Глава 3

Трей постучался, открыл дверь и вошел с той небрежной грацией, которая парадоксальным образом одновременно подчеркивала его привлекательность и властность.

В этот момент Импрес вышла из ванны и взяла из рук служанки большое белое полотенце. Играющий свет камина золотил ее стройное тело и искрился на шелковистых длинных волосах. У Трея перехватило дыхание. Белое полотенце подчеркивало все пьянящие изгибы и атласную кожу тонкой полногрудой фигуры, напоминающей золотую Венеру. Обогащенный немалым опытом, Трей считал, что обнаженное женское тело не таит для него сюрпризов, но сейчас он был просто поражен совершенством, которое скрывала раньше непритязательная, мужская одежда.

Кивком головы он отослал служанку. Его взгляд был прикован к изумительной красоте стоявшей перед ним обнаженной девушки, весь облик которой выражал необычайную чистоту. Возможно, это объяснялось обстановкой, потому что трудно было ожидать утонченную непорочность в публичном доме. А может быть, виноват запах сирени, который исходил от ее влажного тела. От сцены в комнате, за окном которой бушевала зимняя вьюга, веяло весной, а девушка напомнила Трею ребенка. Он не мог понять, почему она вызвала такую ассоциацию, так как ее тело никак не было детским. Оно было очень женственным и манило своим многообразием, подобно блюдам на экстравагантных ужинах у Лили, когда подавалось до двадцати перемен. Наконец он решил, что во всем виноваты ее глаза — они были испуганны и широко раскрыты. Поэтому Трей сказал не раздумывая:

— Не бойтесь, я не похож на Джейка Полтрейна.

Эти загадочные слова не успокоили Импрес, как он мгновенно понял, посмотрев на ее трясущиеся руки. Но подбородок у нее был гордо поднят, так же, как недавно на лестнице, выдавая отважный нрав. Словно внутренний голос настойчиво призывал ее не поддаваться страху.

— Я не причиню вам вреда, — очень мягко произнес Трей. — Вы в полной безопасности.

Страх все же был преодолен, и она, взяв полотенце, подошла к огню и спокойно сказала:

— Это зависит от того, как понимать это слово, мистер Брэддок-Блэк. Но, конечно, здесь тепло и чисто.

И, накинув полотенце на голову, она стала вытирать мокрые волосы.

Тремя быстрыми шагами Трей преодолел расстояние, разделявшее их, выдернул полотенце, отбросил его в сторону и сказал уравновешенным тоном, показавшим, что он полностью владеет собой:

— Я имею в виду, что не причиню вам вреда.

Стоя перед ним нагая, Импрес высоко подняла голову для того, чтобы ее изумрудные глаза могли встретиться с его глазами, и произнесла с византийской интонацией:

— Что вы собираетесь делать со мной, мистер Брэддок-Блэк?

— Просто Трей, — ответил он, не замечая своего приказного тона.

— Что вы собираетесь делать со мной, Трей? — переспросила она, выполняя приказ. В ее словах прозвучало что-то большее, чем дерзкий намек.

Он ответил с легкой улыбкой на дерзость, которую позволила себе его собственность:

— Только то, что вы сами предпочитаете, Импрес, дорогая.

Полностью одетый, смуглый, он возвышался над ней, напоминая Люцифера. Она осознавала его власть и силу, само его присутствие словно покоряло ее.

— Вы сами будете задавать тон, мое сердечко, — сказал Трей, ободряюще коснувшись подушечкой пальца ее плеча. — Но не спешите, — продолжал он, признавая тем самым свое возбуждение, и погладил шею Импрес теплой ладонью. Голос Трея внезапно опустился на октаву. — Впереди у нас три недели…

В первый раз в своей жизни он с нетерпением ожидал трех недель, которые проведет с женщиной. Это был повелительный зов первобытной природы, и, хотя его интеллект сопротивлялся необъяснимому порыву, его плоть, кровь и нервы с готовностью подчинялись этому зову.

Наклонив голову, Трей нежно поцеловал ее, слегка коснувшись губами, внезапно его язык скользнул между губ девушки, испытывая ее. И в этот миг где-то глубоко в ней зажегся огонь.

Импрес невольно отпрянула назад, но, как она поняла по взгляду, огонь обжег и его. Дыхание Трея стало прерывистым, рука, оказавшаяся на ее затылке, напряглась, властно привлекая девушку к себе, в то время как другая гладила ей спину, вызывая в ней тепло. И когда он поцеловал второй раз, более требовательно, она почувствовала его напрягшуюся плоть. Импрес не имела опыта в отношениях между мужчиной и женщиной, но видела, как это делали животные, и в первый раз почувствовала на себе мягкое тепло.

В этот странный, блаженный, как бы вырванный из естественного хода времени миг она почувствовала себя очень взрослой, словно природа открыла ей свою тайну. Неужели любить мужчину означает испытывать такое волнение? — подумала она. Это было так странно по сравнению с тем, что рассказывала ей мать. Импрес испытала потрясающее чувство открытия, как будто узнала тот основной принцип, на котором держалось человечество. Но затем ее мимолетное размышление внезапно прервалось, губы раскрылись, и язык Трея, бархатистый и горячий, глубоко проник между губ и, коснувшись ее языка, стал нежно лизать его. Она почувствовала свежий запах бренди и пошатнулась, словно новорожденный ягненок, нетвердо стоящий на ногах, а когда ее язык сделал невольное ответное движение, она услышала его приглушенный стон.

