Серебряное зеркало

25.

В тот же самый день Барбара медленно шла по дорожке сада Ившемского аббатства. Теперь ей были так же хорошо знакомы каждая скамейка и куст в этом саду, совсем как во Фрамлинхеме. С этими мыслями нахлынула тоска по дому, настолько сильная, что на глазах выступили непрошеные слезы.

В начале июля, когда город Глостер сдали принцу, она каждый день ждала своего мужа или гневной записки от него, в которой он спрашивал, где она находится. Но дни шли, а ни Альфреда, ни записки не было. День за днем воля Барбары слабела. Она помнила, что должна сообщить Альфреду о месте их будущей встречи, но хорошо знала, что он не станет сидеть и ждать, пока она сделает все, что хочет. Если бы он желал ее, то искал.

Скорее всего Альфред совсем забыл о ней, рассерженно подумала Барбара. Он играл в войну. Она тяжело вздохнула. Возможно, он ранен… Убит? Нет. Это нелепо. Мортимер или Гилберт сообщили бы ей, случись что-нибудь с ее мужем. Нет, он не ранен. Значит, он нашел другую женщину. Ну что ж, она поедет домой. Завтра же. И не сообщит ему, не пошлет за отрядом своего отца. Если ее возьмут в плен, это послужит на руку Альфреду.

Барбара громко рассмеялась над своей глупостью, хотя слезы все еще стояли в ее глазах. Ей придется страдать намного больше Альфреда, если ее возьмут в плен, тем более если он не поторопится ее забрать. Прикусив губу, чтобы не разрыдаться, она быстро пошла к скамейке около крошечного пруда в центре сада. Чувствуя, что попала в замкнутый круг, Барбара поклялась, что больше не станет об этом думать. Она села на скамью и достала из корзинки широкую бледно-голубую ленту, нашла иглу и продела в нее темно-красную шелковую нить.

Барбара остановила взгляд на вышитых львах, гнавшихся друг за другом. Красный — любимый цвет ее отца, а голубой хорошо подходил к его глазам. Она упорно шила, думая о работе и тех маленьких событиях, которые составляли новости аббатства, пока заходящее солнце, оказавшись как раз над стеной сада, не ослепило ее, ударив прямо в глаза. Она повернула голову и вздохнула. Через несколько минут солнце опустилось за стену. Пора идти.

Барбара обрезала нить и воткнула иглу в кусочек ткани. По привычке пересчитала булавки, прежде чем убрать их. Обычно она теряла их, они скапливались на дне корзинки и выпадали в щели между ивовыми прутьями. Это раздражало отца, который считал глупым тратить так много времени, чтобы найти столь маленькую вещь. Она улыбнулась, вспомнив, как много раз объясняла Норфолку, что для изготовления булавки нужно не меньше искусства и терпения, чем для изготовления меча.

Воспоминание о том, что нравится и что не нравится ее отцу, заставило Барбару тронуть рукой сетку. Не было ни дуновения бриза, и она сидела совсем спокойно, почему же ее волосы выбились наружу? Она начала нетерпеливо запихивать их обратно и почувствовала, как пальцы порвали сетку. Произнеся слово, которое леди совсем не следовало бы употреблять, особенно в аббатстве, она нащупала на дне корзинки серебряное зеркало и достала его. Мгновение она была лишь дочерью своего отца, а серебряное зеркало не больше чем вещью, которая находилась с ней всегда. Но вместе с зеркалом из корзинки выпала законченная работа — полоса блестящего фиолетового шелка, вышитая пурпурными змейками, взбирающимися на серебряные деревья с растущими на них золотыми яблоками. Она вышивала ее для Альфреда. Барбара вновь почувствовала боль в груди. Она долго сидела с застывшей Над корзиной рукой, думая о неделе работы, которую она проделала, чтобы заставить Альфреда улыбнуться.

— Проклятие, Барби, у тебя совсем нет совести!

Его голос раздался у входа в сад, справа, из мужского крыла помещения для посетителей аббатства. Барбара вскрикнула от радости и удивления, вскочив на ноги и мгновенно повернувшись к нему. Капюшон его кольчуги был откинут на спину, так что она могла смотреть ему прямо в лицо. Оно напугало ее до смерти. Он был так рассержен, что мог укусить. Она попятилась, его рот стал еще тверже. Никто в жизни не был так на нее разгневан, кроме жены ее отца, которая желала ей смерти. Осознавая, что должна как-то защититься от угрозы, она прижала к груди корзинку.

— Положи это. — Альфред пытался говорить, как обычно, мягко.

