Серп

• • • • • • • • • • • • • • •

Серп Рэнд и серп Хомски вечно беседуют на какие-то мрачные темы. Они чокнутые, и сами это признают, но, наверно, это то, что придает им своеобразный шарм. Сегодня они обсуждали способы самопрополки, которую, возможно, совершат когда-нибудь в будущем. Ноам сказал, что заберется на верхушку активного вулкана и после торжественной церемонии в присутствии множества серпов бросится в жерло. Айн сказала, что будет погружаться в воды Большого Барьерного рифа, пока у нее не кончится воздух или пока ее не сожрет большая белая. Они хотели, чтобы я присоединился к их забаве и рассказал о своем способе отправиться на тот свет. Можете называть меня занудой, но я отказался. Самопрополка настолько от нас далека, что обсуждать ее сейчас нет никакого смысла. Наша работа — забирать жизни других людей, а не свою собственную, и именно этим я планирую заниматься в ближайшие тысячелетия.

— Из дневника почтенного серпа Вольты

37 Потрясти дерево

— Трагедия. Ужасная трагедия.

Верховный Клинок Ксенократ сидел на плюшевом диване в огромном особняке, который еще два дня назад служил резиденцией ныне покойному серпу Годдарду. Перед Ксенократом стоял ученик Годдарда — слишком спокойный для человека, прошедшего через такое страшное испытание.

— Можно не сомневаться — завтрашний конклав запретит использование огня всем средмериканским серпам, — сказал Ксенократ.

— Давно пора, — согласился Роуэн. Он разговаривал не как подмастерье, а скорее как равный, что безмерно раздражало Верховного Клинка. Ксенократ пристально вгляделся в собеседника.

— Тебе повезло выбраться оттуда живым.

Роуэн посмотрел Ксенократу прямо в глаза.

— Я стоял на посту у главных ворот. К тому времени, когда огонь вышел из-под контроля, я уже ничего не мог предпринять; серп Годдард и остальные оказались в ловушке. Тот монастырь — настоящий лабиринт. У них не было ни шанса. — Роуэн сделал паузу. Казалось, он заглядывает так же глубоко в душу Ксенократа, как тот заглядывает в его. — Должно быть, другие серпы считают, что я приношу неудачу. Как-никак я за один год потерял двух серпов. Полагаю, это кладет конец моему ученичеству.

— Чушь. Ты слишком далеко продвинулся, чтобы все бросить, — возразил Ксенократ. — Из уважения к серпу Годдарду сегодня ночью ты пройдешь свой финальный экзамен. Не могу говорить за аттестационную комиссию, но не сомневаюсь, что, учитывая выпавшие тебе испытания, они решат дело в твою пользу.

— А как же Цитра?

— Если ты получишь кольцо, то, не сомневаюсь, выполешь мисс Терранову, и тем самым мы закроем последнюю страницу в весьма неприятной главе нашей истории.

Вошел слуга с шампанским и маленькими сэндвичами. Ксенократ обвел глазами гостиную. В поместье, некогда кишевшем слугами, остался, очевидно, только один — вот этот самый, с шампанским. Остальные, наверно, сбежали в тот же миг, когда стало известно, что серп Годдард и его партнеры стали добычей огня. Похоже, Ксенократ был не единственным, кто почувствовал себя свободным после безвременной кончины Годдарда.

— Почему ты все еще здесь, когда другие удрали? — спросил он слугу. — Уж конечно не из верности хозяину, а?

Вместо слуги ответил Роуэн:

— Вообще-то, этот человек и есть настоящий хозяин поместья.

— Да, — подтвердил тот. — Но я продам его. Ни я, ни моя семья не можем даже и думать, чтобы жить здесь дальше. — Он вложил бокал с шампанским в руку Ксенократа. — Но я всегда рад служить Верховному Клинку.

По-видимому, этот человек из лакея превратился в подхалима. Невеликая перемена.

Как только хозяин поместья удалился, Ксенократ приступил к делу, являвшемуся настоящей причиной его визита: ему надо было потрясти дерево и посмотреть, не упадет ли с него хоть что-нибудь. Он наклонился поближе к Роуэну:

— Ходят слухи, что некий серп — или кто-то, выдающий себя за серпа — вышел из монастыря и разговаривал с пожарными.

Роуэн и глазом не моргнул.

