Серебро и золото

Эпилог. Золото и Серебро

– Колокола! – сказал Людо, еще крепче прижимая к себе Елизавету. – Интересно, это они к утрене созывают или уже к вечерне?

"Колокола? – Мысль показалась странной, слова – непонятными. Елизавета понятия не имела, о чем идет речь, не знала и уразуметь не могла, какие вообще могут быть теперь колокола и зачем, если сама она нежится в объятиях Людвига, ощущая его наготу своей, и все еще сохраняя в памяти сердца и тела, лелея и перебирая одно за другим, как невиданные сокровища, все те дивные мгновения, когда ее любовник и супруг был не только с ней, но и в ней, овладевая ею раз за разом с неистощимой страстью и невероятной нежностью. – Какие, к бесу, могут быть теперь колокола?!"

Но волшебство полузабытья, в котором находилась Елизавета, оказалось безвозвратно утраченным. Греза истаяла, и неожиданно выяснилось, что кроме них двоих – ее и его, графини Елизаветы Скулнскорх и князя Людвига Кагена, – в огромном мире, раскинувшемся за стенами их спальни, существуют и другие люди, множество людей, которые, вот беда, ведут себя крайне невежливо, если не сказать грубее. Они шумят, громко разговаривают и даже кричат, отдавая приказы и устраивая переклички, бегут по лестницам и коридорам замка, гремя сапогами по каменным плитам полов, топчут старинные паркеты, хлопают дверьми и роняют на пол какие-то тяжелые предметы. А за окном, в замковом дворе ревут на морозе двигатели внутреннего сгорания, стреляют выхлопами, и разогреваются, порыкивая, работающие с тяжелым нутряным урчанием огромные танковые дизели.

– Это не Эльц! – сказала Елизавета и проснулась окончательно. – И эта комната…

Ну, все так, похоже, и обстояло: покои графини Скулнскорх разительным образом изменились, едва влюбленные "успели смежить веки". Во всяком случае, самой Елизавете казалось, что времени прошло немного. Людо шагнул к ней… Поцеловал, увлек на постель… Кровь закипела, и ее обдало жаром… Все это виделось, словно сквозь туман, но в реальности своих воспоминаний Елизавета не сомневалась, тем более что Людо оставался с ней, лежал рядом, все еще сжимая в своих сильных и одновременно нежных объятиях. И ночью все случилось, как случилось… Объятия, поцелуи и все такое… Потом краткий сон… Но сонное забытье просто физически не могло длиться слишком долго. И теперь вот это! Скромная комната с неширокой кроватью, зеленная с золотом ситцевая обивка стен…

– Это не Эльц, Лиза, – сказал Людвиг, тоже, видать, осматривавший покои. – Это моя спальня в Энтберге…

– А ночью мы ходили в Красную башню… – подхватила Елизавета, начиная понимать.

– И встретили там герцога Тригерида…

– Но я точно помню ночь на холме недалеко от бурга Эльц… – возразила Елизавета. – И волков… Ты помнишь волков, Людо?

– Оборотней?

– Значит, мне это не приснилось, – Елизавете очень не хотелось, чтобы "та ее жизнь" оказалась теперь всего лишь сном.

– Или это был сон равный жизни, – мягко поправил ее Людо. – Во всяком случае, я твердо знаю, что спать мы легли в Эльце, и на тебе тогда было одно лишь "красное платье невесты".

– Да, верно! – рассмеялась Елизавета, не чувствуя и тени смущения, и в этот момент в дверь постучали. Но за мгновение до этого Елизавета успела взглянуть на свою левую руку и увидела на безымянном пальце тонкое золотое колечко с огромным красным алмазом.

"Вот черт! Или Людо прав, и это был такой сон, в котором можно родиться и умереть, или… или, к примеру, стать женщиной?"

– Войдите! – разрешила она, подтянув одеяло к самому подбородку.

– Доброе утро, господа! – дверь отворилась не слишком резко, но, в то же время, решительно, и в комнату шагнул генерал фон Байер собственной персоной. – Ваше величество! – уверенный, но вежливый поклон Людвигу. – Ваше высочество! – добродушная улыбка, адресованная Елизавете. – Прошу прощения, господа, но вынужден вас потревожить самым решительным образом! На сборы и завтрак у нас не более получаса. Время не ждет! Беата!

– Я здесь, мой генерал! – Откуда-то из коридора, из-за спины барона появилась его бравый адъютант и залихватски щелкнула каблуками. Она была диво как хороша этим утром, и, по-видимому, вполне отдавала себе в этом отчет. Во всяком случае, улыбка, игравшая на ее полных губах, несла недвусмысленное послание всем, кто имел глаза, чтобы видеть, и сердце – чтобы чувствовать.

– Беата, мой друг, – генерал покосился на грудь своего адъютанта и едва не причмокнул губами, – введи, будь любезна, князя и графиню в курс дел и не забудь, пожалуйста, сменить знаки различия, а то раздражает, знаешь ли. Ты уже девять часов как премьер-майор[92], а все ходишь, как, прости Господи... в погонах ротмистра.

– Ну, если учесть, что большую часть этого времени я провела без погон... – улыбка Беаты стала еще шире, но откровенный намек на ее "непростые обстоятельства" ударил генералу Байеру в спину, он уже удалился так же поспешно, как и прибыл. По всей видимости, его внимания дожидались многочисленные, неотложные и в высшей степени важные дела. Впрочем, поспешность не означает суетливость. Даже торопясь, барон и на мгновение не утратил ни грана присущих ему достоинства и уверенности в себе. Знала себе цену и Беата. Она лишь вздохнула коротко, но многозначительно, и, стерев улыбку с губ, перешла к делу.

