Сердце в подарок

2

— Я ведь еще могу передумать, — сказала Оливия дрожащим голосом, выдавшим ее ужасно нервное состояние. Она с трудом сглотнула слюну и выразительно добавила: — Даже сейчас.

Сейчас? Когда вот-вот должен явиться Пьетро Мазини? Когда багаж дочери забаррикадировал тесную прихожую, а внук мирно спит в переносной люльке у ее ног — накормленный, перепеленатый и полностью готовый к путешествию.

— Не дури! — Нотка ужаса в голосе Вивиан Добсон тут же сменилась раздражением. — Мы обсуждали это тысячу раз за последние шесть недель! Ты просто не посмеешь передумать. Тебе необходимо ехать. — Мать тяжело вздохнула и выдала обычное, уже надоевшее назидание: — Если бы ты училась, как следует, а не жила в мире грез, то вполне могла сделать приличную карьеру. И тогда бы позволила себе завести собственный дом и обеспечила должный уход за ребенком. Мы с отцом не в состоянии содержать тебя с сыном...

— Я могу вернуться на работу...

— Твое место уже занято.

— Найду другое. Да и мистер Вайсмен возьмет меня обратно. Девушка, которую он нанял, когда я ушла в отпуск по беременности и родам, знает, что ее взяли временно.

— Ты, видимо, надеешься, что с ребенком буду сидеть я? И что тебе хватит зарплаты официантки на содержание сына? Я так не думаю. Он не останется навсегда малюткой, и расходы будут расти день ото дня.

Оливия с силой прикусила задрожавшую нижнюю губу. Все верно. Скромная работа нравилась ей, но платили слишком мало. Официантки должны больше полагаться на чаевые, так утверждал мистер Вайсмен. Но большинство посетителей, приходивших в чайную «У Ника», не могли себе позволить раздавать чаевые. В большинстве своем это были пожилые люди, которые засиживались за единственной чашкой чая и булочкой, болтая с друзьями.

А Оливия еще часто сама платила за сандвичи с сыром или ветчиной для одной престарелой леди, которая никогда не заказывала ничего, кроме чашки чая. Она выглядела столь бледной и хрупкой, что, казалось, ее могло унести даже легкое дуновение ветерка. Пожилая дама трогательно благодарила Оливию, когда та ставила перед ней тарелку, как-то объясняя при этом, почему подает ей бутерброды вдобавок к заказу, дабы старушка не обиделась на подобную благотворительность...

При взгляде на спящего сына глаза Оливии заволоклись слезами: единственное, что она может дать ему, — это свою безграничную любовь.

— Итальянский дедушка Тедди очень богат и может дать тебе и ребенку все, что вы только пожелаете. — Голос отца прозвучал гораздо мягче, чем мамин. — В письме, которое его сын оставил для тебя, он заверяет, что если ты почувствуешь себя несчастной в Италии, то всегда сможешь вернуться в Англию.

Услышав раздраженное восклицание матери: «Упаси, Господи!» — Оливия чуть не разрыдалась. В письме, которое она заставила себя прочитать, не было обвинений или угроз отнять у нее ребенка. Никколо Мазини, милый старый джентльмен, выразил желание увидеть не только своего внука, но и ее саму, дать им приют в своей семье. Он пригласил погостить у него столько времени, сколько они пожелают, но «чем дольше, тем лучше».

Так чего я боюсь? — подумала она. Откуда такая тревога? Пусть у меня не хватает ума, но я достаточно сильна и решительна, чтобы сделать максимум для сына. Если же в Пизе что-то получится не так, если, скажем, я обнаружу, что итальянские предки сына перетягивают его на свою сторону, притесняя меня и лишая мальчика самого нужного для его благополучия — материнской любви, то быстро соберу вещички и мы уедем. В сумочке вместе с паспортами лежат остатки моих сбережений. Немного, но наверняка хватит на обратные билеты, успокаивала себя Оливия...

— Вот и он. — Вивиан быстро опустила тюлевую занавеску и торопливо вышла в прихожую. — Пошевеливайся, Оливия. Не нужно заставлять его ждать.

