Сердце полуночи

ГЛАВА 18

Стоя в коридоре словно гостиничный служка, Торис внимательно разглядывал большое плоское блюдо, которое он прижимал к груди. Блюдо слегка гудело, и посуда позвякивала, словно отзываясь на частые удары его сердца. Пытаясь успокоиться, Торис несколько раз глубоко вдохнул, а затем вставил ключ в дверь своей комнаты. Прежде чем повернуть ключ и открыть дверь, он с осторожностью посмотрел вдоль коридора, освещенного светом масляных ламп. Сквозь щели в полу поднимались из таверны внизу тонкие струйки пара и дыма, похожие на призраков. Кроме них в коридоре никого не было.

Ни постояльцев, ни служащих, ни Казимира…

Торис снова занялся круглой медной рукояткой. Стиснув ее в руке, он попытался повернуть ручку, но его влажные от пота пальцы только безрезультатно скользили по металлу.

– Торис! – донесся из дальнего конца коридора хриплый шепот.

Молодой человек поднял голову и повернулся на звук.

По темной лестнице поднимался в коридор Казимир. Он был до неузнаваемости перемазан в крови и казался каким-то бестелесным, распространяя вокруг себя запах дыма и смерти.

Торис повернулся так быстро, что чуть было не опрокинул поднос.

Призрак исчез.

Пропитанный испарениями с нижнего этажа воздух был недвижим.

Задыхаясь от пережитого ужаса, Торис прислонился спиной к двери.

– Это просто нервы… – пробормотал он и понюхал стоящую на подносе тарелку с бараниной, из-под крышки которой поднимался дразнящий парок. Затем он подумал о зловещем тумане и о длинной ночи, которая едва началась.

Где– то там, в ночи, был Казимир.

Любимый друг.

Смертельный враг.

"Сегодня я убью моего старинного друга”, – подумал Торис, снова втягивая в ноздри резкий пряный аромат мяса. Если

Люкас выполнил свое обещание и принес кинжал, то он, Торис, должен будет использовать его по назначению в ближайшие часы. Больше всего, однако, он боялся не за душу Казимира, а за то, что клинок может не попасть в цель.

"Хоть бы Люкас не принес кинжал! – подумал Торис в слабой надежде. – Тогда мы с Юлианной могли бы уехать завтра вечером, и Казимир остался бы в живых”.

Он вытер свободную ладонь об одежду, повернул рукоятку двери и толкнул ее от себя.

Дверь бесшумно раскрылась. Торис вынул ключ и, опустив его в карман, ненадолго замешкался на пороге, прежде чем войти. В его комнате было совершенно темно, и только серый прямоугольник туманного окна слегка выделялся в этом чернильном мраке. Оставив дверь в коридор открытой, Торис на ощупь нашел кровать и, оставив на ней поднос, пошарил на столике в поисках огнива и трута. Там ничего не было, и Торис решил, что оставил их в комнате Юлианны. Потом он задумался. Если лампа будет гореть, когда придет Казимир, ему не удастся застать его врасплох и ударить кинжалом. Будет гораздо лучше, если в комнате будет темно.

Торис вернулся к двери и быстро закрыл ее. Лязгнул замок, и в комнате стало темно, как подмышкой у черного енота. Торис терпеливо ждал, пока глаза его привыкнут, и постепенно стал различать неясные серые очертания предметов.

Тогда жрец выдвинул на середину комнаты небольшой стол, переставил на него блюдо с едой и приставил стул. Выпрямившись, он некоторое время любовался тусклым серебряным блеском посуды, а затем повернулся к окну. “Интересно, каким путем придет Казимир”, – подумалось ему.

Осторожно ступая по скрипучим половицам, он приблизился к двери в спальню Юлианны. К этому времени его глаза настолько привыкли к темноте, что он сумел разглядеть на кровати спящую девушку. Торис длинно вздохнул. При виде ее хрупкого, слабого тела его решимость окрепла.

"Сегодня – последняя ночь этого кошмара!” – твердо пообещал он себе и бесшумно прикрыл дверь в спальню, стараясь, чтобы защелка не лязгнула.

– Ты испортил такое прекрасное зрелище! – раздался в темноте спокойный густой голос.

Торис вздрогнул и во второй раз за сегодняшний вечер стремительно обернулся. Этот голос не мог принадлежать призраку.

– Казимир! – воскликнул Торис, чувствуя, что голос его звучит виновато. – Как ты сюда попал?

