Серебряный волк, или Дознаватель

1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Пробовать «самое отвратительное пойло» у меня нет ни малейшего желания. Поэтому я снова беру в руки серебряную змейку Лекиного амулета. Я слышу хриплый смех Карела… хлопает дверь, шуршит дождь… забрехал невдалеке пес…

– У Таргалы нет больше принца! Слышите, нет! Король будет править вечно, до самого конца!

– Заткнись! Еще не хватало тебе загреметь в каталажку.

– За что?! За правду?

– За оскорбление короны.

– Лека, друг… постой. Скажи – ты мне друг?

– Да! Да, да, да! Успокоился? Пойдем спать, Карел. Завтра ты пожалеешь, что сегодня перебрал…

Нет, не хочу я стать свидетелем этакому безобразию! Вряд ли Лека станет раскрывать свою тайну пьяному вдрызг собеседнику.

Дальше, дальше! В Корварену.

Вот они, ее белые стены и черепичные крыши, и жухлые яблони, и рано облетевшие клены. И разносится по пустынным улицам зычный голос герольда: «Карел, сын мой и наследный принц, лишается отныне прав на наследие мое, на имя мое и герб мой!» Герои моего дознания, идущие по улице Яблонь к переулку Веселого Ваганта, прекрасно его слышат.

– Я горжусь дружбой с тобой, слышишь, Карел? Клянусь в том Светом Господним и кровью своей!

– В тебе достаточно и храбрости, и чести, и твой отец только потому не видит этого, что привык судить людей по себе. Я пошел бы с тобой в любую драку, хоть на смерть – только позови.

А ведь Мишо оказался прав, думаю я. Раскопал же… ведь ни один менестрель, кроме него, не рассказывает о том, что Лютый отрекся от сына еще тогда… до его плена в Подземелье. «Подземелье чтит принца Карела и всегда будет чтить, – слышу я гнусавый гномий голос, в котором печаль и торжество. – Мы помним, какой путь прошел он ради мира».

Память людей коротка, но я – я не забуду никогда, Карел. Я не знаю, что еще тебе предстоит – теперь я вижу, нельзя полагаться на легенды, – но и того, что пережил ты в эти две ночи и два дня, хватило бы иному, чтобы сломаться.

Правда, тебе повезло на друзей.

2. Друзья

– Во всей этой истории есть по крайней мере одна хорошая сторона, – говорит Карел. Похоже, после отвратительной ночной попойки и дня бешеной скачки ему и впрямь стало легче. Они ведут уставших коней в поводу, сапоги шуршат в ворохах кленовых листьев, глашатай смолк, и на Корварену опустилась тишина. На улицах ни души – хотя какой чудный денек! Впрочем, улица Яблонь всегда пустынна, а переулок Веселого Ваганта оживает разве что после лекций.

– То, что тебе удалось напиться до свинского состояния и даже побуянить? Да, это достижение!

– А то! Но я о другом. Мне не придется жениться.

– Ну да, – Лека усмехается, – ты ж помолвлен… я все забываю спросить – кто невеста?

– А, какая-то кукла из ханджарских принцесс.

– Ясно…

– Что тебе ясно? – не слишком дружелюбно интересуется Карел.

– Сначала император выдает за тебя дочку, потом приходит на помощь зятю, – Лека передергивает плечами. – В итоге Таргала возвращается в материнское лоно Великой Хандиарской Империи.

– А ты соображаешь, друг мой Лека, – тянет Карел.

– Пришло время откровенности, Карел. И, боюсь, у тебя будет причина обидеться: ведь мы знакомы уже два месяца, а ты не знаешь обо мне правды.

– Ну и?

– Моя мать – Марго, твоя сестра.

– Свет Господень! – Карел останавливается. – А отец?

– Андрий, – пожимает плечами Лека. – А ты что подумал?

– Да так, извини. Я, наверное… постой! Так значит, ты шпионишь для Двенадцати Земель?

– Где ты видел шпионящего принца, Карел?! Я учусь. Правда, матушка чересчур высокого мнения о Корваренском Университете… но зато мне понравилась Корварена.

– А ты? Честно говоря, на телохранителя ты не похож.

– А на друга?

– Он мой побратим! – Принц Валерий смотрит на Карела и передергивает плечами. – Понял?

– А почему вы тайно здесь? Если не шпионите? Лека… Валерий, ты ведь мог приехать официально, тебя бы приняли с почетом…

– Последний разговор с отцом не излечил тебя от наивности? Карел, я здесь тайно, потому что мой отец знает, чего можно ждать от моего деда. Так что – нет здесь никакого Валерия. Я – Лека. А это – Серега, мой брат. И то, что ты теперь знаешь обо мне… я тебя как друга прошу, Карел, пусть это останется тайной.

– Прежде всего – от короля Анри Грозного? Ладно. Нужна тебе моя клятва?

– Карел, ну что ты несешь! Я тебе верю и без клятв. А что до сих пор не говорил… ну извини. Я не тебя боялся.

– Понимаю. Знаешь, Лека, я буду звать тебя братом. Племянник – это как-то, знаешь… не то.

– Ладно… – Лека улыбается. – По рукам. Пойдем, Карел.

– Лека, брат… ты уверен, что твоя хозяйка захочет видеть меня в своем доме?

– На что ты хочешь поспорить?

– Боже мой, ни на что! Просто я… видно, я и в самом деле трус.

– От этого есть хорошее средство, братец. Давай-ка сходим сегодня к маэстро! Два часа работы шпагой – и ты вспомнишь правду о себе.

– Он меня не примет.

– Посмотрим.