— Я тоже слышал об этом. Люди даже загрузили в Облако видео с телефонов. Очень нечеткие — там было слишком много дыма. Мало что можно разглядеть.

— Да, полагаю, это еще больше запутывает ситуацию.

— Вам хотелось бы узнать что-то еще, Ваше превосходительство? Видите ли, я очень устал, а ночью предстоит финальный тест. Мне надо отдохнуть.

— Ты, конечно, знаешь, что отнюдь не все в коллегии считают происшедшее несчастным случаем. Мы начали расследование — просто чтобы во всем разобраться.

— Разумно, — согласился Роуэн.

— Пока что нам удалось идентифицировать серпа Вольту и серпа Хомски по их кольцам и драгоценностям на мантиях, которые рассыпались поблизости от их останков: рубины Хомски, цитрины Вольты. Что касается серпа Рэнд, мы уверены, что найдем ее среди обломков под гигантской вилкой, которая упала с крыши часовни.

— Разумно, — повторил Роуэн.

— Но найти останки серпа Годдарда оказалось весьма трудной задачей. Конечно, в часовне еще до пожара лежало множество выполотых тонистов, так что провести идентификацию сложно. Логично предположить, что, как и у других, останки серпа Годдарда должны быть отмечены россыпью мелких бриллиантов и одним крупным — из кольца, даже если считать, что оправа расплавилась.

— Разумно, — сказал Роуэн в третий раз.

— Но вот что странно: около скелета, который, по предположениям, является скелетом Годдарда, ничего подобного нет. И еще: череп также отсутствует.

— Действительно странно, — сказал Роуэн. — Что ж, я уверен, он найдется.

— Конечно, найдется.

— Просто надо тщательней искать.

И в этот момент Ксенократ увидел на пороге комнаты девочку. Та стояла, не зная, на что решиться — войти или убраться подобру-поздорову. Ксенократ не знал, много ли она услышала. И имело ли значение, слышала она что-нибудь или нет.

— Эсме, — позвал Роуэн, — заходи. Ты же помнишь Его превосходительство Верховного Клинка Ксенократа, правда?

— Ага, — отозвалась та. — Он еще в бассейн прыгнул. Очень было смешно.

Ксенократ заерзал при упоминании о своем позоре. Вот уж за какие воспоминания он не держался, так это за прыжок в бассейн.

— Я все устроил — Эсме вернется к матери, — сообщил Роэун. — Но, может быть, вам хотелось бы самому проводить ее туда?

— Мне? — сказал Ксенократ с деланным равнодушием. — С чего это мне ее куда-то провожать?

— Потому что вы болеете душой о людях, — проговорил Роуэн и подмигнул. — О некоторых, правда, больше, чем о других.

Глядя на свою дочь, которую никогда не смог бы признать ни публично, ни даже в кругу близких друзей, Верховный Клинок чуть-чуть оттаял. Мальчишка явно подстроил все это специально. Этот Роуэн Дамиш — хитрый лис! Хорошее качество, если его правильно направить. Кажется, Роуэн заслуживает большего внимания, чем ему до сих пор уделял Верховный Клинок.

Эсме ждала, что произойдет дальше, и Ксенократ в конце концов одарил ее теплой улыбкой.

— Я с удовольствием отвезу тебя домой, Эсме.

С этими словами Ксенократ поднялся. Вот только уйти он покуда не мог. Оставалось еще одно дело. Еще одно решение, принять которое было в его власти. Он повернулся обратно к Роуэну.

— Думаю, я воспользуюсь своим влиянием, чтобы прекратить расследование, — сказал он. — Из уважения к нашим павшим товарищам. Пусть их память останется не запятнанной. Да не коснется их рука судебных экспертов, что может бросить тень на наследие наших друзей.

— Пусть мертвые остаются мертвыми, — согласился Роуэн.

Итак, они заключили безмолвное соглашение. Верховный Клинок перестанет трясти дерево, а Роуэн закроет рот на замок.

— Роуэн, если тебе нужно место, где пожить, когда ты уйдешь отсюда, то моя дверь всегда открыта для тебя.

— Благодарю, Ваше превосходительство.

— Нет, это я благодарю тебя, Роуэн.

Верховный Клинок взял Эсме за руку и повел домой, к маме.

