Семейная тайна

Глава 10

Джордж забрал свой новый фургон в среду утром и перегнал его из Солсбери к себе домой. Он поставил его возле навеса и вместе с Альбертом, который следовал за ним по пятам, долго ходил вокруг и любовался. Альберт новую машину отчего-то невзлюбил. Прежняя, которую Джордж отдал в счет уплаты за эту, явно была ему больше по душе. Всю дорогу домой он просидел рядом с хозяином, как истукан, и недовольно рычал, пока Джордж не врезал ему, и не прикрикнул, чтоб он заткнулся.

Красивый фургончик, удовлетворенно подумал Джордж. Блестящий, ярко-зеленый, как умытая дождем весенняя травка, и с каждой стороны на этом зеленом фоне – желтый подсолнух, точно круглый золотой щит. Экзотика – как у ацтеков. Сразу привлекает взгляд. Джордж все никак не мог наглядеться и в сотый раз перечитывал фирменную надпись с названием, адресом, телефоном. Красота! Первый контракт уже есть. Один малый – как и Джордж, завсегдатай «Красного льва» – как раз переехал в новый дом и хотел привести в порядок и засеять лужайку перед входом, а заодно вымостить площадку с противоположной стороны дома и вокруг нес устроить альпийские горки. Со следующей недели можно приступать. Если повезет, к тому времени и помощник появится – с его объявлением местная газета должна выйти сегодня.

Какая жалость, подумал он, что Бланш не увидит его новую машину. Просто загляденье! Ей бы понравилось. А может, оттуда, сверху она и видит? Глядит и радуется… Дай-то бог. Бедная Бланш. Временами у него снова начинало щемить сердце. В пятницу коронерское дознание. В полиции предупредили, чтобы он никуда не уезжал – могут вызвать.

Альберт задрал ногу и помочился на заднее колесо. Джордж обругал его и в этот момент услышал, что в доме звонит телефон. Ага, с надеждой подумал он, ранняя пташка! Может, кто-то уже прочел объявление – и ему подвернется смышленый, энергичный паренек, у которого руки чешутся по настоящему делу, ловкий, крепкий, плечистый – и нормально подстриженный. Никаких хиппи, никаких чудиков с бусами, которые только и смотрят, как бы пораньше смыться домой. Такого ему не надо.

Он вошел в дом, снял трубку и сказал:

– Джордж Ламли слушает.

В ответ раздался мужской голос:

– Ну, как делишки у законников? Все в ажуре? Клиент идет? денежки капают? Завещания завещаем, права распределяем, подопечных, как водится, опекаем, а безутешных вдов утешаем?

Джордж сразу узнал голос мистера Энгерса и, поскольку было уже двенадцать, смекнул, что, видно, тот успел распить с кем-нибудь бутылочку шампанского.

– Это Энгерс, я не ошибся?

– В точку. Дай-ка, думаю, позвоню, что слыхать насчет Эдди. Состоялась ваша встреча в Блэгдоне? В первый момент Джордж рассердился.

– В Блэгдоне? Энгерс расхохотался.

– Эй, приятель, в чем дело? Голова с утра плохо работает? Поздно лег, недоспал? Объясняю: Эдди, Эдди Шубридж. Вспомнили? Я на днях звонил, продиктовал адрес вашей жене. А сейчас вот сижу, думаю – интересно, повидались вы или нет, и вообще, как он там. Ну и решил – чем гадать, позвоню да спрошу.

– А-а, вот вы о ком!

– Дошло наконец! Как же он принял ваше сообщение? Я вас не подбиваю выдавать профессиональные тайны, боже упаси – расскажите, что можно, в общем виде.

Мысль Джорджа лихорадочно заработала. Энгерс звонил ста жене, продиктовал адрес Шубриджа… Так, понятно.

– Да тут, понимаете, все несколько застопорилось, – сказал он. – Сами знаете, такие дела быстро не делаются. В общем…

– Ладно, ладно, я не собираюсь вытягивать из вас чего не положено. Просто хотел на правах старого друга поинтересоваться. Была у меня одна мыслишка сгонять в Блэгдон, повидать Эдди. Вот и решил с вами посоветоваться, как лучше – сразу ехать или сперва написать? Вы-то сами как сделали?

Все стало на свои места. Джордж совершенно явственно увидел, как Бланш в субботу утром берет завтрак, садится в машину и едет – теперь он точно знал, куда; значит, Энгерс позвонил без него, и Бланш подошла к телефону сама. Ох, эта Бланш все старалась держать при себе, все хитрила, скрытничала… И доскрытничалась…

Воспользовавшись подсказкой Энгерса, он сказал:

– Да, мы сперва написали. В фирме решили, что так будет лучше. Только вот…, ответа что-то до сих пор нет.

– Может, он за границей? – предположил Энгерс. – А что? Если средства позволяют, кто будет по доброй воле жить зимой в нашем поганом климате?

Джордж уже полностью вошел в роль; теперь импровизировать было легко:

– Может, и за границей, кто его знает. Забавно, между прочим, что вы сегодня позвонили. В фирме уже начали сомневаться, верно ли моя жена записала адрес. Я как раз собирался через пару дней с вами связаться, проверить адрес, если ответ не придет. Вы точно знаете, что это в Блэгдоне?