Черная тень, более глубокая, чем все остальные, угрожающе закачалась у дальней стены.

– Почему ты закрыл дверь, Торис?

– Я… – Торис запнулся и схватился за косяк двери. – Мне показалось, что смотреть на нее, когда она спит будет не правильно.

– Наверняка ты уже наподглядывался! – снова раздался неприятный и злой голос. – К тому же, когда я в последний раз был здесь, дверь была открыта.

– Ты всегда видел меня насквозь, – льстиво вздохнул Торис, надеясь, впрочем, что сейчас дело обстоит не так. – Я смотрел, как она спит. Сейчас я закрыл дверь, потому что знал, что ты должен придти. Видишь ли, Казимир, я так ничего и не сказал ей о твоем проклятье, и мы не смогли бы говорить откровенно.

Торис понемногу приходил в себя. Казимир отозвался на его слова негромким сиплым смехом.

– Почему бы тебе не зажечь лампу?

– Она бы проснулась. Даже когда дверь закрыта, в спальню попадает достаточно много света, чтобы ее разбудить, – солгал он быстро.

– Понятно.

Торис услышал, как каблуки Казимира стукнули по полу и понял, что тот движется к столу, пребывая при этом в обличье человека. Тихонько звякнуло серебро – бывший Мейстерзингер приподнял крышку и шумно понюхал воздух.

– Прекрасный ужин, если мой нюх меня не обманывает.

– Я принес это для тебя, – залебезил Торис, двигаясь вокруг своего друга по широкой дуге в надежде рассмотреть его силуэт на фоне серого окна. – Ты же сказал, что придешь, а я был уверен, что ты будешь голоден.

– Ты знал, что я буду голоден, вот как? – едко спросил Казимир. – Ты надеялся, что кусок сочной баранины насытит меня настолько, что я не съем тебя?

Снова раздался его невеселый смех, потом Торис услышал, как скрипнул стул. Казимир сел, и опять зазвенело серебро.

Молодой жрец тоже неуверенно рассмеялся; как раз в это время он достиг того места, с которого он мог рассмотреть силуэт Казимира. Поначалу он ожидал, что знакомые очертания успокоят его, однако вместо этого он пережил неприятный шок: волосы Казимира торчали во все стороны жесткими неопрятными пучками, а на плечах его была безобразная и довольно поношенная крестьянская куртка.

– Как тебе баранина? – спросил Торис слегка дрожащим голосом.

– Превосходно, – отвечал Казимир с набитым ртом, так что его голос больше походил на звериное ворчание. – Она немного остыла, но я едал и более холодное мясо. Довольно предусмотрительно с твоей стороны, Торис, припасти для меня бифштекс.

Он проглотил то, что было у него во рту и спросил совершенно серьезно:

– Но к баранине полагается нож. Может быть, нож у тебя тоже есть?

– Нож? – неискренне удивился Торис, чувствуя, как сердце у него подпрыгнуло.

– Ага, – простодушно подтвердил Казимир, и жрец почувствовал, что его друг язвительно улыбается, хотя и не мог видеть его лица. – Кинжал, который ты оставил под подушкой.

Судорожно сглотнув, Торис пустился в объяснения.

– Если бы я собирался использовать его против тебя, я не стал бы прятать его в постели.

– Для кого же он?

Торис прикусил губу, но быстро нашелся:

– Я купил его сегодня в городе. Мне нужно было какое-то оружие, чтобы защищать Юлианну и себя от Люкаса.

Раздался скрежещущий звук – в руке Казимира оказался собственный нож, который залязгал по тарелке.

– Это благородно, Торис, но совершенно бессмысленно. Чтобы ранить Геркона Люкаса, нужно совершенно особое лезвие.

Напряжение, стискивавшее плечи Ториса, слегка ослабло. Пристально глядя на силуэт Казимира, он пошел к кровати и стал шарить под подушкой.

– Все же это лучше чем ничего, – сказал он. – Кстати, где он?

Казимир слегка повернул к нему голову:

– На кровати, там, где я его оставил.

– Я спрячу его где-нибудь в другом месте, – сказал Торис как можно небрежнее. – Например, в тумбочке у изголовья, на случаи, если Люкас застанет нас врасплох.

Наконец ему удалось нащупать кинжал. Он поднял его и неловко сжал холодную рукоятку.

"Повернись и убей его! Убей его сейчас, иначе он убьет тебя!”

