Сентиментальный детектив

Глава XIX

Уехав утром в понедельник от Кирилла, Скударь вдруг понял, что есть люди вообще никому не нужные на этом свете. И ему еще плакаться?

Он обрел, наконец, душевный покой. Поехал за город к сыну. Болела голова. Он разжевал таблетку аспирина. Встретил Кирюшку на улице прямо перед домом. Думал, обрадуется сын, а тот равнодушно встретил его. Вместо приветствия спросил, чего это он на такой машине.

– Разбил! -

– Бывает!

Дал денег. Спросил, как они живут с бабкой. Сын ответил:

– Нормально, – и показал в сторону. – Меня ждут.

Метрах в тридцати грызла травинку девчушка лет четырнадцати.

– А меня тут разве не поминали? – с обидой в голосе, спросил Скударь. То, что сын был не в курсе его дел, это он сразу понял.

– Как не поминали? Каждый день поминают. На дню по три раза поминают.

Скударь через забор увидел тещу. Взгляды их встретились. Его теща, которая не верила ни в черта, ни в бога вдруг перекрестилась. Она долго смотрела на Рюрика, что-то соображая, и вдруг резко повернулась и скрылась в доме.

– Ну, я поехал. Мать увидишь, привет передавай.

Сын помахал рукой. На обратном пути Скударь обратил внимание, что начал обращать внимание на женщин. Он с нетерпением доехал до дома и глянул на автоответчик. Кто ему звонил? Вот звонок, но он междугородний. А вот телефон Арины. Весь ее отпуск ушел на него, если сегодня ее дежурство, то она должна быть на работе. Он набрал ее номер и услышал родной голос.

– Алло!

– Это я! – Скударь зачастил: – У меня все хорошо. Перчатку в животе забыли. Так, порезали немного. Уже затянулось. Врач говорит, вовремя приехал. А то абсцесс уже пошел. Ты чего молчишь? Родная.

Он прислушался. На том конце провода, подвывая, рыдали в голос, сморкались, что-то порывались сказать, но слова тонули во всхлипах, вздохах и ничего нельзя было разобрать.

– Ты приедешь? Тебя встретить? – спросил Скударь.

– Я сама! Я думала ты мне никогда больше не позвонишь.

«Скот, животное, не мог раньше позвонить», гвоздил он себя. Он постарался навести в квартире относительный порядок. За те несколько дней, что он бесцельно прослонялся из угла в угол, она порядком заросла грязью. Надо будет снова нанять уборщицу, подумал Скударь, а потом вспомнил, что у него не такая уж и денежная на сегодня работа.

Минут через двадцать позвонили. Он открыл дверь и утонул в ее объятиях.

– Дай я погляжу на тебя, дай я погляжу еще раз. Ой, Рюрька, есть бог на свете! Да не слюнявь ты меня, успеешь. Боже мой, дай я тебя за уши потреплю. Рюрька, мы вечно будем жить. Рюрька! Любимый мой!

Обессиленная она рухнула у порога, обхватила ступни его ног и стала их целовать.

– Сумасшедшая, ты что делаешь? – он поднял ее на руки и понес в комнату. Она как ребенок прижалась к его груди. Он хотел ее опустить на диван, но Арина отрицательно покачала головой, и подняла на него счастливое лицо.

– Держи меня, сколько сможешь.

– До конца жизни.

– Вот и держи!

Она освободилась из его объятий.

– А теперь рассказывай. Все рассказывай.

Рюрик рассказал, как уехал; какая была дорога; как встретил его брат; как резали барана; как брату ночью рассказал о беде, как уже к концу следующего дня лег на стол, и что хирург знал про аналогичный случай.

Скударь долго рассказывал, как читал ее письмо, как много раз отбрасывал его в сторону, как душа у него клокотала, и завершил рассказ тем, что вспомнил наказ невестки Ольги привезти Арину в гости.

– А я думала, ты меня никогда не простишь!

– За что не прошу?

– За Клавдию! В женщине должна быть загадка – эта загадка ее природная хитрость. Мне не надо было говорить тебе все, даже если очень хотелось. Я такая дура. Я все рассказала. Старомодные мы с тобой, правда, в любви? Надышаться не можем друг на друга. Но сколько прелести в дыхании родного человека, сколько прелести. Ты знаешь, мне даже кровать не нужна. Я бы стояла вечно, прижавшись к тебе, и смотрела на небо, или на поля. Боже мой, почему мы не можем быть вдвоем? Почему если счастье, то обязательно половинку или кусочек? Ты знаешь, я и на этот маленький осколочек согласна. Если я тебя один раз в год увижу, хоть издали, я буду счастлива. А если вот так посидим раз в пять лет, считай, я выпила нектара из долины роз. Мне ведь любимый ничего не надо, только видеть тебя, только молиться на тебя.

Скударь снова утонул в нирване. Она перебирала его кудри, гладила лицо, нежно целовала, а ему хотелось ее тела, но он боялся спугнуть этот божественный, неповторимый по красоте миг. Вернись жизнь обратно. Повтори свои быстроутекающие минуты.

