Я стояла у двери и вертела в руках медальон в форме сердечка. Со всех сторон рассматривала, к глазам поближе подносила, только ничего нового на нём так и не обнаружила. Цепочка была старая, давно почернела от времени, казалось даже, что она и вовсе — облезла, только я сомневалась, что цепочки такое умеют. Медальон время пощадило, хоть большого смысла в этом и не было. Никакой ценности он не представлял, камень в него вставлен красивый, но и тот, как поговаривали — просто стекляшка. Не в этом состояло самое важное, а в том, что медальон достался мне от матери, лучше него памяти не существовало. Мать моя была с рождения болезной, а потом, после моего появления, тоска её совсем сломала. Отец говорил — зачахла на глазах. Подробностей не раскрывал, правда, я не сразу поняла — почему. Потом догадалась. Боялся он, что я себя винить в этом стану, что со мной она не ужилась. Только бабка мне строго-настрого запретила так думать. Говорила, что мать за моё счастье переживала. Ради меня всё отдала. И я верила. Главной ведьме на добрую половину страны вообще не верить трудновато выходило.
Наконец, я выпустила медальон из рук, он упал мне на грудь, цепочка стукнула по выпирающей ключице. Я невольно погладила её двумя пальцами. Вздохнула. Совсем я похудела, скоро ветер с дороги сносить будет, только с тех пор, как бабки не стало, кусок мне в рот больше не лез. Через силу есть приходилось, и то только для того, чтобы отец не переживал. Даже Тишка не выдержал, принялся мне куски таскать да по ночам на подушку складывать. Говорил, что в неурочное время, когда есть не положено, оно из чувства противоречия лучше помещается, словно желудок вдруг бездонным становится.
— Долго ты ещё будешь искать поводы, чтобы никуда не отправляться? — поинтересовался Тишка из-за моей спины. Вот ведь нахал!
— Да ничего не ищу, вот ещё, — возмутилась я, и в последний раз глянула на медальон.
— Ага, — протянул кот, — передумала заказы брать и решила замуж пойти? Так и скажи, чего тянуть-то. Барскую кухню я по-прежнему одобряю.
Я громко фыркнула и выскочила из дома. Щёки у меня горели, а пальцы показались холодными-холодными. Вздохнула. Всё-таки переживала я гораздо сильнее, чем хотела показывать. Нет, не дождётесь. Ведьмы в нашем роду все как одна сильные и гордые были. И я научусь, никого из них не опозорю.
Тишка из дома так и не вышел, зато на подоконнике снова возник пушистый полосатый бок. Я подошла и не раздумывая ткнула в него пальцем.
— Ты чего это решил ведьмочку одну на первой ярмарке бросить?
— Если б решил, — поучительно доложил Тишка, — уже давно сбежал бы мышей ловить. А я всё жду, когда ты, наконец, пошевелишься. Иди уже, душа моя, иди. Догоню.
— Ладно, — смирилась я.
Вообще-то, хотела в охапку сгрести и потащить с собой, но за такое обращение можно было Тишку и простить.
К полю вели разные дорожки, даже центральная наша, проезжая, почти рядом проходила, сразу с обочины видно, куда поворачивать. Оно и понятно, гости-то собирались со всей округи, а в последние годы и из дальних мест приезжали, заблудиться им тут ничего не стоило.
Я выбрала дорожку подлиннее, она вела по краю леса, весело петляла между деревьями, а далеко от села не отходила. Понадобится — минут за десять до дома добежишь, если напрямую. Чужаки про неё не знали, а местным было времени жалко терять, потому я её и предпочла — не хотела ни с кем встречаться. Может, прав был Тишка, отговорки искала, чтобы не ходить, не пытаться что-то изменить. Ну кто я, а кто барин? Всем ведь понятно, что он захотел, то дело решённое — обязательно так и будет. Даже если ведьмочку он захотел. Рыжую.
Пахло скошенной травой с поля, там расчищали место для ярмарки. Многие сегодня и ночевать там же будут, все, кому место в селе найти не удалось. Гостей у нас привечали с удовольствием, особенно за плату, только их в разы больше приезжало, чем у нас свободных печей да лавок находилось. Благо лето, деньки стояли жаркие, а ночи тёплые, спать на воздухе в такое время — одно удовольствие.
Я невольно улыбнулась. Не заметила, как расслабилась. Как уменьшилась, улеглась на душе тревога.
Лёгкий ветерок приносил едва уловимый сладковатый аромат цветов. Травинки щекотали ноги. Я быстро скинула обувь, подхватила с собой и пошла босиком по нагретой солнцем земле, едва щуриться от удовольствия не начала, совсем как Тишка. Недаром мне именно кот в фамильяры достался. Бабка всегда говорила, что по характеру он должен ведьме подходить даже лучше, чем муж наречённый. Люди появляются и исчезают, а фамильяр, он как нетронутая частичка души. Родная и неотделимая.
Впереди послышались шорохи. Я подняла голову, успела с грустью подумать, что дошла слишком быстро, нужно было ещё побродить, и замерла. Улыбка застыла на губах, как приклеенная.
Нет, не дошла ещё. Деревья впереди стоят, поля не видно. На дорожке трое молодых парней расположились, двое сидели, один стоял, вертел травинку в пальцах. Пожевал её кончик во рту, пока с интересом разглядывал меня недобрыми карими глазами.
Не местные. Всех троих я первый раз видела, лица показались совсем незнакомыми. На ярмарку приехали, а чего ж так далеко забрались? Неужто укромные подступы к селу искали? К ворам мы привыкли, с ними разговор у наших мужиков всегда был короткий.
— Что это у нас тут за цветочек? — поинтересовался тот, что стоял на дорожке.
Жутко стало, сердце так и норовило в пятки спрятаться. Бабка меня нападать не учила, только защищаться. Маленькие заклинания, легкие. Щит поставить, защиту на дом установить, все сглазы снять. Я постаралась взять себя в руки, только улыбаться продолжала по-прежнему. Может, парни зла и не замышляют, встретились, пошутить решили. Только спиной поворачиваться никак нельзя, опасно это. Лучше щит ставить и к селу бежать. Места мне знакомые, тут не догонят. А если воры, то и преследовать не станут, чтобы лишний раз на людях не показываться.
— Заблудились? — как можно более уверенно поинтересовалась я. Улыбнулась радушно. — А ярмарка чуть дальше собирается. — Идёмте, провожу. Вперёд по тропинке и выйдем, вы шагайте, а я за вами.
Позади что-то хрустнуло, я коротко обернулась, успела заметить фигуру. Кто-то остановился в паре шагов от меня.
Ну всё. Окружили.