Карел поправляет капюшон плаща. Хмыкает. Произносит, усмехаясь:

– Наша контрразведка никуда не годится.

– О чем ты говоришь, Карел?! У вас вообще нет контрразведки. Ваш Департамент Контроля вот уж пять лет как в полном составе работает на императорскую Когорту Незаметных.

3. Мадам, герольд и маэстро

– Мадам Урсула, добрый день! У нас гость – надеюсь, не будете против?

– Ну что ты, Лека, я всегда рада вашим… – Тут Карел скидывает капюшон и делает шаг вперед. Глаза мадам Урсулы расширяются: она узнала, и она уже слышала королевский указ. Мадам Урсула выпрямляется, становясь еще больше обычного похожей на норовистую лошадь, и заявляет с внезапной твердостью:

– Разумеется, я не буду против! Можете гостить в этом доме столько, сколько пожелаете, молодой человек! Я велю приготовить вам комнату. Полагаю, вы предпочтете второй этаж, рядом с друзьями?

– Да, благодарю вас, – только и успевает сказать Карел.

– Не стоит благодарности, – категорически произносит мадам Урсула. – Прошу к столу. Вы пришли удачно: обед как раз готов.

Со скудным обедом разделываемся быстро и молча. Карел пребывает не то в глубокой задумчивости, не то попросту в оторопи, говорливая мадам Урсула тоже не раскрывает рта – по всей видимости, прекрасно понимая состояние гостя.

И только на улице Яблонь, привычно потянувшись к берету и опустив руку, Карел выдавливает:

– Я боюсь идти во дворец. Я… Боже мой, я так хочу поговорить с матушкой, но… отец прав, я трус. Я боюсь встретить его.

– Тогда давай начнем визиты с маэстро, – говорит Лека. И мы возвращаемся на Веселого Ваганта, к университетской калитке, к привычной повседневной дороге.

«Объявляется лишенным чести и имени, герба и положения», – несет ветер вместе с кленовыми листьями. На площади перед Университетом, окруженный вагантами, герольд читает указ.

– Идем мимо, – цедит сквозь зубы Лека.

– Ну уж нет, – возражает вдруг Карел. – Я, Нечистый меня задери, хочу это послушать!

– Он уже заканчивает. А мы опаздываем.

– Ничего! – Карел зло усмехается и твердым шагом подходит к побледневшему герольду.

– Добрый день, сэр Эдгар. Не откажите в любезности, повторите для меня с самого начала.

– Я… да, конечно… – Герольд покрывается малиновыми пятнами. – Но я…

– Это ваш долг, не правда ли? – мягко подсказывает Карел.

– Да, р-разумеется… с-сейчас, мой… сейчас. Да. – Герольд трясущимися руками расправляет пергамент с указом. – «Сим утверждается… по слову короля и воле его… да будет нерушимо в веках. Карел, сын мой и наследный принц, лишается отныне прав на наследие мое, на имя мое и герб мой… и объявляется лишенным чести и имени, герба и положения… ибо недостоин сей высокой доли… по трусости своей и м-малодушию… и не желаю от сего дня ни видеть его, ни слышать о нем. Анри, король Таргалы».

– Благодарю вас, сэр Эдгар.

– Не за… т-то есть всегда к вашим… простите…

Кто-то позади герольда издевательски хохочет. Бог весть, кому предназначается этот смех… но Карел не опускает взгляда. Он кивает герольду, поворачивается и, расправляя плечи, идет к фехтовальному залу. Лека, криво улыбаясь, печатает шаг локоть к локтю с ним. И я вдруг понимаю – и это странно, – что готов отдать жизнь за любого из них.

Маэстро встречает нас у входа в зал. Хмур он больше обычного – и, кажется, малость пьян.

– Гадал, придешь ли, – кивает он Карелу. – Уважаю. Между прочим, ка мне вчера адин хмырь падкатился. Велел тебе передать, если придешь, что в Ханджее тебя примут с пачетом и ат абещания насчет Ирулы не атказываются.

– Вот как? – бесстрастно спрашивает Карел. – Еще что?

– Этим паручение исчерпывается. Но я еще скажу – мне интересна, что ты атветишь. Лична мне.

– Хорошо. Из уважения к вам, маэстро Джоли – и только! – я отвечу. К Нечистому в задницу Ханджею, Ирулу и неуемные аппетиты императора. Мое место – здесь. Вам ясно? Так и передайте.

– Я? Нет. Палагаю, эти типы найдут другой спосаб узнать твой атвет. – Маэстро сверкает глазами. – Я гаржусь знакомством с табой, Карел! Клянусь, ты прав. Толька так с ними и нада. Если теперь ты не можешь платить за уроки, я буду заниматься с табой проста так.

– Вы не любите своих, маэстро Джоли?

– Я не люблю императара. Иначе… А, к Нечистаму их всех! Время идет, и его нельзя упускать. В пазицию!

4. Посол Империи

– Зайдем в «Ваганта»? – спрашивает Лека.

– Нет. Я не хочу никого видеть.

Калитка скрипит, мы выходим в укрытый сумерками переулок, внезапный ветер швыряет в лицо пригоршню осиновых листьев…

– Вам передали приглашение, принц?

Перед нами стоит… наверное, тот самый «хмырь», что «подкатился» вчера к маэстро. Лица не разобрать в тени широкополой шляпы. Неброский, но добротный дорожный плащ поверх черной куртки, штаны заправлены в высокие сапоги, и пояс оттянут, похоже, не только кошельком, но и парой кинжалов. Тонкие пальцы ласкают эфес шпаги, взблескивают камни в перстнях.

