СЭР ГАВЕЙН И ЗЕЛЕНЫЙ РЫЦАРЬ

I


1

После пожара и падения Трои,

Когда от стен осталась остывшая зола,

Обвиненный в вероломстве высокородный воин

Надменный Эней{1} положил начало

Новому роду, родившему Ромула.

Род его правил провинциями полумира

Завладел и землями Западных островов{2}.

А Ромул решил гордый город построить,

И, достроив, дерзостно дал ему имя

Рим. Недаром и ныне он носит

Имя славного Энеева потомка.

Тит воздвиг твердыни в Тоскане,

Лангобард{3} в Ломбардии возвел города,

А за морем Западным на зеленых холмах

Феликс Брут{4} берега Британии

Сделал самой славной страной на белой скале.

Как сменяются суша и море,

Как свет уступает мгле,

Чередуясь, радость и горе

Царили на этой земле.


2

В Британии, созданной гордым бароном{5},

Росли ребята — любители сражений.

Прорва подвигов ждала героев,

А чудес приключалось в веселой стране!

Никогда, нигде, ни в одном королевстве

Не случалось столько странных событий,

И не слышали ни о ком славнее Артура{6},

Да и в самой Британии не было больше

С той поры столь славного любезностью короля.

Послушайте, — я поведаю вам о приключении,

Равного которому не было и нет

Даже в дивных анналах Артуровых лет.

Послушайте песнь, полную чудес!

Славными скальдами{7} в старинных замках я научен

Особому изяществу изложенья.

Что на свете может быть лучше

Виртуозного соединенья

Истинных рифм и созвучий{8}!


3

Как-то король в Камелоте{9} крепком

Пировал с паладинами под Рождество.

Беззаботное братство благородных бойцов,

Славнейшие рыцари Круглого стола{10}

В Камелот приехали на придворные пиры —

Испытанные, искусные в боях и турнирах.

Пили пенное темное пиво,

Ели сочное сладкое мясо.

Пятнадцать дней провели в пирах —

Что за шум днем, что за танцы ночами!

Гудели весельем высокие залы,

Шуршали шепотами тихие комнаты,

Эти лорды и леди любили радость.

Родовитые рыцари христианского мира,

Дамы, достойные поклонения паладинов, —

О, как их много, и все они молоды!

А он, величайший из всех властелинов,

Король, который в крепком Камелоте своем

Принимал счастливцев этих, —

В Камелоте на холме крутом,

Был единственным в целом свете,

Несравненным был королем.


4

Невинно и ново начало Нового года{11}.

Еще и суток не свершилось ему.

Король с королевой и всей компанией

В часовню вошли. Под высокие своды

Полетело пенье псалмов и смолкло.

Придворные приветствовали праздник веселый,

Повсюду раздавались рождественские поздравленья,

Рыцари радостно, радушно и щедро

Делали дамам дорогие подношенья{12},

По имени каждую звонко звали,

Чтоб дар передать из руки в руку,

Притом препирались на полном серьезе

Кто — которой, а дамы смеялись,

Пускай проигравшими они казались{13}.

Но вы, по-видимому, прекрасно поняли,

Что ни те, ни другие не остались в накладе.

Скоро принесут на столы мясо —

Все дамы и рыцари руки моют,

Согласно рангу рассаживаются рядами{14}.

Первой — прекрасная повелительница Гиневра,

Посередине стола, что стоит на помосте,

На шуршащих подушках под шелковым балдахином.

Кленовые лавки крыты коврами

Тулузской, турецкой, тарсской работы{15},

А золотом затканные завесы были

Лучшие из всех, привезенных в Британию купцами.

Королева смотрит на рыцарей

Прекрасными серыми глазами{16}.

Я клянусь, никто не сравнится с ней,

Все уступят этой царственной даме.


5

Но не начал наш король насыщаться,

Пока не подали всем паладинам.

Король был вежливый, веселый, быстрый,

Не любил ни лежать, ни сидеть подолгу,

И разум, и кровь молодая бурлили,

Будили его благородную гордость.

И в каждый радостный рождественский праздник{17}

Никогда, нипочем не начинал он обеда,

Пока от кого-нибудь не услышит рассказа

О поразительном подвиге или поединке,

Или иные изумительные истории

О добрых делах, о дальних странах,

О рыцарях странствующих, об их приключеньях.

Рассказов он ждал, но с особой жаждой

Ждал, чтобы вдруг в его зал великолепный

Вошел неведомый странствующий рыцарь

Предложить паладинам почетнейший поединок,

Жизнь на жизнь обменять и славу на славу

И рыцарскую удачу на ристалище испытать.

Таков был обычай короля Артура,

Великого владетеля. Вот и ждет он уже битый час,

Полон нетерпения гордого,

В этот праздник святой, сейчас,

Средь высокого своего города,

Чуда иль хоть о чуде рассказ.


6

Вот на возвышении у верхнего стола{18}

Стоит прославленный король Артур,

А сэр Гавейн{19}, горделивый рыцарь, —

Слева от прекрасной королевы Гиневры,

А рядом с ним — его брат Агравейн.

Оба отличные рыцари, и оба

Любимые племянники молодого короля.

Епископ Болдуин — одесную Артура,

С ним рядом — сэр Ивейн{20}, сын сэра Уриена.

Этим паладинам подали первым

Одновременно с очаровательной, обожаемой королевой.

За другими длинными дубовыми столами{21}

Множество разных рыцарей разместилось.

Трубы трубят, и под пенье труб,

Украшенных пестрыми резными флажками,

Первое блюдо подают пажи.

У рыцарей и дам сердца встрепенулись

От сладкого голоса тонких струн,

От дроби барабанов, свиста свирелей,

Могучего звучания мощных мелодий.

На столах стояли изысканные блюда,

Разные редкостные — было их столько,

Что слугам пришлось постараться, потрудиться,

Все на широких столах расставляя,

Серебряные приборы раскладывая в порядке.

Всё тут —

Одно вкуснее другого!

Гости в нетерпении ждут.

Сколько эля и вина золотого!

Перед каждой парой — по двенадцать блюд!


7

Пожалуй, подробно описывать не придется

Славный стол — недостатка нет ни в чем.

Но то, чего ждал король, — приближалось,

Не напрасно не начинал он есть.

И лишь звуки музыки замолкли в зале,

Принесли, как положено, по первому блюду —

За дверями зацокали звонкие копыта,

И рыцарь огромный верхом явился:

Въехал в зал, весь воистину невероятный

От необъятной шеи до крепкого зада,

Самый большой человек на свете,

Вправду выглядел он великаном,

Полугигантом, я думаю, был он —

Краше всех, кто когда-либо сидел на коне.

Дюжие плечи, длинные ноги,

Но талия тонкая — был этот рыцарь

И ладно скроен, и крепко сшит, и ей же ей —

В зале все были изумлены,

Ведь не бывает таких людей:

Все на нем, даже штаны —

Зеленой зелени зеленей!


8

Зеленое всё, зелено повсюду{22}:

И плотно прилегающий шелковый колет,

И плащ, подбитый пушистым горностаем,

И капюшон, откинутый на крутые плечи,

И крупными изумрудами изукрашенный пояс,

И штаны, обтянувшие огромные ляжки,

И золотые шпоры, шелковыми шнурами

К ногам прикрепленные (был без сапог он){23}.

По краям же обшитого шелком седла —

Золотые бляхи, золотые нити.

Узорами изумительными — бабочками и птицами —

Расшита и одежда его, и седло,

Яркой зеленой эмалью отделаны

Подвески на сбруе, заклепки на удилах{24}.

На стременах, на ремнях, тоже зеленых,

Посверкивали, переливаясь, зеленые камни.

Всаднику под стать и резвейший из скакунов

Невиданной масти — ярко-зеленого огня!

И подвески, изящно точеные,

Раскачивались, звеня,

Над искусно расшитой попоною

Огромного, горячего коня.


9

Весело выглядел рыцарь в зеленом:

Волосы — копной, как конская грива,

Светлыми локонами сбегали на плечи;

Борода большущим перевернутым кустом

Свисала, сплетаясь с волосами у локтей,

И руки волосами наполовину скрыты,

Как воротником королевской мантии{25}.

Золотые кисти в зеленую конскую гриву

Вплетены веселым, изящным манером:

Прядь — зеленая, прядь золотая,

А в длинном хвосте — зеленые ленты

С драгоценными камнями всех оттенков.

Золотые колокольчики звенят, загораясь

Яркими огоньками. Ни дамы, ни рыцари

Никогда не видали такого наездника.

Он окинул оком обширный зал,

Взгляд его молнией летал, и казалось

Каждому из рыцарей, что этот взгляд

На него нацелен.

Был так этот всадник велик,

Так в силе своей уверен,

Что казалось всем в этот миг —

Удар его будет смертелен.


10

Не было на рыцаре ни панциря, ни кольчуги;

Ни шлема у него, ни щита, ни копья.

В одной руке великан держал

Ярко-зеленую ветку падуба{26},

Что нагие леса украшает зимой,

А в другой руке сжимал незнакомец

Большой-большой боевой топор.

Отполированное до блеска зеленое лезвие

Было длиною в целый элл{27} —

Очевидно, оно острее бритвы! —

И увенчивал длинное топорище секиры

Зеленый шип с золочеными канавками.

Крепкая рука держала рукоять,

Всю окованную зеленой сталью,

С тонкой насечкой неведомой работы,

Золотой же шнур с круглыми кистями

Вился вокруг внушительного топорища,

Изумрудные головки гвоздей горели —

Славная секира, смотреть приятно!

Въехал в зал веселый всадник,

Никого не приветствуя, — и прямо к помосту;

Никакого внимания не обратил на гостей,

Только крикнул громко: “Кто тут главный?

Хочу посмотреть на него и сказать ему свое слово!”

Огляделся рыцарь кругом,

Было тут все ему ново:

Кто ж за веселым столом

Хозяин пира ночного?


11

Все смотрели на странного гостя,

И каждый думал: “Что б значило это,

Чтобы скакун и всадник — оба —

Были такого небывалого цвета,

Зеленее травы и ярче золота?”

Кое-кто к нему осторожно приблизился,

Люди удивленно гадали — что дальше?

Ведь каждый всякие чудеса видал,

Но такого не видел никто никогда.

И казалось, вот-вот исчезнет иллюзия,

Рассеются чудные колдовские чары.

Рыцари молча, окаменело стояли.

А он сказал — и сидит спокойно

В седле среди странной, словно сонной, толпы.

Зал молчал.

Рыцари замерли в ожиданье:

Из учтивости каждый ждал,

На короля обратя вниманье,

И ни слова никто не сказал.


12

Встал из-за стола славный король,

Радушно приветствуя приезжего паладина,

И сказал: “Соизвольте быть как дома.

Сэр, я — хозяин этого зала,

Мое имя Артур. Соизвольте спешиться,

Садитесь с нами справлять Рождество,

А потом поведаете, про что предпочтете”.

“Нет! — гость ответил, — да поможет мне Бог,

Нет у меня намеренья пировать

Слухи о вас по всему свету, милорд,

Редкостна репутация рыцарей ваших,

Эти доблестные и достославные воины

Светлую память себе стяжали

В турнирах, в боях, в благородных забавах.

Удостоен и я был о них услышать,

Поэтому и прибыл к вашему двору,

Эта ветка падуба у меня в руке —

Свидетельство самых мирных намерений.

Ведь не вошел я во всеоружии,

Однако оружием обладаю отличным:

Есть и панцирь, и щит, и меч, и кольчуга,

И копье, блистающее, словно звезда, —

Нет ни в чем у меня недостатка.

Но я не ищу никакого боя —

Недаром же я не надел доспехов.

И если слух о вашей приветливости

И вашей отваге не преувеличен,

Позвольте мне развлечься, как подобает паладину”.

Ответил Артур ему сразу:

“Если вас порадует поединок,

Не встретите вы отказа,

Желание наше едино”.


13

"О нет, я отвечу определенно,

Честно скажу: не ищу я сраженья.

На лавках тут молодые люди,

Безбородые бойцы; будь я во всеоружии,

Кто б из них мог со мною сразиться?

Их сила не стала еще полной силой,

Поэтому я в вашем праздничном зале

Предложу простую рождественскую игру,

Ведь святки сейчас, Новый год подходит.

И если кто-то из молодых людей

Сочтет сегодня себя столь смелым,

С горячей кровью, и столь решительным,

Что осмелится обменяться одним ударом

Со мной — подарю ему эту секиру,

Пусть он с ней поступает, как хочет.

А я, как есть, без всякого оружия,

Встану тут и приму удар.

Пусть подойдет тот, кто посмеет,

Возьмет великолепную эту секиру

И владеет ею отныне и вечно.

А я — я спешусь и, стоя спокойно,

Приму удар и даже не вздрогну.

Но только прошу предоставить мне право

Ответный удар отложить, отсрочить —

До истечения года и дня{28}.

А теперь интересно мне очень,

Кто же ударит меня.

Я жду, подходи, кто хочет!”


14

Странно стало и сначала всем,

А тут уж гости просто потрясены,

И знатные, и простые. Человек на коне,

Поворачиваясь в седле, за всеми следил,

Светились отвагой его глаза,

Светло-зеленые искры сверкали,

Борода болталась налево-направо:

Смотрел он, кто же встанет на вызов?

Но когда никто ничего не ответил,

Рыцарь, прокашлявшись, прочистил горло,

Привстал на стременах и сказал с сарказмом:

“И это двор короля Артура,

О котором рассказывают в разных королевствах?

Где же славная гордость ваша,

Где удаль, ярость, где жажда победы?

Или только слова, самоуверенно хвастливые,

Славу Круглого стола составляют?