Прижавшись к ней, Трей стал покачиваться, и его напряженная плоть плотнее прижалась к ее трепещущему упругому телу. Пламя распространялось по всем уголкам ее чрева, пока она ощущала сильные пульсирующие биения у своего живота. Его рука, лежащая на талии, крепко прижимала ее, пока они целовались, и Импрес чувствовала, как огонь жжет ее нервы, создавая предвкушение новых открытий. Соски у нее напряглись, и она чувствовала странное удовольствие, ощущая тонкое полотно его рубашки; расслабляющее тепло охватило ее, и она стала чуть покачиваться, прижавшись к сильному мужскому телу, словно инстинктивно знала, как освободиться от этого колдовства. Секундой позже ее руки, которые свободно висели, поднялись и, словно давая обещание, опустились на его плечи.

От ее простодушной наивности кровь у Трея закипела. Вначале попытка отпора, потом бесхитростный отклик были куда более возбуждающи, чем порочные ласки искушенных любовниц. Что-то вроде спектакля, такого же искусного, как сцена на лестнице, где она представилась в скрывающей ее фигуру мужской одежде.

Хитроумие, артистизм, отговорки, притворство, нежное тело, покорное в его объятиях, маленькие призывающие руки на его плечах сделали Трея нетерпеливым.

— Я думаю, дорогая Импрес, — прошептал он, дыша ей в лицо, — ты будешь задавать тон в следующий раз.

Он быстро наклонился, поднял ее на руки и перенес на постель. Опустив Импрес на розовое бархатное покрывало, Трей быстро выпрямился и посмотрел на нее. Загадочная, как Цирцея, она не отрывала взгляда от его горящих глаз, видя в них неприкрытое желание. Импрес лежала, как золотистая жемчужина, на розовом бархате, и, когда она медленно подняла руки, призывая его, он потерял контроль над собой, забыв о своей обычной неторопливости, порой небрежности, в любовной игре.

Глубоко вздохнув, он шагнул к постели и опустился на нее, торопливо расстегивая трясущимися пальцами пуговицы на брюках. Его башмаки мяли дорогой бархат, но он не замечал этого; она негромко вскрикнула, когда тяжелая золотая пряжка ремня врезалась в ее нежную кожу, но он извиняясь, поцеловал ее, торопясь погрузиться в опьяняющее своей чувственностью тело мисс Джордан. С последней расстегнутой пуговицей были убраны все преграды. Его прикрытые шерстяной тканью ноги раздвинули ее бедра, и все, о чем он мог думать в этот момент, это о нестерпимом желании войти в нее. Он ринулся вперед, и Импрес негромко вскрикнула. Сходя с ума от желания, он толкнул себя дальше. И в это мгновение услышал крик.

— О Боже! — задыхаясь, прошептал он. — Ты не можешь быть девственницей! — Они перестали его волновать после того, как несколько лет тому назад переспал с одной из них. Господи, он был так безжалостен!

— Это не имеет значения, — ответила она быстро.

— «Не имеет значения», — повторил он.

Кровь стучала у него в висках, кончиках пальцев, подошвах ног, обутых в модные башмаки, а больше всего в мужском естестве, требуя продолжить таран, не останавливаться на волоске от того, куда он хотел больше всего на свете. Даже во рту он ощущал привкус крови. «Это не имеет значения», — мысленно повторил он. Она говорит, что это не имеет значения, и он вновь двинулся вперед.

Сдавленный крик прорвался сквозь ее губы, к которым он приник в поцелуе.

— О, черт! — Он глубоко вздохнул и приподнялся на локтях, смотря на нее с сомнением, длинные темные волосы, как черный шелк, прикрывали его лицо.

— Я больше не буду кричать, — прошептала она, голос у нее был почти спокойный, в то время как лицо кривилось от мучительной боли. — Пожалуйста… я хочу заработать деньги.

Это было так странно, так неожиданно и выходило за рамки его понимания. Ему не хотелось лишать ее девственности, заставляя плакать и кричать от страха и боли. Но, если ты не возьмешь ее, что будешь делать с собой? — подумал он. Все его дрожащее тело кричало в защиту этой банальной мысли. Она сама убеждала его овладеть ею.

— Проклятие, — пробормотал он раздраженно. Проблема требовала немедленного разрешения, а он не мог мыслить ясно, только чувствовал иступленное возбуждение, которое невозможно было выразить словами.

— Чтоб все провалилось, — вздохнул он, и в этот момент простая мысль пришла ему в голову, простая до того, что остановила его страсть. — Деньги останутся у тебя. Я не хочу… — он говорил очень быстро, чтобы не передумать, затем сделал паузу и улыбнулся. — Ты знаешь, я не трогаю девственниц, — добавил он уже ровным голосом.

Импрес не смогла бы пережить смерти своих родителей, бороться за выживание в дикой местности, если бы она не обладала твердостью духа. Собравшись с силами, она трясущимися губами, но решительно, заявила:

— Это не вопрос морали, только бизнес и моя ответственность. Я настаиваю.

Трей засмеялся с неожиданной теплотой.

— Я отказываю девушке, настаивающей на том, чтобы я лишил ее невинности. Наверное, я сумасшедший.

— В мире происходит много сумасшедших вещей, — ответила она тихо, сознавая всю сложность объяснения своего поведения.

— Сегодня, по крайней мере, — пробормотал он, — они случаются чаще, чем обычно.

Даже для пылкого молодого человека, известного своими любовными похождениями, принять предложенную девственность было слишком экстравагантным поступком. А может быть, слишком хлопотным для человека, который находил удовольствие и наслаждение в акте любви.

— Послушай, — сказал он, — я восхищен твоим мужеством, но не благодари меня. Мне это неинтересно. Деньги твои.

Он приподнялся над ней, лег на спину и закричал:

— Фло!

— Нет! — воскликнула Импрес и легла на него, прежде чем он успел набрать воздуха, чтобы позвать еще раз.

Она была в смятении от мысли, что утром, с ясной головой, проснувшись в объятиях Фло, он переменит свое решение. Пятьдесят тысяч долларов были огромной суммой, чтобы потерять их из-за каприза или из-за неуместных моральных принципов. Она должна убедить его остаться с ней, чтобы она могла заработать свои деньги или, по крайней мере, постараться их заработать.