Барбара так испугалась, что даже не подумала о том, чтобы убежать на женскую половину, куда Альфред не смог бы войти. Она знала, что братья не вмешиваются, когда мужья учат своих жен, но забыла, что они не потерпели бы вторжения мужчины на женскую половину. Она замерла, руки не слушались ее; она даже не могла поставить корзинку, как он приказал. Барбара стояла, застыв, совершенно не представляя, что это производит впечатление открытого вызова.

Однако, когда Альфред шагнул вперед, она отступила назад.

— Я говорил… — начал он и подвинулся ближе. Она тоже сделала два быстрых шага, но зацепилась каблуками за юбку и упала, прижимая к груди корзинку.

— Барби! — воскликнул он, наклоняясь над ней.

— Что я сделала? Почему ты так рассержен?

Он не отвечал, пристально глядя на нее. Его злость прошла, теперь он переживал из-за ее падения; он не мог вызвать в себе прежний гнев и похоронил его, чтобы защититься от еще большей боли. Своими вопросами она сдирала с него кожу. Почему он рассержен? Потому что, отказавшись поехать домой, Барбара подтвердила его подозрения: она не хочет встречаться с тем, кого любит. Почему же ему так горько? Разве не благопристойно и предусмотрительно для хорошей жены избегать соблазна? Ее поведение было безупречным. Она поклялась в верности и преданности и была ему преданна и верна. Но ему нужна была не безупречная, а любящая жена.

Негодование комом подступило к горлу, когда он вдруг понял, почему так горячо ухватился за предположение Эдуарда, что ее захватил Гай. Он предпочел бы, чтобы она была пленницей, возможно, изнасилованной и избитой, чем поверить, что в ней еще живет старая любовь, настолько властная, что она не может взглянуть ей в лицо. Какой бы ни была Барбара, он был еще хуже. Альфред выпрямился и отступил назад.

Пристально глядя на мужа широко раскрытыми глазами, Барбара увидела, как гнев на его лице сменился ужасом, словно ее вопросы ранили его. Затем все умерло в его глазах. У нее перехватило дыхание, она предпочла бы снова увидеть гнев, чем то, что видела теперь.

— Подожди! — воскликнула она, поднимаясь на ноги. — Прости, если я нарушила твои планы из-за того, что мой отец не смог прислать за мной людей, но я не позволю тебе использовать меня для того, чтобы втянуть его в войну. Ты мой муж, но я обязана своему отцу тем, что он вырастил меня…

— Втянуть в войну твоего отца? — прервал ее Альфред, оглядываясь через плечо. Он повернулся к ней, его темные брови сдвинулись, а глаза снова заблестели. — Какого дьявола, о чем ты говоришь?!

— Тебе не кажется, что, если бы его люди прибыли сюда и вернулись обратно, не присоединившись к Лестеру, это заставило бы всех поверить, что он предал дело Лестера? — спросила она как-то неуверенно.

Альфред замигал и открыл рот. Эта промедление досадило Барбаре, но, во всяком случае, оцепенение отступило, а вместе с ним из ее глаз улетучился и страх. Она направилась к скамье и поставила корзинку.

— Ты можешь продолжать делать глупый вид, изображая лягушку, если тебе это нравится, — раздраженно бросила она, — но тебе не удастся убедить меня, что ты глуп или невинен.

— Я невинен, — пробормотал Альфред, не сводя глаз с корзинки. — Мои намерения ясны, они и наполовину не так хитры, как твои. Но что за безумная мысль?! Я не настолько туп, чтобы со спокойной совестью втягивать в опасное дело тех, с кем связал себя кровными узами.

Сарказм и смысл этих слов были правдивы, но выражение его лица и голос, каким он сказал это, — нет. Он снова был рассержен; он сказал это почти равнодушно, будто думал о чем-то более важном. Он все еще смотрел вниз, словно зачарованный. Она последовала за его взглядом и увидела, что он смотрит на корзинку. Внезапно она вспомнила, как он сказал ей, чтобы она поставила ее, словно это было что-то ужасное. Глупо. Это всего лишь изящная корзинка, великолепной формы и богато украшенная.

— На что ты смотришь? — воскликнула она.

— Что у тебя в корзинке?

— Ты с ума сошел! В ней моя работа.

— И твои любовные подарки! Разве не так?

Барбара онемела от такого неожиданного обвинения. Она пристально посмотрела в лицо мужу. Она действовала слишком умно, стараясь казаться безразличной. Он ревновал! Но это не принесло ей радости, она поняла, что причинила Альфреду все муки, которые испытала сама. Альфред никогда не показывал ей ничего, кроме любви, и она знала, что так и будет, даже если он начнет заигрывать с другими женщинами. Он был и всегда будет добр. Она же оказалась жестока.

