Семь преступлений в Риме

12

Что еще я мог сделать? Существовало ли средство любой ценой спасти Гирарди? Или его просто приговорили заранее? Долго мучили меня эти вопросы.

Сегодня я склонен думать, что в данном случае сплелось слишком много интересов, и обжигальщик никак не мог избежать своей участи. А впрочем, стоило ли его защищать?

Ближе к рассвету того знаменательного дня января 1515 года, когда ночь еще окутывала берега Тибра, кучки римлян топтались перед замком Сант-Анджело. Защищаясь от холода, большинство из них укутали лица в воротники, засунули руки в рукава, другие грели руки над факелами, кое-кто пытался набрать дров, чтобы разжечь костер.

Накануне весть о казни Гирарди разнеслась по городу; неизвестно, кто пустил слух. Говорили, что вице-канцлер согласился на последнее желание обжигальщика: в последний раз увидеть наступление дня…

Никто не знал, правда ли это: проверить не было возможности. Неизвестно было, и в какой части здания совершится казнь. Солдаты и два палача, выбранные для исполнения, находились за стенами замка. Толпящимся оставалось только гадать. Болтали всякое: припоминали разные случаи резни, старые преступления, монстров, когда-то повергавших город в ужас. Вспоминали и о бандах головорезов и живодеров, бродивших в былые времена в окрестностях, о некоторых страшных побоищах, в которых чудом удалось уцелеть. И что удивительно, каждый радовался, что находится по эту сторону крепости, живой среди живых, тогда как в нескольких футах отсюда в зловонной камере…

Наконец первый луч продырявил ночную мглу. Утро, наступило утро! Умолкли голоса, все затаили дыхание, всем показалось, что протяжный жалобный стон донесся из замка, и стон этот, поднимаясь по камням, улетал ввысь.

Потом — ничего. А может быть, ничего и не было?

После казни Гирарди я пошел бродить по улицам Рима, стараясь проследовать путем убийцы. Сперва — колонна Марка Аврелия. Как он мог незамеченным проникнуть в нее и так же незаметно выйти? Для чего отрубать голову жертве и вдобавок вонзить ей в спину меч? К чему это послание и надпись? Что за тайные цели преследовал он?

Затем — лавочка ювелира и ростовщика Джентиле Зара: не здесь ли он встретился со стариком? Как удалось ему напоить того отравой? Как провел он его до Форума? Зачем рисковать, выставляя напоказ смерть в рождественский вечер? Увы, лавочка оказалась забитой наглухо, и нельзя было увидеть, что там, внутри.

Потом — колонна Фоки, колонна Траяна: почему такая страсть к колоннам? Какое отношение все это имеет к императорам? Убийце требовалось нечто другое, нежели отголосок этих преступлений?

И наконец, дом Джульетты, единственной жертвы, связь которой с убийцей была очевидной. Если только действительно речь шла об обжигальщике извести…

Ноги сами привели меня к театру Марцелла. По пути образ красавицы Альдобрандини вытеснил из моей головы все остальное.

Флора…

Ее стройная фигурка, ее блестящие русые волосы, ее вопрошающие бездонные глаза и тот взгляд, которым они прожгли меня… Да, очень хотелось верить, что она меня узнала. Что нашла меня умным и красивым. Но как разгадать ее чувства? Родовая кровь уже делала ее для меня недоступной… Как же вновь увидеться с ней?

Размечтавшись, я не заметил, как подошел к дому Аргомбольдо. Я помедлил, прежде чем постучать: все окна были заперты, дом казался необитаемым. И все-таки я решился.

К моему большому удивлению, дверь открылась. Показался сам Аргомбольдо, с изможденным лицом, сверкающими глазами, в длинном черном плаще с капюшоном. Не произнеся ни слова, он молча разглядывал меня, не выражая ни замешательства, ни удивления.