Торис прижал оружие к груди. Оно было ничуть не похожим на серебряное – слишком тяжелым и не особенно изящным. Длинное узкое лезвие требовало точного и сильного удара.

"Нанеси удар, убей зверя, Торис!”

Он повернулся к Казимиру и стал маленькими шажками красться вперед. Темные глаза Казимира немедленно остановились на клинке. Осталось всего два шага, один…

Торис внезапно отвернулся.

– Прости, я не хотел бы поранить тебя в темноте. Я не очень хорошо вижу.

– Все в порядке, – неубедительно проговорил Казимир. Он не отрывал взгляда от Ториса до тех пор, пока он не обогнул его с противоположной стороны стола и не завозился у низкого столика в изголовье постели. С шумом выдвинув ящик, он бросил туда кинжал, а потом бесшумно достал обратно и сунул под соломенный матрац. Рукоять кинжала слегка торчала оттуда, так что он легко мог достать его. Неловко улыбаясь, он выпрямился и отряхнул ладони, а затем снова обогнул стол и сел напротив Казимира.

– Что же заставило тебя передумать?

– Передумать? – переспросил Казимир, снова вонзая свой нож в мясо.

– Ты же хотел убить меня прошлой ночью

– Хотел, – Казимир отрезал кусок баранины и теперь задумчиво его жевал. – Это была ужасная ночь.

– Что случилось? Расскажи мне, – попросил Торис, радуясь тому, что может оттянуть свою неприятную, страшную обязанность.

– Слишком долго рассказывать, дружище, – отозвался Казимир с тенью былой теплоты в голосе. – Чего доброго ты решишь, что я спятил.

– Я и так думаю, что ты… не совсем в себе, – Торис выдавил жалкую улыбку и отер пот.

– Для начала скажу, – Казимир, казалось, не обратил никакого внимания на реплику жреца, – что понимаю – в последний год я стал для тебя скорее врагом, чем другом. Но ты должен поверить мне: у нас есть гораздо более страшный и опасный враг. Это – Геркон Люкас.

– Геркон Люкас?

– Да, – ответил Казимир. – Он тоже оборотень… как и я…

Торис заметил, что нож и вилка Казимира лежат теперь на подносе, а руки его друг сложил на коленях.

– Но он – еще хуже. Люкас нисколько не человек, все человеческое в нем – маска, прикрытие.

Торис наклонился вперед, с любопытством облокачиваясь локтями о колени.

– Как ты узнал?

– Я знаю это уже довольно давно, – ответил Казимир, качая головой. – Почти год. Но только прошлой ночью я узнал самое худшее. Он – как бог, Торис. Вот уже двадцать лет он готовил все это… Мы – просто его марионетки… – его голос стал совсем тихим, он наклонился вперед и закрыл лицо руками.

– Бог? – Торис недоверчиво заерзал на стуле. – О чем ты говоришь, Кас, подумай!…

Казимир выпрямился и посмотрел в темноту.

– Вспомни вашу первую попытку бежать в Гундарак… – сказал он громко и добавил, заметив недоумение Ториса:

– Да, я узнал о ней от него.

– Ты знал… – прошептал Торис, чувствуя, как ему не хватает воздуха.

Когда Казимир заговорил снова, голос его слегка дрожал:

– Я стоял на холме рядом с Люкасом и видел, как вы подъезжаете к границе. Это он позвал меня туда. Он заставил лес петь… петь так, чтобы вы уснули. Потом он заколдовал вас и перенес обратно. Разве ты ничего не помнишь?

Торис вскочил и принялся расхаживать из стороны в сторону.

– Так это был… это Геркон Люкас сделал это с нами?

– Да, – ответил Казимир и зашептал настойчиво и горячо:

– А помнишь, ты услышал в храме голос Милила? Это тоже был Люкас.

Торис подошел к окну, и Казимир повернулся к своему другу, силуэт которого был виден на фоне черно-серого тумана за окном. Торис вцепился в раму обеими руками, устремив взгляд в туманную мглу.

– Сколько здесь оборотней, Кас? Сколько? Я думал, что ты и Зон Кляус были исключениями. Теперь еще Геркон Люкас, и… сколько их еще?

Казимир рассматривал Ториса.

– Очень много, Тор, – сказал он тихо, – Легион…

Ториса трясло. Руки его соскользнули с рамы и уперлись в стекло. Не замечая этого, он тяжело оперся на них и спросил глухо:

– Скажи, Казимир… Юлианна… она тоже заражена этой болезнью?