– Абсолютно точно. Хайдленд-Хаус, Блэгдон, Сомерсет. Так сказал секретарь в сокольничем клубе.

– Хайдленд-Хаус, Блэгдон. Да, у нас так и записано. Видимо, уехал куда-то. Придется все-таки самому съездить, проверить на месте. Можно было и раньше это сделать, но тут ведь ничего серьезного, торопиться некуда.

Энгерс расхохотался.

– Как это некуда? Если речь идет о деньгах, поторопиться никогда не мешает, старик. Покажите мне того, кто думает иначе! Ладно, увидите Эдди, передайте от меня сердечный привет.

– Обязательно. И спасибо за звонок.

Джордж сел на кушетку и закурил. Невидящим взглядом он смотрел на пса, сидевшего на ковре у двери. Ох, Бланш! Ну, скрытница! Жаль, не спросил у Энгерса, в какой день он звонил, да как-то не с руки было. Хорошо, хоть что-то узнал. И про письмо от фирмы ловко ввернул. Голова, слава Богу, еще варит. И вообще не так он туп, чтобы не понимать очевидных вещей. Бланш получила от Энгерса адрес – ни слова ему не сказала. Ясно почему: хотела сэкономить две с половиной сотни. И можно догадаться, как она рассуждала: если без лишнего шума навестить Шубриджа и поговорить с ним, станет понятно, стоит ли сводить его с мисс Рейнберд или нет. Ну, получила бы от ворот поворот, так хотя бы денежки остались при ней. А все это теперь не важно. Ее не вернешь… Сейчас главное – сообразить, что делать с Шубриджем. Бланш определенно ездила в Блэгдон. Раз адрес оказался у нее в руках, задержать ее ничто не могло, кроме заранее расписанных дел. Но субботу, она, как правило, не занимала, выходит в субботу она туда и отправилась. Дорого бы он дал, чтобы узнать, что же в этот день произошло. Может, тогда бы и нашлась разгадка? Пускай у них в роду правда были самоубийцы, но ведь пожар не вспыхивает ни с того ни с сего: нужна хотя бы искра! Что, если ее затея провалилась? Что, если Шубридж оказался совершенно неподходящим типом, чтобы сводить его с мисс Рейнберд? Это, конечно, был для Бланш тяжелый удар. Уж больно она носилась со своей мечтой о храме Астродель.

Чем дольше Джордж об этом думал, тем больше укреплялось его намерение повидать Шубриджа. Хотя бы для собственного спокойствия. Езды туда от силы два часа. Можно сегодня и сгонять, заодно проветрить новенький фургон. Вдруг да удастся что-то разузнать. Понять хоть приблизительно, что ее могло толкнуть на поступок, который все еще не укладывается у него в голове.

Полчаса спустя Джордж уже ехал в Блэгдон. У него мелькнула было мысль позвонить в полицию, но он опасался, что они захотят сначала сами взять показания у Шубриджа. А он чувствовал настоятельную потребность увидеть Шубриджа первым. Увидеть его собственными глазами – и постараться понять, что же произошло с Бланш в ту злосчастную субботу, что она чувствовала. Это был его долг перед ней. Бланш, Бланш… Проклятье! Почему она это сделала? Почему?! Боже, Боже, пойди пойми этих женщин! Представилась Энгерсу как миссис Ламли… Эх, до чего обидно, что они не поженились! О чем они только думали? Безмозглые слепцы! Будь они женаты, ничего бы не случилось.

За минувшие дни архиепископ успел привыкнуть к однообразному распорядку жизни в своем нынешнем качестве пленника. Он не испытывал особых неудобств, а кормили его просто отменно. Кроме того, ему сделали послабление, которого не удостаивались ни Пейкфилд, ни Арчер, – снабдили писчей бумагой и карандашами. За это он был искренне благодарен. На свободе многочисленные обязанности почти не оставляли времени спокойно думать и писать. Теперь же, помимо собственной воли, он получил редчайшую, бесценную возможность для уединения и раздумий. Он чувствовал себя монахом в келье, отшельником в пещере. Да, пути Господни поистине неисповедимы, если свое вынужденное затворничество он способен расценивать как дар судьбы.

Накануне мужской голос в репродукторе, сильно искаженный помехами, хотя слова разобрать было можно, сообщил ему, что его, возможно, через несколько дней освободят и что за него назначен выкуп в полмиллиона фунтов. Архиепископ огорчился, услышав о какой огромной сумме идет речь. Насколько полезнее было бы употребить эти деньги на церковные нужды! Однако он порадовался тому, что хотя факт его похищения скрывался от общественности – это он понял и сам, поскольку регулярно читал «Дейли Телеграф», – близким истинная причина его отсутствия известна. Как раз в сегодняшней газете сообщалось, что в связи с острой простудой он под прежнему вынужден соблюдать постельный режим.