— У меня нет любовных подарков, — прошептала она, протягивая ему руку.

— Ради бога, не лги мне! — В его глазах блеснули слезы. Он пожал плечами и отвернулся. — Много раз, с тех пор как мы поженились, я видел, как ты прячешь что-то под работой в своей корзинке или в складках юбки.

Барбара с трудом подавила приступ смеха. Зеркало! Она совершенно забыла о нем. Но если она покажет его, он узнает, что она порабощена. Она прижала руку к груди, разрываясь между его и своей собственной болью, не осознавая, что этот жест выражает страх.

— Тебе не надо бояться. Я не обвиняю тебя в том, что ты запятнала мою честь, — горько сказал он. — Я знаю, ты не виделась со своим любовником. Возможно, тебе следовало бы сделать это и увидеть, что я не такая плохая замена…

С трудом подавив еще один приступ смеха, Барбара спокойно ответила:

— Ты не замена. Я никогда не любила никого, кроме тебя, и сказала тебе об этом, когда ты предложил мне выйти за тебя замуж.

Теперь на его лице появилось презрение.

— Не вытаскивай снова эту затертую старую ложь. Я не обижу тебя. У меня нет повода жаловаться на наше супружество. Ты достойно выполняешь свой долг.

Искушение рассмеяться исчезло, когда Барбара поняла, что задета не просто гордость Альфреда, а что-то гораздо большее. Он скоро возненавидит ее, подумала она, Ужаснувшись. Она быстро шагнула, наклонилась и перевернула корзинку, чтобы все ее содержимое вывалилось на скамью. Затем она схватила зеркало и вручила его Альфреду.

— Вот! — воскликнула она. — Вот любовный подарок, который я ношу с собой с тринадцати лет. Ты не узнаешь его, большой дурак? Это зеркало ты выиграл на турнире и отдал мне.

Альфред стоял с зеркалом в руке, глядя, разинув рот, как она подбирала каждый лоскут, нарочито тряся его, чтобы показать, что в нем ничего не завернуто, и клала в корзинку. Она держала в руках гребень — единственную ненужную вещь в рабочей корзинке.

— Это подарок моего отца. Ты можешь сам спросить его при встрече.

Не говоря ни слова, Альфред покачал головой. Он действительно узнал зеркало, хотя не видел уже много лет. Его образ притупился в его памяти с тех пор, как некрасивая, неуклюжая маленькая девочка носила его повсюду и всем показывала, невинно рассказывая, что он стал ее любовником. Теперь он вспомнил, как старался доступнее объяснить ей, что она не должна этого делать, что он ее не любит и не собирается на ней жениться. Она вернула ему подарок, и он долго лежал на сундуке, молчаливо напоминая о его жестокости, пока он не разыскал Барби и не вручил ей зеркало снова, сказав, что не жалеет о том, что подарил ей этот приз. Он предложил ей свою дружбу, хотя еще раз сказал, что не подходит ей в мужья.

— Ну, ладно, — обронила Барбара с холодным негодованием, возвращаясь к подаркам, — ты хочешь еще раз изучить содержимое моей корзинки?

— Не смей! — прорычал Альфред, сунув ей зеркало в руки так, что она ударилась о него. — Не смей делать из меня виноватого дурака! Ты намеренно прячешь это зеркало, словно стыдишься его. В какую игру ты играешь?

— Я не вижу причины оставаться здесь и выслушивать, как ты ищешь повод, чтобы рассердиться на меня, — проворчала она, убирая зеркало, но Альфред поймал ее за запястье. Она пожала плечами, и ее брови поднялись, выражая смущение и насмешку. — О, очень хорошо. Я оставлю корзинку тебе. Когда изучишь содержимое, пришлешь мне ее обратно…

Он притянул ее так резко, что она упала ему на грудь, ударившись щекой; ее рот закрылся. Альфред крепко сжал ее и грубо поцеловал. Он шагнул вперед, она оттолкнула его, но не настолько сильно, чтобы прервать поцелуй.

Она отстранилась.

— Негодяй! — сказала она, задыхаясь. — Ты смеешься надо мной!

— Над тобой, над собой, над всем миром, — признался он, рассмеявшись открыто. — Но одна леди, которая ухитрилась, как она думает, избежать ответа на прямо поставленный вопрос, не имеет права называть меня негодяем.

Барбара открыла рот, но он снова заставил ее замолчать. На этот раз поцелуй был коротким и крепким.

— Однако ты не говорила ничего разумнее, чем когда назвала меня дураком, потому что я трачу время на разговоры. Быстро едем отсюда, чтобы мы до темноты успели найти место, где можно остановиться.