Она лежала на его мускулистом теле и покрывала его лицо поцелуями. Это были стремительные девичьи поцелуи, Импрес почти не могла дышать. Затем во внезапном порыве смелости, вызванном необходимостью, ее язычок игриво скользнул от его прямого носа до ждущих губ. Когда язык коснулся верхней губы, Трей поднял руки, обнял ее обнаженные плечи и направил дразнящий кончик себе в рот. Он ласково и медленно лизал его до тех пор, пока нежные загорелые плечи под его руками не стали мелко дрожать.

Кровь в ней билась тугими напряженными толчками, и странное томление заставило Импрес обвить руками сильную шею Трея. Сердце Импрес колотилось так громко, что звук его биения напоминал ей индейский барабан, который доносился летом до их забытой Богом деревушки. Однако страх пересиливал томление. Он не должен уйти к Фло. Ее пальцы ерошили ему волосы, скользя в черном шелке.

— Пожалуйста, — прошептала она, надежда спасти свою семью терялась перед его пассивностью, — останься со мной.

— Это была простодушная мольба, основанная на том, что это, возможно, ее последний шанс. Ее губы скользнули по его уху, а руки Трея в ответ сжали ее крепче.

— Скажи, что все хорошо. Скажи, что я могу остаться, — шептала она торопливо.

Что ответить на эти пугливые подвижные, как ртуть, слова?! Почему она так настойчива?

И, как бы в ответ на его растерянность, она немного приподнялась и просунула бедро между его ногами. Это было чувственное инстинктивное движение. Она сразу же ощутила его напряженную плоть — теплую и даже горячую. Как ребенок, который сам осваивает мир, Импрес стала чуть двигать свою ногу.

Во рту у Трея стало сухо, и он понял, что вряд ли сможет удержать себя. Он застонал, думая, что не все в этом мире поддается объяснению. Его рука дрожала, когда он притянул ее рот к своему.

Секундой позже в дверь постучали, и Фло громко позвала Трея. Импрес закричала:

— Уходи отсюда!

А когда Фло еще раз позвала его, Трей громко ответил:

— Я спущусь позднее.

Трей был возбужден, но ни на что не решался, и Импрес стала обдумывать то немногое, что она знала о мужском желании, чтобы совершить то, до чего не могла дойти логическим путем. Будучи француженкой, она хорошо понимала, что в любви необходима настойчивость, но не знала, насколько нужно подогревать желание.

Однако Импрес уже знала, как он реагирует на прикосновение ее губ и языка, поэтому решила продолжить свой опыт. Она должна быть уверена, что получит деньги. И, если это спасет ее семью, девственность будет пустяковой ставкой в этой игре.

— Давай начнем опять, — прошептала Импрес.

— Нет, — сдавленно ответил он.

— Скажи мне, если я что-то делаю неправильно.

— Импрес, дорогая, — сказал Трей, с усилием пытаясь сдерживать себя, потому что ее бедро продолжало мерно двигаться, — ты делаешь все совершенно правильно.

— Ты должен научить меня.

Боже праведный! Как можно спокойнее Трей ответил:

— Это не обязательно.

— Лучше ты, — сказала она тихо, — чем Джейк Полтрейн — закончил он со вздохом. — Тогда это серьезно.

Она кивнула, и ее опаленные солнцем волосы скользнули по его груди. Его руки гладили атласную кожу на ее спине, и имя Джейка Полтрейна помогло ему принять решение.

— Ты сможешь остановить меня в любой момент, вплоть до самого последнего, — произнес он. Он не знал, как много ей известно о мужчинах.

— Я не хочу, чтобы ты останавливался. — Приглашение было страстным и заманчивым.

Трей затаил дыхание.

— В таком случае, котенок, мне лучше раздеться. Обучение, — прошептал он, — требует времени.

— Позволь мне сделать это самой. — Импрес улыбнулась ему, в глазах ее была благодарность.

Трей с удивлением поднял брови. Неужели он что-то неправильно понял?

— Я сама раздену тебя, — ответила она на его вопросительный взгляд.

Он заколебался на секунду, но новый весьма привлекательный опыт заинтересовал его.

— Я не причиню тебе вреда, — пообещала Импрес с лукавой улыбкой.

Он тряхнул головой и рассмеялся.

— О, — сказал он через секунду, его улыбка стала шире, — все, что происходит сегодня, ново для меня. А почему бы и нет?

Но Импрес не была ни робкой, ни неуклюжей, и с того момента, как она коснулась пряжки на ремне, Трей почувствовал большее удовольствие, чем ему приходилось испытывать прежде. Он немного повернулся, чтобы помочь ей расстегнуть ремень и чуть подождал в удивительном предвкушении. Почему ее прикосновение наполняло его ожиданием, заставляя замирать от желания? Неужели он возбужден из-за странной, заманчивой невинности, которая никогда не интересовала его прежде?

Она взялась за верхнюю пуговицу на его рубашке и медленно расстегнула ее. Пуговицы были сделаны из кости, тщательно отполированы, изображение какого-то зверя было вырезано на них, элегантные дорогие пуговицы. Импрес провела пальцем по пуговице. Горный лев? Пума? Слишком темно, чтобы точно определить.

— Черный кугуар.

Она не сразу осознала, что проговорила это вслух, пока Трей не произнес:

— Мой талисман.

Она подняла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Они прекрасны, — сказала она, его мерцающие серебристые глаза жгли ее.

— Но превзойдены сегодня, дорогая, — прошептал Трей, не отрывая взгляда от прекрасного лица девушки.

Импрес покраснела от этого комплимента, желание буквально огнем бушевало в его глазах, и, занервничав, она расстегнула последнюю пуговицу. Успокоив дыхание, она напомнила себе, зачем она здесь, что приносится в жертву необходимости и что поставлено на карту, поэтому заставила себя унять девичий трепет. Мимолетное волнение ушло, она погладила рукой его широкие плечи и сказала:

— Ты очень сильный.