От одного обычного обращенья,

Не дождавшись удара, дрожите со страху?”

И раскатисто расхохотался рыцарь,

А король Артур обиделся очень,

Кровь прилила к прекрасному лицу,

Встал король, услыхав оскорбленье это.

Весь зал к нему повернулся,

И к рыцарю вместо ответа

Славный король рванулся,

Рванулся яростней ветра.


15

И сказал он: “Сэр, ваша просьба — дурацкая,

Но раз уж вы просите — выполнение просьбы

Наш хозяйский долг, — скажу вам я сразу:

Тут никто не испугался ваших угроз.

Давай, ради Бога, твою секиру,

И получи то, чего хотел ты!”

Рыцарь быстро и гордо спешился,

А король его за руку крепко схватил —

Рванул из рыцарской руки топорище

И завертел секиру над головой, грозя!

Рыцарь же, бесстрастно над ним возвышаясь,

Выше всех в зале на голову и более,

С мрачным взором, поглаживая бороду,

Не меняясь в лице, одернул одежду,

Не смутясь, не беспокоясь и ничего не боясь,

Ожидал оглушительного удара Артура

Словно чаши с вином, а не секиры — так спокойно он ждал.

Гавейн же, сидевший возле Гиневры,

Поклонился кролю и сказал:

“Эту честь уступите мне вы!”

Громко сказал — на весь зал:


16

Милорд, чтоб невежливым мне не оказаться,

И если властительная королева не против,

Прикажите к вам подойти, повелитель.

При всем благородном собрании рыцарей

Скажу: представляется мне неправильным

Все происходящее, ведь тут прозвучало

Довольно дерзкое, вызывающее предложенье,

И не вам принимать его. Позвольте сначала

Воинам, в зале с вами сидящим,

Храбрейшим рыцарям христианского мира,

Отличившимся во многих боях и турнирах,

Ответить на вызов. А я слабейший

Из всех тут и мудростью всем уступаю,

И самая малая будет потеря

Для Круглого стола и вашего королевства —

Моя жизнь: меня многие уважают,

Лишь поскольку племянником вам прихожусь я.

Ну какие во мне другие достоинства?

Раз уж такая дурацкая история

Вышла — не вам в нее, видно, ввязываться,

И поскольку я первый о том прошу,

Разрешите подменить вас в нелепейшем приключении.

И, независимо от моей невежливости, — рыцари, вам решать!”

Рыцари благородные просят

Дело Гавейну передать:

Ведь тому, кто корону носит,

И вправду нельзя рисковать.


17

Подумав, король подозвал племянника,

И рыцарь подошел с подобающим поклоном,

И, почтительно преклонив колена,

Протянул руку за страшной секирой.

Артур любезно отдал оружие,

Благословил Божьим именем паладина,

Чтоб был он крепок рукой и сердцем:

“Учти, кузен, твой удар — единственный.

Надо его нанести как должно,

И в этом случае, я не сомневаюсь,

Ответный удар умелого не убьет”.

Гавейн подошел, подняв топор,

А странный рыцарь смотрел спокойно

И приветствовал паладина такими словами:

“Уточним условия нашего уговора,

Но сначала скажите ваше славное имя,

Истинное имя, чтоб я не сомневался”.

“Согласен, — сказал спокойно рыцарь. —

Гавейн мое имя, и именно я

Условленный удар нанесу в уверенности,

Что ответный удар мне никто, кроме вас, не отдаст —

Наша встреча произойдет

В условленный день и час”.

“Сэр Гавейн, я буду рад через год

Ударом поприветствовать вас”.


18

Бога ради, — продолжал незнакомец, —

Для меня истинное удовольствие, поверьте,

От вас получить то, о чем просил я.

И прекрасно без пропусков вы повторили

Все условия, которые я установил.

Однако обязаны вы обещать мне,

Что сыщете сами меня, где бы

Я ни находился на нашей земле,

И получите вы причитающуюся плату

За зрелище забавное, что зрителям знаменитым

Предоставите ныне вы в этом зале”.

“Но где же я найду вас? — Гавейн вопросил. —

Где вы живете, как зовется ваш замок?

Клянусь Создателем, я даже не знаю,

От какого короля вы держите земли.

И как звучит ваше истинное имя?

Расскажите — я разыщу вас непременно,

В том вам даю мое рыцарское слово!”

“Ну, в Новый год немного вам надо, —

Сказал Зеленый Рыцарь Гавейну, —

Если после удара вы все узнаете,

Тем лучше: тогда вам будет не трудно

Осведомиться о том, где я проживаю,

Как меня зовут, чем я владею, —

И выполнить вышеозначенное условие.

Если ж я ничего не смогу сказать —

Опять же тем лучше будет для вас:

Со спокойной совестью у себя оставайтесь

И позабудьте эту историю... Но довольно нести вздор.

Покажи свое мастерство!”

Сэр Гавейн тут руки потер.

“Для удовольствия вашего и моего!” —

Сказал он, поглаживая топор.


19

Наклонил голову Зеленый Рыцарь,

красивые кудри на лицо откинул,

Подставил с готовностью голую шею,

Гавейн же, выставив левую ногу,

Поднял повыше топор тяжелый

И тут же, проворно его обрушив,

Перерубил противнику полностью шею

Его же собственной сверкающей сталью

Так, что аж в землю вонзилась секира!

Повалилась на пол прекрасная голова,

И когда подкатывалась она к кому-то,

Тот от себя ее отталкивал ногами.

Красная кровь капала, стекала,

Струилась из шеи на зеленое одеянье.

Но рыцарь не упал и не покачнулся —

Прянул на крепких ногах, подпрыгнул,

Средь сапог гостей вслепую пошарил,

Отыскал, схватил свою прекрасную голову,

И подняв, повернулся к пляшущему коню,

Взялся за уздечку, вступил в стремя,

В тот же миг в седло взгромоздился,

Левой рукой за влажные волосы

Голову так он держал, как будто

С ним совсем ничего не случилось!

Сидя в седле с головой в руках,

Кровоточащей шеей шевельнул, и послышались слова —

И стало всем страшно оттого,

Что, губами пошевеливая едва-едва,

Заговорила в руках у него

Отрубленная голова!


20

Лицо он повернул к королю Артуру,

И оно оглядело отверстыми очами

Короля и рыцарей. А рот произнес:

“Ну, смотри, сэр Гавейн, будь готов через год

Отыскать меня честно, как ты тут поклялся

В присутствии короля и рыцарей славных.

Отправишься ты к Зеленой Часовне,

Чтоб удар за удар получить, как условлено.

Заслужил ты право в новогоднее утро

Долг достойно с меня получить,

Как я есть рыцарь Зеленой Часовни,

Под этим именем меня многие знают,

Если только поедешь — найдешь легко.

Приезжай же, чтоб не прослыл ты трусом!”

Рыцарь резко рванул уздечку,

С головой в руке вылетел из зала,

Из-под копыт брызнули искры,

А куда поскакал он — никто не ведал из сидевших в зале.

Над гостем смеясь откровенно,

Король и Гавейн хохотали,

Но чудо случилось, несомненно,

Все рыцари это признали.


21

Хоть был изумлен король благородный,

Ничто не намекало на его удивленье.

И, повернувшись к прекрасной королеве Гиневре,

Сказал он самое любезное слово:

“Пускай вас ничто не волнует, леди,

В Рождество, бывало, и не такое случалось.

Разнообразны рождественские рыцарские развлеченья!

Теперь с полным правом приступим к пиру,

Ибо видел я воочию великое чудо”.

И спокойно сказал он сэру Гавейну:

“Повесь-ка, сэр, ты свою секиру.

Поверь мне, она поработала прекрасно”.

И секиру на стене поместили, над помостом,

Выше гобеленов, чтоб всем было видно,

Чтобы чудесная чаще напоминала

О странном событии, случившемся в Новый год.

Сели за стол сюзерен с вассалом,

И поднесли им от каждого блюда

По двойной порции, как положено героям.

Приятно провели рыцари и дамы

Этот день. Но и он надолго на земле не остался...

Так смотри, сэр Гавейн, прочь сомненья!

Чтоб избегнуть ты не пытался

Продолжения этого приключенья,

В которое сам же ввязался.



II


22

Вот какое получилось приключенье

В начале Нового года! Недаром

Артур радовался — ну и прекрасно:

Он всегда ведь хотел узнать да услышать

О доблестных подвигах прославленных паладинов.

И вот за столы все снова сели,

Сами собой стихли слова,

Заняты были и рты, и руки.

Сэр Гавейн был рад несказанно

Тем, что вызвался на славное состязанье.

Только не удивляйтесь, что продолженье

Поведанной повести прозвучит печально:

Хотя, как правило, от крепких напитков

На душе у людей и веселей, и легче,

Но год несется оленьим аллюром,

Никогда ничего наново не повторяет,

И начала никогда не схожи с концами.

Новый год пролетел, и — прочь, как птица...

Ведь в определенном от веку порядке

Времена года друг друга сменяют.

Рождество не успело еще удалиться —

Великий пост тут как тут наступает,

Тощий, старый, усталый от рыбы

И от прочей пищи, плохой и грубой.

А потом на зиму весна восстала,

Холода прошли — в землю забились,

Плывут облака особенно округлы,

Теплые ливни льются в долины,

Цветы, распускаясь, тянутся к свету,

А в полях уже злаки зазеленели,

И птицы спешат себе строить гнезда,

Весело и звонко летят над землей их голоса.

Опускается лето светлое

На холмы, на поля овса,

В изгородях цветы разноцветные,

Пенье оглашает леса.


23

Льются летние ласковые ветерки,

Дышит зефир{1} в посевах и травах,

Побеги прекрасные прорастают в садах

Под влагой росы, блестящей на листьях,

Взгляды радует яркое солнце,

Но осень осторожная остерегает:

“Спешите созреть — о зиме не забудьте!”

Свистя своими сквозными ветрами,

Подымает пыль она под самые тучи,

Подальше от земли. А в небе низком

Дикий ветер воет, с солнцем воюя.

Листья лип летят, устилая землю,

И трава становится скучной, серой.

Все, что выросло, созрев, сникает,

Господин год гонит дни за днями,

И зима возвращается во влажные долины.

Что поделать — так все устроено, на том мир стоит.

Лишь пред Михайловым днем{2},

Когда луна так неярко горит,

Вспомнил Гавейн о том

Пути, что ему предстоит.


24

До Дня всех святых{3} оставался рыцарь

В Камелоте, и король Артур в его честь

Пир на весь мир в этот день устроил.

Пышность этого прекрасного праздника

Была достойна Круглого стола!

Но тайной тоской терзались весь день

Благородные рыцари и прекрасные дамы,

Поскольку все они любили Гавейна.

И хотя готовы они были весь день

Болтать о чем-нибудь веселом и приятном,

С грустной душою они шутили,

Беспокоясь о судьбе славного паладина.

А после обеда обратился Гавейн

К королю Артуру с откровенной речью,

И очень озабоченно звучал его голос:

“Итак, господин мой и повелитель,

Прошу позволения вас покинуть.

Вы знаете все о знаменитой затее

Зеленого Рыцаря — незачем подробно

Говорить о трудности предстоящего приключенья.

Отправляюсь завтра за ответным ударом,

На поиски Зеленого Рыцаря еду,

Бог да приведет меня туда, куда надо...”.

Собрались тут самые славные рыцари,

Сэр Эрек{4}, сэр Ивейн и другие достойные,

Сэр Додинел Дикий{5} и герцог Кларенс{6},

Ланселот{7}, Лионель{8} и ловкий сэр Лукан{9},

Сэр Бос{10} и сэр Бедивер{11} — знаменитые оба —

И многое множество других молодых

(Особо отметим Мадора де ла Порта{12}!).

Собралась вся королевская компания

С горечью в сердцах проводить Гавейна.

Тайная тоска терзала рыцарей:

Ведь такой великий воин, как Гавейн,

Должен отправиться на тяжелое дело,

Должен получить удар от противника,

На него не ответив славным своим мечом.

Но Гавейн оставался весел

И сказал: “От судьбы нипочем

Нельзя шарахаться, голову повесив,

Что бы нас ни ждало потом!”


25

Весь долгий день и другой день

Готовился Гавейн к предстоящему подвигу.

С утра приказал принести панцирь{13}

И прочие предметы вооружения;

На пол положили шелковый коврик,

Золотом заблистали замечательные доспехи,

И подошел паладин и проверил,

Все ли на месте. Он был одет

В тонкую тунику тарсского шелка,

Кафтан с капюшоном, крепко сшитый,

Был белым горностаевым мехом подбит,

Дорогим аграфом{14} заколот на шее.

Ноги он сунул в сапоги стальные,

Принесенные и поданные почтительными пажами,

Прочные поножи подвязали паладину,

Затем наколенники на них надели

Округлые, отполированные до ослепительного блеска,

Золотыми завязками закрепив их сзади,

А железные штанины на крепких шарнирах

Легко облегли его плотные ляжки.

Вот и стальная сверкающая кольчуга

Скрыла прямые плечи паладина.

Вот и поручи, подогнанные превосходно,

С новенькими налокотниками ему надели

И рукавицы стальные, чтобы сильные пальцы беречь,

И золотые шпоры — все, как положено:

Плащ ниспадает с плеч,

И на узорном поясе кожаном —

Рыцарский верный меч.


26

Когда, наконец, он надел все, что надо,

Выглядел Гавейн воинственно и великолепно.

Любая пластинка, любое колечко

Золотом несравненным на нем сверкали.

