д и н а. И вернулись в Ленинград?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет, в деревню.

Д и н а. Что же вы там делали?

П а в е л И в а н о в и ч. А что и все: пахал, сеял, навоз возил. В конце сороковых, помните, призыв был?..

Д и н а. Нет, я ведь…

П а в е л И в а н о в и ч. Ну да, конечно… Так вот избрали меня председателем.

Д и н а. Вас?!

П а в е л И в а н о в и ч. Не вижу ничего смешного.

Д и н а. Извините, очень уж неожиданно. Большой колхоз был?

П а в е л И в а н о в и ч. Двенадцать дворов. Бездорожье… Техники — одна разбитая полуторка. Старики да старухи… (Помолчав.) Самые счастливые годы моей жизни… Мир.

Д и н а. Здорово! Вытянули, значит, свой колхоз?

П а в е л И в а н о в и ч. Я считаю — да. Пять лет бились мы как рыба об лед, а потом собрались однажды все, сели, да и сочинили письмо: «Подсчитав свои возможности, просим наш колхоз навечно распустить…»

Д и н а. С ума сошли!..

П а в е л И в а н о в и ч. Почему? Их и передали совхозу. Только уже без меня.

Д и н а. А вас?

П а в е л И в а н о в и ч. Освободили. На общем собрании. Торжественно так. Приехал завсельхозотделом, молоденький он был тогда, шельмец… тоже, между прочим, по призыву на село двинул. Ты, говорит, фронтовик, трам-тарарам, вместе с народом, трам-тарарам, пять лет сельхозотдел за нос водил. Ну, взял я его так вот за нос, крепко взял, вывел из президиума. Кланяйся, говорю, им за все, что сделали… и еще сделают.

Д и н а. Ну и ну!

П а в е л И в а н о в и ч. Да… Потом уже решали выше. Сформулировали так: за разложение коллектива и нанесение побоев представителю. А я вам так скажу: этого представителя да на фронте бы — к стенке и в расход.

Д и н а. Так то — война.

П а в е л И в а н о в и ч. А какая разница?

Д и н а. Ну как — какая?

П а в е л И в а н о в и ч (упрямо). Ну — какая? Вот скажите — какая?

Д и н а. Вам лучше знать. Были законы военного времени.

П а в е л И в а н о в и ч. Верно! А потом стали — мирного. Вот они и расплодились. Представители! (Горячо.) Кого они представляли? Ну, кого, я вас спрашиваю?!

Долгая пауза.

Д и н а. И куда же вы дальше пошли?

П а в е л И в а н о в и ч. В районный ДОСААФ, на водную станцию, утопающим помогать. Солидное дело было: река, катер, команда. И вот как-то ночью — сигнал бедствия: рыбу глушил один — и подорвался. Вытащил я этого браконьера, лично сам, гляжу — а это мой завсельхозотделом. По чести скажу — хотел обратно спустить, да вижу — ранило его. Расстроился я ужасно и подарил катер пионерлагерю. Детишкам радость, мне выговор и — вон!

Д и н а. Кошмар! А тому, браконьеру, что было?

П а в е л И в а н о в и ч (неохотно). Убрали из района.

Д и н а. Больше с ним не встречались?

П а в е л И в а н о в и ч (помолчав). В том-то и горе: как склеила нас судьба! Куда он сунется — туда и я лезу, и наоборот. В Новгороде, в Пскове, в Вышнем Волочке… и всюду мы с ним — лоб в лоб. Вырвался я наконец в Ленинград. Академию, конечно, уже не одолеть было, художественное училище окончил, Мухинское, на работу устроился, по специальности. Бац! Забирают нашего директора на повышение — нате, пожалуйста, его, гада этого, к нам!

Д и н а. А где вы работаете?

П а в е л И в а н о в и ч (пристально смотрит на Дину). Комбинат бытовой эстетики, КБ — это он придумал, для звучности.

Пауза.

Одно утешение — по заграницам мотается, «опыт изучает». Вернется, соберет нас всех и — давай про преимущества нашей системы! И в самом деле, как же она сильна, наша система-матушка, если выдерживает таких. Он еще и кандидатскую накропает — «Потенциальные преимущества бытовой эстетики в условиях социализма».

Д и н а. А вы злой.

