Семь царских камней

Глава 16

Николай проспал. Он проснулся уже в одиннадцатом часу.

Лидия на кухне пила кофе. Она с удивлением уставилась на него:

— Разве ты не в школе?

— Мы сегодня не учимся, — ответил Николай, глядя на пустой стол.

— Я не готовила завтрак. Думала, ты уже ушел, — объяснила Лидия.

— Не беспокойся. Я все возьму сам. — Николай был немного обижен. Лидия даже не посмотрела, ушел ли он. Ему не хотелось спрашивать, когда она вчера вернулась, не хотелось снова услышать ее обман.

Николай достал печеночный паштет, апельсиновый джем и был рад, что стоит к матери спиной. Он отрезал толстый кусок хлеба и жевал его, стоя у кухонного стола.

— Почему ты не сядешь? — спросила Лидия.

— Я уже поел. — Николай быстро проглотил последний кусок. — Спасибо.

Он все убрал на место и только тогда повернулся к Лидии лицом.

— Если ты сегодня свободен, поедем вместе в город, — предложила Лидия. — У меня, правда, есть кое-какие дела, но мы могли бы вместе пообедать.

Зазвонил телефон. Лидия встрепенулась, глаза у нее округлились, в них мелькнуло безумие, однако она тут же взяла себя в руки.

— Я подойду! — крикнул Николай и выбежал в холл.

В доме было пять телефонных аппаратов, но Лидия не хотела, чтобы один из них стоял на кухне.

— Алло? Говорит Николай Сверд.

Лидия вышла в холл следом за ним и остановилась у лестницы. Ее рука, лежавшая на перилах, заметно дрожала.

— Это ты, Николай? — осторожно спросил женский голос.

В трубке вздохнули с облегчением.

— Мне надо поговорить с тобой. Это очень важно… Боюсь, что тебе угрожает опасность…

— Вы, наверное, не туда попали.

— Нет, нет, не клади трубку, — настойчиво проговорила звонившая. — Я понимаю, это звучит глупо, но мне стало кое-что известно и, по-моему, тебе тоже необходимо это узнать. Одним словом, нам надо поговорить.

Николай заметил, что Лидия подошла ближе и повернулся к ней спиной.

— Ты меня слышишь? — В голосе звучал страх.

— Да, да. — Николай понимал, что такой разговор не может не удивить Лидию.

— Я тебя не разыгрываю… Это все чистая правда…

Испуганный голос и эти слова насторожили Николая. Ему не хотелось прерывать разговор, но он опасался Лидии, стоявшей у него за спиной.

— Вы ошиблись номером, у нас дом номер семнадцать, — сказал он в трубку, надеясь, что звонившая поймет его и позвонит еще раз.

— Кто это? — с тревогой спросила Лидия.

— Ошиблись номером.

— Странно, что у тебя спросили номер дома, а не телефона.

— Она спросила оба номера, — быстро сказал Николай.

— Она? — удивилась Лидия. — Ты узнал голос?

— Нет. — Николай не понимал тревоги Лидии. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Не беспокойся. Все в порядке. — Лидия махнула рукой. — Я сейчас соберусь, и мы поедем в центр.

Не дожидаясь, что он скажет, она начала подниматься по лестнице. Лидия шла, держась за перила. Обычно она ходила посередине лестницы.

Дверь ее комнаты тихо закрылась, Однако этот звук прокатился эхом через весь холл и ударился в окно в потолке. Николай поднял глаза. Снег прекратился, но стекло было тусклое и серое.

Растерянность матери неприятно поразила Николая. Лидия всегда держалась самоуверенно и точно знала, что нужно сказать или сделать. Почему ее так напугал этот звонок?

Вскоре Лидия была готова к выходу. На губах у нее уже играла улыбка.

— Идем, дружок!

Николай ненавидел, когда она его так называла.

— Мы возьмем такси, на улице слишком холодно и противно.

Лидия подошла к телефону и вызвала машину.

Они побывали в магазине дамского платья, заглянули на выставку и теперь шли по Карл-Юхан. Вдруг Лидия испуганно наклонилась к Николаю:

— За нами следят! — шепнула она.

Он хотел повернуться, но она так крепко схватила его за руку, что он даже вскрикнул.

— Не оборачивайся! Пусть не догадываются, что мы их заметили.

— Кто они?

— Не знаю. Но они уже давно идут за нами. Не останавливайся!

Не отпуская Николая, Лидия ускорила шаг. Свободной рукой она придерживала воротник жакета из тюленьего меха. Высокие каблуки быстро стучали по тротуару. Черная узкая юбка не позволяла Лидии идти широким шагом, черная шляпка с золотым кантом сердито покачивалась на голове.

Не было ни дождя, ни снега, но в воздухе висела слабая изморось. У людей изо рта шел белый пар.

Николай бежал, чтобы поспеть за Лидией, которая не глядя по сторонам торопливо шла по тротуару. Она толкала прохожих и не уступала дорогу встречным. Николай заметил, что все смотрят на нее с удивлением. Ему хотелось, чтобы она отпустила его руку.

На Розенкранцгате Лидия не остановилась даже перед красным светофором, а все также стремительно продолжала путь. Сердито засигналила машина, раздались гневные крики. Николай запыхался, ему хотелось провалиться сквозь землю.

— Пойдем в «Гранд», — шепнула Лидия и быстро втолкнула его в дверь.

К ним подошел официант. Наверное, он хотел сказать им, что в подвале есть гардероб, но встретив взгляд Лидии, промолчал. Лидия умела ставить людей на место. Не обращая внимания на официанта, она провела Николая к столику у окна в самой глубине зала.

Николай шел сзади и видел, как сидевшие за столиками люди поворачивались и смотрели вслед Лидии. Она же ничего не замечала.

Усевшись, Лидия стянула с рук черные перчатки и, не отрывая глаз от улицы, сказала официанту:

— Пожалуйста, рюмку сухого шерри, стакан кока-колы и одно пирожное наполеон. Только побыстрей, мы спешим.

Официант посмотрел на нее, потом на Николая, который слегка пожал плечами.

— Кто же теперь не спешит? — с улыбкой бросил он и ушел.

— Ты уверена, что за нами следили? — спросил Николай.

— Тсс! Не так громко! — прошептала Лидия, и трое мужчин за соседним столиком повернулись в ее сторону. Блеснув золотой зажигалкой, Лидия закурила длинную тонкую сигарету.

Вскоре официант вернулся с шерри, кока-колой и наполеоном.

— Надеюсь, я не заставил вас долго ждать? — спросил он.

Лидия с удивлением подняла на него глаза и залпом осушила рюмку. Разговор за соседним столиком прекратился — трое мужчин не спускали с нее глаз. Николай не решался взглянуть в их сторону, не мог проглотить ни кусочка пирожного, и кока-кола показалась ему слишком сладкой.

Лидия все время смотрела в окно.

— Ты видишь тех, кто нас преследовал? — спросил Николай.

— Не нас, а меня. Нет, не вижу.

— Откуда ты знаешь, что тебя, а не нас?

Лидия с удивлением перевела взгляд на него.

— Зачем кому-то следить за тобой?

— А за тобой? — опросил он.

Лидия посмотрела на часы.

— Совсем забыла, — быстро сказала она. — У меня назначена встреча. Господи, я опаздываю… Теперь придется бежать. Расплатись, пожалуйста. — Она открыла сумочку и положила на стол три стокроновых бумажки. — Тут больше, чем нужно. Купи себе чего-нибудь… А я бегу…

Вставая, она уронила стул, но даже не заметила этого. Через зал она неслась] пулей, и на ее пути смолкали все разговоры.

Некоторое время Николай смотрел в окно. Он не видел ни Лидии, ни каких-либо таинственных людей, которые могли бы сойти за преследователей.

Немного погодя он расплатился с официантом.

— Твоя дама покинула тебя? Наверное, ты для нее слишком молод, — пошутил он.

— Нет, это она стара для меня, — ответил Николай шуткой, которую когда-то слышал от отца.

На улице он вздохнул с облегчением, холодный воздух освежил его. Двести крон. Что ему делать?

Лидия не спеша шла по Карл-Юхан, однако внутри у нее все дрожало от напряжения. Ее не покидало чувство, что за ней кто-то следует, но она не оглядывалась. Это было бесполезно — она бы все равно никого бы не увидела.

С каждым днем Лидии становилось все трудней сохранять самообладание, и это ее настораживало.

Вот уже три года она копила деньги. У нее собралась уже приличная сумма. Деньги лежали в одном из швейцарских банков, и о них никто не догадывался. Скоро она тихо, без шума исчезнет, а через некоторое время снова появится, чтобы выяснить отношения с Максимом и забрать к себе Николая.

Теперь же она чувствовала, что следует поторопиться. Вряд ли в ее распоряжении есть еще три года для осуществления ее планов.

В лицо летел мокрый, холодный снег. Лидия поежилась, подняла воротник и спрятала в него подбородок. Воротник мягко прижался к лицу.

Иногда она останавливалась перед витринами и делала вид, будто разглядывает платья, сервизы или драгоценные кольца. На самом деле она всматривалась в стекло, пытаясь разглядеть, не стоит ли кто-нибудь у нее за спиной. Однако никого подозрительного не замечала.

«Неужели мне все только показалось?» — думала Лидия. Она зашла в небольшое кафе на Карл-Юхан, нашла свободный столик, за которым можно было сидеть лицом к двери, заказала белого вина и закурила сигарету.

Кафе освещалось красивыми подсвечниками, которые отражались в больших зеркалах. Лидия взглянула в одно из зеркал, и ей показалось, будто она сидит в каком-то огромном призрачном зале.

На столиках горели низкие свечи. Приглушенно звучали голоса, чайные ложечки позвякивали в чашках с кофе. Мягкие складки зеленых бархатных штор отгораживали кафе от наступавших сумерек.

Лидия пригубила вино. Она думала о коварстве Максима, которое потрясло ее до глубины души и в то же время вызвало чувство, похожее на восхищение. Она невесело улыбалась, в глазах горел мрачный огонь.

Лидия нуждалась в помощи. Подумав об этом, она вздохнула и смяла в пепельнице окурок сигареты.

