Семинар по Кундалини йоге

Приложение 2 Комментарии Юнга к немецким лекциям Хауэра

5 октября 1932 г.

Доктор Юнг хочет сделать некоторые замечания о технике медитации: процесс медитации имеет точную параллель в психологическом анализе, хотя и с той разницей, что профессор Хауэр дает нам завершенную концептуальную структуру, взгляд сверху, словно плавая в эфире. Если мы поставим ее на основание, которым мы, для начала, обладаем посредством собственного опыта, оно станет гораздо более понятным. Прежде всего, трудно сравнивать мрачные, приземленные фигуры нашего бессознательного с индийскими изображениями. Для медитации на чакры мы прежде всего должны объяснить изначальный опыт; потому мы не можем усвоить заготовленные фигуры йоги, и остается вопросом, соответствует ли вообще наш опыт тантрическим формам. Все это зависит от того, владеем ли мы той темой, которой владеет Индия. Потому мы должны подойти с собственными методами, которые могут ближе познакомить нас с соответствующими содержаниями.

Десять или пятнадцать лет назад, когда пациенты принесли мне первые «мандалы», я еще ничего не знал о тантра-йоге. В то время с ней не были знакомы и индологи - или, когда бы она ни стала известной, ее презирали не только европейцы, но и широкие массы индийского населения. Над ее кажущейся странностью насмехались. Но сегодня мы должны оставить такое отношение.

Факт заключается в том, что для нас эти вещи индивидуально и немедленно исходят из земли, но лишь как малые, нелепые начинания, которые мы с трудом можем принять всерьез.

Например: мы имеем дело с пациенткой, с которой я, после шести лет проводившегося от случая к случаю анализа, окончательно, хотя и с большой неуверенностью, перешел на «путь йоги». Она была практикующей католичкой. У католиков мертворожденное бессознательное, потому что церковь уже окончательно сформировалась, образовалась и стеснила природу бессознательного. Тому есть раннее свидетельство. Архиепископ Атанасий Александрийский,[1] например, в своей биографии св. Антония, дает своим монахам представление о том, что в бессознательном хорошо, а что дурно. Он говорит, что дьявол также может говорить «слова истины» и говорить о вещах, которые истинны. Но, утверждает он:

Постыдно будет для нас, если восставшие против Бога станут нашими учителями. Облачимся же в доспехи праведности и оденем шлем искупления, и во время битвы пошлем умственные стрелы правоверным умом. Поскольку дьявол суть ничто, и будь он чем-то, сила его ничто перед мощью креста.[2]

Кроме того, религиозные упражнения Игнатия Лойолы[3] - это христианские варианты индийских медитаций или же наших фантазий из бессознательного. Религиозные упражнения – это медитации согласно церковным наставлениям; их цель – повторение символов веры. Так вызывается исчезновение всех мыслей и фантазий, которые догматически неприемлемы.

Посредством такого подхода в моей пациентке развился полный паралич – все уже было снаружи, и потому стало невидимым внутри. Я шесть лет пытался анализом привести ее обратно к церкви, так сказать, пока она не призналась в том, чего бы не рассказала исповеднику: она не верила ни в Бога, ни в Папу, но все равно умрет в лоне церкви. Несмотря на возраст (ей тогда было пятьдесят пять лет), это заставило ее страдать от того, что все в ней было мертво и темно, ведь она сама по-прежнему была жива, и эта жизнь настаивала на своих правах. Я был в затруднении, поскольку видел, что живой дух хотел идти своим путем, несмотря ни на что, и затем появился оригинальный опыт.

Я порекомендовал ей наблюдать, появляются ли образы до засыпания, и спросил ее о снах. До той поры ей снились сны, но после моего вопроса они ей сниться перестали. Потому я сказал ей лечь и закрыть глаза, и у нее было видение: она увидела темную стену. Она должна была держаться за этот образ, концентрироваться на нем (дхарана), созерцать его – «оплодотворить его», так чтобы он ожил.

Когда она это сделала, стена разделилась на деревья – она стала темными джунглями, затем между деревьев начали двигаться фигуры. Это было в Нью-Мексико, и фигуры были всем племенем [американских] индейцев. В ней ожил архетип американца.

Перед лесом возникло озеро. (Лес, изначальный дом человечества, представляет бессознательное. Озеро, с его ровной поверхностью, непроницаемой для глаза, также является его образом.) Индейцы отвязали каноэ у берега, погрузили в них женщин, детей и пересекли озеро. На другой стороне была пустыня; индейцы расставили здесь свои шатры, разожгли огонь, приготовили еду, съели ее, и вернулись в шатры. Они, очевидно, отошли ко сну, хотя был еще день, и солнце неподвижно стояло в небе. Только вождь остался снаружи и повернулся лицом к пескам пустыни.