— А ты очень… — У него чуть не вырвалось «соблазнительная», но она и в самом деле была так опьяняюще желанна, что ему хотелось взять ее без промедления, и вместо этого он сказал: — Хорошо раздеваешь меня, — и улыбнулся лениво и обаятельно, отчего в его светлых глазах появились золотые искорки.

— У меня маленький брат, вот откуда большая практика, — сказала она откровенно, чуть улыбнулась и дразняще подняла красиво очерченные темные брови.

Простота объяснения на мгновение изумила его.

Казалось бы, это должно было уменьшить его чувственность, но упоминание о доме, семье и маленьких братьях, напротив, добавило эротическую привлекательность хрупкой красавице, которое поначалу показалось ему нарочито простодушным. При этом девушка не выглядела испуганной, вид у нее был, скорее, загадочный. Как будто замаскированная нимфа появилась снежным зимним вечером в Монтане, чтобы доставить ему удовольствие и открыть новые волнующие ощущения.

— У тебя есть братья? — спокойно спросила она, выдергивая рубашку из брюк.

— Нет.

— А сестры?

— Нет.

— А у меня двое, — сказала она.

Ему хотелось лишь вежливо ответить ей или, по крайней мере, сосредоточиться, чтобы сделать попытку переключить свой мозг, поглощенный удовольствием, получаемым от прикосновения рук, скользящих по его телу, но маленькая рука пробежала по его голому животу и погладила напряженную пульсирующую плоть, и он забыл, что хотел сказать…

— Тебе это нравится, не так ли? — прошептала Импрес, наблюдая, как Трей выгнул спину в ответной реакции, и слыша слабый стон удовольствия.

Он не мог бы сказать, когда он открыл глаза, дразнила ли его она или была искренней. Но Трей знал, что если не собирается причинить ей нравственную и физическую боль в том, что она считала предметом сделки, то ее необходимо подготовить, и как можно скорее.

— Мне нравится, — ответил он громко, широкая улыбка появилась на его лице. — Теперь, скажи-ка мне, Импрес, что нравится тебе.

Он провел рукой по мягким очертаниям ее грудей, поднялся выше и, притянув ее за затылок, наклонился к ней и поцеловал глубоким настойчивым горячим поцелуем, с удовлетворением отметив, как изменилось ее дыхание.

— Это всегда так хорошо? — прошептала Импрес, когда его губы оторвались. Ее мозг был наполнен блаженством.

— Будет лучше. — Он слегка улыбнулся. — Гарантирую.

Она взглянула на него, стоящего подле, полуодетого.

— Я могу конспектировать? — Лукавые искорки появились в глубине ее глаз.

— Конечно, — пробормотал он, самоуверенно улыбаясь. — А также кое-что другое…

Он привык, что женщины получают удовольствие. Он точно знал, что делать.

— Вы всегда так самоуверенны, мистер Брэддок-Блэк?

— Трей, — прошептал он, — И., в общем, да. — Его рука примостилась на ее бедре. Ему следует помнить, что спешить ни к чему, потому что она должна запомнить удовольствие, а не боль.

— Такой скромный. — Ее улыбка была поддразнивающей и легкой.

— Да, — сказал Трей опять со своей обезоруживающей улыбкой — Полагаю, мы прекрасная пара. Твоя скромность осталась прежней, не так ли?

Казалось, что нагота совсем не смущает ее, да и говорить о скромности после того, как она продавала себя пресыщенным богатым мужчинам, вряд ли представлялось возможным. Скорее, это было бесхитростное кокетство.

— Тебе хотелось бы, чтобы я была скромной? — спросила Импрес совершенно естественно, понимая, что она должна доставлять удовольствие. — Я не очень уверена, как надо действовать. Могу одеться и выключить свет.

Трей опять засмеялся, позабавленный ее идеей, что он может предпочитать секс в темноте.

— Урок первый, детка, — сказал он доброжелательно — Скромность должна быть изгнана из спальни.

— Прекрасно. Тогда я могу поцеловать тебя опять?

Какой юной она выглядела, когда произнесла эти слова. Его взгляд скользнул по фигуре девушки, сделавшей такое искреннее, обезоруживающее признание.

— Позволь мне снять башмаки и брюки, и ты сможешь делать все, что тебе нравится.

— Я не знаю, как делать что-то еще.

Трей присел на постель, наклонился и стал снимать башмаки. Он повернул к ней голову и улыбнулся.

— К утру — сказал он очень мягко, — ты будешь знать.

Трей начал целовать ее. Боже, его теплые губы несут небесное блаженство, думала она, по мере того как он касался ими мягких изгибов ее плеч, уголков рта, глаз, чувствительных мочек ушей Он целовал ее там, где холмики грудей плавно переходили в грудную клетку, и забирался дальше, под мышки. Он целовал ей пальцы и гладкие ступни ног, и, когда стал неторопливо подниматься выше, скользя всем своим сильным телом по ее стройным формам, она почувствовала, как будто ее уносит на розовом облаке, а тепла, затопившего ее изнутри, было достаточно, чтобы обогреть весь мир.

Трей вновь поцеловал ее в губы, осторожно опустившись на нее, и почувствовал жар, исходивший от Импрес.

— Я теплая, — прошептала она.

Он посмотрел на ее пылающие щеки и сказал:

— Очень хорошо.

Трей очень медленно продвигался в любовной игре, странным образом ощущая свою ответственность за то, чтобы она, отдавая девственность, получила наслаждение. Любовь для него всегда была игрой, приятной и легкой, в которую не был вовлечен его разум. В этой игре он использовал весь свой опыт и умение для того, чтобы получить удовольствие от последней стадии, самой изысканной. Но сегодня совсем другое довлело над его привычками. Больше, наверное, было ласки: он заботился о ее чувствах, отдавая дань ее мужеству и открытости. До некоторой степени это меняло весь привычный для него ритуал.