П а в е л И в а н о в и ч. Станешь! Недавно местком наш решил квартиру дать вне очереди паре одной, молодожены, ребеночка ждут. Так он заявил: квартиру резервирую. Ему, видите ли, по положению, необходимо жить в центре. Я, конечно, в обком профсоюза пошел. Те — в райком позвонили. Выговор он схлопотал по партийной линии и шиш получил.

Д и н а. Вот как? Значит, вы победили?

П а в е л И в а н о в и ч. Победил. А назавтра он меня — по щекинскому методу — под сокращение штатов подвел и — фьють!

Д и н а. Что, уволил?

П а в е л И в а н о в и ч. А вы думали? Безрадостно как-то получается: будто всю жизнь в обороне сидишь. Знаете, как изматывает! И еще — внезапность. Никогда не знаешь, откуда он тебя треснет. Нервы — ни к черту стали. Он во мне как осколок сидит.

Д и н а. А этот осколок часом к вам не через спину залетел?

П а в е л И в а н о в и ч. Зря вы это… Он моей спины не видел… и не увидит.

Входит Р о м а. При виде Дины на мгновение замер, но тут же овладел собой.

Р о м а. Гуд бай.

Д и н а. Не гуд бай, а гуд монинг. Знакомьтесь.

Р о м а (сдержанно). Мы знакомы. Я видел вас в шкафу.

П а в е л И в а н о в и ч. А я вас — в гробу.

Пауза.

Д и н а. Бунт на корабле. Рома! У меня в два часа закупочная комиссия. Можно, я возьму вашу машину?

Р о м а. Диночка, когда я вам отказывал? Вместе и поедем. Собирайтесь.

Д и н а. Я сейчас. (Уходит.)

Пауза.

Р о м а (на телефон). Это я звонил. Зачем наврал, что один?

П а в е л И в а н о в и ч (мрачно). Недавно пришла.

Р о м а. Черт… как нескладно… В общем, так: ты меня не знаешь, я тебя не видел, ремонт закончить через два дня и чтобы духу твоего здесь не было! Понятно? (Смягчился.) Ну, поскольку ты без работы… (Вынул деньги, сунул Павлу Ивановичу в кармашек спецовки.) Остальные — когда кончишь все.

Возвращается Д и н а.

Д и н а. Я готова.

Р о м а. Поехали.

Идут к дверям.

П а в е л И в а н о в и ч. Эй, вернитесь! (Достал деньги из карманчика, швыряет их Роме под ноги.)

Рома поднял деньги, спрятал их в карман.

Р о м а (Дине — на Павла Ивановича). Если бы все такими были — наша страна к коммунизму подходила бы. (Павлу Ивановичу.) Ариведерчи.

П а в е л И в а н о в и ч. Ариведерчи… Рома!

Рома и Дина уходят.

(Павел Иванович собирает вещи, с сожалением оглядел все вокруг, собрался уходить, вздохнул и… сел.) Прощай дом. Клейтесь сами.

Пауза.

А может, поволынить? В кухне — начинаю, в ванной — бросаю. Потом в кухне — бросаю, в столовой — начинаю. Разваливаю всю квартиру, пускаю ремонт по затухающей кривой, зубами держусь за плинтуса… Так сказать, активная оборона. Опять — оборона!

В прихожую возвращается Р о м а. Он взбешен, но сдерживается.

Р о м а (улыбаясь). Ничтожество! Я таких давлю! Пшел вон!

Павел Иванович не реагирует.

На что ты надеешься, ты, Мышкин плюгавый! (Догадка.) Постой… постой… Да уж ты не вообразил ли… Ха-ха-ха! Они плюют на таких. Плюют! Они любят победителей, а ты — кукла для битья. Во все времена. При любой погоде.

Молчание.

Ну давай по-человечески… раз в жизни. (Весело.) Я не виноват, ей-богу! Просто я так устроен: мне нравится, весело быть сверху, бить сверху, жить сверху. Понимаешь, это как постоянная зарядка, здоровая спортивная злость. Ты для меня — груша с песком. Таким, как я, необходимы груши. Человечество обожает груши. Оно их выращивает упрямо и тупо. Пойми: в мире всегда было, есть и будет добро и зло. Вот я — добро, а ты — зло.

П а в е л И в а н о в и ч (устало). Чепуха.

Р о м а.

Пауза.