В полном вооруженье выслушал мессу,

Которую для него специально священник

Отслужил у высокого алтаря. А потом

Подошел Гавейн к королю Артуру

И к рыцарям Круглого стола попрощаться,

Вежливо всем воздавая должное.

Дамы его до крыльца довели,

Проводили, поцеловали, помахали платками.

Гринголет{15}, его конь, был готов, оседлан,

Сверкало седло заклепками золотыми,

Заново забитыми на этот случай.

Золотилось каждое колечко уздечки

И узоры нагрудника, и кисти попоны,

И червонная сетка на крупе коня,

Лаком лука седла отливала,

Золотые бляшки на алом фоне

Солнцами мелкими мелькали, мельтешили.

Взял он свой шлем, изнутри обитый{16},

Поцеловал почтительно и на голову надел.

Сзади же к шлему шелковой лентой

Была пришнурована кольчужная сетка{17},

Широкие края этой ленты шуршали,

Изукрашены были красивыми камнями,

Расшиты разными райскими птицами

И цветами, и листьями густо-густо,

Словно множество благородных дам

Старательно не менее семи лет их вышивали.

И обруч шлема{18} над его челом

Украшен был так, что едва ли

Описать я смогу, — на нем

Большие бриллианты блистали!


27

Подали щит ярко-красного цвета

С пентаграммой{19}, прочерченной золотом посередке.

Взял он щит за шлейку, на шею повесил,

И щит пришелся рыцарю впору.

Но почему, вы спросите, пентаграмма?

Об этом постараюсь поведать подробней,

Пусть это даже замедлит повествованье.

Пентаграмма — символ, созданный Соломоном,

Символ безупречности и совершенства.

Пять вершин у прекрасного знака,

Прямая линия пересекается с предыдущими,

В неразрывном пятиединстве соединяясь.

Как слышал я, это в землях английских

Зовется узлом без конца и начала{20}.

Гавейну славному соответствовал символ

Незапятнанности новых его доспехов.

Ведь Гавейн как истинный рыцарь известен,

И, как в золоте истинном, изъяна нет в нем!

Всеми рыцарскими доблестями был Гавейн одарен.

Вот почему, как рыцари те,

Для кого верность — высший закон,

И на плаще своем, и на щите

Носил пентаграмму он.


28

Во-первых, были безусловно безупречны

Пять чувств его, во вторых, — пять пальцев

Никогда ни одной ошибки не допустили.

И то, во что верил он безусловно,

Были пять ран Христа на кресте{21},

Как веками утверждает вера.

Что б ни случилось, что б ни было в битве,

Превыше прочих принципов почитал он

Долг добывать достойную силу

Из тех пяти редкостных радостей,

Которые принес Царице Небесной{22}

Ее непорочно зачатый ребенок.

Вот поэтому и сиял у рыцаря

Пресвятой образ на обороте щита{23},

Воспламеняя в Гавейне отвагу.

Пятая же пятерка принципов, предполагаю,

Проявившихся в превосходнейшем из паладинов, —

Это щедрость, товарищество, благочестие,

А еще куртуазность и чистота.

Все эти свойства связаны с Гавейном

Более, чем с кем-либо иным на свете.

Все они воистину в этом воине

Вместе сплетены священным сопряженьем,

Заключены в пяти вершинах пентаграммы.

Ни одно из них с соседними не совпадает,

Но в связи с ним неразрывной и нераздельной,

Ни начала, ни конца в непорочнейшем знаке,

И если бы стал пентаграмму изображать я,

Нигде никаким путем не нашел бы

Ни того, чем начать, ни того, чем закончить!

Вот отчего на красном поле

Червонным золотом выведен со старанием

Был этот знак{24}, что учеными мужами определен

Как совершенная пентаграмма.

Но вот Гавейн снаряжен.

“Прощайте”, — сказал рыцарям и дамам.

“И навечно”, — подумал он.


29

Пришпорив коня, он рванулся так резво,

Что искры подковы из камней высекали.

И все, кто видел, вместе вздохнули

И, печалью печалясь о прекрасном рыцаре,

Так говорили один другому:

“Как жаль, сэр, что такой ужасный удел

Ждет рыцаря, равных которому не найти”.

“Ах, сэр, разумнее было бы, если б

Король его пожаловал герцогским титулом”.

“Он, верно, вождем выдающимся стал бы,

Достойней была бы судьба такая,

Чем злая смерть, что его ожидает”.

“Ну да! Ни за что головы лишиться,

Причем от какого-то нечеловеческого существа!”

“И, Господи, прости, только в силу гордыни!”

“Ну кто когда слышал о короле, который

Всерьез бы принял дурацкое предложение,

Высказанное рыцарем в рождественский вечер!”

Слезы струились из сотен глаз,

После того как Гавейна в далекий путь долг позвал.

Не задержавшись, он ускакал на коне

И много разных дорог миновал,

Так рассказывали эту историю мне —

Где только он ни побывал!


30

Вот едет через Логрское королевство{25}

Гавейн с Господним именем на устах,

Хоть вовсе и не забава ему этот путь.

И никто не подавал ему изысказнных яств,

И не было у него спутников, кроме коня,

Не было собеседников, кроме Господа Бога.

По лесам, по холмам — вот уже Северный Уэльс{26},

Слева остались Англсейские острова{27},

Небольшие бухты вброд пересекал он

С мыса на мыс. Миновал он и Холихед{28},

Вдоль высокого берега — в Уирральский край{29}

(Там никто не живет — лишь лихие люди,

Те, кто ни Бога, ни людей не боится,

Но даже разбойники редки в тех краях).

Вдруг повезет — встретится человек,

Спрашивает сразу его сэр Гавейн,

Не слыхал ли он о Зеленом Рыцаре,

Нет ли поблизости Зеленой Часовни?

Но никто и вопроса его не понял,

Слыхом не слыхивал, видом не видывал.

Никакого зеленого человека никто не знал.

То падая ухом, то вновь ободрясь,

По горам и лесам он скакал,

И впадал в отчаянье не раз,

Пока ту часовню искал.


31

То въезжал на холмы, то глядел со скал,

Редко день проходил, чтоб не встретить врага.

Вынужден был он в бой вступать

То с драконом, а то и со стаей волков,

То в темной теснине с туром он бьется,

То с медведем мрачным, то с диким вепрем,

То соскочит вдруг со скалы людоед —

И не будь осторожен он и отважен,

Множество раз мог уж мертвым пасть.

Но не больно-то битвы беспокоят Гавейна:

Был особенный враг — осенний холод.

Что может мешать сильнее морозов

Или долгих дождей, домерзавших в воздухе,

Даже не долетая до серой земли?

Промерзлый, покрытый промокшим снегом,

Не снимая доспехов, он спал среди скал.

Сосульки свисали со сводов пещер,

О, боль, о, гибель от холода злого!

Так, сквозь холод, голод и горе

Рвался рыцарь в розысках цели,

До самого сочельника совсем один

Скакал и скакал по землям английским.

И вот однажды искреннюю молитву свою

Вознес Гавейн Деве Марии,

Чтобы в этом безвестном краю

Направили веленья благие

Его хоть к какому-нибудь жилью.


32

Ехал он в самый сочельник утром

В особо славном состоянии духа;

По пологому склону холма проскакал,

Доехал до дикого дубового леса.

Седые деревья стеной стоят,

Боярышник с орешником сплелись ветвями,

Мягкий, мохнатый мох свисает,

А птицы плачут, попискивая от холода,

На голых, покрытых изморозью, ветвях.

Плюхая по кочкам, пересек он болото —

Рыцарь, в религиозные раздумья погруженный:

Он был очень озабочен отсутствием церкви,

Тем, что не мог быть у мессы и молиться

Господу Иисусу, рожденному в эту ночь,

Чтобы спасти нас и вывести к свету.

И произнес он: «Прошу тебя, Господи,

И Пресвятую Деву прошу — пошлите

Хоть какое-то убежище, чтобы мог я, как должно,

И мессу, и заутреню завтрашнего праздника

Слушать. Смиренно молю вас о том.

Ну, а сейчас

Прочту “Отче наш”, “Аве” и “Верую”{30}».

Так он и ехал молясь.

“О, помоги твоему рыцарю верному!” —

Призвал он Господа, перекрестясь.


33

И только трижды крест святой сотворил,

Как в просвете, над дальнею луговиной

Увидел огромное одинокое строение,

Обнесенное очень высокой оградой.

Там на холме, окруженный рвом,

Среди массивных, темных деревьев,

Стоял суровый и стройный замок.

Ни один из рыцарей, Гавейну знакомых,

Не владел такой отличной твердыней.

На высоком холме посреди поляны

Возвышался этот замечательный замок,

Вокруг высокого внешнего частокола

Надо было б ехать больше двух миль!

На замок, полускрытый раскидистыми дубами,

Глядел сэр Гавейн и не мог наглядеться.

А потом почтительно поднял шлем

И поблагодарил, как положено по Писанью,

Господа Иисуса и святого Юлиана{31}

За то, что услыхали его молитвы

И многие милости ему, малому, оказали.

И еще попросил он ему помочь

Получить ночлег в прекрасном замке.

Золотыми шпорами он ударил коня

И вскоре, выехав на большую дорогу,

Поскакал по проезду к подъемному мосту.

Мост был поднят, на цепях он висел, здоровенный.

А над крепко запертым входом

Трепыхался флажок неизменный.

Никакой ненастной погоды

Не боялись эти крепкие стены.


34

У крутого края рва коня он остановил.

Спешился под стеной над самым уклоном,

Стена, в воде отражаясь, ввысь уходила

До крепких зубцов, до их карнизов крутых.

Тщательно тесаные камни тесно

Лежали рядами, один к одному.

Узорные бойницы в боевых башнях,

Высившихся на равных расстояниях друг от друга,

Заслонками заботливо были закрыты.

Более благородного и совершенного сооружения

В жизни своей не видал сэр Гавейн.

Увидел он удивительнейшую постройку:

Все башни были одного стиля,

И маленькие потешные, и жилые,

Над которыми возвышались белые трубы

Несчетных каминов. Изумительными узорами

Расписаны были разноцветные шпили,

Теснящиеся в беспорядке над конусами кровель, —

Казалось, замок весь вырезан из бумаги{32}.

Благородный рыцарь решил резонно,

Что вполне это место ему подходит.

Приятным показалось доблестному паладину

Погостить в прекрасном этом доме в праздник святой.

Крикнул он нетерпеливо,

И страж возник над стеной.

“Что угодно вам, сэр?” — спросил учтиво,

Рыцаря приветствуя рукой.


35

Добрый сэр, — сказал тут Гавейн, —

Не соблаговолите ли вы великодушно сообщить

Владельцу этого замечательнейшего замка

О странствующем рыцаре, пристанища просящем?”

“Да сударь, во славу Святого Петра, —

Степенно сказал спокойный страж, —

Полагаю, вас тут попросят погостить

Столько, сколько вы сами соблаговолите”.

Ушел воин вниз и тут же вернулся

С десятком других, чтоб открыть ворота.

Мягко мощный мост опустился,

Воины вежливо вышли навстречу,

На холодной земле на колени встали,

Приветствуя приезжего подобающей почестью,

Он же покорно просил их подняться.

И вот все вошли в высокие ворота.

Двое держали рыцарю стремя;

Чуть только спешился сэр Гавейн,

Конюхи в конюшню увели Гринголета.

Рыцари и пажи с поклонами появились,

Просят войти высокого гостя;

Снял он шлем, и многие поспешили

Шлем принять, оказав паладину услугу.

От меча и щита Гавейна освободили,

А он любезно приветствовал любого.

Проталкивались многие почтенные люди

Воздать вежливостью высокородному гостю.

Затем он, как был, в боевых доспехах,

Входит в зал с высоким камином,

В котором пламенем пылают поленья.

Вышел тут владелец великолепного замка

И в самых изысканных и искренних выраженьях

Приветствовал Гавейна в своем поместье.

“И сам я, — сказал он, — и все здесь к вашим услугам”.

“Благодарю вас, — ответил гость. —

Приятно мне будет со всем вашим кругом,

Да вознаградит вас Иисус Христос”.

И рыцари обнялись друг с другом.


36

Глядит Гавейн глазами гостя

На радушного рыцаря, так его встретившего,

И думает: “Вот человек достойный!”

Был он большой, бородища рыжая

С проседью, и шагал широко он,

Отважным огнем отсвечивало лицо,

Открытая речь, обходительные манеры.

“Ну, конечно, — решил сэр Гавейн, —

По праву подходит ему положенье

Барона знатного в замечательном замке!”

А владелец весело ввел Гавейна

В предназначенные ему высокие покои,

Приставил слугу прислуживать гостю,

Потом провел его в пышную спальню.

Постель там была под пологом пестрым,

Кисти балдахина, блиставшего шелком,

Свисали над покрывалом серебристого горностая,

Вышитым вычурными узорами по краям.

Завесы висели на золотых зацепках,

По стенам — ковры из Тулузы и Тарса,

Пол был тоже покрыт коврами.

Стал тут Гавейн снимать снаряженье,

Притом предаваясь приятной беседе.

Сначала с рыцаря сняли панцирь,

Затем и другие детали доспехов,

Принесли слуги разное платье,

Чтоб рыцарю было во что переодеться.

Он выбрал что-то с разлетающимися полами,

И в этом выглядел вовсе весенним.

Одежда отлично его облегала,

Вырисовывались великолепные, стройные ноги.

Право же, прекраснее и элегантнее паладина,

Казалось, не создавал еще никогда

Господь Бог!

Нет рыцаря совершеннее в мире,

Любой от него далек,

Ни в битве, ни на турнире

Никто б с ним сравниться не смог!


