Серебряное зеркало и другие таинственные истории

Бернард Кейпс МРАМОРНЫЕ РУКИ

Оставив велосипеды у низенького здания покойницкой, мы вошли на старое церковное кладбище. Хэриот признался мне, что не хотел приезжать сюда, но в последний миг не то любопытство, не то давние воспоминания одолели его, и он передумал. Я догадывался, что этот городок неприятен ему, хотя он всегда тепло отзывался о родственнице, у которой гостил здесь еще мальчишкой. Быть может, теперь она лежит под одним из этих позеленевших надгробий…

Мы обогнули приземистую церковь с гонтовым навершием. Там, на окраине городка, где начинались цветущие поля, было совсем безлюдно. Холм возвышался над костями мертвых, и плоть их прорастала травой. Внезапно Хэриот остановил меня. Мы стояли у северной стены алтаря, и неподвижная тень деревьев укрывала нас.

— Я хотел бы, чтобы ты пошел — просто пошел и заглянул туда, — сказал он, — а потом вернулся и рассказал, что ты видел.

Место, куда он указывал, было скрыто за выступом невысокой стены. Зеленая лужайка меж двух больших обнесенных оградой памятников, напоминающих саркофаги, чуть виднелась из-за деревьев. Голос Хэриота звучал странно, глаза возбужденно блеснули — говоря языком игроков, он пошел ва-банк. Секунду-другую я пристально глядел на него, прежде чем направиться туда, куда указывала его рука. Затем в полной тишине я шагнул под тяжелые сучья, осенявшие величественные надгробия, и оказался возле одинокой могилы.

Она была единственной в этом уголке кладбища — странная, фантастическая и пугающая. Над нею не было камня; только покосившийся мраморный бордюр, без имени или надписи, окружал участок земли, откуда тянулись две руки. Белый мрамор уже слегка позеленел, и в этом укромном месте они казались поразительно живыми. Эти руки, смертоносные и манящие, словно выросли сами собой из-под могильного дерна. Пока я смотрел на них, впечатление всё усиливалось, и наконец мне стало казаться, что они еле заметно движутся, будто приветствуя меня. Это было нелепо, но — я повернулся и торопливо пошел к Хэриоту.

— Так. Я вижу, они по-прежнему там, — сказал он; и это было всё. Не обменявшись ни словом, мы покинули кладбище, сели на велосипеды и продолжили путь.

За много миль от церкви, лежа на солнечном склоне, где овцы щипали сухую траву, он рассказал мне следующую историю:

— Когда семилетним мальчиком я впервые приехал сюда, она жила здесь со своим мужем. Тетя Кэдди знала их обоих и недолюбливала эту женщину. Но я не испытывал к ней неприязни. Как только мы познакомились, она сделала меня своим любимцем. Она казалась очаровательной девочкой, ветреной и шаловливой; но теперь-то я знаю, какой она была на самом деле.

Она непомерно гордилась своими руками — и действительно, они были прелестны, нежнее и мягче детских. Она без конца фотографировала их в самых разных положениях, а один ее приятель, скульптор, искусно изваял их из мрамора. Да, — это их ты видел сейчас. Но, несмотря на всю свою красоту, это были жестокие маленькие ручки. Было что-то греховное, даже порочное в том, как она любовалась ими.

Она умерла, пока я гостил здесь, и память о ней была увековечена, по ее собственной просьбе, тем надгробием, которое я тебе показал. Мраморные руки должны были стать ее эпитафией, более красноречивой, чем любые письмена. Им надлежало сохранить для потомков ее имя и память о самой обворожительной черте ее облика надежней, чем надпись, которая неизбежно сотрется с годами. Ее желание было исполнено.

Прихожан возмутила эта причуда, но у меня она не вызвала никаких страхов, обычно свойственных детям. Мраморные руки были прекрасным подобием оригинала — тех самых ручек, которые часто ласкали меня.

Без всякой опаски я приходил туда поглядеть, как они тянутся из земли, словно побеги белого сельдерея.

Я уехал, а через два года опять навестил тетю Кэдди. От нее я узнал, что вдовец женился снова — на уроженке этого городка и что мраморных рук на кладбище больше нет. Новая жена невзлюбила их (нетрудно угадать почему), и надгробие сняли по распоряжению мужа.

Кажется, я слегка огорчился: ее руки были как-то особенно памятны мне. И при первом удобном случае я тайком сбежал посмотреть, как могила выглядит без них.

Помню, стоял пасмурный серый денек, и на церковном дворе было тихо и пусто. Остановившись под ветвями, я сразу же увидел могилу и понял, что тетя Кэдди несколько опередила события. Мраморные руки всё еще были там. На том же месте, тем же знакомым движением они, казалось, приветствовали меня. Я обрадовался; я подбежал, опустился на колени и протянул руки, чтобы коснуться мраморных ладоней. Холодные и податливые, как мертвая плоть, они ласково, но цепко сомкнулись, словно призывая меня тянуть — тянуть…

Не знаю, что случилось потом. Должно быть, всё это время я пролежал в приступе лихорадки. Это была пора ужаса и беспросветного мрака — будто меня замуровали в склепе, среди копошащихся червей и скелетов, восстающих со своего ложа, — пока, наконец, не просиял благословенный дневной свет.

Хэриот замолчал, сел и принялся вырывать травинки с корнями.

— Я никогда не слышал, — отрывисто добавил он, — чтобы кто-нибудь еще испытал подобное. Но все же эта могила приобрела дурную славу, а мраморные руки пришлось возвратить на место. Воображение, бесспорно, подчас играет странные шутки с людьми.