Думаешь, для кого вертится земля? Светит солнце? Смеются девчонки? Да ради нас, здоровых, сильных, смелых, удачливых. Да! Да! А кто всегда ходит с битой рожей? Так на что ты рассчитываешь сейчас?

Павел Иванович молчит.

Думаешь, пожалеет? Так вот знай: она не пожалеет. Она моей породы. Сама сейчас сказала, там… Она презирает тебя, жалкого ублюдка, не способного хоть однажды взять верх. Ну? Тебе и этого мало? (Поднял правой рукой стул над головой Павла Ивановича.) Уходи! Пшел!! Ну?!. (Вдребезги разносит стул об пол. Садится, плачет.) Уходи! (Яростно стучит протезом по столу.) Она не села со мной в машину!!

Павел Иванович встает, забрав вещи, уходит. Пауза.

Пожалел… Ну, уж за это ты мне заплатишь.

Комната притемняется.

Высветился угол дома, на тумбе — П а в е л И в а н о в и ч. Продолжение пролога. Гремит салют Победы. Павел Иванович достает еще одну медаль. Прикрепляет ее рядом со всеми остальными. Праздничный гул замирает. Тяжелые шаги, частое дыхание. Бегущий человек резко останавливается.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Что? Что с тобой? Куда тебя?

М у ж с к о й г о л о с (с трудом). Тихо, Павел… тихо… не ори… На, держи.

Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Что это? Зачем он мне?

М у ж с к о й г о л о с (задыхаясь). Бери, Паша… бей гадов, а домой вернешься… с грамотами моими… рядом… бери…

Стена дома притемняется. Высвечивается столовая.

Ю л и я И в а н о в н а звонит по телефону.

Ю л и я И в а н о в н а. Это городская справка? Будьте любезны, мне нужен адрес гражданина Хромова. Первая буква?.. (Озадачена.) Ну… хулиган. Нет, почему Харитон? Павел, его зовут Павел Ива… а… понятно, за сорок. Место рождения? Не знаю. В настоящий момент не работает. Всего неделю. Нет, почему тунеядец? Ну, как же. Еще сведения? У него есть собака Михаил, работала в универмаге на четвертом этаже. Но тоже вот уже неделю… Что?.. Что? Кто хулиганит? Я хулиганю?! Девушка! Я звоню к вам узнать адрес нужного мне человека, а вы грозитесь узнать мой адрес! Я буду жаловаться! (Бросает трубку на рычаг, но телефон тут же звонит.) Алло! Да, это я. (Подобострастно.) Здравствуйте, здравствуйте! Я убедительно прошу вас подождать еще три дня… он нездоров. К ветеринару? Нет, не водила. Я сама в бешенстве. Уколы? Кому? Мне? А я здесь при чем? Послушайте, дайте мне еще три дня, и, если я его не найду… я хотела сказать, если он не поправится, я выйду дежурить вместо него, сама. Всего доброго. (Кладет трубку на рычаг.)

Снова звонит телефон.

Алло! Я, Диночка. Нет. И Мишки нет. Ты обедать придешь? Ну иди, я дома. (Кладет трубку.)

Звонок в прихожей.

(Снимает трубку.) Алло!

Звонок в прихожей повторяется.

Алло! (Сообразив, бросает трубку, бежит открывать.)

На пороге — П а в е л И в а н о в и ч. Звонит телефон.

(Застывает перед Павлом Ивановичем, потом снимает трубку.)

Павел Иванович проходит в комнату.

Алло! Здравствуйте, Григорий Иванович! Да вот… (Бросает взгляд на Павла Ивановича.) Затянулся. Я понимаю. Стены?.. Уже оклеены… кое-где. Потолки? Да… местами. Высокие очень. (Слушает.) Да нет, не пьяница, просто неорганизованный человек. Понимаю. Знамя. Понимаю. Но, Григорий Иванович! Ведь это библиотека моего покойного мужа, так сказать, наша собственность. Нет, я не отказываюсь, но, согласитесь… Я приму все меры. Обещаю. (Кладет трубку.) Я могла объявить всесоюзный розыск, и вас привели бы в кандалах! В цепях!

П а в е л И в а н о в и ч. Мне надо видеть Дину Алексеевну.

Ю л и я И в а н о в н а. А мне надо… (Расплакалась.) Противный… гадкий… безответственный! Где Михаил?