Казимир молча поднялся и шагнул к Торису.

– Нет, клянусь своей жизнью – нет. Я старался быть от нее подальше, старался… хотя это убивало меня. Если бы на нее пала хотя бы тень, я бы убил себя.

– Я рад, – Торис снова облокотился о раму и вздохнул.

Казимир положил ему руку на плечо и спросил:

– Ты поможешь мне убить Люкаса? Торис вывернулся и шагнул в сторону.

– Это уже слишком, Казимир.

Ощупью вернувшись к кровати, он уселся на ее середину, нервно ощупывая соломенный матрас. Затем, сложив руки на животе, он принялся раскачиваться вперед и назад.

– Ты просишь моей помощи, чтобы убить кого-то, кого я совсем не знаю.

Казимир посмотрел на Ториса, и жалостливая морщина пересекла его лоб. Он медленно придвинулся к Торису и сел рядом.

– Нет, Торис, я сам убью его. Но мне нужна твоя помощь.

Он похлопал Ториса по колену.

– Все как в старые времена, ты и я, сражаемся вместе…

Казимир засмеялся, засмеялся впервые за несколько месяцев. Это было совсем необычно и одновременно знакомо, словно вдруг вернулся прежний Казимир, тот самый, который подарил Торису свою деревянную саблю, чтобы выманить малыша из чумного дома.

Горло Казимира неожиданно заполнилось горячей соленой жидкостью, и его смех захлебнулся. Казимир закашлялся, стараясь глотнуть воздуха. Не сразу он понял что это – его собственная кровь. Несколько мгновений спустя пришла боль, острая боль под левой лопаткой. Это был кинжал, острие которого прошло под самое сердце и там осталось. Даже для Казимира это была серьезная, хоть и не смертельная рана. Клинок был остр, сталь холодна, а на рукояти лежала рука Ториса.

Казимир вдруг почувствовал, как свободная рука Ториса обнимает его грудь, а голова склоняется на плечо. Молодой жрец плакал.

– Прости меня, Казимир, прости меня. Я все-таки убил тебя, как ты просил меня давным-давно…

Казимир почти не слышал его. В ушах появились свинцовые пробки, а холодная сталь кинжала завибрировала в ране. Дрожь от нее распространялась по всему телу Казимира, проникала в мускулы и в кости. Это начиналось превращение. Постепенно судорожные сокращения плоти становились все сильнее, и вот уже конечности затряслись в безумной пляске.

Кинжал словно отделил Казимира от его тела. Каким бы странным это ни казалось, но теперь он мог двигаться. Резко двинув локтем назад, он попал в руку Ториса. Раздался отчетливый хруст ломающейся кости, рука Ториса отлетела назад, вырывая из раны кинжал. Клинок ударился в стену и загремел на полу.

Торис захныкал, прижимая к животу искалеченную руку. Казимир шатаясь встал с кровати и медленно повернулся, наступив в лужу крови на полу. Не раздумывая, он нанес еще один удар.

Хрусть!

Теперь уже обе руки Ториса безвольно повисли. Казимир сжал липкие соленые пальцы в кулак и ударил снова. Удар пришелся в грудь, и хриплый стон жреца прозвучал под аккомпанемент ломающихся ребер. Казимир коротко и сухо расхохотался. Его кулак опустился снова с силой кузнечного молота, круша уцелевшие ребра. Оборотень хрюкнул от удовольствия, а Торис скатился на пол и попытался скрыться под кроватью. Один жестокий удар ногой раздробил ему пах, а второй переломил бедренную кость прямо посередине.

Торис негромко взвизгнул и растянулся на полу. Грудь его поднималась и опадала судорожными болезненными рывками, а глаза вылезли на лоб от страха. Казимир возвышался над ним словно массивная сторожевая башня, и широкая улыбка, блуждавшая на его губах, казалась хмельной. Своей когтистой лапой он разорвал на Торисе рубашку и кое-как перевязал себе рану на спине.

– Прости и ты меня, Торис, – пробормотал он, глядя на свою жертву.

Затем он отвернулся и шаркающей походкой пошел к двери. Набросив на плечи плащ Ториса, он бросил на умирающего жреца последний взгляд, бесшумно выскользнул в дымный коридор гостиницы.

Геркон Люкас тяжелым шагом шел по главному коридору гостиницы “Картаканец”, и его плащ раздувался за его спиной словно черные крылья. Из дверей одного из номеров показался человек, сражавшийся с пуговицами на камзоле. Заслышав грозный шаг Люкаса, он поднял глаза и поспешно юркнул обратно в комнату. Бард прошел мимо него, даже не повернув головы. Никто и ничто не смело попадаться на его пути в это утро.

