Семь рыцарей для принцессы

Урок 26. Иногда, чтобы не видеть грязи, не достаточно просто закрыть глаза

— Берт! — закричал Герман, что есть силы. Жаль, его крик не мог уберечь раненного друга от падения в горячую воду. Дженаро вскинул голову на звук, и до Германа, наконец, дошли его эмоции, липкие, мерзкие, от них зудела кожа и малодушно кололо в груди. Гаспар боялся и… сожалел.

Стефания проявила недюжинную прыткость — обогнула Германа и поспешила к Берту. Несколько секунд назад чистая, невероятно голубая вода окрасилась кровью.

— Что вы делаете, учитель Дженаро? — Герман выпрямился прямо перед мостиком, краем глаза следя за тем, как Стефания пытается вытащить Берта из источника. Слово “учитель” далось ему с большим трудом, ведь учитель — тот, кому можно доверять, кто никогда не предаст своих учеников, кто в ответе за них. Сердце защемило еще сильнее — вот он, тот человек, который стремился отобрать у Альберта не просто память, а жизнь. С этого момента он враг Герману и никак иначе. С этой мыслью придется смириться.

Гаспар молчал, облизывая губы. Пытался сосредоточиться. Герман чувствовал, как фон его эмоций рябью колебался на поверхности кожи, становился разряженней и, вот, почти исчез.

Это была первая ошибка Германа — упустить момент. Теперь противник был собран.

— Ответьте же!

— Мне жаль, — Дженаро вскинул голову, тряхнул волосами и выставил вперед руку со шпагой. — Я бы преподал урок, но он тебе уже ни к чему.

Он бросился на Германа сверху, ловко оттолкнувшись от перил мостушки. В свете невероятно белого солнца угрожающе сверкнуло лезвие. Герман ахнул и отскочил в сторону. Дженаро не собирался драться, он стремился просто убить.

Герман испугался. Инстинкт приказывал спасаться, но бегство означало подписать себе другой смертный приговор — за пределами источника Герман просто замерзнет. Он мог попытаться, у него еще оставались силы для бегства, но после этого он сам себя возненавидит. Ведь оставались еще раненный Берт и безоружная Стефания. Маленькая хрупкая девушка, которой нужна защита, его защита.

— Можешь бегать, сколько угодно, — Дженаро плавно приблизился, словно кошка, и сделал новый выпад. Герман снова увернулся, только нога увязла в иле, и он уселся прямо в горячую лужу. Одежда и обувь тут же пропиталась влагой, волосы, и без того вьющиеся, мокрыми кольцами прилипли ко лбу и шее. Дженаро победоносно улыбнулся. — Если бы ты не совал нос не в свое дело, остался бы жив.

— Чем вам помешал Альберт? — Герман пытался выиграть время. Гаспар уже предвкушал победу.

— Сейчас тебя должно волновать не это, щенок!

Снова просвистело лезвие и наполовину ушло в ил, Дженаро едва удержался на ногах. Герман успел перекатиться в сторону и хлебнул горячей воды с песком. Воспользовавшись замешательством, вскочил на ноги и забрался на твердую почву. Ботинки противно чавкали, рубашка облепляла грудь, все это мешало двигаться. И все же он не желал вступать в бой, пока оставался малейший шанс обойтись без кровопролития.

Дженаро навис сверху, перед глазами мелькнуло острие шпаги. И тогда ему пришлось прибегнуть к подарку Дзюн. Она была как всегда проницательная, и за день до бала протянула Герману одну вещь, пользоваться которой ему бы очень не хотелось, но иногда жизнь не оставляет выбора.

Герман перекатится в сторону и, выхватив из крепежа под пиджаком короткий узкий кинжал, поднырнул под руку Дженаро и вонзил клинок ему в стопу. Мужчина вскрикнул, выругался, и этой заминки Герману хватило, чтобы отскочить подальше и выставить перед собой свое скромное оружие.

— Вы работаете на КРАС?