— Остановиться? Но…

— Барби, не начинай новую игру! — Он нехорошо усмехнулся и развернул ее, шлепнув и подтолкнув на женскую половину аббатства. — Если ты не уйдешь сейчас же, то бедным братьям придется заново освящать все помещение для посетителей. Ты же знаешь, мы не можем здесь оставаться.

Убегая, она подхватила корзинку. Альфред преувеличивал, освящать помещение не потребовалось бы, но братья, без вопросов приютившие ее на два месяца, были бы потрясены. Кроме того, Альфреду пришлось бы прокрасться в ее постель на женскую половину после того, как все уснут, и затем пробраться обратно на мужскую до того, как кто-нибудь проснется. Это придало бы чувство вины их физической близости, а сегодня Барбаре не хотелось его испытывать. Они с Альфредом так долго были в разлуке и не нуждались в пряностях для улучшения любовного аппетита. Им нужна долгая непрерывная ночь и ленивое утро, чтобы ласкать друг друга, отдыхать и снова любить.

— Быстро, Клотильда, — позвала она, вбежав в большую комнату, в которой они обедали, но служанки там не было.

Барбаре пришлось прикусить язык, чтобы не сказать то, чего явно не одобрили бы монахи. К счастью, вошел один из них, и Барбара попросила его передать, чтобы приготовили лошадей к отъезду и прислали к ней служанку, объяснив, что за ней приехал муж. Она поняла, что монах удивлен, и повернулась, чтобы уйти, прежде чем он успел заговорить.

В другое время она, возможно, и возмутилась бы тем, что право мужа распоряжаться ею не вызывает вопросов и она должна покидать поздно вечером надежное убежище, но сейчас Барбара была только рада, что ей не нужно объяснять причин своего поступка. Через несколько минут ей пришлось удивляться своей служанке: Клотильда оказалась в спальне; все платья были упакованы, и только костюм для верховой езды лежал на постели.

— Я видела, как сэр Альфред, словно ветер, пролетел через двор, — улыбнулась она в ответ на вопрос в лице хозяйки. — Я подумала, что он не захочет оставаться здесь, чтобы спать в разных постелях, после того как вы были так долго разлучены с ним.

Барбара ничего не ответила и не обратила внимания на хитрый взгляд Клотильды — она не хотела никакой задержки. Она быстро оделась и даже помогла служанке вынести дорожные корзины, на ходу пытаясь сообразить, что же сказать аббату. Однако ей не пришлось этого делать — она узнала от Альфреда, что он позаботился об этом, лишь только она ушла. Поскольку Альфред собирался уехать, как только узнает, с кем, когда и в каком направлении она покинула Ившем, Шалье даже не расседлал его лошадь. После первой встречи с аббатом Шалье по приказу хозяина отправился передать Беви и Льюису, чтобы они подготовились к отъезду. Таким образом, когда Барбара вышла во двор, все уже ждали ее. Фриволь и их оседланные лошади стояли рядом с Дедисом, готовые к отъезду. Шалье подошел к ней, чтобы помочь сесть в седло, и сказал, что Альфред ушел к аббату попрощаться и сделать прощальный подарок.

Он вернулся быстрее, чем она ожидала, сел верхом и объявил:

— Раз ты не считаешь нужным меня слушать, я сам отвезу тебя к отцу.

Пока они не выехали из ворот, Барбара сидела, уронив руки, словно ей было стыдно, и ничего не говорила. Однако как только они оказались достаточно далеко, чтобы не быть услышанными, она подняла голову и проговорила с восхищением:

— Какая умная причина! Это объясняет, почему ты рассердился, когда узнал, что я все еще здесь, а так как ты был рассержен, аббат даже не попытался убедить тебя остаться на ночь. Куда мы едем?

— К твоему отцу, — не задумываясь, ответил он. — Разве я мог солгать святому аббату?

Волна удовольствия захлестнула Барбару. Если Альфред сам повезет ее к Норфолку, ему придется надолго уехать или даже навсегда расстаться с принцем. Ее восторг был столь силен, что она не вынесла, если бы у нее отняли эту надежду. Поэтому она ничего не стала спрашивать. Вместо этого она широко открыла глаза и спросила, чтобы поддразнить его:

— Ты потащишь меня в Норфолк ночью? Я думала…

— Ты думала? Ты тоже думала о хорошем ночлеге, который мы сможем найти до захода солнца? Если нет, ты можешь оказаться со мной в ближайшей канаве.

