Серая сталь

10 Глава

Грандиозный беспосадочный перелёт Москва — Новосибирск, предпринятый инструкторами Московской Воздухоплавательной школы полковником Михаилом Никаноровичем Ефимовым и полковником Петром Николаевичем Нестеровым на новейших цельнометаллических самолётах конструкции инженеров Сикорского и Поликарпова «Алексей Попович», вызвал живейший интерес не только своей дерзостью, но и возможностями аппаратов тяжелее воздуха, которые пока не рассматривались как транспорт дальнего действия, и предназначались лишь для относительно коротких маршрутов едва достигавших до тысячи километров. Теперь же есть весомая заявка на организацию сообщения для срочных поездок, так как скорость самолёта превышает триста километров в час, что втрое быстрее чем на аэролёте, и может быть востребована при перевозке почты, ценных и скоропортящихся грузов.

Воздушного флота подполковник Евграф Крутень Московские ведомости 15 июля 1920 года.

Российская империя, Москва, Большой Кремлёвский Дворец.

Проснулся Николай от одуряющего запаха свежей выпечки, а открыв глаза увидел спину широкоплечего мужчину в чёрной рясе, а когда тот обернулся, и морщинистое лицо, обрамлённое седыми волосами с ярко синими, глубоко посаженными глазами.

Лицо, священника было смутно знакомым, но вот ни фамилия ни громких дел, как-то не вспоминалось. Историю, Николай знал в объёме средней школы, а это было совсем немного.

– А… проснулся наконец. – Святой отец кивнул, а Николай, встал и как положено поклонился. — Да не тянись, не на службе. – Он взмахнул рукой приглашая присесть к столу. — Давай, а то пироги совсем остынут. Самолично брал у Тестова. Ещё горячие.

Не евший с прошлого вечера Николай сел к столу и заработал челюстями, перемалывая вкуснейшие пирожки с чуть хрустящей корочкой.

Епископ Макарий посмотрел на уминающего еду Николая и негромко, но внятно произнёс.

– Да, наворотил ты делов парень. С одной стороны, я тебя понимаю. Оплатить такой счёт было необходимо. А с другой, втравил нас в такой блуд, прости господи. Британцы эти просто на говно изошли, добиваясь твоей выдачи и суда в Англии.

– И тут, после душеспасительной беседы, последует предложение, от которого невозможно отказаться. – Прокомментировал боярич с трудом проговаривая слова сквозь набитый рот. — Выкладывайте ваше преосвященство.

Тот молча посмотрел на Николая, и неожиданно улыбнулся.

– Действительно занятный паренёк. Ну слушай. Я к твоему сведению руковожу Белогорской обителью братства Святого Григория Победоносца. Обитель у нас небольшая, но дружная.

— И? – Николай налил себе чаю, и взял ещё один пирожок. — И зачем я вам, с учётом того, что священником становиться не хочу, и не буду.

– А чего хочешь? – Макарий свёл седые брови к переносице.

— А ничего уже не хочу. — Николай отрезал себе большой ломоть пирога с рыбой, и задумчиво посмотрел куда-то вверх. – Нет. Наверное, сейчас попил бы холодного кваса. А то после этой гадской настойки горло дерёт от сухости. А вообще, мне все надоели. То душеспасительные беседы ведёте, то на крик исходите… Сборная команда неврастеников. Что до британцев, то уверен, что они ещё попыхтят немного, и успокоятся. Денежки шума не любят. Гадить конечно будут, но это их национальная черта.

– А ты?

– А мне вообще похеру. Сколько-то мразей уже прибрал на тот свет, так что пожил не зря.

– А как же матушка твоя, да отец? – Они-то тут самые пострадавшие.

– Ну, вот так сложилось. – Николай развёл руками. – Но это моя жизнь, и мне решать, что с ней будет. Это дар Господа нашего мне лично, и только я могу принять его или отклонить.

– Ну хорошо. – Макарий поднял руки. – Но шанс-то хоть мне дашь?

– Какой?