Здесь вы видите мире читты – фигуры, которых пациентка не создала сама, живущие в ней «самостоятельно», по своим законам.

Теперь пациентка вновь и вновь концентрировалась на вожде, но он не двигался. Больше вообще ничего не происходило. Пациентка, по-видимому, достигла догматической стены, которая расставляет перед индивидуальным опытом бессознательного все кары ада.

По крайней мере, облегчение было достаточно большим, чтобы она прожила еще год под воздействием образа, который уже никогда не теряла из виду. В то же время, развивались попытки прорваться – она видела, например, тяжелые транспортные машины в песчаной буре, или всадника в метели. Эти образы – сторонние проявления опасности, в которой она оказалась из-за контакта с бессознательным. Но такой прорыв не допустим, потому что история должна была дойти до конца. Пациентка должна была держаться за нее и достигнуть прогресса с индейцем.

Через год она вернулась к анализу; и однажды она была очень впечатлена тихим, сухим, чистым пустынным воздухом, на котором находился индеец. Неожиданно она почувствовала в воздухе влажность, которой не ощущала раньше. Нечто наконец сдвинулось, и это так ее взбудоражило, что она смогла прожить еще год.

Придя ко мне через некоторое время, она рассказала, что индейца там больше не было; все угасло. Куда же он ушел? У нее было второе видение, и первое растворилось во втором: белый змей появился перед ней в сиянии и невозмутимом величии, облаченный в перья и диадему.

Лично она и не подозревала, что означал этот образ. Это широко известное изображение мексиканского бога воздуха и ветра Кетцалькоатля в облике пернатого змея. Он бог-искупитель индейцев, воплощающий для психики американца бессознательный дух.

Видение глубочайшим образом впечатлило мою пациентку и придало ей отвагу после десяти лет наконец признаться мне в главном – и с этим признанием, конечно, был достигнут терапевтический эффект.

Что же произошло на самом деле? Влажность опустилась как роса, выпавшая на облачение индейца. Теперь он явил свое подлинное значение, свой недогматический языческий лик. С точки зрения церкви, это было явление дьявола, который лишь принял форму искупителя, чтобы сбить с пути христианку. Так, испанские завоеватели Юкатана интерпретировали кресты, которые встречали по всей стране, как искушения дьявола. Ранние христиане, признававшие близость мифа о Дионисе и жизни Христа, тоже считали, что дьявол выдумал это Anticipatio Christi, чтобы специально привести их в смущение.

То, что пациентка делала в процессе анализа на самом деле было пуджей – настойчивостью в молитве – которая вызвала трансформацию. Лайя, растворение фигур, для нас соответствовало бы интеллектуальному процессу постижения. Пациентка должна была знать, что с ней случилось; она должна была понять собственный миф. Образ может схватить и удерживать нас, если мы не рассеем его посредством понимания. Только тогда мы ассимилировали его к высотам сознания, могут появиться новые фигуры.

6 октября 1932 г.

Доктор Юнг: Что здесь можно добавить с психологической стороны, так это чисто эмпирические результаты анализа.[4] В каждом типичном курсе анализа большая осознанность возникает через осознание подавлений, проекций и так далее. Так аналитический процесс служит поводом для расширения сознания, но отношение эго к своим объектам все еще остается. Эго запутано в конфликте с объектами – человек остается частью процесса. Только в продолжении анализа уместна аналогия с йогой, когда сознание оторвано от своих объектов (Secret of the Golden Flower). Этот процесс связан с процессом индивидуации, который начинается с самости, отделяющей себя как нечто уникальное от объектов и эго. Это как если бы сознание отделилось от объектов и эго и переместилось в не-эго – в другой центр, чужой, но изначальной известный. Это отделение сознания – освобождение от тамаса и раджаса, освобождение от страстей и увязания в мире объектов. Это нечто, что я не могу далее объяснить философски. Это психический опыт, который на практике переживается как чувство избавления. То, что раньше приводило к охваченности паникой, больше не паника; человек способен видеть напряжение противоположностей в мире без возбуждения. Человек не становится апатичным, но освобождается от увязания. Сознание удаляется к сфере безобъектности. Этот опыт имеет свои последствия в практической жизни, причем самым ощутимым образом. Ярче всего это, наверное, показано в истории о Будде, которому угрожал Мара. Мара и все демоны нападают на него, но трон Будды пуст – он просто там больше не сидит. Или как сказано в Ригведе I, 164: «Два тесно связанных друга обнимают одно и то же дерево. Один из них ест сладкую ягоду, другой лишь спокойно смотрит вниз».[5]