Проводя дни в молитве, раздумьях и работе, он заметил, что его мысли все больше сосредоточиваются на одной проблеме: как противостоять этому злу – особенно злу в его специфической современной ипостаси. Тут заслуживают внимания оба аспекта – и этический, и практический. Воздушные пираты захватывают самолеты, и жизнь экипажа и пассажиров ставится в зависимость от их непомерных требований. Другие похищают послов или видных общественных деятелей, требуя за из освобождение либо огромных денег, либо политических уступок. И всякий раз, при всех переговорах, риску подвергается человеческая жизнь. Либо условия бандитов принимаются, либо погибают люди – мужчины, женщины, дети. Конечно, жизнь – бесценный Божий дар, им надо дорожить, но сейчас его занимал вопрос: не для того ли этот дар дается, чтобы человек готов был без колебаний принести его в жертву во имя победы над злом! Любой рядовой в армии, даже самый отъявленный сквернослов и нечестивец, сознает это и принимает как должное. Любой солдат присягает отдать свою жизнь, если потребуется А власть имущие мира сего? Почему они берут на себя менее суровые обязательства, стараются обезопасить себя разными оговорками или, по крайней мере, не возражают, когда такие оговорки за них угодливо делают другие? В иные времена, подумал он, представления об истинной цене жизни и о долге каждого жертвовать собственной жизнью в борьбе со злом были прямее и чище. С какой стати платить за его жизнь полмиллиона фунтов, когда эти деньги следовало употребить на неотложные богоугодные дела – помочь нуждающимся и, может быть, даже спасти чьи-то жизни? Злу должна быть противопоставлена твердая христианская позиция: никаких компромиссов, чего бы это не стоило. И пока подобная философия не станет общепринятой, ни о каком реальном наступлении на зло, по-видимому, не может быть и речи. Увы, горько усмехнулся он про себя, зло идет, так сказать, в ногу со временем. Оно постоянно совершенствует свое вооружение и обновляет стратегию и тактику. А церковь в своей борьбе со злом по-прежнему использует средневековые методы. к Не раз он мысленно задавался вопросом: что, если бы ему сейчас предложили выбрать, предоставили право самому принять то или иное решение? Сказал бы он или не сказал: «Не давайте им не пенса, пускай убивают!» Святые и мученики не ведали сомнений. Против зла есть только одно достойное оружие – не уступать, не идти с ним на компромисс, каких бы жертв это не стоило. Зло произрастает из людского страха и тщеславия. И пока не настанет день, когда оно лишится этой опоры, о настоящей борьбе против зла говорить не приходится. Сатана умеет выбирать себе слуг – его приспешники всегда готовы принести себя в жертву, компромисс для них просто немыслим. Хотя бы человек, который держит его тут: если почему-то его преступные планы сорвутся, он, не дрогнув, принесет себя в жертву или будет готов к любой расплате за содеянное.

Итак, если бы он мог сейчас принять бесповоротное решение, отказаться от компромисса, нашел ли бы он в себе мужество сделать это? Ответ он твердо знал. В сердце у него не было сомнений.

Из окна гостиной Эдвард Шубридж и его жена увидели, как какой-то фургон свернул на дорогу, ведущую к их дому, и вскоре въехал на посыпанную гравием площадку перед входом; фургон был зеленый, и на каждом боку красовался большой желтый подсолнух.

– «Солнечные сады Ламли», – прочитал Шубридж. – Ага, вот и Джордж Ламли к нам пожаловал.

Он сохранял спокойствие. Когда играешь по-крупному, нужно быть готовым к непредвиденным ситуациям. Они с женой пережили уже немало напряженных моментов, и раз от разу их вера в собственные силы укреплялась.

– Сожитель мисс Тайлер, – сказала жена и взглянула на часы. – Начало пятого. Будь с ним полюбезнее. Я пойду приготовлю чай.

Она повернулась и вышла из комнаты; Джордж уже поднимался по ступеням крыльца. Он позвонил, и Шубридж открыл ему дверь.

– Мистер Шубридж? – сказал Джордж.

– Да.

– Моя фамилия Ламли, Джордж Ламли. Вы не могли бы уделить мне немного времени? Дело касается одной моей знакомой, мисс Тайлер, – по моим сведениям, она к вам заезжала в прошлую субботу. Я не ошибся, она действительно была у вас?

Шубридж кивнул.

– Не ошиблись. Была. Входите, пожалуйста. Он провел Джорджа в гостиную и предложил сесть. Комната Джорджу понравилась – уютно, красиво и не слишком вылизано. Хозяин тоже показался симпатичным. Чуть моложе его самого, среднего роста, сухощавый, негустые светлые волосы, глаза голубые, в углах морщинки, лицо загорелое; одет в удобные вельветовые брюки и зеленый свитер. Сразу видно – не домосед и, пожалуй, свойский парень, хотя не дурак.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорил Джордж. – Понимаете, я очень хорошо знал Бланш. Делал для нее кое-какую работу и, кроме того…, но вы ведь, наверное, в курсе? Не слышали, что с ней случилось?

– А что с ней случилось?

– Она умерла.

– Что?! – Лицо Шубриджа выразило изумление.

– Да-да, умерла. Вот потому я и решил, что надо бы вас повидать. Она покончила с собой…, в машине…, ну, знаете, отравилась угарным газом. В лесочке неподалеку от Солсбери. Было это в субботу вечером, а нашли ее только через день, утром в понедельник.

– Господи помилуй! Зачем же она это сделала?