— У тебя… очень большой, — прошептала она, проведя рукой по его груди и животу, на секунду задержавшись на пугающем ее предмете. — Он сделает больно?

Глаза у него раскрылись, потому что он затруднялся ответить.

— Нет, — наконец ответил Трей, думая, что она может возненавидеть его позже за ложь. — Будет небольно.

— Я очень рада, что ты купил меня на аукционе, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Действительно рада.

Она подняла голову, чтобы поцеловать его, потому что не хотела покидать несущие ее облака.

— Я хотел тебя больше, чем кто-либо еще, — пробормотал Трей, неожиданно поняв, что это было правдой.

Не нужно было быть Джейком Полтрейном, чтобы хотеть ее. Любой из тех внизу думал так же. Как у индейца из племени Абсароки, обладающего собственным восприятием окружающего и особой жизненной силой, там, в гостиной, его чувства ярко проявились на его красивом лице, и он догадался, что она прочитала Их, оценив, как сильно подействовала на него ее мужская одежда, и поняла, что он должен выбрать ее.

— Я хочу тебя. Я правильно сказала? — спросила она взволнованным низким грудным голосом. — Ты очень славный. Меня уносит на стремительном опьяняющем розовом облаке, — прошептала она, обвивая его руками.

— Подвинься, Импрес, дорогая, — прошептал Трей, касаясь губами ее приоткрытого рта. — Я хочу быть вместе с тобой на этом облаке.

Разгоряченная от страстного желания, пахнущая сиренью, она сама была для него этим облаком, лежащим под ним. Она выгнула спину, стремясь коснуться его твердого жала, а он оперся на локти, чтобы они приняли на себя тяжесть его тела. Ее твердые соски прижались к напряженным мускулам его груди, и она стала нежно гладить руками его спину. Словно огонь зажегся в нем, раздуваемый каждым новым поцелуем и новой лаской.

Прошло столько времени с тех пор, как Трей увидел ее, выходящей из ванны, и впервые поцеловал ее. Было столько задержек и остановок. Он уже не мог больше ждать, его вежливость и благие намерения остались позади. Она должна теперь принять его.

Он впился в ее губы, потеряв контроль над собой, и Импрес уступила бешеной атаке, глубоко вздохнув, словно ждала его всю жизнь. Секундой позже ее руки обвились вокруг его плеч в ответном сумасшедшем порыве, бедра выгнулись, готовые принять его, она затрепетала, желание затопило ее с головы до ног. Она страстно хотела его, истомившаяся, разгоряченная, переполненная желанием.

Огонь был выпущен из-под контроля. Исчезли внезапно все причины, мешавшие им сплестись в объятиях. Они были словно сожженные страстью и чувственностью, столь сильными, что не оставалось обратной дороги. Трей погладил нежную кожу на ее бедрах и раздвинул их. Затем его пальцы коснулись влажного горячего входа в желанный рай и стали поглаживать его.

Импрес задохнулась, незнакомое до сих пор чувство, словно крепкое вино, вскружило ей голову.

— Еще, — прерывисто прошептала она, когда смогла хоть чуть-чуть вернуть ощущение реальности.

Он продолжил, и она подумала, что умирает.

— Скажи, можно умереть от счастья? — едва вымолвила Импрес, горячо дыша ему в плечо. — Откуда ты знаешь…

Но опытные пальцы Трея скользнули дальше, не давая ей говорить, и Импрес позабыла обо всем, экстаз вихрем налетел на нее.

— Ты прекрасна, — нежно сказал Трей, когда мир в сознании Импрес перестал вращаться в безумном восторге. — Там все влажно и горячо, — добавил он хрипло. — Я не могу больше ждать. Прими меня, дорогая.

Он оказался сам на том месте, где только что были его пальцы, и толчком вошел в нее. Он почувствовал, как она напряглась под ним, остановился и лежал, не двигаясь, ожидая, когда пройдет мгновенная боль от его вторжения и она расслабится. Он поглаживал ей бедра, словно хотел, чтобы тепло его пальцев поскорее изгнало неприятное ощущение. Через секунду он начал осторожно двигаться, пытаясь понять, не преодолена ли граница между болью и наслаждением. Он не торопился, его безумство прошло после того, как он оказался там, где хотел быть больше всего на свете, и поэтому продвигался вперед, готовый в любой момент отступить, шептал ласковые слова, ласкал до тех пор, пока не почувствовал ее встречного осторожного движения и не услышал, как она умоляюще прошептала:

— Дальше…

Он послушался, и она выгнула навстречу ему бедра и теснее прижала его к себе руками. Она тяжело дышала от охватившей ее страсти, а он, взволнованный от того, что она, приняв его полностью, лихорадочно содрогается под ним, почувствовал себя на краю пропасти и понял, что через секунду рухнет в нее. Его руки скользили по ее стройным бедрам, гладили шелковистую кожу на ее ягодицах. Почувствовав ее первые слабые конвульсии, он перестал сдерживать свое яростное желание, охватившее его с того момента, как он в первый раз увидел Импрес в гостиной у Лили. И она прильнула к нему, когда колдовские волны понесли ее на себе. И выкрикнула его имя, глубоко впившись ногтями в его плечи.

Прошло достаточно много времени, а он совершенно не чувствовал себя опустошенным. Трей лежал на ней, охваченный неутолимой страстью, желание вновь опаляло его. Две недели, шесть дней, двадцать три часа, подумал он и наклонился, чтобы поцеловать ее в мягкие теплые губы, зная, что он будет изнурять и себя и ее и чувствовать каждый раз острый, нежный, горячий, пронзительный, мерцающий вкус любви все три недели.