Она редко отступала от своих планов и не любила ни о чем просить. Но сейчас ей действительно была нужна помощь. Мысль о том, что за ней следят, была невыносима. Так же как и мысль о пустом сейфе в кабинете Максима и об алмазах, исчезнувших из его тайника.

Возможно, ей придется участить свои ночные вылазки, хотя это было ей не по душе. Однако оказаться через три года самой заурядной небогатой женщиной, а то и вовсе угодить в тюрьму за свои проделки, было ей еще больше не по душе.

Лидия поежилась и уныло поглядела в пустую рюмку.

Можно ли полагаться на Харри Лима? Кто знает. Но, кроме него, у нее советчиков не было.

Она заказала себе еще рюмку вина, хотя понимала, что этого делать не следует. Мысли уже и так слегка затуманились.

Нужно перехитрить Максима. Нельзя мириться с тем, что он ее обманул.

Лидия достала из сумочки записную книжку и ручку. Прищурилась, глядя на чистую страницу. Доверять нельзя никому. Надежных людей нет. Время не терпит. За ней и так уже следят.

Она наклонилась над столом и написала в книжке два имени, одно под другим:

Горько. Она хорошо знала своих братьев: еще в детстве они старались обмануть всех, кого удавалось.

Ей не хотелось спрашивать, откуда у Патрика с Верой нашлись деньги на такую шикарную дачу возле Рисёра. И она никогда не интересовалась, что делает в своих длительных заграничных поездках Дитер. Он совершал их не реже двух раз в год. Случалось, Эллен ездила с ним и возвращалась домой счастливая и таинственная. После такой поездки Эллен и Дитер всегда что-нибудь приобретали. Например, машину «БМВ» этой весной.

Нет, она ничего не спрашивала у братьев, но кое-какие выводы напрашивались сами собой. Она знала, что невестки завидуют ей и что братья не спускают с нее настороженных взглядов.

Неужели они раскусили ее?

Или хотят как-то прижать Максима?

Она никогда не понимала зависти…

Лидия со вздохом сжала губы, убрала записную книжку в сумочку и встала. Ей предстояло взять двух быков за рога и бросить вызов судьбе. Так будет лучше всего.

У входа в кафе она задержалась — уже стемнело и ярко светились окна домов.

Надевая перчатки, она обнаружила, что сломала ноготь — это была плохая примета. Лидия вздрогнула.

Решительным шагом, не таясь, она шла по Дроннингенсгате. Если за ней следят, то они все равно уже знают, где находится ее контора.

Лидия бесшумно поднялась по лестнице, прислушалась, кругом было тихо. В конторе она сразу подошла к телефону и зажгла лампу на письменном столе. И вдруг похолодела от страха — впервые она забыла задернуть занавески перед тем, как зажечь свет.

«Ладно, теперь уже ничего не поделаешь», — подумала она и повернулась спиной к черному окну. Все окна в доме напротив были темные. Но Лидию это не утешило: если кто-то следит оттуда за ней, он и не станет зажигать у себя свет.

Первый бык.

Она набрала номер страховой компании, в состав директоров которой входил Патрик. Секретарша тут же соединила ее с ним.

— Слушаю? — сказал Патрик. — Лидия? У тебя что-нибудь срочное? Я очень занят. Можно я позвоню тебе попозже?

— Я не займу у тебя много времени, — ответила она тихо и настойчиво. — Я боюсь, что за мной следят.

Она сделала небольшую паузу, за которую до него дошел бы смысл ее слов, но ответить ей он не успел бы.

— Это твоих рук дело?

— Лидия!.. Как ты можешь так думать!.. Ты уверена, что не ошиблась?

Его удивление казалось искренним.

— Ты должна узнать кто…

— Значит, тебе об этом ничего неизвестно?

— Лидия, ты меня обижаешь!

— Я должна была спросить у тебя об этом, чтобы услышать, как ты мне ответишь. В последнее время происходят странные вещи.

— Лидия, я…

— Не буду больше тебя задерживать. После поговорим. — Она положила трубку.

Лидия была недовольна концом разговора и не знала, верить ли Патрику.

Теперь второй бык.

Она набрала номер конторы Дитера. Он был директором целой сети ресторанов, пользовавшихся хорошей репутацией: там вкусно кормили и всегда была приятная атмосфера.

Незнакомый голос ответил, что господин Вандель в настоящее время находится в Париже и вернется не раньше будущей недели. Лидия с удивлением уставилась на телефон. Дитер ничего не говорил, что собирается уезжать, и Эллен тоже. Странно. Впрочем, их дела ее не касаются — Лидия подавила в себе желание позвонить Эллен и спросить о Дитере.

Теперь предстояло испытать судьбу.

Она позвонила Харри Лиму. Он раз и навсегда запретил ей звонить ему домой, но она, как правило, звонила ему по радиотелефону. Так было и на этот раз.

Сперва он буркнул что-то невнятное и попросил ее минутку подождать, потом наступила тишина, и наконец он откликнулся.

— Ты должен что-нибудь придумать, — сказала Лидия.

— Что именно?

— За мной следят и, думаю, за Максимом тоже. Мне интересно, кто бы это мог быть.

— Не исключено, что это более опасно, чем ты думаешь.

— Опасно? Что ты имеешь в виду? Тебе известно что-нибудь, чего я не знаю?

— Мне стало известно, что семья Максима владеет страшно дорогими драгоценными камнями. Сейчас за ними многие охотятся.

— Не может быть! Ты думаешь, что у Максима есть драгоценные камни, о которых он мне не рассказал?

Лидия невольно встала. Перед глазами у нее возник пустой сейф в кабинете Максима и черепаха, в брюхе у которой не оказалось алмазов. «Он скоро уедет», — подумала она. У нее закололо в боку, и она согнулась над столом.

— Понятия не имею, — отозвался Харри. — Знаю только, что эти камни называются царскими и они известны всему миру. Их семь штук.

Лидия бессильно опустилась на стул.

— Царские камни?

— Да.

Ничего не понимаю… В голове не укладывается…

— Да, понять это не просто, — согласился Харри. — А ты видела, кто за тобой следит? Сколько их было?

— Видела… Нет… Не знаю. Теперь уже я вообще ничего не знаю.

Лидия положила трубку и пошла к двери. Остановилась, прислушалась. За дверью было тихо, как будто там кто-то притаился и ждет, готовый наброситься на нее.

Наконец нервы у нее не выдержали и она распахнула дверь. В коридоре никого не было. Лидия сбежала с лестницы и не останавливалась до тех пор, пока не выбежала на Карл-Юхан.

«Я дома, — размышлял Николай. — Дома. Кроме меня, здесь никого нет».

Дома?

А вот мамы никогда не бывает дома, она всегда занята. Я не знаю, где она и что она делает. Папа ездит по разным странам, но чем он занимается, я тоже не знаю. И если случится какая-нибудь беда, я даже не знаю, куда бежать и кому звонить.

Холл перед ним как будто раздвинулся. Николай поднял голову, но окна в потолке не увидел. «Может, его там и нет», — подумал Николай. У него закружилась голова. Он хотел опереться о телефонный столик, но столика рядом не оказалось. Николай шарил вокруг руками — темнота была пуста.

«Где я?» — удивился он. В холле что-то зашуршало. Заскрипело, послышалось слабое рычание. В гостиной кто-то скребся, внизу в каминной что-то гудело. Только из кабинета Максима не доносилось ни звука.

Николай шагнул в сторону. «Где же телефон?» — подумал он. Ведь я стоял у телефона. Он должен быть здесь. Второй шаг. Третий. Николай толкнул столик, который с грохотом опрокинулся.

Николай зажал уши руками. Громкое эхо долго звучало в холле. Нет, это было; не только эхо. В темноте угадывалось едва уловимое движение. Кто-то почти неслышно крался к нему на мягких лапах. Острые когти царапали пол.

Бежать! Шорох лап приближался, но Николай не мог понять, с какой стороны к нему подкрадывается это таинственное существо.

Он бросился прочь. На бегу он споткнулся о ножку стула — или стола? — упал на ковер, вскочил и побежал опять. Отыскав в стене дверь, он рванул ее и оказался в кухне. Колени у него дрожали. Он чувствовал, что за ним крадется большой, черный зверь, зверь сощурил глаза — светились лишь две желтые щелки и бил хвостом по кафельным плиткам пола.

Наконец Николай открыл дверь черного хода и выбежал в сад. Только на улице он перевел дух.

Опять летел мокрый снег. Уличные фонари едва светились. На перекрестке лучи автомобильных фар скользнули по белой изгороди. Окна домов излучали добрый свет.

Николай оглянулся на свой дом. Все окна были темные. Свет горел только у него в комнате. Должно быть, он утром забыл погасить его.

Входная дверь была открыта. Ее следовало закрыть. Он вернулся и захлопнул дверь, не зная, остался ли темный зверь в доме или его там и не было.

Николай дрожал от холода. Он забыл надеть шарф и варежки. Правда, на нем была теплая куртка. Он даже не помнил, когда схватил ее, убегая из дома.

В голове у него стучало: Флоринда, Флоринда. Только с ней он и мог поговорить обо всем. Может, она объяснит ему, что происходит у них в доме.

Николай побежал к трамваю. В лицо летел мелкий снег и слепил глаза. Прибежав на остановку, Николай увидел красные огоньки уходящего трамвая. Ждать следующего он был не в силах. Он пошел к Флоринде пешком — ему нужно было поскорей увидеть ее.

Николай быстро шагал по улице. За поворотом улица пошла под горку. И хотя мокрый снег покрыл ее грязно-белой пеленой, скользко не было.

Он снова побежал. Пешеходы почти не попадались — он мог не бояться, что налетит на кого-нибудь. Под горкой из-за угла вынырнули два зонтика. Женщины шли рядом, пригнувшись от встречного ветра. Не останавливаясь, Николай прошмыгнул между ними, и вслед ему полетели сердитые возгласы.