– Одному Богу известно. Отчасти из-за этого я к вам и приехал. Когда Энгерс позвонил и дал мне ваш адрес…

– Энгерс? Ах да, припоминаю… Так вот от кого мисс Тайлер узнала мой адрес?

– Да. Только она мне об этом не сказала. Любила, бедняжка, посекретничать. И если бы сегодня утром Энгерс сам не позвонил, мне бы и в голову не пришло, что Бланш приезжала сюда. Ну, вот я и подумал: дай-ка заскочу к вам, расспрошу.

– Да-да, конечно. Бедная мисс Тайлер! Но что ее заставило решиться на такой ужасный шаг?

– Вот в этом и загвоздка! Кто-кто, но чтобы Бланш!… А пока она была у вас, вы не заметили ничего странного';

Шубридж помолчал, размышляя. Стало ясно: тактику придется менять. Наконец он спросил:

– Вы конечно, знаете, зачем она приезжала?

– Да, разумеется. Я сам работал по ее заданию. Надо было вас разыскать, вот этим я и занимался. Вышел на Энгерса, ну и прочес. Но Энгерс позвонил в мое отсутствие, и она записала ваш адрес, а мне почему-то не сказала. Адрес ему дали в каком-то сокольничем клубе. Кстати, он очень хотел связаться с вами, А она вам сразу объяснила суть дела?

– Да как сказать, не то чтобы сразу. Начала она с того, что якобы подыскивает место для стоянки автотуристов.

– Узнаю Бланш! Был у нее такой приемчик в репертуаре – чтоб выиграть время. Хотела сперва поглядеть на вас, прикинуть, что вы за человек, а потом уж карты раскрывать. В какое время она здесь была?

– Примерно в полседьмого. Она заезжала и раньше, но не застала нас дома. Так что ей пришлось вернуться еще раз. Вы были с ней помолвлены?

– Да нет, не совсем, так, добрые друзья. Скажите – теперь вы знаете все, – какое впечатление она на вас произвела?

– Во всяком случае, на самоубийцу не была похожа. Правда, она, возможно, была на самом деле разочарована сильнее, чем хотела показать.

– Это в каком же смысле?

– Вы ведь слыхали о мисс Рейнберд и о том, кто были мои настоящие родители?

– Как же, слыхал. Бланш прямо-таки зациклилась на том, чтобы вас разыскать и вернуть в лоно семьи. Только поймите меня правильно. У Бланш бывали свои причуды, но она искренне верила в то, что она прирожденный медиум. Она иногда выбирала окольные пути, но обманом не занималась. С мисс Рейнберд ведь как было? Бланш рассчитывала с нее получить кругленькую сумму – в виде пожертвования на одну свою бредовую идею. Мечтала построить храм. Что-то вроде спиритической церкви. Представляю, как она ликовала, когда вас нашла!

Шубридж покачал головой.

– Боюсь, что я ее разочаровал. Видите ли, мистер Ламли, я давно знаю правду о своем рождении. И о мисс Рейнберд знаю много лет. Приемные родители всегда относились ко мне как к своему родному сыну. Они любили меня, обеспечили мое благополучие, словом, были для меня настоящими отцом и матерью. Все это я объяснил мисс Тайлер. И сказал, что не желаю иметь с мисс Рейнберд ничего общего. Не хочу ее ни видеть, ни слышать, и ничего мне от нее не надо. Я жил без нее и дальше проживу. По-видимому, мисс Тайлер это очень расстроило.

– Да уж будьте уверены!

– Она пыталась меня переубедить, уговаривала подумать еще, но безуспешно.

– Бедняга Бланш! Конечно, для нее это был удар. Еще какой! Боже, боже…, а если она к тому же знала, что беременна – все одно к одному!…

– Она была беременна?

– Два месяца – от меня. Выяснилось при вскрытии. Теперь уже не спросишь, знала она сама или нет. Конечно, она понимала, что я ее в беде не брошу. И все же, если она знала, это могло подтолкнуть ее к краю. У них в роду уже были самоубийцы, вот беда. Ее отец и брат отца, оба покончили с собой.

– М-да…, этого я, конечно, знать не мог. Но теперь, как будто, тайна проясняется. Я никак не предполагал, что мой отказ иметь дело с мисс Рейнберд может на нее так подействовать. Видимо, это и впрямь был для нее удар.

– Мало сказать удар. Полный крах. Она ведь всерьез надеялась, что мисс Рейнберд раскошелится, если ей вернут пропавшего племянничка!

Джордж снова представил, как Бланш сидит в машине и по крыше барабанит дождь… У нее два раза подряд не было месячных – конечно, она могла бы догадаться, в чем тут причина…, да тут еще и храм ее, можно сказать, рухнул непостроенный… Сидела и переживала, бедняга, и всякие мысли лезли в голову…, про отца, про дядьку… Ну и не выдержала.

– Когда будет дознание? – спросил Шубридж.

– В пятницу. Мне бы очень не хотелось причинять вам лишние хлопоты, но раз уж я вас нашел, узнал, что она здесь была, и знаю, как все повернулось…, в общем, мне придется сообщить в полицию.

– Ну, разумеется. Если потребуется мое присутствие или какое-нибудь официальное заявление от моего имени, я к вашим услугам.