Он не думал о том, что это чувство совершенно новое в его жизни, и просто ждал с нетерпением предстоящее наслаждение. Он нашел себе подругу — пусть даже на короткое время — и теперь всеми фибрами своей души, влекомой первобытным инстинктом, хотел ее опять.

После третьего раза совершенно опустошенная, Импрес сказала:

— Остановись.

Потрясенная, она провела рукой по его лицу и отбросила влажные черные волосы со лба. Трей остановился и взглянул на нее так, как будто она была инопланетянкой. Он смотрел на нее совсем другими глазами: она была вновь сосредоточенна, красива, на щеках играл румянец. Слегка улыбнувшись, она произнесла:

— Тебе не следует отрабатывать пятьдесят тысяч долларов за один вечер. — Взгляд в нее был теплый и дружеский.

— Ты совсем другая, — сказал Трей, не отвечая на ее слова и пытаясь понять, в чем заключается ее очарование, которое он буквально ощущал кожей. Чувства его в этот момент были непривычно обострены.

Импрес не сказала ему, что чувствует себя другой, потому что ее внутренний мир свернулся как бы в куколку, потерял свою определенность. Но она чувствовала, что случившееся с ней имеет огромную внутреннюю важность. Она не могла словами точно выразить, что с ней произошло, но она знала, что эта ночь навсегда разделит ее жизнь на «до» и «после». Это было так странно, словно она проснулась от спячки и у нее появилась особая новая власть, как будто она познала секрет природы, который до этого существовал за границами ее девичьей жизни.

— Продолжим завтра, — сказала она, обрадованная внезапным открытием этой власти, и погладила волнистые черные волосы Трея.

Он улыбнулся.

— Извини, ты права. Черт бы побрал мой эгоизм. — Он прикоснулся губами к ее прямому носу, приподнялся, перевернулся и лег на спину.

— Не стоит извиняться, — ответила Импрес, поворачиваясь на бок и опершись на локоть.

Он прекрасен, подумала она, глядя на лежащего совершенно спокойно и расслабленно Трея. Она оглядела его всего — от красивого лица, широких плеч, развитого торса до бедер и длинных мускулистых икр.

— Дело не в том, — ответил он с усмешкой. Глаза его смотрели открыто, спокойно, он чуть улыбался. И, закинув руки за голову, серьезно добавил: — Ты просто сама не знаешь, как невероятна.

— Спасибо. Хотя, конечно, я не знаю… у меня слишком мало знаний, мистер…

— Трей…

— Наверное, стоит поблагодарить тебя, Трей. Думаю, женщины любят тебя.

Импрес была достаточно понятливой, чтобы осознать, что далеко не все мужчины так умелы и нежны. Даже не имея опыта, она понимала, что было чудом попасть в руки мужчине, в котором удивительным образом сочетались сила и нежность.

— Полагаю, что да. — Сказанное прозвучало очень скромно для человека, которого считали обладающим потрясающим обаянием и умением покорять женщин. После этого Трей поднялся и сел на постели:

— Ты часто это делаешь?

Вопрос Импрес застал его врасплох. Что можно ответить этой только что потерявшей невинность девушке или вообще кому-нибудь, задающему такой прямой вопрос? Как вежливо сказать: «Я не знаю, что ты понимаешь под словом „часто». Часто у тебя то же самое, что у меня?» Вероятно, это такой вопрос, на который джентльмен никогда не отвечает, решил он, вспомнив советы, которые очень давно давал отец по поводу скромности и вежливости.

— Я был бы счастлив делать это так часто, как тебе хочется. — Он улыбнулся. — Мы пошлем вниз за едой, если я начну уставать.

— Я нравлюсь тебе, — сказала она, удовлетворенно улыбаясь.

Он коснулся ее рукой и сказал:

— Ты умна, раз заметила это.

Взгляд, которым Импрес его наградила, был новым, немного кокетливым и вместе с тем обожающим.

Он погладил ее руку жестом безыскусной интимности, словно они были старыми друзьями.

— Ты устала? — спросил Трей заботливо, а также для того, чтобы сменить предмет беседы, связанной с его амурными похождениями.

— Нет, не совсем. Хотя мы немного отдохнем? — деловито спросила она, словно договариваясь о коротком перерыве в выполнении своих обязанностей.

Трей вновь опустился на подушку, по-прежнему удерживая ее руку:

— Расскажи мне о себе.

— Вначале ты расскажи о себе, — мягко парировала Импрес. Ей не хотелось раскрывать себя, потому что так будет легче вычеркнуть эти три недели из будущей жизни.

Поняв ее нежелание обсуждать детали своей жизни, он вежливо уступил просьбе, хотя ее слабый французский акцент интриговал его. Они лежали бок о бок, их руки переплелись, и Трей уже начал рассказывать об индейском племени Абсароки и о клане его отца, когда раздался настойчивый стук в дверь. Низкий мужскей голос спросил:

— Ты в приличном виде? — Голос Трея ответил весело:

— Нет, но входи.

Импрес укрылась одеялом, когда вошел Блю.

— Она пуглива, — с улыбкой сказал Трей.

— Действительно, — промолвил Блю насмешливо, думая, что если бы она была пуглива, то не лежала бы голая под одеялом. Прислонившись к двери, он сказал:

— Там внизу, у Полтрейна, идет серьезный разговор. Может, конечно, он слишком много выпил, но ты ведь знаешь, что он думает о тебе и нашей семье. Если хочешь, Фокс и я подежурим у твоей двери сегодня. Он просто с ума сошел от злости, когда ты перебил его цену, и говорит, что непременно посчитается с тобой.

— Не беспокойся, — спокойно произнес Трей. — Он не решится затевать скандал в доме Лили. Это только разговоры за бутылкой. А я знаю, что ты с нетерпением ждешь встречи с Кэти. Пусть Джейк кипит себе. Увидимся утром.

— Уверен?