37

Кресло поставив у колоссального камина,

Где пред Гавейном горели угли,

Пажи положили расшитые подушки.

Все было выполнено с великим искусством.

Нарядную накидку на него надели,

Шелковую, сияющую серыми соболями.

Сел он в прекрасное просторное кресло,

Быстро согревшись, воспрянул духом.

И скоро стол со скатертью светлой

Поставили слуги, на нем разложили

Салфетки, солонку, серебряные ложки.

Он руки умыл с великим удовольствием

И к трапезе не спеша приступил, помолясь.

На первое подали превосходный бульон,

Потом принесли прекрасную рыбу,

Зажаренную в золе, запеченную в пирогах,

А также разварную, и рагу с соусами,

И все, как положено, порциями двойными.

Очень понравилось пиршество паладину,

Всех благодарил он в изысканных выраженьях,

И ему любезно все как один отвечали:

“Это лишь постное угощенье,

Ведь все еще только в начале”{33}.

Вина принесли для увеселенья,

И кой-что вкусней обещали.


38

Затем ему задали всякие вопросы,

И он рассказал, что он — Гавейн,

Рыцарь двора благородного Артура,

Славного короля Круглого стола,

Волей судьбы, в великий праздник,

Вынужден сюда прибыть под Рождество.

Очень рад был хозяин замка,

Узнав, кого у себя принимает.

И все поспешили представиться паладину,

Олицетворявшему обходительность и отвагу,

Слава которого совершенна и превосходит

Славу самых славных сеньоров.

“Ах, — говорили дамы друг дружке, —

Мы увидим такие прекрасные манеры,

Услышим такие мудрые речи,

Испытаем истинное искусство беседы,

Потому что принимаем тут паладина

Очень известного, как образец особого,

Утонченного и куртуазного воспитанья!

Воистину нам, по милости Божьей,

Послан такой превосходный гость

В тот самый вечер, когда вся вселенная

Радостно Рождество великое славит,

Рождение Слова{34} —

Мы услышим изысканные речи,

И что-то новое узнать я готова

О любовных беседах в этот вечер

От нашего гостя дорогого!”


39

Как и положено по великим праздникам,

Зазвонили колокола, заспешили клирики

В замковую часовню, когда вечер спустился.

Пришли туда хозяин с хозяйкой,

И леди села на свое место.

К праздничной мессе поспешил и Гавейн.

Барон приветствовал паладина просто,

Как своего, и сказал, что счастлив

И что все, как родному, рады Гавейну.

Тот сердечно поблагодарил хозяина,

И сели все вместе слушать службу.

Потом пожелала познакомиться с Гавейном

Прекрасная леди и к нему подошла

С сияющей свитой самых красивых

Девушек, какие бывают на свете.

Сама же телом, лицом и фигурой

Была прелестней всей своей свиты.

И Гавейн подумал, что эта дама

Милей самой королевы Гиневры{35}.

Другая дама, довольно пожилая,

Вела госпожу за левую руку.

С почтеньем все на нее глядели,

Но до чего же они непохожи!

Насколько нежна и свежа молодая,

Настолько увядшей выглядела другая.

Розоволица, румяна хозяйка,

А у спутницы свисают складками щеки.

У леди, сверкая драгоценными жемчугами,

Из шалей выглядывают грудь и шея —

Ярче снегов на холмах холодных,

А у старшей на шее лежит горжетка,

Лицо белеет, бледнее мела,

Дряхлый подбородок весь в морщинах,

Лоб закрыт вышитыми кружевами;

Не видно ни клочка открытой кожи —

Только черные брови над мутными глазами

И губы, на которые смотреть неприятно.

Но, клянусь Господом, весьма почтенной

Была та дама! Фигура коротка, широка.

Плечи — как два угла,

С бедрами слиты бока.

Спутница ж дамы была

Свежа, стройна, высока!


40

Красавица с интересом глядела на Гавейна,

Ну, а он встал навстречу дамам,

Старшей низко, как надо, поклонился,

А красавицу, вежливо полуобняв, поцеловал

И возгласил: “Ваш верный вассал!”

Дамы взяли его за обе руки

И повели к пылающему камину.

Потом, продолжая прерванную беседу,

Приказали принести разных сластей

И вина — поддержать хорошее настроение.

Хозяин же всех призывал веселиться,

Радостно рванул с себя капюшон,

Надел на копье и назначил призом

Тому, кто всех лучше развеселит гостей.

И так сказал: “Уж и я постараюсь,

Чтоб самому заслужить свой собственный капюшон!”

Так веселил всех гостей,

В честь славного Гавейна он,

Но тот уже устал и скорей

Откланялся, предвкушая сон.


41

Наутро, когда все на белом свете

Радостно праздновали рождение Господа,

Потом поруганье принявшего за нас,

Все в мире в честь Его веселилось.

Вот и в замке выплескивалось веселье:

Слуги ставили на столы сладости,

Старая уважаемая дама сидела

На почетном месте, хозяин с ней рядом.

А Гавейн и милая молодая леди

Сели вместе в середине стола.

Слуги тут стали обносить гостей,

Всем подавали, как принято, по рангу.

Был пир веселый, радостный пир

(Никак я не смог бы его описать,

Даже если бы утроил количество страниц!)

Прекрасная дама и сэр Гавейн

Были так веселы и довольны друг другом,

Приятной простотой плавной беседы,

Утонченной, обходительной — и быть не могло в ней

Ничего недозволенного, недолжного, неприличного.

И развлечения их были не хуже, чем забавы королей.

Трубы, волынки и барабаны

Звучали под сводами все звучней,

Все от радости слегка были пьяны,

А эти двое — от беседы своей.


42

Все веселились и во второй день,

И третий тоже был радости полон:

Превосходней всего показалось пирующим

Пришествие дня святого Иоанна{36};

Затем, что все знали: заканчивается праздник,

Гости уедут на сером рассвете.

Поэтому весь вечер весело пировали,

Пили пиво, вино, танцевали, пели,

Под сводами раздавались рождественские песнопенья,

А потом, когда было совсем уж поздно,

Разошлись и стали складываться к отъезду.

Гавейн подошел к хозяину дома,

Тот его за руку повел в свои покои,

Посадил и в самых изысканных выраженьях

Поблагодарил за то, что Гавейн благородный

Почтил его посещеньем в пресветлый праздник,

Порадовав присутствовавших своим появленьем:

“До конца моих дней я буду, клянусь вам,

Счастлив, что гостем моим в дни Господни

Были вы, сэр Гавейн”. — “Гаранмерси, — молвил рыцарь, —

Возвращаю вам все ваши комплименты,

Ведь и я был рад, вознагради вас Всевышний.

Отныне во всех делах, больших или малых,

Я полностью в вашем распоряжении, как честь мне велит!”

Уговаривал хозяин впустую

Гавейна — пусть еще погостит.

Но тот не соглашался ни в какую:

“Опозданья мне Бог не простит!”


43

Тут спокойно спросил славный барон,

Какой ужасный удел увел его из Камелота

Срочно и одного в преддверии праздника?

“И верно, вы правы, — воскликнул Гавейн, —

Дело долга из дома меня увело —

Найти некое неизвестное место!

И за все богатства Логрского королевства

Не могу там не оказаться я в день новогодний,

И да поможет мне Бог! Я прошу вас сказать,

Не слыхали ли вы о Зеленой Часовне,

Которую охраняет Зеленый Рыцарь.

Между нами был заключен договор,

Что в первый день Нового года

Должен я встретиться с ним у часовни,

Если, Бог даст, доживу до встречи.

А времени остается мне малого меньше.

Для меня драгоценных даров дороже

Найти его; и с вашего разрешенья

Вынужден выехать я — всего ведь три дня

Мне остается. Разрази меня гром,

Если я не сдержу своего слова!”

Со смехом сеньор смельчаку ответил:

“Ну, теперь-то останетесь вы непременно:

Не сомневайтесь, недалека дорога.

Пусть вас не беспокоят поиски ваши.

Спите спокойно хоть до Нового года —

Ждет вас простая прогулка по соседним полям.

Вы ведь на верном пути,

И искать не придется вам —

Всего две мили пройти,

К полудню вы будете там”.


44

В ответ радостно рассмеялся рыцарь:

“Еще более за это благодарен я вам.

Близятся к концу путешествие и приключенья,

Остаюсь я и следую вашим советам”.

Тогда хозяин посла за дамами,

И весело все развлекались весь вечер

Одни, без прочих гостей. А барон

Обратился к Гавейну, громко сказав:

“Вы согласились, сэр, сделать все,

О чем я попрошу, — так сдержите слово!”

“Воистину, — сказал верный слову Гавейн, —

В вашем замке внимаю я вашим веленьям”.

“Трудный путь вы проделали, — молвил барон, —

А потом всю ночь на пиру не спали,

Сон и пища не совсем еще вас освежили.

Я прошу вас покорно, сэр Гавейн,

Отдыхайте в постели до утренней мессы.

К завтраку выйдете, когда захотите,

А моя жена будет ждать за столом вас

И составит вам общество до моего возвращенья домой.

Я же с рассветом встану,

Егерей разбужу трубой,

На охоту мы отправимся рано”.

И Гавейн кивнул головой.


45

Давайте договоримся, — докончил барон, —

Что в лесу я добуду — то будет ваше,

А что вы обретете в замке — мое.

Сэр Гавейн, поклянемся так поменяться.

Неважно, кто выиграет в веселой игре”.

“Богом клянусь, — был ответ, — я согласен.

Если игра вам по вкусу — и я доволен”.

“Принесите пива — подкрепить соглашенье!”—

Воскликнул владелец замка. И все

Радостно смеялись, болтали, шутили,

Рыцари, дамы, даже оруженосцы.

Потом неспешно и вежливо встали,

Слегка замедлили завершенье беседы,

И, как положено, учтиво расцеловавшись,

Разошлись, разговаривая, по разным покоям.

Ловкие слуги со светлыми факелами

И хозяина, и гостя в их покои пошли провожать.

И каждый до сна ночного

Не уставал повторять

Другому данное слово,

Ибо слово хотел сдержать.



III


46

Громкими голосами сзывая слуг,

Гости к отъезду готовились до рассвета,

Складывали вещи, седлали коней.

Сели в седла, схватили поводья,

И каждый своим путем поехал.

Хозяин со свитой, прослушав мессу,

Закусив, заспешил за ворота замка;

Рассвет в седлах застал охоту.

Егеря попарно псов пропускали,

Двери псарни раскрыв и в рога трубя.

Длинных три ноты{1} звучали громко,

Псы лаяли яростно, главный егерь

Хлестал хорошим, крепким кнутом

Тех, кто рвался вперед, нарушая ряды;

Был он мастер своего дела, как гласило общее мненье.

Разместились псари полукругом,

Вся охота пришла в движенье.

Затрубили рога друг за другом,

И в лесу началось столпотворенье.


47

Задрожали звери от звонкого лая{2},

По долине помчались перепуганные олени,

Пытаясь подняться по скользким склонам.

Завопили стрелки, запрятанные за кустами,

Только матерых, с развесистыми рогами

Пропуская прорваться, — так велел хозяин:

Не стреляют самцов в сезоны случки!

А яловых самок оттеснили, отделили{3},

Славно светлые стрелы сверкали,

Били в бока большим наконечником.

Мордами в мох зарывались лани,

В кустах крича, истекая кровью,

А псы преследовали их повсюду.

Егеря, трубя, торопились сквозь терновник;

Их рога так крикливы, что скалы дрожали.

И вот все звери, избежавшие стрел,

Загнаны в звонкий ручей и зарезаны{4}.

Так умелы охотники, гончие так огромны —

В мгновение ока забили оленей.

Егеря собрали добычу, разбросанную на склонах.

Лорд впереди скакал,

Пред трофеями останавливал конных.

Но вот день веселья и миновал,

Скрывшись за пологом облаков сонных.


48

Пока охотился на опушке лорд,

Гавейн нежился в мягкой постели,

Подремывая, а утро скользило по стенам.

Но вот услышал он слабый шум —

Это дверь открылась, — он голову поднял,

Отодвинул легкий край балдахина,

Осторожно глянул в сторону входа —

Кто там? А там прекрасная дама,

Лучшая изо всех, кого только можно обнять.

Дверь, чуть помедлив, за собой затворила

И подошла к постели. Он притворился спящим.

Она ждала пробужденья Гавейна,

Нежно опустившись на край кровати,

А тот, еще долго не двигаясь, думал:

“Зачем она здесь, знатная леди?

Может быть, просто взять, да спросить ее?”

Потянулся, проснулся, повернул голову,

Притворясь пораженным, попытался перекреститься.

А ее лицо то краснело, то бледнело —

Явно было не время молиться:

С нежной улыбкой она глядела,

Чего-то от него желая добиться.


49

"Доброе утро, сэр, вы так беззаботны.

Войди кто угодно — вот вы и попались;

Я вас вообще не выпущу из постели”, —

Так шутила она, и отозвался рыцарь:

“Доброе утро, достойная дама.

Поступайте со мной, как вы хотите,

В вашу власть отдаюсь с удовольствием,

Но о маленькой милости молю, если можно:

Позвольте пленнику пристойно одеться.

Я не прочь покинуть прекрасное это ложе,

Ведь одетому больше благ от беседы”.

“Ну уж нет, — начала она новую речь, —

У меня на вас, мой милый, иные виды:

Буду держать вас вот так в кровати

И беседовать с вами, покорным пленным.

Вы ведь славный Гавейн, вас все уважают,

Ваша слава справедливо спешит пред вами.

Мы здесь одни. Муж с людьми на охоте,

Прочие просыпаются, как правило, поздно,

Дамы мои далеко, и дверь заперта.