Прошло еще полчаса, а Джордж по-прежнему сидел у Шубриджей. Хозяйка принесла чай и, узнав о смерти Бланш, была страшно поражена. Джорджу они оба понравились – славные люди; он как-то сразу с ними освоился. Они последние видели Бланш живой, и теперь, побеседовав с ними, он почти избавился от тяжких мыслей, надававших ему покоя. Поступок Бланш стало возможно хоть как-то осмыслить. Он уже не казался неразрешимой загадкой. Очевидно, судьбу своего храма она ставила в прямую зависимость от удачного завершения поисков Шубриджа. И возлагала на это дело гораздо больше надежд, чем можно было предположить. Джордж выпил две чашки чаю и съел большой кусок вкуснейшего кекса с изюмом и с орехами – и постепенно разговор от Бланш перешел на другие темы. Он и сам не заметил, как пустился в описание своего нового предприятия, всех своих планов и замыслов. Они проявили большой интерес, искренне его поддержали, нисколько не сомневались, что успех ему обеспечен. Их поддержка согрела ему душу. Всегда приятно услышать, что ты на верном пути, что надо только постараться – и удача не заставит себя ждать. Да, Шубриджи ему определенно нравились. Симпатичные, открытые – он бы не прочь иметь таких друзей. У него даже появилось чувство, будто они на самом деле старые друзья, будто он – благодаря Бланш – ив самом деле давно знает Шубриджа. Прощаясь, он сказал им:

– Вы понимаете, в полиции я должен буду упомянуть про мисс Рейнберд, про всю эту историю. Они у вас все равно спросят. Меня другое беспокоит. Наверно, мне, бы надо самому съездить потолковать с мисс Рейнберд.

– А зачем? – спросила миссис Шубридж.

– Ну, должна же она знать, что Бланш вас разыскала. Бланш ее сразу бы поставила в известность. А теперь придется мне за нее это сделать. И потом, сами рассудите, если вы никак не проявитесь, мисс Рейнберд будет продолжать вас разыскивать – и тогда, рано или поздно все это снова свалится вам на голову. То есть, конечно, если вы хотите сами с ней связаться, тогда нет вопросов, я устраняюсь.

– Я ничуть не против, если вы возьмете это на себя, – сказал Шубридж. – Мне кажется, повода для взаимных обид у нас с ней нет и быть не может. Когда я появился на свет, Рейнберды не пожелали меня признать. А теперь – что бы мне ни собиралась предложить мисс Рейнберд – я сам не желаю знать Рейнбердов. – Он улыбнулся. – Так ей и передайте. Вот увидите, у нее гора с плеч спадет. Она, я полагаю, все эти годы мучилась угрызениями совести из-за того, что сын ее родной сестры брошен на произвол судьбы. Пусть успокоится: грехи отпущены. От нее нам ничего не надо.

На обратном пути Джордж думал, что хотя Эдвард Шубридж отпустил мисс Рейнберд все грехи, но от него самого ей не так просто получить прощение. Ведь она оказалась косвенной причиной смерти Бланш. По справедливости, ее вины тут не было, но факт остается фактом: если бы Бланш не ввязалась в эту канитель с Шубриджем, она бы по сей день была жива. И главное – все впустую. Шубридж знать не желал никакой мисс Рейнберд. И осуждать его не за что: у человека есть гордость. Что ж, ладно, он сам съездит к старухе, сообщит, как обстоят дела. Еще предстоит дознание, потом похороны, и тогда уж можно впрягаться в работу по-настоящему. Господь свидетель – тут уж он зевать не станет! Впервые в жизни он взялся за настоящее дело, значит, надо все довести до конца. Дайте срок: если то, во что Бланш верила, правда, – через несколько лет она будет на него глядеть из своих заоблачных высот и будет им гордиться!

Спустя полчаса после отъезда Джорджа у Шубриджей зазвонил телефон. Это был их сын. Он звонил из школы каждую среду, вечером, говорил сначала с матерью, затем с отцом – рассказывал о своих делах, узнавал, что нового у них. На следующей неделе школьный семестр заканчивался, и он должен был приехать домой на каникулы. Пока с сыном говорила жена, Шубридж подумал, что ко дню его приезда архиепископ будет уже возвращен. Их жизнь вступит в новую фазу.

В тот же день, в восемь вечера, Джордж явился в полицейское управление в Солсбери и во всех подробностях описал свой визит к Шубриджам. Сразу после того, как он уехал, полученная от него информация была направлена в Скотленд-Ярд для передачи в отдел Грандисона. А сам Джордж тем временем уже был на пути в Рид-Корт. Он хотел как можно скорее со всем этим развязаться. Если мисс Рейнберд дома не окажется, ничего не поделаешь, придется заехать завтра еще раз. Полицию он решил в свои планы не посвящать. Визит к мисс Рейнберд – дело сугубо личное, касается только его и Бланш, и пора наконец поставить точку. В полиции и так теперь знали и о мисс Рейнберд, и о розысках Шубриджа. Никаких запретов он не нарушает. Если бы кто-то был против того, чтобы он общался с мисс Рейнберд, его наверняка бы предупредили. А раз нет, то почему бы не поехать? Он сделал остановку в Стокбридже, пропустил там стаканчик и заодно купил Альберту мясной пирог.