— Зачем тебе знать? — Дженаро справился с болью, но пока не спешил переходить в наступление. Он устал и был загнан в угол. Он сам понимал, что пути назад нет, а впереди его никто не ждал. Герман пытался понять его мысли, но мог лишь ощущать чувства, из которых наугад строил предположения. И в этом его главная сила.

— Вы не должны были оказаться здесь. Так ведь? Вас обманули? Бросили в умирающем мире.

Герман жадно следил за реакцией и видел, что его слова попадают в цель и рождают в Дженаро зерна сомнений.

— Они хотели от вас избавиться, — безошибочно угадал Герман тайный страх учителя.

— Это не так!

— Отсюда нет выхода. Телепорт ведь работал только в одну сторону? Это они вам дали? Вы понимаете, что вас списали со счетов?

Он говорил, а сам подпускал в голос внушения, понемногу, чтобы слова казались учителю убедительными. Ведь он сам верил в это, Герман лишь помогал ему осознать истину. Дженаро был растерян, рука со шпагой чуть подрагивала. Еще немного усилия, и он сдастся. Оружие Германа — не магия, не артефакт и не кинжал. Менталисты могут управлять людьми, нужно только очень захотеть.

— Они обещали, что все пройдет хорошо, — неуверенно пробормотал Гаспар. — Нужно было только убедиться, что Альберт мертв. Но он выжил. Я не понимаю. Я не виноват, это не моя вина.

Он почти сдался, Герман внутренне ликовал. Все обойдется без крови, он сможет.

Это его и подвело.

Герман расслабился и не заметил, что Стефания подняла шпагу Альберта и подходила к Дженаро со спины. На лице девушки была написана отчаянная решимость. Герман увидел ее, и его собственная решимость дрогнула. Стефания смотрела прямо перед собой и сжимала рукоять обеими руками, как меч. Она собиралась убить Дженаро, и эта слепая жажда убийства напугала Германа. Он не мог отвлечься, чтобы остановить ее, он должен продолжать говорить с Гаспаром, но голова наполнилась шумом. С непривычки Герман слишком переутомился. Чуть дальше лежал на камнях Альберт, он не двигался, но Герман чувствовал, что тот жив, скорее всего, потерял сознание. Воля Германа рассеялась между ними тремя, и непрочная нить, связывающая его с Дженаро, прервалась.

Стефания прыгнула, выбрасывая вперед руку со шпагой.

Дженаро рванул шнуровку рубахи и сдернул с шеи кулон.

Герман зажмурился на мгновение, а когда сумел открыть глаза, увидел, что Стефания висит в воздухе, держась за горло. Шпага валялась на земле, а прямо над ней конвульсивно дергались носки ее сапог.

— Та самая принцесса? — Дженаро предупредительно взмахнул шпагой, и Герман отшатнулся. — Господин забудет все мои прегрешения, если я покажу ему ее труп. Два тела вместо одного, и я войду в вершину КРАС! — он захохотал, точно безумный. — Спасибо тебе, спасибо, моя Богиня! Ты не оставляешь меня и в этой дыре!

Стефания захрипела, пальцы до крови царапали пережатое невидимой удавкой горло. Германа затопила паника, он потерял контроль, и все потраченные усилия вернулись к нему увеличенным зарядом. Грудь сдавило.

— Отпусти ее, — попросил он, больше ему ничего не оставалось. Мозг работал на износ, но выхода как будто бы не было. Гаспар же его словно не услышал:

— Господин всюду ее ищет, а она так хорошо спряталась. Умная маленькая красавица. Гаспар не обидит тебя, просто расслабься.

Стефания попыталась что-то сказать, скорее всего, какое-нибудь проклятие, но глаза закатились, и она стремительно слабела.

— Фанни! — забытый всеми Альберт, шатаясь, подбежал к ней и неловко обхватил за пояс, пачкая в своей крови. — Герман! Она же умрет!