– Я не принц, – Карел отступает вбок, уходя от калитки к стене.

– Не будем играть словами. Кем бы ни были вы сегодня, передо мною – будущий король Таргалы.

– Под рукой великого императора? – Карел зло щурится.

– Да, – кивает имперец. – Мы окажем помощь принцу в обмен на лояльность короля. Или это хуже, чем нынешние разор и запустение? Или принц предпочтет забыть о великом будущем и безропотно отправиться в изгнание? Шататься по дорогам, голодать и безвестно сложить голову? Оставив свою страну на растерзание подземной нечисти?

– Я предпочту остаться здесь, – голос Карела звенит металлом, – и не советую вам становиться на моем пути.

– Горе лишило вас рассудка, принц, – вкрадчиво говорит имперец. – Я помогу вам, пусть против вашей воли, но ради вашей же грядущей славы.

Кончик шпаги Карела, почти невидимый в сумерках, целится имперцу в горло:

– Проваливайте!

Имперец отступает на шаг и коротко свистит. Из дверей «Веселого ваганта» выскакивают трое. Еще пятеро возникают из укрывшей стену Университета густой тени. Неприметные, неброско одетые типы со шпагами в руках.

– Живыми, – приказывает имперец. – Всех.

Карел скалится. Свет Господень, думаю некстати, как похож он на отца! Одно лицо… и кто бы подумал, что настолько разнится душа! Любимая шпага Карела, оружие бретера или авантюриста, сливается с сумерками и превращается в ветер. За нею мелькает серая молния Лекиного клинка. Я иду вперед и встречаю атаку… и время замедляется, и мир исчезает за звоном клинков, за злым дыханием, за росчерками шпаг…

5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Вот оно, думаю я, вертя в пальцах Серегин амулет. Верно говорят – рано или поздно, так или иначе, но правда явится на свет. Карел хочет мира – и отец отрекается от него. И что же? Тут же, невероятно быстро можно сказать, сразу же – приглашение в Империю, напоминание о свадьбе, намеки на будущее могущество под рукой тестя-императора. Так надо ли теперь гадать, кто стоял за Смутными Временами?! По мне – все понятно. Имперец не счел нужным даже выждать время, чтобы хоть казалось, что известие дошло до императора, что приглашение стало ответом. Нет, он действовал бесстыдно и нахраписто – все равно, что заявить открыто: твои беды, Карел – наших рук дело, и мы добьемся твоей покорности, не добром, так силой. И что было бы с Карелом, не окажись рядом Валерия и Сереги?! Поистине сам Господь свел их вместе…

Вот они, доподлинные корни Смутных Времен…

…– Все целы? Не зря я вас учил! Маладцы, какие маладцы!

– Лека, что у тебя с рукой?

– Пустяки, царапина.

– Дай стяну пока.

– Если бы не вы, маэстро… Свет Господень, вовремя же вы подоспели!

– На звон шпаг, ребята… на звон шпаг. Примите савет бывалаго ваяки, парни – исчезните. Аставаться в сталице теперь – самая что ни на есть дремучая глупасть.

– Да… вы правы, маэстро Джоли. Спасибо вам и за этот урок, и за все прежние. Прощайте… надеюсь, не навсегда!

– Пращай, Карел. Удачи тебе, принц…

Я ловлю обрывки разговоров. Это потому, что на самом деле я устал, сильно устал, а ведь обещал Сержу… Хватит уж на сегодня, Анже! Но руки медлят, серебряный волк не хочет отпустить меня… Еще чуть-чуть, ладно?

…– А чего мне ждать от Двенадцати Земель?

– Нам нужна свободная Таргала, свободная и сильная. Ты веришь мне, Карел?

– Тебе – да. Но твой отец король может думать иначе.

– Карел, – Лека передергивает плечами, морщится. – Клянусь Светом Господним и кровью своей, что бы ни задумал ты для спасения своей страны, я пойду с тобой и помогу тебе, и мой отец король одобрит это. Командуй, Карел.

– Я не могу покинуть Корварену, не повидавшись с матушкой. И… надо бы мне взять кое-что из моей комнаты.

– Так пойди и возьми.

– Я ныне нежеланный гость во дворце. Мне придется пробираться тайно… по-воровски. – Карел встает. – Но, клянусь Светом Господним, я пойду!

– Я с тобой.

– Серега, не надо. Я знаю дворец, я пройду там с закрытыми глазами. Ты только помешаешь.

– Один ты не пойдешь. И потом – у нас найдется кое-что для этой вылазки.

6. Ночная вылазка

– Ух ты! Ничего себе! – Карел вертит головой, разглядывая темную комнату «глазом совы». – Вот это да! Свет Господень, ну и штука! С такой можно пройти мимо любой охраны!

– Да, если она ослепла, оглохла и разбита параличом. Никогда не переоценивай магию, Карел. Это только подспорье, а полагаться все равно нужно на себя. Мы с Ясеком проводим вас до дворца.

– Зачем?

– Вам нельзя идти туда с оружием – но идти безоружными по Корварене тоже не дело.

– Да, пожалуй… – Карел заметно конфузится, и я снова думаю: отпусти его сейчас одного – на раз в неприятности влипнет! – Я должен был и сам об этом побеспокоиться.

– Где мы сможем вас дождаться, не привлекая лишнего внимания?

– Там кабачок неподалеку, дрянная, правда, забегаловка, но открыта всю ночь. Ну что, пошли?

– Лека, может, останешься? Ты не в том состоянии, чтобы сидеть ночь в забегаловке.

