Сердце в подарок

5

В столовой красовался огромный стол красного дерева, с крахмальными салфетками под каждым прибором. Масса серебра и хрусталя, сверкала в свете великолепной люстры. К каждой перемене блюд подавалось особое вино. Ее сбивало с толку множество столовых ножей, которыми можно было бы вооружить целую армию...

На протяжении всего казавшегося нескончаемым обеда Оливия старалась выглядеть меньше ростом, жалея, что не может стать невидимкой. Она осмеливалась вступать в разговор только тогда, когда непосредственно к ней обращался — и всегда доброжелательно — синьор Никколо, и лишь выдавливала из себя испуганную улыбку в ответ на колкие реплики тети Джины или ее юного сына Чезаре.

Недавно овдовевшая София вообще не сказала ей ни слова, и Оливия совсем не винила ее за это. На месте несчастной вдовы она поступила бы так же.

В общем, каким бы добряком ни был синьор Никколо, обстановка складывалась невыносимая. Да еще Оливия весьма неуютно чувствовала себя в своем мешковатом платье, особенно на фоне двух других женщин, элегантно одетых во все черное, как и следует при трауре.

Ей становилось еще хуже от взглядов, которые бросал на нее Чезаре. Тот, хоть уголки его рта и были неодобрительно опущены, глазами буквально раздевал ее.

В результате Пьетро остановил лакея, который на протяжении всего пиршества порхал вокруг стола, подавая бесчисленные блюда, доставлявшиеся с кухни, и обратился к отцу:

— Папа, ты можешь переутомиться. Роберто отвезет тебя в твою комнату.

Оливия неуклюже поднялась из-за стола, чувствуя, что вызванная нервным напряжением боль как жгутом сдавливает ее лоб. Пересохшими от волнения губами она прошелестела, ни к кому прямо не обращаясь:

— Мне тоже пора пожелать всем спокойной ночи. Большое спасибо, очень милый был обед.

Едва ли она проглотила больше пары кусочков. Блюда перед ней быстро сменялись одно другим, и Оливия только бестолково размазывала еду по тарелкам. Пошатываясь и сознавая, что ее слегка заносит, с затуманенными от стыда и унижения глазами, она пошла было вслед за единственным, кроме Марины, доброжелательно настроенным к ней в этой стране человеком, которого лакей Роберто увозил быстро и ловко. Неожиданно Пьетро сильно сжал ее локоть и произнес:

— Подождите. Вы увидитесь с отцом утром. Он и так достаточно поволновался за этот вечер. Я зайду за вами и его внуком в десять часов.

Понимая, что Пьетро прав — еще бы ему не быть правым, он всегда прав! — Оливия вся поникла, как только тот отпустил ее руку. Ей так хотелось от всего сердца пожелать синьору Никколо спокойной ночи и услышать в конце ужасного вечера хоть одно доброе слово. Конечно, это было эгоистично с ее стороны. Старый больной джентльмен заслуживал покоя, а тут этот приезд, который вынудил его представлять гостью своей сестре, племяннику и снохе, и терпеть эту жуткую атмосферу за обедом.

Опустив голову от безысходности, Оливия повернулась, чтобы уйти, и... наткнулась на нарядный пристенный столик с серебряной вазой, наполненной благоухающими цветами. Она автоматически извинилась. Хотя и понятия не имела, почему должна извиняться перед столиком и букетом цветов. Женщина истерически хихикнула, и в тот же миг ее глаза наполнились слезами.

— Вы пьяны?

Пьетро внимательно всматривался в ее лицо. Она покачивалась, словно с трудом удерживалась на ногах, и выглядела так, будто не может решить, смеяться ей или плакать, и поэтому делает и то и другое одновременно.

— Отнюдь, я совершенно трезва.

— Вы почти ничего не ели — я видел. А вино пили.

Если она задержится здесь достаточно долго, он начнет обвинять ее во всех грехах! От ярости Оливия почувствовала боль в груди. Она сделала глубокий вдох и вызывающе взглянула на него.

— Если бы вы внимательно наблюдали за мной, то знали бы, что я выпила всего глоток. Мне не понравился вкус сухого вермута. Я предпочитаю сидр. Сладкий сидр, — добавила она не без гонора и заметила, как сверкнули его глаза, и дрогнул широкий чувственный рот. Упрямо выпятив свой маленький подбородок, она продолжила: — Просто я устала, да и пора взглянуть, как там мой Тедди.