Никто кроме бледного клерка за стойкой.

– Мастер Люкас? – окликнул барда похожий на мышь писец. Его пронзительный голос пробился даже сквозь грохот шагов. – Мастер Люкас!

Люкас остановился шагов через семь, после того как он миновал рабочий столик клерка. Из ноздрей его вырвался сердитый порыв ветра, но на писца это не произвело впечатления.

– Мастер Люкас? – снова повторил он. Бард медленно повернулся к нему и проворчал:

– Это должно быть крайне важно, парень, не то…

Не чувствуя смертельной опасности, которая ему угрожала, клерк извлек из верхнего ящика стола обрывок бумаги и помахал им в воздухе.

– Вчера в полночь к нам заходил очень странный посетитель. Он продиктовал мне эту записку и просил передать ее вам.

– Нечего размахивать у меня под носом всякими бумажками! – рявкнул Люкас и, подойдя к конторке, выхватил записку из тонкой руки писца. Разворачивая смятый пергамент, он спросил:

– Что же это был за странный человек?

– Ну… – начал клерк, развалясь на стуле и делая значительное лицо. – Волосы у него были грязны и в беспорядке, словно он в хлеву со свиньями ночевал. Еще на нем был плащ, который по его фигуре был слишком короток и широк. Руки он прятал в складках плаща, а одно плечо его выглядело весьма подозрительно.

– Много же ты запомнил! – ухмыльнулся Люкас и прочитал:

Мастер Люкас!

Жертва принесена полностью. Навестите Ториса и посмотрите сами. Встретимся сегодня в таверне после наступления сумерек, Нужно отпраздновать это событие, прежде чем мы продолжим нашу охоту.

Люкас поднял глаза от измятого пергамента и задумчиво прищурился. Затем он сунул ее в карман и зашагал дальше.

Торис медленно поднимался из глубин сна. Он чувствовал себя ненамного лучше, чем настоящий покойник. Первым ощущением, проникшим в его затуманенное сознание, была пульсирующая тупая боль в груди. В конце концов он догадался, что это бьется его сердце. Потом он почувствовал страшную боль в легких, которая с каждым вздохом то вспыхивала, то потухала. Глаза не открывались словно залепленные глиной. Волна непреодолимой слабости распространилась по всему его телу, и он почувствовал, как болезненные ощущения в других местах сливаются в одну большую, непереносимую и мучительную БОЛЬ!

Боль…

Болели конечности, и это было хорошо, потому что никак иначе он не мог их чувствовать. Торис пожалел даже, что Казимир не прикончил его сразу. Единственное, на что он надеялся, что сумеет снова заснуть или потерять сознание.

Но ему мешали голоса. Вся комната гремела голосами, и самый тихий шепот проникал в его уши словно горный обвал.

"Кто бы это мог здесь разговаривать?” – задумался он.

Более высокий и нежный голос несомненно принадлежал Юлианне. Второй голос был мужским, он звучал ровно, гладко, уверенно, словно этим голосом пользовались на протяжении не одной человеческой жизни. Все же Торис не сразу сумел опознать, кому принадлежит этот мягкий, бархатистый баритон. Потом он понял и похолодел.

Это бьл Казимир.

Воспоминания о том, что произошло этой ночью, отчетливо всплыли в памяти. Он попытался шевельнуть рукой, попытался сесть, однако тело не слушалось его. Как Topиc ни старался, как ни скрипел зубами о” нечеловеческого напряжения – все было напрасно. Подкатившая к горлу тошнота заставила его лежать неподвижно. И слушать.

– Я не сомневаюсь, – донесся голос Казимира, – что сегодняшняя ночь заставит твои глаза открыться.

– Я вовсе не слепа, – холодно откликнулась Юлианна.

– Не слепа, а обманута его театральными приемами и уловками, – донесся

Мягкий голос. – Хорошо, я устрою вашу с Казимиром встречу сегодняшней ночью, но предупреждаю зрелище может прийтись вам очень не по нраву.

Острая боль пронизала тело Ториса. Мягкий бархатный голос принадлежал не Казимиру, а Геркону Люкасу.

– Где он? – настойчиво спросила Юлианна.

– Мы отправимся на охоту, вы и я.