С глазами, наполненными слезами, мисс Добсон повесила сумочку на плечо и подняла переносную люльку. Не могут дождаться, когда освободятся от меня и Теда, с грустью заметила она. Но как их винить? Я никогда не оправдывала их надежд, а появление на свет незаконнорожденного внука стало последней каплей.

Пьетро Мазини хмуро посмотрел на сваленный в кучу багаж. Он выглядел весьма неприветливо, даже казался угрюмым в своем изысканно скроенном светло-сером костюме, темно-серой шелковой рубашке, дополненной однотонным синим галстуком. Его глаза сверкнули из-под тяжелых век, и она почувствовала себя особенно неуклюжей, пока протискивалась с люлькой в дверь.

— Что это такое? — Пьетро брезгливо уставился на кучу раздувшихся полиэтиленовых сумок и картонных коробок, примостившихся рядом с ее потрепанным чемоданом.

Оливия едва удержалась от желания ударить по его красивому и такому надменному лицу и пробурчала сквозь сжатые зубы:

— Это главным образом вещи Теда. Дети не путешествуют налегке.

В ту же секунду мать прошипела, не переставая широко улыбаться:

— Говорила же я тебе, что не нужно брать так много вещей.

— На вилле «Красивый источник» есть все необходимое для ребенка, — холодно заметил Пьетро. — Нужно взять лишь смену белья и пеленок на дорогу.

Не очень-то много я знаю о потребностях детей, с горечью подумал он при этом. Его собственный ребенок умер, не успев родиться.

Оливия выпятила подбородок и прищурила огромные серые глаза. Действуй, как собиралась, приказала она себе, будь твердой и храброй хоть раз в жизни. Она сделала глубокий вдох и не без дрожи заявила:

— Тедди нужны его собственные вещи. Без них мы никуда не поедем.

Ни с чем из своего запаса баночек с детскими смесями, бутылочек для детского питания, детской присыпки, кремов, лосьонов, особого шампуня, не говоря уже о привычных мягких пеленках и прелестных, любимых малышом игрушках, — подарках подруг и соседей, Оливия не желала расстаться. Раз уж она собралась жить среди чужих людей, все эти вещи должны послужить ей моральной опорой, воображаемой страховочной веревкой.

— Я тебе помогу. — Словно почувствовав надвигающийся бунт, Хоуп Добсон подхватил несколько сумок и зашагал к двери.

Мать схватила Оливию за руку и нетерпеливо пробормотала:

— Не будь занудой! Послушай, ты напрасно боишься, что тебя там обидят. Отец позвонил итальянскому дедушке, и тот заверил его, что все будет в порядке.

— Папа звонил? — Нежное сердце Оливии наполнилось любовью и благодарностью. — И все проверил?

— Разумеется. Мы же не чудовища какие-нибудь.

— О, мама! — Вот и все, что Оливия смогла выдавить из себя, но не удержалась от улыбки. В глубине души родители все же заботились о ней и малютке Тедди!

— Садитесь, — холодно приказал Пьетро, указывая на заднюю дверцу и беря из ее рук люльку с ребенком. Вздохнув, он осторожно поместил теплый, укутанный в шаль сверток на сиденье и накинул на люльку со спящим ребенком ремень безопасности. Пока Мазини с недовольным лицом усаживал ее в припаркованный у калитки сверкающий «даймлер», напряжение полностью сошло с ее лица.

Двухмесячный сын Франко уже утратил свойственный новорожденным сморщенный вид и теперь выглядел просто прелестным мальчуганом, а копна черных как смоль волос лишь подтверждала его принадлежность семейству Мазини. У Пьетро вдруг дрогнуло сердце. Сын Франко!.. Если бы его сводный брат был верным и ответственным мужем, этого ребенка могла бы родить София, а он, старший брат, приветствовал бы с гордостью и радостью новое поколение своей семьи. Теперь же...

Удобно усевшись, Оливия взглянула в сторону Пьетро и удивилась тому, как ловко разобрались его длинные, тонкие пальцы со сложной системой ремней. Затем она подняла глаза и взглянула в его лицо — лицо человека, занятого очень серьезным делом. Его невероятно густые черные ресницы отбрасывали глубокую тень на оливковую кожу широких скул, чувственный и страстный рот был сосредоточенно сжат. Он в самом деле великолепен, подумала Оливия, ощущая, как пересохло горло от странного внутреннего трепета. Его мощный торс, облаченный в прекрасно сшитый пиджак, наводил на мысль о надежной защите и пробуждал инстинктивное желание подчиняться этому мужчине.