— Прошу извинить меня за это вторжение, мессер Аргомбольдо, — начал я. — Меня зовут Гвидо Синибальди, мы встречались с вами в…

— Прекрасно знаю, кто вы такой, — оборвал он меня. — Вы сын бывшего баригеля и помощник художника из Бельведера. Я никогда не забываю того, кого встретил однажды. Независимо от обстоятельств.

Пора было приступать к делу…

— Тогда вам, вероятно, известно, что Томмазо Ингирами открыл мне двери библиотеки и что я провожу там некоторые изыскания…

— И чувствуете себя там вольготно, если судить по выбранным вами книгам. Виноват в этом, мне думается, Гаэтано.

— Не об этих изысканиях хотел я поговорить с вами, мессер. Меня также попросили навести справки о некоторых работах, которые могли бы помочь в…

В конце улицы появился прохожий, и Аргомбольдо опять прервал меня:

— Не лучше ли вам войти?

Он посторонился и знаком пригласил меня в дом.

Я повиновался; мне любопытно было взглянуть, как живет этот отшельник.

Как и следовало ожидать, внутри все было черным. Лишь две свечи на деревянном столе освещали большую раскрытую книгу, которую хозяин поспешил закрыть. А в остальном комната поражала своей пустотой. Кроме двух скамеек и небольшого сундука, над колпаком камина висело простенькое распятие, в камине горел хилый огонек. Вся обстановка свидетельствовала: старик был аскетом.

Кстати, он даже не предложил мне сесть.

— Вы сказали, работы?

— Честно говоря, мессер, все это из-за убийств, повергших город в траур.

— Разве убийцу не казнили сегодня?

— Да. И тем не менее до сих пор неизвестны ни мотивы, ни подробности преступлений.

— Насколько я понял, преступник преследовал идущих по путям неправедным.

— Действительно, все так думают. Однако этого объяснения недостаточно.

— Недостаточно! Надо же!

Я не знал, какой смысл придать этому восклицанию.

— Поэтому ваше знание библиотеки Ватикана позволило бы нам прояснить некоторые тайны. Нет ли в ней работ, в которых упоминаются подобные преступления, или летописей Древнего Рима, в которых есть что-нибудь похожее? Я, в частности, имею в виду эту серию обезглавливаний.

— Таких книг нет во всем Ватикане, ручаюсь.

— А таких, к примеру, в которых говорится о человеке в маске удода?

— Маска удода! Что за причуда! Нет, не припоминаю.

— А колонны? Вам известно, что они играли важную роль в этих преступлениях. Не существует ли каких-нибудь легенд или языческих обрядов, в которых они могли фигурировать?

— Никаких, упоминаемых в книгах, насколько я знаю. Пришло разочарование: расследование опять упиралось в тупик.

— Я вот все думаю… Это, конечно, необычно, но… Возле трупа женщины найдены пустая раковина мидии и нож. Такое сочетание вам что-нибудь напоминает?

Он почти неуловимо поколебался.

— Молодой человек, вам действительно нужно мое знание книг? Не лучше ли вам прибегнуть к услугам гадальщика на костях, астролога или колдуна? Поверьте мне: только тот, кто возомнил себя мечом Божиим, мог использовать подобные символы суеверия.

— Простите, мессер Аргомбольдо, я плохо вас понимаю… Вы и в самом деле думаете, что эти убийства совершались неким посланцем?..

Я не докончил фразы.

— Помните надпись: «Того, кто грешит, накажет Бог»? А обо мне вы знаете понаслышке? В таком случае знайте, что в противоположность вам каждое новое убийство порождало во мне некую… некую надежду, да. Мне казалось, что эти деяния, возможно, предвосхищают новые времена.

— Новые времена?

Аргомбольдо вдруг оживился, заговорил быстро и громко:

— Ну разумеется! Время раскаяния и покаяния! Время перемен! Разве у вас нет глаз, чтобы видеть, нет ушей, чтобы слышать? Разве не чувствуете вы зловоние, исходящее от этого города? Рим, столица христианства? Ха! Город демона — да. А Церковь? Святейшая супруга Господа нашего… Ей бы давать всем пример веры!