Торис снова предпринял попытку сесть, и его руки, по-видимому, слегка дрогнули, так как Юлианна сказала:

– Он очнулся. Теперь вам лучше уйти. Торис решительно стиснул зубы, но тело отказывалось служить ему.

– Я уйду, – сказал Люкас, – но только, если вы пообещаете встретиться со мной сегодня вечером.

– Хорошо, – теряя терпение, отозвалась Юлианна.

Ториса затрясло сильнее, и Юлианна нежно прикоснулась к нему руками.

– Торис, дорогой, лежи спокойно. Ты обязательно поправишься.

Он с трудом раскрыл глаза, слипшиеся от засохшей крови. Юлианна сидела на кровати рядом с ним, и в ее изумрудных глазах светились сострадание и тревога. Когда она наклонилась над Торисом, чтобы проверить наложенные шины и бинты, входная дверь негромко хлопнула. Жрец посмотрел на девушку своими опухшими глазами и прохрипел:

– Он… ушел?

На губах Юлианны появилась печальная улыбка. Губы у нее были такими же алыми как и платье.

– Да, он ушел.

– Ты должна бежать.

– Шш-ш-ш! – успокоила его Юлиан-на, ласково касаясь его плеч.

Торис раскрыл глаза еще шире и произнес настолько разборчиво, насколько позволяла ему боль:

– Послушай меня, Юлианна… Ты должна… бежать из этого проклятого места.

– Нет, – ответила Юлианна, и глаза ее наполнились печалью. – Я не отходила от тебя с тех пор, как ночью к тебе забрался вор. Я не оставлю тебя.

– Юлианна… ты должна, – взмолился Торис, безуспешно пытаясь протянуть к ней закованные в лубки руки. – Ты в опасности.

Юлианна нахмурилась.

– Ты знаешь, что случилось с Казимиром? Вот уже три дня, как он ушел, а теперь еще этот вор…

Торис почувствовал в ногах такую сильную боль, что глаза его сами собой закрылись.

– Не беспокойся, – утешала его Юлианна. – Теперь у нас есть чем защищаться, – я подобрала кинжал и спрятала его в ящик. К тому же Геркон Люкас пообещал поставить в коридоре стражника.

С трудом открыв глаза, Торис прошептал:

– Насколько… серьезно я ранен?

Юлианна посмотрела в его мутные глаза и прикусила нижнюю губу. Погладив его по спутанным волосам, она сказала:

– Ты должен спать, Торис.

– Как сильно я ранен? – настаивал Торис.

От напряжения у него даже заболело горло, хотя слова свои он произнес едва слышным шепотом.

Девушка вздохнула и решительно сжала губы.

– Ноги и руки у тебя раздроблены. Здешний цирюльник считает, что сломано несколько ребер. Да и все лицо у тебя в синяках.

Торис отвел глаза. Некоторое время его слезящиеся глаза беспомощно шарили по потолку. Потом он тихо пробормотал:

– Ты должна ехать без меня.

– О чем ты говоришь?! – воскликнула Юлианна, впившись взглядом в его лицо.

– Я… обо всем договорился, – от нового приступа боли Торис даже зажмурился. – Возьми мой кошелек с золотом. Сегодня в сумерки… встретишься на рыночной площади с цыганами. Заплати им семнадцать золотых, и они… увезут тебя.

– Но сегодня вечером я должна встретиться с Герконом Люкасом.

– Нет… – настаивал Торис, глядя куда-то в пространство. – Люкас – оборотень, вервольф. И Казимир тоже…

– Что?! – брови Юлианны подскочили, от изумления она даже отняла свою руку от его головы.

– У меня нет сил, чтобы доказывать это тебе… – пробормотал Торис. С трудом сфокусировав свой взгляд на лице девушки, он сказал:

– Я сам тому самое главное доказательство. На меня напал не грабитель. Это был… Казимир. Он и Люкас… действуют заодно.

Юлианна смертельно побледнела. Даже ее алые губы стали синевато-серыми.

– Если тебе хоть немного меня жалко, беги отсюда сегодня же…

Юлианна бессмысленно смотрела прямо перед собой.

– Я не могу в это поверить.

– Любовь ослепила тебя, – с горечью прошептал Торис. – Любовь к Казимиру… Она ослепила и меня тоже.

Юлианна встала, недоверчиво качая головой. Бледное лицо ее не выражало ничего кроме глубокой печали.

– Как это может быть?

– Не спрашивай, – нетерпеливо прохрипел Торис. – Просто послушайся и беги!