– Шанс доказать, что жизнь твоя ещё пригодится стране, твоим близким, да и просто людям что здесь живут. А чтобы не быть болтуном в твоих глазах, вот читай. – Он достал откуда-то сбоку лист гербовой бумаги, с шапкой и гербом Личной Его императорского величества канцелярии. – По документу этому, решением императорского суда, ты приговорён в служение в монастырский приказ Белгородской епархии, а вот этим рескриптом епархии, – на стол лёг новый документ, – послан служить в Белогорскую обитель. Ну и на самое сладкое, вот. Мой приказ о назначении послушника Белоусова в работы при оранжерее и саду. Спокойное, тихое место. Против цветов-то не возражаешь?

– И всё оставшуюся жизнь растить цветы? – Николай громко рассмеялся, представив себе эту картину.

– Никакая вечность не длится бесконечно. – Святой отец хитро улыбнулся. – Могу тебе сказать, что дольше четырёх лет в стенах обители задерживаются только отцы-наставники, а те имеют свободный выход в город, и часто живут вне монастыря в своих домах. Так что, если всё будет нормально, и ты через четыре года получишь свободный выход в город. Ну а там, Бог ведает.

– Ладно. – Николай кивнул. – Только пусть моих родных предупредят. А то они, наверное, уже извелись в ожидании суда. А цветочки… пусть будут цветочки. Всяко лучше, чем на каторге или в могиле.

Епископ Макарий сделал ещё лучше, устроив Николаю свидание с родными. Правда встреча вышла скомканной, и торопливой, но на сердце у боярича полегчало. А через час, его и настоятеля обители принял на борт новенький ещё пахнущий краской курьерский аэролёт Нетопырь, взявший курс на Белгородскую губернию.

Шли ходко, и через четыре часа уже заходили на посадку на большую площадку внутри монастырских стен, возвышавшихся на восьмиметровую высоту.

В монастырях Николай бывал неоднократно. И по делам, связанным с юнакским обществом Войска Донского, и просто по случаю, но такого он ещё не видал. Внутри огромной площади окружённой мощными стенами, стояли ровные ряды небольших зданий, словно по линейке, пара аккуратных трёхэтажных корпусов с черепичными крышами, и совсем небольшая церковь, даже скорее часовня в центре. Зато свободных площадок было в изобилии. И даже две полосы препятствий, одну из которых он разглядывал особенно внимательно, когда к нему подошёл Макарий.

– А… Любуешься нашими площадками. – Настоятель усмехнулся – И как тебе?

– Сложность полосы препятствий определяется не крутизной, сооружений, а временем, отпущенным на её прохождение. – Ответил Николай. – А вы я погляжу тут не служек церковных готовите. Вон, там стрельбище, а правее – площадка для рукопашников. Если не увижу сапёрного полигона, вообще расстроюсь.

– Да где тут взрывать, стены кругом! За лугом в овраге, сделали. – Машинально отмахнулся Макарий, глядя вниз, и медленно словно орудийная башня повернулся к Николаю. – Чёт-ты многовато знаешь, даже для сына Сашки Белоусова.

– И что? – Боярич спокойно посмотрел в глаза священнику и усмехнулся. – Так странно правда? Мама – подполковник, папа – полковник, да оба не из пехоты. Дома библиотека на восьми языках, да гости с такими наградами на груди, что сам губернатор первым встаёт. И просто удивительно, что я вырос не домашним заморышем, с кучей болячек. Откуда что взялось?

– Ох язык твой… – Отец Макарий погрозил узловатым пальцем с платиновым перстнем, на котором всадник добивал змея. – Отдать бы тебя на пару лет в строевую роту…

– Так потому и не лезу под погоны. – Николай улыбнулся. – Не хочу, чтобы мной командовали придурки.

Завывая двигателями, и чуть покачиваясь, Нетопырь осторожно сел на плац, и подбежавшие монахи споро зацепили канатами причальные крюки аэролёта, и так же быстро отбуксировали его в сторону к боковой стороне, плаца, освободив середину площадки. А к выходящим из гондолы отцу Макарию, и Николаю, быстрым шагом подошёл подтянутый служка в облачении игумена.

– Ваше Преосвященство. – Игумен поклонился, коснулся губами протянутой руки и выпрямился по стойке смирно. – За время вашего отсутствия происшествий не случилось. В строю пятьсот восемьдесят пять послушников, сто шесть монахов, заболевших и выбывших по ранению, нет. Доложил дежурный наставник, игумен Афанасий.