Возможно, не хватало именно этого, слов, произнесенных вслух. Герман снова перехватил взгляд Дженаро и грубо ворвался в его тонущее в безумии сознание. Едва ли наставник Арефий гордился бы такими успехами бывшего ученика, но сейчас главное — спастись. Нет, главное — спасти друзей.

Это было противно и мерзко, верхний ментальный слой будто покрыт слизью, и Герману казалось, что он копается руками в болотной тине. Он устремился глубже, хотя прежде никогда этого не делал, лишь читал в учебнике истории, как менталисты древности вселяли ужас в жителей всех обитаемых мирах. Герман отдавал себе отчет в том, что может повредить рассудок учителя или даже убить его, но никто не учил его, приходилось импровизировать. В какой-то момент страх причинить боль отступил, и на его место пришла холодная сосредоточенность хирурга. Возможно, мелькнула и исчезла мысль, он сейчас походил на Вальтера, и это сравнение Герману не понравилось.

Дженаро понял, что происходит, попытался воспротивиться подчинению, но его воля уже не в полной мере принадлежала ему. Его глаза панически расширились и налились кровью. Кровь же хлынула из носа и ушей, и Герману понадобилось все его мужество, чтобы продолжить. Пришло время дать команду.

Отпусти Стефанию и сдавайся.

Собственный голос оглушил Германа, хотя он не произнес ни слова вслух. Он не позволил Гаспару отвернуться и мысленно повторил:

Отпусти Стефанию.

Сдавайся.

Сдавайся!

Колени задрожали от перенапряжения, к горлу подкатил тугой комок, хотя поесть на балу особенно не пришлось. Герман выпрямил спину, стиснул кулаки.

Отпусти. Стефанию.

Шпага со звоном ударилась об отполированные водой камни. Дженаро ссутулился, глаза его потухли, с лица ушли все краски. Он выглядел жалко, и Германа с удвоенной силой затошнило от мысли, что это его рук дело. Пожалуй, если бы не это, он раньше обратил внимание на новых действующих лиц.

Стефания рухнула на руки подоспевшему вовремя парню, в котором Герман узнал нового знакомого с первого потока — Вильяма. Странно, но он даже не удивился, удивление забрало бы последние крупицы сил, которых и так почти не осталось. Главное, что девушка яростно вцепилась в его одежду и часто, судорожно задышала. Рядом с Бертом тоже кто-то был, а со стороны моста приближалось еще двое людей, но как Герман ни приглядывался, перед глазами все подозрительно плыло, как в тумане.

— Герман! — кажется, кричал Гротт. Его неизменный сливовый камзол мелькнул на мосту.

Что он хотел сказать, спросить? Его голос звучал странно, можно предположить, что взволнованно. Герман хотел что-нибудь ответить, но комок в горле поднялся выше и, прижав ладонь ко рту, Герман закашлялся, давясь чем-то горячим и липким. Пальцы окрасились красным.

— Герман!

Гротт снова окликнул его, и Герман, наконец, понял, но немного позже, чем надо.

Дженаро сбросил наваждение и с отчаянным воплем развернулся, одновременно с этим взмахивая рукой. Что-то сорвалось с его пальцев и полетело в Стефанию. Зрение подводило Германа, но даже если бы он четко видел, что это, ни за что не смог бы остановить полет. За долю секунды его сердце успело покрыться льдом от ужаса, и тепло, ударившее в лицо, было будто из другого мира. А следом за этим волна горячего воздуха снесла его с ног. Он в очередной раз оказался в воде, она хлынула в рот, в нос, смешалась с пенившейся на губах кровью. Боли Герман пока не чувствовал, хотя подозревал, что без ожогов не обойдется. Торопливо вскочив, он выбрался на берег и подбежал к Стефании.

Девушка была в порядке. Чего не скажешь о Гаспаре Дженаро.

— Она жива, — Вильям сразу понял, какой ответ требовался Герману, хотя вопрос еще даже не был задан. Девушка выглядела ошарашенной, но не испуганной. Странно, но как ни старался, Герман не мог почувствовать фон ее эмоций. И не только ее. Побережье было окутано тишиной, но не блаженной, о которой он всегда мечтал, а мрачной и недружелюбной. И Герман почувствовал себя без своего привычного дара как без рук.