Юлианна повернулась к нему, и он увидел, что изумруды ее глаз окружены тонкими розовыми прожилками усталости.

– Но я не могу оставить тебя здесь, ты можешь…

– Я и так уже почти мертв, Юлианна, – перебил ее Торис и с трудом

Вздохнул. – Я умру независимо от того, оставишь ты меня здесь или попытаешься взять с собой. В последнем случае ты погибнешь тоже.

Юлианна расплакалась:

– Я не могу оставить тебя на верную смерть.

– Тебе придется это сделать.

Подбородок у нее задрожал от сдерживаемых рыданий. Наклонившись над кроватью, Юлианна бережно обняла Ториса. Даже сквозь мучительную боль, которую причинили ему эти легкие объятия, Торис почувствовал прикосновение ее горячего тела. По щеке его скатилась одинокая слеза.

Юлианна нехотя отпустила его:

– До свидания, добрый Торис.

Торис понял, что никогда больше не увидит ее черных волос и изумрудных глаз.

– Который теперь час? – спросил он.

– Четвертый на исходе. До заката остался один час.

– Возьми золото и уходи сейчас же. Пусть никто тебя не видит. Найдешь цыган и спросишь… мадам Дачию.

Юлианна поцеловала его в губы.

– Прощай, Торис, верховный жрец Милила.

– Прощай, – ответили его губы. Юлианна встала с кровати, и вскоре ее уже не было в комнате.

Торис очнулся, может быть, через несколько минут, а может быть, несколько часов спустя. Одна мысль сверкала в его воспаленно мозгу подобно свету маяка: Юлианна забыла кинжал.

Геркон Люкас сидел в темноте зашторенного кабинета. Крошечный огонек свечного огарка, прилепленного в центре стола, казалось, сгущал тени еще больше, вместо того чтобы рассеивать мрак. Бард сидел в глубокой задумчивости, неподвижный, как каменное изваяние. Его стальные глаза были устремлены куда-то вдаль, на какой-то невидимый предмет, расположенный далеко за пределами кабинета. В руке он держал единственную красную розу, которую вытащил из стоявшей на столике вазы. На кончике его большого пальца выступила круглая капелька крови.

– Юлианна… – негромко пробормотал он.

Занавеска перед ним раздвинулась, и в проеме показалась рука с двумя кружками пенящегося мекульбрау. Следом появился и сам обладатель этой руки – высокий молодой человек в алом атласном камзоле без рукавов и великолепной кружевной сорочке. Одеяние его отличалось такой редкостной красотой, что даже всякое повидавший Люкас невольно задержал на нем взгляд. Затем он прищурился и перевел взгляд на лицо черноволосого красавца.

– Закрой занавеску, Казимир, – сказал Люкас.

Озорно улыбаясь, Казимир поставил перед своим отцом кружку с вином и повернулся, чтобы задернуть штору.

– И тебе добрый вечер, – заметил он, опускаясь в кресло и приподнимая в сторону отца свою кружку.

– Какое тут подают мекульбрау, мастер Люкас?

Не ответив на его вопрос, бард негромко прогудел:

– Я навестил сегодня твоего жреца. Казимир отпил глоток вина и сверкнул глазами:

– Ну и как тебе понравилось дело моих рук, отец?

– Я думаю, что он еще жив, – заметил Люкас. – Если ты это имеешь в виду.

Он положил розу на стол перед собой и принялся рассматривать на пальце капельку крови.

– Все еще жив, но разбит вдребезги, как пустой кубок из-под вина, – похвастался Казимир, выразительно глядя на нетронутый бокал перед Люкасом. – Он жив и способен чувствовать боль. Я многому научился у твоего фон Даакнау.

Люкас размазал капельку крови между большим и указательным пальцами.

– Ты не понимаешь, Казимир. Какие бы мучения он ни испытывал, это не является достаточным, чтобы…

Казимир решительно поставил на стол кружку с мекульбрау и сказал жестким голосом:

– Мне казалось, что мое искусство доставит тебе немного удовольствия. Я позвал тебя сюда затем, чтобы выпить за наше будущее… и затем, чтобы ты своими глазами видел, как я буду убивать жреца.

Он снова взялся за кружку и приподнял его жестом произносящего тост.

Люкас неохотно взялся за свое вино:

– Мы выпьем, потом прикончим жреца и отправимся на охоту? Казимир злобно ухмыльнулся:

– За наше чудовищное будущее, за отца и сына! Выпьем до дна, как выпьем мы и вино нашей жизни в ипостаси чудовищ!