Как удар ножа раздался телефонный звонок. Они даже не поняли, зачем он им нужен. Скударь с ненавистью посмотрел на телефонный аппарат. Очарование момента пропало. Арина радостная, довольная вскочила, поцеловала его в нос.

– Рюрька! Не бери ничего в голову! Я убегаю наполненная тобою, счастливая, счастливая. Люди вы слышите! Рюрька мой живой. Мой любимый, живой!

Из кого хочешь такие вопли слезу вышибут. Скударь проводил ее до дверей и стал искать от машины ключи, чтобы отвезти ее.

– Ой, не надо! – попросила Арина. – Я хочу пройтись. Мне воздух нужен. – И вдруг остановилась на пороге, и будто вспомнив что-то важное, сказала. – Ты любимый не переживай. Я тебя и отпела, и поминки справила, на Тишинке с соседкой. И здесь была. И на сорок дней приехала бы.

– Спасибо дорогая! – пробормотал Скударь. Получилось и смешно, и глупо.

– А еще хочу тебе сказать… – она прижалась к нему. – Обними меня крепко, крепко! До боли обними! Рюрька мой! Прижми и не отпускай. Хочу сказать тебе, и приятную, и неприятную новость. Хотела еще забежать, да не знаю, получится, ли…

Она обмякла в его руках, и начала целовать, точно так, как тогда, когда прощалась с ним, в нос, в губы, в щеки.

Что-то недоброе почувствовал Скударь.

– Говори!

– Я уезжаю, мой любимый, почти навсегда!

Все, что хочешь готов был услышать Скударь: и то, что она предлагает больше не встречаться, и что Лешка подал на развод и уходит от нее к роскошной женщине Клавдии; и что она приняла решение и остается у него навсегда, и надо только съездить за ее вещами; все готов был услышать Рюрик, ко всему мысленно подготовил себя, но уезжать? Куда уезжать из Москвы?

Она печально и ласково улыбалась.

– Лешке дают полковничью должность, и звание, но с условием, что он поедет в К… И квартиру служебную дают, а эта у нас остается, приватизирована. Ты знаешь, я подумала, что нам всем так лучше будет. Нашу любовь еще раз проверит время. Правда, любимый? А ты возьми Клавдию обратно, не оступалась она. Она хорошая, замечательная женщина…

Возьмешь?

– А подумать можно?

– Ты только не очень долго думай. Ладно?

– Договорились.

Она вновь осыпала его горячими поцелуями.

– Ты знаешь, я купила, наконец, себе шляпку с вуалькой. Ты представляешь меня полковничихой, в шляпке с вуалькой? Нет?.. Любимый, ты расстроился? Ты чего нос повесил?.. Ну, хочешь, я у Лешки, потом, один единственный разочек отпрошусь к тебе…Я ведь тоже лукавить могу. Скажу ему, что иначе не поеду. Он согласится…А может на надо, любимый! Мы ведь проверили себя. Нет у меня роднее тебя никого. Пусть наша выстраданная любовь останется чистой… Правда, так лучше. Ну, скажи мне, правда, лучше. Мы постареем, а будем помнить себя молодыми…Ты знаешь, я и грущу, что уезжаю, и радуюсь одновременно. Не смогла бы я к тебе приходить. Да, ты любимый и сам наверно об этом догадался. Сама прощаюсь, а сама не знаю, говорить тебе все или нет? Опять для тебя плохое, обидное… А хотелось, чтобы так красиво у нас прощание прошло.

Что она может еще сказать? Все сказано. Он ее больше не увидит. Надо прощаться, подумал Скударь и тянул. У нее мужества хватило проводить, а у него… И вдруг догадка гнетущая, чудовищная догадка пригнула Скударя к земле. Арина сказала, что справила поминки, с соседкой старушкой по Тишинке. А эта старая сплетница, старая карга… Господи, и она смотрит на него влюбленными глазами… Чудовище он…Похотливое чудовище.

– Скажу! – решилась Арина. – Только ты не очень злись. Пообещай, что не будешь злиться. Я бы промолчала, но мне Клавдию жалко. Обещаешь?

– Обещаю!

Ну, так вот. Лешка, когда проводил тебя на мотоцикле до места, не вернулся обратно, а там и остался. И с утра поехал за тобой в город. Он все просчитал заранее. Знал, что брат сразу тебя повезет в больницу. А когда тебе сделали операцию, он показал свое удостоверение, и узнал, что у тебя благополучно все закончилось. Он даже в палату заглянул и спросил соседа, как? Тот ему ответил, что тебе выпить еще нельзя. Дней через пять, тебя выпишут. Он говорит, что тысячу с лишним километров пролетел за десять часов. С него станется. И прямо к твоей Клавдии. А та сидит, нос опух, ничего понять не может, телеграмму ему показывает. Вот она читай.

Она пришла с работы, и ей телеграмму такую страшную принесли. Хорошо он вовремя прискакал. А может, звонил ей с дороги. Сидит ей сопельки утирает, к груди ее ласково прижимает, а сам руками гладит, где не велено ему было. Это мне потом сама Клавдия рассказала. Она возмутилась, как можно в такой трагический момент? А он оперативник, смертей насмотрелся, что с него возьмешь, смеется:

– Мы медленно. Мы печально!