*

Доктор Юнг: Здесь следует принять во внимание разницу между этими случаями, поскольку значение символа полностью зависит от конкретного состояния сознания человека.[6] Дерево – это древо жизни. Если оно стоит, это указание на развертывающуюся и развивающуюся жизнь. Когда принят «путь йоги», это символ можно встретить в самом начале. Он также появляется, когда присутствуют сомнения относительно ценности пути. «Путь йоги» - это путь растения: растительной функции в противоположность животной. Эго-сознание, можно сказать, подобно животному, оно может говорить и свободно передвигаться. Дерево, однако, означает неспособность подвинуться и укорененность растения. Когда человек это осознает, у него неожиданно возникает чувство: «Теперь я заточен». Образ вертикально стоящего дерева унимает этот страх, эти опасения перед неизбежным.

Однако, когда путь уже был принят, и убежденность в росте укрепилась, появляется христианский предрассудок: то, что растет, должно расти вверх. Тогда образ дерева может появиться корнями вверх, показывая, что рост ведет не в небо, а в глубины.

Есть также дерево с корнями и вверху, и внизу. Этим подчеркивается, что человек придет к корням, куда бы он ни шел. Это снится тому, кто испытывает слишком много желаний и надежд. Ему говорят: «Все вокруг тебя земля, и с землей ты должен заключить союз».

Наоборот, у дерева могут быть кроны и вверху, и внизу; здесь всё лист и цветок и плод – «небеса вверху, небеса внизу». Кроме того, когда развитие определенно ведет вниз, дерево еще будет цвести и давать плод. Я могу обосновать это для каждого случая.

8 октября 1932 г.

Доктор Юнг: Профессор Зиммер представил материал как относительно простой для нас.[7] Я нахожу его крайне сложным – океан индивидуальных отличий, столь слабо определенных, что к нему невозможно найти подход! Индивидуальные проблемы не могут быть поняты однозначно; потому стоит быть благодарным за все ссылки, такие как в книге Зиммер Artistic Form and Yoga in the Sacred Images of India, или за переводы тантрических текстов Авалона, которые показывают, что всегда были люди с такими проблемами. Индийский концептуальный мир был для меня средством прояснить личный опыт.

В 1906 г. я впервые встретил у душевнобольной пациентки образ змеи, заползающей ей на спину, с разделенной надвое головой. В 1909 г. я даже читал лекцию по этому случаю, не осознавая его общего значения.

После войны ко мне пришла двадцативосьмилетняя девушка, которая хотела получить исцеление за десять часов. Она сказала, что у нее в животе черная змея. Она пришла ко мне из-за этой змеи, потому что боялась, что она проснется. Ее проблема заключалась в том, что она была не на земле. Она была интуитивна, без всякого чувства реальности. Она жила в тайном борделе, не подозревая об этом; она не слышала своих шагов и никогда не видела своего тела. Ей снилось, что она наверху или внутри надувных шаров, с которых я должен был сбить ее выстрелом. Однажды она пришла и сказала, что змея у нее в животе сдвинулась; она развернулась. Затем змея начала медленно двигаться вверх, наконец выйдя у нее изо рта, и она увидела, что у змеи золотая голова. Это самый короткий путь Кундалини, о котором я слышал. Конечно, он не был пережит, лишь предчувствован; но на время это все равно оказало целительный эффект. Этот случай – простой пример спонтанного появления Кундалини.

Я узнал чакрах позже, но даже тогда не говорил о них, чтобы не нарушать процесс в моих пациентах.

Чакры – это символы уровней человеческого сознания в целом. Этнически и психологически мы можем различить три разных психических локализации, из которых первая более или менее соответствует муладхаре-свадхистхане, вторая манипуре и анахате, а третья вишудхе и аджне. Психология низших центров аналогична психологии первобытных – бессознательных, инстинктивных и вовлеченных в participation mystique. Жизнь здесь появляется как происшествие, так сказать, без эго. Человек не осознает, что хочет или делает что-то; все случается будто от третьего лица.

Следующая локализация – это область диафрагмы, то есть манипуры-анахаты, с колебаниями вверх и вниз, над и под диафрагму. Под диафрагмой все происшествия само-очевидны. В манипуре находится эмоциональное человеческое существо, которое снова и снова подвергается затоплению и становится постоянной жертвой своих страстей.

Только над диафрагмой есть это: Я хочу. В сердце – анахате – есть первое представление о себе, об абсолютном центре, сущности, с которой связана жизнь. Это представление о себе – огонь анахаты. Здесь начинаются рациональные функции. У нас есть фигуры речи, которые до сих это выражают. Мы говорим: «клянусь сердцем», или же бьем себя в грудь, когда говорим о себе. Индеец пуэбло думает своим сердцем, как и человек Гомера, чей дух расположен в диафрагме (Phren – эмоциональная и думающая душа). Наша психическая локализация, общепризнанно, в голове, но сам жест еще архаичен, и когда вовлекаются эмоции, наша психология увязает в манипуре.

