Семь преступлений в Риме

3

Прошло по меньшей мере дня три, прежде чем я снова увиделся с мэтром в Бельведере.

За это время я несколько раз ходил в Дом полиции близ Пантеона, чтобы передать капитану мнение Леонардо о жертве и о намерениях убийцы. Меня обрадовало то, что Барбери нисколько не рассердился за запоздание информации, хотя и был крайне озабочен поиском истины. Короче, он заставил своих людей еще раз опросить свидетелей, дабы выяснить, был ли кто-либо с топором или другим предметом того же рода.

Ответ пришел после целого дня расспросов: кузина Марчиалли Виолетта Мелькиоро якобы заметила одного субъекта, соответствующего описанию. Уверенность основывалась на ее любви к птицам. Сама она для костюмированного праздника выбрала маску попугая, которую заказала некоему ремесленнику из Трастевере, дав ему в качестве образца парочку этих птиц, подаренных весной папе Льву X португальским послом. Все приглашенные, уверяла она, были в восторге от ее наряда.

Как бы то ни было, с самого начала праздника дама развлекалась тем, что раскланивалась со всеми гостями, носившими птичьи маски, — что-то вроде братства пернатых в царстве зверей. Однако один из приглашенных остался глух к такой забаве, не произнеся в ответ ни единого слова. На нем была красивая маска серого удода с длинным черным клювом и шелковистым хохолком на макушке. Ко всему прочему, одет он был в мавританскую одежду гранатовых тонов, на руках у него были черные перчатки.

Но это не главное. Виолетта Мелькиоро вспомнила, что в начале вечера у того гостя за пояс был заткнут короткий меч, а может быть, ножны от него, — она точно не вспомнила, — но вот ближе к ночи человек в маске удода появился с топором. В этом она была уверена. Виолетта даже поинтересовалась у своего кузена Марчиалли, не знает ли он этого странного типа, но хозяин дома не смог ей ничего сказать: все удовольствие от маскарада для него заключалось в незнании имен ряженых. По его собственному признанию, на бал мог проникнуть кто угодно, лишь бы на нем был маскарадный костюм.

Откровения синьоры Мелькиоро взволновали полицию. Меч вечером — клинок, вонзенный в спину жертвы? — а к ночи — топор… Совершенно очевидно, это мог быть убийца. Сперва он явился на маскарад во дворец, затем каким-то образом проник в колонну, убил человека, потом, пользуясь темнотой, водрузил труп на коня императора. Осмелев от успеха, незаметно покинул колонну и выставил напоказ топор, тщательно очищенный от крови жертвы. Подобная наглость, какой бы поразительной она ни казалась, могла тем не менее обернуться против преступника: достаточно было узнать, кто скрывался под маской удода, либо отыскать изготовителя этой маски. Уж тот-то, без сомнения, укажет на убийцу.

Однако все оказалось не так просто. Дополнительный опрос свидетелей подтвердил присутствие «мавра» с головой удода, но никто не видел его лица, не слышал голоса. С ремесленниками тоже не выгорело. Полиция прочесала Трастевере, Парион и все кварталы, где были мастерские изготовителей масок, париков и прочего, но никому из них не заказывали ни удода, ни чего-нибудь похожего. Можно было подумать, что маску изготовили очень давно или сделали в другом месте.

Словом, к вечеру второго дня расследование снова затопталось на месте.

Зато утром третьего дня кое-что случилось: ночью под дверь дома суперинтенданта Витторио Капедиферро была подсунута написанная печатными буквами записка. Но главный смотритель улиц в то время находился в Остии, где провел ночь подле только что скончавшейся матери. Нашел записку слуга, и у него хватило ума отнести ее властям.

Послание гласило:

«Джакопо Верде головы лишился,

И Сола опустела, весь город веселился».

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть здесь намек на колонну и ее страшного всадника.

Капитан Барбери со своим отрядом немедленно отправился на улицу Сола, что находится за пьяцца ди Сьярра, в одном из римских кварталов с дурной репутацией. Не много потребовалось времени, чтобы установить: вышеназванный Джакопо действительно жил по соседству. Вскоре нашли и его комнатенку в одном из облупленных зданий. Увы! Там обнаружили лишь старенький пустой сундучок, свечные огарки да кое-что из мужской одежды, находившейся в крайне жалком состоянии.

Домовладелица быстренько выложила все, что знала: ее жилец снимал эту каморку за куатрино в неделю — цена непомерная, если учесть, что единственное оконце выходило на пустырь с помойкой. Постояльца звали Джакопо Верде, он родом из Авеццано, ему около девятнадцати лет. Отец отправил его в Рим к одному из своих друзей, мэтру Баллокио, дабы сын обучился ремеслу художника. Но у молодого Верде не оказалось призвания к живописи, и он сбежал из мастерской, чтобы никогда не возвращаться туда. С тех пор молодой человек жил чем и как придется, занимаясь поденной работой то у одного, то у другого ремесленника.