— Я провожу вас.

Оливия устало потерла глаза. Приступ ярости распалил душу, но запал прошел слишком быстро, и ей показалось, что внутри нее образовалась пустота. После всего пережитого не осталось сил спорить с Пьетро. Когда тот сильной рукой подхватил ее под локоть, она лишь жалко улыбалась, пока они шли по тихим, мягко освещенным коридорам. И все же наконец пробормотала:

— Не надо, я прекрасно дойду сама.

— Еще как надо. Вы же забыли свой моток ниток.

Тепло его руки внушало покой, неохотно признала Оливия, утешало уже само его присутствие. А она была слишком утомлена и удручена, чтобы искать оправдание такому бесхребетному признанию. Искушение прильнуть к нему пропитало, казалось, все поры ее тела, но, сжав зубы, мисс Добсон подавила его. Разве она не взрослая и ответственная женщина? Ей незачем прислоняться к кому бы то ни было! И думать она должна только о своем ребенке.

При воспоминании о Тедди Оливия ускорила шаг. Что, если он соскучился и горько рыдает, пока его мамочка где-то там упивается собственным горем? Ее сердце стучало как барабан, и от сознания вины она, к тому моменту когда Пьетро открыл дверь предоставленных ей апартаментов, чувствовала себя совершенно разбитой и больной.

Вокруг стояла полная тишина. На мгновение к ней пришло чувство облегчения, тут же сменившееся леденящей кровь мыслью о том, что ее сыночек задохнулся во сне. Оливия грубо освободилась от поддерживавшей ее руки Пьетро в тот момент, когда Марина показалась из примыкавшей к спальне гостиной, в которую Оливия еще не успела заглянуть.

— Я слышала, как вы вернулись, — широко улыбнулась итальянка. — Маленького я покормила и перепеленала, он мирно спит. Приду утром около восьми, если сегодня уже не нужна вам.

— Я... О нет, конечно, нет, — запинаясь, ответила Оливия. Марина несла поднос с пустой посудой. Бедняжке пришлось есть здесь одной, покаянно подумала Оливия. Не следовало оставлять ее с ребенком надолго. — Прошу прощения, что так задержалась.

Если бы я была решительнее, то оповестила бы синьора Никколо, что не могу сегодня присутствовать на семейном обеде, подумала она, поскольку мое место рядом с сыном. Сколько раз мать корила, утверждая, что щенячье стремление угождать другим — один из худших в целой куче моих недостатков.

— Не глупите, — проворчала Марина. — Помогать вам с малюткой — моя работа с сегодняшнего дня. К тому же ничто не могло доставить мне большего удовольствия.

Оливии казалось, что итальянка хочет успокоить ее, и это не пришлось ей по вкусу. Марина — женщина решительная, с характером. Не может ли она быть соучастником некого тайного сговора? Например, с целью отобрать со временем ее сыночка?

В душе опять поселилась тревога, и Оливия, воспользовавшись тем, что Пьетро заговорил о чем-то со своей бывшей нянькой, поспешила в детскую комнату. При слабом свете ночника она жадно вглядывалась в личико Тедди, его ручки, закинутые за голову... И пока тревога не развеялась, она не могла даже нормально дышать.

В будущем я поведу себя умнее, мысленно поклялась Оливия. Не позволю помыкать собой. Я совершила ошибку, приехав сюда, но это дело поправимое.

Через пару дней нужно мягко, но твердо заявить дедушке Теда, что ее предельный срок пребывания здесь — неделя или две. И при этом объяснить, что намерена и в будущем привозить его внука сюда только на короткое время. Когда же он сам полностью поправится, то сможет приезжать к нам в Англию и жить там, когда пожелает и сколько пожелает. Правда, она и понятия не имеет, как уладить с родителями этот вопрос и где доставать деньги на дорогу в Пизу и обратно.

— Вы довольны? — От прозвучавшего за спиной вкрадчивого голоса у нее чуть родимчик не приключился. Оливия думала, что он давно ушел. Ее рука невольно потянулась к горлу, словно этот жест мог утихомирить сердцебиение. А Пьетро сухо заметил: — Как видите, ребенка не похитили, пока вас не было, и не накормили насильно бифштексом или пудингом из свиных почек. Марина всегда позаботится о нем должным образом.