— Безусловно. Я здесь в такой же безопасности, как с себя дома.

Блю осмотрел прикрытое одеялом тело.

— Все нормально? — загадочно спросил он.

— Все прекрасно. — Губы Трея искривились в улыбке. — В самом деле, все просто прекрасно, — добавил он мягко.

Блю повернулся к двери.

— Увидимся завтра утром.

— Но не очень рано. — Трей кивнул в сторону Импрес.

— Тогда в полдень? — с ухмылкой спросил Блю.

— В полдень будет намного лучше, — вежливо согласился Трей.

— Помни, что иногда надо отдыхать, — по-индейски сказал Блю, поддразнивая.

— Отдохнем после смерти, — также, по-индейски ответил Трей.

Трей сбросил одеяло после того, как Блю вышел, и заключил Импрес в объятия.

— Блю мне как брат. Я познакомлю тебя с ним. Он тебе понравится.

Повернув голову, чтобы посмотреть на Трея, Импрес сказала:

— Я смущена.

— Здесь никто не смущается. Кроме того, Блю и Фокс почти все время со мной, так что…

— Я могу познакомиться с ними обоими?

— Почему бы нет?

— Почему они всегда с тобой? — Она краем уха слышала об индейских проблемах Хэзэрда и об интересах, связанных со скотом. У Импрес, изолированной от общества высоко в горах и слишком погруженной в проблемы собственного выживания, не было времени и сил заниматься проблемами богатых людей.

— Они мои телохранители.

Она внимательно посмотрела на него, высоко подняв брови. Кажется, это было правдой.

— А кто хочет убить тебя?

— Да никто в частности, — ответил он с улыбкой. — Просто я представляю интересы моего отца, а есть люди, которым не нравятся индейцы, особенно те, что не грабят собственную землю, и к тому же полагающие, что они нисколько не хуже белых. Эти люди думают, что нас удовлетворяет жизнь в резервациях на губернаторское пособие. Мой отец выбирает другой путь. Он все еще контролирует большие земельные участки, на которые многие хотели бы наложить лапу. И некоторые из угроз становятся явными.

— Тебе действительно приходилось пользоваться их услугами? — Его рассуждение показалось Импрес странным для таких мест, как дикие прерии или шикарный, публичный дом, и ее глаза широко раскрылись от интереса.

Глянув на нее, Трей заинтересовался, не приехала ли она в Монтану только что и разбирается ли в запутанных политических интригах или в том, как понимается здесь, на границе, справедливость.

— Случалось, что они были очень нужны, — сказал он мягко, но его глаза на миг затуманились и потеряли выражение чарующей теплоты. Услужливая память напомнила ему о тех уроках, которые преподносили человеческие вероломство и жадность. Это была тема, которую ему не хотелось развивать. — Между прочим, мы отправимся завтра в мою квартиру. Там меньше народа. И тебе нужна одежда.

— У меня есть одежда.

— Мы ее сожжем, — сказал он, приятно улыбаясь. Несмотря на дружелюбность тона, это было жесткое напоминание о ее положении.

— Ну что же, ты — хозяин, — ответила она обиженно. — По крайней мере, на три недели.

Повернувшись, она приподнялась и села, глядя на него.

Трей лениво улыбнулся, находя ее прекрасной, когда она гневается, попутно отметив прекрасные изгибы ее тонкой талии, и заявил:

— В таком случае, я использую свою власть. Правда, я не могу вспомнить, когда же в последний раз проявлял хозяйскую власть? Мне нужен кнут?

— Я бы не рекомендовала, — сказала Импрес мягким, медовым тоном, но ее зеленые глаза засверкали, как у василиска.

— Хорошо, попробуем обойтись без него. Спасибо, дорогая, что понимаешь это, — поддразнил Трей, немного спускаясь с подушки, которая была у него под головой. Он потянулся, затем опять опустился на матрац.

— Для начала несколько бархатных платьев и кашемировая шаль, я думаю, — начал он, прищелкнув своими бронзовыми длинными пальцами. — В это время года очень холодно, — добавил он равнодушным тоном. — Несколько шелковых ночных рубашек. Или ты предпочитаешь фланель? — спросил он Импрес, по-прежнему метавшую в него яростные взгляды. — И меховая шапка, чтобы ездить. Тебе нравится кататься на санях? — Серебристые глаза пропутешествовали медленно вниз, рассматривая прекрасные формы тела Импрес, затем неторопливо уставились в ее глаза. Его мысли были внезапно поглощены эротическим зрелищем Импрес, лежащей на меху в его лакированных санях.

— Тебе нет необходимости тратить на меня деньги, — горячо возразила Импрес, для которой перечисление элегантной одежды прозвучало издевательски благотворительно.

— Мне бы хотелось видеть тебя одетой как женщина. Не смеши меня, моя радость.

Она долго не отвечала, женское тщеславие боролось с самолюбием. Но она была не в том положении, чтобы противоречить Трею Брэддок-Блэку.

— Это ведь твои деньги, — произнесла она отрывисто.

— Справедливо, — отчеканил он, забавляясь. — Что ты предпочитаешь из мехов? Что-нибудь темное, наверное. Ты будешь выглядеть изумительно распростертой на темном соболе или черной норке…

— А я думала, что мех предназначен для поезди в санях, — напомнила она ему ядовито.

— Так будет еще один, — продолжал он небрежно. — А теперь назови мне свои любимые блюда. У меня дома имеются запасы, тебе не следует быть такой худой.

На мгновение они взглянула на него, ее глаза были ясные, сверкающие зеленью. Взгляд Трея мерцал серебром.

— Мне нравятся стройные женщины, — сказал он. — Теперь цветы. Какие тебе нравятся больше?

— Цветы? — воскликнула Импрес в полном изумлении; бушевавшая за окном снежная буря делала упоминание о цветах надругательством, едва ли не насмешкой. — Где же их теперь взять?