П а в е л И в а н о в и ч (мрачно). Не знаю.

Ю л и я И в а н о в н а. Неделя — псу под хвост! Чтоб завтра оба явились: он — туда, а вы — сюда! Слышите? Я требую!

П а в е л И в а н о в и ч. Где Дина Алексеевна?

Ю л и я И в а н о в н а. Откуда я знаю? На работе!

Пауза.

Павел Иванович, голубчик, я погибаю! У меня же никого не осталось кроме Диночки! Одна на всем свете… ни души. А ведь было время… в этих высоченных, неуютных комнатах шумела жизнь. За этим столом собирались трое мужчин: мой Кузя, мальчики… Господи, господи! Куда все подевалось? В сорок втором убили Костика… Славик погиб в сорок четвертом. Когда принесли второе извещение — я ослепла. Если б не мой Кузя… (Махнула рукой.) А потом он… сел в это кресло и не смог встать. Десять лет возила я его на каталке, а он работал, работал, работал… Потом не стало и его. И тогда судьба сжалилась надо мной — послала мне Диночку. Тоже — через горе. Умер мой брат-вдовец. Бедная девочка, ей тогда было неполных семнадцать. Иная мать так не трясется над новорожденным, как я тряслась… Потом грянул этот ее нелепый роман! Шальной, необеспеченный парень. Видит бог — я сопротивлялась, как могла. И случилось чудо — он исчез. И вот теперь, когда наконец речь идет о ее судьбе… появляетесь вы! Клянусь, я этого не заслужила!

Звонит телефон.

Да! (Меняется в лице.) Слушаю, Роман! Нет, я не одна, (Слушает, поглядывая на Павла Ивановича.) Так… так… так… И куда? От комиссионки вторая подворотня? Еду. (Кладет трубку.)

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна! Не делайте этого.

Ю л и я И в а н о в н а. Чего?

П а в е л И в а н о в и ч. Сами знаете.

Ю л и я И в а н о в н а. Я обязана ему помочь!

П а в е л И в а н о в и ч. Это — гадость.

Ю л и я И в а н о в н а. Что? Да — что?! Он продает собственную старую машину.

П а в е л И в а н о в и ч. По цене новой. Это — спекуляция; в стране не хватает машин, и все на этом греют руки.

Ю л и я И в а н о в н а. Все! Сами же говорите — все!.. Позвольте, а откуда вы знаете?

П а в е л И в а н о в и ч. Случайно.

Ю л и я И в а н о в н а. Ну, довольно! Я не маленькая, и не учите меня!

Павел Иванович снимает телефонную трубку.

Куда вы?

П а в е л И в а н о в и ч. Куда надо. На какие деньги он купил «Жигули»?

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а (в отчаянии). Но это я, я одолжила ему!

Павел Иванович швыряет трубку.

П а в е л И в а н о в и ч. Сколько?

Ю л и я И в а н о в н а. Пять.

П а в е л И в а н о в и ч. Тысяч?! Откуда?..

Юлия Ивановна молчит.

Зачем он вас вызывает?

Ю л и я И в а н о в н а. Ему сейчас передадут… разницу от оценки магазина… пять тысяч, и я должна с ними исчезнуть.

П а в е л И в а н о в и ч. От кого? Зачем?

Юлия Ивановна молчит.

(Мягко.) Это безнравственно. Матушка, это безнравственно.

Ю л и я И в а н о в н а. А мне наплевать, «батюшка»! Я не так богата… Это деньги моего покойного Кузи. (На телефон.) Вы не сделаете этого. (Уходит.)

П а в е л И в а н о в и ч (один). Да, этого я не сделаю. (Снимает трубку, набирает номер.) Эрмитаж? Можно… Дину Алексеевну? Как? Спасибо. (Снова набирает номер.)

В прихожую входит Д и н а.

Пожалуйста, Дину Алексеевну. А вы не скажете, где она? (Увидел Дину, положил трубку.)

Д и н а. Появились? Где тетя?

П а в е л И в а н о в и ч. Пошла «на дело».

Д и н а. Какое дело?

П а в е л И в а н о в и ч. Вам-то хоть известно, во что она впуталась?

Д и н а. Не понимаю. Где тетя?

П а в е л И в а н о в и ч. В данный момент она скрывается от ОБХСС. Ну, машину они продают! Налево!