— Не сомневаюсь, что позаботится, но только тогда, когда мне понадобится ее помощь.

Ее ответ прозвучал непреклонно, отнюдь не в русле его сдержанного юмора. Ей совсем не понравилось слово «всегда». Еще раз взглянув на спокойно спавшего сына, Оливия вышла из комнаты, подождала, пока к ней не присоединился Пьетро, и не до конца притворила дверь детской, чтобы можно было услышать Тедди, если тот проснется ночью.

Находясь наедине с Пьетро в теплой, неярко освещенной спальне, Оливия почувствовала, как вновь ее пробирает легкий озноб. До чего же он хорош собой! Пьетро наблюдал за ней, его темные глаза, казалось, излучали загадочный гипнотизирующий свет, глубоко проникающий в ее душу и пробуждающий в ней страстное желание чего-то такого, о чем она только смутно догадывалась. Оливия понимала, что должна заставить его уйти, прежде чем она словом или жестом не усугубит испытанное ею в этот вечер унижение. Ее отчаянно тянуло к нему, как мотылька к огню, какое-то безумие, поскольку она точно знала, что именно он о ней думает. Ее голос прозвучал неразборчиво и еле слышно:

— Пожалуйста, уходите.

— Разумеется, но только после того, как вы поужинаете.

— Я только что от стола...

— Но вы ничего не ели. Я уже говорил, что наблюдал за вами.

Оливию снова охватила тревога, когда Пьетро шагнул к ней и, положив руку на ее талию, подтолкнул к открытой двери гостиной. Настольные лампы отбрасывали теплый свет на кресла с роскошной обивкой, прелестный письменный стол и пару низких столиков — на одном стояла ваза со свежими цветами, на другом — поднос с едой.

— Я попросил Марину прислать легкий ужин, — объяснил Пьетро. — Поешьте и ложитесь спать, вы выглядите совсем утомленной.

Он снял серебряную крышку, под которой оказался дышащий легким парком омлет. Рядом стояли блюдо с зеленым салатом, вазочка с нарезанными свежими фруктами, стакан сливок.

— Спасибо за вашу заботу.

На сердце у нее потеплело. Неожиданно проявленная им доброта приятно удивила, и Оливия чуть не расплакалась. Но голода она не испытывала, от одной мысли о еде ее замутило. Интересно, подумалось ей, как можно избавиться от еды так, чтобы никто этого не заметил?

— Спокойной ночи. — Своим вежливым, но твердым тоном Оливия постаралась дать понять, что Пьетро следует уйти.

Тот изобразил неискреннюю улыбку.

— Я уйду, когда вы съедите все до последней крошки.

Он сказал это всерьез, с неудовольствием подумала Оливия. Обреченно вздохнув, она примостилась на краешке кресла, по полированной поверхности низкого столика придвинула к себе поднос, вымученно улыбнулась и проворчала:

— Вы похожи на мою маму.

Пьетро устроился на стуле и неожиданно порадовал ее, не без юмора спросив:

— Вы находите сходство между мной, Пьетро Мазини, и пожилой леди?

Он явно не обиделся. В прекрасных глазах промелькнула смешинка, едва сдерживаемая усмешка тронула губы. Оливия почувствовала, как груз его постоянного недовольства соскальзывает с ее натруженных плеч, взяла вилку и ткнула ею в омлет, который оказался воздушным, начиненным грибами и очень, просто очень вкусным. С полным ртом она честно объяснила:

— Я не имела в виду, что вы выглядите как шестидесятилетняя, ушедшая на пенсию школьная учительница. Просто вы проявляете такое же отношение ко мне — деспотическое, холодное и также постоянно указываете, что я должна делать.

— Холодный я не всегда, — мягко ответил Пьетро.

Расслабленно сидя на стуле и вытянув перед собой длинные ноги, Пьетро молча наблюдал за Оливией, и от его завораживавшего взгляда по ее спине побежали мурашки. Поспешно отведя глаза, мисс Добсон занялась остатками омлета. Но горло ее сжалось, стало трудно глотать, когда она услышала вопрос:

— Вы всегда поступаете так, как вам говорят?