– Благодарствую, отец Афанасий. – Макарий размашисто перекрестил игумена. – А то, видишь, услышал Господь наши молитвы. Выписали-таки нам воздухолёт. Прямо с мясом можно сказать оторвал у Морской коллегии. Небось до сих пор опомниться не могут. – Макарий негромко рассмеялся.

– Ну наконец-то! – И Афанасий совсем другим взглядом посмотрел на летающую машину. – И много ли отдали?

– Вот с условием пристроить сего отпрыска уважаемых родителей. Привести так сказать в чувство и сознание.

– Ну, это мы быстро. – Игумен ухмыльнулся. – Что за ним? Карты, девки да винище? А то может не приведи святы угодники, порошки заморские? – Он пристально посмотрел в глаза Николаю, так словно хотел прожечь в том дыру.

– Если бы девки да винище! За ним, один инвалид, коего ещё будут судить, да покойный советник британского посольства, который умирал долго, и страшно. А так-то мертвецов десятка три или четыре.

Взгляд священника мгновенно изменился, словно внутри него переключился какой-то рубильник.

– И куда его, во вторую, или может в первую?

– Нет. – Макарий внимательно посмотрел, как монахи выносят чемоданы с багажом, и снова повернулся к Афанасию. – Определишь его в нашу оранжерею. Пусть за цветочками походит, да успокоиться. А то, видишь, ещё дымится, как бы нам не пожёг чего. – Он снова рассмеялся.

Монастырским садом, огородом и оранжереей заведовал пожилой иеромонах Егорий. Справлялся со всем один, но каждый день в наряд по садовому хозяйству заступали трое послушников, которые и делали самую тяжёлую работу, вроде разгрузки телеги с землёй или копки огородов. К появлению помощника он отнёсся спокойно, и показав Николаю его каморку, погнал получать казённое обмундирование, состоявшее из крепких ботинок, штанов куртки и рясы, игравшей роль дождевика.

В целом, Николай довольно легко вписался в новую для себя жизнь. Работы он не боялся, с душеспасительными беседами никто не приставал, а общение с послушниками брал на себя отец Егорий.

Возня с землёй как ни странно успокаивала Николая не хуже, чем медитация, и уже через неделю, он начал вставать на час раньше общемонастырского подъёма, чтобы начать день с тренировки. А чуть позже, начал прихватывать и время по вечерам. А день был заполнен копанием в земле и уходом за многочисленными и довольно странными растениями, многие из которых он определил, как основу для изготовления весьма специфических препаратов, и ядов. Но было бы странно если бы в стенах монастыря, где утро начинается с пробежки, продолжается стрельбами и занятиями по минно-взрывному делу, и шифрованию, росли полевые лютики.

Кроме него, в такую рань поднимались ещё полсотни отцов-наставников, и десятка полтора монахов, разминавшихся перед трудовым днём. Кто-то бегал и подтягивался, кто-то, как и Николай, двигался в сложном танце боевых упражнений, а кто-то, просто в любую погоду, что в дождь что в снег, сидел в тонкой рубахе погружённый в молитву, или медитацию. Со стороны был непонятно, а беспокоить человека вопросами, боярич посчитал неуместным.

Игумен Афанасий, первое время присматривался к странному послушнику, но никак не мог оценить качество сделанной кем-то работы. Двигался Николай хорошо, и каждое движение было почти идеальным. В конце концов не выдержал, и предложил учебный поединок, и был сильно удивлён скоростью реакции послушника. Да, ему не хватало наработанных связок, но связки лишь компенсация острой нехватки времени в поединке, когда нет времени думать, а нужно быстро и качественно уложить противника. Так вот связок у боярича было немного, но отработаны они были до совершенства, и соображал он действительно быстро. Во всяком случае контрмеры на незнакомые приёмы, принимал на первый раз с небольшой задержкой, а после мгновенно словно мангуст.

Занимаясь в паре по утрам, Афанасий сам не заметил, как стал учить Николая тонкостям боевых искусств, восполняя пробелы в навыках молодого послушника, и подтаскивая других наставников, для учебных поединков. Очень скоро к их тёплой компании присоединился игумен Борис, познакомивший боярича с богатой коллекцией стреляющего железа, и пристрастивший его к скоростной стрельбе в движении и игумен Никодим, учивший танцу с короткими клинками.