Д и н а (радостно). Наконец-то!

П а в е л И в а н о в и ч. И вам это все не противно?

Д и н а. Все так делают.

П а в е л И в а н о в и ч. Да, черт возьми, разве уже у всех есть машины?!

Д и н а. Ну и очень плохо, что не у всех. Были бы у всех, так не было бы спекуляции.

П а в е л И в а н о в и ч. Вот! Сами же назвали! Спекуляция! А на чем? Что нам — жрать нечего? Голые-босые ходим?!

Пауза.

Вы-то хоть знаете, на чьи деньги он купил «Жигули»?

Д и н а. Это не мое дело.

П а в е л И в а н о в и ч. Ваша тетка ему одолжила.

Д и н а. Неужели? (Смеется.) Ну Рома! Ну и ходок!

П а в е л И в а н о в и ч. И вам не противно?

Д и н а. Что?

П а в е л И в а н о в и ч. Она же его покупает… для вас.

Д и н а. Я запрещаю вам!

П а в е л И в а н о в и ч (грустно). Не терпится?

Д и н а (вызов). Да! Не терпится! Кстати, он о вас очень тепло отзывался. Как о художнике и вообще… И приказ о вашем увольнении он издал исключительно в ваших интересах. Что смотрите? Я все знаю. Он уволил вас «по собственному желанию». Это уже потом вы явились к нам, так сказать, халтуру сшибать.

Павел Иванович молчит.

А что ему оставалось? Или уволить, или рассказать о вас все коллективу. А рассказать есть что. Тогда эта ваша история с колхозом… ведь фельетон про вас был уже в редакции областной газеты. А Рома изъял его. А с катером ДОСААФ? Признайтесь, вы ведь хотели Рому утопить? Хотели? А он опять пожалел вас.

Пауза.

В Пскове привлекали вас за незаконное хранение оружия?

П а в е л И в а н о в и ч. Трофейный пистолет.

Д и н а (удивленно). Значит — было? (Сдерживая себя, продолжает игру.) Видите, и это — правда. А в милиции сквозь пальцы посмотрели. Думаете — почему?

П а в е л И в а н о в и ч. Я им рассказал!..

Д и н а. Что? Ну, что вы им рассказали? Просто опять он за вас заступился.

Павел Иванович молчит.

А у нас что вы устроили? Не удивлюсь, если, улучив удобный момент, вы обчистите квартиру.

П а в е л И в а н о в и ч. Зря стараетесь. В а м меня не оскорбить.

Д и н а. Да, конечно! Потому что вы не человек. Вы — кукла для битья.

П а в е л И в а н о в и ч. Пусть будет кукла.

Д и н а. Тряпка!

П а в е л И в а н о в и ч. Тряпка.

Д и н а. Ничтожество!

П а в е л И в а н о в и ч. Пусть будет так.

Д и н а (взрывается). Ну почему?! Почему? (Резко меняя тон.) Павел Иванович, что с вами?

Павел Иванович молчит.

Я понимаю, бывают люди, ну — не герои. Натура такая: не герой. Не было подвигов, но вы же все равно были солдатом. И пусть ваша грудь не увешана медалями, но она прострелена. За нас всех. Может быть, именно я живу на свете благодаря вам, рядовому, ничем не примечательному солдату, человеку. (Требовательно.) Посмотрите мне в глаза. Ну!

П а в е л И в а н о в и ч (взглянув в глаза, твердо). Вы — вертихвостка.

Д и н а (грустно). Умнее ничего не придумали?

П а в е л И в а н о в и ч. Нет. Вертихвостка.

Д и н а (холодно). А вы и в самом деле стоите один другого.

П а в е л И в а н о в и ч. Тогда — вертихвостка вдвойне.

Д и н а (яростно). Извинитесь! Сейчас же извинитесь!

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч. Выслушайте меня! Ваш ум, красота… я ходил по Эрмитажу, любовался вами. Помните, как-то недавно вы разговаривали с женщиной, пожилая такая, ну она еще в зале сидит, где Рембрандт… Вы спрашивали маляра. Я сразу решил: вот она — единственная возможность… (На окружающее.) Это все — чушь… Почему вы молчите?

Д и н а (усмехнулась). Я суетная, Павел Иванович, я люблю вращаться, быть на виду, утверждать себя. Наверное, в этом и есть мое счастье.