– Он тебе анекдот рассказывал. – начиная злиться, сказал Скудаарь.

– Да? Значит, смеялся, а я поверила. Ну вот, слушай дальше. Клавдия встала. Тогда он, нахал, ей и говорит:

– С тебя и поцелуй не выпросишь.

Она ему:

– Только не в такой момент.

– А когда?

– Вот если бы ты был жи..и… ив!

Не знаю, сколько поцелуев он у нее выпросил, но беседу с доктором после успешной операции, дал ей послушать. Он ее записал на диктофон. Прости ее Рюрька, я бы его сама в тот момент тысячу раз расцеловала, за добрую весть. Но ты дальше послушай, что удумали наши голубки! У меня слов не хватает, у меня возмущения не хватает, на них. Ты тоже сейчас начнешь злиться… Они не сказали ничего мне. Знаю я только, что ты нормально доехал. Ну, вот, заявляются они на четвертый день, лица вроде, постные, а вроде и нет, и подают телеграмму. И вдвоем такими жалостливыми голосками поют:

– Вот, Арина, телеграмма. Третий день, надо справить поминки, чтобы было все как положено.

– По-людски.

Рюрь! Я до сих пор не могу в себя прийти. Как так можно! Хотя я и знала, и готовилась… Ой, не буду все подробно рассказывать, душу рвет, расскажу только про поминки. У тебя, здесь дома, была я одна. Посидела во дворе со старушками. Не хотела Лешке с Клавдией говорить, куда ходила. Прихожу домой, а они спрашивают, ты где была?

– Поехали на Тишинку.

– Поехали!

Приехала я на Тишинку. Смотрю, бабулька такая симпатичная, Авдотья Алексеевна вышла. Привечает меня. Захожу, а мне интересно, на что у тебя комната похожа, которую ты в скит превратил, и на меня молился. Переступаю порог. В углу топчан узкий, из двух досок сколоченный, ни музыки, ни телевизора, ни кровати. Настоящий скит. И горка у стены. Ну, слава богу, думаю, хоть что-нибудь из современного интерьера. Включила свет, свет горит. Обрадовалась. Думаю, значит не в потемках сидел.

Милый, как же можно было себя так истязать? Я потом в комнату в Авдотье Алексеевне заглянула, у нее мебели, до потока. Попросил бы у нее широкую арабскую кровать, зачем ей две кровати? Хоть спал бы как человек.

Сели мы. Помянули тебя, а Авдотья Алексеевна и говорит:

– Зарубки, он на двери делал, сколько раз сюда приходил, и оставался ночевать.

А мне Клавдию жалко. Вдруг догадывается, зачем ты сюда приходил. Ко мне ведь ты уходил, со мной здесь время проводил, любовался мною, боготворил меня. Спасибо дорогой. И спасибо, что портрет убрал.

Я встала, и стала считать зарубки. Двадцать три насчитала. Любимый, как же благодарна я тебе. А наши голубки, Лешка с твоей Клавдией уплетают за обе щеки, пересмеиваются, будто ничего и не случилось.

Лешка смеется и с ехидцей спрашивает Клавдию:

Двадцать три много или мало, как ты Клавдия считаешь?

Она покраснела. Не стала я на них внимания обращать.

Попрощались мы с твоей соседкой и ушли. Лешка правда что-то забыл и поднялся. Долго он там был. А мы пока с Клавдией поговорили, как дальше нам жить. Клавдия мне решила вернуть Лешку. Он, говорит, простоват для нее. И вообще, она мол, семейная женщина, ее на подвиги не тянет. В других это словах было сказано, обтекаемых, я только одну фразу и запомнила.

– Вы милочка, неподъемную ношу на себя взвалили. Рюрик вашего мизинца не стоит, но если вы одна сюда приходили, и больше никто, я вам благодарна за это. Я думаю, не стоит нам больше встречаться.

Развернулась и ушла. Посмотрела я ей вслед. Красивая она у тебя. Пышущая у нее красота, волнующая.

Смотрю, наконец, и Лешка выходит, задумчивый такой. Он ведь у меня деловой. Пойдем, говорит домой, мы уезжаем из Москвы. Я вчера мол, решил этот вопрос. Утрясется с жильем на новом месте, и уедем. Мне должность начальника управления дают и квартиру. И эта останется.

Я ему отвечаю, что из Москвы никуда не поеду, детей учить надо. Он и тут все наперед просчитал. Оперативник, одним словом.

– А если бы твой остался жив… ты бы уехала?

Не подумавши хорошо, я и отвечаю:

– Хоть на край света!