Он свернул направо. Здесь улица была ровной и ветра почти не было. Фонари не горели. Изредка вдали мелькали фары проезжающего автомобиля. Дома были отгорожены от улицы высокими кустами и небольшими палисадниками. Кое-где в окнах горел свет. Но Николаю казалось, что до домов страшно далеко, и ему было одиноко.

У него закололо в боку, он остановился. Было больно дышать. Пока он стоял согнувшись, кругом вдруг все стихло: ветер, гудки автомобилей, звонки трамваев, голоса, лай собак. Затишье продолжалось всего минуту, но в окружавшем его безмолвии Николай успел уловить, что к нему подкрадывается кто-то невидимый. Он медленно оглянулся.

Вон перекресток, где он свернул на эту улицу. Одиноко мерцавший фонарь не разгонял, а только усиливал темноту. Кругом не было ни души. Время от времени фонарь вспыхивал, и на тротуаре обозначался светлый круг. За пределами этого круга темнота была непроницаема.

И в ней кто-то затаился. Николай не видел, а только угадывал, что там кто-то есть. При каждой вспышке фонаря в темноте загорались узкие желтые глаза.

Николая вдруг охватило непреодолимое желание подойти к фонарю.

— Идем! — звал его чей-то голос. — Идем! — И Николай медленно шел. Голосу явственно звучал у него в ушах. — Надо остановиться, — думал он. Но ноги сами несли его вперед.

Снова поднялся ветер. Он с воем дул навстречу Николаю. Николай наклонился вперед, зажмурился, снег колол и обжигал лицо. Прикрыв глаза рукой, Николай оглянулся и увидел в темноте что-то серое, расчерченное белыми полосками снега. Оно приближалось к нему, становясь все белее. В свете фонаря блеснул меч.

Ангел с пронзительным взглядом, в белом одеянии, которого он видел в саду, шел прямо к нему.

А за спиной у Николая тем временем притаилось какое-то черное существо.

Николай отпрыгнул к ближайшей калитке, вбежал в чужой сад, не думая о том, что его могут увидеть, обогнул дом, споткнулся о сетчатые клетки, налетел на какую-то будку и рухнул в кусты. В доме открылось окно, и Николай, пригнувшись, побежал обратно на улицу. Его окликнули, но он не остановился. И все время он видел впереди сверкающий меч и слышал позади шорох мягких лап. В конце концов он остановился — все пути были перекрыты.

Несмотря на темноту, ветер и снег, Николай увидел высокую фигуру в белом. Он не видел ни лица, ни волос, лишь белые одежды, которые могли ему просто почудиться. Однако меч описывал сверкающие дуги все ближе и ближе.

Николай оглянулся, и тут же его ослепил ветер. И все-таки он успел заметить крадущегося к нему большого, черного зверя. Таких зверей Николай никогда прежде не видел. Зверь казался ему уплотненной тьмой, плавно скользящей тенью. Николай начал медленно отступать. На него налетел буйный вихрь, который не имел ничего общего с гулявшим по городу ночным ветром. Непонятным образом он был связан с этим неведомым зверем.

В голове у Николая гудело, этот странный гул распространился по всему телу. Николай почувствовал удивительную легкость и закачался, но почему-то знал, что не упадет. По обеим сторонам улицы светились окна домов. Тени от кустов и деревьев тянулись к Николаю. Какие же они были далекие! Словно из сна. Николаю хотелось вырваться из пут этого недоброго вечера.

«Слишком поздно, — пронеслось у него в голове. — Я пропал». Выбор у него был один: либо сверкающий меч ангела, либо острые клыки зверя.

Ему захотелось позвать на помощь, хотя он знал, что это бесполезно. Дома и свет в окнах были отгорожены от него тенью. Они существовали в другом мире и в другое время.

Кричать Николай не мог — у него пропал голос. Вдруг над ним пронесся громкий протяжный вопль. Он с удивлением поднял голову. Темноту как будто вспорол луч прожектора, и в нем на распростертых крыльях парила птица. Длинная черная шея, изогнутый острый клюв. Ноги были вытянуты. Слабо поблескивали черные перья хвоста. Птица проплыла над головой Николая, и луч все время следовал за ней.

Вдруг свет погас и птица исчезла.

Головокружение у Николая прошло, дома придвинулись ближе к тротуару. Улица опустела. Ангел с мечом и зверь исчезли, словно их и не было.

С крутого склона на улицу свернула машина. Свет фар пробежал по изгородям, деревьям и вечеру, иссеченному белыми полосками снега. Автомобиль сердито засигналил, и только тогда Николай обнаружил, что стоит посреди мостовой.

Страх у него уже прошел, но удивление осталось. Он был уверен, что видел все наяву, в ушах у него еще звучал крик птицы.

Сколько времени он тут простоял? Пять минут? Полчаса? Он не знал, и ему опять стало страшно.

Николай побежал и уже не останавливался, пока не добежал до Бюгдёалле, где жила Флоринда. Сердце у него готово было выскочить из груди.

К дому Флоринды он подошел уже шагом.

Самолет приземлился на аэродроме Форнебю. Максим остановился на верхней ступеньке трапа. Он был озабочен. От пронизывающего ветра со снегом ему сразу стало холодно.

Он нахохлился и поднял воротник пальто. Ну и погодка! Осенью и зимой Норвегия выглядела негостеприимной.

Сзади кто-то раздраженно толкнул его, и он начал поспешно спускаться по трапу.

Яркий свет в длинном холодном коридоре резал глаза. Максим смотрел в пол, чтобы не доставать темные очки.

Таможню он миновал благополучно. У него был твердый принцип: никогда не провозить контрабандой ни табак, ни спиртное. Лучше не привлекать к себе внимания.

Максим вышел в зал, и тут по радио его попросили подойти к справочному бюро. Он испугался — это не предвещало ничего хорошего. Не глядя по сторонам, он быстро подошел к окошку справочного бюро. Вокруг него радостно обнимались встречающие и прилетевшие. Те, кого никто не встречал, торопливо покидали зал. Многие еще не прошли через таможню, и их ждали у выхода.

Максим не заметил ни одного знакомого и никого, кто мог бы следить за ним.

Он был очень осторожен. Лидия всегда упрекала его в чрезмерной подозрительности. Хотя оба знали, что для этого у него есть все основания.

В справочном бюро ему передали конверт. Он отошел от окошка и опустил на пол свой портфель. Потом разорвал конверт. Развернул чистый лист бумаги.

Максима даже замутило, по загорелой коже побежали мурашки. Он закрыл глаза, лица Гуса ван Даана и его шофера слились в одно.

— Ты слишком доверчив.

Это был голос Лидии. Доверчив и подозрителен. Лидия всегда была точна в своих оценках, она многое понимала гораздо лучше, чем он. И ему приходилось с этим считаться.

— Если ты будешь доверять незнакомым людям, ты в один прекрасный день; потерпишь крах. С тобой будет покончено раз и навсегда.

Максим схватился рукой за стену. Правда, он тут же овладел собой. Он быт уверен, что за ним наблюдают, и не хотел проявлять своего страха. Во всяком случае, теперь они знали, кто он. Они?

Он глубоко вздохнул, смял конверт и бумагу и бросил их в урну. Потом подхватил свои вещи и пошел к выходу. «Сейчас что-то произойдет», — думал он.

Люди с портфелями и багажом спешили к ждущим их машинам. К счастью, на стоянке было много свободных такси.

Не успел Максим занять очередь на такси, как обнаружил рядом с собой какого-то человека, другой подошел сзади.

Первый схватил Максима за руку с такой силой, что Максим чуть не вскрикнул. Он выронил портфель, тот открылся, и бумаги рассыпались по тротуару. Откуда-то вынырнул третий, собрал бумаги, сложил их обратно в портфель и защелкнул его. — Вы уронили портфель, — сказал он, протягивая его Максиму.

Максим не успел поблагодарить, как тот, что держал его за руку, сказал:

— Максим Сверд, нам поручено отвезти вас к человеку, который хочет поговорить с вами.

Вежливый тон и тихий голос удивили Максима, угрозы в них не слышалось. Но он не решился оглядеться по сторонам и промолчал.

— Будет лучше, если вы добровольно последуете за нами.

И Максим добровольно пошел с ними к их машине.

— Что все это означает? — спросил Максим, сидя на заднем сиденье между двумя незнакомыми людьми.

Сидевший справа держал руки в карманах пальто, и Максиму показалось, что его правый карман подозрительно оттопырен.

— Куда вы меня везете? — снова спросил он, хотя было ясно, что его спутники не собираются говорить.

Человек, сидевший впереди, дернул головой, словно хотел оглянуться, но потом передумал.

Максим увидел в зеркальце глаза шофера.

Все молчали.

Максим вздохнул. Он не знал этих людей и не мог разглядеть их лица, скрытые под широкополыми шляпами.

Автомобиль был мал для пяти крупных мужчин, в салоне пахло сигаретами, чесноком и сладковатой туалетной водой. У Максима защипало в глазах, он начал кашлять.

— Откройте, пожалуйста, окно, — попросил он, но так как ни один из его стражей не шелохнулся, он сам потянулся к левой дверце.

И тут же вскрикнул от боли. Страж, сидевший слева, крепко стиснул ему запястье. В руку как будто впились клыки хищника. Максим невольно застонал. Хватка ослабла. Никто в машине не произнес ни слова и даже не взглянул на Максима.

Поездка продолжалась в полном молчании.

Окна запотели. Из-за тумана, темноты и снега ничего не было видно. Но Максим понимал, что они едут к центру.

Когда автомобиль остановился, его охватило беспокойство.

Человек, сидевший справа, вышел и захлопнул за собой дверцу. В бок Максиму уперлось что-то твердое. Это был пистолет его второго спутника.

Максим не видел ни прохожих, ни огней машин. Улица была пустынна, что это была за улица, Максим не знал.

Дверцу снова открыли. Максима вытолкнули из машины и втащили в какой-то подъезд. Его сопровождали только те двое, что сидели рядом с ним в машине.

Они поднялись на второй этаж. Максим шел впереди. На площадке было много дверей, но прочитать, что написано на табличках, Максим не мог. Лампочка на лестнице горела тускло, и вели его слишком быстро.

На третьем этаже они остановились.