Барбара засмеялась. Хотя заходящее солнце позолотило дорогу там, куда не отбрасывали длинную тень растущие вдоль дороги деревья, на юге небо затягивалось грядой тяжелых облаков. Это предвещало сильный продолжительный дождь ночью и, возможно, на следующий день. Если бы не это, Барбара согласилась бы провести ночь под открытым небом. Одеяло, расстеленное на траве, в теплую летнюю погоду, под грубым тентом было предпочтительнее грязных комнат большинства постоялых дворов. Она бы даже не обратила внимания на несколько капель дождя. Короткий дождь не остудил бы ее желания, разбуженного присутствием мужа. Но проливной дождь, просочившись сквозь ткань тента и промочив все насквозь, остудит любой пыл. И если дождь будет очень сильным, Шалье и Клотильде тоже придется прийти под тент, что положит конец тем играм, которые были у них на уме.

— Канава не подойдет, — вздохнула она, показывая на облака.

— Я заметил, — ответил Альфред. — Мне пришлось прикусить язык, чтобы не спросить у аббата, где остановиться. Я думал, что ты знаешь, ведь ты путешествовала по этой дороге со своим отцом.

Барби помолчала, раздумывая, затем улыбнулась.

— Стратфорд, — предложила она, вспомнив, куда ее отец упорно старался добраться при путешествии в Стригл и обратно. — Там есть мост через Эвон и хороший брод, а недалеко от ворот находится постоялый двор с комнатой наверху. Жена хозяина пивной ставит себя высоко, говорит на хорошем французском и содержит в чистоте комнату для знатных гостей.

— Это далеко?

— Не знаю, — призналась Барбара. — Мы не ездили этим путем, а добирались обычно западной дорогой через Олстер к Вустеру и дальше на юг.

— Какое расстояние от Олстера до Вустера?

— День спокойной езды верхом, около десяти лье.

— Тогда Стратфорд не должен быть очень далеко, но я не уверен, что мы успеем добраться туда до захода солнца.

— Ладно, мы поищем, где остановиться, по дороге.

В следующей деревне они не стали задерживаться. Оффенсхем оказался просто несколькими тесно прижатыми друг к другу лачугами. Беви спросил о расстоянии до Стратфорда, но никто, даже оборванный священник, не смог ответить. Он не ездил дальше Ившема. Солнце висело низко, а облака почти над головой, когда они добрались до Бигфорда. Там была пивная, но Беви очень быстро вышел из нее и покачал головой.

— Нет, милорд, мне назвали лучшим местом монастырь в Кливе. Но, по крайней мере, мы на полпути в Стратфорд и едем правильно.

— Тогда в путь, — настаивала Барбара. — Будет еще светло, если нас не застигнет дождь.

Они пытались добраться до Стратфорда под дождем и в полной темноте, но недолго. Крупные капли сверкали мерцающим блеском, когда они заметили свет ночных факелов. Утопая в грязи постоялого двора, Альфред снял Барбару с Фриволи и отнес под навес.

— Если комната занята, я попробую ее выкупить. Ты не возражаешь?

— Вовсе нет, моя любимая, — ответил Альфред, похлопывая по рукояти своего меча. — Я уверен, тебе повезет, поскольку я заколю их, если они не пойдут на сделку, которую ты предложишь.

Он улыбался, и голос его звучал тихо, но у Барбары перехватило дыхание. Она всегда удивлялась, как может пригрозить ее муж, не повышая голоса и не делая угрожающих жестов. Единственное, на что она надеялась, что в комнате не поселились слишком важные гости. Она чувствовала, что Альфред выселил бы самого короля, поэтому покачала головой и пробормотала слова предостережения. Она придумывала повод для хозяйки пивной, чтобы та предложила гостям, занимающим верхнюю комнату, освободить ее, как вдруг поняла, что через открытую дверь не долетает почти никаких звуков. Она сжала руку Альфреда:

— Так тихо. Наверняка это значит, что в общей комнате никого нет.

Он кивнул:

— Ты права, но…

Его прервала жена хозяина пивной, которая вышла из дома, сделала реверанс и попросила прощения за то, что так промедлила выйти приветствовать их.

— Я не ожидала, что кто-нибудь приедет так поздно, — извинялась она. — Входите, входите.

Барбара нахмурилась. Было еще не поздно; путники часто едут до темноты, особенно летом, когда теплая погода и долгие светлые вечера искушают их проделать большее расстояние. Она вспомнила, что ворота были закрыты на засов, и мальчик из конюшни, прежде чем открыть, спросил, сколько их человек. Поэтому она и была уверена, что постоялый двор полон. Это было странно.