– Совет Электоров на своем чрезвычайном заседании, созванном в Зальцбурге в Рождественскую ночь, единогласно избрал императором князя Людвига Кагена, седьмого этого имени, – все это Беата Тракаль, премьер-майор гвардейского кавалерийского полка и кавалер двух крестов за личную храбрость, произнесла прохладным, деловым тоном. Однако глаза кавалерственной дамы сияли при этом совсем не так, как предписывает воинский устав. Устав о таком выражении глаз даже не упоминает, но вот Елизавета все поняла правильно.

– То есть, у нас снова империя? – спросила она, выбираясь из постели. Стесняться наготы в присутствие другой женщины, пусть она даже трижды кавалер, Елизавета и не подумала. Ее занимали совсем другие вопросы.

– Еще нет, – мягко улыбнулась премьер-майор, – но, полагаю, если есть император, отчего бы заодно не восстановить и империю?

– Электоры... – по всей видимости, Людвиг случившемуся не удивился, он сразу перешел к сути дела. – Откуда бы им вдруг взяться теперь в Зальцбурге? Вы не могли бы отвернуться, госпожа Тракаль?

– Разумеется! – премьер-майор отвернулась и смотрела теперь в окно. – Электоры не берутся, а родятся, разве нет?

– То есть, – Людвиг выскользнул из-под одеяла и начал одеваться так быстро, как только мог, – поскольку никогда не было вынесено никакого иного решения, Электорами становятся не по положению или избранию, а по праву рождения?

– Точно так, – согласилась Беата Тракаль, доставая из кармана бридж кожаный портсигар. – И так четыреста лет подряд... Не возражаете, если я закурю?

– Курите! – небрежно бросил Людвиг, застегивая пуговицы на рубашке. – Можете и мою жену угостить, вон, как глазом косит!

– Ты этого не можешь видеть! – вскинулась Елизавета, занятая своим платьем, оснащенным удручающим количеством крючков и застежек.

– Я вижу тебя в зеркале, – объяснил Людвиг.

– И ведь четыреста лет – это ужасно долго, – сказал он через мгновение. – Никто, верно, и не знает теперь, кто есть кто в списке Электоров?

– Вы снова правы, ваше величество...

– Все еще Высочество, с вашего позволения!

– Как прикажете! Пахитоску, графиня?

– Я бы и от глотка чего-нибудь эдакого не отказалась, – призналась Елизавета. Она взяла пахитоску, прикурила от предложенной кавалерист-девицей спички и вдруг вспомнила про одну генеалогическую линию, неочевидную, на первый взгляд, но вполне возможную. Особенно в мире, в котором возможно почти все, на что способно человеческое воображение.

– Скажите, Беата, а тайный советник Рейнарт Фалль, случайно, не один из Электоров?

– Знали или угадали? – усмехнулась премьер-майор и протянула Елизавете крошечную серебряную фляжку. – Глоток граппы?

– Только не говорите, что это grappa stravecchia из Фриули! – Елизавета вспомнила сейчас, что именно об этой виноградной водке из винного погреба тайного советника рассказывала ей вечность назад – или, возможно, всего лишь прошлым вечером – племянница доктора Фалля Тилли Шенк.

– Но, что же делать, если это именно она? – улыбнулась Беата. – Снова угадали, ваше Высочество, или вы все знаете наперед?

– Она все знает наперед, – Людвигу явно не понравилось, что разговор отклонился от избранной им темы, но Елизавете он простил бы и куда больший грех. Это она хорошо разглядела в выражении его синих глаз, в движении губ, в позе и напряжении мышц плеч.

– Мы едем в Марбург? – спросил он.

– Так точно! – Беата поняла его тон по-своему и, по-видимому, правильно. – Но надо торопиться, ваше Высочество! Войска, оставшиеся верными королю...

– То есть, ночью случился переворот? – спросила Елизавета, сделав глоток граппы.

– Ну, – пожала плечами кавалерственная дама, – можно сказать и так.

В городе стреляли. Иногда туго натянутое полотно зимней ночи разрывали одиночные винтовочные выстрелы, резкие, с хрипотцой, словно где-то там, за притихшими домами крепкие руки судьбы "ломали о колено" сухие и трескучие ветки мертвых деревьев. Но чаще – тут и там – вспыхивала заполошная пальба, утробно ухали разрывы гранат, играя всполохами в низко просевшем под тяжестью туч небе, и рокотали, захлебываясь, пулеметы. Перестрелки возникали, непредсказуемые, как стихия, и так же внезапно прекращались, все время, смещаясь по азимуту, так что было совершенно невозможно понять, где и что происходит, и кто, в конечном счете, берет верх. Впрочем, ближе к утру, когда воздух наполнился неярким жемчужным сиянием приближающегося рассвета, и с низкого неба начали падать медленные распушенные хлопья снега, кое-что начало проясняться. Где-то на западе, должно быть, у реки и за ней, громыхнули вразнобой танковые орудия, глухо ударили залпы гаубиц, раздались первые разрывы снарядов и кашляющее стаккато крупнокалиберных пулеметов...

– Ну, вот, – одобрительно кивнул генерал Бауэр, – а вы говорили!

– Вообще-то никто ничего не говорил! – возразил Том, стоявший на капоте бронеавтомобиля и пытавшийся на слух определить, что и где теперь происходит в Марбурге.