Спутников Максима можно было различить только по цвету пальто. Они были одинакового роста, шляпы и башмаки у них тоже были одинаковые.

Один из них постучал в дверь условным стуком. Дверь тут же открылась. В прихожей было темно. Открылась вторая дверь. Максима вытолкнули на свет, который ослепил его.

Он прикрыл руками глаза, и в темноте позади лампы послышался тихий смех.

— Постарайтесь привыкнуть к этому свету, Максим Сверд. Пока вы здесь, он будет гореть все время.

Голос был незнакомый, низкий, немного хриплый, и в нем явно звучала злая насмешка.

— Садитесь! — сказал голос.

Максима толкнули в спину, и он вылетел на середину комнаты. Чья-то рука удержала его, иначе он бы упал. Из-за слепящего света он не видел стула, на который его посадили силой. Максим смотрел в пол, пряча глаза от яркого света.

— Я понимаю, что обычная; вежливость требует, чтобы собеседники видели друг друга, — сказал голос. — Можете посмотреть на меня!

Максим поднял глаза. Две сильные лампы были направлены ему в лицо. Должно быть, они стояли по краям стола. За ними была непроглядная тьма.

— Я вас не вижу, — сказал Максим.

— Вот именно, — дружелюбно заметил его невидимый собеседник. — Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем вы не забывали об этом. Меня вы не видите, зато я всегда вижу вас. Вам от меня не скрыться.

— Почему вы так грубо обошлись со мной? — спросил Максим.

— Не так уж и грубо. Скорее, решительно и твердо. Но ведь в вашем деле такое обращение принято?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Вот как? Я имею в виду ваши побочные доходы.

— У меня есть только антикварный магазин, правда, со связями и за предела ми Норвегии.

Да, да, это известно. Но я говорю о вашей тайной деятельности.

Максим промолчал. На душе у него было скверно. Он понял, что дело обстоит; гораздо серьезнее, чем он думал. Речь шла не о грабеже и не о похищении ради получения выкупа. Речь шла о его жизни и о жизни его семьи.

— Однако я пригласил вас сюда для другого разговора. Ваши дополнительные доходы меня не интересуют.

Голос умолк. Максим ждал продолжения, но его не последовало. Послышался звук наливаемой в стакан жидкости, чиркнули спичкой, однако из-за яркого электрического света Максим не видел пламени. Он смотрел в наименее освещенное место комнаты, и все равно у него резало глаза и перед ними плыли черные пятна.

— Зачем же меня привезли сюда? — спросил наконец Максим.

Неожиданно за дверью что-то грохнуло. Тут же Максиму зажали рот, и ему показалось, что в бок ему опять уперлось пистолетное дуло. Он услыхал почти бесшумное движение — кто-то проскользнул к двери.

Сердце у Максима бешено стучало, перед глазами стояла Лидия. Она улыбалась забытой улыбкой, и ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть ее.

— Осторожность никогда не помешает, — проговорил наконец голос из темноты. В нем по-прежнему звучала насмешка, смешанная с угрозой. — Простите, дорогой господин Сверд, неужели до сих пор никто не предложил вам выпить? Налейте же нашему гостю бокал шампанского, мы выпьем с ним за успех нашего будущего сотрудничества.

Выстрелила пробка. Максим дрожал, он был уверен, что человек в темноте смеется над ним. Бокал он увидел лишь тогда, когда его сунули ему в руку.

— Выпьем за наше перспективное и плодотворное сотрудничество, господин Сверд!

Максим устоял перед искушением опустошить бокал.

— Какое еще сотрудничество? — спросил он, стараясь придать голосу твердость.

— Прежде всего вы должны со мной выпить, — мягко сказал голос, потом прибавил. — Я не потерплю, чтобы мой гость отказался выпить со мной, когда я из кожи вон лезу, чтобы быть приветливым и гостеприимным хозяином. Выпьем! — Теперь в голосе звучали жесткие нотки.

Максим осушил бокал.

— Так-то лучше, господин Сверд. Налейте нашему гостю еще шампанского.

Над бокалом Максима появилась бутылка, и он увидел руку в перчатке, наливавшую ему шампанское.

— О каком сотрудничестве вы говорили? — снова спросил Максим, он осушил второй бокал и почувствовал, как приятное тепло разлилось по всему телу.

— Я считаю, что у вас есть тайна, которой вы должны со мной поделиться, произнес голос из темноты.

Максиму показалось, что сидевший там человек подался вперед.

— Какой же тайной я мог бы вас порадовать? — спросил Максим.

— Приятно слышать, что вы стремитесь к партнерству, — с усмешкой произнес голос. — Не думайте, что я блефовал, говоря, будто мне известен ваш истинный бизнес. Вы прячетесь за своей фирмой и обеспечиваете себе надежное алиби, ввозя изделия африканских народных промыслов и антиквариат. Но мне известно также, что некоторые ваши действия в торговле антиквариатом противоречат законам тех стран, откуда вы его вывозите. Я понимаю, что вашего легального дохода не хватило бы на такую роскошную виллу и дорогую мебель, которой вы ее обставили. Конечно, вы делаете все, чтобы выглядеть добропорядочным гражданином, преуспевающим в бизнесе, но вы недостаточно ловки для этого. Я знаю, какую часть своих доходов вы утаиваете, и потому предполагаю, вернее, уверен, что нечто, скрываемое вами, весьма могло бы меня порадовать.

Максим покрылся испариной.

— Вы не хотите спросить, что я имею в виду?

— Мне нечего узнавать, я ничего не скрываю, — ответил Максим, испытав облегчение оттого, что голос его звучит спокойно и твердо. Он не признается в контрабанде алмазов, пока его не вынудят к этому.

— А я утверждаю, что вы лжете!

— Тогда прошу вас объяснить мне, о чем идет речь.

— Хорошо. — Невидимый собеседник Максима вздохнул. — Речь идет о семи царских камнях.

— Что это за камни? Я первый раз слышу о них, — удивился Максим.

— Пожалуйста, не делайте вид, будто вы ничего не понимаете. И не пытайтесь внушить мне, что человек, имеющий прямое отношение к алмазам чистой воды, не знает, о чём я говорю.

— Конечно, такое выражение как «царские камни» я слышал, но всегда полагал, что это всего лишь художественный образ, которым пользуются для обозначения немыслимого богатства, недостижимой мечты, одним словом, чего-то несбыточного.

В темноте воцарилась тишина.

— Вы глупы или говорите правду?

Не понимаю, что вы хотите от меня услышать? — крикнул Максим, приподнявшись со стула. Невидимые руки тут же с силой толкнули его обратно.

— Я жду, — с ледяным спокойствием произнес голос. — Вам все равно придется признаться, что эти драгоценные камни находятся у вас.

— Но у меня их нет! — воскликнул Максим. — Я никогда не слыхал о них! Как они могли ко мне попасть?

— У меня есть все основания полагать, что эти драгоценности хранятся в вашей семье. Наверное, их просто скрыли от вас.

— Мне очень жаль, — проговорил Максим, в голове у него все смешалось, Он всегда считал, что выражение «царские камни» употребляют для пущей выразительности, и вдруг этот неизвестный человек заявляет, будто они существуют и, мало того, хранятся в его семье!

— У меня есть свидетель, который утверждает, что эти драгоценности принадлежат вашей семье, — сказал голос из темноты.

— Я ничего не понимаю, — сказал Максим. — Поверьте мне. Или хотя бы назовите этого свидетеля.

— Не могу. У меня нет таких полномочий. Впрочем… если вы готовы немного заплатить за эти сведения, я, пожалуй, представлю их вам, так сказать, в порядке личного одолжения.

— Нет, — сказал Максим. — Я не собираюсь вам платить.

— Как вам будет угодно, — с сожалением произнес голос. — Больше я ничего не могу для вас сделать. Вы должны передать нам семь царских камней до конца этой недели. А иначе, боюсь, вас ждет незавидная участь… Налейте господину о Сверду еще шампанского, пусть запьет эту горькую пилюлю. Помните, у вас есть время до конца недели!

Бокал наполнили в третий раз, и Максим от страха осушил его.

Флоринду ничуть не испугало странное явление незнакомки. Напротив, она обрадовалась и была полна ожидания.

Кажется, наконец-то ей открылась тайна зеркала, о которой мать рассказывала ей в детстве. Тогда она сочла это просто сказкой.

Зеркало было дверью в иной мир и, может быть, не в один. Она видела, как зеркало пошло трещинами, но ни один осколок не упал на пол, и она видела вышедшую из зеркала женщину. Женщина изумленно огляделась по сторонам и встретилась с Флориндой глазами. Глаза у нее были черные и испуганные.

Женщина была очень молода. Флоринда уже видела в зеркале ее глаза. Обе они были одной крови, из одной земли. Флоринда знала, что ее мать родом из Монголии и что сегодня к ней явилась гостья оттуда. Сама Флоринда никогда не бывала в Монголии.

Женщина исчезла так же мгновенно, как и появилась. Трещин на зеркале не осталось.

Флоринда долго смотрела на него, потом подошла и коснулась рукой стекла и рамы. Как всегда, рама показалась ей теплой, удары пульса внутри дерева ощущались сильнее обычного.

— Спасибо, мама, — сама не зная почему, прошептала Флоринда. Наверное, ее потрясло, что и ей самой было дано пережить одно из чудес, о которых она слышала от матери.

— Может, и я смогу пройти тем же путем к этой девушке, — проговорила Флоринда.

Сознавая, что делает глупость, она стала искать скрытые кнопки, пружины или какой-нибудь механизм, который позволил бы ей открыть зеркало. При этом она понимала, что все не так просто и что тут действуют совсем другие, неизвестные ей силы.

Флоринда налила себе чаю и, пока пила его, твердо решила купить себе самовар. Глупо мечтать о том, что легко можно приобрести. С другой стороны, она прекрасно знала, почему всегда откладывала эту покупку: самовар лишний раз напомнит ей о вечерах на берегу Ладоги, о чаепитиях, собиравших семью в конце дня. С его появлением в воспоминаниях Флоринды могли бы всплыть новые подробности, и не обязательно приятные.