Минуло лето, а за ним началась осень, но для большинства ценных растений в грядках и большой оранжерее только наступало время сбора.

В один из дней, Егорий пришёл вместе с едва знакомым монахом, и взмахом руки подозвав Николая, представил его.

– Вот, Лёня. Забирай работника. Пусть он тебе соберёт урожай и донесёт. А сам уж не ползай по земле. Не мальчик чай.

Сбор цветков шафрана, был делом муторным и требовал большой аккуратности. Но у Николая был подобный опыт так как в усадьбе Белоусовых тоже росли разные экзотические растения, и он часто помогал маме.

Ловко отделяя тонкие алые нити тычинок от цветков, Николай между делом осматривался в химической лаборатории, которой заведовал отец Леонид. Во втором корпусе была учебная лаборатория, куда ходили послушники, а здесь целиком хозяйничал отец Леонид в миру – бывший профессор Казанского университета, доктор химии, Сергей Васильевич Лебедев.

Как-то незаметно они разговорились, и отец Леонид стал показывать свою лабораторию, и хвалиться достижениями. И ему было чем гордиться. Растения и химикаты, добываемые людьми Тайной канцелярии, накапливались, классифицировались и служили сырьём для получения нужных препаратов. Кроме этого, Сергей Васильевич вёл разработки взрывчатых веществ, и когда посетовал на занятость отца Валерия – инструктора по минно-взрывному делу, и отсутствие лаборанта, Николай предложил себя в помощь, так как с приходом осени, работы в саду и на грядках было всё меньше, а оранжерея занимала от силы половину дня, а часто и того меньше.

Поскольку гостей в лаборатории за день было много, и не растерявший ещё столичного лоска Леонид представлял Николая каждому, боярич вошёл в круг преподавателей, и стал помогать не только в химической, но и в электротехнической лаборатории.

Так и получилось, что весь день, от подъёма до отбоя, боярич метался по монастырю словно белка успевая по тысяче дел, и даже в обед, просматривая конспекты лекций, которыми пичкали молодых монахов. Учиться Николай любил, и с удовольствием впитывал новые знания, особенно если эти знания были насквозь практическими.

Как-то в один из вечеров ветреного и слякотного марта послушник занимался наладкой приёмника лабораторной системы дальневидения, когда в класс быстрым шагом вошёл иеромонах Викентий, служивший секретарём у епископа Макария.

– Заканчивай. Его преосвященство, тебя видеть желает.

– Насколько срочно? – Николай показал свои грязные руки. – В порядок бы себя привести.

– Успеешь. – Викентий кивнул. – Давай, отмывайся, переодевайся, и рысью в штабной корпус. Я дежурного предупредил, пропустят сразу.

«Что ж там у них приключилось?» – Думал боярич оттирая въедливую металлическую пыль с рук. «Или это у меня? Вроде не должно, хотя кто там его знает».

Пройдя через ещё один пост охраны, он вошёл в приёмную одетый в чистое, и даже глаженное обмундирование, и окинув его мимолётным взглядом, Викентий кивнул, и качнул головой в сторону двери.

Тяжёлая двойная дверь открылась без малейшего шума, и Николай оказался в святая святых обители – рабочем кабинете епископа Макария, куда не имели доступа даже преподаватели. Посетителей епископ принимал в специальном приёмном кабинете, а совещания устраивал в заседательном зале.

Высокие сводчатые потолки с росписью по мотивам русских сказок и мифов, переходили сразу в книжные стеллажи, на которых стояли папки, книги и просто стопки документов. А в углу возле окна стоял монументальный стол, крытый зелёным сукном, и такой же тяжёлый и солидный писчий прибор из бронзы и малахита.

– Проходи, садись. – Епископ качнул головой на стул возле стола, убрал волосы со лба ладонью, чуть прикрыл глаза, и помассировал их пальцами. – Мне докладывают, что ты хорошо влился в жизнь обители. Отцы-наставники тебя хвалят, не нахвалятся. Молодец. Но я тебя не поэтому вызвал. – Макарий вздохнул. – Помощь твоя нужна. Не обращался бы, но…

– Всё что смогу. – Просто ответил Николай и приготовился слушать.

– Течёт у меня. Прямых доказательств нет, но на косвенных, уже можно сказать точно.