Вскоре Пьетро заметил, как расслабилась ее напряженная спина, — так она отреагировала на мягкость его тона и сострадание, проявленное в последние два часа. Да, обед был для Оливии настоящим испытанием, несмотря на попытки отца подбодрить ее. В конце ужина, видя, как она неуклюже, словно ощупью, выбралась из-за стола и двинулась вслед за Роберто, толкавшим кресло с отцом, Пьетро вопреки своему настрою искренне пожалел ее. Женщина казалась совершенно потерянной и полностью выдохшейся, а он, как ни горько в этом признаться, не придумал ничего лучшего, чем назвать ее пьяной!

Нет, Пьетро не забыл о ее низкой морали, но не мог не почувствовать жалости к несчастной, старавшейся хоть как-то выбраться из неприятного положения.

— Так что? — мягко промолвил он. — Вы всегда следуете приказам?

Печальная улыбка как бы смыла усталость с ее лица, когда Оливия положила вилку и повернулась к нему.

— Я старалась, действительно старалась, но не смогла оправдать ожидания родителей, — объяснила она и прикрыла густыми ресницами свои чистые серые глаза. — Понимаете, они оба были школьными учителями, консервативными, незыблемыми в сохранении моральных устоев, людьми. Поженились они довольно поздно, и рождение дочери стало для них сюрпризом. Но когда я появилась, оба принялись вынашивать амбициозные планы в отношении меня. Мечтали видеть свое чадо или адвокатом, или хирургом, или математиком... Передо мной, по их мнению, был богатейший выбор. Естественно, мама и папа надеялись, что дочь станет умницей, а я лишь постоянно разочаровала их.

И уж они постарались довести это до твоего сведения, возмущенно подумал Пьетро. Бедная девочка, не поэтому ли она так часто выглядит неуверенной в себе?

— А вы сами? Чего хотели вы? — хрипло спросил он, и Оливия взглянула на него с улыбкой.

На этот раз улыбка была непритворной, она осветила ее лицо, сделала его почти красивым. Какие у нее ровные жемчужно-белые зубы, какие чувственные губы! Интересно, невольно подумал Пьетро, какими они окажутся, если я поцелую ее. Дурак! — постарался он обуздать свое воображение, возьми себя в руки.

Между тем Оливия сказала, как бы подсмеиваясь над собой:

— Родители хотели, чтобы я сделала карьеру на том или ином поприще, а у меня всегда было только одно желание — завести свой дом, детей...

В голове Пьетро будто повернулась какая-то шестеренка. Он наклонился вперед, положив руки на колени. Не могла ли она из желания родить ребенка солгать Франко, убедив его, что предохраняется? Может, она стремилась забеременеть от любого мужчины из желания иметь дитя? Неужели он составил неправильное мнение о ней? Входило ли действительно в ее планы получение финансовой поддержки от какой-нибудь состоятельной семьи? Судя по смущению при виде богато накрытого к обеду стола, по тому, как она боялась прикоснуться к венецианскому стеклу, тяжелым серебряным приборам и хрупкому фарфору, вряд ли.

— Поэтому вы и спали с Франко? Из желания иметь ребенка?

Оливия раскрыла рот и тупо уставилась на него, как если бы он говорил на суахили, потом горячо выпалила:

— Нет! Вовсе нет! Я занималась с ним любовью, — возмущенно подчеркнула она, — потому что бедный Франко очень хотел этого. Он упрашивал и упрашивал меня, уверяя, что хочет меня так сильно, что не может сосредоточиться на работе, которая была жизненно важной для нашего общего будущего. В конце концов, я поддалась на уговоры, и мы как бы отпраздновали нашу неофициальную помолвку, несмотря на мое, быть может, излишне пуританское намерение подождать до первой брачной ночи. — Той самой, которая, как она теперь знала, никогда бы не наступила.

Чувствуя себя смешной и обиженной на Пьетро за вмешательство в ее частную жизнь, Оливия прикусила нижнюю губу и сердито посмотрела на него сквозь завесу длинных ресниц. И задержала дыхание. С худощавого лица на нее смотрели немыслимо красивые, завораживающие глаза, и она не могла бы отвести от них взгляда даже ради спасения собственной жизни. Ее поочередно обуревали всякого рода необычные ощущения, вылившиеся в итоге во внезапную вспышку возбуждения.

Чуть приподняв одну черную бровь и усмехнувшись, Пьетро спросил шепотом:

— Оливия, вы всегда столь щедры? А если я скажу, что хочу вас, вы переспите со мной?