– Вот, на краю света мне должность и дают. Снимай, говорит, свой черный платок и неси шампанское. И дает мне диктофон прослушать. Вот так я и узнала, что ты жив. А Лешка, говорит, что доктор в Москве тебе специально перчатку в живот зашил, потому, что ты его пассию, медсестру, якобы уговорил. Врет он, я то лучше знаю, что когда привозят в больницу, то человеку ни до чего. Потом, смотрю, не звонишь. Я несколько раз подъезжала, в квартире свет горит. Значит, думаю, точно за Клавдию обиделся, раз не звонишь. А меня ты знаешь, мне лишь бы ты был жив, мой любимый… Вещи мы сегодня в контейнер пакуем, забежала я на пять минут на работу, попрощаться с девчонками, а тут и ты позвонил. Вот и пусть говорят, после этого, что случайность, а я верю в судьбу. Не могла я, уехать, не попрощавшись с тобой. Ненаглядный мой, наверно, это наша последняя встреча с тобой. Лешка, ведь так и подумал, что я не выдержала и побежала к тебе. Что мне еще тебе сказать, мой хороший?

Он гладил ее подрагивающие плечи, потом заглянул в глаза. Они лучились радостью и любовью.

– Уезжаю, я мой любимый и увожу с собой нашу неземную любовь. Прости, и обними меня еще раз крепко, крепко! – через минуту она отстранилась и как виноватый щенок, который ластится к хозяину, спросила: – Ты мне не хочешь ничего сказать?

Он сбил ее порыв. Может и хорошо, что так получилось.

– Передай своему Лешке, что ему не полковничью должность надо давать, а сразу генеральскую, он поймет.

Она ласково улыбнулась.

– Передам. Не провожай меня, примета плохая.

Они еще немного постояли крепко прижавшись друг к другу. Потом она подняла на него, бьющие ключами любви, и собачьей преданности глаза.

– Пора!

– Прощай любимая!

– Я напишу.

Арина уехала, а Скударь пошел выглянуть с балкона. Вприпрыжку, как в далекой, счастливой молодости его любимая женщина удалялась по тротуару. Отойдя метров на сто, она обернувшись, и помахала ему рукой. Арина была уверена, что он стоит на балконе и провожает ее влюбленными глазами. Не ошиблась она. Вот, наконец, деревья скрыли ее. Тогда Скударь вернулся обратно в гостиную, подошел к бару и налил полбокала коньяка.

Пусть флейту горла душит сладкий ком. За тебя любимая! Пусть будет беспечальной жизнь твоя. За тебя любимая! Пусть не коснется больше жемчуг слез, твоих опущенных ресниц. За тебя любимая!

Коньяк живительной волной разлился по жилам, разливая по крови сладкую горечь расставания.

Из прихожей раздавался звонок.

– Кого там черт несет?

Недовольный Скударь с бокалом в руке пошел открывать дверь.

– Ты?

На пороге стояла Клавдия.

– Может, меня пропустишь?

– Зачем?

– У тебя кто-то есть?

– Я перед тобой не собираюсь давать отчет.

– Мы еще не разведены.

Скударь перегородил ногой проем двери и сказал:

– Это не повод, чтобы врываться в квартиры к одиноким мужчинам.

– Ты мне муж!

– Ой, ли! – усмехнулся Скударь. – Заходи, проверим!

Клавдия быстро прошла в квартиру и, заглянув во все комнаты, с осуждением заявила:

– Пьешь уже один, как алкоголик!

– Почему один, могу с тобой.

Однако не пошел к бару за вторым бокалом. Бутылка так и осталась одиноко стоять на столе.

– А я тебе звонила! – заявила Клавдия, оскорблено поджимая губы.

– На тот свет? А я ни звонка не слышал, ни телеграммы не получал, надо будет у апостолов спросить.

– Не богохульствуй! Сам виноват! – Клавдия села на диван, поджав обе ноги. Села так, что в качестве кокетливой приманки обнажились пухлые, аппетитные колени и большая часть ног. Слегка улыбаясь, она поглаживала колени и бедра рукой, что всегда означало одно, она ожидает, ей холодно, грустно, хочется ласки, поэтому она не против. Раньше Скударь реагировал одинаково. Он как зверь набрасывался на нее, а она смеялась. На этот раз кинув на нее мимолетный, равнодушный взгляд, он направился к бару за бокалом.

– Что ты как пресыщенный кот, отворачиваешь от меня лицо? – с обидой в голосе спросила Клавдия.

– У кота не лицо, а морда! – ответил Скударь и, плеснув в бокал французского коньяка, подал Клавдии.

– Я уже не нравлюсь тебе?

– Нравишься.

– А в чем тогда дело?

– Прелюдия должна быть, ты сама всегда меня винила! Забыла? Чтобы я тебе мужланом не казался.

Темпераменты у Скударя и его милой женушки не совпадали. Ей хотелось ласки, игры, а он был всегда нетерпелив. Но сейчас Клавдия вела какую-то свою игру, которую Скударь никак понять не мог. Не из-за секса же она пришла. Два последних года практически обходилась без него и нате вам. Чего она от него добивается?

– И какую ты хочешь от меня прелюдию? – спросила Клавдия демонстрируя намерение снять платье.

– Станцуй танец живота. Бедром подвигай. Кроме платья, ничего больше можешь не снимать. При твоих роскошных формах танец великолепно будет смотреться.