Чай взбодрил Флоринду. Она с удивлением обнаружила, что напевает какую-то мелодию. Это была песня из той жизни.

Она пошла в гостиную. Там стоял большой деревянный сундук, на котором красовался массивный бронзовый подсвечник. Флоринда сняла подсвечник и с трепетом открыла крышку.

Уже много лет она не заглядывала в этот сундук. Он был полон вещей, хранивших память о дочери, о родителях, о дедушке…

Флоринда почти не смотрела на вещи, которые доставала из сундука, они будили в ней слишком горькие чувства. Слева на дне она увидела ларец и достала его. Потом сложила все обратно, закрыла сундук и поставила на него подсвечник.

С трудом разогнувшись, она пошла на кухню и там на столе открыла ларец. В нем лежали семь зеркальных осколков, завернутые порознь в белую вату, посеревшую от времени.

Флоринда осторожно разложила осколки по кругу. Что ей говорила когда-то мать? Эти осколки — память об одной неудавшейся попытке пройти сквозь зеркало.

Пройти сквозь зеркало…

Впервые она услыхала, как заманчиво звучат эти слова.

Флоринда поставила вокруг осколков семь свечей. Потом села, склонилась над ними и представила себе, что смотрит в небольшое озеро.

Она склонилась еще ниже. Сердце у нее стучало. Странная торжественность охватила Флоринду. Над ее мыслями, словно луна, указывающая путь, сияло улыбающееся лицо матери.

По поверхности ближнего осколка вдруг прошла рябь, и Флоринда увидела в нем свою дочь Идун. Быстро и решительно Идун шла по тропинке через равнину. Вот она оглянулась, на мгновение взгляды их встретились и тут же перед Флориндой оказался обычный осколок, в глубине которого отражалось пламя свечи.

В следующем осколке она увидела испуганного Максима, но он не видел ее. Несколько раз он оглянулся на Флоринду, а потом быстро ушел.

В третьем осколке, откинувшись на спинку стула, сидела Лидия. Глаза у нее были испуганно открыты. А может, она просто силилась сдержать слезы. Хотя Флоринда не допускала мысли, что Лидия может плакать.

В четвертом — на темном небе сверкали семь ярких прекрасных звезд. Это были даже не звезды, а камни, удивительно красивые, они висели на золотой цепочке.

Заглянув в следующий осколок, Флоринда увидела себя. В сплошной тьме она с трудом двигалась навстречу ветру. Кто-то шел за ней, торопясь догнать. Флоринда поспешно перевела взгляд на другой осколок. Так она увидела Николая. Он был очень бледный, и глаза у него сверкали, как драгоценные камни, которые только что показались ей звездами. Рот у Николая был открыт, он то ли кричал, то ли бранился, то ли плакал. Разглядеть она не могла.

Изображение Николая тут же подернулось рябью. А в седьмом осколке не было видно ничего, даже отражения свечи…

Максим стоял на тротуаре один, его била дрожь. Только что его высадили на Драмменсвейен. Черный автомобиль давно исчез за углом. Но в глазах у Максима еще сердито мигали его красные огоньки.

Случившееся не было для Максима слишком большой неожиданностью. Один раз нечто подобное произошло в Южной Африке, другой раз — в Амстердаме. Оба раза жертвами были люди из окружения его знакомых.

Максима охватил страх.

Много лет у него был неизвестный шеф, которого он никогда не видел. Его вообще никто не видел. Может, этот шеф все и подстроил?

Максим остановил такси и, не успев подумать, почему-то назвал адрес Флоринды. Исправлять оплошность он не стал. Может, бессознательно он нашел верный путь?

У Флоринды горел свет в «книжной комнате». Максима раздражало, что Флоринда не называет эту комнату просто библиотекой. Что же это, как не библиотека?

Конечно, не стоило идти к ней сегодня, когда в душе у него такая путаница: он думал о матери, в нем кипел гнев против самой Флоринды и к тому же он все время помнил, что у него остались считанные дни, чтобы разгадать тайну семи царских камней, к которым он, сам того не подозревая, имел какое-то отношение.

«Неужели Флорин да все эти годы обманывала меня? — думал он. — Неужели она утаила от матери и от меня такое богатство? Зря я поехал к ней», — взволнованно думал он, входя в подъезд Флоринды.

Она отказалась дать ему ключ от своей квартиры: «Не хочу, чтобы ко мне приходили без предупреждения», — сердито объяснила она Максиму. Но он без ее разрешения все-таки обзавелся собственным ключом.

«Еще не поздно вернуться», — подумал он на лестнице и позвонил в дверь квартиры. Тут же послышались легкие шаги Флоринды.

— Кто там? — спросила она.

— Это я, Максим, — ответил он, радуясь, что его голос звучит спокойно и даже приветливо.

Щелкнул замок, Флоринда приоткрыла дверь и внимательно оглядела Максима.

Ему не понравилась ее подозрительность. Он разозлился. «Она еще подозрительней, чем я, — подумал он. — Ну чего боится, ведь я ее внук».

— Почему ты так поздно? — ворчливо спросила она. — До сих пор ты обычно предупреждал о своем приходе.

Черные глаза Флоринды изучали его, он невольно отвернулся. Усилием воли он заставил себя весело сказать:

— Еще не так поздно. Мне просто захотелось заглянуть к тебе, узнать, как ты поживаешь.

Флоринда долго смотрела на него. Он избегал встречаться с ней глазами. Вдруг он почувствовал себя маленьким мальчиком. Она часто смотрела так на него, когда он еще жил с ней. Наверное, она уже догадалась, зачем он пожаловал.

— Странное желание, — бросила Флоринда. — Зайди, пожалуй, только ненадолго. Ты мне помешал.

— Я не знал, что ты бываешь занята по вечерам, — уныло сказал он.

— Иди на кухню, там светло, — пригласила Флоринда, не реагируя на его замечание.

Раздумывая над ее словами, Максим прошел по длинному коридору на кухню, где на столе горели семь свечей, выстроенные кругом.

От удивления он застыл на пороге. Что-то далекое, забытое затеплилось в нем. Флоринда подвинула ему стул, но он сел лишь тогда, когда она сама села напротив него. Она всегда сидела очень прямо и редко прислонялась к спинке стула. Это он помнил еще с детства.

Максим провел рукой по глазам.

— Как ты поживаешь? — спросил он.

Ты пришел ко мне не за этим!

Да, конечно… — Он вздохнул. — Мне вообще не следовало приходить сегодня.

Он вовсе не собирался этого говорить.

Флоринда ждала.

— В последнее время я часто думал о матери, — сказал Максим и заметил, что Флоринда удивилась. На мгновение ее лицо как будто даже посветлело.

— У меня от нее почти ничего не осталось.

— Ты сам ничего не захотел взять.

— Да, я знаю. Но теперь я передумал.

— Несколько неожиданно. Ты не находишь?

— Пожалуй. Ты не получала от нее писем за эти годы?

Ты уже спрашивал об этом. Нет, я ни разу не получала писем от Идун тоже.

— В этом она не права, — сказала Флоринда. — И я не понимаю ее, Максим. Мне трудно это объяснить.

Он откинулся на спинку стула, руки его лежали на столе, и ему хотелось положить их на колени.

— Ты думаешь, она еще жива? — спросил он.

— Я в этом уверена.

— Почему? Ты слышала о ней от кого-нибудь? Может, она звонила? Флоринда покачала головой.

— Я знаю, что Идун жива, — твердо повторила она.

— У тебя не осталось каких-нибудь ее вещей?

— Что ты подразумеваешь под вещами? Мебель, одежда и кое-какие мелочи были проданы после того, как твой отец уехал из Норвегии. Остальные вещи лежат у меня в сундуке.

— Там есть что-нибудь ценное? Я имею в виду, какие-нибудь украшения, может быть, фамильные драгоценности? — быстро спросил он. — Я не собираюсь их продавать, не думай. Мне просто хотелось бы взглянуть на них, что-нибудь про них узнать.

Флоринда насторожилась.

— Да, кое-какие драгоценности у нее были. Раньше они принадлежали моей матери. Потом мне. Но их было немного, несколько вещиц.

— А не было ли у нее… — Максим замолчал, у него перехватило горло, потом он глубоко вздохнул и решил, что терять ему уже нечего. — А не было ли у нее ожерелья… скорей всего золотого, с семью разными камнями?

— Золотого ожерелья с камнями? — с удивлением спросила Флоринда. — Как странно… А почему ты спросил о нем?

Не отвечая на вопрос Флоринды, Максим спросил:

— Оно, кажется, принадлежало царской семье?

Он старался говорить небрежно.

— Царской семье? Но Идун никогда не видела царя. Она родилась в Норвегии уже после того, как царскую семью расстреляли.

— А ты знаешь что-нибудь об этом ожерелье?

— Вряд ли.

— Постарайся припомнить.

— У меня память лучше, чем ты думаешь, — сказала: Флоринда и села еще прямее. — Поэтому поверь, я не знаю, о каком ожерелье ты говоришь, и не понимаю, как оно могло попасть к Идун.

— Мне вспомнилось вдруг, будто она что-то про него говорила.

— Как ты можешь помнить, что она говорила? Ты был совсем крошкой, когда она уехала.

— Я не спорю. И все-таки мне кажется, я слышу ее голос, который говорит о каком-то украшении.

Флоринда покачала головой.

— Ничем не могу тебе помочь.

— Но как же так! — В голосе Максима звучало отчаяние. — Оно должно быть где-то здесь! Прошу тебя, постарайся вспомнить, подумай как следует.

Он презирал себя за эти слова.

— Вспомни, где оно может быть? Ты хорошо смотрела в ее сундуке? Позволь мне поискать самому!

Он встал.

— Сядь, Максим! — строго сказала Флоринда. — Не понимаю, что с тобой творится. Нет у меня в сундуке никакого ожерелья! Это точно. Конечно, ты можешь поискать и сам, только не сейчас. Я же тебе сказала, что ты пришел не вовремя. И почему ты так волнуешься из-за какого-то ожерелья? Ведь я вижу, что ты сам не свой!