— Герман… — Стефания попыталась встать, но не смогла и как-то жалобно протянула к нему руку. Она все еще висела на Вильяме, голос срывался, и девушка почти прошептала его имя. С другой стороны брел Альберт, помятый, мокрый и окровавленный. Так, наверное, выглядел и сам Герман.

— Берт! — он повернулся к другу, но тот отрицательно замотал головой. В его взгляде, бодром и мягком, несмотря ни на что, Герман прочитал одобрение. И, приняв решение, взял Стефанию за руку, потянул на себя и заключил в объятия.

Просто стресс и ничего большего.

Он не чувствовал ее эмоций, не мог догадаться, о чем она думала, но от ее волос пахло снегом, и Герман уткнулся носом в макушку.

— Гаспар Дженаро, вы подлежите аресту по подозрению в несанкционированном использовании магии, шпионаже, покушении на убийство и участии в незаконной террористической организации КРАС, — Савелий Кишман подошел последним в сопровождении хмурого Эрно. — Как представитель администрации УВМД, я задерживаю вас до выяснения обстоятельств, — повернувшись к Дамиану, он негромко добавил. — Хорошо я сказал?

— Не ерничай, Сава, — осадил тот его. — Дженаро, я заблокирую твой браслет.

Гаспару, скорее всего, досталось гораздо сильнее Германа. Судя по запаху подпаленной плоти, ожоги должны быть жуткими, и прежде красивое лицо учителя теперь вызовет сострадание и желание поскорее отвернуться. Герман же еще ощутил отвращение, но к самому себе, за то, что недавно творил с его разумом.

Со спины подошел Альберт и навалился всем весом. Теперь от него пахло лишь кровью, но запах вишни, неотделимый от него, все равно призрачно ощущался на языке. Зажатый в объятия с двух сторон, Герман пытался понять, что же сам чувствует в большей степени — радость и облегчение или усталость и грусть. А окружающий мир был все так же пугающе тих и пуст.

— Все больные, а ну живо разошлись и страдаем поодиночке, — Савелий повернулся к ним, убедившись, что Эрно произвел нужные манипуляции, и доступ к магическим потокам для Дженаро закрыт. — Вальтер, скажи девочке, что барьер больше не нужен, пора возвращаться. И поздравляю, твой план удался, как и обычно.

Тепло Альберта отдалилось, он отошел в сторону. Стефания почти отпрыгнула, будто объятия Германа ее обожгли. Он остался один.

— Герман, — Гротт позвал его по имени. — С тобой мы поговорим позже, вас с Дидрик нужно срочно доставить в медотсек. Курсант Варма.

— Я! — отозвался Вильям.

— Благодарим за помощь от имени администрации училища. А теперь выдвигаемся, экстренный телепортационный канал слишком нестабилен.

Все пошли за ним, а Герман не тронулся с места.

— Тебе нужно особое приглашение? — не слишком дружелюбно поинтересовался Вильям. Его голос с едва различимыми нотками превосходства, но без излишней самовлюбленности, будто разбудил Германа.

— Подошва, — сказал он, продолжая смотреть прямо перед собой, первое, что пришло на ум. — Кажется, от сырости отклеилась.

— Разумеется, более дешевой модели во всей Визании не сыщешь.

— Не лезь к Герману! — поспешил на выручку Альберт. Его шаги протопали по камням обратно, и юноша взял Германа под руку. — Не будь таким злым, смотри, как ему досталось.

Вильям хмыкнул:

— Прошу прощения за то, что обидел нашего героя. Идемте, а то застрянем тут до скончания веков.

— Я не могу, — Герман глубоко вздохнул. Пальцы подрагивали, но он не мог этого заметить.

— Что значит, не могу? — Берт прижался к его плечу. — У тебя что-то болит? Что значит, не могу?

Герман прислушался к себе и медленно проговорил:

— Я ничего не вижу.