Клавдия презрительно сжала губы, сбросила ноги с дивана, плотно сжала их и твердо заявила:

– Я пришла серьезно поговорить с тобой.

– И серьезный разговор должен был состояться в постели?

– Не хами.

– Я слушаю!

– Дай закурить!

Скударь угостил ее сигаретой, сам закурил и приготовился слушать. Клавдия сейчас четко формулировала и высказывала давно сложившиеся мысли.

– Рюрик. Я не хочу развода. – Она внимательно посмотрела на мужа, готовая к любой реакции. Но лицо Скударя было холодно. Тогда Клавдия стряхнув пепел, сказала: – Пусть все останется так как есть, и каждый из нас живет своей жизнью. Ты должен понять смущение женщины, еще не привыкшей к любовным похождениям, и вынужденной обсуждать с мужем столь щепетильный вопрос. Мы, надеюсь, цивилизованные люди и поймем… Я долго колебалась, прежде чем решиться… Я понимаю, как тягостно в нашем положении… Нас всех, оправдывает одно… Только надо позаботится о…Я кажется ничего не упустила… За неимением лучшего варианта…

Скударь холодно слушал ее предложение, не вдаваясь в те доводы, которые ей казались железными, и которые она с жаром расписывала. Он их просто не хотел слышать. Все это он уже читал в письме Арины. Но там ей, Клавке, выброшенной за борт семейной лодки, в людской, холодный океан, бросали спасительный конец, с одной единственной целью, чтобы она не пошла случайно ко дну. А здесь эта красивая дамочка нагло предлагала ему потесниться на супружеской кровати. У нее, видите ли, появился любовник. Миниатюрный бордельчик устроим. Эта академическая дура из того, что случилось с нею за последний месяц ничего не поняла.

А апофеозом ее хитро закрученной речи стало предложение, подняться над обыденной моралью.

– Я гламурная, эмансипированная женщина. Ты согласен со мной, мой котик?

Клавдия сделав предложение, с нетерпением ожидала ответа. Во время ее монолога ни один мускул не дрогнул на лице у Скударя. Чего ожидать от этого крестьянина, Клавдия не знала.

– Согласен, раздевайся. – с непонятной, но многообещающей улыбкой сказал Скударь.

– Прямо здесь? Может, в спальню пройдем?

– Нет!

Клавдия сняла через голову платье и бросила его на пол. Она знала себе цену. Устоять против ее фигуры было невозможно. Природа в редких экземплярах создает подобные шедевры. Она качнула бедром и повернулась так, чтобы муж лучше рассмотрел линии ее тела.

– Ты сегодня медлительный как…ой…ой…ой.

Так и не успела она дать полноценную характеристику мужу, ибо сзади что-то просвистело в воздухе, и больно впилось в ее сладкое тело. Клавдия, как ужаленная резко обернулась. Мужская рука с крепко зажатым в ней кожаным ремнем вторично зависла над нею. Вжик… ой… и новый, мгновенно начавший темнеть красный рубец появился на спине.

Зная своего бешенного мужа Клавдия не стала дожидаться конца экзекуции, а схватив платье вылетела на лестничную площадку. Вслед за нею вышел Скударь. Руки у него были пусты. Он подошел и нажал на кнопку лифта.

– Мужлан. – сверкая в ярости тигриными глазами, шипела Клавадия, – Ноги моей никогда не будет в этой квартире. Как ты посмел? Я предложила разумный вариант.

Дура дурой, а просекла, за что ей попало. Не такая, значит, и дура, подумал Скударь. Лифт задерживался.

– Ты бы оделась. – миролюбиво сказал Скударь.

– Ну, уж нет, я это в лифте сделаю. Пусть руки будут у меня свободными.

Клавдия знала, что говорила. Она часто раньше с ним попадала в такие ситуации, когда он не давал ей до конца снять платье. Так и нес до кровати. Скударь усмехнулся.

– Нужна была ты мне. Развод когда?

– Через неделю!

– Придешь?

Ядовитая улыбка зазмеилась на губах Клавдии.

– Можешь не сомневаться. Приеду, прибегу, приползу!

– На, тогда! – Скударь протянул ей визитку Кирилла. – за границу парень едет. Финансист. Спрашивал о тебе. Разведен, и нет детей. Ты должна его помнить. Дача у него на Рублевке.

– Оставь себе визитку.

И вдруг Скударь понял, что Клавдия ничего не знает, о том, что Ивановы, Алексей и Арина уезжают. Или и тут этот хмырь Лешка оказался выше его, предстанет в ее глазах подлецом, и вытянет за уши Рюрика из амурной грязи. Тогда он, Скударь, не будет смотреться так бледно, на фоне остальных самцов. О, иуда! О мент поганый, со своими оперскими штучками. Может вернуть ее?

– А Ивановы сегодня уезжают! Навсегда! Дорогая! А ты не знала?

Он откровенно наслаждался ее растерянностью. Этому бы Лешке, не в милиции работать, а романы, писать.

– Врешь как всегда.