Пьетро поднял голову и заглянул прямо в ее восхищенные глаза. Странная дрожь пробежала по спине молодой женщины. Мягко очерченный рот Оливии приоткрылся, словно она жаждала набрать побольше воздуха в легкие. Светлые глаза распахнулись, будто она пыталась смириться с чем-то немыслимым. Какие мощные сексуальные флюиды распространял вокруг себя этот высокомерный тип, считавший ее дешевой девкой, недостойной появляться среди членов его благородного семейства!

Огромные глаза, в которых как бы струилось мерцающее расплавленное серебро, с безразличием наблюдали за тем, как горячая краска заливает лицо Оливии, как мучительно судорожно она дышит, отчего ее грудь соблазнительно вздымается и отчетливо прорисовывается сквозь одежду. Его красивый широкий рот презрительно скривился. Он захлопнул дверцу и повернулся к ее родителям.

Не соображая, что хуже — собственное смятение или унижение, Оливия с силой переплела пальцы рук и неподвижно уставилась прямо перед собой. Бедняга даже не поняла, что они вот-вот тронутся в путь, а она так и не успела должным образом попрощаться с родителями, пока не заметила, что Пьетро Мазини занял водительское место, а шофер в униформе замер рядом с ним на месте пассажира.

Оливия чуть не крикнула: «Остановите машину!» — но подавила в себе этот детский порыв, сосредоточась на спящем ребенке. Она поправила складки шали, пытаясь успокоиться и вычеркнуть из памяти ощущения, испытанные в момент, когда ее взгляд встретился с взглядом темных глаз Пьетро.

Вскоре она была полностью поглощена малюткой Тедди. Его ротик, похожий на розовый бутон, раскрылся в улыбке. Малыш был прекрасен от макушки пушистой головки до ноготков на пальцах ножек! Они вместе, и это самое важное в предстоящем путешествии. А дальше, как и подобает любящей матери, она уж как-никак позаботится о том, чтобы никто не смог разлучить их. Никогда!

Стоит надеяться, что этот тип поищет себе более подходящую компанию, как только доставит их к итальянскому дедушке Теда. Только дождаться бы этого момента!

Подняв голову, Оливия заметила, что Пьетро Мазини разглядывает ее в зеркале заднего вида. Лицо женщины порозовело, и она ощутила, как учащенно забилось сердце. Ей трудно было понять, что с ней происходит, и это раздражало и настораживало. Не может же он сексуально привлекать ее. Просто не может, и все тут!

Оливия уставилась в боковое окошко. Внешний облик человека никогда не производил на нее особого впечатления — имело значение лишь его внутреннее содержание. Например, она никогда не восхищалась мужественной красотой Франко, куда более важным моментом для нее была его решимость преуспеть в жизни.

Молодая женщина скорбно вздохнула. Настроение быстро испортилось. К тому же и погода раннего английского лета была верна себе. Капли дождя соскальзывали по стеклу, как слезинки...

Пьетро включил дворники и, подъезжая к аэропорту, сосредоточился на управлении машиной. Эта мисс Добсон все еще улыбается, сердито подумал он. Видимо, уверена в скорой материализации своей мечты: прибрать к рукам как можно больше из переполненных сундуков семьи Мазини. А иначе, чего ей так сиять, чертовке! Он запомнил мгновение, когда, закрепляя люльку с сыном Франко на сиденье, поднял глаза и заметил, что та следит за ним с выражением, которое он не мог истолковать иначе, как откровенное приглашение заняться сексом.

Ее щеки порозовели, глаза просто поедали его, мягкие губы приоткрылись, и дышала она быстро и прерывисто. Наверное, так же она смотрела и на Франко. Неужели, чтобы заманить этого опытного ловеласа в сети, хватило одного такого взгляда? Да, не стоит сомневаться, братишка не отказался бы от подобного приглашения.