Мир никогда не был таким пустым, черным и страшным. Из него пропали не только цвета и образы, но даже, казалось бы, неотделимые от Германа ощущения чужих эмоций. Он не видел совершенно ничего, его дар молчал, и без него, такого надоевшего и, порой, мучительного, он чувствовал себя беспомощным. И он не чувствовал себя собой.

Их со Стефанией разместили в разных палатах, но в одном коридоре, только вот встать и навестить ее Герман не мог, иначе мастер Гош грозил приковать его цепями. И что-то подсказывало, что именно так он и поступит.

Но даже больше, чем слепота и проистекающие из нее трудности и страхи, Германа злило, что он стал пешкой в чьей-то игре, и в этом не было никаких сомнений.

Первый визитер, которого пустили в палату, явился как раз тогда, когда Герман все-таки поддался слабости и заснул. Неглубоко и тревожно, но на сне настаивал мастер Гош, лично взявшийся поставить его на ноги. Кто-то оставил открытым окно, не иначе как по ошибке, и прохладный ветерок шуршал занавесками, с улицы доносились приглушенные звуки жизни, и убаюканный ими Герман не сразу понял, что его одиночество нарушено.

— Спи. Я зайду позже, — шелест одежды выдал положение Вальтера Гротта. Он стоял у самой двери, наверное, только вошел. Герман рефлекторно шире раскрыл глаза, но это, разумеется, не помогло. Темнота оставалась все такой же непроглядной.

— Нет! — он резко сел и протянул руку. Пальцы ухватились на пустоту. — Я в порядке, не хочу спать.

Многие вещи оказались гораздо сложнее для слепого, нежели зрячего, и Герман неловко завозился, пытаясь сесть и не уронить одеяло на пол. Гротт пришел на помощь.

— Как Альберт? — задал Герман вопрос, на который никто не желал отвечать и который его сильно мучил. В последний раз, когда они виделись, Берт старался бодриться, шутил и хвастался первым в жизни боевым ранением, но крови было слишком много, чтобы не волноваться. Альберта забрали медики и поместили в отделе для тяжело раненых.

— Живее всех живых, — легкомысленно отозвался Гротт и как-то слишком заботливо расправил складки на одеяле. — Не волнуйся за Кельвина, он уже все крыло на уши поставил, требуя тебя.

Что ж, это похоже на Берта. Возможно, ранение только казалось ужасным.

— А вы? Вы же не просто так пришли? — Герман не стал благодарить и сразу решил прояснить ситуацию. Возможно, он не так хорошо изучил Гротта, но о чем-то мог догадаться и без своего ментального дара. Например, что все это время им умело манипулировали.

— Отлично! — Вальтер, кажется, был доволен. Стало любопытно, какова на цвет и вкус его радость? — Я не принес фруктов, уж прости. Но после выписки мы могли бы поговорить в более дружеской обстановке. Во внеучебное время, конечно.

Герман дернул головой, стремясь посмотреть туда, где, по его мнению, было лицо учителя.

— Вам не надоело играть, учитель Гротт?

— Смотря, что ты считаешь игрой, — Вальтер сел на край койки, матрас промялся под его весом. — Тебя никогда не утомляла чужая глупость? Признайся, ведь утомляла. Ты злился на то, что другие не понимают очевидных вещей. Ты привык быть далеко впереди, и кроме тебя там никого не было. Тебе было скучно и одиноко там?

Герман вздрогнул, комкая пальцами край одеяла:

— Не пытайтесь сбить меня с мысли. Мы с вами не похожи.

— Похожи. Ты видишь ту же грязь, что и я, ту же человеческую мерзость.

— Это не так!

Герман почувствовал, что задыхается, не физически, а где-то внутри. Слова Гротта душили его, но в них была своя правда. Но это вовсе не то, о чем хочется думать.

— Что за план, за который вас хвалил декан? — задал Герман другой не менее важный вопрос. Коль пришел навестить, пусть рассказывает. Герман страдал от нехватки информации, факты, которыми он располагал, не желали связываться между собой без посторонней помощи.