– Господи, что за лексикон. Ты же из приличной семьи.

Клавдия не знала, верить или нет и не поверила.

Подошел лифт. Пожилая чета открывши рты смотрела в проем дверей на странных попутчиков. А когда вместо одетого Скударя в лифт скользнула раздетая Клавдия они оба вжались по стенкам. При этом старушка, чтобы муж не ослеп, попробовала прикрыть ему ладонью глаза.

Прежде чем двери закрылись, Клавдия выдернула у него визитку Кирилла.

Скударь не вышел на балкон. Как она уедет, на чем, или даже с кем, ему было совершенно не интересно. Он допил коньяк в бокале и с удовлетворением подумал, что пусть пока позлится. А загнать ее в стойло он всегда успеет.

Ишь пухломордая какая стала. Бесстыжая красота так и прет из нее последнее время. У него сегодня не то настроение, чтобы с нею разбираться. Он еще раз наполнил бокал, выпил и вышел на балкон.

Вновь раздался входной звонок. Может Клавка что забыла, подумал Скударь. Если она, то зря возвращается. Не стоит его сейчас трогать. Он не готов делиться ни с кем драгоценном вином из виноградника своей души. Он сам его выпьет по глотку. Скударь открыл дверь и резко отступил. В дверях стояла смеющаяся Дарья. Чуть раздавшаяся в бедрах, но такая же бесшабашная и веселая, как и раньше.

– Не узнаешь, что ли?

– Дашка! Ты? Вот не ожидал!

– Слава богу! Узнал!

– Проходи! Ты одна?

– Одна!

С нею было все запросто, без комплексов, без мучений, без тройных, заумных подкладок. Коньяк наверно говорил в Скударе. Он почувствовал необыкновенную легкость и неожиданное тепло, к этой женщине. Они будто и не расставались. Он пропустил ее вперед и закрыл дверь.

– Целоваться будем? – со смехом спросила Дарья. За весельем сквозило легкое и тревожное ожидание, или ему так показалось. Женщина не приходит просто так к мужчине в двенадцать часов ночи, подумал Скударь. На него пахнуло дразнящим запахом мускуса и давно забытого знакомого, податливого тела. Она ждала. Скударь подошел, крепко ее обнял, и оставил на губах у нее долгий поцелуй. Дарья прильнула к нему горячими и сухими губами. Ее бил легкий озноб. Тело ее напряглось. Потом она оттолкнула его.

– Кровопийца! Ну, показывай, как живешь! А то я и не чаяла тебя больше увидеть. Вот, решила ошибку исправить, – заявила она многозначительно.

– Ошиблись врачи! – ответил Скударь. Рассказывать всю историю с начала не имело смысла. Он провел ее по комнатам, затем они снова вернулись в гостиную.

– Ну, что же, жить можно! – удовлетворенно заявила Дарья. Жар, тот пышущий жар, которым от нее веяло, погас.

– Ты, что будешь пить? – спросил ее Скударь.

– У меня вкусы не поменялись. Вино!

Скударь открыл бар и показал на ряд бутылок.

– Любое! – ответила она.

Дарья сидела на диване. Он подкатил к ней столик на колесах уставив его бутылками, и снова попросил:

– Расскажи, как жила все эти годы. Про сына расскажи.

– Все расскажу. Давай выпьем. Я до сих пор злюсь на тебя! – смеясь, сказала она.

И начала рассказывать. Грустная история у нее получалась. Забрали ее родители неожиданно для нее самой за границу. Выдернули из их уютного гнездышка. Первое время новые впечатления глушили тоску, да она еще и не понимала, что случилось. А потом выяснилось, что она беременная, и надо что-то решать, а ты в тюрьме.

– За что, почему я понять не могла. Мне сказали, что ты ограбил алмазного курьера. Я краем уха слышала и знала, что Пижон был этим курьером. Вот, мол, ты его чуть не убил, а алмазы исчезли. Пойми, если бы не была припутана ложь к правде, я бы может, и разобралась, а так подумала, что ты тоже польстился на брюлики. Он ведь и нам их доставал. Мать у меня на них была помешана. Мои предки нашли мне на западе партию. Дура, я была, что вышла замуж. Потом еще три раза выходила. О…о! Я нынче баронесса Дарина Де Билс. По-русски звучит как насмешка, а на западе идет на ура. От каждого мужа по кусочку отщипнула, так что у меня теперь приличное состояние. Своя вилла на берегу Женевского озера в Швейцарии. Квартира в Париже. Две фирмы там, две здесь в Москве. Кадровое агентство и вторая, разноплановая. Собираюсь киностудию купить. Я вполне успешная бизнес дама. Только все не то. Я тебя, сколько не вытравливала из сердца, так вытравить до конца и не смогла.

– Ты есть не хочешь? – спросил Скударь.

– Прости, я не за этим, сюда приехала.