– Отсюда – царю, или отсюда – за границу ваше преосвященство? – Уточнил Николай.

– Да, царю, это вообще не беда. – Макарий взмахнул рукой. А вот туда… Это совсем плохо. И что вообще ужасно, течёт где-то у меня. Есть ряд документов, с которыми работаю только я и только здесь. – Он помолчал. – Сам понимаешь, в таком деле, я не могу доверять никому. А ты здесь человек новый и в этом совершенно точно не замешанный. Ну и важно конечно, что нашёл ты убийц своей любимой раньше, чем столичная полиция. Вот и сейчас всё нужно сделать быстро. Если справишься – отпущу на вольные хлеба. Сам к патриарху поеду, но помилование пробью.

– Ого! – Вырвалось у Николая. – Значит дело действительно горит.

– Полыхает. – Епископ кивнул, подтверждая слова боярича.

– Хорошо. Мне нужен точный поэтажный план здания, со всеми коммуникациями. Это как идут водяные трубы и электричество, список сотрудников и наставников, а также документ на право свободного прохода по всей обители.

– Последнее вот прям сразу, – Макарий достал из ящика стола массивный золотой крест в пол-ладони размером, отделанный плоскими рубинами и крошечной миниатюрой изображавшей Георгия Победоносца в центре, и протянул Николаю. – А план, и прочее, дам команду, как сделают, сразу тебе принесут. Ну и сам понимаешь, никому ни слова, ни полслова.

– А крест такой на груди? – Боярич насмешливо хмыкнул.

– Так держи под рубахой, а как будет нужно, достань и покажи. Хотя, да. Разбежится всё одно по обители. Не удержишь. Но мало ли чем я тебя мог напрячь. Болтать конечно будут, но вряд ли догадаются.

Заканчивая работу с телеприёмником, Николай так напряжённо размышлял, что не сразу услышал шаги по коридору, а когда обернулся, увидел входящего в учебный класс Викентия, с толстым пакетом в руках.

– Вот. Велели передать.

– Спасибо. – Николай коротко поклонился, и поскольку корпус уже был собран, убрал прибор на полку, и поспешил к себе в каморку.

План здания был начерчен от руки тушью в толстом альбоме где была детализация по каждому этажу, и даже подземные переходы, между зданиями о которых боярич не знал.

Кабинет Макария находился на втором этаже. Снизу, под ним располагался зал для сбора дежурного наряда, слева к кабинету примыкала комната отдыха самого настоятеля, а справа – архив, строевая часть и караульное помещение с оружейной комнатой.

Третий этаж был в основном занят кабинетами руководства обители. Первый заместитель или как его здесь величали благочинный, игумен Сергий, начальник учебной части игумен Леонид, казначей иеромонах Борис, и зам по хозяйственной части – иеромонах Николай. Там же, на третьем этаже была комната спецархива, и гостевые покои для редких гостей высшего уровня.

Судя по короткой справке, допуск, не только в кабинет, а даже на этаж, был ограничен высшим руководством обители, так что никакой посторонний не мог подобраться ближе полсотни метров. Через витражные окна даже при наличии мощной оптики, документ не прочесть, и значит оставался лишь два варианта. Или Отец Викентий, или кто-то ухитрился получить доступ обойдя тяжёлые двери и хитрые замки.

Взгляд Николая сначала скользнул по какой-то неправильности, а затем вернулся, изучая странное место на плане. Между кабинетом казначея, который находился выше и слева комнат настоятеля, и кабинетом первого заместителя была какая-то прослойка. Комната не комната, а что-то вроде конуры, где могли и хранить средства для уборки помещений, и вообще что угодно, например, старый хлам, который не успели или не смогли списать.

Николай бросил взгляд на наручные часы, которые никто и не думал отбирать, и поразился тому, что уже был первый час ночи.

«Хотя, ночь самое время для пытливого исследователя монастырских тайн» – Он усмехнулся, накинул тёплый плащ, подбитый тонким мехом, и подхватив свою сумку с инструментами, вышел в стылую осеннюю ночь.

Дождь едва накрапывавший весь день, решил подойти к делу серьёзно и превратился в ливень но несмотря на погоду, и ночное время, на стрельбище и других площадках шумела осмысленная деятельность. Первая рота пробежала куда-то в сторону спортгородка, а в штабе, светились почти все окна.