Вальтер пошевелился. Зашуршала ткань, скрипнула кожа сапог — закинул ногу на ногу.

— Ты же все знаешь. Не в курсе, как, но ты пришел к тем же выводам, что и я в свое время. Дженаро — предатель, — голос Гротта обрел твердость и холодность. — Я не мог найти доказательств, но мой дар не ошибается, и вот ты всю работу сделал за меня. Нужно было лишь устроить так, чтобы убийца встретился со своей жертвой. Предупреждая взрыв ярости, скажу, что жизни курсанта Кельвина ничего не угрожало, и он сам дал согласие на участие в операции. Я лишь снабдил его подробными инструкциями. Жаль только, телепортацию учесть не удалось. Какая-то новая разработка, прежде не сталкивался с таким видом телепортов.

— Да плевать, — тихо ответил Герман, подавляя раздражение. От него все равно не было толку, кроме усталости. — Вы использовали Берта как наживку, разве это правильно? Он точно понимал, на что вы его толкали?

— Перестань думать о нем, как о маленьком мальчике, право, это уже слишком. Он прекрасно осознавал свои действия и их несомненную пользу, — отрезал Гротт. — Я знаю, что Дженаро зачем-то нужна была смерть Кельвина, впрочем, тут не совсем верно. Ему нужна была смерть настоящего Альберта, и я дал ему возможность с ним поговорить.

— Вы все рассказали Берту?! — Герман рванулся вперед, желая схватить Гротта, но тому даже не пришлось уворачиваться. Герман просто промахнулся.

— Нет, я же обещал. Он лишь намекнул Дженаро, что память к нему вернулась, чем спровоцировал того на решительные меры. Если играть, то играть по-крупному.

— Вы отвратительны.

— Ты так не думаешь.

Герман не стал отвечать.

— Если тебе интересно, — Вальтер будто не заметил неловкости, — я расскажу, как мы нашли вас. Акойя лишилась телепортационных тоннелей, и попасть туда обычным путем стало невозможно, однако я снабдил Кельвина артефактом-маяком. Голубой топаз, ты должен был заметить. Имея его координаты в пространстве, мы могли настроить экстренный телепорт, опасный и нестабильный, пожирающий невероятное количество энергии. Обычно для такого рода магических манипуляций нужно пять сильных магов. В тот момент у меня в распоряжении было лишь двое. Но у курсанта Дидрик оказался смелый поклонник, Вильям Варма, лучший студент первого потока. А вот ее подруга, Ситри Калькбреннер, — Гротт, кажется, широко улыбался, — вообще настоящая находка. Гош готов посадить ее в колбу и изучать до скончания веков. Энергетические каналы Калькбреннер не замкнуты. Лучше спросить специалиста, но главное, что она способна пропускать через себя чудовищное количество магической энергии. С такой батареей мы могли бы проделать тоннель через всю Ойкумену.

Герман слушал так внимательно, что едва не забывал моргать. Вальтеру доставляло настоящее удовольствие делиться своими успехами с ним. И в этом было что-то очень печальное, что-то очень надрывное и одинокое внутри этого человека. Зато теперь все начинало складываться, не хватало только…

— А про КРАС вы мне тоже расскажете?

Гротт поднялся и пересек палату:

— Тебе все еще мало? Ослепший и потерявший способности, тянешься к свету знаний? Не боишься сгореть?

— Это все временно. Ответьте, вы расскажете про КРАС и как с ними связан учитель Дженаро?

— Подумай об этом на досуге, а после, за бокальчиком домашнего, мы обсудим твои выводы. Возможно.

Дверь за ним закрылась, и Герман обессиленно рухнул на жесткую подушку. Поднял руку, пробуя пальцами воздух. Он сладковато пах Гроттом и резко — медикаментами. Но это временно, зрение вернется, вместе с ними вернется ментальный дар, и тогда можно будет поставить точку.

Герман опустил веки и позволил себе, наконец, заснуть.