— Я?.. Просто я очень устал. Поездка на этот раз оказалась очень трудной. У меня неприятности, но сейчас я еще не могу о них рассказывать.

Можно подумать, что он когда-нибудь посвящал ее в свои дела! Максим понял, что сказал глупость, и ушел, не поблагодарив Флоринду и не пожелав ей доброй ночи.

Времени, чтобы найти семь царских камней, почти не оставалось.

«Не может быть, чтобы не было никакого выхода», — в отчаянии думал Максим. Но в эту минуту он его не видел.

Было похоже, что Флоринда сказала правду. Однако кто знает. Что-то в голосе того таинственного человека заставляло Максима больше верить ему, чем Флоринде.

Пока разочарованный Максим добирался до дому, Флоринда сидела у себя на кухне в глубокой задумчивости. Из каких-то неведомых глубин перед ней всплывали картины.

Она видела темноволосую девочку с запавшими глазами, которая лежала на узкой простой кровати. Девочка была тепло укрыта, но ее трясло от лихорадки.

Флоринду охватило беспокойство, и преодолеть его она не могла.

Она начала ходить по квартире, постепенно убыстряя шаг. Наконец остановилась у телефона и дважды куда-то позвонила, потом надела пальто и шляпу.

Ей нужно было кое-что выяснить, сейчас же, без промедления.

Николай был в замешательстве. Флоринды не оказалось дома, хотя она говорила, что по вечерам никуда не ходит.

Подъезд был не заперт. Николай, запыхавшись, взбежал по лестнице и остановился перед квартирой Флоринды.

Позвонил раз, другой, третий, но на звонок никто не отозвался.

Николай приоткрыл щель для писем и крикнул:

— Флоринда, это я, Николай! Открой, пожалуйста!

Но открылась совсем другая дверь, у него за спиной, и на площадку вышла полная дама с черными вьющимися волосами.

— Что ты так кричишь, мальчик? — Она прищурилась. — Николай, это ты?

Он кивнул. Фру Халлинг заметно располнела со дня их последней встречи.

— Твоей прабабушки нет дома. Я недавно видела, как она уехала на такси.

— На такси? — удивился Николай. — Она заболела?

— Не думаю, вид у нее был вполне здоровый. Обычно она медленно спускается по лестнице, но тут чуть ли не бегом бежала. Мне стало любопытно узнать, кто так торопится, и я выглянула в окно.

— Спасибо… Спасибо… — растерянно проговорил Николай и пошел вниз.

Куда поехала Флоринда так поздно? Ведь в сумерки она уже не выходит из дому, особенно зимой. Другое дело летом. Летом она любит бродить по улицам или поздно сидеть в парке, пока нарядная публика не начнет расходиться из ресторанов. Она говорила, что ей нравится наблюдать за людьми, и никого не боялась. Но теперь-то стояла осень, вечера были темные и на улице было неуютно от снега и ветра.

Выйдя из подъезда, Николай огляделся по сторонам. Он зябко поежился, когда ветер рванул его куртку и бросил в него мокрым снегом. Он отвернулся от ветра и увидел женщину с лохматой собакой. Было видно, что и хозяйке, и собаке не по себе. Стекла двух стоявших машин были залеплены снегом.

Он посмотрел в другую сторону и даже зажмурился от ветра. Эта часть улицы была совершенно пуста, точно непогода сдула с нее все машины и всех людей.

Николай пошарил в карманах. Денег у него не было. Предстоял долгий и утомительный путь домой.

Улица шла в гору. Ветер подталкивал в спину и помогал идти. Николай поднял воротник. Он засунул руки поглубже в карманы куртки и чувствовал, как снег в волосах тает и течет у него по затылку. Глядя на освещенные окна, Николай завидовал тем, кто в такую непогоду сидит дома.

Николаю было не по душе все, что творилось вокруг него. Если бы он мог хотя бы поговорить с родителями! Но они не любили лишних вопросов. Чтобы что-нибудь узнать, он привык подслушивать под дверью или делать вид, будто чем-то очень занят, если рядом с ним вдруг начинался серьезный разговор.

С Флориндой все было иначе. Она часто рассказывала ему про свое детство, про замужество и приезд в Норвегию, про свою дочь, его бабушку, которую он никогда не видел. Ее фотография на секретере в гостиной была переломлена пополам и уголки у нее были оборваны. Трещина проходила как раз по лицу, но глаза, большие и темные, были нетронуты. Николаю всегда казалось, что она смотрит прямо на него. Отец никогда не говорил о ней.

Николай запыхался, хотя шел не слишком быстро — было скользко. По улице медленно проехал автомобиль. Тротуар был совершенно белый — никаких следов. До дому было еще далеко.

Встречная машина ослепила его, он отвернулся, но продолжал путь. Ему становилось то жарко, то холодно. «Завтра я заболею, — думал он, — у меня будет воспаление легких. Хорошо, что не придется ходить на математику, а вот пропускать уроки норвежского языка даже жалко!»

Из-за угла налетел порыв ветра. Николай задохнулся. Он шел боком, стараясь, чтобы ветер дул ему в спину. Поэтому он не сразу заметил идущего за ним человека. Вообще в этом не было ничего подозрительного, но почему-то человек остановился, когда Николай повернулся к нему. Правда, потом медленно двинулся к Николаю.

— Наверное, мне все это кажется, — сказал Николай самому себе, хотя человек этот ему не понравился.

— Эй, послушай! — раздался рядом негромкий голос.

Николай повернул голову и увидел темный подъезд. Но в нем никого не было.

— Мне надо тебе кое-что сказать. Давай скорей сюда, пока тебя не увидели.

Николай послушно пошел к подъезду. Он читал о всяких страшных случаях, но с ним самим ничего страшного не случалось.

В подъезде, прижавшись к стене, стоял кто-то, он был одного роста с Николаем.

— Мне надо тебя предупредить, — сказал тихий голос. — По-моему, ты в опасности. Берегись…

Тот, кто говорил, скользнул в сторону и растаял в темноте. Видно, что-то спугнуло его. Николай оглянулся. У двери в подъезд стоял человек, который только что шел за ним по улице. Ветер трепал полы его пальто, пытался сорвать шляпу и шевелил пышные черные волосы. Густой снег мешал Николаю разглядеть его лицо. Полы пальто напоминали рваные, бьющие по воздуху, крылья неведомой птицы. Он отступил от этой зловещей фигуры. Не видя глаз этого человека, он понял, что тот высматривает что-то у него за спиной.

Николай опять обернулся. В темном проходе, ведущем во двор, никого не было, лишь в свете, падавшем из окон, летели хлопья снега.

Подъезд был пуст. Но теперь Николай уже не сомневался, что здесь кто-то был. Не может быть, что ему почудилось, будто его окликнули. Не может быть, что ему почудился темный человек с рваными крыльями. Или это было просто пальто?

Николай выглянул из подъезда на улицу. Никого.

— Я знаю, ты там, — сказал он в глубь подъезда.

Никто не отозвался.

— Выходи! Что ты хотел мне сказать?

Тишина.

Николай медленно прошел во двор. Над ним отворилось окно, оттуда послышался смех и крики, но окно тут же захлопнули. Лишь ветер с протяжным стоном гнал перед собой снег.

Слева тянулась высокая изгородь с замерзшими кустами. Справа желтела стена дома. Все окна были освещены. На первом этаже свет был белый, на втором — желтоватый. Странные цветные вспышки освещали окна третьего этажа, на четвертом окна были бледно-серебристые.

Чьи-то следы вели к мусорным бачкам, что стояли у изгороди, шаг был очень широкий. Наверное, где-то там и пропал его таинственный доброжелатель, который хотел предупредить его о грозящей опасности. И вдруг Николай вспомнил. Голос в телефоне! Ведь это был тот же голос. В этом не было никакого сомнения!

Николай задрожал, ему захотелось, чтобы над ним снова отворилось окно, хотелось снова услышать смех. Он не мог больше выносить жалобные стоны ветра, шорох снега и темноту вечера. Они обступили его со всех сторон и прижали к стене. «Я не хочу этого», — думал он. Но сам толком не знал, чего он не хочет.

Он выбежал из подъезда и помчался по улице. Он знал, что останавливаться нельзя, что невидимая, бесшумная опасность преследует его по пятам. Однако в любую минуту она могла воплотиться в живое существо и наброситься на него. У него была надежда, только пока он бежал, бежал все скорей и скорей. На освещенном перекрестке у Майорстюа он почувствовал, что совсем потерял силы, но наваждение как будто кончилось. На Киркевейен было полно машин. Темноту разгоняли фонари, сверкала реклама, люди толпой спешили в метро, шли по улице.

Николай остановился. Дыхание постепенно успокоилось. Он смог обернуться. Улица, по которой он бежал, была пуста. Она существовала как будто независимо от освещенного перекрестка и потока машин на Киркевейен.

Николай долго стоял на перекрестке и пошел дальше, лишь когда окончательно замерз от холодного ветра.

Такси остановилось перед жилым домом на Грюннерлёкка. Флоринда долго искала глазами зеленый фасад. К ее удивлению, он оказался желтым. Видно, его перекрасили с тех пор, как она была здесь в последний раз. Когда же это было?

— Прошу прощения, — извинилась Флоринда, когда голос шофера достиг наконец ее сознания. Она порылась в сумочке, ища деньги. Ей было досадно — шофер наверняка счел ее выжившей из ума старухой. Флоринде не нравилось, когда о ней так думали.

Словно подтверждая ее подозрения, шофер предложил:

— Помочь вам дойти до подъезда?

— Я полагаюсь на собственные ноги. Они еще ни разу не подвели меня за последние восемьдесят семь лет, — резче, чем хотелось бы, ответила Флоринда. Она тихонько вздохнула — не стоило так резко отвечать шоферу.

Она открыла дверцу и легко вышла из машины. Тротуар был скользкий. К своему ужасу, Флоринда обнаружила, что забыла надеть теплые сапоги. Она так спешила, что выбежала из квартиры в легких туфлях.