Ровно в девять в гостиную, где мисс Рейнберд расположилась почитать после ужина, вошел Сайтон и доложил, что некий мистер Ламли просит принять его по делу, связанному с мисс Бланш Тайлер. Секунду поколебавшись, мисс Рейнберд велела его пригласить.

Когда Джордж Ламли откланялся, мисс Рейнберд налила себе изрядную порцию хереса и снова уселась в кресло, чтобы хорошенько поразмыслить. От Иды Куксон она кое-что слышала об отношениях Джорджа с мадам Бланш. Да и сам Джордж не делал из этого тайны. Нельзя сказать, что он ей понравился. От него попахивало джином, вид у него был не слишком, опрятный, какой-то потасканный. Да еще эта простоватая, фамильярная обходительность – во вкусе Шолто. И вообще они с Шолто даже чем-то похожи – тот же типаж. При этом он, без сомнения, искренне горевал, переживая смерть мадам Бланш. Откровенно рассказал о ее беременности, признался, что он виновник. С такой же обезоруживающей откровенностью он сообщил о своем участии в поисках Эдварда Шубриджа, но это ее не слишком удивило. Она уже давно догадывалась, что мадам Бланш, какими бы необыкновенными способностями не обладала, в сложных делах, подобных ее собственному, безусловно подстраховывала себя. Итак, теперь и полиция полностью осведомлена. Досадно, что и говорить. Она еле сдерживалась, чтобы не дать волю своему негодованию. Чего доброго, ей пришлют повестку с вызовом на дознание! Тогда тайна ее семьи будет у всех на языке.

Вероятность огласки беспокоила ее больше всего. Она отнюдь не желала, чтобы дела ее семьи стали добычей газетчиков; еще менее привлекала ее перспектива прослыть доверчивой старой дурой, которая поддалась на спиритические бредни и чуть не позволила себя облапошить. Если бы в аналогичной ситуации оказался кто-то из ее знакомых, она подумала бы именно так. Нет, это просто невыносимо! А все из-за Гарриет, из-за дурацких снов! Всю жизнь сестра доставляла ей одно беспокойство. Всю жизнь приходилось ее опекать. Тупая, бестолковая, ни воли, ни характера… Они с Шолто друг друга стоили. Она только тогда вздохнула с облегчением, когда наконец осталась полновластной хозяйкой в Рид-Корте. Казалось, теперь-то можно будет пожить в тишине и покое. И что же? Вместо того, чтобы пренебречь этими снами, хныканьем и жалобами, она проявляет непростительную слабость – ив результате может стать всеобщим посмешищем. Нужно завтра же связаться с поверенным и что-то предпринять. К сожалению ее поверенный мыслит чересчур стандартно и к тому же труслив, как заяц. Придется быть с ним построже – заставить его добиться любыми средствами, чтобы ее ни под каким видом не вздумали привлекать к дознанию. Власти и сами должны понимать, сколь нежелательна подобная огласка для дамы ее положения.

Что до Шубриджей – дан ясный и недвусмысленный ответ, который должен положить конец всем стенаниям Гарриет, хотя, по счастью, в последнее время та перестала ей докучать. Она вновь распоряжалась своим сном и сновидениями. Итак, Эдвард Шубридж отвергает семейство Рейнбердов. Он, видите ли, привык считать своими настоящими родителями Рональда Шубриджа и его жену, хотя давно уже знал правду. Допив херес и сразу налив себе еще, она почувствовала, как в ней закипает негодование. Все это время она жила в уверенности, что, если Эдвард Шубридж найдется, то дальнейшие решения будут зависеть только от нее. Какая вопиющая бестактность! Мог бы, по крайней мере, прийти и объясниться с ней лично! Весь в Гарриет: сразу чувствуется одна кровь! И та же самая манера: все неприятности постарается побыстрее свалить на других. Ну, и на здоровье – если он так решил, значит, это освобождает ее от всякой ответственности. Только любой порядочный человек на его месте все-таки явился бы к ней сам и в чистосердечной беседе изложил свою позицию. Не говоря уже о явной чепухе насчет того, что только Шубриджи достойны звания его родителей, нужно быть полным идиотом, чтобы не пожелать – хотя бы из вежливости – встретиться с ней и узнать, что она может ему предложить. И тогда он, скорее всего, заговорил бы иначе. Она ведь не кто-нибудь, а мисс Рейнберд, владелица Рид-Корта, и согласно последней описи недвижимости и ценных бумаг, ее состояние приближается к миллиону фунтов стерлингов. Конечно, она об этом не распространяется. Но если бы он показался ей заслуживающим доверия, не исключено, что она дала бы ему понять, о каких суммах идет речь. Ведь у него жена и сын – Ламли сказал, лет пятнадцати, – и любой нормальный отец семейства в первую очередь подумал бы об их благополучии. Но не тут-то было! Она получила грубый отказ, причем через посредника. Наглость и больше ничего! Откровенное, самонадеянное хамство!

Она так разволновалась, что рука у нее дрогнула, и херес выплеснулся на парчовую обивку кресла. Эх, попадись он ей в эту минуту, она бы высказала ему все, что думает о его поведении. Может, стоит написать ему и отчитать за грубость? И заодно предупредить: даже если он со временем передумает, обращаться к ней бесполезно. Ее двери закрыты для него навсегда! Нет, писать не стоит. Вообще не надо реагировать. Никак.