Люкас улыбнулся. Поднимая свою кружку, он чокнулся с сыном и поднес вино к губам. Оба выпили единым духом, запрокинув головы, и со стуком опустили пустые кружки на поверхность стола. Казимир вытер губы рукой и громко рыгнул.

Люкас от души рассмеялся.

Не прошло и минуты, как Казимир вскочил на ноги и раздвинул занавеску, прикрывающую вход в нишу. В кабинет хлынул яркий свет масляных ламп из таверны, и Люкас, слегка побледнев от неожиданности и щурясь от яркого света, чуть привстал. Казимир схватил его за руку, словно почтительный внук, помогающий подняться своему престарелому деду.

– Идем, отец, – проговорил он театральным шепотом, достаточно громким, чтобы его услышали ближайшие посетители. – Зачем нам ждать? Пойдем сейчас же наверх, добьем нашего святошу!

Женщина средних лет с бочкообразным телом испуганно покосилась на странную пару. Казимир смерил ее мутным взглядом и похлопал по спине. Повернувшись к отцу, юноша приложил палец к губам.

– Пожалуй, я говорил слишком громко!

Затем он тяжело облокотился на плечо барда, дыша ему прямо в лицо запахом выпитого мекульбрау.

Люкас с виноватым видом посмотрел на женщину.

– Простите великодушно, – пробормотал он, обнимая Казимира за плечи. – Юношеский пыл, ничего больше…

С этими словами он поволок Казимира к дверям. Ноги юноши слегка заплетались.

– Что, мекульбрау ударило в голову? Казимир громко расхохотался, потом зловещим голосом прошептал:

– Я должен убить его, оставаясь человеком, или мне надо преобразиться?

Зажав Казимиру ладонью рот, Люкас проталкивался сквозь толпу к дверям. Глаза его свирепо блестели, посылая предупреждения всем, кто мог бы его услышать. Как ни странно, он сам чувствовал себя на ногах не совсем уверенно. Возможно, и к Казимиру он был слишком строг.

Казимиру оказалось не под силу одолеть несколько ступенек, которые вели из бара в главный коридор гостиницы. Ноги его подгибались во всю и цеплялись за ступени. Со вздохом Люкас забросил юношу на плечо.

Выйдя в коридор, бард протащил свою ношу еще шагов двадцать, а затем без церемоний сбросил его на пол. Казимир упал на доски с тупым стуком, словно куль с мукой. Люкас повелительно смотрел на него сверху вниз, укоризненно качая головой. Казимир ответил на его взгляд пьяной улыбочкой.

– В этаком состоянии ты не способен убить даже спящего ребенка, – прошептал бард.

Казимир глупо хихикнул.

– Разве ты никогда раньше не пил мекульбрау?

Вместо ответа Казимир вяло протянул отцу руку, чтобы тот помог ему подняться. Люкас схватил его за запястье и резким рывком поднял на ноги. Казимир сморщился от боли и потер плечо. Затем, заметив суровое выражение на лице Люкаса, Казимир выпрямился.

– Рано ты меня хоронишь, папаша, – промямлил он. – Я еще очень и очень гожусь… для убийства, например.

Люкас смерил его жестким взглядом:

– Ты не сможешь убить и полудохлой мыши!

– Но я действительно в порядке! – запротестовал Казимир, и в его глазах сверкнул дерзкий огонек.

Люкас неожиданно покачнулся и вынужден был сделать шаг назад, чтобы восстановить равновесие.

– А как ты себя чувствуешь, отец? Бард прижал руки к животу.

– Что-то мне вдруг… Не очень, знаешь ли…

Казимир шагнул к нему и изящно подхватил под руку. Внезапно он перестал казаться пьяным.

– Что случилось?

Люкас зажмурился, пытаясь побороть приступ головокружения Он снова покачнулся, и от падения его удержали только руки Казимира. Подняв руку ко лбу, на котором выступила испарина, он пробормотал.

– Не знаю… земля качается… и еще я слышу колокола…

– Должно быть, это все мекульбрау, – холодно предположил Казимир. Люкас потер лоб.

– Должно быть. А как ты?

– Я чувствую себя прекрасно, – донесся до него трезвый голос Казимира.

Люкас приоткрыл глаза и посмотрел на сына. На ухмыляющемся лице Казимира прорастали длинные жесткие волосы.