Однако у Барбары не было времени обсуждать ситуацию, потому что хозяйка узнала ее, когда они вошли в большую комнату, и снова начала извиняться, приседая в реверансе перед дочерью Норфолка. Барбара сказала ей, что вышла замуж. Это вызвало новый поток слов и реверансов Альфреду. Потом она позвала мужа и выбранила его за то, что он не несет все лучшее с кухни, чтобы гости могли поесть. Она вытерла стол передником и усадила Барбару с Альфредом на скамью, убежав, чтобы принести кубки для вина, заверив, что стол накроют сразу же. Когда вошли слуги с дорожными корзинами, комната была уже готова: хозяйка знала, что Барбара захочет постелить на постель свои простыни.

Поскольку это было единственным, что интересовало Барбару, она предложила сказать хозяину, чтобы поднос принесли к ним в комнату и они могли пообедать наедине. Клотильда и Шалье только взглянули на своих хозяев, так как считали, что уже не понадобятся им, и перенесли свое внимание на ужин. Беви сделал глоток эля и сказал, что он хорош, как всегда. Шалье поморщился и попросил вина, а Льюис начал спорить, что с едой лучше всего пить: эль или вино. Невнимательно слушая, Барбара вздохнула. Ей казалось, что с тех пор, как она села за стол, прошло несколько часов. Слуга хозяйки спустился по лестнице с пустыми руками. Барбара взглянула на Альфреда, который начал барабанить пальцами по столу. Его вино оставалось нетронутым. Они подождали еще. Но жена хозяина пивной не появлялась.

Внезапно Альфред встал и, крадучись, начал подниматься по лестнице. Барбара последовала за ним. Она протиснулась перед ним в комнату, не зная, броситься ли ей между ним и хозяйкой или выпихнуть назойливого гостя собственными руками. К счастью, хозяйка укладывала в постель горячие камни, чтобы просушить влажные простыни. Когда вошли Альфред с Барбарой, она выпрямилась и выглядела сбитой с толку: Барбара поняла, что прошло не более четверти часа с тех пор, как они въехали на постоялый двор.

— Мне жаль, что твоя кольчуга жмет, — сказала она. — Давай сразу снимем ее, а завтра я что-нибудь придумаю.

Альфред открыл рот, чтобы сказать, что кольчуга его совсем не беспокоит. Он часто и подолгу носил свои доспехи, защищавшие его от ударов в сражении; они были столь хорошо подогнаны, а стальные кольца скреплены так искусно, что кольчуга сидела на нем, словно вторая кожа. Но он тоже посмотрел на удивленную хозяйку и понял, что из-за своего нетерпения им показалось, что она находилась наверху значительно дольше, чем это было на самом деле. Поэтому он закрыл рот, позволив Барбаре развязать пояс и снять кольчугу.

Хозяйка принесла поднос с едой и поставила его на стол. Она протянула руку к фляге, чтобы налить вино в пустые бокалы. Альфред оскалил зубы.

— Мы обслужим себя сами, — поспешно вмешалась Барбара, жестом прогоняя ее и многозначительно поглядывая на Альфреда.

Хозяйка подозрительно заморгала и быстро вышла из комнаты. Барбара разразилась хохотом. Она едва не пожаловалась, что теперь хозяйка наверняка подумает, что он скорее ее любовник, чем муж, но Альфред схватил ее и поцеловал, а затем отстранил и стал торопливо снимать свои доспехи. Продолжая смеяться, Барбара тоже начала раздеваться: она не шутя подозревала, что ее одежда будет порвана, если она не будет готова прежде своего мужа.

Если бы у ее сорочки были какие-нибудь завязки, ее опасения оправдались бы. К счастью, Альфред смог снять это легкое одеяние одним быстрым движением, ничего не повредив. Они вместе упали на постель, и ей показалось, что внутри у нее ожило какое-то дикое животное: она обвила его ногами, и они слились. Он застонал, будто хотел избежать этого заключения. Но Барбара сжала ноги, и он снова скользнул в теплую и приветливую тюрьму. Она крепко держала его, двигаясь вместе с ним и расцарапав ему спину своими острыми ноготками, когда он попытался лежать спокойно. В отчаянии он закрыл глаза и откинул голову, но высокий крик Барбары принес ему облегчение, и он закрыл ее рот поцелуем.

Они откатились друг от друга, смеясь над своей спешкой. Альфред ударился бедром о горячие камни, что заставило обоих еще больше рассмеяться. Немного погодя они собрались с силами, чтобы подняться, найти в дорожных сумках спальную одежду и поесть. Они почти не разговаривали.