• • • • • • • • • • • • • • •

Властью над жизнью и смертью надо распоряжаться не как придется, но лишь со стоической и продуманной осторожностью. Восхождение в серпы ни в коем случае не должно быть легким. Мы, учредители Ордена серпов, преодолели на своем пути множество препятствий и обязаны принять все меры к тому, чтобы те, кто присоединится к нам в нашей миссии, прошли через испытание, которое было бы не только поучительным, но и преобразующим. Служение серпа — это высшее предназначение человека, и, чтобы он смог достичь этой высоты, его душу надо ранить в самую ее сердцевину — дабы каждый серп никогда не забывал, какой ценой досталось ему его кольцо.

Разумеется, посторонние посчитали бы наш обряд посвящения чересчур жестоким. Вот почему он должен вовеки пребыть священной тайной.

— Из дневника почтенного серпа Прометея, первого Верховного Клинка Мира

38 Последняя проверка

Второго января Года Капибары, за день до зимнего конклава, серп Кюри и Цитра сели в машину и отправились в долгий путь к Капитолию Средмерики.

— Твой финальный экзамен состоится сегодня вечером, но результат объявят только завтра, на конклаве, — объясняла Кюри. Впрочем, Цитра и так это знала. — Это один и тот же тест из года в год, одинаковый для всех учеников. И каждый ученик проходит его в одиночестве.

А вот это была новость. То, что последнее испытание стандартно для всех — это, пожалуй, правильно, но почему-то мысль о том, что его придется пройти в одиночку, а не в компании с остальными, вселяла тревогу. Наверно, потому, что теперь это не будет соревнование с Роуэном и прочими. Цитре придется соперничать с самой собой.

— Может, расскажете, в чем состоит испытание?

— Не могу, — ответила серп Кюри.

— Скорее не хотите.

Кюри немного подумала.

— Ты права. Не хочу.

— Могу я говорить откровенно, Ваша честь?

— А ты когда-нибудь была со мной неоткровенна, Цитра?

Девушка прочистила горло и попыталась придать своему тону всю убедительность, на которую только была способна.

— Вы всегда играете по правилам, и это ставит меня в невыгодное положение. Скажите — неужели вы предпочитаете, чтобы я страдала только потому, что вы слишком честны?

— При нашем роде занятий мы должны хранить честь незапятнанной.

— Я уверена, что другие серпы рассказывают своим ученикам, что их ждет на последнем испытании.

— Может быть, — отозвалась Кюри, — а может быть, и нет. Есть обычаи, которые даже самые бессовестные из нас не решаются нарушить.

Цитра скрестила руки на груди и замолчала. Она понимала, что дуется, как ребенок, но все равно дулась.

— Ты доверяешь серпу Фарадею? — спросила Кюри.

— Доверяю.

— А мне ты когда-нибудь доверяла — по крайней мере столько же, сколько ему?

— Конечно.

— Тогда доверься мне сейчас и больше не спрашивай. Я верю, что ты блестяще сдашь свой последний экзамен, даже не зная наперед, в чем он состоит.

— Да, Ваша честь.

Они прибыли на место в восемь вечера и узнали, что жеребьевка поставила Цитру последней. Роуэн и два других кандидата пройдут тест до нее. Их с серпом Кюри отвели в какую-то комнату, и там они сидели и ждали, ждали, ждали…

— Что это — выстрел? — всполошилась Цитра примерно через час. Она не знала — может, ей почудилось.

— Ш-ш-ш, — шикнула серп Кюри.

Наконец пришел охранник, чтобы забрать Цитру. Серп Кюри не стала желать ей удачи, только сдержанно кивнула.

— Я буду ждать, пока ты не закончишь, — сказала она.

Цитру привели в длинное, неприятно холодное помещение. В одном конце в удобных креслах расположились пятеро серпов. Она узнала двоих — серпа Манделу и серпа Меир. Остальные трое были ей незнакомы. «Аттестационная комиссия!» — сообразила она.

Перед ней стоял стол, покрытый чистой белой скатертью. А на скатерти было аккуратно разложено оружие: пистолет, полуавтоматическая винтовка, турецкая сабля, нож Боуи и пузырек с ядовитой таблеткой.

— Это для чего? — спросила Цитра.

И лишь через миг сообразила, что это глупый вопрос. Ей ли не знать, для чего нужно оружие. Поэтому она сформулировала вопрос иначе:

— Точнее, что я должна с этим делать?