Можем мы с вами долго наедине побыть.

Я бы рада в беседе с вами

Каждое утро так проводить,

Как хотите, но скажу, между нами,

Мой долг — вам во всем служить”.


50

"В самом деле, ваша речь великолепна,

Привлекательна, проникновенна, — сказал Гавейн, —

Но вашего восхищения я не достоин.

Я должен был бы вполне быть доволен,

Если б вы сочли меня способным служить вам

Делом и словом — я стал бы счастливцем!”

“Ах, в самом деле, — сказала леди, —

Если б я недооценила ваши совершенства

И отвагу, которая всех восхищает,

Комплименты были б дурной услугой.

Есть множество дам, дорогой мой рыцарь,

Что вас вожделеют иметь в своей власти,

Так же, как я, в такой же беседе

Приятно обмениваться прелестными словами,

Утешаться, успокаивая свое томленье.

Они бы отдали все, чем владеют,

За великую возможность с вами общаться.

Я безмерно благодарна Властителю небесному,

Что, по милости Его, все, что желала,

Я сегодня нашла”. И так она, прекрасная лицом,

Вела себя любезно и обольстительно,

А рыцарь безупречным словцом

На все вопросы весьма обходительно

Отвечал, как вчера за столом.


51

Госпожа! — сказал счастливый Гавейн, —

Да наградит вас Дева Мария,

Ибо есть в вас высокое великодушие:

Многие люди меня восхваляли,

Но честь, оказанная мне этими многими,

Не соответствует скромным моим достоинствам.

И ваше столь любезное ко мне отношенье

Есть свидетельство вашей безграничной щедрости”.

“Святой Девой клянусь, — воскликнула дама, —

Это вовсе не так: будь в моих руках

Все богатства мира, будь я способна

Выбрать в мужья славнейшего сеньора,

Всем славным на свете предпочла бы вас —

За красоту, куртуазность, за качества, о которых

Слышала я, и вижу: все это правда”.

“О, на самом деле, благородная дама,

Вы уже выбрали во много раз лучше,

Но я вашим мнением о себе горжусь.

Я ваш верный вассал, и вы — моя дама.

Вашим рыцарем я себя объявляю!

И храни вас Христос!” Так почти до полудня

Беседовали они, и все это время

Дама вела себя будто влюбленная.

Рыцарь же был отменно сдержан,

Хоть была она лучше всех дам на свете,

Но тепла не сквозило в его обращенье:

Судьбой, ожидавшей его, Гавейн озабочен был.

Но до самого позднего утра

Он о разном с ней говорил.

Тут дама сказала, что ей пора,

И рыцарь тут же ее отпустил.


52

Пожелав паладину превосходного дня,

Дама со смехом соскользнула с постели

И следующие славные слова сказала:

“Пусть Тот, Кто благословляет беседы,

Вознаградит вас за великолепное развлеченье;

Но поверить, что вы — знаменитый Гавейн?

Ну нет”. — “Но отчего же? — обеспокоился он. —

Или я сказал не соответствующее слово?”

Тут с улыбкой она уточнила:

“Никто, столь учтивый, как сэр Гавейн,

Не смог бы, будучи с дамой наедине,

Не попросить у нее приятного поцелуя

Хотя бы из вежливости в конце беседы”.

Тогда Гавейн ответил красавице:

“Что ж, поцелуемся по вашему приказу:

Подобает паладину не печалить даму”.

Она обняла его, ласково поцеловала.

Тут они вверили друг друга Господу,

И она удалилась без единого слова,

А он поспешил подняться с постели,

Кликнул слугу и с легким сердцем,

Выбрав одежду, отправился к мессе.

Потом пошел паладин позавтракать,

Стол был накрыт самым славным образом,

День провел он весело, но вот и луна встала.

И молодая, и старая дамы

Весь вечер заботились немало,

Чтоб беседой изысканной самой

Их общество рыцаря развлекало.


53

Все это время владелец замка

На вересковых пустошах и в лесу

Охотился за ланями и молодыми оленями.

Скоро и солнце склонилось к закату,

Сколько свалил зверей он — не счесть!

И вот все охотники съехались вместе,

Славную добычу снесли и сложили,

К этой горе господин с егерями

Подошел, самых жирных оленей выбрал,

Выпотрошил их по принятым правилам{5}.

Все внимательно вгляделись в добычу:

На самых тощих — в два пальца жира!

Через дырки на горлах вытащили пищеводы,

Завязали концы{6}, отделили от легких.

Отрубили ноги, содрали шкуры

И, вспоров животы, узлов не ослабив{7},

Вырезали внутренности острыми ножами,

Лопатки ловко через легкие надрезы

Вынули, не повредив боков.

Грудь разрубили, раскрыли ребра,

Потянули за пищеводы и от желудков их отделили.

Раскладывая куски, где посуше,

От легких ребра освободили,

И, вдоль хребта разрубив туши,

Ремнями их перехватили.


54

Отрезали головы, отделили огузки{8},

Воронам в чашу выкинули их долю{9}.

Обвязали окорока, у ребер проткнули,

Подвесили на поджилках аккуратно,

И каждый получил, что ему причиталось{10}.

Печенкой и потрохами псов покормили,

И хлебом, намоченным в крови, и рубцами{11}.

Собаки лаяли, люди трубили,

На закате охотники в замок вернулись.

Там горел камин,

Гавейн в роскошном зале,

Сидел, естественно, не один,

А с дамами. И все просияли,

Когда вошел господин.


55

Созвал он всех слуг и всех домочадцев,

Как положено, приказал принести добычу,

Показал Гавейну мясо и шкуры

И спросил, заслужил ли он похвалу.

“О да, — отвечал обрадованно рыцарь, —

Семь лет я не видел добычи столь славной!”

“Согласно условию, — сказал хозяин, —

Все — ваше”. — “Верно, — молвил Гавейн, —

Я же могу только то вам выдать,

Что сегодня я заслужил в этом замке.

Вот, это ваше, по доброй воле”.

И рыцарь, учтиво обняв барона,

Наградил его изящнейшим поцелуем:

“Вот все, что выиграл я в вашем доме,

И вам отдаю без остатка добычу”.

“Спасибо, — ответил хозяин, — спасибо.

Но было бы самой лучшей наградой,

Если бы вы мне прямо сказали,

От кого эту ценность вы получили”.

“А этого не было у нас в договоре,

И разрешите вам не ответить.

Вы получили все, что положено, и не надо

Большего ждать от меня”.

Они смеялись, все были рады

Прекрасному завершению дня:

Каждый получил награду.


56

После ужина все уселись у камина,

Принесли слуги сладкие вина,

И заново договорились доблестные рыцари

Повторить прежнюю прекрасную игру —

Обменяться опять обретенной добычей.

Перед всеми подтвердили прежние условия

Среди общего смеха над чашей обета,

Попрощались учтиво, удалились спать.

Как только первый петух пропел,

И хозяин, и все его вассалы встали,

Заутреня и завтрак завершились достойно,

И вся компания покинула замок еще до рассвета.

Спустили собак в лесу —

И помчалась вся свора эта:

Пес, на пятки псу

Наступая, летел, как комета.


57

Скоpo собаки сделали стойки{12}:

Свежий след по краю болота.

Спустили свору из сорока собак,

Егеря подгоняли их, громко трубя.

Крики, лай лес оглашали,

И гулким эхом гудели холмы.

Меж ручьем и мрачной серой скалою

Гончие весело рвались вперед;

Не отставая от них, охотники окружили

Урочище и угрюмый утес, чтоб выгнать

Зверя из логова, скрытого в зарослях.

Пытаясь прорвать плотное кольцо,

Из чащи выскочил великолепный вепрь,

Свирепый, старый, страшно хрюкающий,

Опрокинул несколько отважных охотников,

Иные в испуге, клыков избегая,

Отступили, а он опрометью умчался.

Вслед ему крики неслись “Хей, хей, хей!”

Резко, громко и яростно рога затрубили.

Кидался вепрь на собак,

Поднимая тучи пыли,

Троих ранил, и они так

Жалобно заскулили!


58

Люди, столпившись, стали стрелять,

Но только такая толстая шкура

Была у вепря{13}, что множество стрел

Застряло в ней, и он стал похож

На большого ежа, а новые стрелы,

О шкуру ударившись, падали наземь,

Даже их длинные древки дробились.

А когда зверь, злой от боли,

Разъярясь, ранил нескольких егерей,

Побежав прочь, прорвал окруженье,

Многие замялись, испуганно медля,

Но барон на быстром, борзом коне,

В рог трубя, егерей созывая,

Поскакал по кустам за мчащимся вепрем

И гнал, пока не склонилось солнце{14}.

Так они день провели в погоне,

А в замке в утренний час наш воин

Под теплым одеялом в уютной постели

Лежит, и леди пришла затем, без сомненья,

Чтоб доброго утра ему пожелать.

И надеясь, что к ней отношенье

Он переменит, к нему на кровать

Присела она без стесненья.


59

Отодвинув полог, в щелку она

Глянула, и Гавейн ее галантно приветствовал,

А леди любезно ему ответила,

Свободно и спокойно села, смеясь,

И сказала ему такие слова:

“Сэр, если вы в самом деле Гавейн —

Мне странно, что рыцарь, столь воспитанный,

Не ведает, как вести себя в обществе.

Вас учат, а вы все выкинули из памяти,

Забыли все, что вчера объясняла я,

Я же самыми ясными словами сказала”.

“О чем это вы, — удивился рыцарь, —

Положительно не представляю, честное слово.

Но раз вы всерьез — то я, видно, виновен...”.

“Вы вспомните все, чему вас я учила:

Если дама пришла потребовать поцелуя,

То паладин, претендующий на галантность,

Волю дамы должен исполнить”.

“Не говорите так, дорогая леди, —

Ответил рыцарь, — я не решаюсь

Поцеловать вас из страха перед отказом,

А тогда я буду виновен в попытке...”.

“Честное слово, — сказала дама, —

Вам никто никогда и не отказал бы;

Вы ведь сильны, все вы взять могли бы

И вовсе без всякого на то позволенья.

Только едва ли найдется дама,

Так дурно воспитанная, что вам откажет”.

“Возможно, вы правы, — ответил Гавейн, —

Но в моей стране считается недостойным

Брать то, что не дано добровольно.

Я отдаю себя в ваше распоряженье,

Целовать или нет, решайте по своему желанью”.

Поцеловала его в щеку только

Леди с видом истинного обожанья,

И беседовали они еще долго

Про любовные радости и страданья.


60

Сэр, удастся ли у вас узнать мне,

Если вас мой вопрос не обеспокоит, ответьте,

Отчего такой обходительный и отважный

Рыцарь, как вы, такой благородный

(А слухи о вас славные всюду!),

Столь куртуазный и столь восхваленный,

Как рыцарства краеугольный камень,

Не сказал ни слова о самом главном?

Ведь в разных рассказах о рыцарской славе

Часто повторяют, как паладины

Во имя любви рисковали жизнью,

Доблесть и достоинство доказывая дамам,

Труднейшие испытания переносили с честью

И, наконец, когда кончались страданья,

Все делали, чтоб дамы были довольны.

О вас же говорят, что в своем поколенье

Вы самый рыцарственнейший рыцарь,

Слух о вашей храбрости ходит по свету.

И вот я сидела здесь с вами дважды

И ни слова не слышала от вас о любви.

Вы, всегда и всюду (все в этом уверены)

Такой куртуазный и любезный в речах,

Должны были бы с большим удовольствием

Дать молодой, доброжелательной даме

Несколько уроков в особом искусстве,

Искусстве истинной любви!

Быть не может, чтоб невежливость или невежество

Вам не позволили... Или я так глупа,

Что не оценю изысканность вашей речи?

В ранний час

Я пришла, пока мужа нет,

Искусству любви у вас

Поучиться. Где ж ваш ответ

Иль хоть любезный рассказ?”


61

"Честное слово, — сказал сэр Гавейн, —

Да вознаградит вас всеблагой Господь!

Я бесконечно доволен, что достойная дама

Приходит провести полчаса со мной

И одаряет рыцаря редкостным расположеньем.

Но я не могу взять на себя

Такое трудное дело, как объясненье,

Что же есть истинная любовь.

Трудно на такие темы беседовать,

Ведь ваши знания в этом искусстве

Вдвое превосходят то, чему сотни

Простых рыцарей, вроде меня,

Смогут научиться за всю свою жизнь;

Сумасшествием было бы вас поучать.

Я готов все, что пожелаете, сделать

И служить вам в меру моих скромных сил,

Как я есть ваш покорнейший паладин,

Да поможет мне Бог, благородная дама!”

И соблазняла она его, и испытывала,

Чтобы ввергнуть в беду, своего добиваясь,

Но он так опытно от атак оборонялся,

Что ничем и никак ее не обидел.

Оба вели себя очень обходительно

И прекрасно провели время. Но при всем старанье

Соблазнить его она не смогла;

Лишь поцеловала на прощанье

И, встав изящно, ушла.

Так закончилось это свиданье.


62

Встал с постели медлительный паладин,

Пошел в часовню, а потом — к обеду.

Был славно и сложно стол сервирован,

И дамы до вечера досидели с Гавейном.

А барон в этот час по лесам и полям,

Спеша, скакал за свирепым зверем.

Но только псы догоняли вепря,

Как он пополам перекусывал проворно

Самых смелых собак, пока стрелки

Не выгнали вепря на вольную поляну.

Не сосчитать, сколько стрел в нем торчало,

И все же порой даже самых смелых

Охотников он отступать заставлял.

Когда же выбился вепрь из сил,

Встал за валун спиной к стремнине,

Из узких углов уродливой пасти

Белая пена в ручей потекла.