– Но ведь подумали! – барон достал из кармана кожаного реглана сигару и хотел, было, закурить, но передумал и все-таки объяснился. – Панцергренадеры подошли. Теперь мы их задавим!

– Танки в центр города не пройдут! – Елизавета даже сама удивилась тому, с какой легкостью расшифровывал ее мозг звуки боя, накладывая их на карту целей и возможностей сторон. – Нам нужна ратуша, а не ее развалины, ведь так?

– Удивительная ясность мышления, графиня! – поклонился, оборачиваясь к ней генерал. – Я в восхищении! Но, увы, сделать большего мы просто не в силах...

– А короновать Людвига следует как можно скорее...

– И опять вы правы! – барон нахмурился, уж он-то, как никто другой, понимал всю сложность и двусмысленность их "никак не разъясненного" положения.

Физически Людвиг и Елизавета, сопровождаемые Томом и Тилли, и, разумеется, офицерами генерала Бауэра, находились в южной части города – недалеко от железнодорожной станции Марбург Зюд. Они расположились на небольшой площади, прикрытой от обстрела высокими каменными зданиями. На крышах домов по периметру засели наблюдатели и снайперы, близлежащие улицы блокировали бойцы эскорта. Такова была оперативная обстановка, но на самом деле, как догадывалась Елизавета, они всего лишь "замерли в прыжке". И это было никак не здорово. Самое опасное положение, если говорить по совести. Теперь – или все, или ничего. Третьего не дано, поскольку отступать некуда, да и незачем.

– Электоры уже в городе? – спросила она.

– Да, – кивнул генерал, глядя из-под нахмуренных бровей. – На аэродроме Фрайдхоф. Это здесь, – махнул он сигарой куда-то в сторону галантерейной лавки с опущенными на витрины стальными жалюзи. – Пару километров на восток…

– Что нас сдерживает? – Елизавета уже знала, что станет делать, но детали, в любом случае, следовало уточнить.

– У них стрелки на крышах, – нехотя признал генерал, сбавляя тон. – Выбивают пехоту, жгут танки, а применить артиллерию мы, kongr, действительно, не можем. Обстреливаем, в основном, район кирасирских казарм и старый ипподром, центр города – не трогаем, но и продвинуться без артиллерии не получается.

"Kongr, – отметила Елизавета, – он назвал меня конунгом! Он знает!"

– Значит, у нас проблемы... – в голосе Тома, до сих пор молча слушавшего диалог Елизаветы и своего деда, прозвучало спокойное принятие факта.

– Выходит, что так, – пыхнул дымом сигары генерал и встопорщил усы. – Но мы их дожмем, ваше величество! – обернулся он к Людвигу.

– Разумеется, – согласился Людвиг и коротко взглянул на Тома. – Как думаешь?

– Ты сказал! – Том легко спрыгнул с капота броневика и повернулся к Беате. – Майор Тракаль, достаньте мне, пожалуйста, бронежилет и каску, да и от чего-нибудь эдакого, – крутанул он пальцами правой руки, – я бы не отказался.

– Поведешь штурмовую колонну? – без удивления, но с видимым уважением спросил генерал.

– Да.

– Разумно, – согласился барон. – Беата, распорядись!

– Два комплекта! – встряла Елизавета.

– Я возьму егерей и пойду по крышам, – пояснила она Людвигу.

– Э... – она впервые видела, чтобы Людо, ее великолепный герой Людо Каген не знал, что сказать. Зато генерал Байер, по-видимому, знал. Или всего лишь думал, что знает.

– Это невозможно! – отрезал он. – Вы женщина, конунг! Девушка... девочка... я...

– Под Дрезденом, генерал, я трижды водила кавалерию в бой! – возразила Елизавета, ощущая, как знаменитое холодное бешенство Скулнскорхов начинает леденить кровь. – И все об этом! – вскинула она руку, пресекая дальнейшую дискуссию. – Премьер-майор! Мне нужны штаны и куртка, бронежилет и каска. Оружие на ваше усмотрение, но я бы предпочла укороченный Штайер с сорокамиллиметровым подствольником. Это возможно?

– Полагаю, что – да, – Беата Тракаль взглянула на Людвига, но тот молчал. – Пять минут, ваша Светлость. Пять минут… И, разумеется, вам понадобятся альпийские ботинки с шипами…

Бой вылился в резню. Королевские рейтары не отступали. Вообще. Они умирали на своих позициях, кто где стоял, сражаясь до последней возможности, которая зачастую оборачивалась для них последним вздохом. Впрочем, и егеря из Брабантского ландвера на поверку оказались теми еще зверями! Они только назывались ополченцами, а на самом деле и не зря числились среди наиболее остро заточенных под спецоперации элитных частей армии. Дрались егеря отменно, умело и упорно, пленных не брали, умирали молча.

– Давай! – Елизавета махнула рукой, и тут же за ее спиной ожил станковый пулемет. Рокотнул, залаял, загрохотал. Пули ударили в дымовые трубы и конек крыши, взбивая кирпичную пыль и разнося вдребезги черепицу.

– Еще! – голос она сорвала, но ее все равно бы никто не услышал. На крышах старого Марбурга разверзся Ад: вопили черти, стонали грешники, трещали пылающие поленья, клокотала кипящая смола. – На раз!

Минометчики среагировали не на сиплый всхлип ее "голоса", а на отмашку. Кинули в темпе прэсто[93] несколько мелких мин, и, едва просвистели над головами осколки, егеря рванули вперед.