Трей давно привык к мысли, что мало есть того, чего нельзя купить за деньги.

— Зависит от того, что ты предпочитаешь. Что тебе нравится? — Тон у него был спокойный.

. — Тебе их не достать, — выпалила она. Как будто было возможно найти фиалки в разгар зимы в Монтане!

Но когда, по его настоянию, Импрес все же назвала их, Трей ответил, что постарается.

Этого Импрес не ожидала. Она рассматривала совершенную сделку как жертвоприношение, как вынужденную и временную работу, которую нужно перетерпеть со стиснутыми зубами. Вместе с тем, ей не хотелось расставаться с теплом мужских прикосновений и с комфортом, которого она не видела пять долгих лет. Казалось, ей не избежать конфликта разума с душой. Вместо этого — настоящее волшебство.

— Иди сюда, — позвал Трей, голос у него был низкий и мягкий, как звук флейты в сумерках. Он протянул руку, и она пошла к нему, потому что не могла бороться с собой.

Чуть позже, лежа в его объятиях, она уткнулась ему в грудь, облегченно вздохнула и пробормотала:

— Такое сумасбродство… греховно.

Она имела в виду не моральную сторону своего поступка, а ужасную бедность существования в последние несколько лет, толкнувшую ее на крайние меры.

— Говоришь о грехе, — пробормотал Трей, гладя ее спину, — а сама искусительна, как грех.

Он слегка улыбнулся, глядя в ее затуманенные глаза.

— Если бы ты оставалась достаточно долго… Я испытываю необъяснимую потребность…-Он поднял одну бровь, его светлые глаза оценивающе смотрели на нее. — Ну, не совсем потребность. Ты восхитительна… и я просто с ума схожу.

Он не мог объяснить, что «необъяснимость» была связана с его предыдущими привычками и искушениями, касающимися любви к женщинам. Любовь для него всегда была чем-то вроде спорта и пиршества и никогда не была необходимостью. Именно поэтому постоянное желание поражало его своей необъяснимостью. Он хотел ее так, как вовсе не укладывалось в привычные рамки несерьезных отношений или случайных легкомысленных связей. Он хотел ее без размышлений, как мальчугану хочется коснуться радуги. Он хотел ее без причины и вне логики. Он хотел ее… сейчас же!

Импрес попыталась сказать ему «нет», хотя бы один раз, показать, что он не может так легко добиться всего, не может быть всегда баловнем судьбы, и что она может контролировать эти странные отношения, которые Трей, возможно, рассматривает как очаровательную прихоть.

Но Трей шептал пылкие слова, которые воспламеняли Импрес, рассказывал об опьяняющих деталях того, что собирается проделывать с ней, и что она будет чувствовать при этом, и на что должна посмотреть, чтобы знать, как он сильно хочет ее. И, когда Импрес наконец посмотрела, он сказал, как долго собирается заниматься с ней любовью. Трей ласкал ее и заставил забыть обо всем на короткий миг, словно не было ничего в этом мире, кроме нежных прикосновений, роскоши и ощущения какой-то воздушности.

Неужели мир и в самом деле такой, подумала она изумленно спустя некоторое время, очарованная новыми чувствами и мыслями.

Он поддразнил ее, назвав по-индейски «мой пылкий котенок», когда она закричала от страсти в его объятиях, и сказал, что позаботится о ней.

— Оставайся со мной, — шептал Трей, подразумевая не только три недели.

Но она знала, что это не было трезвым предложением. Он мог стать совсем другим наутро. Но сейчас, тая под ласками его губ, которые скользили по ее шее, она не хотела думать о будущем и о тысячах проблем в ее жизни. Она не хотела думать вообще.

Губы Трея скользнули по ее гладкому животу и медленно продвинулись ниже. Положив голову на ее теплое бедро, он посмотрел на Импрес и прошептал:

— Покажи мне, что ты хочешь, чтобы я поцеловал. — Взяв ее руку, он стал целовать кончики пальцев, в то время как его голова продолжала оставаться на бедре. Затем, нежно поцеловав ее последний палец, он освободил руку и направился к ее горячему месту. — Здесь, пылкий котенок? — мягко спросил он, взяв ее маленькую руку и положив на ее напряженно ожидавшую плоть. — Скажи мне…

— О Боже!.. — выдохнула она, когда пронзительное удовольствие затопило ее сознание. Не было спасения от ощущения. Ничего похожего не было в прежней жизни! Не было ответа на безрассудное желание, не было аргументов и споров, не было извинений. — Пожалуйста, Трей, я нуждаюсь в тебе! — негромко выкрикнула Импрес.

И вместе они испытали крайние пределы страсти.

Несколькими часами позже Трей все еще держал Импрес в объятиях.

— Благодарю тебя, — сонно сказала ему она. В этих словах была признательность за деньги, за будущее семьи и даже за то, по поводу чего она чувствовала угрызения совести — за свое чудесное избавление. Только в этот момент она осознала, как ужасно напугана была там, в гостиной у Лили. И доверчиво дыша в грудь Трек», она уснула.

Он наблюдал за ней, слегка поглаживая ее выжженные солнцем волосы, рассыпавшиеся по его телу, глядел на длинные ресницы, более темные, чем волосы, казавшиеся мягким шелком на ее щеках. Он уже решил, что она самая красивая и прекрасная женщина из всех, кого он раньше видел. Это была объективная оценка мужчины, который видел много красавиц, и очень близко. А что касается девственниц, — тут он слабо улыбнулся, пригладив выбившийся завиток ее волос около уха, — ну, так она опровергла все россказни о неопытных девственницах.

— Спокойной ночи, пылкий котенок, — прошептал Трей. Голос у него был нежный, а слова не могли выразить все те чувства, которые его охватили.

Боже, как он устал! Сладкая звенящая усталость удовлетворенности захватила его, и он мирно уснул.

Загрузка...