Флоринда мысленно посмеялась над своей рассеянностью и осторожно пошла к подъезду. Ее раздражало, что таксист до сих пор не уехал. Она была уверена, что он следит за ней, готовый помочь ей в любой момент. Она спокойно дошла до подъезда, однако он оказался запертым, а надписи с фамилиями у звонков были содраны или зачеркнуты.

«Мог бы открыть подъезд или хотя бы приклеить бумажку со своей фамилией», — подумала Флоринда. К счастью, она помнит, что он живет на втором этаже справа. Она сердито нажала кнопку звонка. Никто не ответил, но она услышала слабое гудение и успела повернуть ручку, пока оно не прекратилось.

Больше всего она боялась, что с возрастом станет двигаться медленно и неловко. Однако ее опасения пока были напрасными. Каждый день Флоринда подолгу ходила по квартире, приводя в порядок свои мысли и воспоминания. Она ежедневно занималась вышиванием и много писала, пальцы у нее были по-прежнему гибкие и подвижные. Флоринда знала, что у нее могут разболеться руки, болезнь, которая в их семье передавалась по наследству. Она всю жизнь помнила руки своей старой тети, которая однажды хотела поднять ее к себе на колени. Маленькая Флоринда испуганно закричала, когда к ней прикоснулись тетины пальцы — это были не пальцы, а страшные скрюченные когти.

Дверь в квартире на втором этаже была открыта, и по площадке разносился приятный запах.

— Владимир! — позвала Флоринда.

Язык с трудом произнес русское имя. «Какой позор, — подумала она, — мне уже трудно говорить на своем родном языке». По-русски Флоринда говорила только с Владимиром, да и то он всегда старался перейти на норвежский, жаловался, что у него начинает болеть голова и разрывается сердце, когда он слышит, как в устах Флоринды их любимый язык лишается своей поэзии.

Владимир вышел в прихожую. Ее имя прозвучало, точно стихотворная строчка. Никто не произносил его так, как Владимир.

Он улыбался, глаза у него по-прежнему были молодые и ясные, а вот волосы поредели и поседели. Борода, которая в их последнюю встречу еще была темная, стала почти белой.

Он обнял ее, и она прислонилась к нему.

— Ах, Флоринда, Флоринда, почему ты так редко приходишь ко мне?

— Ты сам знаешь.

Владимир чуть отстранил ее от себя и серьезно посмотрел ей в лицо. Флоринде было приятно чувствовать на себе его взгляд.

— У тебя неприятности, — сказал он. — И серьезные. Что-нибудь с Идун?

— Нет… Да… Не знаю… Как бы тебе это объяснить… Мне нужна твоя помощь или хотя бы добрый совет.

Лицо его просияло.

— Я рад, что ты пришла именно ко мне. Сколько лет мы знакомы? Сорок?

Флоринда невольно улыбнулась:

— Ты прекрасно знаешь, что не сорок, а уже почти шестьдесят!

С Владимиром познакомилась Идун, когда она была совсем маленькая. Владимир родился в Норвегии, но был самый русский из всех русских знакомых Флоринды. Он никогда не был в России, однако знал о ней больше, чем кто бы то ни было, Он рассказывал о природе России, о ее городах так, словно бывал там.

— Россия для меня — это прекрасная поэма, — говорил он. — Я всегда душой нахожусь в России.

— Почему же ты не поедешь туда? — спросила однажды Флоринда.

— Боюсь, что она окажется не такой прекрасной, какой я сочинил ее для себя, — со слезами на глазах ответил Владимир.

— А что если она еще прекрасней?

Он покачал головой:

— Нет, Флоринда, я боюсь потерять ее навсегда.

Когда сорок лет назад Идун уехала, Владимир долго пропадал. Его нельзя было застать дома, и никто не знал, где он скрывается. Потом он пришел к Флоринде, и она поняла, что он пережил большое горе. Он похудел, побледнел, его темные, блестящие глаза провалились. Он весь дрожал, и у него подкашивались ноги. Флоринда не успела подвинуть ему стул, как он оказался на полу. Только тогда она поняла, что он просто наголодался. Он никогда не рассказывал, где был, что делал и о чем думал все это время. Еще много лет после того он не говорил об Идун. И Флоринда тоже не упоминала о ней, боясь причинить ему боль.

— Заходи и садись, — пригласил Владимир. — Сейчас будет готов чай.

Владимир жил в трехкомнатной квартире, где все дышало Россией.

Он провел Флоринду в гостиную. Две стены здесь были заставлены книгами о России и произведениями русских писателей на их родном языке. Владимир очень часто их перечитывал.

Когда-то давно отец Владимира торговал русским чаем не только в Норвегии, но и по всей Европе. После революции его торговые связи нарушились, и он решил не возвращаться в Россию.

Мать Владимира давала уроки музыки, у семьи были небольшие сбережения и они с трудом сводили концы с концами. Потом один знакомый принял отца на работу в свой обувной магазин, и жить стало немного легче.

Рассказы Флоринды пробудили в Идун тоску по стране, которую в конце концов ей непременно захотелось увидеть. Родители Владимира тоже много рассказывали сыну о России, и Флоринда с тревогой следила за ним. Однако у него эти рассказы не вызвали желания увидеть эту страну своими глазами.

На третьей стене в гостиной висели старинные иконы и большая картина художника Маковского: широкая река под хмурым небом, сквозь нависшие тучи пробиваются лучи невидимого солнца. Воздух напоен каплями дождя, трава на переднем плане слегка пригнулась от слабого ветра.

Флоринда не могла смотреть без слез на эту картину. Дома у них висела копия этой картины. Когда она первый раз увидела подлинник, ее поразило, что по цвету он более сдержанный, чем копия, которую она видела в детстве. Ей казалось, что на картине было больше солнца. Должно быть, та копия была не совсем удачная.

От запаха, наполнявшего квартиру, у Флоринды слегка закружилась голова, но ей было приятно. В подсвечнике, стоявшем на резном ларце перед книжными полками, ровно горели свечи.

Владимир разливал чай. Флоринда внимательно следила за его движениями. В них был покой.

— Ты все еще играешь на балалайке? — спросила она.

Он с удивлением поднял на нее глаза:

— Да и по-прежнему танцую казачка, хотя ноги, конечно, уже не те. Но ведь: ты пришла не для того, чтобы спросить об этом?

— Нет.

— И не для того, чтобы поговорить об Идун?

Нет…

— Тогда объясни, в чем дело. Я не верю, Флоринда, что ты пришла, чтобы рассказать мне о своей тоске. Ты всегда скрывала ее.

Так звонко произносить ее имя умел только он. В его словах не было и тени упрека..

Флоринда отставила чашку, вкус у чая был точь-в-точь как в детстве, и от этого ей стало грустно.

— Сегодня вечером ко мне пришел Максим. Без звонка. Хотя обычно он непременно предупреждает о своем приходе. Ему вдруг захотелось получить какие-нибудь материнские вещи, до которых раньше ему и дела не было. Это само по себе подозрительно. Но потом он спросил, что мне известно о каком-то золотом ожерелье с семью драгоценными камнями. Оно будто бы принадлежало царю.

Флоринда взглянула на Владимира. Он смотрел на нее невидящими глазами.

— Владимир! — осторожно позвала она его. — Ты меня слышишь?

Его взгляд ожил, он кивнул, поднял чашку и пригубил ее, словно в ней был не чай, а какой-то священный напиток. Флоринда не помнила, так ли пили чай во времена ее детства. Может, Владимир сам придумал всю эту церемонию.

— Я пью за то, что ты мне сказала, — проговорил он так, что Флоринда даже смутилась. — Думаю, речь идет о лунных камнях, которые в наш век принято называть царскими.

Лунные камни? Я никогда о таких не слыхала. А что такое царские камни? Что все это означает?

— Интересно, почему вдруг Максиму понадобились царские камни? — прервал ее Владимир. Его голос звучал тихо, но настойчиво. Флоринда выпрямилась.

— Я потому и пришла к тебе, что сама этого не знаю, — немного резко сказала она.

— Наверное кто-то сказал ему о них.

— Не знаю.

— А ты не можешь спросить у него, откуда ему стало известно о царских камнях?

— Не могу.

Владимир долго смотрел на нее.

— Я слышал, что этим камням нет цены, — сказал он.

От этих слов у Флоринды пересохло во рту.

— Нет цены? — прошептала она. — Но при чем тут?..

— Будь у тебя такое ожерелье, ты бы не могла забыть о нем, — снова прервал ее Владимир.

— Надеюсь. — Флоринда была немного задета. — Конечно, я не забыла бы о таком богатстве, хоть ты и считаешь меня выжившей из ума старухой…

Владимир улыбнулся в бороду, и Флоринда сообразила, что незаметно для себя перешла на русский.

— Максим будто бы помнит, как Идун говорила об этом ожерелье. Но ведь Идун никогда не видела царя! К тому же, я уверена, что он обманывает. Он был слишком мал, чтобы запомнить это.

— Но ты-то сама была у царя, — напомнил ей Владимир.

— Я? Ты имеешь в виду тот раз? Но ведь мне было тогда всего восемь лет…

Флоринда замолчала. Она давно забыла тот случай. Он как будто выпал из ее детских воспоминаний. Обычно она вспоминала только их жизнь на берегах Ладоги, как правило, летом.

Она помнила широкие улицы Петербурга, толпы людей, крики, ожидание завтрашнего дня, чувство согласия, объединившее народ, которому больше не угрожала нужда…

Именно в ту осень она познакомилась с Артуром Ульсеном, моряком и искателем приключений. Неожиданно для него самого, он стал свидетелем революции в России, где ему довелось встретить любовь.

— Восемь лет — это не так мало, — сказал Владимир, и Флоринда очнулась от своих смутных воспоминаний.

— Но ведь у меня нет никакого ожерелья с семью камнями!

— Ты уверена в этом?

— Конечно! — твердо ответила она и тут же пожалела об этом, потому что теперь уже не была уверена ни в чем. Теперь ей казалось, будто она припоминает именно такое ожерелье.

Зазвонил телефон, этот современный звук неприятно оторвал от воспоминаний о прошлом.

— Меня он иногда пугает, — с улыбкой признался Владимир и вышел в соседнюю комнату.

Вернулся он серьезным и смущенным.