– Даешь! – Елизавета тоже выскочила из-за трубы и, перескочив через кирпичную разделительную стенку, упала на спину и поехала по крутому черепичному скату, поливая позицию рейтаров из подаренного Беатой Штаера. Просвистела почти до самого низа, упершись буквально в последний момент ногами в край водосточного желоба, и, балансируя на самом обрезе крыши, над бездной в три этажа, выстрелила из подствольника. Сорокамиллиметровая граната попала в слуховое окно и помогла – отдачей – удержать равновесие.

"Талант не пропьешь! – подумала Елизавета мимолетно, падая на бок и перекатываясь вдоль крыши. – Он или есть, или нет!"

Она оттолкнулась спиной, снова вставая на ноги, прошлась, балансируя, по разбитому желобу, перепрыгнула на соседнюю крышу, мимолетно вспомнив, как гуляла в тяжелой броне по палубе галеры в волну, усмехнулась, крякнула и побежала вверх, к коньку, догоняя ушедших вперед егерей. Везде, куда бы она ни бросила взгляд, лежали трупы рейтаров. Впрочем, среди одетых в черное с серебром врагов – их, видно, бросили в бой прямо с парадного построения – попадались и тела своих. Затянутых в камуфляж егерей, казалось, было меньше, но, возможно, Елизавета всего лишь хотела в это верить. Она предполагала, что заблуждается, поскольку не понаслышке знала, какие потери несет наступающая сторона. Но и то – правда, ни времени, ни желания занимать голову подобного рода "материями" у нее не было. И думать сейчас Елизавета могла лишь об одном, как бы побыстрее сбросить рейтаров с крыш и захватить ратушу…

"Коронация!" – вот, что действительно было важно этим утром, важнее даже ее собственной жизни, хотя Елизавета и надеялась дожить до того, чтобы стать законной супругой Людвига, его женой "перед Городом и Миром" и, как следствие, императрицей.

Пуля снайпера ударила ее в грудь, остановив на бегу и заставив качнуться назад.

"Ох!" – показалось, что убита. В глазах потемнело, боль прошла раскаленной иглой прямо сквозь сердце", и легкие сжало спазмом.

"Как жаль…" – Елизавета все еще стояла на ногах, медленно заваливаясь назад и вправо, хватала широко открытым ртом воздух, но дыхания не было, и воздух отказывался поступать в агонизирующие легкие.

"Черт возьми!" – ее охватил гнев невероятной силы. Она не должна была, не имела права умереть сейчас в полушаге от железной короны.

"Ад и Преисподняя!" – Бешенство Скулнскорхов очистило ее взгляд, и Елизавета увидела низкое серое небо, дымы, поднимающиеся между домами и над трубами старого города, темные пятна тел на черепичных полях крыш, но вот что странно, она не услышала ни звука, лишь с еще большей силой ощутила боль в груди.

"Кровь и пепел!" – Не все еще было совершено, и одна ночь любви – всего лишь одна ночь!

Елизавета выпрямилась и чудовищным усилием сделала вздох. Короткий, с сиплым свистом, но это был все-таки вздох. Глоток холодного, пахнущего дымом и смертью воздуха, которого так жаждало ее все еще не желавшее умирать тело.

– Графиня! – слух вернулся к ней так же внезапно, как и покинул. – Вы ранены?!

– Я… – но даже это слово далось ей неимоверным усилием, и вызвало приступ лающего кашля.

И в следующие минуты Елизавета была не способна говорить, тем более идти куда-то или что-либо делать. Она кашляла, ее рвало и колотило, как в лихорадке, и пробивало потом, сменявшимся ледяным ознобом. И вообще ей было так плохо, что впору вспомнить отравленную мадьярскую стрелу. Тогда, на Висле Елизавета пережила отнюдь не лучшие дни своей жизни. Сейчас, в Марбурге, прошлое настигло ее с невероятной силой, позволившей вспомнить весь тот безумный поход из Замка Скулнскорх до встречи с Людо вблизи бурга Эльц. Впрочем, на этот раз, все происходило куда быстрее. Ее "смерть и воскрешение", – если и имели место, – длились не дни и часы, а в лучшем случае, минуты.

– Странная реакция… – произнес где-то за ее спиной спокойный мужской голос. – Пуля попала в бронежилет. Больно конечно, но не смертельно, пробития ведь не было…

"Много ты знаешь!" – Елизавета уже почти пришла в себя. Сидела на крыше, привалившись спиной к высокой дымовой трубе, курила сигарету, чувствовала боль в груди и хрипы в горле, слушала стихающие звуки боя и думала о судьбе. Сейчас, сегодня, буквально несколько минут назад она встретила свою судьбу лицом к лицу. Не в первый, впрочем, раз, но наука пошла ей впрок, и на этот раз Елизавета смогла разглядеть лицо Хозяйки Судьбы, и не удивилась тому, что увидела. У ее судьбы, у судьбы графини Скулнскорх, будущей императрицы Елизаветы было два лица, а не одно. Два очень разных, но по-своему красивых лица…

– Ну, что там внизу? Какие новости? – спросила она, чуть отдышавшись.

– Томас фон дер Тиц прорвался на Нойемарктплатц! – сразу же ответил лейтенант, подошедший от группы егерей, сгрудившихся вокруг радиста. – Ратуша наша!

– А у нас тут что? – сигаретный дым казался горьким, или он, и в самом деле, пах сгоревшей травой?