Барбара знала, что ей нужно использовать момент, когда пережитое наслаждение еще согревало кровь, взгляды, улыбки, которыми они обменивались, обещая радость новой близости, — и настоять на том, чтобы Альфред послал Эдуарду сообщение, что он не вернется. Отъезд Альфреда не будет тяжелым испытанием для принца. Если Эдуард смог дать ему столько времени, чтобьГотвезти ее к Норфолку, он сможет расстаться с ним навсегда. Довод казался ей основательным, но она не осмелилась использовать его, чтобы не нарушить сладость момента разладом и не затуманить память о той радости, которую он дал ей.

Мысли Альфреда были сходны с ее, но тема была другой. Он не забыл о вопросе, которого она избегала. Почему она прятала от него его собственное зеркало? Но он выкинул его из головы, утешив себя воспоминаниями о том, как страстно она шла к нему, и снова ощутил ее полную грудь, ее ноги, сжимающие его, ее тело, откликающееся на его ласки. Он знал многих женщин, дурачивших его. Барби по-настоящему желала его и наслаждалась им.

Естественно, что такое направление мыслей снова привело их в постель еще до того, как они закончили есть. Потом Альфред охотно рассказал Барбаре подробности побега принца и о том, что заключение сделало Эдуарда опасно подозрительным и чувствительным. Вот почему он остался с принцем и не попросил об отъезде во Францию. И прежде чем она начала спор, он изменил тему, заговорив о кампании в низовьях Северна, о том, как важно удержать Лестера и отбросить его на запад. Если Эдуарду удастся вынудить Лестера сражаться, тот потерпит поражение.

Разговор о войне заставил Барби задрожать от страха; ее отец и дядя были в безопасности, но, к своему ужасу, она поняла, что способна бросить их обоих в сражение, лишь бы удержать Альфреда в стороне от всего этого. Она знала, что попытка удержать его окончилась бы лишь бесполезными спорами и мольбами. Она не поняла, почему, но муж снова затащил ее в постель. Однако причина не имела никакого значения, так как она так же страстно желала его, как и он ее. Барбара не помнила, когда их тела разъединились. Альфред бодрствовал достаточно долго для того, чтобы успеть накрыть их одеялом, а потом они крепко заснули, не слыша, что гремел гром и налетал ветер, хлопая ставнями об оконную раму, пока Шалье не закрепил их. Когда утром Шалье сказал Клотильде, что лорд и леди не шевелятся, хотя занавески задернуты, она поглядела на дождь за окном и лукаво заметила, что они очень нуждаются в отдыхе и, дай Бог, проспят до тех пор, пока погода не улучшится.

Ей не стоило беспокоиться, хотя Альфред и проснулся позже, чем обычно, потому что в комнате было темно. Он понял, что уже наступило утро, а услышав шум дождя, решил, что спешить нет необходимости. Он лениво подумал о том, как удачно предупредил принца, что последует за Барби, если она уехала с людьми Норфолка. Со временем проблем не было. Потом он пощекотал ее, чтобы разбудить и снова начать любовную игру. Расслабленные и счастливые, они опять уснули, но внезапно их разбудил голос Клотильды за занавесками.

— Милорд, миледи, — шептала она настойчиво, — только что прибыли два человека с новостями о том, что к броду подходит армия.

Альфред вскочил с постели, натянул одежду и бросился вниз по лестнице. Барбара тоже подхватила одежду. Она завязывала последние шнурки, когда вошел Альфред, а следом за ним Шалье.

— Я не могу поверить, что нам так повезло, — рассказывал Альфред, взяв у Клотильды рубашку, которую она держала. — Люди, прибывшие с новостями, торговцы из Клиппинг-Нортона, были захвачены на дороге передовыми отрядами армии. У них забрали большую часть товаров, но всем обещали заплатить. Они немного огорчены но все же испытывают облегчение, что унесли ноги. Им очень хочется поговорить.

Альфред молчал, пока Шалье надевал ему через голову тунику. Барбара подошла, чтобы закрепить ее, в то время как Шалье готовил кольчугу.

— Барби, это армия Саймона де Монфорта. Ему приказано привезти твоего отца. Я не могу поверить, что он две недели плелся от Уинчестера до этого места. Эдуард, кажется, не думал, что у него займет больше двух дней дойти отсюда до Вустера.

Барбара кивнула:

— Это не больше тридцати пяти лье. Если нужно, можно проехать в день десять лье.

Она отступила назад, когда Шалье принес доспехи хозяина. Альфред наклонился вперед, вытянул руки, а затем выпрямился, просунув голову в горловину.

— Принц чуть голову не сломал, пытаясь понять, какую хитрую уловку планируют предпринять против него Лестер с Саймоном, и едва не обвинил людей в том, что они оставили неприкрытой северную часть Северна, позволив проскользнуть армии Саймона.