П а в е л И в а н о в и ч. Нет! Нет… Верьте мне! Нет! (На душевном подъеме.) Позвольте мне вмешаться в вашу судьбу!

Д и н а (смеется сквозь слезы). Вы неповторимы. Неподражаемы! (Сухо.) Ладно, Павел Иванович. Посмеялись — и довольно. Вы витаете где-то там, в сороковых.

П а в е л И в а н о в и ч. А он, этот ваш Роман?

Д и н а. Он здесь. В семидесятых. И он очень нравится моей тете.

П а в е л И в а н о в и ч (его озарила догадка). Понял. Вас понял. Все: или — или.

З а т е м н е н и е.

В квартире развал. Ю л и я И в а н о в н а с полотенцем на голове лежит у себя в комнате. В прихожей появляется П а в е л И в а н о в и ч. На нем черный костюм, белоснежная рубашка, пестрый галстук, в руках огромный букет роз.

Ю л и я И в а н о в н а (услышав шаги). Диночка, ты?

П а в е л И в а н о в и ч. Это я.

Как подброшенная пружиной, Юлия Ивановна вскакивает, разъяренная, выбегает навстречу Павлу Ивановичу.

Ю л и я И в а н о в н а. Ах это вы, сударь!..

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна! Я пришел…

Ю л и я И в а н о в н а (перебивает Павла Ивановича). Он пришел! Спасибо! (Низко кланяется.) Спасибо!

П а в е л И в а н о в и ч. Я пришел просить…

Ю л и я И в а н о в н а (снова перебивает). Ни о каком прощении не может быть и речи. (Язвительно.) О! Розы! Вы пришли поздравить меня с выговором? Да, да! Райсовет влепил мне выговор. «Две недели библиотека на замке! Народ от культуры оторвала!» Сколько живу на свете — не испытывала такого позора. А все вы! Вы! Вы — не человек! Вы — потоп! Землетрясение! Стригущий лишай!

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Ивановна!.. Позвольте мне…

Ю л и я И в а н о в н а (бушует). Не позволю! У меня знамя отобрали! (Срывает со стеллажа знамя.) Павел Иванович, настала пора объясниться. Конечно, я проявила доверчивость, даже наивность — пустила человека с улицы. В чем-то я виню себя, но в чем-то — не перебивайте меня, — в чем-то виноваты и вы! Вы посмотрите! Я, как мышка, ободрала обои во всей квартире, я укрыла мебель газетами, я взяла грех на душу тогда с этим пятном на полу, с дыркой в потолке…

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия Иван…

Ю л и я И в а н о в н а. Не перебивайте меня!.. А с Михаилом?! Ежедневно я варила ему холодец, водила на работу, с работы, мыла за ним лестничную клетку, я вошла в нормальный стресс и в этом состоянии дала ему свою фамилию! Но это все — я. А что — вы? Вы же дизайнер, мастер интерьера! (На окружающее.) Что же это, по-вашему, — интерьер?

П а в е л И в а н о в и ч. Юлия…

Ю л и я И в а н о в н а. Милый, так нельзя; ну, я вам читала стихи, даже выпивала этот, как его…

П а в е л И в а н о в и ч (мрачно). Дубняк.

Ю л и я И в а н о в н а. Вот именно! Ну, хотите, я найму вам в помощь еще три, пять человек! Бригаду! Хотите?

П а в е л И в а н о в и ч (трет висок). Какую бригаду? О чем вы?

Ю л и я И в а н о в н а. Понимаете, голубчик, выговор, потеря знамени — это, конечно, ужасно, но дело зашло гораздо глубже. Надо быстрее кончать ремонт, иначе все может рухнуть! Все! В воскресенье я веду их записываться, а до этого Рома желает переехать сюда. Значит, к субботе — ни пылинки!

Пауза.

П а в е л И в а н о в и ч. Не стану.

Ю л и я И в а н о в н а. Что вы сказали?

П а в е л И в а н о в и ч. Ничего не стану делать. Хватит! Вы ведете себя как… сваха!

Ю л и я И в а н о в н а. Что-о?.. Повторите.

П а в е л И в а н о в и ч. Сводня.

Ю л и я И в а н о в н а. Как вы смеете?!