Откровеннее нельзя было сказать. Дарья смотрела ему прямо в глаза. И в зависимости от того, что он сейчас ответит, будет зависеть его последующее бытие, неизведанная, новая, тревожная дорога, или накатанный, старый путь. Он не хотел ее обижать, если бы она появилась пол года назад, никаких сомнений не было бы что делать: на руки, и с песнями в спальню. Скударь ответил уклончиво:

– Я последнее время сам не свой. Дай мне оглядеться.

Женщина быстрее мужчины улавливает оттенки настроений, и то, что за ними стоит. Дарья понимающе улыбнулась. Но в ее улыбке не было огорчения и обиды отвергнутой женщины; в соболезнующем, участливом и теплом взгляде сквозило откровенное любопытство.

– Глазам своим не верю. Честно сказать, не ожидала. Думала, у нас с тобой все пойдет по-другому. Поверь, я не скрываю от тебя ничего. Нет мне резона.

– Не думай обо мне плохо. – сказал Рюрик. – Я тебя не хотел обижать.

– Ты меня не обидел. Ты удивил меня.

Скударь отведя взгляд в сторону.

– Я почти из примерных! Блюду! – сказал Рюрик.

– Видела я сегодня, из каких ты примерных. Ты не мазохист случайно?

Скударь отшатнулся от Дарьи.

– Ты с ума сошла!

– Значит, тогда ты по делу ремешком прошелся?

Рюрик быстро соображал, где, откуда могла видеть сцену семейной разборки его новая гостья. Дарья не стала его томить.

– У меня подзорная труба, складная, сорократная. Я стою, в доме напротив уже четыре часов. Замучилась ждать, пока ты со своими женщинами разберешься. Однако, ты их выдрессировал. Жестко по графику приходят, уходят. А если что не так, то и ремешком. Правильно, с нами только так и надо. Только, пожалуйста, не со мной. Я исключение из правил. Я тебе Рюрик повода не дам. Расскажи мне, что у тебя приключилось. Я ведь твоею судьбой постоянно интересовалась. Твоя соседка по Тишинке, старушка, Авдотья Алексеевна, у меня на доверии. О твоем каждом шаге, мне в письмах докладывала.

– Как? – чуть снова не взвыл Скударь.

– А откуда я узнала, о твоей смерти? Поминки устроили по тебе. Твоя Клавдия и твои друзья. Авдотью Алексеевну пригласили. Она и доложила мне сразу по телефону, что поминки справляете. И телеграмму зачитала от брата, Степана. Я свою, с соболезнованием выслала тебе на Родину. А мне с Родины твоей сообщают, что ты жив и здоров. Ну, думаю, что за очередная мистификация? Звоню Авдотье Алексеевне. Она говорит, что вот мол, майор поднялся, то же самое утверждает. И добавила, что ты на развод подал. А я ее предупреждала, что если она вдруг услышит, что ты разводиться решил, пусть мне хоть ночью звонит. Тройной тариф, за это.

– Ах, старая перечница! – рассмеялся Скударь.

– Так, что ты дорогой, мне не рассказывай, о своей верности. Я сама отличную школу такой верности прошла. Летела, как на крыльях, думала, если место освободилось, первая буду. Похоже, опоздала. Значит это та женщина, что до Клавдии у тебя была здесь, моя разлучница. Клянусь я не специально подсматривала. Так получилось. А знаешь, что, давай выпьем. Я рада тебя видеть.

Скударь был доволен, что не пришлось ни объясняться, ни оправдываться, ни осаживать позднюю гостью. Он не хотел сегодня никого видеть. Они выпили.

– Если хочешь, можешь остаться ночевать! – Скударь не стал говорить, что места у него хватит. И так было понятно, что он собрался положить ее отдельно. Дарья довольно спокойно отклонила его предложение.

– Я могла бы остаться. Мы бы еще выпили, потом музыку послушали, потом я бы легла рядом в другой комнате, потом зашла к тебе просто покурить и поговорить…Все получилось бы как тогда, непроизвольно и естественно. Но я не этого хочу. Жизнь как песок утекает между пальцев, а я все время одна. Бывшие мужья не в счет. Там на западе пишутся свадебные контракты, – это обычная сделка, и больше ничего. Кто как себя сумеет продать, подороже или подешевле. А хочется чего-то большого, безмерного. Ничего, что я плачусь тебе в жилетку?

– Ничего!

Он тепло обнял ее, прижал к себе, поводил носом по шее. Она затаилась, готовая подставить враз пересохшие губы. Полуоткрытый рот ее выжидал несколько секунд. Скударь потянулся за бокалом.

Дарья осторожно сняла его руку с пояса и резко встала. Красивая она была. Видно готовилась к встрече. Модная, аккуратно уложенная прическа; облегающее, строгое, вечернее платье с большим вырезом на спине, и застежкой на шее. «В ресторан надо было ее пригласить», подумал Скударь. Вечно мужик задним умом крепок.

А Дарья хотела, чтобы он ее всю рассмотрел. Она, как на подиуме стояла перед ним.

– Вот и утолила я немного свой голод, – задумчиво сказала она. – Прости, но я все понимаю. У тебя сейчас есть женщина, видно замечательная женщина. Откровенно сказать, завидую я ей, хорошей завистью. – Она улыбнулась. – Обычно, размениваясь на мелочи, мы платим по высшей мере. Я с тобой не прощаюсь. Мне еще надо будет побороться с нею за тебя.