Точил он круглые клыки о камень,

Все устали стрелять, но подойти не смели —

Он землю рыл,

Вся в крови разинута пасть,

Он свиреп и яростен был,

Никто не хотел на клыки попасть —

Никто к нему не подходил.


63

Подскакал барон, соскочил с коня,

Спешилась свита, и сверкающий меч

Выхватил рыцарь из крепких ножен{15},

И вброд зашагал через ручей.

Дыбом щетина встала у вепря,

Когда увидал он барона с мечом.

Яростно захрюкал, людей пугая,

Прямо на паладина помчался,

И оба обрушились в быстрый ручей.

Меч вепрю в горло воткнул барон

По самую рукоять твердой рукой —

Лезвие достало до самого сердца!

Зарычал, захрипел зверь, забился,

Обмяк, и его понесла вода.

Сотня собак вдоль ручья

Бросилась за ним; и не без труда

Вытащили вепря егеря,

И гончие прикончили зверя тогда.


64

Рога ревели резко и звонко,

Охотники орали особенно радостно,

Собаки с лаем суетились над добычей.

Тут главный егерь распорядился —

И псари потрошить чудовище принялись:

Тот, кто плотницким мастерством владел,

Отпилил голову, насадил на палку

И вдоль хребта разрубил тушу;

Подозвали псов, потроха поджарили,

С хлебом смешав, собак покормили;

Потом, как положено, половину к половине

Тяжелой туши приложили, связав.

На длинный шест надели добычу,

И охота отправилась прямо к замку,

Голову несли перед конем барона

В знак того, что вепря убил он сам.

Так почтили охотники своего господина.

И только в замок вошел барон, в предвкушенье

Ожидая с Гавейном встречи,

За гостем он послал в нетерпенье,

Чтобы тот получил в этот вечер

Свою долю без промедленья.


65

Пришел Гавейн, позвали всех прочих:

Дам, домочадцев и слуг, — а барон

Громко и весело всем поведал,

Каким особенно огромным оказался,

Каким немыслимо яростным был вепрь,

Как прятался он, убегал, сопротивлялся,

И тут были всем показаны окорока

(Огромность оных описать опасаюсь!).

Учтиво Гавейн похвалил этот подвиг

И сказал, что доныне никогда не видал

Таких толстых окороков, такой горы мяса,

Срезанной с одного-единственного вепря.

Долго дивились обитатели замка

Клыкастой, черной, чудовищной голове;

Ужаснулся учтивый рыцарь страшилищу,

Почтив тем обрадованного барона.

“Все это ваше, — возгласил хозяин,

Обратив слова свои к сэру Гавейну, —

Согласно слову и смыслу договора!”

“Верно, — воскликнул в ответ Гавейн, —

Вот и я все отдам вам, что выиграл в замке”, —

И дважды деликатно поцеловал барона:

“Итак, и сегодня мы с вами, сэр,

Честно отдали должное друг другу,

Как обещали!”

Ответил тот: “Сэр Гавейн,

Таких удачливых я едва ли

Видал, вы разбогатеете скоро, ей-ей,

Если будете так выигрывать и дале!”


66

В зале слуги накрывали столы,

Светлые скатерти на них стелили,

Со стен светили слепящие факелы.

Громкий, радостный гул голосов,

Трескотня дров в громадном камине,

Веселье и шутки трапезу сопровождали.

Много тут пелось прекрасных песен:

И рождественских гимнов, и новых баллад —

Веселые вилланели{16}, торжественные танцы

И всякие иные изысканные развлеченья.

Все это время великолепный воин,

Доблестный Гавейн, был подле дамы.

Она обращалась с ним особо любезно,

Хитро взглядывая, когда никто не видел,

Старалась по-прежнему понравиться паладину.

А он был в растерянности, в сердечной смуте,

Но воспитанность никак ему не позволяла

Ее оттолкнуть, и он очень учтиво

Принимал ухаживанья хитрой хозяйки,

Невзирая на то, что его учтивость

Другие могли неверно истолковать.

Когда ж были съедены все блюда и выпиты все вина,

А веселье пошло на спад,

Хозяин позвал паладина,

И сэр Гавейн был, конечно, рад

С бароном посидеть у камина.


67

И опять они отлично уговорились

Продолжить прежнюю игру назавтра,

В самый канун Нового года.

Гавейн хотел было утром уехать,

Но хозяин снова отговорил паладина:

«Я настаиваю, сэр, чтобы вы остались.

Даю вам истинно рыцарское слово,

Что вы на рассвете Нового года

Войдете к заутрене в Зеленую Часовню.

Спите спокойно, сколько случится,

А я опять отправлюсь на охоту,

И дабы договор довести до завершенья,

Достойно добычей опять обменяемся.

Завтра не забудьте знаменитую поговорку:

“Из трех раз третий — всех важней для нас!”

А пока повеселимся, поскольку понятно,

Что грустить человеку всегда доступно,

А вот веселиться — не всегда возможно».

Согласился остаться славный Гавейн,

И каждый, взяв факел, отправился к себе спать.

Ночь рыцарь крепко проспал,

А хозяин... Но не дано нам знать,

Что ж такое он замышлял,

Приказав охотникам рано встать.


68

После заутрени, позавтракав быстро,

Барон приказал оседлать коней.

Погода была — прекрасней не бывает;

Егеря и охотники собрались у ворот

И ждали хозяина, любуясь рассветом:

Прекрасный иней посеребрил травы,

Холодное алое солнце встало,

Блистая сквозь легкие, летящие облака.

На опушке охотники отпустили собак,

А скалистые склоны разносили, усиливая,

Звонкое эхо загудевших рогов.

Тут несколько собак учуяли лИса{17}

И стали носиться из стороны в сторону:

Старый гончак высунул язык,

Понял он, где петляет плут.

Тут всех собак егеря созвали,

И те поспешили всей сворой по следу.

А хитрый зверь перед ними несся,

И скоро собаки его увидали;

Они, тяжело дыша, рванулись,

Помчались, показывая всем своим видом

И громким лаем, что лис уже близко.

А он ускользал и следы запутывал,

Вдоль изгородей бежал от погони,

В кустах исчезал... Кочки, канавы

Перепрыгивал плут; подлез под плетень,

Скользнул вдоль опушки по краю болота,

Уверенный, что удалые увертки

Его от собак спасут непременно.

И тут-то выскочил он на охотников,

Нарочно оставленных ждать его в густых кустах.

Три борзых на него напали,

Но лис как прыгнет — и ах!

Только его и видали:

Назад погнал его страх.


69

Вся свора рванулась, звонко лая,

И столько проклятий кругом раздалось —

Словно скалы с грохотом повалились.

Наконец затравили его, окружили,

Охотники обзывали его отродьем

Самого сатаны и вором злобным,

На хвосте у него собаки сидели,

И чуть показывался он из чащи —

На него нападали по несколько сразу,

Вот и вертелся он между стволами.

Хитер был Рейнар{18}: по холмам, по полянам

Водил он охотников аж до обеда,

А в это самое время Гавейн

Спал себе крепко за плотным пологом.

Утро было славное, солнечное, светлое

(И прохладное, что для здоровья полезно).

А влюбленная дама рано проснулась,

Не дала себе долго поспать, — вспомнив,

Что важное дело ее ожидает,

Вскочила ранехонько она на рассвете,

Разрядилась в яркое веселое платье,

Длинное, до полу, достойно расшитое

И драгоценным мехом отороченное.

А на голове — никакого убора,

Кроме красных камней{19}, которые кистями

Равномерно разбросаны по высокой прическе,

По двадцать камней в каждой кисти;

Прекрасное лицо и шея открыты,

Грудь и спина обнажены смело.

Вошла в спальню, дверь затворила,

Отдернула от окна тяжелую штору,

Окликнув Гавейна: “Как вы можете спать

В этом ярком утреннем свете!”

Рыцарь, однако, опять

На это ничего не ответил,

Хоть не мог ее не услыхать.


70

Гавейн, на грани глубокого сна,

Бормотал беспокойно о том, что будет,

Что день грядущий готовит ему

Самую серьезную встречу с судьбой:

Завтра, завтра Зеленый Рыцарь

Должен отдать ему тот удар,

На который несчастный ничем не ответит...

Но вдруг вошла великолепная дама,

Ото сна он очнулся, ответил на приветствие.

Направилась к нему она, нежно смеясь,

Наклонилась к его красивому лицу,

Поцеловала Гавейна изящно и искренне,

Он же ответил обаятельной улыбкой.

Когда же разглядел, как красиво одета,

Как весела она, бодра, безупречна,

Пылкая нежность наполнила его сердце.

С учтивой улыбкой он начал беседу,

И в легкости, и в веселье все это происходило.

Речь за речью приятно звучала,

Им серьезная опасность грозила,

Но Святая Дева его охраняла

И за ними все время следила.


71

Поскольку подводила благородная дама

К самому краю его незаметно,

Ему оставалось только ответить

На ее любовь иль оскорбить отказом.

Особенно был сэр Гавейн озабочен:

Не хотел показаться неучтивым и грубым,

Но более того опасался, как бы

Грех не свершить, гостя долг не нарушить,

Не поступить предательски по отношенью

К радушному хозяину, — “Охрани меня, Боже!” —

Он отделывался шутками от нежностей хозяйки.

И сказала Гавейну прекрасная дама:

“Очень не по-рыцарски не полюбить женщину,

Сильно страдающую от страстной любви,

Да еще и лежащую рядом с вами!

Возможно, у вас возлюбленная имеется,

Которая вам больше нравится и которой

Во всяческой верности вы клятву дали?

Так ли это? Скажите мне честно,

Не прячьте правду, во имя всех святых.

Ну, отчего?”

“Святым Иоанном клянусь, — был ответ,

Сопровожденный улыбкой его, —

Честное слово, никого у меня нет,

И не собираюсь любить никого”.


72

Ну, что уж хуже таких речей, —

Смиренно и скромно сказала дама. —

Тяжело такой твердый ответ услышать.

Но прошу вас, пожалуйста, поцелуйте меня,

Прежде чем уйду я: ведь влюбленной особе

Остается лишь оплакивать свою участь”.

Она, вздохнув, над ним наклонилась,

На прощанье нежно поцеловала:

“Дорогой мой рыцарь, утешьте меня вы,

Прощаясь, хоть перчатку подарите на память,

Чтоб, глядя на нее, я о вас вспоминала

И тем утешала себя в своем горе”.

Со всей вежливостью ответил Гавейн:

“Боже, как хотел бы я, чтобы тут было

Все самое ценное, что я имею.

Вы заслужили великое вознагражденье,

Больше, чем мог бы я предложить вам.

Но в знак любви безделушку какую-то?

Гавейн не посмел бы подобный подарок

Сделать самой славной, самой прекрасной.

Нет, никогда. Это вас недостойно!

К тому же, я в походе, в краях незнакомых,

Без слуг, без багажа, без вещей драгоценных.

Мне жаль, миледи, но человек должен

С обстоятельствами считаться, не обижаясь.

Как тут быть?”

“О, рыцарь славный и благородный,

Если вам нечего мне подарить,

Может быть, вам будет угодно

Маленький дар от меня получить?”


73

Сняла она кольцо червонного золота,

Которое стоило целое состоянье,

Кольцо со сверкающим светлым камнем.

“Вот, возьмите на память”, — сказала.

Но рыцарь ответил: “От вас не возьму я

Никаких подарков, прекрасная дама”.

Она настаивала, но он повторил:

“Нет, не возьму я, клянусь вам честью!”

Очень она огорчилась отказом,

Но, став спокойнее, вдруг сказала:

“Если кажется вам кольцо слишком ценным

И вы не хотите предо мной быть в долгу,

Я подарю вам простой поясок”.

И сняла зеленый шелковый пояс,

Пристегнутый к платью под пестрой накидкой,

Золотым узором по краю обшитый,

И, смеясь, сказала: “Соблаговолите, рыцарь,

Взять вещицу, вовсе не дорогую”.

“Нет, — ответил Гавейн, — не приму подарка,

Прежде чем Бог не дал мне возможность

Завершить приключение, за коим я прибыл,

И не надо ни настаивать, ни обижаться, не возьму — да, да!

Ведь и так в долг перед вами

Ввела меня ваша доброта,

И клянусь, как пред святыми образами,

Я слугой вашим буду всегда”.


74

"О, вы отказываетесь от обрезка шелка?

Ну да, никакой ведь ценности нет в нем.

И верно, он выглядит вовсе простым.

Но зная его колдовскую силу,

Вы оцените особенный этот обрезок!

Кому посчастливилось получить поясок,

Может быть уверен, что никогда

Ни один смертный не снимет с него

Сей талисман ни силой, ни хитростью;

Нельзя владельца его убить,

Если плотно прилегает он к пояснице”.

И подумал Гавейн, что совсем не случайно

Достается ему драгоценный предмет

Накануне завтрашнего страшного дня;

Ведь если в часовне, встретив свой рок,

Избежать он ужасной смерти сумеет, —

Вот будет доблестное приключенье!

Поэтому, подумав, позволил он даме

Продолжать прельстительный разговор.

Она усердно упрашивала Гавейна,

И он принял ее превосходный подарок.

А она об одном лишь его просила:

Чтобы молчал, чтобы мужу — ни слова.

Он обещал, но только с условием,

Что и она не расскажет об этом никогда никому.

Поблагодарил он, что в добрый час

Она дала этот дар ему,

Она же, поцеловав его в третий раз,

Вышла в коридор, во тьму.


75

Вот и ушла она, дверь затворив, —

Нечего больше ей было желать.