Дежурный по штабу, иеромонах Георгий, поднял голову чтобы спросить цель посещения, но увидев из-под широкого ворота рубахи золотую цепь креста высшей иерархии, лишь удивлённо махнул рукой.

– Проходи. – Но в книгу визитов разумеется записал, уточнив время по большим настенным часам.

На третьем этаже было относительно тихо. Как правило ночью по кабинетам никто не сидел, и если нужда была в неурочной службе, то люди работали по подразделениям. Только из кабинета казначея доносилась негромкая музыка, а у начальника учебной части слышался какой-то разговор.

Искомая дверца, нашлась сразу хоть и пряталась под стеновой панелью, но не из-за секретности, а скорее, чтобы не нарушать строгий декор коридора. А вот с замком пришлось повозиться, и лишь через пять минут тот сдался.

Внутри было темно, но хороший немецкий фонарь разрешил эту сложность осветив узкую словно пенал комнату, где валялся какой-то хлам, из поломанной мебели, сейфов с открытыми дверцами, и рулонов пыльного тряпья, в котором угадывались ковровые дорожки.

Тяжело вздохнув, Николай начал аккуратно пробираться к самой большой куче мусора, и отвалив в сторону толстый ковровый рулон, положил набок старую тумбочку и разобрав более мелкий мусор, увидел наконец то, что в общем и ожидал. Перископический прибор фирмы Сименс – Хальске, с встроенным фотоаппаратом. Как раз в это время механизм аппарата зажужжал, щёлкнул, и гуднув ещё пару раз затих. Пунктуальные немцы сделали даже цифровой счётчик ленты, и судя по цифрам, плёнки в аппарате было ещё много.

Сначала он хотел поставить сигнальный заряд, который должен был не только подать сигнал, но и испачкать владельца, или того, кто полезет менять плёнку, трудносмываемой краской, но по здравому размышлению оставил эту идею, и прикрыв дверь в каморку, сходил во второй корпус, в кабинет криминалистики, и набрав всего что нужно вернулся.

Пока боярич делал свои фотографии и снимал отпечатки пальцев, прибор щёлкнул ещё раз, и глянув на часы, Николай определил временной интервал. С таким прибором он был знаком по каталогу Сименс, и бояричу было известно, что плёнки в нём на двести двадцать кадров и, если принять интервал между кадрами в двадцать минут, на трое суток. А это значило, что её придут менять не раньше, чем через сутки.

Отсоединялся аппарат с помощью четырёх стальных язычков, которые нужно было вытянуть наружу, и положив прибор на бок, Николай стал аккуратно обрабатывать поверхность колонковой кистью, с тонко молотой угольной пылью, снимая отпечатки пальцев. Но нужные следы никак не находились. Видимо тот, кто поставил аппарат всё же протирал его тряпкой после смены кассеты Перевернув Сименс на бок, увидел маленькие зацепы открывающие отсек для плёнки. А с самого отсека, и кассеты он снял вполне пригодные для идентификации следы.

Макарий входил в кабинет без пяти минут восемь, до этого успевая снять пробу в столовой, проинспектировать работу суточного наряда, и получить личную почту в спецчасти.

Немного удивившись тому, что Николай его ждёт в приёмной, кивнул и придержав дверь сделал приглашающий жест.

– Заходи.

За час до общего подъёма, Николай уже успел отпечатать фотографии, и перевести следы пальцев на фотобумагу, так что на стол настоятеля легла довольно толстая пачка.

– Это было в промежуточной комнате на третьем этаже. Там слепая каморка, и стоял Би Эр восемьсот семь. Сименсовский фотоаппарат с часовым механизмом, приделанный к оптическому перископу. Тонкий конец перископа видимо выходит у вас в кабинете, где-то над столом. Ну и фотографирует раз в двадцать минут, всё что лежит на столе. – Прокомментировал Николай фотографии. – А это отпечатки пальцев того, кто менял плёнку. В перчатках тонкие детали не зацепить, вот я и снял пальцы с нижней защёлки. Уверен вы знаете что с этим делать.

– Да уж не потеряюсь. – Мрачно произнёс Макарий снова и снова просматривая фотографии.