– Серый, прекрати трястись. Подумаешь, оцарапали. Нам обоим хлеще доставалось, и что-то я не помню, чтобы ты тогда впадал в панику.

– Неспокойно мне как-то, – признаюсь я. – Тревожно. Ладно, двинули.

Мы выходим через черный ход и калитку во дворе – как всегда, если отправляемся куда-то на ночь глядя. Рич, привратник, привычно усмехается вслед: «Молодежь!» – и Ясек так же привычно шутит в ответ. Холодный осенний ветер разметал облака, Корварена сияет в лунном свете, словно хрупкая драгоценная игрушка, сказочный город фей. И оттого, что мы не в кабачок какой собираемся, не к даме знакомой ввалиться с полураскрытой розой и дежурной шуткой, а в королевский дворец тайком влезть – мир вокруг кажется и вовсе неправдоподобным… миражом, химерой, наваждением.

– Плохо, – бурчит Ясек. – Слишком светло.

– Ерунда, – беспечно усмехается Карел. – Не луна может нам помешать. Я больше опасаюсь кухонных девчонок.

К дворцовой стене выходим быстро – словно лунный свет съел не только ночную тьму, но и привычные расстояния. Карел выводит нас прямиком к дровяным воротам. Усмехается:

– Натоптанная дорожка. Через два дома – «Бешеная корова». Встретимся там.

– Оружие, – напоминаю я, стаскивая перевязь.

Карел отдает Тень Леке. Задерживает руку:

– Честно говоря, без нее – будто неодетый.

– С ней-то ничего не случится. Сами там осторожней.

Карел достает ключ, отпирает калитку:

– Ну, вперед.

Просторный двор загромождают поленницы. За ними закрывает небо громада дворца.

– Держись за мной, – шелестит Карел. Я невольно улыбаюсь: глядя на Карела, трудно поверить, что этот громоздкий парень может быть настолько бесшумным.

Дверь. Еще один ключ… Да, дорожка очень даже натоптанная, ай да Карел! Полуоткрытая дверь кухни, негромкие женские голоса и запах сдобы – мы скользим мимо неслышными тенями, – темный узкий коридор, винтовая лестница…

– Зимний сад, – выдыхает Карел мне в ухо. – Осторожно, здесь легко наделать шуму.

Киваю и замечаю: что за чудное место! Наверное, наша королева любила его, когда жила здесь.

Наверное, здесь и тогда пахло мятой и какими-то незнакомыми мне цветами. Так же стояли в широких кадках странные, маленькие и причудливо изогнутые сосенки, и кусты роз, и раскидистые, усыпанные белыми цветами «невесты». А проходы меж ними, Свет Господень, они так тесны и извилисты, что без «глаза совы» мы наверняка наделали бы шуму больше, чем компания вагантов в «Пьяном поросенке»!

Мы пробираемся по этому хитросплетению к маленькой, неприметной дверке.

– Отсюда совсем близко, – шепчет Карел.

Двумя тенями мы перемещаемся в маленькую залу, увешанную по стенам гобеленами – турниры, бои, охота, – с полупрозрачными драпировками на высоких окнах, пропускающими ровно столько лунного света, чтобы рыцари на гобеленах казались живыми и грозными, с несколькими креслами вдоль стены и клавесином у дальнего окна. Карел указывает на дверь напротив.

И тут кто-то произносит с плохо скрытым раздражением:

– Так-так… И кто же это у нас настолько нахальный, что посмел влезть в дом самого короля?

Вспыхнул свет. Грозные воины с гобеленов меркнут, уступая место действия вполне живой королевской страже, в посеребренных кирасах поверх фиолетовых камзолов, с алебардами наперевес. Седой, с хмурым усталым лицом рыцарь – капитан, как там его – сэр Оливер? – скользит по мне странно приязненным взглядом и останавливается против Карела.

– Да, я так и понял. Карел, мальчик мой, я ждал от тебя большего ума. Ты мог бы догадаться, что в эти дни здесь будут ждать тебя… Ты мог бы подумать, какой приказ мы получим! А ты лезешь в ловушку сам и тащишь за собою приятеля!

– Мы безоружны, сэр Оливер.

Быстрый обыск, утвердительное бурчание.

– Что ж, чему-то я тебя, значит, научил.

– Я всего лишь хотел повидаться с матушкой. Можно и под вашим присмотром, сэр Оливер.

– Карел, у меня приказ. Король предполагал твое появление и дал на этот случай четкие распоряжения. Прости, мой мальчик, но зря ты это затеял. Я должен связать вам руки.

Я смотрю на побелевшего Карела и протягиваю руки:

– Вяжите, капитан.

– За спиной, – бурчит сэр Оливер.

Я завожу руки за спину, кто-то из стражников стягивает их веревкой. Умело: надежно, но без лишней жестокости. Карел скрипит зубами:

– Что ж, раз так, я подчиняюсь! И что потом – в подвал?

– Надеюсь, мальчик мой, обойдется без этого, – тихо отвечает сэр Оливер. – Пока я отведу вас в камеру за караулкой. И позову короля… Он не простит мне промедления.

Вот так… Великолепный провал! Печатает шаг охрана, я иду рядом с Карелом, плечо в плечо – и думаю о короле.

Караулка. Ошалелые глаза отдыхавших гвардейцев. Резкий окрик капитана: «Что уставились», – противный, как зубная боль, скрип двери.

– Вам туда.

Лязг засова за спиной.

Голые стены, голый пол. Пять на пять шагов, не больше. Ослепительно белый мертвенный свет – под потолком висит, потрескивая, магический светильник. Ага… значит, и магическое наблюдение имеется, до кучи. Впрочем, плевать.