А сэр Гавейн поднялся с кровати,

Новые одежды надел немедля,

Пояс любви подальше спрятал,

Чтобы не потерять такой талисман.

Пошел он в часовню и прежде всего

Попросил священника его исповедать,

Научить, как душу свою спасти,

Если ждет его скоро смертный час.

Исповедался, поведал о своих грехах,

И большие, и малые просил отпустить,

Так, словно вскорости Страшный Суд.

И священник отпустил, и Гавейн стал чист.

А потом развлекался с дамами рыцарь,

И были все беспечней и радостней, чем всегда.

Веселье до вечера продолжалось,

Бурлило, как вешняя вода,

И так хорошо ему, казалось,

Не было в эти дни никогда.


76

Но оставим Гавейна в обществе дам.

Хозяин с людьми все еще на охоте...

И вот покончил он с лисом,

За которым так долго гонялся:

Перескочил через каменную изгородь,

Слыша, что собаки следуют за Рейнаром,

Плут из чащи выскочил ему навстречу,

Вынул меч барон, замахнулся и —

От удара умный лис уклонился;

Однако огромный и ловкий пес

Под ногами коня кинулся на него,

И тут вся свора с лаем и с шумом

Зверя хитрого хищно схватила.

Спешившись, барон выхватил лиса

Из этой суетящейся, снующей своры,

Поднял над головой, отогнал собак,

А те залаяли зло и звонко.

Охотники подлетали один за одним,

Рога взвывали, и все веселились,

Довольные, кричали за упокой души

Лиса-ловкача, хитрого лиса того.

Поблагодарили, приласкали собак —

Съедобного не было ничего.

А лИса повертели и эдак, и так

И шкуру содрали с него.


77

Ночь наступала. Рога затрубили,

Охотники отправлялись домой.

Вскоре веселый, довольный барон

В свой высокий замок вошел.

В камине горел яркий огонь,

Сидел спокойно славный Гавейн,

Веселый, довольный в обществе дам.

Так приятно и красочно был он одет:

Голубая шелковая туника до полу

И отороченная горностаем накидка.

Весело встал он, встречая хозяина,

И сказал учтиво: “На этот раз я

Первым выполню условие договора”.

И обняв барона, трижды поцеловал.

И столько пылкости в эти поцелуи

Гавейн вложил, что хозяин воскликнул:

“Досталась вам, вижу, великая ценность,

Или вы знатно за нее заплатили?”

“О цене не беспокойтесь, — тот быстро ответил, —

Я честно расплатился и все вам отдал!”

А хозяин в ответ: “Мой выигрыш хуже,

Целый день я гонялся за этой шкуркой.

Нет, не равны наши выигрыши нынче.

Три таких изысканнейших поцелуя!

Говоря по чести, вашей добыче я удивлен”.

“Достаточно. Подарком вашим, —

Сказал Гавейн, — я удовлетворен”.

И тогда об охоте домашним

Рассказывать стал барон.


78

Под музыку и песни пошли все к столу,

Слышен был смех, славные речи,

И ясно видела вся компания:

И гость, и хозяин в хорошем настроении.

А может, все уже были пьяны?

Но вот и время сна настает,

Первым встал благородный рыцарь,

Почтил учтивой речью барона,

К нему обратясь с такими словами:

“Да наградит вас Господь за гостеприимство,

В этот великий праздник проявленное,

Прекрасно тут было мое пребывание.

Я готов сослужить вам любую службу.

Но утром я ведь уехать обязан.

Если возможно, отправьте со мною

Провожатого, знающего окрестности,

Пусть покажет путь к Зеленой Часовне,

Чтоб я вовремя прибыл и, по воле Господней,

Смог судьбу свою встретить достойно”.

“Все, что я обещал, охотно исполню”, —

Ответил хозяин и, позвав слугу,

Поручил проводить через лес паладина,

Чтобы никакой задержки рыцарь в пути не знал, —

Ведь в чаще заблудиться несложно!

Гавейн “гранмерси” барону сказал

И с дамами простился, как положено:

Каждую он поцеловал.


79

Так изящно поцеловал и сердечно,

В словах его содержалось столько сожаленья!{20}

И дамы тем же ответили Гавейну,

Господу препоручили, печально вздыхая.

Затем он с домочадцами попрощался учтиво,

Каждого поблагодарил за услуги и усердие.

Всем было жаль расставаться с рыцарем,

Словно прожили с ним целую вечность.

А потом пошел он в свою спальню

В сопровождении слуг с горящими факелами.

Крепко ли спал он — сказать не смогу я.

Было о чем

Ему подумать, поразмышлять

Перед последним днем...

И если вы в силах еще подождать,

Я вам все расскажу о нем.



IV


80

Близится то, чего ждет Гавейн.

Новогодняя ночь наступила и кончилась.

Рваный рассвет разогнал темноту,

За окнами буря вовсю завывала,

Страшная, зимняя, землю закрыла,

Холод несли бегущие облака,

Пронзительный северный ветер свистел,

Устрашая всех, кто плохо одет.

Снег кусал слабые лица,

Ветер, воя, валился с вершин,

Пронизывая долины, заваленные сугробами.

Рыцарь внимательно вглядывался в окно,

И каждый крик петуха напоминал,

Что вот настало то утро... И Гавейн,

Встав до рассвета, позвал провожатого,

Попросил принести в спальню доспехи,

Потом оседлать и вывести Гринголета.

Слуга помог Гавейну одеться:

Сначала надели шерстяную одежду,

Затем все стальные его доспехи{1},

Которые были в полном порядке:

Смазана кольчуга, начищены латы —

Все сверкало, как тогда в Камелоте,

Накануне отъезда, накануне того печального дня.

Поблагодарив слугу фразой сердечной,

Облачился, латами звеня,

Рыцарь, с виду беспечный,

И приказал привести коня.


81

На доспехи накинул широкий плащ

С гербом, искусно вышитым на бархате,

Дорогими камнями окаймленный по краю,

Расшитый по швам и мехом подбитый.

Опоясавшись мечом, поясок прихватил он

(Не забыл Гавейн о своем благе),

Дважды обмотал им тонкую талию

Так, что прекрасно поясок был виден —

Зеленый на алом фоне одежды{2}!

Звенят на зеленом золотые подвески!

Но не за красоту не забыл его рыцарь,

Не за красоту, а защиты ради.

Ведь лицом к лицу он станет со смертью,

И нельзя никак ему сопротивляться.

Это понятно...

Вышел Гавейн во двор,

Поблагодарил всех слуг многократно

И руки к нему простер —

Ведь нет ему дороги обратно!


82

Гринголет был готов, гладок, оседлан,

Подошел Гавейн, его по боку похлопал,

И пробормотал рыцарь себе под нос:

“Клянусь, что все вассалы в этом замке

Заслужили себе завидную жизнь,

А уж благородный хозяин — и подавно.

Да будет всем им весело вечно,

А милой даме — любви счастливой.

Радушно и щедро приняли гостя,

Вознагради их за это, великий Боже.

А если вдруг суждено мне выжить,

Я сумею их отблагодарить, как должно”.

С этими словами сунул ногу в стремя,

Сел в седло, принял щит у слуги;

За паладином проводник, предоставленный бароном,

Следовал с его тяжелым копьем.

Гавейн острыми шпорами тронул коня —

И по булыжникам двора

Помчался, доспехами звеня.

“Господи, в путь мне пора.

Благослови этот замок и меня!”


83

Вот опустили подъемный мост,

Рыцарь перекрестился, проехал в ворота,

Попрощался с привратником, что, встав на колени,

Доброго дня пожелал паладину,

Моля Господа оберегать Гавейна.

И рыцарь с провожатым навстречу судьбе

Поехал получить последний удар...

Скакали они по холодным холмам.

Погода портилась, пал туман,

Превращавшийся на вершинах в легкую дымку,

Но на каждом склоне каждой горы

Клобуком клубился, кипел туман,

Темный, тяжелый, как монашеский капюшон.

По склонам, спеша, скатывались ручьи,

Вдруг веселый луч ворвался во мглу —

Встало позднее зимнее солнце.

Тропа по склону холма продолжала виться.

Снег лежал кругом,

Было тихо: ни зверя, ни птицы.

Провожатый, взмахнув плащом,

Знак подал остановиться.


84

"Вот я вас и привел, — сказал он. —

Мы совсем рядом с тем самым местом,

Которое вы так долго искали,

О котором расспрашивали разных людей.

Но я вас уж знаю, и вы мне дороги,

И поэтому я скажу откровенно:

Лучше послушайтесь моего совета,

Это место очень и очень опасно,

Тут живет злодей, всех злодеев злобней,

Но к тому же яростен он и отважен,

Этому великану не смогли бы сопротивляться

И четыре рыцаря короля Артура!

Он ростом выше всех людей на свете,

Сильней и Ахилла, и Гектора{3} вместе,

Кто б ни ехал мимо Зеленой Часовни,

Как бы мастерски ни владел оружьем,

Он убьет проезжего одним ударом!

Жесток и безжалостен ко всему живому,

Будь то рыцарь, крестьянин или священник.

Для злодея главная радость в жизни —

Убить каждого, кто поближе подъедет.

Это верно, как то, что пока в седле вы,

Не спускайтесь с холма, не спешите к смерти!

Поверьте мне, если бы и полсотни жизней

Было у вас — все равно бы их все потеряли!

Нет никакой защиты,

Всё против него испытали.

Спуститесь — и вы убиты;

Тут уже многие пали.


85

Господин мой, сэр Гавейн, Господа ради

Оставьте в покое этого человека,

Поезжайте лучше в любую сторону,

Быть может, будет к вам Бог благосклонен,

А я со своей стороны обещаю,

Клянусь вам всеми святыми мощами,

Что ваш секрет сохраню, не скажу

Никому ни слова о том, что вы

Не доехали до дьявольской этой часовни”.

“Благодарю вас, — ответил Гавейн

И холодно прибавил:— Желаю удачи

Вам, пожелавшему мне добра,

Но как бы вы мой секрет ни хранили

(А слову вы будете верны, я вам верю),

Если, послушав вашего совета,

Я удеру, — мне удачи не будет,

Не рыцарем буду тогда я, а трусом,

И не будет мне за это прощенья.

Нет, войду я в часовню — будь что будет!

Хочу побеседовать с ним, пусть он мрачный тип

И, вернее всего, — с дубиной{4},

Но должен к нему я пойти.

Господи, великий и единый,

Слугу своего защити!”


86

"Ну, если вы и верно вздумали

Сами смерть на себя накликать

И жизнь вам не дорога, — что же, езжайте,

Я вам препятствовать, сэр, не стану!

Надевайте шлем, вот ваше копье,

По тропинке мимо скалы спуститесь

И так доберетесь до дна долины.

Гляньте налево — увидите и часовню,

И воина-великана, что ее охраняет.

Благослови вас Бог, благородный рыцарь,

Не поеду я дальше за все золото мира,

Ни на фут, ни на дюйм по этому лесу!”

Повернул он коня, сдавил шпорами

И прочь поскакал, оставив рыцаря одного.

Тот молвил: “Клянусь святыми,

Божьей воле я послушен, и оттого

Никто не услышит отныне

Ни жалоб, ни стона моего!”


87

Гринголета пришпорил, поехал по тропинке,

Спустился по склону мимо скалы.

Огляделся — ну что за дикое место!

Ни жилья, ни людей нигде не видно.

По сторонам громоздятся скалы,

Ощетинившиеся кустарником жестким,

Облака от верхушек скал неотделимы.

Придержал он коня, глянул кругом —

Нигде ничего похожего на часовню.

Странным все это ему казалось.

За поляной какой-то крутой курган

У обрывистого берега бурной реки.

Он подъехал к воде — воет водопад.

Спешился рыцарь у водопада,

Коня привязал к узловатой липе.

Крутой курган кругом обошел он,

Пытаясь понять, что же это такое.

С трех сторон только три темных входа

Травой заросли, а внутри — пусто.

Пещера ли то, расщелина ли в скале?

Неужели Зеленая Часовня? Но отчего так темна?

“Теперь-то я вижу воочью:

Вот тебе на!

Тут, верно, заутрени ночью

Служит сам Сатана!”


88

"Ну, в самом деле, — себе сказал он, —

Часовня, заросшая серыми сорняками,

Тому зловещему зеленому злодею

Соответствует — служить сатанинские мессы.

Да, пригласил меня сам Сатана

В сие обиталище злого рока!

Я всем своим существом ощущаю —

Вот самая несвятая церковь

Из всех, в какие входить мне случалось”.

С копьем и в шлеме вскарабкался рыцарь

На крышу грубого сооруженья,

С высоты кургана он услышал невнятный

Шум из скалы, над рекой наклоненной,

Вжик-вжжик — злобно звучало,

Словно готова скала расколоться,

Словно кто-то на камне точит косу

Или вода на мельничном колесе

Ревет и свистит, аж слушать страшно!

“Клянусь Богом, — сказал Гавейн, —

Этот шум в мою честь раздается.

Черти, наверно, меня приветствуют.

Ну и пусть

Будет, как Бог пожелает.

Но я назад не вернусь,

Пусть хоть жизнь потеряю,

Но шума не убоюсь”.


89

И громко Гавейн закричал: “Эгей!

Кто тут хозяин, кто меня звал?

Я — Гавейн, я верен своему слову.

Если тут кто-нибудь чего-нибудь хочет,

Выходи немедля или прощай навсегда”.

“Подожди, — прогремело над самым ухом. —

Подожди, получишь то, что положено”.

И в скале опять зашуршало шумно:

Там точить топор продолжали.