— Что случилось? — спросила Флоринда.

Владимир сел.

— Странно, — сказал он. — Позвонила какая-то женщина и спросила, нельзя ли ей прийти ко мне через полчаса. Я согласился.

Владимир был явно озабочен.

— Что ей нужно? — спросила Флоринда.

— Ей во что бы то ни стало нужно поговорить со мной о каком-то деле. Она убеждена, что мне что-то известно… о царских камнях.

От испуга у Флоринды опять пересохло во рту.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не больше, чем ты, дорогая Флоринда. Но боюсь, что тебе угрожает опасность. Поезжай домой, пока эта женщина не пришла. Я позвоню тебе, как только поговорю с ней.

— Владимир, мне страшно! Почему она обратилась именно к тебе??

— Этого никто не знает. Поезжай домой, Флоринда. Я вызову такси. Постарайся вспомнить, что сможешь. Думаю, Максим не зря спросил тебя об этих камнях.

— Неужели он замешан в чем-нибудь незаконном?

— Пока не знаю. Ради Бога, поторопись!

Как только Николай закрыл за собой входную дверь, темный холл наполнился тихим постукиванием. Оно окружало Николая со всех сторон. Сперва ему показалось, что это стучит его сердце. Потом он решил, что это стучат на улице — просто по рассеянности он услышал его только сейчас.

Николай не испугался, но удивился. Он вспомнил об ангеле, о черном звере, который явился из темноты, и о птице, окруженной солнечным светом.

Может, это постукивание предупреждает о появлении какого-то нового существа?

Николай решил подняться наверх. Ему казалось, что стучат именно там. Действительно, звук доносился из его комнаты.

Дверь была приоткрыта. Из щели пробивался слабый свет. Ни одна из ламп в его комнате не имела такого серебристого свечения. Николай осторожно толкнул дверь, которая, к счастью, не скрипнула, и в изумлении застыл на пороге.

Он не узнал свою комнату. Стена исчезла, перед ним были кусты с большими зелеными листьями, бросавшими тень на пол.

Справа стоял ткацкий станок, за ним работала незнакомая женщина. На столике возле нее горела неяркая лампа. Тень женщины поднималась к потолку и закрывала его. Стук, который Николай слышал, шел от станка.

«Я не сплю, значит, мне это чудится», — подумал Николай. Он побоялся войти в комнату — кто знает, сможет ли он потом из нее выйти? Вдруг он окажется пленником неведомого мира? Вдруг это ловушка?..

Женщина подняла голову и посмотрела на него темными, раскосыми глазами. Лицо у нее было очень серьезное. В собранных на затылке волосах сверкали серебряные пряди. Она медленно встала и шагнула к нему. В глазах у нее застыл вопрос.

Одета она была необычно — широкая рубаха над узкой юбкой, ноги босые. Она низко поклонилась ему. Николай ответил ей поклоном, не успев сообразить, надо ли это делать, все получилось само собой.

Женщина внимательно смотрела на него, словно пыталась понять, тот ли он человек, который ей нужен.

— Ты должен помочь мне, — тихо сказала она, и ее слова пронзили Николая.

Он видел только ее шевелящиеся губы, голоса же слышно как будто не было, он странным образом звучал у него в ушах. Николай вообще не ждал, что она заговорит. Думал, что все это только его воображение.

Голос женщины доносился словно издалека, хотя она стояла в двух метрах от него. Как только она заговорила, в ушах у него раздались и другие звуки: сердитые голоса, незнакомое щебетание птиц. В комнату устремился густой аромат цветов.

— Ты сам и твоя семья находитесь в опасности… И луна тоже. Ты должен…

В этот время зазвонил телефон, и неведомый мир вдруг сделался прозрачным.

Проступили силуэты привычной мебели, вещи постепенно приобрели форму и цвет. Лампа возле станка погасла. Серебристый свет над кустами поблек, листья потемнели. Очертания стоявшей перед ним женщины начали расплываться. Она протянула руку, словно пытаясь остановить происходящее, на лице у нее мелькнула растерянность. Но и она сама, и все, что ее окружало, таяло и расплывалось, словно туманная дымка.

Комната постепенно приобретала прежний облик. Телефон продолжал звонить. Наконец Николай побежал в ванную к ближайшему аппарату.

Звонил Патрик.

— Максим дома?

— Нет, он в отъезде.

— Он приедет сегодня вечером?

— Не знаю, скорее всего, завтра или послезавтра.

— А с Лидией можно поговорить?

— Ее тоже нет дома. Я не знаю, где она.

— Николай, я знаю, что на тебя можно положиться, — вдруг очень серьезно сказал Патрик.

Николай промолчал — слова Патрика удивили его.

— Я должен задать тебе один вопрос, но просил бы, чтобы это осталось между нами. Обещаешь?

— Да, конечно, — ответил Николай.

— Молчание заслуживает награды, и мы еще вернемся к этому, — пообещал, Патрик. — А сейчас скажи, твой отец перед отъездом ничего не говорил о луне?

— О луне? — Николай быстро взглянул в черноту окна, он подумал, что ослышался.

— Нет, нет, ты не ослышался, — словно угадав его мысли сказал Патрик. — Я не шучу, мне очень важно это знать.

— По-моему, нет… Он вообще никогда не говорит о погоде. Даже когда холодно или льет.

— Ну, а о царе, например, он никогда ничего не говорил?

— А какое царь имеет к нему отношение?

— Вопросы задаю я, а ты должен только отвечать.

Николаю не понравился строгий тон Патрика.

— Ты уверен, что ничего такого не слышал?

— Уверен.

— Николай, это очень важно. Пожалуйста, скажи мне, если что-нибудь вспомнишь. Или вдруг услышишь, что родители говорят о луне или о царе.

— Зачем тебе это? Глупость какая-то.

— Сейчас я ничего объяснить не могу. Это будет сюрприз.

— Хорошо, скажу. Послушай, Патрик, — Николай вдруг осмелел и хотел — спросить у него, зачем он следит за их домом.

Но Патрик засмеялся и положил трубку.

Этот странный разговор заставил Николая забыть о чудесах, которые только что происходили в его комнате. Громкий стук вернул Николая к действительности, он не сразу сообразил, что это хлопнула входная дверь.

Он подкрался к перилам и посмотрел вниз. Это был Максим. Портфель он швырнул на пол. Чемодан валялся у двери, на него были брошены шляпа и перчатки.

— Лидия! — крикнул Максим. — Лидия!

Теперь Николай уже не видел его, но слышал, что он прошел в кабинет.

Николай стоял на галерее. Отец даже не заметил его.

А сам он не мог заставить себя крикнуть: «Папа, как хорошо, что ты вернулся!» Не мог заставить себя сбежать к нему. Радости от возвращения отца он не чувствовал.

«Почему так?» — думал он, прижимаясь к стене.

Максим, которого обычно в кабинете не было слышно, на этот вел себя очень шумно. Он с грохотом выдвигал и задвигал ящики, хлопал дверцами шкафа, шуршал бумагой. Стулья скрипели, шаги сердито мерили кабинет, и все время оттуда доносилось какое-то непонятное бормотание.

Николай тихонько спустился по лестнице и подкрался к кабинету. Он трижды останавливался и прислушивался, но Максим продолжал шуметь, очевидно, уверенный, что, кроме него, дома никого нет.

Яркий свет резал Николаю глаза. Люстра, висевшая между полом и потолком, казалась тяжелой от переливающихся хрустальных подвесок. Николай всегда боялся, что она упадет ему на голову. Спускаясь по лестнице или пересекая холл, он избегал проходить под люстрой.

Дверь в кабинет была закрыта неплотно. Отец склонился над письменным столом и что-то искал среди папок с документами. Несколько папок валялись на полу, бумаги из них выпали, но отец не замечал этого.

В кабинете царил непривычный беспорядок. Николай застыл в изумлении. Отец, который ненавидел беспорядок, учинил у себя настоящий разгром. Стол и пол были завалены бумагами. Отец наступал на них и даже не замечал этого. Ящики стола были выдвинуты, дверцы шкафа распахнуты.

Что это с отцом?

Николай в растерянности застыл на пороге, не думая о том, что отец может заметить его. Максим стоял к нему спиной и швырял бумаги в разные стороны. Наконец он оглянулся, но Николай успел отскочить и спрятаться за старинное кресло.

Максим схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Эллен? Это Максим. Дитер дома? Разыщи его и скажи, что мы обязательно должны встретиться сегодня вечером… Что?.. Почему невозможно?.. В Париже? Какого черта он там делает? Ну, а завтра? Скажи, что он должен приехать, у меня есть для него хорошие новости. Нам необходимо держаться друг друга, нашу семью ждет неслыханное богатство… Предупреди Веру и Патрика. Мне даже некогда позвонить им.

Не попрощавшись, он положил трубку.

В кабинете стало тихо, и Николай услыхал голос отца:

— Где же все-таки Лидия?

Максим выбежал в холл. Николай, весь сжавшись, притаился за креслом.

Максим взлетел по лестнице, промчался по галерее и распахнул дверь в спальню Лидии.

— Лидия! — крикнул он и тут же снова захлопнул дверь.

— Лидия! — опять крикнул он, спустившись вниз. — Неужели она не оставила даже записки?

Он осмотрел телефонный столик, обшарил кухню, пробежал по всем комнатам. Но Николай знал, что записки он не найдет нигде — ведь его ждали не раньше завтрашнего вечера.

Максим в задумчивости остановился посреди холла. Николай выглянул из-за кресла. Отец показался ему чужим. Он как-то сник, его кулаки сжимались и разжимались. Таким Николай его никогда еще не видел.

— Что же мне делать? — бормотал Максим. — Я должен сейчас же поговорить с Лидией.

Беспомощный, дрожащий голос отца удивил Николая.

— Лидия! — снова крикнул Максим. — Лидия, что мне делать?

Он заметался по холлу. Николай со страхом следил за ним из-за кресла.

— Нам всем конец! — крикнул Максим и бросился прочь из дома.

Николай по-прежнему сидел за креслом. Последние слова отца напугали его.

Эхо от них еще долго звучало между стенами холла.