– Серега, я дурак… чем я думал, когда решил сюда идти – головой или задницей?!

Я прислоняюсь к стене напротив двери.

– Дело сделано, Карел, и жалеть поздно.

– Я втравил тебя в гиблую историю. Подумать даже страшно… один Господь знает, чем это кончится. Прости.

– Послушай, я ведь тоже не догадался… Я пошел с тобой вместо того, чтобы отговорить тебя идти. Значит, вины нашей поровну и тебе ни к чему извиняться.

– Мне жутко… Серега, ты не видел его в гневе.

– Что ж, пора восполнить пробел в знаниях, – через силу усмехаюсь я. Рассказывать сейчас о подробностях давнего визита Анри Грозного в Славышть было бы глупо. А признаваться в том, что и у меня ворочается внутри холодный ком ожидания бури… и в том, что связанные за спиной руки заставляют чувствовать себя до смешного беспомощным, и дико, невыносимо хочется почесать шрам… в этом я признаюсь тебе, Карел. Но – потом. Чтобы слышал только ты.

Карел оборачивается на скрежет засова, вздрагивает – и идет к двери. Навстречу…

Король врывается в камеру, и я холодею. Огромный: на голову, верно, выше Карела, и шире раза в полтора… а ведь Карел и сам не из мелких… Бешеные глаза на обрюзгшем багровом лице, оскал дикого кота… его изгрызла ненависть, думаю, он ненавидит – и он живет, и нет у него ничего, кроме всемогущей злой ненависти. Спаси нас Господь!

– А, так ты спутался с ворьем! – Он хватает Карела за ворот и трясет так, что у бедняги клацают зубы. – Или, может, с убийцами?! Может, ты уже сговорился с Подземельем?

Я кидаю отчаянный взгляд на капитана, стоящего у двери.

– Они безоружны, мой король, – почтительно говорит капитан. – Карел утверждает, что хотел только встретиться с королевой.

– Посреди ночи, – издевательски скалится Грозный… Нет, не Грозным надо его звать! Прошли те времена… Ныне ему больше подошло бы – Лютый.

– Сглупил, – всхлипывает Карел. – Побоялся, что днем, в открытую – не пустят…

– Да уж, глупить и бояться – это по тебе! – Король встряхивает сына еще раз и отталкивает. Карел врезается спиной в стену, охает. А Лютый поворачивается ко мне: – Так, а это что еще за рожа? Кто такой?

– Мой друг… – Карел, пошатнувшись, становится меж мною и королем – и вдруг падает перед отцом на колени. – Он пошел со мной только потому, что побоялся отпускать одного: на меня напали сегодня вечером. Как бы ни решили вы его участь, мой господин и король, позвольте мне разделить ее.

Я думал, король хоть интереса ради спросит, кому вздумалось нападать на опального принца! Но он только усмехается своей кривой усмешкой. И кидает с той же издевательской интонацией:

– Разделить, говоришь? А если – позорный столб и плети? Клянусь Господом, ты это заслужил!

Голос Карела вздрагивает:

– Я подчинюсь вашей воле, мой господин и король. Я готов ко всему, и да поможет мне Господь.

– А ты? – Лютый смотрит на меня хищным взглядом. – Ты тоже готов ко всему? Ради этого вот слизняка?

Плохо ты знаешь своего сына, думаю я.

– Не припомню такого закона, чтобы дворянину полагались плети без суда и следствия. – Я улыбаюсь в лицо Лютому. – Тем более – позорный столб. Когда суд? Я, прах меня побери, буду требовать для нас защитника.

Карел кидает на меня ошалелый взгляд. Капитан выразительно таращит глаза и стучит себя пальцем по лбу. А король… я бы сказал, что он звереет – если б до того в его облике было хоть что-то человеческое. Сам убьет, думаю, своею рукой. Прямо сейчас…

– Он прав! – Дверь открывается, и в камеру входит королева. Бледная и решительная.

– Ты-то что здесь позабыла?! – рявкает король.

– Уж я-то, хвала небесам, могу ходить по дворцу в любое время дня и ночи! И с каких пор сыну грозит позорный столб только за то, что он хотел говорить с матерью?

– С тех пор, как он ради этого влез по-воровски в чужой дом, – рычит король. – Проваливай, хватит с меня твоих соплей! Иначе, клянусь, я велю засадить тебя под замок!

– Матушка, лучше уйди, – вдруг говорит Карел. – Пусть все идет как идет, не вмешивайся, не надо.

– Во-во, – ухмыляется король, – послушай умного совета. Оставь мужские дела мне.

Королева замирает на миг… Ее взгляд обнимает нас с Карелом, как летний ветер, как теплая волна из золотых искорок… Она выходит молча, и я думаю: ее слово еще не сказано. А Лютый вновь оборачивается ко мне:

– Ты спросил, когда суд? Суд – мое слово. И приговор выношу я. Уже вынес. Ты готов на плети и позорный столб ради этого слизняка? Хочешь помилование? И место в моей страже? Только за то, что сам отсыплешь ему положенное? Я же вижу, ты – не трус, как он!

– Вот так, ваше величество? Вам нужны в страже люди, способные на предательство? – Капитан багровеет. Уж ему-то точно не нужны! Я снова улыбаюсь. Я вижу, как бесит Лютого моя улыбка… что ж, пусть. Ты не мой король. Я не стану перед тобой на колени. Гляди врагу в лицо и не отводи глаз… Не тебе, Лютый, ломать меня. Кишка у тебя тонка. – Нет, не хочу. Что Карелу, то и мне.