Он стукнул кулаком по столу.

— Похотливая шлюха, пристрастившаяся к деньгам и игре! Ненасытная прорва, пьющая кровь верующих! Да где уж там… Возьмите хотя бы индульгенции. Только этого хватит, чтобы поджарить в аду всех пап. Подумать только: торговать раем, дабы возводить в честь себя храмы… Не есть ли это настоящий грех? И еще: если бы только те, кто стоит за папой, были лучше… Так нет, все сговорились, все нечисты на руку! Сколько кардиналов, признающих одну религию — деньги? Сколько прелатов содержат гаремы, превышающие султанские? Сколько незаконнорожденных сыновей стали аббатами и епископами, забывшими само имя Христово? Вам это непонятно, молодой человек? Этот город прогнил насквозь. Нет ни одного римлянина, вы слышите, ни одного, который был бы достоин спасения! И говорю вам: только воды Всемирного потопа очистят Рим!

Я отступил на шаг, пораженный таким порывом. Старик же глубоко вздохнул, будто усилием воли гася свой пыл. Потом более спокойно продолжил:

— Так что вы поймете: видя все эти преступления, совершаемые от имени Господа, видя грешников, погрязших в пороках, я мог желать, чтобы гнев Божий обрушился на город. Увы!

— Увы?!

— Преступнику не хватило размаха и вдохновения. Он предстал не ангелом-искупителем, а жалким обжигальщиком извести. Несчастный Рим вновь вернется к своим извращениям!

Старик аскет сошел с ума, это не вызывало сомнения.

— А что бы вы сказали, мессер Аргомбольдо, если бы Донато Гирарди оказался невиновным?

Глаза его расширились, кончик длинного носа задрожал.

— Как так невиновен? Разве его не казнили? Вы напрашиваетесь на скандал, молодой человек!

— Так считает мэтр да Винчи.

— Вот как! Мэтр да Винчи… — В его тоне появилась первоначальная горечь. — Ну, тогда неудивительно! Уж он-то знает толк в скандалах.

Язвительная усмешка Аргомбольдо мне совсем не понравилась.

— Могу я узнать, на что вы намекаете, мессер?

— Эх, мой мальчик, для сына баригеля вы слишком наивны.

— И тем не менее прошу выражаться яснее. Я имею честь быть одним из друзей Леонардо, и я не оправдаю его доверие, если буду позволять говорить о нем такие слова.

— Вы и вправду не знаете?

Он, казалось, был искренне удивлен, но это лишь усилило мое раздражение.

— По сути, лучше бы вы все это услышали от меня. Но сперва сядем. Боюсь, вы не так расцените мои слова.

Мы сели по обе стороны стола. Нетерпение мое было больше, чем хотелось бы.

— Учитывая вашу молодость, — начал старик, — я допускаю, что восхищение в вас берет верх над здравым суждением. К несчастью, вы узнаете, что гении столь же талантливы и в совершении зла. И охотно признавая гений художника, я с большой твердостью осуждаю лукавство человека.

Не дав мне возразить, он продолжил:

— Я прожил во Флоренции несколько лет. Это было очень давно. Да Винчи в это время тоже там жил. Но в ту эпоху его искусство было известно меньше, чем некоторые его дела и поступки, связанные с нравственностью. Одно стоило ему многочасовых допросов в полиции нравов и монастырях; причастны были к этому делу и другие особы мужского пола, один из которых, в частности, был молод… Слишком молод. Нет нужды вдаваться в подробности, я полагаю.

— Наказание было суровым? — сухо спросил я.

— Намного меньше, чем то, которое происходило в Риме недавно. Насколько я помню, осуждения вообще не было. И все же мне кажется, что было бы рискованно опираться на суждение человека с сомнительной нравственностью.