На вопрос, приходили ли к нему люди, домовладелица ответила, что такие посещения запрещены, но она частенько замечала мужчин, ожидавших Джакопо на другой стороне улицы. Она и не старалась узнать, что это были за господа, однако они казались несколько староватыми, чтобы быть его товарищами. После того как он в понедельник вручал ей куатрино, ее мало интересовал способ, которым он зарабатывал деньги…

Когда она видела молодого человека в последний раз? В понедельник, сказала женщина, когда он вносил недельную плату, накануне бала во дворце Марчиалли. С того дня о нем ни слуху ни духу. Если завтра он не объявится, она приберет комнату и сдаст ее.

Когда все это дошло до моих ушей, я напросился в гости к Барбери. В тот же вечер мы сидели за семейным столом — вшестером, включая мать и двух сестер Флавио. Ужин был легким, как и положено за несколько дней до Нового года. После десерта из цукатов мы подождали, пока женщины удалятся в свои комнаты, и принялись обсуждать события прошедшего дня. Капитан все мне рассказал, а затем поделился своими соображениями.

— Думаю, именно этого Джакопо Верде и прикончили в колонне.

— Вы в этом уверены?

— Почти: одежда, найденная в комнате, в точности соответствует росту и сложению убитого. Она будто сшита на него. К тому же промысел, которым он занимался…

Совершенно очевидно, что убийца мог затащить его в колонну с определенной целью. Да и надпись на стене доказывает, что наказали его за непристойное поведение… Опять же, когда мы найдем красильщика или маляра, у которого в последние дни работал Джакопо, разъяснится происхождение синих полосочек под ногтями трупа. Тогда уже все сомнения отпадут.

— Зачем убийце отрубать ему голову?

Прежде чем ответить, Барбери допил вино из стоявшего перед ним стакана.

— Вопрос непростой, Гвидо. Вчера я ответил бы, что, вероятнее всего, это сделано с целью затруднить опознание: имя жертвы частенько приводит к убийце. Но после той записки…

— А не преступник ли подбросил ее?

— Не знаю. Во всяком случае, это было бы лишено смысла: чего ради обезображивать до неузнаваемости тело убитого, чтобы потом раскрыть нам его личность?

— Предположим, он хотел преподать урок таким типам; он мог посчитать необходимым, чтобы все узнали о природе этого греха.

— Полагаешь, убийце отвратительны содомисты?

Флавио и его отец расхохотались.

— Тогда работы у него невпроворот! Он удачно выбрал город!

— Не сомневаюсь, — продолжил я. — И тем не менее лиха беда начало.

— Если только убийца — автор записки! Мы всех опросили: любой мог заметить выходящего из колонны. И подбросить записку мог кто угодно.

— Согласен. Но, рискуя изобличить кого-то, не проще ли вплотную заняться палачом, а не жертвой?

Мой аргумент оказался весомым: капитан полиции перестал смеяться.

— В твоем замечании что-то есть, Гвидо. И все же пока мы далеки от истины и не можем знать всех тонкостей. Автор записки, наверное, хотел навести нас на след и не повредить себе. А иначе — не быть скомпрометированным в глазах преступника. Может, он опасается мести, кто знает? Этим и объясняется то, что в записке печатные буквы.

— Возможно, таинственный свидетель боялся, что мы найдем его по почерку?

— Можно думать и так, и так.

— Печатник, сделавший эту работу, непременно вспомнит своего заказчика! Такое же не часто случается!

— Не исключено, но в Риме пять десятков печатников, и один из них может солгать, особенно если ему хорошо заплатили. Странно, однако: чем больше собирается материала, способного вывести нас на правильную дорогу, тем больше становится этих дорог. Изготовители масок, художники, проститутки, извращенцы, печатники… Так мы дойдем до того, что будем опрашивать всех жителей Рима!

— А о ключах от колонны есть что-нибудь новенькое?

— Люди из Сант-Анджело утверждают, что не было ни кражи, ни взлома. А хранителю я верю: он — честный человек.

— Тогда, похоже, убийца обладает способностью проходить сквозь стены…

— Конечно же, нет. Со временем мы разгадаем эту загадку. А пока…

Барбери встал.

— Уже поздно. Что-то я притомился… Пойду спать. Чего, впрочем, и вам желаю.

Он направился к двери, но по пути спохватился:

— Да… Гвидо, пойдешь в Дом полиции, не забудь принести печатку.

— Непременно, капитан, завтра же принесу.

Попрощавшись с Флавио, я тоже ушел.

Несколькими минутами позже, вернувшись домой, я заметил на столе письмо, положенное матушкой на виду. Написано оно было самим Леонардо; он приглашал меня на следующий день к себе.