– Надо же, как тебе везет на друзей! – Лютый глядит на сына и кривится. – «Что-Карелу-то-и-мне!»

– Верно, везет… – Наверное, Карел усмехается. – Должно же мне хоть в чем-то повезти.

Раз уж так не повезло с отцом, продолжаю мысленно. И Лютый, видно, тоже… Он рявкает:

– Почему ты тогда не на коленях, «Что-Карелу-то-и-мне»?

– Потому что он сглупил, – отвечаю я. – Он понадеялся на отцовские чувства. Встань, Карел. Пожалуйста.

– Он? – Король смеется – страшным, коротким и хриплым смехом. – Он встанет, как же! Боже мой, и это ничтожество я называл сыном! Ты не видишь, с кем связался?! Он сейчас сапоги мне будет вылизывать! Слышь, ты, сопля! Скидываю по пять плетей за каждый сапог!

Карел встает. Шатаясь, отходит к стене, опирается о нее плечом. Глухо произносит:

– Я ошибся, да. Я самый что ни на есть настоящий безголовый балбес. Но, клянусь Светом Господним, больше я этой ошибки не повторю. Я запомню урок. Пусть будут плети, мой король.

– Ты слышал приговор, сэр Оливер. Позаботься, чтобы к утру все было готово. Я не желаю терпеть у себя эту мразь дольше необходимого. Утром – к столбу, вечером – плети. А потом – вон из столицы обоих. Проводи до ворот и дай пинка, а если вернутся – пусть пеняют на себя.

– Слушаюсь, мой король.

– Да подбери палача поуверенней. Я приду и, если замечу слабину…

Лютый разворачивается на каблуках и выходит.

– Свет Господень! – Капитан качает головой. – Мог ли я подумать…

– Руки хоть развяжите, – прошу я.

– Да, конечно! – Капитан разрезает веревку на руках Карела. – Разворачивайся, парень. Как хоть звать тебя, «Что-Карелу-то-и-мне»? Прости, запамятовал я…

– Серега… Сергей.

– Теперь запомню. Карел, мальчик мой, что я могу для тебя сделать?

– Палача поуверенней… – Карел горько смеется. – Позорный столб, Свет Господень!

– Теплую одежду и немного еды в дорогу, – говорю я. – К воротам, вместо пинка. Оружие и лошади будут. Мы и так собирались уходить.

– И передайте матушке, чтобы не злила его! – Карел трет запястья, опустив глаза. – Я боюсь за нее. Если с нею что-нибудь случится… тогда я возненавижу своего короля, а это неправильно. Идите, сэр Оливер… вам пора, у вас много дел на эту ночь. Спасибо, что развязали.

– Мальчик мой… мой принц! Нечистый меня раздери, как бы я хотел… – Сэр Оливер машет рукой и выходит. С визгливым скрежетом становится на место засов.

Карел садится на пол, роняя руки на колени. Говорит:

– Хоть бы выдержать.

Я пристраиваюсь рядом – боком к нему, чтобы видеть лицо.

– Ты сомневаешься в себе?

– Еще бы!

– Не сомневайся. Это главный секрет, Карел, – даже и не думай сомневаться. Конечно, мы выдержим. Ну… да, придется туго. Но кто мы будем, если не сможем выдержать?

Карел смеется – коротко, хрипло и страшно:

– Помнишь мэтра Рене? Символику наказаний?

– Думаешь, я слушал эту чушь?

– Позорный столб – крайняя степень бесчестья. Даже для простолюдина. А дворян, приговоренных к позорному столбу, за всю историю Таргалы было всего трое. Я помню их имена… А теперь к ним прибавится мое.

– И за что их? – спрашиваю я.

– Предательство… трусость на поле боя… клятвопреступление…

– А тебя – за что?

Карел молчит.

– Четвертый дворянин Таргалы, приговоренный к позорному столбу, всего лишь искал спасения для своей страны. Я горжусь, Карел, что стану завтра рядом с тобой. Веришь?

– Да, – шепчет Карел.

– Я выдержу, клянусь в том Светом Господним. Ни на миг я не пожалею, что пошел с тобой.

Карел поднимает голову, всматривается мне в глаза отчаянно больным взглядом. Верь, думаю я. Сможем. Не сложней, чем «играть героя»… Жаль, ты не знаешь, – а рассказывать не время и не место.

– Тогда я тоже клянусь… – Он запинается, сглатывает. – Клянусь принять твердо все то, что принесет мне завтрашний день. Клянусь… я не поддамся! Я не слизняк и слизняком не стану. Пусть он думает обо мне что хочет – но у меня есть мать, и ей не придется краснеть за сына.

Карел замолкает… и вдруг спрашивает:

– Но все-таки – почему позорный столб? За что?! Я бы понял изгнание, монастырь… честно говоря, даже казнь. Можно… За меньшее головы рубили. Но почему – позорный столб и плети?

– Казнь – это слишком, Карел, – объясняю я. – Чересчур. Не для принца. Людям не объяснить, понимаешь? Изгнание – так оно будет. Я скажу, почему. Он хочет унизить тебя. Это в чем-то даже сильнее казни. Но ты, Карел, уже поклялся не поддаваться! Завтра мы с тобой должны улыбаться.

– Свет Господень, это еще зачем?!

– А чтоб он видел. Чтобы знал, что ты не сломался. Чтобы завтра у него не было повода оскорбить тебя снова. Забудь о том, что это считается бесчестьем. Завтра будет бой – и ты должен победить.

7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Ты провел с ним всю ночь?

– Да.

– Этот мальчишка затягивает тебя, Анже.