— Взгляни-ка туда, — сказал серп Мандела и указал в другой конец помещения. Луч прожектора упал на кресло, до этого таившееся в темноте, — далеко не такое удобное, как у экзаменаторов. И в этом кресле кто-то сидел: руки-ноги связаны, грубый холщовый капюшон надвинут на голову.

— Мы хотим посмотреть, как бы ты могла провести прополку, — пояснила серп Меир. — С этой целью мы выбрали для тебя уникальный объект.

— Что вы имеете в виду под «уникальный»?

— Пойди взгляни сама, — сказал серп Мандела.

Цитра приблизилась к фигуре. Из-под капюшона до ее ушей донеслись тихие всхлипы. Она стянула капюшон.

Девушка не была готова к тому, что увидела. Только теперь Цитра поняла, почему серп Кюри ничего ей не открыла.

Потому что там, на стуле, связанный и с кляпом во рту, трясущийся от страха и обливающийся слезами, сидел ее братишка Бен.

Он попытался что-то сказать, но сквозь кляп пробивалось лишь придушенное мычание.

Цитра попятилась, а потом побежала обратно к пятерым экзаменаторам.

— Нет! Вы не можете! Вам не заставить меня сделать это!

— Мы и не можем тебя заставить, — сказала женщина-серп в фиолетовой мантии и с паназиатскими чертами лица. — Если ты сделаешь это, то только по своему собственному выбору. — Женщина выступила вперед и протянула Цитре небольшой ящичек. — Оружие пусть решит жребий. Вытащи одну бумажку.

Цитра сунула руку в ящичек и вынула сложенный листок бумаги. Не решаясь развернуть его, она взглянула на брата, беспомощно сидящего в кресле.

— Как вы можете так поступать с людьми?! — воскликнула девушка.

— Моя дорогая, — сказала серп Меир с хорошо натренированным терпением, — это не прополка, потому что ты еще не серп. Тебе надо только сделать его квазимертвым. Амбу-дрон заберет его для оживления, как только ты выполнишь задание.

— Но ведь он будет это помнить!

— Будет, — подтвердил серп Мандела. — И ты тоже.

Один из незнакомых серпов скрестил руки на груди и запыхтел — почти так же, как сама Цитра на пути сюда.

— Она слишком строптива, — проговорил он. — Пусть уходит. И так эта ночь что-то затянулась.

— Дайте ей время, — строго сказал серп Мандела.

Пятый серп, невысокий мужчина с хмурым лицом, встал и зачитал с пергаментного листа, которому, возможно, было много сотен лет:

— Вас нельзя принудить к выполнению задания путем запугивания. Вас нельзя ограничивать во времени. Вам нельзя пользоваться иным оружием, чем то, которое выпало по жребию. Выполнив задание, вы покинете объект и подойдете к комиссии, чтобы услышать оценку. Вам все ясно?

Цитра кивнула.

— Подтвердите словами, пожалуйста.

— Да, мне все ясно.

Он сел обратно в кресло, а Цитра развернула бумажку. На ней было написано одно-единственное слово.

Нож.

Бумажка упала на пол. «Я не могу этого сделать, — говорила себе Цитра, — не могу!» Но тут ей послышался мягкий голос серпа Кюри: «Ты справишься, Цитра».

Только тут до нее дошло, что все серпы, с самого дня основания Ордена, проходили через подобный тест. Каждый из них был вынужден забрать жизнь у того, кого любил. Да, этого человека оживят, но факт хладнокровного убийства никуда не денется. Человеческое подсознание не видит разницы между временной и окончательной смертью. Пусть даже ее брат вновь оживет, — как сможет она опять взглянуть ему в глаза? Потому что если она убьет Бена, это убийство останется на ее совести навсегда.

— Зачем? — простонала она. — Зачем мне это делать?!

Раздражительный серп махнул рукой на дверь:

— Выход вон там. Если для тебя это слишком, то уходи.

— Мне кажется, она задает прямой вопрос, а не риторический, — сказала серп Меир.

Раздражительный презрительно хмыкнул, невысокий пожал плечами. Паназиатка нетерпеливо застучала ногой по полу, а серп Мандела наклонился вперед и сказал:

— Ты должна это сделать, чтобы двигаться дальше по пути серпа, осознавая в душе, что самая мучительная вещь, которую тебе когда-либо приходилось делать… уже позади.

— Если ты решишься на это, — добавила серп Меир, — значит, в тебе есть внутренний стержень, необходимый для того, чтобы быть серпом.