– Мы обеспечили успех штурмовой колонны, ваша Светлость!

– Живые рейтары хоть есть? – поинтересовалась она через силу.

– Только раненые…

– Пусть так! – Елизавета сделала над собой усилие и встала. – Пошли вниз! Я хочу увидеть ратушу!

На самом деле, она хотела первой войти в зал Марбургской Унии. Елизавете казалось, что там, в этом странном месте, куда она до сих пор никак не могла заглянуть ни во сне, ни наяву, ей откроется сокровенное знание. Что-то такое, о чем Елизавета не могла придумать истории, потому что Пророчество, как и следовало ожидать, темно и невнятно. И слишком поэтично, чтобы быть правдой.

На площади перед ратушей все еще дымил сгоревший броневик. Бродили среди грузовиков и полевых кухонь панцергренадеры в утепленных комбинезонах и егеря в камуфляже. Их голоса сливались в гул, движения казались хаотичными, но Елизавета понимала – чувства обманывают. Во всем, что происходило здесь и сейчас, в это утро на площади Нового рынка, или где-либо еще в старинном городе Марбург, ставшем когда-то много веков назад последним пристанищем князя Людо Кагена по прозвищу Аспид, в этом всем, в каждой мелочи, в каждом штрихе ощущалось присутствие Вечности. Чего-то гораздо большего, чем может вместить человеческое сознание, но что способно уловить вещующее сердце настоящей колдуньи.

– Спасибо, Том! – Елизавета еще раз окинула взглядом площадь, покачала головой. – Даже не верится… Кажется, наша встреча под Дрезденом случилась буквально вчера.

– Две недели назад, – кивнул Дамаль. – Тринадцать дней, если быть точным. Но ты права, Цисси, смена декораций кажется мне слишком быстрой. Одно утешает – Тилли со мною, и вы с Ловисом все те же, что и раньше. Что скажешь?

– Ты выставил охрану? – вместо ответа спросила Елизавета. Ей не хотелось продолжать разговор на эту опасную тему.

– Разумеется! Хочешь стать первой?

– Хочу, – честно признала она и, наконец, посмотрела Дамалю в глаза. – Не ходи со мной! Не надо!

– Я должна быть там одна, – объяснила она через мгновение, ничего, на самом деле, не объясняя.

– Людо будет здесь максимум через полчаса… – Том смотрел на нее серьезно, но словно бы, вопросительно.

– Вот именно! – кивнула Елизавета. – Именно поэтому.

– Исчерпывающее объяснение! – усмехнулся Том, качая головой. Глаза его оставались внимательными.

– Какое есть!

– Мне достаточно, – пожал он плечами. – Иди!

– Мне нужны саперы и взрывчатка…

– Лейтенант! – взмахнул рукой Томас, останавливая спешащего по своим делам офицера. – Двух саперов с инструментом и взрывчаткой в распоряжение ее Светлости!

– Так точно! – подтянулся лейтенант, с интересом, но без наглости рассматривая Елизавету. – Двое под моим командованием, инженерный инструмент и пластит. Пятиминутная готовность.

– Графиня будет ждать вас внутри. Исполняйте! – нынешний Томас фон дер Тиц умел управляться с людьми не хуже своего именитого деда. Впрочем, старый барон никогда не побеждал в таких грандиозных сражениях, какие довелось выиграть его внуку, и такими большими армиями не командовал тоже.

– Спасибо, Том! – Елизавета даже не подумала улыбнуться или еще что, ее голову и сердце занимали совсем другие мысли и чувства.

– Иди уж! – Махнул рукой Дамаль, умевший принимать ее такой, какой она была, а она, по совести говоря, бывала разной.

– Да, да… – рассеянно бросила Елизавета и пошла к ратуше.

Высокое кирхообразное здание из серого камня. Узкие стреловидные окна, пламенеющая готика – одновременно простая и тяжелая, замысловатая и легкая, устремленная ввысь – геральдические щиты, горгульи и фигуры святых, увенчанная черным шпилем квадратная башня, образующая фасад, дубовые, оббитые потемневшей бронзой двери на высоком крыльце.

– Это кто? – спросила Елизавета у охранявших двери танкистов и кивнула на штатского, топтавшегося рядом, но все же несколько в стороне.

– Говорит, что кастелян, – пожал плечами офицер, по-видимому, возглавлявший пост, и подтолкнул к Елизавете высокого тощего старика в черном пальто и шляпе с широкими обвисшими полями.

– Вы кастелян? – подняла бровь Елизавета.

– Да… э…

– Я графиня Скулнскорх, – усмехнулась Елизавета. – А вот вы, милейший, ничуть не похожи на кастеляна. Да ведь и ратуша не замок, так с какой стати вдруг кастелян?

– Традиция, ваша Светлость! – поклонился старик.

– Ладно, пусть будет кастелян, – согласилась Елизавета. – И раз уж вы, господин кастелян, здесь главный, не затруднит ли вас показать мне зал Марбургской Унии?

– Увы, ваша Светлость, – развел руками старик, – но это никак невозможно!

– Отчего же? – нахмурилась Елизавета.

– Он замурован! Маркграф Фридрих Тутта…

– Заика Фридрих умер пятьсот лет назад[94]! – резко оборвала кастеляна Елизавета.

– Да, но его приказ все еще остается в силе! – возразил старик, выпрямляясь во весь свой немалый рост. Сейчас он смотрел Елизавете прямо в глаза.