— Раз не было осуждения, — возразил я, — значит, не было и преступления. К тому же дело это очень давнее, как вы сказали. С другой стороны, нам с вами известны несколько знаменитостей, наклонности которых очевидны. Так что может помешать да Винчи поставить себя на службу истине?

— Истина? Но какая истина? Вот в чем вопрос! — Аргомбольдо показал на распятие над камином. — Во всяком случае, не истина Христа. Ведь я показал вам одну из сторон личности. Но если эти преступления затрагивают и религию, вы должны быть предупреждены о том, что он думает об этом деле.

— Может быть, вы мне откроете еще несколько секретов, мессер Аргомбольдо?

— Не стоит иронизировать, недоверчивый молодой человек. Либо не утверждайте, что хотите раскрыть это дело.

Я сдался под его горящим взглядом. Он продолжил:

— Вы что-нибудь знаете об иоаннитах?

Я мотнул головой.

— Это что-то вроде секты. Секты, которая признает мессией, истинным мессией, Иоанна Крестителя. Эти… иоанниты отвергают слово Христа. Они говорят об Иисусе как о лжепророке и осуждают все положения Библии. Ересь, одним словом, но ересь опасная. Уже целое столетие она развивается в лоне нашей Церкви. О! Совсем незаметно, не возбуждая толпу. Это учение скорее прельщает вольнодумцев… Тех, кто считает христианство умирающим и хотел бы избавиться от его принципов… Уничтожить христианство, навязать миру новую мораль… И особенно дать ему новых носителей этой морали, новых учителей. Нет, я вовсе не порицаю учение Крестителя, но применение его сектантами имеет целью внести разброд в мысли, чтобы обеспечить себе господство. Иоанниты не только оскорбляют нашу веру, но подвергают опасности наш город.

Внутренне старик Аргомбольдо все еще жил Крестовыми походами и религиозными войнами…

— Итак, вы утверждаете, что да Винчи является на самом деле одним из этих иоаннитов, так?

— Об этом настойчиво шептались время от времени, когда он служил в Милане у Лодовико Сфорца… который и сам… Но он уже умер, и не будем судить его. Слышал я разговоры о Леонардо, когда он переехал в Рим… К слову сказать, похоже, что иоаннитов немало и в папском окружении.

— Значит, других доказательств у вас нет?

— Эти люди хитрые. Они скрывают свои убеждения и поддерживают друг друга, их сила — в молчании. Что до самого Леонардо, то он очень мало писал на религиозные темы, да вы и сами можете заметить: в большей части написанного им отражены идеи Крестителя. Это уже больше, чем совпадение.

Я силился припомнить, но мне не известны были все работы мэтра. Вспомнилась лишь одна скульптура, виденная во Флоренции; полотно, изображающее Иоанна, совершающего обряд крещения над Христом; еще одно, со Святой Девой и ангелом, с Иоанном и Иисусом у их ног. Да еще, возможно, Иоанн в пустыне. Но являлось ли это доказательством бреда рехнувшегося старика?

— Даже если это и правда, мессер Аргомбольдо, какой интерес да Винчи вмешиваться в это расследование?

— Пути секты извилисты. Если уж один из них участвует в поисках, то не иначе как для того, чтобы направлять их.

— С какой целью?

— Разве вы сами не убеждали меня только что в невиновности Донато Гирарди? Стало быть, виновных надо искать в другом месте. Есть некий символ, которым очень дорожат иоанниты: смерть их пророка. Вам, конечно, известен трагический конец Крестителя: Ирод Антиппа велел отрубить ему голову.

Он какое-то время смаковал эффект от своего вывода.

— Отрубить голову, да. Таким образом, обезглавливание стало у сектантов неким тайным знаком, паролем. Называя его, они узнают друг друга. Вот вам и смысл тех трех преступлений, молодой человек: двое обезглавленных на одного распятого. Превосходство Крестителя над Иисусом Христом!