П а в е л И в а н о в и ч. А как вы смеете? Пляшете на задних лапках…

Ю л и я И в а н о в н а. Я?! На лапках?..

Пауза.

Так… Ремонт окончен. Отношения расторгаются. (Достает из тумбочки деньги.) Здесь двадцать пять рублей… вполне достаточно за все это безобразие! Прощайте.

Павел Иванович невозмутимо курит.

Павел Иванович! Я требую: покиньте наконец мой дом.

П а в е л И в а н о в и ч. И не подумаю.

Ю л и я И в а н о в н а. Я сейчас вызову милицию.

П а в е л И в а н о в и ч. Вы лучше этого своего фарцовщика пригласите, с его черной клешней.

Ю л и я И в а н о в н а. Как вам не стыдно! Человек на каком деле руку потерял! И все равно выбился в люди. А вы? Здоровый мужик — шарашки сшибаете.

П а в е л И в а н о в и ч. Я не тот, за кого вы меня принимаете.

Звонит телефон.

Ю л и я И в а н о в н а. Ха-ха! «Не тот»! Я не слепая. Тот, сударь, тот самый.

П а в е л И в а н о в и ч. Я пришел просить руки Дины Алексеевны.

Пауза.

Ю л и я И в а н о в н а. Через мой труп.

П а в е л И в а н о в и ч (поднимаясь). Довольно!

Звонит телефон.

Ю л и я И в а н о в н а (сорвав трубку). Ну, кто там?!. (Сбавив тон.) Да!.. Да… да… я — Михаил Морозов. Какой Михаил Морозов? Ах да!.. Это мой… в общем, это я. А в чем дело? (Долго молча слушает.) Он что, вышел на работу? Сам? Так… Но ведь он охранял четвертый этаж! Ах, вот что… Хорошо, я сейчас еду. (Положила трубку.) Это из Дома торговли. Вы скрыли? Ваш Михаил, этот старый холодец, вышел на работу и вскружил голову какой-то молоденькой… с третьего этажа, а в это время воры обокрали секцию ювелирных изделий. (Идет к дверям.) Если я и выйду на пенсию, то по инвалидности. (Уходит.)

П а в е л И в а н о в и ч. Теперь осталось одно.

Среди общего развала Ю л и я И в а н о в н а готовит праздничный стол. Ставит шампанское. Входит Р о м а, сокрушенно огляделся.

Р о м а. Дурак я, дурак! Попробуй теперь все это восстанови!

Ю л и я И в а н о в н а. Ах, Рома, я сама в нем жестоко ошиблась. Вообще, я имею основания опасаться… (Многозначительно умолкла.) Его поведение более чем странно. Я уверена: провокация с собакой — это он хотел меня устранить.

Р о м а. О чем вы говорите?

Ю л и я И в а н о в н а (замялась). Ну, в общем… одна моя приятельница доверилась его псу. В результате, возможно, ее будут судить.

Р о м а. Что-что-что?..

Ю л и я И в а н о в н а. Да, да… Она оказалась замешана в ограблении ювелирной секции.

Р о м а. Чушь собачья.

Ю л и я И в а н о в н а. Вот именно! Ах… Ах, Рома, Рома, не простое это дело — сохранить доброе имя. Верно в народе говорят: от тюрьмы и от сумы…

Р о м а. Постойте… что случилось?

Звонит телефон.

Ю л и я И в а н о в н а. Библиотека. Да, это я. (Упавшим голосом.) Слушаю вас, товарищ лейтенант. Какого? Тринадцатого? Ясно. В какую комнату? Тринадцатую… В котором часу? В тринадцать… Есть.

Р о м а. Кто это? (Взял Юлию Ивановну за плечи, повернул к себе.) В чем дело? Что вы от меня скрываете?

Юлия Ивановна опускается в кресло.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома… я имела неосторожность оформиться сторожевой собакой…

Сцена притемняется. Потом снова загорается свет.

Ю л и я И в а н о в н а обреченно сидит в кресле. Быстро входит Р о м а с чемоданами.

Ю л и я И в а н о в н а (бросаясь ему навстречу). Рома! Я вам сейчас все объясню!

Р о м а. Некогда! Некогда! Потом. (На чемоданы.) Куда их поставить?

Ю л и я И в а н о в н а. Вот сюда.

Рома ставит чемоданы под окном.