Ты еще не знаешь, как затягивает, думаю я. Но вслух говорю иное:

– Он сейчас всего на два года младше меня, а за спиной его столько всего, что мне и не снилось. Меня ведь ты не зовешь мальчишкой – не зови и его.

– Но он на самом деле затянул тебя. Ты потерял осторожность. Сегодня ты провел с ним ночь в темнице, а завтра? Пойдешь с ним под плети?

Я коротко выдыхаю:

– Пойду.

– С ума спятил?!

Ну вот, так я и знал. Не хотел ведь говорить… Серж, ты стал моим братом, старшим – и любимым; но как я объясню тебе то, что сам понимаю не разумом, а тем, что глубже разума… что выше любых слов? Сказать – я должен? У тебя есть власть запретить, на любое мое «должен» ты можешь сказать «нет». Как объяснить, что в истории Карела настал миг, способный переписать книгу его судьбы, миг, когда любая мелочь может решить всё?

– Зачем тебе это? Анже, я тебя не понимаю. Ты ведь нормальный парень, не фанатик, не мученик. Зачем?

– Как иначе скажу я, что он чувствовал? Его жизнь – подвиг; я хочу рассказать о нем. Но как рассказывать, не узнав? Серж… знал бы ты, как я боюсь! Но зачем тогда мы узнали все, что было с ними раньше? Не отступаться же теперь… Серега тоже не был ни фанатиком, ни мучеником… но, Серж, ты бы слышал его этой ночью! «Кто мы будем, если не сможем выдержать?» Серж, кто буду я, если пройду мимо величайшей доблести только потому, что на этом пути мне будет больно?! Он выдержит – выдержу и я.

– Ты спятил. Точно.

– Нет. Я должен, Серж, должен! Не проведи я там эту ночь – как узнали бы мы о том, чем стала она для Карела? Боже мой, Серж… видел бы ты Лютого, ты бы понял.

– Ты умеешь рассказывать… я почти что видел его. Так ломать собственного сына – да, я понимаю тебя, Анже. Мы знали и раньше, а теперь мы поняли… но, Анже, может, иногда хватит просто знания? Мы знаем, что ждет их завтра, но знаем и то, чем закончилась вся история. Ты непременно хочешь почувствовать на себе их муки? В конце концов, можно ведь посмотреть глазами Леки!

– Я посмотрю. Но прежде – понять, как это было… чего это стоило. Я собираю жизнь Карела, и я хочу понять. Я не могу пройти это с ним, но могу – с ним рядом. Я знаю, чувствую – только так и будет правильно. Эта ночь, Боже мой… она смяла его и вылепила заново. А день поставит пробу… и не только на прочность.

Серж молчит долго. И произносит совсем не то, чего я жду. Он говорит:

– Я боюсь за тебя. Но я вижу, Анже, – это дознание и тебя мнет и лепит заново. Я не смею мешать.

8. Площадь Королевского Правосудия

Тягучий звон Колокола Правосудия разливается в воздухе и замирает. Словно сам город – дома, острые черепичные крыши, стекло в свинцовых переплетах окон, кованые калитки – вздрогнул и затаил дыхание. Зов, обязующий жителей столицы собраться, дабы видеть волю короля. Колокол тревожит столицу только ради коронных преступников… Кажется, за ночь гнев короля только распалился, думаю я.

Нас ведут сквозь рассветный сумрак, и резкий ветер опаляет кожу осенним холодом. С нас сняли куртки и рубашки и снова связали руки, и поначалу мне было до жути неуютно под любопытствующими взглядами гвардейцев… Честно говоря, я порадовался, что после ордынских развлечений мне залечил спину хороший магознатец. И еще – тому, что отдал капитану на хранение оба амулета.

Я иду впереди, сразу за герольдом, палачом и сэром Оливером. Иду и думаю: почему Лютый велел вести Карела вторым? Из желания унизить – или устрашить? Держись, Карел. Держись так, чтобы не тебя осудили сегодня люди – а твоего жестокого отца. Для этого немного надо: всего лишь принять суровый приговор с достоинством. Гляди, внимательно гляди – какие лица у тех, кто выбежал из домов, услыхав слова герольда.

«Приговорены к позору и посрамлению… да запомнится добрым подданным их вина и настигшая кара… и день сей станет днем их бесчестья…» – неужели ты веришь в эту чушь?!

Вслушайся: какое тихое утро… сколько людей идет уже за нами следом, а слышно лишь герольда. Выдержи, Карел, – и ты победишь.

Прошли набережную: Реньяна сморщена ветром, серая и стылая. Свернули к часовне Последней Ночи. Вышли на площадь – Королевского Правосудия, само собой. Да уж, правосудие в Таргале на высоте!

Строй гвардейцев оградил несколько шагов пустоты вокруг помоста с двумя столбами. Люди… много людей, но как тихо! Тебя любят в этом городе, Карел, – и не это ли еще одна причина яростной ненависти Лютого? Желания унизить тебя и растоптать?

Я бросаю взгляд на королевский балкон. Конечно! Стоит, водрузив широкие ладони на перила, устремясь вперед, словно желая вобрать в себя картину этого утра.

Нас, стоящих против его балкона.

Герольда на помосте, затянувшего сначала: «Сим объявляется…»

Палача.

«…Сергей!»

Толчок в спину, шепот: «Пошел!»

Влажные камни брусчатки… деревянный настил помоста… глаза палача и его цепкие пальцы на плече… развязывает руки… спиной к столбу… снова связывает на другой стороне столба, неприятно вывернув плечи… «палача поуверенней», вспоминаю я и думаю: о да, этот – уверенный!