Шалье ровно натянул кольчугу и расправил кольца, Барбара принесла Альфреду меч и пояс, лежавшие на сундуке. Она глядела на пряжку, застегивая пояс, и пыталась вспомнить, кто из них и когда положил их на сундук. Она помнила только глухой стук, когда Альфред расстегнул пояс и он упал на пол. Он взял ее рукой за подбородок, приподняв голову.

— Они идут в Кенилуэрт, Барби. Торговцы уверены в этом. — Он наклонился и поцеловал ее, закрыв глаза. — Не смотри на меня так, словно я покидаю тебя навсегда. Я уеду на день или два. Ты ведь знаешь, я должен сказать об этом Эдуарду. — Его голос неуверенно оборвался, и Барбара, дрожа от волнения, открыла глаза. Она надеялась, что ее несчастье заставит его передумать, но он не смотрел на нее. — Тебе не известно, какое расстояние от Кенилуэрта до Вустера? — спросил он, обдумывая то, что не имело к ней никакого отношения.

Барбара не могла даже плакать; разочарование и страх отступили перед острой необходимостью отпустить своего мужа туда, где он нужен. Ее сдержанность никак не была связана с ее чувствами, она диктовалась только опасением, что муж будет смеяться над ней. Мужчины! Для них нет ничего важнее, чем война!

— Меньше десяти лье, — отрезала Барбара, отступив назад, чтобы он не мог дотянуться до нее.

— Изумительная женщина! — воскликнул он, удивившись, а не знает ли она, в самом деле, все расстояния; это было необычно для женщины. Возможно, она просто не хотела признаться в неосведомленности? Он не мог сказать это вслух, но восхищенно спросил: — Откуда ты это знаешь?

— Ты бы тоже знал, если бы провел десять лет, путешествуя по стране с королевой, — ядовито парировала Барбара. — Нужно было знать, сколько времени займет путешествие, чтобы послать вперед служанку или слугу и они успели выбрать хорошее место, подготовить комнату для королевы и все для большого обеда. Было время, когда мы часто ездили в Кенилуэрт, а Вустер — королевский город и, естественно, следующее место остановки.

Пока они разговаривали, Шалье и Клотильда уложили спальную одежду в дорожные корзины и крепко их перевязали. Альфред оглянулся по сторонам и, вызвав слабое ворчанье слуги, взвалившего на плечи две корзины, стал спускаться по лестнице.

— Я провожу тебя обратно в Ившем, — сказал он Барбаре. — Я действительно хотел бы послать тебя на восток, но там слишком велика опасность того, что придется столкнуться с армией. Я думаю, ты будешь в безопасности в аббатстве.

— Я буду там в безопасности. — Барбара с трудом удерживалась от того, чтобы дать пинок своему увлеченному супругу. — Нет необходимости сопровождать меня и задерживать твои новости принцу на час или больше. Есть кратчайший путь от Стратфорда к Вустеру, я тебе говорила о нем вчера. Выезжай из западных ворот на дорогу к Олстеру, затем снова на запад, и ты будешь в Вустере. Ты не сможешь ошибиться.

— Любимая!

Альфред подхватил ее на руки и так крепко прижал к себе, что кольца его кольчуги больно впились ей в тело. Он был слишком увлечен подсчетом того, как быстро сможет доставить принцу новости, чтобы услышать сарказм в ее голосе. До него дошли только слова. Так что он поверил, что, несмотря на ее прежнюю приверженность делу Лестера, она теперь так же, как и он, горячо желала победы Эдуарду. Еще более удивительным было то, что она поняла, как ценно было время. Даже несколько часов могли иметь значение, чтобы перехватить армию Саймона, пока он не достиг Кенилуэрта, и воспользоваться шансом сразиться, разогнать их, не дав укрыться за стенами крепости. У Эдуарда просто не хватило бы сил, чтобы осадить Кенилуэрт и сразиться с Лестером.

Одной из причин, почему принц до сих пор не двинулся в атаку на Лестера, было опасение, что сын Лестера зайдет к нему в тыл и две армии окружат его.

— Я пошлю с вами Шалье, — пообещал Альфред, благодарно поцеловав ее.

— В этом нет необходимости, — оттолкнула его Барбара. — Шалье может тебе понадобиться, а я поеду в направлении, противоположном тому, куда идет армия Саймона. Никто не заинтересуется женщиной и ее служанкой, путешествующими с небольшой охраной. Иди, иди скорее. Ты не должен тратить ни минуты.

— В мире нет ни одной женщины, которая сравнилась бы с тобой! — пылко воскликнул Альфред, воспринимая каждое слово, сказанное ею, в его прямом значении. Он еще раз крепко поцеловал ее и вышел прежде, чем Барбара успела что-то ответить.