Рома! Я хочу вам объяснить…

Р о м а. Юлия Ивановна! Я вам верю и в любом случае — выручу. (Игриво.) Ай лав ю… и вашу племянницу. О! Шампанское! Правильно! Кто будет ее свидетелем?

Ю л и я И в а н о в н а. Я, конечно. А вашим?

Р о м а. Моим? Он придет через… (смотрит на часы) пять минут.

Ю л и я И в а н о в н а. А кто это, Рома? Я его знаю?

Р о м а. Да, конечно, это Павел Иванович.

Ю л и я И в а н о в н а. Вы с ума сошли!

Р о м а. Юлия Ивановна! Теперь это для меня вопрос принципа.

Ю л и я И в а н о в н а. Рома! Он опасен!

Р о м а. Мне? Ха-ха!

Ю л и я И в а н о в н а. Дело в том, что он… в Диночку… увлечен.

Р о м а (хохочет). Именно поэтому. В том-то все и дело. (Помолчав.) Я велел ему прийти. Сейчас он получит свое. Здесь. От нее — или я ничего не понимаю в женщинах.

Входит Д и н а.

Итак, Диночка, решение принято: завтра мы регистрируемся. Юлия Ивановна согласилась.

Д и н а (невинно). Неужели вы решитесь жениться на этой уголовнице? Ведь за ней числятся два колье, четырнадцать перстней, двадцать одна пара золотых часов…

Р о м а. Принимаю ваш юмор и продолжаю: через неделю мы отбываем за рубеж. На полгода. Надеюсь, вы не возражаете?

Д и н а. Конечно, нет! Рома! Вы — само благородство! Взять за рубеж, дать свое имя женщине, которая тут же передаст его собаке…

Р о м а. Юлия Ивановна! Или пресеките эти шутки — и я остаюсь, или — я остаюсь, но пресеките эти шутки!

Входит П а в е л И в а н о в и ч. Он при всех орденах.

А вот и мой свидетель! Мать честная, вот это иконостас! Садитесь, уважаемый, вот сюда. Как вы себя чувствуете?

П а в е л И в а н о в и ч (сдержанно). Благодарю.

Р о м а. Ну, вот и прекрасно. (Выстрелив в потолок пробкой, наливает всем шампанское. Обращаясь к Павлу Ивановичу.) Вам — первый тост.

Павел Иванович молча осушает бокал, встает, вышвыривает один за другим чемоданы Ромы в окно.

П а в е л И в а н о в и ч (Дине). С вашего разрешения.

Д и н а. Разумеется.

Пауза.

Р о м а (Дине). Ну, вот что: вся ваша семья, начиная с этой старой овчарки и кончая вами — «девушкой в тридцать два года»…

Павел Иванович делает движение в сторону Ромы, но Дина останавливает его.

Д и н а (резко). Сидите! (Роме.) Продолжайте.

Р о м а. Я презираю вас… всех троих и поднимаю этот фужер — за себя. За таких, как я, за то, чтобы всегда и впредь, во все времена, при любой погоде нам быть сверху, бить сверху, жить сверху! Прозит! (Выпил бокал, швырнул его об пол.)

П а в е л И в а н о в и ч. А теперь мой тост. (Молча вынул из кармана трофейный пистолет, подбросил его на ладони.) Узнаешь? Все я тебе могу простить, но что про этот маузер в милицию стукнул…

Рома пятится к двери.

Куда?!. Стой.

Рома замирает.

Да не трясись ты. (Стреляет в вазу, та разлетается на куски.) Пошел вон.

Пятясь к двери, Рома исчезает. Пауза. Возникает эхо войны. Слышит его только Павел Иванович да мы с вами.

(Оглядев все вокруг, долго смотрит на Юлию Ивановну, потом на Дину.) Что вы тут у себя поразвели? (Грохнул обоими кулаками по столу.) Да как вы посмели?! (Дине.) Поймите, наконец: вы же можете быть чисты, добры, прекрасны! Мы завоевали вам это. Вам просто на роду написано быть счастливой! Вам! Мне! Всем нам! (Уходит.)

Пауза.

Сцена притемняется. Снова высвечивается просцениум, угол старинного дома. На тумбе сидит П а в е л И в а н о в и ч, при орденах и медалях. Курит.

З а т е м н е н и е.