– Я отменяю приказ Фридриха, и, как наследница Тюрингской линии через Альбрехта II Негодного, требую вскрыть зал Унии! Саперы за мной! – скомандовала она и снова взглянула на старого кастеляна. – Показывайте, господин кастелян, или я стану разрушать эту чертову кладку вашими костями!

Угроза, произнесенная сорванным хриплым голос и подкрепленная жестоким выражением ее усталых глаз, подействовала. Старик отшатнулся, но тут же вял себя в руки, поклонился, как и предписывал этикет, и засеменил вперед, показывая дорогу.

– Так-то лучше! – усмехнулась Елизавета и двинулась следом, сопровождаемая бойцами эскорта и саперами.

"Теперь уже скоро!" – следуя за стариком, Елизавета миновала холл, поднялась по боковой лестнице, прошла несколькими все время менявшими направление коридорами, и остановилась, наконец, напротив оштукатуренной стены, почти полностью скрытой под древними – потемневшими почти до полной потери вида – гобеленами.

– Что это за тряпки? – спросила она, нахмурившись, когда что-то смутное ворохнулось в ее памяти, но так и не всплыло к свету.

– О, ваша Светлость! – всплеснул руками старик. – Не говорите так, ради всего святого! Это не тряпки, моя светлая госпожа, это Мюнстерский триптих, повествующий о великих деяниях Девы Севера!

"Точно!" – неожиданно вспомнила Елизавета, и перед ее глазами встали строчки из старинного путеводителя по Марбургу.

"…деяния королевы Скулнскорх, рекомой в народе Девой Севера… Битва с мадьярами в долине реки… поединок с королем Дании Гамлетом I… сражение в виду Дрездена…"

– Снимите! – приказала она, уже понимая, что зал Унии скрыт именно за этой стеной. – Только осторожно, я забираю их, как военный трофей… И, пока не забыла, скажите, господин кастелян, не знаете ли вы случайно хорошего реставратора гобеленов?

– Реставратора?

– Видите ли, мой друг, – Елизавете вдруг расхотелось орать и угрожать, – на этих гобеленах изображена Лиса Скулнскорх… А меня, если вы помните, зовут, Елизаветой. Я не королева, а графиня, но пятьсот лет назад происходило много такого, о чем нам нынче и подумать страшно! А гобелены эти создавались на основе картонов, написанных Ульфредом Швабом – живописцем из Баварского королевства… Вы следите за моей мыслью?

– Да, – ответил растерянный старик. – Да, ваша Светлость! Непременно, но…

– Без "Но", мастер кастелян! – остановила Его Елизавета. – Без единого "Но", потому что Ульфред Шваб лично знал Лису Скулнскорх. Он шел вместе с армией Клодды Галицкой, и, если кто-нибудь, и мог оставить нам заслуживающий доверия портрет королевы Лисы, то только он.

– Понимаю! – потрясенно произнес старик, глядя, как принесшие стремянку саперы снимают со стены драгоценные гобелены.

– Ничего вы не понимаете! – вздохнула Елизавета, не способная объяснить постороннему человеку, что это такое – помнить Ульфреда Шваба, рыжего художника, умершего пятьсот лет назад, так, словно, виделась с ним буквально пару недель назад. – Впрочем, неважно!

– Лейтенант! – подозвала она офицера. – Здесь, – кивнула она на стену, – где-то ближе к центру должен находиться дверной проем, заложенный кирпичом…

– Одиннадцатая плитка слева, – обреченно сгорбившись, указал на пол старик-кастелян. – Считайте плитки, господин офицер. Одиннадцатая слева, десятая справа. Проем между ними, и, если верить записям, то замурован он всего лишь в три ряда кирпичей.

– А общая толщина стен? – сразу же заинтересовался сапер.

– Метр девяносто.

– Тогда, мы выбьем кладку, как пробку из бутылки!

– Но аккуратно! – осадила офицера Елизавета. – В зале за стеной фрески… Их нельзя повредить!

"В зале за стеной фрески…"

Что ж, все так и было. Зал в ратуше Марбурга, замурованный по приказу маркграфа Фридриха Тутты сразу после заключения Унии … И зал Марбургской Унии, расписанный Карлом Рейнером из Лейдена… Фрески Лейденского Ангела… Он писал их всего лишь через полтора десятка лет после смерти князя Людвига Кагена, первого этого имени, а Мюнстерский триптих соткан по картонам Ульфреда Шваба, и Елизавета хорошо помнила этого высокого худого мужчину с не расчесанными рыжими волосами и безумными зелеными глазами…

"Людвиг… Лиса… и я…" – Елизавета вдруг осознала тот простой факт, что в этом месте – в старой ратуше Марбурга – и в это время, сегодня, сейчас, сошлись три совершенно разные истории. История Людвига Кагена, которого иногда называли Темным Серебром, одиссея Лисы Скулнскорх, о которой граф Богуслав Гасиштейнский из Лобковиц говорил, что она Красное Золото эпохи, и роман о Елизавете и Людо…

"Золото и Серебро, не так ли? – думала Елизавета, наблюдая за работой саперов. – Серебро и Золото. Я и он. И наша история, написанная кровавыми чернилами Пророчества…"