Уже пару часов частный самолет находился в полете. Вытянув перед собой длинные ноги, Пьетро достал из портфеля какие-то бумаги и попытался сосредоточиться на них, лишь бы не думать о сидящей рядом женщине.

Задача оказалась не из легких, поскольку его спутница играла с ребенком, который гукал в ответ. Сегодня она выглядела иначе, чем шесть недель назад, когда ему пришлось впервые увидеть ее. Теперь эту женщину в чистых, хоть и сильно поношенных джинсах и в белой майке с короткими рукавами толстухой и растрепой не назовешь. А собранные на затылке алой лентой волосы так и светились здоровьем.

И все же она явно не того типа девица, перед которой легкомысленный Франко не мог бы устоять. Его привлекали женщины блестящие, шикарные — этакие «призы» для плейбоя. Но чем-то ведь притянула его эта странная мисс. Может, подумал Пьетро, наблюдая за тем, как стюардесса передает Оливии подогретую бутылочку с детским питанием, все дело в улыбке.

Взяв ее, Оливия выдала по-настоящему лучезарную улыбку, осветившую ее, в общем, ничем не примечательное лицо, а на вопрос стюардессы: «Надеюсь, не слишком горячо?» ответила мягко и весело:

— Как раз то, что нужно. Большое вам спасибо, вы так добры.

Вот притвора, кисло подумал Пьетро, стараясь не слушать голоса двух женщин, восхищавшихся сыном его брата. Ребенок, действительно очень хорошенький, и выглядел исключительно ухоженным. Оливия, насколько можно судить, оказалась хорошей матерью. Но ведь ребенок Франко, цинично напомнил он себе, непроизвольно следя за нежной рукой, поглаживавшей мягкую щечку жадно сосущего малыша, ее козырная карта, ее пропуск к закромам Мазини. Ничего удивительного, что она обращается с ним, как с самой большой ценностью на свете.

Раздраженно вздохнув, Пьетро зашелестел своими бумагами и в довольно грубой форме отказался от кофе, предложенного стюардессой.

Когда та удалилась, Оливия решила, что нужно что-то делать с возникшей напряженностью. Ей лично было на это наплевать, но такая накаленная атмосфера могла плохо сказаться на маленьком Тедди. Где-то она читала, что даже такие крошки могут нахвататься негативных флюидов и пострадать от них.

— Я еще ни разу не летала на самолете, — призналась она, чтобы завязать разговор, и опасливо улыбнулась своему спутнику.

Тот промолчал.

Это его нежелание говорить просто смехотворно. Пьетро Мазини всеми средствами старался показать свою неприязнь, но могут же они быть хотя бы вежливыми друг с другом? До сих пор он лишь ограничивается приказами, куда идти и что делать.

Оливия подняла Теда столбиком и положила его головку себе на плечо, мягко поглаживая при этом по спинке. Пожалуй, стоит сделать вид, что Пьетро Мазини просто попутчик. Ей же так нравится беседовать с людьми.

Задачка оказалась не из легких, но она все же попыталась. Глядя на суровый, но красивый профиль, мисс Добсон весело произнесла:

— В детстве родители устраивали мне в каникулы посещение музеев, художественных галерей, исторических достопримечательностей. Они не верили в пользу солнечных ванн на пляжах Средиземного моря. Позже, к тому времени, когда я уже сама зарабатывала себе на жизнь, мои родители нашли в себе мужество признать свое поражение в том, что касалось моего воспитания. Но они поздновато спохватились. Я уже не брала отпусков — экономила деньги...

Почувствовав, как огнем горят ее щеки, Оливия замолчала, и как раз вовремя. Что-то я заболталась, укорила себя она. Мать всегда говорила, что я постоянно открываю рот, не подумав прежде, нужна ли кому-то моя трескотня. Глупо рассказывать какому-то незнакомцу, что приходилось копить средства на то, о чем всегда мечтала: на свадьбу, на собственный дом, на детей. И тем более распространяться о том, что, встретив и полюбив Франко, решила удвоить усилия в этом направлении, по наивности приняв за чистую монету его заверения в том, что мы поженимся, как только наберем достаточно денег.

Пьетро, возможно, страшно переживает и все еще оплакивает безвременную смерть брата, сочувственно подумала Оливия. Стоит ли напоминать ему, что Франко был лжецом и мошенником. К чему делать больно людям, даже если они относятся к тебе свысока.