Она допила херес и почувствовала легкое головокружение. Ничего страшного – как раз такое, чтобы крепко уснуть, едва коснувшись головой подушки, и спать спокойно, без сновидений. Поднимаясь по лестнице, она вспомнила, как ей приснилась мадам Бланш. Бланш у нее в гостях, как близкая подруга… Смех да и только. А этот мальчик, юноша, молодой человек – тот, с удочкой, кого они видели в кино? Кто это был? Сын Шубриджа? Вряд ли. Ведь его отец ее отверг, отказался от всего, что с ней связано. И слава Богу! На площадке она остановилась и посмотрела вниз, внезапно вспомнив все – мертвецки пьяного Шолто, который свалился с лестницы… Гарриет, которая опозорила их имя…, изводила ее при жизни – и после смерти не оставила в покое… От Шолто она тоже натерпелась – с его вечным распутством и беспробудным пьянством… Они оба отравили ей жизнь, лишили ее возможности выйти замуж, завести семью… Ну да ладно, дело прошлое, потерянного не воротишь. И нечего без толку бередить старые раны.

Она смотрела в полутемный холл, и ей на миг почудилось, что там внизу, лежит Шолто – так, как лежал тогда, в нелепой, беспомощной позе. Как по-дурацки распорядился он своей жизнью! Всегда был поглощен только собственной персоной, как и Гарриет… Ни от кого из домашних и вообще ни от кого на свете, подумала вдруг мисс Рейнберд, она никогда не видела ни любви, ни заботы.

Буш вошел в кабинет к Грандисону. Было десять утра; всю ночь он провел в отделе. В полночь поступило дополнительное донесение из полиции в Солсбери с информацией о поездке Бланш Тайлер к Шубриджам. Донесение немедленно переправили Грандисону. Внутри у Буша все пело от радости – словно его подхватило и понесло плавное течение широкой, могучей реки. Радость эта на была заработана отделом в тяжких трудах. Это еще впереди. На них сработали время и случай, и Буш внутренне был убежден, что эти силы будут работать на них и дальше.

Он уселся напротив Грандисона. На шефе сегодня добротный твидовый костюм; от монокля тянется зеленый шелковый шнурок – всегда зеленый или красный. Буш интуитивно догадывался, что чередование цветов подчинялось какому-то скрытому ритму, таило в себе некий смысл. Надо будет поразмышлять на досуге – сопоставить с настроением или с погодными условиями. Он непроизвольно улыбнулся. Давно он не испытывал такого блаженного умиротворения. Теперь можно и пофантазировать на посторонние темы.

– Вы сейчас похожи на кота, который добрался до сметаны, того и гляди замурлычете, – заметил Грандисон. Буш пожал плечами.

– Что говорить – теперь он наш. У меня нет сомнений.

– Сомневаться всегда полезно. Но в данном случае я с вами, пожалуй, согласен. Итак, что нового?

– Я связался с Сомерсетом и Солсбери. Пока договорились так: по запросу из Солсбери сомерсетская полиция посылает своих людей к Шубриджу. Те ссылаются на информацию, полученную от Ламли, и берут у Шубриджа письменные показания относительно визита мисс Тайлер. Преступлений за ним не числится, но кое-что о нем знают, а мы тем более. Насчет тайны его рождения, приемных родителей и так далее. Он женат вторым браком, жена – бывший врач. Оставила практику, когда вышла замуж.

– Значит, могла приготовить тиопенталовую смесь?

– Именно. Компьютер его фамилию не выдавал, потому что дом, как считалось, не имеет подвала. Считалось ошибочно. Дом построен на старом фундаменте, а в старом доме подвалы были. И, возможно, сохранились.

– Безусловно, сохранились, если мы на верном пути.

– На верном, на верном – голову даю на отсечение! Эта та самая гиблая карта – помните, вы как-то говорили, – которая должна выиграть – и выиграла. Он помешан на соколиной охоте. Благодаря этому Ламли и откопал его адрес: Старый школьный товарищ вспомнил, что Шубридж состоял членом Британского клуба любителей соколиной охоты.

– Похоже, Ламли сделал за нас всю работу.

– Сам того не ведая. Странные звуки, о которых сообщил Пейкфилд, могла издавать какая-то ловчая птица.

Соколятники часто держат их при себе. Наверно, он включил микрофон, и птица забеспокоилась. Им на ноги привязывают такие бубенчики. Дом стоит на высоком месте, грунтовые воды залегают низко. В прошлую субботу, когда мисс Тайлер заехала к ним в первый раз, ни его, ни жены не было дама, и вернулись они только около половины седьмого.

– То есть она явилась к ним в самый неподходящий момент? И могла увидеть архиепископа?

– Вот именно. Так что им пришлось ее убрать. Судя по всему выдержка у них железная. Сначала появляется она, потом этот Ламли – и с обоими они, не моргнув глазом, справляются. Ламли сказал в полиции, что Шубридж симпатичный малый. Вообще они ему оба понравились; всячески старались помочь, сами вызвались прийти на дознание.