– Боюсь, ничего не получится, – не сдержался и быстро ответил Скударь. И тут же пожалел. Обижать Дарью он не хотел. И говорить не хотел, что Арина уехала навсегда.

– А не получится! – она рассмеялась, – я и на маленький кусочек сначала согласна. А там посмотрим. Кстати, помнишь, ты мне стихотворение посвятил. Я его сохранила. Вот оно.

Дарья аккуратно положила на стол листок бумаги, на котором его почерком было написано шесть четверостиший. Он тогда пропел только частушки, а стихотворение не успел прочитать.

Рюрик предложил ее довести до дома или гостиницы, где она остановилась. Она отказалась. – Меня водитель внизу ждет. Я на Рублевке живу, от деда дача осталась, он у меня был партий бонза. Приезжай в гости.

Они вместе вышли из дома. Дарья махнула рукой, и к подъезду подъехал глазастик, полуспортивный, новенький Мерседес. Скударь помахал ей рукой. Когда машина скрылась за поворотом, он вдруг вспомнил, что не спросил у нее номер телефона.

Ничего, подумал он, поднимаясь к себе, – позвонит. На столе лежал оставленный ею листок. Он развернул его, и на него пахнуло далекой его молодостью. Шесть четверостиший. Что он писал ей тогда?

Неделю Скударь приводил мысли в порядок. Но ничего пока так и не решил, ни с Клавдией, ни с уехавшей Ариной. Лишь почтовый ящик ежедневно проверял, надеясь на ласточку весточку. Рано еще. Ей на новом месте не до письма. Пока обоснуешься.

Подошел первый рабочий день в новой фирме. Но спешить он не стал. Сделал обычную зарядку, затем вышел из дома и пробежался по стадиону. Приняв душ, тщательно побрился, протер лицо дорогим одеколоном, надел легкий, светлый костюм из чистой шерсти, долго завязывал галстук, и пешком пошел на работу. Он решил немного опоздать, чтобы не стоять перед закрытыми дверьми. Пройтись пешком в Москве, две остановки до работы, одно удовольствие.

На вахте, он заявил охранникам, что он новый главный бухгалтер.

– Знаем!

Не заходя в приемную директора, он сразу направился в бухгалтерию. Четыре его новые подчиненные, сидели за своими столами. Его кабинет, был дальше.

– Здравствуйте, я ваш новый начальник. Скударь Рюрик Андрееевич. Давайте знакомиться. Вы… – он обратился к ближайшей сотруднице.

Но договорить ему не дали. В бухгалтерию торопливым шагом вошла секретарша директора. Она сказала:

– Рюрик Андреевич. У нас сегодня приехали хозяева, приглашают вас на совещание. Их двое учредителей, но проводит совещание, как правило, кто-то один. Без вас не начинают. – и тихо добавила. – У нас с опозданиями очень строго. А вы почти на час…

Бухгалтерия тоже откликнулась.

– Вы не переживайте!

– Мы справки, вот, вам готовим.

– Будут через двадцать минут готовы, Рюрик Андреевич!

– Вот и ладно! – сказал Скударь, а сам про себя чертыхнулся. Обслуживай, с первого дня этих кровососов. Казарма, что ли? Секретарша провела его к залу заседаний и открыла перед ним дверь.

– Сюда!

Рюрик уверенной походкой вошел в зал и, остановился на пороге, словно пень, в который ударила молния.

За председательским креслом сидела Дарья и в упор смотрела на него. Пять приглашенных, расположившихся за длинным столом, с нескрываемым любопытством повернули к нему головы. Сюрприз был ему заготовлен отменный. О женщины, о коварные сирены. Не зря Дарья упоминала про кадровое агентство. Это из него звонили ему домой.

Скударь ждал. И Дарья ждала. Она подумала об уязвленной мужской гордости, о том что Скударь не захочет быть у нее под колпаком, поэтому стоит и раздумывает. От того, как сейчас поведет себя она, будет зависеть, останется ли он, или развернется и уйдет.

А Скударь ждал ответа от других, от миндалевидных глаз. И лишь когда Евлампия едва заметно кивнула головой, Скударь уверенно прошел вперед и отодвинул тяжелый стул.

– Ну, вот, теперь все в сборе, можно начинать. – сказала Дарья, и коснувшись груди, поправила на платье несуществующую складку.

Скударь сидел и мысленно улыбнулся. Только он один заметил, вспыхнувший в глазах Дарьи, торжествующий и благодарный огонек, и то, что она вот уже второй раз, непроизвольно дотрагивается до эрогенной зоны, до груди.

Но и другая, одернула на себе кофточку. И потупила взгляд.

О…о, милые мои женщины. А говорят, что вы хитры.

– Итак, начнем…

– И все сначала! – вслух сказал Скударь.

– Вы, что-то сказали? – улыбнулась Дарья.

– Вслух обмолвился!

КОНЕЦ