Но большую часть времени мы этого не замечаем. Мы считаем, что живем в аджна-центре; мы убеждены, что мы хозяева в своем доме. Но если мы верим, что наши мысли – это наша эпифеноменология, и что они у нас, мы слишком легко забываем, сколь часто мы оказываемся у них. Думая, что психика и мозг тождественны, мы становимся богоподобны, но наши эмоции снова приводят низшие центры в нас к эффективности.

Мы можем наблюдать Кундалини-процесс и в истории. Сначала у первобытных развилось сознание в животе, и он лишь ощущал то, что отягощало его живот или желудок. Даже Павел говорил: «Чрево ваш Бог». Затем развилось сознание в диафрагме человека Гомера, и он ощутил свои эмоции. Это выражалось в состояния дыхательного напряжения и в изменениях сердцебиения.

Только современный западный человек заметил, что и голова может быть задействована. Раньше она была не более чем выступом на чувствующем теле. Насколько это было правдой, мы можем видеть на изображениях людей в наскальных изображениях негров, которые, например, Лео Фробениус воспроизвел в своей книге Erythräa.[8] Вы найдете здесь изображения людей с необычайно длинными телами, на которые помещены или лишь намечены относительно маленькие головы людей или животных.

Только современный человек может сказать: «Теперь я думаю». Вишудха-центр выражает слово, и превзойти его может только центр абстракции.

Я хотел бы указать на одну очень важную аналогию. Во всех случаях, когда вовлечены такие символы, нам нельзя забывать о движении солнца как основном мотиве. Аналогией Кундалини служит солнечный змей, который позже в христианской мифологии отождествили с Христом. Двенадцать апостолов рассматриваются как остановки годового цикла, поддерживаемого зодиакальным змеем. Все это символы изменения творческой энергии. В муладхаре находится ночное солнце, а под диафрагмой – рассвет. Верхние центры, начиная с анахаты, символизируют изменение от полудня до заката. День солнца – это прохождение Кундалини – восхождение и нисхождение – эволюция и инволюция с духовными знаками. Движение солнца – это аналогия течению человеческой жизни.

Более того, чакры, как и все символические пошаговые формации, являются шагами в мистерии, когда начинающий вступает в темноту (katabasis) и поднимается как deus sol по семи ступеням, как Апулей описывает это в Золотом Осле.

Величайшие сложности для моего понимания вызвал бог в бинду и Шакти. Для нас анима всегда сначала является столь гротескной и банальной, что в ней трудно распознать Шакти. Но потом, что такое Бог? Он лишь бледное отражение вечно невидимого центрального бога в биджа, которого не ухватить, который как кролик, которого охотнику никогда не поймать. Это самость – непостижимая, потому что она больше эго. Эта самость является в нас как слабое напоминание – это и есть бог в бинду. Бог в бинду – это наша связь с самостью, воля в эго, даймон, который вынуждает нас принять путь – маленький индивидуальный бог – внутренний Шива.[9]

Перевод на английский Катерины Роуолд.

[1] [Примечание к изданию 1933 г.: См. Jung, Psychologische Typen, 2d ed., 78ff.] (Т.е. CW, vol. 6, §§82ff.)

[2] В CW, vol. 6, §82 этот отрывок цитируется по «Жизни св. Антония» в The Paradise or Garden of the Holy Fathers, составленной Атанасием, архиепископом Александрийским, пер. E.A.W. Budge (London, 1904), 24ff. Приведенный здесь отрывок напрямую переведен с немецкого.

[3] В 1939-40 гг. Юнг посвятил свои семинары Eidgenössische Technische Hochschule комментариям на духовные упражнения Игнатия Лойолы, которые следовали из его комментариев на восточные тексты. См. Modern Psychology 4.

[4] Эти замечания следуют за обсуждением процесса развития сознания в йоге. Tantra Yoga, 50–51.

[5] Ср.. The Rig Veda: An Anthology, translated by Wendy Doniger O’Flaherty (London, 1981), 78, где тот же отрывок передан немного иначе.

[6] Хауэр и Густав Хейер говорят о сновидениях, в которых фигурируют деревья. Tantra Yoga, 52.

[7] Зиммер описал практику йоги как процесс само-трансформации. Tantra Yoga, 97–100.

[8] Leo Frobenius, Erythräa: Länder und Zeiten des heiligen Königsmordes (Berlin, 1931).

[9] Позже Хауэр утверждал, что хотя представления Юнга о психофизических центрах были верны, он упустил метафизический аспект. Tantra Yoga, 103.