Семь поэм

Я не мог учиться у веселья.

  Кончен был мой внешний день веселый.

  Отзвенели золотые пчелы.

Хмель отцвел, и серый цвет похмелья

  Затянул сады, луга и долы.

  Все ж и у тоски своя наука.

Обнимаясь, долгий час, с тоскою,

  Как с сестрой печально дорогою,

  Я узнал, что мудрая и мука.

Но склонилась вся душа к покою.

  Я прилег на землю у беседки,

  Где когда-то, в сладкий миг лобзанья,

Я шептал, что радостно касанье

  Чуть расцветшей и росистой ветки.

  Я заснул. Вот первое сказанье.

Листок упал мне на лицо.

Я шевельнулся в сновиденьи.

И обручальное кольцо

Скатилось с пальца. В отдаленья

Замкнулось наглухо крыльцо.

И в звонах в похоронном пеньи

Мелькнула белая парча.

И тень того, чем, горяча,

Жизнь уязвляла и светила,

Под звук пахучего кадила

Преобразилась, как свеча.

Раскрылась быстрая могила.

Не открывая спящих глаз,

Я так второй мой кончил сказ.

Как долго сон мой длился третий,

Не знаю. Близко надо мной.

Склонился призрак, мне родной,

Не тот, не первый, но иной.

Мы были счастливы, как дети.

В очах фиалки расцвели

И грани дальние Земли.

Нас увлекали, уводили.

Смешались правда и обман,

В златисто-изумрудной пыли.

Гудел окружный Океан.

Но все виденья сильной были

Чужих столпившихся веков

Мой дух восторгом ослепили,

Не разрешив моих оков.

И я возрос, как Месяц в силе,

И волны сердце возвратили

К черте родимых берегов.

Для чего звучишь ты, рог пастуший?

  Или разбрелись твои стада?

Дымны дали, степи, глуби, глуши.

  Бродит – ах, должна бродить – беда.

Для чего поешь ты, заунывный?

  Душу манишь, мучаешь – зачем?

Я, как ты, был звонкий и призывный.

  Но в немой пустыне стал я нем.

Не сдержать травинке ветра в поле,

  Не удержит бурю малый цвет.

Мы в неволе видим сон о воле,

  Но на воле в вольном воли нет.

Для чего ж ты плачешь, звон свирели?

  Будем верить в то, что впереди.

Нужно спать. Все птицы песню спели.

  Рог пастуший, сердце не буди.

Четвертый сон таким невыразимым

Пронзил все сердце тонким лезвием,

Что пробудил. Закат струился дымом.

Горел пожар в сознании моем.

Мой сад был остров. Островом вовеки

Пребудет он. Весь мир кругом течет.

Луга поля преобразились в реки,

А реки в море. Ярче капель счет.

Обостровлен, один в безбрежном мире,

Я вижу, как окрестный темный лес,

Стал поясом из туч. Все гуще, шире.

Но в гром вступивший – много раз воскрес.

Полночь может над былинкой

  Колдовать, взростить ростки.

Полночь может паутинкой

  Прикоснуться до щеки.

В глубине морей подводной

  Много сказок, много див:

Там коралл, с кораллом сродный,

  Тих и цепок, и красив.

Серебром мелькают рыбы,

  Дремлют клады давних пор.

А коралл свои изгибы,

  В сне о выси ткет в ковер.

Нарастаньем многосложным

  Четко льнет черта к черте,

Чтобы сон о невозможном

  Стал неложным в высоте.

Чьи поют так нежно струны?

  Дышит влажный изумруд.

Круговой размер лагуны

  Взнес подводность. Остров – тут.

В синеве безграничной, на ковре самолете,

    Выше царств и людей,

Я лечу озаренный, весь в ночной позолоте.

Я во сне. Я-ли сон? Сон – и чей?

Я плыву в неоглядном, я в сверкающем чолне.

    Я стою у руля.

Кто доверится грому, тот воскреснет из молний.

Как мне светит родная, где-то снизу, земля.

В безпредельной надежде, что найду я добычу,

    Что жива красота,

Слева Месяц зову я, справа Солнце я кличу.

Мне в бездонном два круглые светят щита.