Сейчас она понимала, что три эти романа, хоть и связаны между собой, но отнюдь не являются единой, длящейся во времени и пространстве историей. Пятьсот лет назад, – или чуть более того, – жил и умер Людо Каген, по-видимому, неспроста прозванный Аспидом. Но тогда, как могли оказаться в том же самом времени, но как бы позже на сто или двести лет, Лиса, графиня Скулнскорх и Людо, князь Каген? Даты сходились, но личные истории никак не пересекались. Людо Каген, заснувший в постели Лисы Скулнскорх в бурге Эльц, вроде бы, приходился Людвигу Аспиду отдаленным потомком, и значит, эти двое никак не могли быть современниками. Однако Елизавета, смотревшая сейчас из настоящего в прошлое, отчетливо видела там, в пятисотлетней глуби времени и того Людвига, и другого, как видела там и Лису Скулнскорх – сказочную королеву Севера, и себя саму, живущую жизнью конунга Лисы. Но, стоя здесь и сейчас перед кладкой, закрывающей проход в зал Марбургской Унии, она никак не могла вспомнить, чем закончилась сага о Лисе Скулнскорх и Людвиге Кагене.

"Беда с этими пророчествами! – вздохнула Елизавета, отходя по сигналу сапера назад и за угол. – Влипнешь в такое паскудство, и уже не знаешь, Пророчество ли ведет тебя туда, куда ты и не чаяла попасть, или это ты сама торишь путь, овеществляя Пророчество, которое, на самом деле, всего лишь темные слова…"

"Слова, слова, слова… Не так ли, принц Гамлет[95]?"

И в это время грохнул взрыв. Ударило по ушам – не сильно, но чувствительно, – и коридор заволокло облаком кирпичной пыли.

– Ну, что там?! – крикнула Елизавета, выскакивая из своего укрытия и поспешая к месту подрыва. – Все или еще долбить придется?

– Похоже, открыли проход! – откликнулся откуда-то из клубящейся мглы офицер-сапер. – Тут пустое пространство, но света нет. Темно, как…

– Не уточняйте, лейтенант! – остановила его Елизавета. – Я знаю, где это! Вы послали людей на купол?

– Так точно!

– Ну, так свяжитесь с ними и прикажите снимать щиты!

Фридрих Тутта, как выяснилось, не удовлетворился тем, что замуровал дверной проем. Он еще и восемь окон барабана, на котором лежал уплощенный купол свода, приказал закрыть щитами – деревянными рамами с кирпичной кладкой толщиной в один ряд. Получалось, что пять сотен лет в зал Унии не только не входили люди, в него и солнечный свет все это время не проникал. Лунный, впрочем, тоже.

– Есть! – откликнулся все еще невидимый из-за клубящейся пыли сапер. – Радист!

– Здесь!

– Передать Третьему. Снять щиты!

– Есть!

Перекликались саперы, хрустел под подошвами битый кирпич, и шелестела осыпающаяся с потолка штукатурка…

"А что, если и фрески осыпались?" – Елизавета осторожно пробиралась сквозь колышущуюся мглу, пахнущую боевой химией и сухой известкой, сквозь кирпичную пыль, норовившую забить глаза и рот, сквозь опасения и надежду. Она тоже, как и офицер-сапер, угадывала впереди огромное пустое пространство. Туда и шла, ориентируясь скорее на звериное чутье, чем на объективные человеческие чувства. И, судя по всему, не ошиблась. В какой-то момент, кирпичный лом перестал скрипеть под ногами, воздух очистился, в том смысле, что из него исчезла пыль, так что стал явственно ощутим запах затхлости, и Елизавета вдруг поняла, что стоит посередине огромного непознанного пространства. Чем-то это ощущение напоминала то, что пришлось испытать Лисе Скулнскорх в "нигде и никогда" ее давней магической грезы, где раскачивался великий маятник, делящий мир на две части – сторону Добра и сторону Зла, – и где герцог Тригерид в очередной раз попытался взять верх, но проиграл.

"Сейчас!" – Елизавета опередила события буквально на долю секунды, но знание лишним не бывает, и она не вздрогнула, когда первый луч света ударил сверху вниз, открывая ее взгляду зал Марбургской Унии.

"Да! – признала она, медленно поворачиваясь по кругу. – Впечатляет!"

Второе и третье окно открылись почти одновременно, а затем – не прошло и тридцати секунд – свет неяркого зимнего дня вошел в зал Унии уже через все восемь окон барабана. Тьма отступила, и перед глазами Елизаветы предстали отлично сохранившиеся во тьме и покое многовековой тайны фрески Пророчества, ибо истинное название замурованного зала в ратуше Марбурга было именно таково – зал Пророчества. А историю с Унией придумал умница Альбрехт – ландграф Тюрингии.

"И за что только его прозвали Негодным?"

Елизавета завершила круг и снова посмотрела на центральную фреску, расположенную там, где находился бы алтарь, будь это собор, а не ратуша.

"Что ж, здравствуй Людвиг Каген, первый своего имени! Узнаешь меня, или нет?"

Этот Людо казался старше и суровей, но дело даже не в этом, а во взгляде синих глаз. Художник совершил невозможное, он передал выражение глаз Людвига Кагена, каким увидел его при жизни. В этом взгляде не было жестокости или высокомерия, призрения или гнева. Он был холоден до равнодушия, и в нем не было жизни. Такого Людвига Елизавета не знала, и, если честно, не захотела бы узнать.

"Аспид Каген…"

Он был так похож на ее Людо, что от жалости и разочарования сжимало сердце, но, к счастью, это был не он.