Наконец некто из-за скалы

Вышел с тяжелой датской секирой{5},

Свежезаточенной, серебром сверкавшей,

Огромное лезвие загнуто к рукояти,

Блещет лезвие, дважды два фута{6},

К рукояти ремень прикреплен блестящий.

А человек — все в том же зеленом,

И лицо, и волосы зеленые тоже,

Только теперь топал пешком он,

Упираясь в землю древком секиры.

Реку не вброд перешел — перепрыгнул,

Секирой, словно шестом оттолкнувшись.

Решительно и яростно двигался среди поля снегового.

В поклоне Гавейн отступил назад,

А Зеленый сказал сурово:

“Что ж, дорогой сэр, я рад,

Что вы сдержали слово.


90

Добро пожаловать, сэр Гавейн,

Да хранит тебя Господь Вседержитель!

Как честный человек в назначенный час

Пришел ты, помня про наш уговор.

Ровно год назад в Камелоте

По-доброму мы с тобой договорились,

Что в первый день Нового года

Должен я тут с тобой рассчитаться.

Нам никто помешать не может,

Сражаться можем сколько угодно.

Снимай-ка шлем, получи положенное.

И помни — сопротивляйся не более,

Чем я тогда твоему удару,

Когда ты срубил мне голову разом”.

“Клянусь Господом, — проговорил Гавейн, —

Я на тебя ничуть не обижусь,

Независимо от того, что со мной будет.

Но ограничься одним ударом.

Я смирно стою, руби с одного взмаха!”

Наклонил он белую шею,

Словно была тут плаха.

Сам же не стал бледнее —

Не Гавейну дрожать от страха!


91

Тот рыцарь тяжелый топор поднял,

Вложив всю силу свою в секиру,

Размахнулся так, что морозный воздух

Рассекло со свистом сверкающее лезвие.

Упади топор с эдакой силой,

Разрубил бы надвое сэра Гавейна!

Глянул Гавейн на секиру искоса —

И еле заметно дернулись плечи.

Глянул рыцарь на Гавейна грозно —

И резко в воздухе задержал оружие:

— “Ты — не Гавейн, — сказал он сурово, —

Ведь Гавейн — выдающийся рыцарь,

Ни перед чем не знающий страха,

А ты до удара уже ускользаешь.

Не может Гавейн быть таким трусливым.

Я в прошлом году и не шелохнулся,

Голова укатилась — я и не вздрогнул.

А ты до удара дрогнул душою.

Я лучший рыцарь, чем ты, признай это смело”.

“Больше не вздрогну, — сказал Гавейн, —

Но тут ведь такое дело,

Если моя голова упадет меж камней,

Ее, как твою не приделать.


92

Поторопись, приятель, честью клянусь,

Что приму удар и даже не шелохнусь,

Пока твой топор меня не ударит”.

“Получи же, — вскричал тут его противник

И поднял секиру, — да совершится!”

Засверкал зрачками Зеленый Рыцарь,

Замахнулся — но замерло в воздухе оружье.

Твердо Гавейн ожидал удара,

Но не последовало удара.

Гавейн стоял, как скала, как пень,

Который корнями крепится к почве.

И заговорил вновь Зеленый Рыцарь:

“Теперь, когда мужество твое вернулось,

Я в самом деле тебя ударю.

Пускай твое рыцарское достоинство

(А тебя ведь сам Артур посвятил),

Пусть оно, если только сможет,

От секиры спасет твою сильную шею”.

Гавейн рассердился: “Давай, ради Бога,

Злобный тип, заруби меня, да поживее;

Слишком много слов — или сам испугался?”

“Погоди! — перебил Зеленый Рыцарь, —

Так злобна твоя речь, что теперь терпеть

Я дольше не стану”.

Гавейн не мог тут не побледнеть

(И это вовсе не странно —

Ведь он не надеялся уцелеть!).


93

Зеленый Рыцарь вскинул топор,

Но, несмотря на ярость удара,

Легко, словно бритва скользнула по шее,

Едва оцарапав ее, секира.

Струйкой на снег брызнула кровь.

Гавейн, увидев кровь на снегу,

Рванулся вперед, надел свой шлем,

Одним движеньем приладил щит{7},

Стремительно схватил сверкающий меч,

Яростной речью воздух потряс

(Ни разу в жизни так счастлив он не был!):

“Нет уж, сэр, никаких ударов!

Я принял один, как было условлено,

Но если вы намерены снова, —

Верьте, я все вам верну с удовольствием.

Лишь один

Мне полагалось удар получить,

И он уже позади, позади!

Значит так уж тому и быть —

Остановитесь, дорогой господин!”


94

Отошел от него Зеленый Рыцарь,

Стал в стороне, опершись на секиру,

Смотрит на смельчака — как тот на снегу

Стоит бесстрашно, изготовившись к бою.

Очень одобрил он такое обращенье,

Но виду не подал и весело возгласил:

“Отважный рыцарь, ни к чему ваша ярость,

Никто не обидел вас в этом поле,

Нет ничего, не соответствующего договору,

Заключенному там, при дворе Артура.

Я вам один удар был должен,

И вы, что положено, получили,

Теперь, разумеется, мы в расчете,

И никому ничего не должны вы.

Конечно, если бы я захотел,

Стукнул бы вас несравненно сильнее.

Но, видите, вам я вредить не намерен:

Сначала в шутку я пригрозил вам,

Потом, не поранив, притворный удар

Нанес в соответствии с уговором в день первый —

Ведь весь свой выигрыш вы отдали честно.

А за выигрыш ваш во второй день,

Когда вас моя жена целовала

И честно вы отдали мне поцелуи, —

Вторично вы мнимый удар получили.

За эти два дня — два ложных замаха,

Не причинивших вам совсем никакого вреда.

Честный человек обязан

Долги возвращать всегда.

А нечестность третьего раза

Обернулась царапиной — не беда.


95

Это мой поясок зеленый на вас,

Ведь моя жена вам его вручила.

Я-то знаю все — и про ее поцелуи,

И про то, как она к вам, сэр, приставала:

Я ведь сам все это придумал,

Сам послал ее испытать вас.

Вы и верно вели себя безупречно,

Видно, и вправду во все времена

Все рыцари в сравненьи с благородным Гавейном —

Горошины в сравненьи с бесценной жемчужиной!

И все же вы не совсем безупречны,

И все же вы не во всем надежны, —

Но не потому, что пояс красивый,

И не потому, что подарен дамой,

Просто вы жизнью своей дорожите,

А это, уверяю вас, упрека не стоит”.

Глубоко тут задумался славный Гавейн,

Сильно потрясенный, он устыдился;

Зарделось лицо от слов правдивых,

Что услышал он от Зеленого Рыцаря.

Помолчал, помолчал, потом промолвил:

“Да будут прокляты трусость и жадность,

Для рыцарской доблести в них униженье!”

Развязал поясок и снял, и кинул

Зеленому Рыцарю прямо в руки:

“Вот знак доброго моего доверия,

Да будет он проклят: ведь я боялся

Удара ответного, — это и скупость,

И трусость толкнули на нечестный поступок!

Сам своей сущности я изменил:

Ведь главное в рыцаре — щедрость и верность.

И вот — в нечестном деле повинен

Я, хоть предательство и ненавижу!

Я готов

Все свои проступки признать

И полную правоту ваших слов,

Решайте сами, как наказать

Того, на ком столько грехов”.


96

В ответ радостно рассмеялся барон:

“О, полностью все вы искупили.

Признаньем ошибок очистились вы,

Все искуплено ударом секиры.

Итак, все ваши грехи прощены,

Как новорожденный, вы чисты,

А поясок этот я вам дарю —

Он того же цвета, что и мой плащ,

И вам, благородный рыцарь, он будет

Памятью о поучительном приключенье,

О том, что случилось в Зеленой Часовне.

Ну, а теперь вернемся в мой замок,

Встретим приятно и весело праздник

Нового года. Вернемся вместе.

К тому же, с женой моей я должен

Помирить отважного сэра Гавейна.

Ведь немало

Неприятностей эта плутовка,

В эти три дня вам доставляла,

Надула вас исключительно ловко —

Даже сама себя переиграла”.


97

"Нет, — сказал рыцарь, снимая шлем, —

Я уже гостил у вас, да будет удача

Вам во всем, охрани вас Господь!

И, пожалуйста, передайте привет от меня

Благородной даме, вашей жене,

А также другой глубокоуважаемой даме;

Так умно меня провели они,

Но глупец и должен вести себя глупо

И в беду угодить из-за женских уловок.

Тому немало найдется примеров:

Первая женщина обманула Адама,

Далила беду навлекла на Самсона,

А уж несчастьям Соломона — так нет и счету,

Да и Давид пострадал от Вирсавии{8}.

Легко нас ловит лукавство любимых,

Ведь женщинам верить вообще-то не надо:

Все эти великие мужи древности

Были истинными любимцами судьбы,

Отмечены знаком небес, но все равно — их обманули.

Женщины, что вели себя лживо,

В бараний рог их согнули,

Так что вовсе не диво,

Что и меня надули.


98

А касательно вашего пояска — так как же!

Господь за него вас отблагодарит!

Приму прекрасный пояс в подарок —

Не за шелк знатный, не за кайму золотую,

Не за превосходно прочеканенные подвески,

Не за изящество особой отделки,

Но как напоминанье о моем недостойном

Проступке: чуть подумаю, что безупречен, —

Тут же взгляну на него и вспомню

О том, как легко запятнать себя грехами.

А чуть загоржусь боевым искусством —

Одного взгляда на эти узоры

Довольно будет, чтобы мне напомнить:

Пора, пора усмирить гордыню!

Но об одном я вас, сэр, умоляю:

Вы, хозяин всех этих владений,

Не обижайтесь вы на вопрос того,

Кого так прекрасно тут принимали, —

Да вознаградит вас Всевышний за это, —

Скажите мне свое истинное имя,

И больше вас ни о чем не спрошу я”.

“Честно отвечаю, — сказал Зеленый, —

Здесь меня зовут Бертилак де От-Дезерт{9}.

Фея Моргана{10}, что живет в моем доме,

В магии многое может, вид мой —

Плод ее знаний в тайных искусствах.

Моргана многому от Мерлина{11} научилась,

Ведь была она любовницей Колдуна, как известно.

Так вот, эта самая Моргана

Хитро и ловко, но честно

Людей, гордыней обуянных,

Умеет ставить на место.


99

Она и послала меня в Камелот,

К брату своему в эдаком виде,

Чтоб гордость вашу испытать искусно

И проверить, правда ли миру поведана

О славных рыцарях Круглого стола,

Чтоб силой странного чуда свести

С ума всех вас, ну, а прежде всего

Королеву Гиневру до смерти напугать

Видом зеленого рыцаря, у стола

Спокойно стоящего с головой в руках.

На нее не сердитесь, славный Гавейн,

Ибо эта весьма почтенная дама

Вам приходится тетушкой: ведь она

Старшая сводная сестра короля —

Дочь той самой герцогини Тинтажельской,

Которая стала славной супругой

Утера Пендрагона и матерью Артура.

Так что невежливо тетю не навестить,

Заодно всех в замке поздравите с праздником.

А я, сэр, вам только добра желаю,

Ценю вас больше всех рыцарей в мире

За прямоту и преданность вашу”.

Но Гавейн ехать в замок отказался.

Обнялись они, друг друга благословили:

“Ну вот,

Пора и расстаться нам”.

“Да, каждого свой путь ждет”.

И разъехались: рыцарь — по своим делам,

А сэр Гавейн — в Камелот.


100

По дальним, диким, затерянным тропам

Гавейн, чью жизнь сберегли благородно,

Отправился в обратную долгую дорогу.

То он ночует у кого-нибудь в доме,

То спит в лесу под открытым небом.

По дороге было много побед и приключений,

Но не собираюсь о них я рассказывать подробно.

Рана зарубцевалась на шее, и рыцарь

Пояском рубец прикрыл, как перевязью,

Концы под левой рукой завязав,

В знак вины своей неизбывной.

Так он и прибыл во дворец к Артуру.

Все были рады возвращенью Гавейна.

Артур расцеловал его, королева тоже.

Рыцари расспрашивали о его приключеньях,

И он рассказал удивительную историю,

Не утаив ничего{12} из того, что было.

О Зеленом Рыцаре, о Зеленой Часовне,

О прекрасной даме, о ее проказах

И о роскошном поясе, подаренном дважды.

Показал царапину на шее, полученную в напоминанье

О том, что он утаил.

И раздавались его стенанья,

От стыда он весь красный был,

Пока делал свои признанья.


101

"Посмотри, повелитель, — продолжал Гавейн,

Прикоснувшись к пояску, — вот она, память

О трусости и жадности моей постыдной.

На вероломстве меня изловили!

Буду носить на шее, никогда не снимая;

Скрыть плохой поступок, конечно, можно,

Но никто не сделает бывшее небывшим,

И содеянное однажды не денется никуда”.

Король и рыцари утешали Гавейна,

Весело смеялся весь двор, все решили,

Что рыцари и дамы Круглого стола,

Любой, в их братство входящий, будет

Носить через плечо зеленую перевязь{13}

В честь приключений сэра Гавейна.

С тех пор свидетельствует зеленая лента

О доброй славе Круглого стола,

Как рассказано о том в лучшем романе.

Вот что случилось во времена Артура.

Все в британских хрониках записано точно,

С тех пор как Брут на берег Британии

Высадился вместе с благородными героями

После пожара и падения Трои. —

Вот и конец

Рассказу о делах минувших дней.

Да благословит нас Небесный отец,

И да охранит святостью своей

Тот, Кто носит терновый венец!

Аминь.


HONI SOIT QUI MAL Y PENSE{14}.


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги