Серебряная река

Картина проясняется

Я надеюсь, что то, что случилось со мной, не случится больше ни с кем. Я надеюсь, что мы прошли этот этап, потому что он уничтожил меня, понимаете, он разрушил мою жизнь. Я надеюсь, что такого не произойдет больше ни с кем.

Рон Драйвер оторвал взгляд от своих рук и посмотрел прямо в камеру, а потом его изображение треснуло и исказилось – программа закончилась. Пенни, редактор сериала, откинулась в кресле и соединила руки за головой.

– Поздравляю, сказала она. – У меня есть несколько замечаний, но крупных переделок не потребуется. Отлично, Ник. На тему, интересно и без морализаторства. Передай кассету юристам, чтобы они ее просмотрели. Кое-кого это подстегнет. Особенно мне понравилось, как ты связал эту историю с делом Скаргилла и ложными обвинениями того в махинациях с закладными, не опускаясь до теорий заговоров. И проститутка тоже мастерски выступила.

– Тут Марк хорошо потрудился, – честно признался Ник. – Он просто выследил много нужных лиц. Особенно когда мы уже думали, что потеряли след Мэнди.

Пенни улыбнулась Марку, который густо покраснел и стал чесать затылок. Он ужасно боялся ее.

– Меня радует, что хотя бы одна из этих программ выглядит законченной. Это чертово дело университетского преподавателя становится совершенно запутанным. Не исключено, что этот малый – бредящий извращенец.

Они пошли обратно в офис, и Ник с Марком вернулись к своим столам.

– Нам нужно будет отправить благодарственные письма всем, кто оказывал содействие, – сказал Ник.

– Конечно, без проблем. Правда, здорово у нас получилось?

– Еще бы.

– Но люди обозлятся. Сейчас никто не хочет слышать о профсоюзах. Нынешнее правительство не лучшего мнения о большом Роне, чем предыдущее.

– Я думаю, весь вопрос в том, законно ли бороться с противниками, фальсифицируя обвинения и привлекая к этому секретные службы. Мне кажется, что нынешнее правительство не зайдет настолько далеко. Ведь так можно расправиться со всеми, кто тебе не нравится… не только с профсоюзами, – пожал Ник плечами, разыскивая на столе какие-то бумаги.

– Но речь не шла обо всех. Они не выглядели параноиками или обкурившимися. У них ведь был план, у них была стратегия. И она оказалась успешной. Возможно, она и сейчас действует. Мы же ничего не знаем. Мы думаем, что ничего страшного, раз можно снять об этом передачу для телевидения. Но они могут снова сделать это, когда захотят. Если потребуется. Кстати, профсоюзы лишили прав, и нынешнее правительство не собирается возвращать им отобранные права.

Ник взглянул на своего молодого помощника. Главной заботой Марка в эту неделю были шансы «Челси» победить в европейских матчах и собственные шансы завоевать Эмму с ее необыкновенными грудями.

– Я думаю, все зависит от того, кого ты подразумеваешь под «ними».

– Да все тех же – тех, у кого всегда есть власть и контроль над нашей жизнью. Это правительственные чиновники, шпионы, бизнесмены, уголовники, банкиры и все прочие. Те, кто командует парадом и кому мы до лампочки.

Воцарилось молчание. Марк сидел, опустив глаза, но затем снова весело поднял голову.

– Ладно, не стоит из-за этого резать себе вены. Сегодня вечером я свободен и собираюсь хорошенько расслабиться.

Ник рассмеялся.

– Что ж, приступ беспокойства за уязвимость нашей демократии оказался недолгим.

– Но послушай, старик, что мы можем сделать? Я не собираюсь в одиночку пикетировать здание парламента. Я не стану ходить, надев на шею плакат. Это не значит, что я не понимаю, каково положение дел. А как ты? Есть какие-нибудь планы?

Ник несколько напрягся, подумав о встрече с Кинчем, второпях назначенной на сегодня. Он знал, что перестанет церемониться и постарается заставить Кинча раскрыть то, что тому известно в связи с Терри Джеймсом.

– Ник, ты слышишь?

– Да, извини. Мне нужно будет снова побеседовать с этим полицейским. А потом у меня встреча с одним человеком, который раньше работал в этом клубе.

Марк удивленно поднял брови.

– Вот поэтому-то, наверно, ты продюсер, а я простой исследователь. Мне вечером нужны развлечения, я хочу хорошенько посмеяться и забыть о работе. А ты встречаешься с полицейскими и вышибалами. Думаешь, у тебя получится сделать из этого передачу?

– Пока не уверен, – признался Ник. – Возможно, что и нет. Возможно, я напишу статью. Но я все равно хочу выяснить, что произошло. До встречи завтра.

– Мне не совсем понятны ваши пгоблемы, мистер Джордан.

Очевидно, Кинч вовсе не был рад снова видеть Ника, а вопросы, которые ему задавал журналист, заставили его нервничать еще больше.

– Проблема в следующем: я полагаю, что есть, по крайней мере, косвенные свидетельства связи Терри Джеймса с убийством Натана Клеменса, а также явный мотив. Но арестовать Криса Гейла оказалось со всех точек зрения проще.

Кинч расхаживал по комнате для интервью. Он остановился перед старым плакатом, предупреждающим о кражах из сумочек, как будто впервые его увидел. С хмурым видом он заботливо расправил загнувшийся угол. Очевидно, он во всем любил порядок.

– У вас нет ничего, доказывающего, что Крис Гейл не совершал этого преступления, в то время как у меня были свидетели и заключение судебно-медицинской экспертизы.

– Все свидетели так или иначе связаны с Терри Джеймсом. Большинство из них непосредственно подчинялось ему по работе. Кровь на ботинках Гейла не доказывает ничего, поскольку никто и не отрицает, что Крис был на улице с Натаном. Мать Натана Клеменса считает, что вам было известно о том, что за убийством стоит Терри Джеймс.

– Вы с ней разговаривали?

– Я вчера встречался с ней.

Некоторое время стояла тишина, Кинч шумно расхаживал по комнате. Нику захотелось рассмеяться. Инспектор выглядел настолько скучным и самодовольным, что просто грех было над ним не посмеяться: «У вас ширинка расстегнута. Шутка!» Ник постарался не улыбнуться, представив себе его реакцию. Кинч встал напротив Ника, упершись руками в стол.

– Да что вы за люди такие? Мы стараемся упрятать преступников, а вы стремитесь вытащить их обратно. Но если что-то случается с вами самими, вы с воплями прибегаете к нам. Если бы убили кого-то из ваших родственников, вы быстренько пришли бы сюда и потребовали отчета о наших действиях. Во всех других случаях вас больше заботит преступник, чем его жертва…

Этот рефрен был так хорошо знаком Нику, что ему было скучно выслушивать его еще раз. Он слышал его от полицейских, от политиков, от возмущенных граждан, участвовавших в телепередачах, и даже от собственного отца во время одного спора. Когда возникал подобный разговор, его так и подмывало объявить, что его не очень интересуют ни преступник, ни жертва.

– Вы сказали, что разговаривали с миссис Клеменс, – продолжал Кинч, неодобрительно глядя на Ника. – А спросите у нее, так ли она огорчена тем, что Крис Гейл сидит в тюрьме?

– Кажется, вы не понимаете, – сухо ответил Ник. – Я целиком за то, чтобы преступники сидели в тюрьме, если они действительно совершили то преступление, за которое осуждены. И миссис Клеменс не имеет к этому никакого отношения. Я полагаю, что в задачи нашего правосудия не входит отправка в тюрьму одних людей для того, чтобы доставить радость другим.

– А знаете, что там было раньше? – задал вопрос Кинч, неожиданно для Ника изменив свой курс. – Зона боевых действий. Бейрут. А как все изменилось. Небо и земля. С Криса Гейла все только началось. Вы знаете, какой победой стало сотрудничество с ними, которого мы добились?

– После того, как Терри Джеймс установил там свои порядки?

Кинч посмотрел на Ника.

– Конечно, вы можете насмехаться…

– Я не насмехаюсь. Просто тот порядок, который вас так радует, основывается на преступной деятельности. Я думаю, вы прекрасно знаете, что Джеймс контролирует торговлю наркотиками в этом клубе.

– Я не стану это комментировать. Но даже если это так, я все же хочу, чтобы вы сравнили ситуацию с той, которая была там несколько лет назад. Даже если то, что вы говорите, правда – у меня нет представления, так это или не так, – допустим, что мы устраиваем там облаву. Джеймса мы точно не схватим за руку, да, скорее всего, и его людей тоже. Хозяин зелья где-нибудь его припрячет, и будет очень трудно доказать, кому оно принадлежит. В лучшем случае мы схватим несколько клиентов за хранение и заметем каких-нибудь мелких торговцев. И чего мы добьемся? Возврата к хаосу, царившему там несколько лет назад? Подумайте об этом.

Нику стало ясно, что, по мнению Кинча, он просто не до конца во всем разобрался. Для Кинча Ник был не только либералом, который больше заботился о преступниках, чем о жертвах, но также и наивным дурачком, не понимавшим, как устроен мир и какие компромиссы требуются для достижения более высокой цели. Между Кинчем и Джеймсом могло не быть прямой связи – денежных отношений, но между ними существовало взаимопонимание, которого, как отчетливо видел Кинч, не было между ним и журналистом. Он прямо-таки старался, чтобы Ник понял.

– Послушайте, – сказал Ник, – мне ваша мысль совершенно ясна. Но моя задача в таких ситуациях состоит в том, чтобы попытаться найти истину. Меня не очень интересует, кто там руководит торговлей наркотиками, поскольку не это главное. Дело в том, что я не верю в историю, повествующую, как Крис Гейл вышел за рамки допустимого с Натаном Клеменсом из-за того, что тот приставал к девушке, которая случайно оказалась подружкой Терри Джеймса. Думаю, что вы тоже в нее не верите.

– Но ведь присяжные решили, что все так и было.

– Ваша вера в жюри присяжных меня очень трогает. Предполагаю, что ваша позиция не изменится, когда они отпустят преступника, виновность которого не вызывает у вас сомнений.

– Хорошо. – Кинч по-прежнему опирался на стол перед Ником и зло смотрел на собеседника. – Только будь осторожен, сынок. На твоем месте я бы хорошенько подумал о своих дальнейших шагах.

– Надеюсь, это не угроза? – спросил Ник. Кинч рассмеялся.

– Какая ерунда. Зачем мне угрожать вам? И неужели вы думаете, что я на это способен? Просто вы суете свой нос в чужие дела, и может случиться так, что вам его… – Кинч довольно художественного издал громкий щелчок, как бы изображая крокодила, – …откусят. Особенно если это такие сложные дела, как у нашего друга Терри Джеймса. Но решать вам. Мы живем в свободной стране.

Ник поднялся, собравшись уходить.

– Еще раз спасибо за время, которое вы мне уделили.

Кинч саркастически усмехнулся и не счел нужным ответить.

В сквере Блумсбери было полно народа, наслаждавшегося солнцем. День клонился к вечеру. Одни прогуливались с мороженым, другие уселись кружками на траве. Некоторые в мрачном одиночестве предавались на парковых скамейках размышлениям. Мужчины, одетые в костюмы, ослабили галстуки и разглядывали женщин в легких летних платьях. Стайки иностранных студентов смеялись и заигрывали с девушками. Солнце сделало город более добрым, демократичным и непринужденным; все было проникнуто миром и дружелюбием. Вокруг сквера высились дома с террасами и голубыми мемориальными досками, свидетельствующими о прежних поколениях именитых лондонцев, также сидевших или гулявших здесь, бывших на этом самом месте, видевших те же здания, которые сейчас видел Ник, и подставлявших свои лица приятному теплу раннего лета.

Ник пришел раньше, чем нужно. Он присел на садовую скамейку и отпугнул противных голубей, начавших собираться вокруг него в ожидании хлебных крошек. Эти важно вышагивающие паразиты вызывали у него подлинное отвращение – птицы, проводившие больше времени на земле, чем в воздухе, с глазами-бусинками и выпяченной грудью, как будто им есть чем гордиться. А может быть, и есть; в конце концов, они совершенные обитатели города, хорошо приспособившиеся, наряду с тараканами и крысами, к непростым городским условиям, роющиеся во всякой всячине.

Ник представил себе Криса Гейла в тюремной камере. Затем он подумал о том, что делает в данный момент Джоан Салливан и чем занята Кейтлин – отстаивает интересы какой-нибудь жертвы бюрократизма или легко скользит кролем но глади бассейна, регулярно поворачивая голову, чтобы ухватить ртом воздух? Никто не знал, где Ник в этот момент находился. У него было несколько минут, чтобы насладиться полным одиночеством и независимостью. Как раз когда он размышлял об этой удаче, у него зазвонил мобильный телефон. Ник вздохнул, вынул аппарат и несколько секунд разглядывал его, как это делал со своим телефоном Джордж Ламиди, когда они впервые встретились. Звонил НВ.

– Здравствуйте, мистер Журналист!

– Привет, Тревор!

– Ты занят?

– Сижу в парке. Чудесный день.

– Везет некоторым. Слушай, я подумал, не зайдешь ли ты снова к нам в клуб в пятницу?

– Вообще-то я не собирался.

– Давай приходи. Думаю, я кое-что нашел для тебя.

– Правда? А что именно?

– Это не телефонный разговор. Приходи в пятницу, тогда расскажу. До встречи!

Ник выключил телефон и пошел в сторону гостиницы, где он должен был встретиться с Джорджем Ламиди. Дойдя до нее, он с удивлением обнаружил, что Джордж пришел раньше. Вместе с ним был широкоплечий житель Глазго, которого Джордж представил как Чика. Да уж, самое подходящее имя для человека с такой внешностью и манерами[85]. Лицо Чика было плоским, с широкими челюстями и напомнило Нику сцену из «Тома и Джерри», в которой кот врезается в утюг и его морда принимает такую же форму. Кроме того, этот тип так невнятно бормотал, что его было трудно понять. Слова вываливались у него изо рта и камнем падали на землю, как парашютисты с нераскрывающимися парашютами. Ник чувствовал некоторое смущение, потому что ему пришлось неоднократно переспрашивать. Он испугался, что Чик почувствует себя оскорбленным и подумает, что это из-за его акцента, хотя нужно было признать: непривычные шотландские интонации также не способствовали разборчивости речи. Ник наклонил голову, чтобы расстояние от его уха до рта Чика было как можно меньше. Таких людей, как Чик, Нику не хотелось бы обижать.

– Я сейчас работаю в Бирмингеме, – сообщил Чик, пока они вели вступительную светскую беседу.

– Я бывал в Бирмингеме, – сказал Ник. – Некоторое время мне даже пришлось там работать. Сказать по правде, кошмарный город.

Чик посмотрел на него суровым немигающим взглядом.

– Мне нравится Бирмингем.

– Правда? В общем, да, в нем есть привлекательные стороны, – соврал Ник. Привлекательными сторонами, по его мнению, были платформа вокзала Нью-стрит и все дороги, ведущие в Лондон.

– У меня есть один приятель, – вступил в разговор Джордж, – который сидел в тюрьме Пентонвилль по обвинению в попытке убийства. Его выпустили под залог с условием, что он будет жить у своего родственника в Бирмингеме, без права приезжать в Лондон. Вернее, это был даже не Бирмингем, а какая-то там трущоба, своего рода Бирмингем в Бирмингеме, понимаете? Через две недели жизни там он идет в полицию и просит, чтобы его отправили обратно в тюрягу.

– Ты какую-то чушь порешь, – пробормотал Чик, – Бирмингем – нормальный город.

– Ну да, приятель, ты же из Глазго, – отвечал Джордж, – а после Глазго любое место покажется раем.

Ник нервно улыбнулся Чику. Джорджу-то хорошо: он большой и крепкий и мог не бояться этого словесного поединка с Чиком.

– Помнится, – беспечно продолжил Джордж, – была у меня однажды этакая шотландская птичка. Она говорила так… – он перешел на птичий шотландский акцент, – «Джордж, твои джинсы должны постираны». Я отвечаю: «Нет, милая, мои джинсы либо нужно постирать, либо они должны быть постираны. „Должны постираны" – это не по-английски».

– Ха-ха, – смеется Чик. – Все правильно, но там, откуда ты родом, у тебя может быть двадцать жен, которые тебя обстирывают, так что неважно. Не нравится, как одна девчонка говорит, всегда можешь выбрать в своей семейке другую женушку.

– Когда меня спрашивают, кем я себя ощущаю – нигерийцем, британцем или кем-то еще, – говорит Джордж, не обращая внимания на Чика, – я всегда отвечаю, что я лондонец. Это моя национальность. Потому что если ты из Лондона, то ты не такой, как все остальные в Великобритании. Лондон – такая штука… тебе этого не понять, – добавил он весело, обращаясь к Чику.

– Чем закончилась история с твоим приятелем? – спросил Ник, стараясь увести разговор от расовых, национальных и региональных проблем.

– Его оправдали, – сказал Джордж. – Это странно, потому что он был виноват. У него не было даже адвоката. Он не мог поверить, что его не засадили. Он сказал, что старшина присяжных подмигнул ему, когда они вернулись.

– У Криса Гейла так не вышло, – напомнил Ник.

Последовала некоторая пауза, и Джордж взглянул на Чика.

– Расскажи ему.

Чик разглядывал костяшки своих пальцев.

– Крис Гейл не убивал того парня.

– А что же произошло?

– Он поколотил его. Сломал ему нос, но не убивал. Но Крис дурак. Сам напросился.

– Каким образом?

– Трепался много. Он ведь трахал эту девчонку, Джоан. Ну и молчал бы об этом. В таких заведениях слухи быстро разносятся. Особенно швейцарами… – он покосился на Джорджа. – Особенно черными. Они ничего не умеют хранить в тайне, каждый лезет в чужие дела. Секрет стал известен всем. Не много потребовалось времени, чтобы и до Терри Джеймса дошел слушок. Он с подружкой разбирается, крики, плач, та все отрицает, говорит, что во всем виноват Крис, а она, мол, его гнала. Джеймс готов ей поверить и объясняет, что она должна сделать.

– Выманить Криса наружу с Натаном Клеменсом? И завести его?

– Да. Джоан говорит Крису, что Натан якобы ее лапает и распускает язык. Поэтому, когда Крис выводит парня на улицу, он похож на сумасшедшего, потому что он действительно в тот момент сошел с ума. По нему видно, что он готов убить Натана. И это многие видели.

– Но не убивает…

– Нет. Его оттащили другие ребята. Натан был избит, а большинство охранников вернулись вместе с Крисом. Натана прикончил кто-то другой. Двух зайцев – одним выстрелом. Мальчишку наказали за попытку помешать делам Терри, а на Криса Гейла дали показания, и он получил пожизненное.

– А кто прикончил Натана Клеменса – Терри Джеймс?

Чик пожал плечами.

– А кто еще? Может быть, он, может быть, эта сука Роджер. Возможно, они оба. Я все время был в клубе, так что не видел, что там произошло… – Он вдруг снова взглянул на Джорджа, который уткнулся глазами в стол.

Ник знал, что Чик лжет и что он, видимо, был одним из тех охранников, которые отвели Криса обратно в клуб. И Крис тоже знал это, поэтому и настаивал: «Найди Чика». Но почему Крис думал, что Чик скажет правду? Зачем это нужно Чику? Почему он вообще согласился встретиться с Ником?

– Значит, Джоан подставила Криса…

Чик помрачнел.

– У нее не было выбора. Девчонка думала, как бы самой выкрутиться, и знала, что может с ней случиться, если она закочевряжится: всего навидалась…

Ник вернулся мыслями к кажущейся сном сцене, когда Джоан Салливан стояла перед ним, задрав платье. Насколько она разочарована жизнью, если так рискует? Но в то же время она всегда сможет защитить себя. Это не принцесса в заточении и не беспокойная душа, жаждущая свободы. Она не храбра, а безрассудна. Скука толкает на риск: она была бесчувственной и продажной, несмотря на все свои цитирования «Венецианского купца». Сидящий в тюрьме Крис Гейл не предал ее, хотя она обвинила любовника перед человеком, который, как она знала, осуществит ужасную месть. Ник стал теперь немного лучше понимать Криса – тому известно, что Джоан предала его, но он не стал говорить о девушке; он знал, что убийство, в котором его обвинили, совершили другие, но лишь заявил о своей невиновности и не стал ничего делать. В этом было нечто, достойное восхищения, своего рода упрямое соблюдение моральных принципов.

– Правда, что у Натана был конфликт с Терри Джеймсом по поводу наркотиков? – спросил Ник. – Так считает мать Натана.

– Это был еще один идиот, – ответил Чик, – который должен был плохо кончить. Надо отдать должное Джеймсу: зелье, которым он там торговал, было приличного качества. Этот же мальчишка начинает торговать там дерьмом, сыплются жалобы… дальше дело времени. Ему не повезло, что им понадобился труп, иначе он мог отделаться парой переломанных ног.

Эта мысль показалась Нику ужасной. Натана Клеменса, возможно, не убили бы, если бы его смерть не давала такой удачной возможности подставить Криса Гейла. Он не был уверен, что это действительно произошло именно так. Возможно, Терри Джеймс, охваченный безумием, просто не смог остановиться. Беспомощный взгляд лежащего на земле человека мог располагать к состраданию или спровоцировать на удар сапогом. Некоторые могут заколебаться, внезапно представив муку и боль другого и себя на его месте. Но однако существовали и другие – с холодным или жестоким сердцем, не обремененные жалостью. А может быть, Терри Джеймс действительно собирался его убить. Намерение – вещь любопытная: всаживаешь в кого-нибудь нож, а потом заявляешь, что не собирался его убивать. Правда, нельзя прострелить кому-нибудь голову и потом заявлять то же самое. Хотя, возможно, тут уж действуешь в угаре и не думаешь о последствиях.

– Если позволишь, я задам один вопрос, – осторожно сказал Ник. – Что за отношения у тебя с Терри Джеймсом? Почему Крис был уверен, что ты расскажешь правду?

– Не люблю я его. И не боюсь. И еще – мне не нравится то, чем он занимается.

– Ты против наркотиков? – Ник удивился. Надо же, кто бы мог подумать, что у иностранца такие взгляды.

Чик неприятно рассмеялся.

– Ты думаешь, это его главный бизнес? Это, парень, ему на карманные расходы. Девочки – вот чем он занимается, в том числе и несовершеннолетние. Он привозит их из Восточной Европы и Латинской Америки. Иногда – из Германии. У них отбирают паспорта… – Чик пожал плечами. – Превращают в рабынь. Ты можешь проходить мимо и подумать, что это просто красивый дом в Эссексе. Я кое-что повидал… они поставляют девочек для определенных мероприятий… ты бы не поверил… они такое делают… – Он покачал головой, умолк и зажег сигарету.

Ник пристально рассматривал его. Чик ненавидит Джеймса. Он видел беспомощные взгляды, и это возбудило в нем жалость и возмущение, главные составляющие любого морального кодекса, который не целиком основывается на эгоизме. Пока Ник пил кампари с апельсиновым соком в саду у себя на крыше, в пригородных домах насиловали и избивали женщин из Восточной Европы и Латинской Америки – ради удовольствия одних и прибыли других. И все это снимали на пленку, чтобы создать еще один продукт из этого живого товара. Как же ему теперь поступить? Ник мог постараться тайно заснять мужчин, которые снимают женщин, это ничего не изменило бы, но могло стать удачной программой на телевидении. Он подумал о Кейтлин, которая не хотела очередной тривиальной программы о бывших коммунистических странах. Он подумал об уборщике, утверждавшем, что, несмотря на сложности, истину можно найти. И подумал о своем помощнике Марке, признавшемся в собственном бессилии – «я не могу ходить с плакатом на шее». И ведь Марк прав, действительно прав. Ник был бы рад превратить этот проект в яркое обвинение юридической системы или способности одного человека превращать других людей в сырье. А затем он сидел бы в своем саду на крыше и пил кампари с апельсиновым соком и смотрел на закат, считая себя порядочным человеком.

– Мне пора идти, – заявил Чик. – Если что, у этого вождя племени есть мой номер.

Ник проводил его взглядом и посмотрел на Джорджа.

– Интересно, откуда у него эти сведения о занятиях Терри Джеймса? О девочках и прочем?

– Чик видел жуткие вещи. И еще он рассказывал, что по Глазго разгуливает какой-то псих и нападает с ножом на проституток. Какую-то его школьную подругу порезали или что-то в этом роде. Во всяком случае, Чик страшно переживал. Думаю, после этого он очень враждебно настроен против сутенеров и всех, кто занимается этим дерьмом, – насильников, избежавших наказания.

– Об этом не часто можно услышать, верно? – Ник слегка вздрогнул от мимоходом сказанного слова «порезали». Очень легко было произнести его с бездумным легкомыслием, не связывая с ужасной реальностью, которая за ним крылась. Ник вспомнил обед, на котором его пьяный сосед обещал порезать кого-то стеклом. «Ты когда-нибудь видел человека, лицо которого было порезано стеклом?» – спокойно спросила его тогда Кейтлин.

– Это всего лишь проститутка из Глазго, – с иронией сказал Джордж. – Кого это беспокоит?

«Некоторых беспокоит», – подумал Ник. Люди несовершенны, но это не значит, что все такие, как Терри Джеймс. Джорджа Ламиди беспокоит то, что Крис Гейл сидит в тюрьме за убийство, которого не совершал, – он считает, что это несправедливо. Чик горевал из-за девочки, с которой учился в школе, с которой у него было что-то общее, благодаря чему она для него была не просто фотографией в криминальной хронике. Он испытывал какие-то чувства к девушке, чью жизнь оборвал один из тех, кем движут темные силы; такие люди не испытывают жалость или сострадание. Они внешне могут казаться обманчиво симпатичными, даже обаятельными, но совершенно не способны ослабить хватку вокруг горла, увидев ужас жертвы, и отвернуться, чтобы посмотреть на свои руки, выжимавшие из нее жизнь.

– Такая вот история, – сказал Джордж, ставя кружку на стол перед собой.

– Особых неожиданностей для меня нет, – Ник сделал глоток. – Я примерно так и предполагал. Просто не было уверенности, что все правильно состыковывается.

– Ну, теперь она у тебя есть, – подытожил Джордж.