"Князь Людвиг Каген, первый своего имени…"

Он был одет во все черное. Лишь темное серебро отделки, пряжка пояса и рукоять меча, шпоры, серебряные кружева, да еще серебристая, как на полотнах Эль Греко, белизна кожи, все остальное лишь игра оттенков черного. Мрак за спиной, тьма, скрывающаяся в складках плаща…

"Темное на темном…"

Аспид Каген держал в протянутых к Елизавете руках железную корону, на которой посверкивали крупные, грубо обработанные камни – рубины, алмазы и сапфиры. Он словно бы, возлагал ее на голову неизвестного потомка…

"Или он знал? А они?"

Справа от Людо Кагена была изображена высокая стройная женщина с прекрасным, но суровым лицом. Льняные, чуть вьющиеся волосы Девы Севера – а ее наряд не оставлял на этот счет ни малейших сомнений, – свободно спадали ей на плечи, схваченные на лбу узким золотым обручем с крупным изумрудом, свободно свисающим к переносице на тонкой золотой цепочке. Взгляд серых глаз заставлял вспомнить об озерных туманах. В руках принцесса Джевана сжимала меч.

А слева от Аспида, стояла одетая по придворной моде дама, в которой, казалось, воплотились все лучшие черты Великой Женственности. Не любоваться ею было невозможно. Ее фигура была великолепна, чего не могло скрыть даже тяжелое платье из многих слоев золотой парчи и подобранных в тон ей шелков. Ее золотисто-русые волосы, украшенные вплетенными в косу золотыми нитями с крупными аметистами и бриллиантами, были уложены на голове в виде короны. Медового цвета глаза, казалось, излучают свет сами собой. Ну, а в руках графиня Маргарита Корвин держала, как и следовало ожидать, скипетр и державу. Символика триптиха, таким образом, была более чем прозрачна, но автор пошел, что называется, до конца, не оставив уже ровным счетом никаких сомнений.

Властвуй! – было написано под изображением Джеваны.

Правь! – гласило послание Мары Корвин.

Сим нарекаю! – эти слова были выписаны внизу центральной фрески, и сразу под ними на пюпитре темного дерева лежала железная корона императора Хильдеберда. На этот раз настоящая, а не нарисованная, но как две капли воды похожая на ту, что протягивал своему далекому потомку князь Каген.

"Какое элегантное завершение истории…"

– Ведь ты не откажешь мне в любезности, Елизавета Скулнскорх, – раздалось за ее плечом. – Я думаю, это должна сделать именно ты!

Елизавета оглянулась. Людо стоял почти рядом, – а она и не заметила, как он пришел, – смотрел на нее, ждал.

– Разумеется, Людвиг Каген, – она бросила взгляд на зрителей, замерших в ожидании чуть поодаль, и улыбнулась, – я сделаю это.

Она еще раз посмотрела на Тома и Тилли, на генерала Байера и его валькирий, на офицеров и солдат, стоявших в отдалении и, кажется, даже затаивших дыхание от осознания значимости сцены, наблюдать которую им выпала удача.

"Отличные свидетели, если подумать!"

Она перевела взгляд на еще одну группу людей. Полтора десятка мужчин и женщин самого разного возраста и вида стояли чуть в стороне. "Господа Электоры" прибыли засвидетельствовать, что факт избрания нового императора имеет место воплотиться в жизнь.

Чуть поклонившись тем и другим, Елизавета отвернулась, решительно подошла к пюпитру, взяла с него корону, с удовольствием ощутив ее прохладную тяжесть в своих обнаженных ладонях – перчатки по такому случаю Елизавета сняла, – и вернулась назад, к ожидавшему ее посередине зала Людо.

– Преклоните колени, ваша Светлость! – потребовала она.

– По вашему слову, графиня! – Людо легко опустился на колени и сложил руки на груди, глядя сейчас прямо перед собой.

– Решением совета Электоров нарекаю вас императором! – провозгласила Елизавета и опустила корону на голову Людо.

Мгновение длилась тишина. Затем Елизавета и сама опустилась на колени и склонила голову перед своим императором.

– Встаньте, ваше Величество! – попросила она, не поднимая глаз. – Правьте нами с миром!

Она услышала вздох облегчения, долетевший до нее со стороны зрителей, и шорох одежды, когда Людо встал с колен.

– Моя госпожа!

Елизавета подняла взгляд и увидела руку, которую протягивал ей Людо.

– Надеюсь, вы все еще не возражаете, стать моей женой? – спросил он ее, когда, опершись на его руку, Елизавета поднялась на ноги.

– Нет, разумеется, – ответила она с улыбкой.

– Вот и славно! – улыбнулся ей Людо.

– Дамы и господа, – обратился он к собравшимся, – насколько мне известно, гражданские браки существуют в империи де факто уже без малого сто лет. Поэтому, с вашего позволения, я попросил бы присутствующего здесь советника Фаля официально зарегистрировать наш брак с графиней Скулнскорх…

– И наш! – надтреснутый голос Тили ван дер Шенк заставил доктора Фаля вздрогнуть, и это стало первым и единственным доказательством того, что дядя Клотильды все-таки скорее жив, чем наоборот.

– Спасибо, что напомнили мне, фюрстина, – еще шире улыбнулся Людвиг. – Разумеется, речь идет так же о брачном договоре между Великой княгиней Галичмерской и графом фон дер Марком.

– Сочту за честь! – поклонился доктор Фаль. – Но вынужден требовать, чтобы таинство брака было сегодня же подтверждено церковным обрядом.

– Непременно! – согласился император Людвиг, и в этот момент Елизавета услышала музыку сфер…

Конец

Сентябрь 2010 – Январь 2014 – Октябрь 2019