Он, похоже, не обратил внимания на то, что ее словоблудие прервалось на полуслове. Сидел и делал вид, что внимательно читает свои бумаги. Но его глаза не двигались, а сказочные ресницы бросали на красиво очерченные скулы неподвижные тени.

Не спит ли он? Да нет, у спящих не бывает таких напряженных плеч. Подчеркнуто пренебрегает ею? Скорее всего. Однако этому несчастному все-таки не помешало бы хоть немного расслабиться.

— Думаю, он вот-вот заснет, — жизнерадостно объявила Оливия, имея в виду Теда, лежавшего на ее руках.

Ничего не услышав в ответ, она не подумала сдаваться. Не собирается же ее сопровождающий провести все время полета в мрачном молчании? Да и ей необходимо хоть что-нибудь узнать о семье, с которой вскоре предстоит встретиться, о доме, в котором придется жить, неизвестно сколько времени, — неделю, месяц, год...

Даже в мужчине такой мрачной красоты, холодном и неотзывчивом, должно быть что-то живое, человеческое, иначе не может не быть!

— Вы женаты, Пьетро? У вас есть семья? — импульсивно спросила Оливия.

Мазини никак не прореагировал на ее вопрос.

Кого он любит? Кто любит его? Дети, вызывающие его смех своими проказами? Жена, видящая обожание в его темных глазах, знающая каждую клеточку этого сильного и гибкого тела?

Оливия проглотила ком в горле. От уже почти привычной дрожи сильного возбуждения у нее захватило дух и учащенно забилось сердце. Она не должна думать о таких вещах, воображать его обнаженным в тот момент, когда от желания смягчается жесткая линия его рта и вспыхивают глаза. Не должна воображать себя в его объятиях...

Я же никогда не увлекалась эротическими фантазиями, размышляла она с растущей тревогой. Не было у меня такой склонности ни в любовных играх с Франко, ни на свиданиях с двумя возлюбленными до него. Кстати, их интерес ко мне моментально угасал после знакомства с моими отцом и матерью, они сразу оценивали неприступность стены родительских ограничений.

Мать предостерегала ее: «Всегда помни, что большинство мужчин интересует только одно. Нужны и ум, и приятная внешность, чтобы заслужить ухаживания благородного мужчины с честными намерениями». У тебя же нет ни мозгов, ни привлекательной наружности — таков был смысл ее нравоучений.

Пребывая в смятении и печали, Оливия уставилась на пушистое одеяло облаков, которые только и могла видеть в иллюминатор, желая при этом оказаться в каком угодно уголке земли, но только не там, где находилась в данный момент.

Сложив бумаги в портфель, Пьетро внимательно посмотрел на нее. Так она желает побеседовать? Поболтать, чтобы убить время? Она слишком поглощена собой и слишком толстокожая, чтобы уразуметь, что его меньше всего интересует праздный разговор с похитительницей мужей, мало чем отличающейся от других хитрых вымогательниц.

Что ж, поговорим, решил он. И если мисс не понравится то, что я скажу, то винить ей придется только саму себя. Проигнорировав вопрос о семейном положении, поскольку она менее чем кто-либо другой имела право совать нос в этот, да и в любой другой аспект его жизни, Пьетро проговорил с вкрадчивой медлительностью:

— Ваши родители, похоже, с радостью избавились от вас. Ни грусти прощания, ни обещаний звонить и писать. Интересно почему?

Нетрудно представить себе причину этого, холодно подумал он, видя, как краска заливает ее лицо. Она, вероятно, была источником неприятностей с самого дня своего рождения — капризной, нерадивой, безответственной, хитрой и лживой.

Помня о том, что накаленная атмосфера может повредить ребенку, Оливия воздержалась от резкой отповеди. К тому же она и сама могла прийти к аналогичному выводу, если бы оценивала сцену прощания с его позиций. Оливия повернулась к нему и мягко, искренне попросила:

— Не думайте о них плохо...

— Ваших родителей я вовсе не осуждаю, — насмешливо перебил ее Пьетро.

Только меня... чего и следовало ожидать, подумала Оливия. И все же не хотелось бы, чтоб у него сложилось впечатление, будто родители меня не любят.

— Они оба становятся немного... чудаковатыми, — вновь заговорила она. — Так вышло, что им довелось пожениться далеко не в юном возрасте. Потом родилась я, поздний ребенок. И в результате единственная дочь преподнесла им сюрприз. Они не в состоянии содержать меня с малюткой Тедди. Если бы я даже вернулась на работу, то все равно не смогла бы платить за ясли, и забота о ребенке легла бы на их плечи. Им нелегко смириться с мыслью, что придется на старости лет заботиться... — Оливия вспомнила слова, сказанные матерью по этому поводу... — о горластом мальчишке, который вырастет в неуклюжего школьника и скорее всего, станет трудным подростком. Все это, разумеется, вовсе не обязательно должно произойти. К тому же Тед никогда не кричит. — У Оливии даже перехватило дыхание. — Но их можно понять. Они в своем преклонном возрасте жаждут покоя. Естественно, как еще могли воспринять эти люди предложение вашего отца, чтобы мы с Тедом пожили у него? Только как разумный выход из положения. Но они, заботясь о нас, сначала связались с вашим отцом и...

— И выяснили, в чем именно заключается его предложение, — вновь жестко прервал ее Пьетро. — Я в курсе. Были поставлены под вопрос честность и неправильно понятая щедрость моего отца. Я считаю это оскорбительным. И даже не заикайтесь о том, что вы не воспользовались удобным случаем.

Оливия прикусила губу, отчаянно стараясь сообразить, как на это ответить. Он взирает на нее с ледяным упреком. Если Пьетро Мазини воспринял естественную озабоченность ее родителей, как оскорбление бесценного достоинства своей семьи, тогда что же он подумает, если выложить ему всю правду? Как объяснить, например, что ей вовсе не хотелось принимать «щедрое» предложение его папочки? И что только уговоры, и железная логика мамы и отца заставили ее все же неохотно согласиться на этот шаг. Ей же самой невыносимо даже думать об этом!

А в какую семью попадут они с мальчиком? Оливию вновь охватили мучительные сомнения. Мазини богаты и могущественны, считают себя лучше, кого бы то ни было. Если они похожи на Пьетро, то вся семейка будет воспринимать ее как хитрую мерзавку. Их интересует только сын Франко, а от матери ребенка они постараются побыстрей избавиться. Напуганная собственными мыслями Оливия выпалила:

— Ваш отец имеет право увидеть Теда. Было бы глупо с моей стороны отрицать это. Они ведь родственники. Но если мне что-то не понравится, я уеду, когда пожелаю, и увезу сына.

Получилось не совсем так, как она собиралась сказать. Но ведь приходится защищаться. Ей не хотелось бы ссориться. Да и вообще слишком поздно идти на попятную.

— Полагаю, нам следует прояснить кое-что, — сказал Пьетро ледяным тоном.

Все ее внешнее обаяние, подумал он, сплошное лицедейство. Стоит этой бессовестной женщине только открыть рот, и она подтверждает худшие подозрения. Надо же заявить такое — если ей что-то не понравится, то, даже получив все, на что могла бы рассчитывать, она исполнит свою угрозу и увезет внука от деда!

— Прекратите изображать из себя оскорбленную невинность! Мы оба прекрасно знаем, что за всем кроется холодный расчет, — резко произнес он. — Вы же забеременели с целью приобрести власть над нашей семьей? Не надо, можете не отвечать, — нетерпеливо бросил он, увидев ее раскрывшийся от удивления рот. — Сейчас это не имеет значения. — Пьетро с шумом втянул в себя воздух. — Я чуть ли не на коленях упрашивал отца не иметь с вами никакого дела, кроме надлежащего финансового обеспечения сына Франко. Но тот был непреклонен. И поскольку он болен, я пошел навстречу его пожеланию привезти вас с ребенком к нему. Но предупреждаю: одного слова, даже произнесенного шепотом, о том, что вы увезете его внука, достаточно, чтобы на вас обрушилось все могущество семьи Мазини. Мы добьемся через суд опеки над ребенком, и вы уедете ни с чем. Это я вам обещаю.