– Вот это лишнее. Я позвоню в Солсбери, объясню им как действовать. От Шубриджа достаточно будет письменного объяснения, заверенного сомерсетской полицией. Ламли – другое дело, его можно вызвать. Остается мисс Рейнберд – по-моему, ее тоже не следует привлекать. Пусть снимут с нее показания, и довольно. Нужно все сделать тихо, без шума. Я объясню кому надо в Солсбери, что от них требуется. Они поймут. Если Шубридж тот, кого мы ищем, тогда главное – не спугнуть. Дознание должно пройти гладко: причины для самоубийства веские – беременность, крах надежд, связанных с Шубриджем, отягощенная наследственность – самоубийцы в роду…, что еще нужно? После чего так же гладко проводим операцию по возвращению архиепископа. В газетах ни звука. Правду будут знать немногие – и им придется помалкивать. Никаких новых проверок, никакой слежки за Шубриджами. Пусть живут спокойно.

– До воскресенья. А потом? Грандисон улыбнулся.

– А потом наш отдел предпримет нечто, ради чего он и задуман – если вина Шубриджей подтвердится. – Грандисон поднялся. – Видите, нашей заслуги тут нет. Нам просто повезло. И если Шубриджи действительно преступники, нам предстоит только подчистить кое-что напоследок. Пошлите нашего сотрудника в Блэгдон. Надо, чтобы в ночь с субботы на воскресенье он был там. К полуночи уже поедут возвращать архиепископа. Наш человек должен подождать, пока они вернутся домой, и дать нам знать.

– А вдруг они не вернутся? Нужно предупредить все посты в портах и на аэровокзалах.

– Если это они, то они не сбегут. Не бросят дом. Там же птицы. И в подвале нужно убрать все следы. Нет, они, конечно, вернутся и какое-то время будут жить как жили. Я подозреваю, они еще даже не продали те алмазы, которые получили раньше.

– Что у них за цель? Деньги? Красивая жизнь?

– С божьей помощью мы сможем задать этот вопрос непосредственно Шубриджу. Но я предвижу, что он скажет.

– Красивая жизнь?

– Да, в его понимании. Буш тоже встал.

– Скорей бы покончить с этим раз и навсегда. Грандисон покачал головой.

– Ни с чем нельзя покончить раз и навсегда. Все имеет тенденцию повторяться. Снова и снова – и так без конца.

На дознание Джордж приехал вместе с матерью Бланш. Ни Шубридж, ни мисс Рейнберд не присутствовали, но от них имелись письменные заявления. Все закончилось очень быстро. Официальное заключение гласило: самоубийство, совершенное в момент утраты душевного равновесия. На следующий день, в субботу, они с матерью Бланш поехали в крематорий. Было много венков, главным образом от клиентов Бланш, включая мисс Рейнберд. (Поскольку ее имя фигурировало на дознании, от мысли послать анонимный венок мисс Рейнберд отказалась). По дороге домой мать Бланш всплакнула, а потом они с Джорджем долго сидели в кухне и пили чай, подливая в него виски. Миссис Тайлер решила в память о Бланш посадить в колумбарии розовый куст. Она даже слегка оживилась, когда они принялись обсуждать, какой сорт лучше выбрать, и Джордж, как новоявленный садовод, обещал снабдить ее соответствующими каталогами. По правде говоря, ни розу, ни урну с прахом он с Бланш никак не связывал. Когда гроб, стоявший на мраморном постаменте, начал медленно опускаться вниз и исчез, он подумал, что вот так же тонет в воде бревно во время ледохода, но осознать, что это имеет отношение к Бланш, он не мог. Для него Бланш умерла уже много дней назад. Она давно уже по ту сторону бытия, в компании со своим Генри, и Джордж искренне надеялся, что ей там хорошо, что она нашла там все, о чем мечтала. Хотя навряд ли. Наши ожидания редко оправдываюся. Выйдя от миссис Тайлер, Джордж отправился в «Красный лев» и помянул Бланш тремя-четырьмя порциями виски, а чтобы Альберт не чувствовал себя обиженным – хотя Бланш его всегда недолюбливала, – купил ему на ужин два пирога с мясом.

По пути домой, его немного развезло, и когда он сворачивал в узкий проезд, то слегка зацепил бортом за столб и поцарапал новенькой фургон. Он так разозлился на себя за эту оплошность, что решил два пирога Альберту не давать – и одним обойдется.

Дома он налил себе еще виски и стал разбирать небольшую стопку заявлений от желающих наняться к нему в помощники. Почти все они были ужасающе безграмотны. Ну, и молодежь нынче пошла, чему их только учат! От возмущения он выпил еще виски, потом сгреб письма в кучу и швырнул в огонь. Когда он добрался до спальни, то был совершенно пьян.

Последнее, что запечатлелось у него в памяти, был потолок с отставшими обоями, на который он глядел, стоя посреди комнаты в пижаме и взывая к небесам: «Пошли мне знак, Бланш! Пошли мне знак!» Откликнулась ли Бланш, осталось тайной, потому что он тут же рухнул на кровать и отключился. Когда утром, пошатываясь с похмелья, он вышел из дому, чтобы при свете дня рассмотреть поцарапанный борт, то обнаружил, что накануне забыл выключить фары, и аккумулятор сел. И в тот момент он едва не послал свою садовую затею ко всем чертям.