«…Карел!»

Я могу видеть королевский балкон – краем глаза. Но я не вижу Карела… Щурясь, ловлю смутное отражение в кирасе ближнего гвардейца – он стоит так, что второй столб угадывается за моим плечом. Карела привязывают к балкону лицом. Я мог бы и не сомневаться!

«Да останутся в памяти людской отребьем без чести, да будут прокляты во веки веков! Ибо такова моя воля. Анри, король Таргалы».

Тишина погребает площадь. Сражение начато. Впереди долгий день.

Я смотрю на лица людей. Мрачные. Растерянные. Злые. Ты совершаешь большую ошибку, Анри, король Таргалы.

Осторожно шевелю плечами. Плохо. У нас такой приемчик называется «медленная дыба». Сейчас – вполне терпимо, но чем дольше так простоишь, тем хлеще скрутит, когда отвяжут. Что ж, будем радоваться, что дни уже идут на убыль… летом пришлось бы стоять так на час-другой больше.

Сэр Оливер прохаживается вдоль шеренги гвардейцев. Вроде бы смотрит за оцепление, на толпу; но в миг, когда, дойдя до края помоста, разворачивается, я встречаюсь с ним глазами. На другом развороте, верно, так же подбадривает Карела. Лицо капитана невозмутимо-спокойно – но я уверен, он заметил коварный приемчик и не забудет о нем.

А вот понимает ли Карел, что будет к вечеру с его плечами?…

Не думай пока об этом, Серый… У вас с Карелом впереди весь день. Лучше улыбнись – вдруг как раз сейчас Лютый смотрит на тебя?

…Летом было бы хуже: летом жарило бы солнце и хотелось бы пить, а сейчас – стынет и засыпает кровь под холодным ветром с реки, и времени совсем не чувствуешь. Оно остановилось, время. Его нет. Хотя солнце ползет по привычному пути, и тень моя стала короче и четче… да, вот разносится над Корвареной звон курантов: полдень. Чешется шрам. Копится боль в неподвижном теле.

Вздох бежит по площади: ко мне подходит король. Надо же, спустился… ноги поразмять решил? Сыто щурится:

– Захотел и на тебя посмотреть, рожа.

Усмехаюсь:

– И как зрелище?

– Жалкое. Между прочим, мое предложение пока в силе.

– Это насчет места в с…

– Да, – обрывает король. – Ни ты, ни я не нуждаемся в повторении.

– Вам просто стыдно повторить это на людях, – подначиваю я.

– Еще слово в этом русле, и палач займется тобой прямо сейчас.

Я смеюсь. Хвала Господу, я еще могу смеяться! Неслышной тенью возникает рядом палач.

– Нет, – останавливает его король. – Вечером. Пусть все идет своим чередом. И посмотрим, кто посмеется последним.

Медленно тянется день… Уползает, прячется за спину тень, сменяется солнцем в лицо… ярким, но холодным осенним солнцем. Я смотрю поверх голов – на сверкающий между острыми крышами лоскут Реньяны. Я стараюсь подавить тревожное предчувствие. Пусть все идет как идет, своим чередом… день – вечер, мука неподвижности – палач и плети… пусть. Мы выдержим, а потом придет ночь…

Сэр Оливер все отматывает шаги вдоль помоста. Спросить бы – как там Карел? Ловлю взгляд капитана, он едва приметно опускает веки. Нормально. Улыбаюсь. Жалкое зрелище, сказал ты? Твои подданные, Лютый, думают иначе. Я чувствую. Их взгляды держат меня – надеюсь, Карела тоже. И теперь мы просто обязаны победить.

Солнце бьет в глаза, лоскут реки между крышами кажется расплавленным золотом. Холодок тревоги разгоняет застывшую кровь. Скоро. Ничего… зато день позади, изматывающий день с «медленной дыбой», стылым ветром, проклятым шрамом, который, конечно, прекратит чесаться, как только развяжут руки…

– Время, – кидает король с балкона. Облизываю пересохшие губы, сглатываю… рывок веревки – и руки виснут вдоль тела, и от боли в плечах пляшут перед глазами огненные искры… Цепкие пальцы палача хватают за плечо, разворачивают… На миг встречаюсь взглядом с Карелом. Его сводят с помоста… он бледен, но глядит гордо и прямо, и в уголках потрескавшихся губ играет презрительная усмешка. Он уже победил, и никакие плети не изменят результата, разве что добавят славы герою дня… Мои руки растягивают между двумя столбами – я только теперь замечаю, что у палача появился помощник, – лицом к королю, и Лютый скалится в злой ухмылке.

Я стискиваю зубы… гляди врагу в лицо и не отводи глаз!

Зло свист – удар – ийуй! – в глазах темнеет, но – гляди врагу в лицо и не отводи глаз… Удар – я усмехаюсь сквозь сжавшую зубы судорогу: не тебе меня ломать, Лютый!.. Удар – нет, я не опущу перед тобой взгляд! Плевать я на тебя хотел!.. УДАР – слитное «ох» проносится по площади, толкает в спину… нет, господа, я еще жив!.. УДАР! Я НЕ СДАМСЯ!!! УДАР! А, ты вскочил, вцепился в перила… Удар… наслаждаешься зрелищем? Ха, видел бы ты сейчас себя, король Таргалы… Удар… держись, держись, ты должен держаться, должен выдержать… Удар… НЕ ЭТОЙ СВОЛОЧИ ТЕБЯ ЛОМАТЬ, СЕРЫЙ! Удар… голоса за спиной… всё? Веревки перестают держать, и темные доски помоста предательски кидаются в лицо.