Несмотря на то, что Цитре страшно хотелось выскочить за дверь и бежать от этого кошмара, она расправила плечи, выпрямилась и взяла со стола нож. Спрятав его за пояс, Цитра пошла к брату. Только подойдя вплотную, она вынула нож.

— Не бойся, — сказала она, опустилась на колени и перерезала сначала путы на ногах, а затем те, что привязывали к подлокотникам его запястья. Попробовала размотать повязку, удерживающую кляп, — не получилось. Тогда она перерезала и ее.

— Можно я теперь пойду домой? — попросил Бен так жалобно, что у Цитры едва не разорвалось сердце.

— Еще нет, — проговорила она, не поднимаясь с колен. — Но скоро, малыш, скоро.

— Ты сделаешь мне больно, Цитра?

Цитра не смогла сдержать слез, да и не пыталась. Какой в этом смысл?

— Да, Бен. Прости меня.

— Ты выполешь меня? — Он едва смог выдавить эти слова.

— Нет, — заверила она. — Тебя отвезут в центр оживления. Ты будешь как новенький.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Кажется, он немножко успокоился. Цитра не стала объяснять, почему ей надо так поступить, а он не стал спрашивать. Он доверял ей. Он верил, что раз она должна это сделать, то у нее есть веская причина.

— Будет очень больно? — спросил он.

И снова она не смогла ему солгать.

— Да, малыш. Но недолго.

Он немного подумал над ее словами. Прочувствовал их. Принял. А потом сказал:

— Можно на него посмотреть?

Она не сразу поняла, о чем он говорит. Тогда он показал на нож. Цитра осторожно вложила оружие в его руку.

— Тяжелый, — сказал Бен.

— Ты знаешь, что техасцы проводят прополку только с помощью ножа Боуи?

— Значит, это там ты будешь серпом? В Техасе?

— Нет, Бен. Я останусь здесь.

Он покрутил нож в руках — оба смотрели, как сверкает начищенное лезвие. Потом Бен отдал нож сестре.

— Мне страшно, Цитра, — еле слышно прошептал он.

— Я знаю. Мне тоже. Это нормально, когда страшно.

— А мне дадут мороженое? Я слышал, в центрах оживления дают мороженое.

Цитра кивнула и смахнула слезку с его щеки.

— Закрой глаза, Бен. Представь себе мороженое… Какое ты хочешь? А потом расскажи мне.

Бен послушался и закрыл глаза.

— Хочу с горячей помадкой, три больших шарика, с шоколадной крошкой и…

Он не успел договорить. Цитра притянула его к себе и вонзила клинок, в точности как это делала серп Кюри. Ей хотелось завыть, но она себе этого не позволила.

Бен открыл глаза. Посмотрел на сестру, а в следующий миг все было кончено. Бен ушел. Цитра отбросила оружие и схватила брата в объятия. А затем бережно опустила на пол. Из двери где-то сзади — она даже не знала, что там есть какая-то дверь — появились два медика-оживителя, быстро прошли к Бену, положили мальчика на носилки и вышли тем же путем, каким вошли.

Над экзаменаторами зажегся свет. Цитре показалось, что сейчас они сидят гораздо дальше, чем вначале. Чтобы пройти из одного конца комнаты в другой, ей потребовалась целая вечность, и пока она шла, серпы обрушили на нее болезненный шквал комментариев:

— Неряшливо!

— Ничего подобного — там и крови-то практически не вытекло!

— Она дала ему подержать оружие! Разве вы не знаете, какой это риск?

— А все эти пустые разговоры…

— Она подготовила его. Все правильно!

— Да какое это имеет значение?!

— Она действовала решительно, но, что еще более важно, выказала сострадание. Разве это не то, что все мы обязаны делать?

— Мы обязаны быть эффективными!

— Эффективность должна стоять на службе у сострадания!

— Ну это для кого как!

Члены комиссии замолчали, видимо, согласившись не соглашаться друг с другом. Цитра подозревала, что серп Мандела и серп Меир были на ее стороне, а раздражительный нет. Что до двух остальных, то с ними все было неясно.

— Благодарю, мисс Терранова, — сказала серп Меир. — Можете идти. Результаты будут объявлены завтра на конклаве.

Серп Кюри ждала ее в коридоре. Цитра в ярости налетела на нее:

— Вы должны были сказать мне!

— От этого тебе было бы только труднее! А если бы они почувствовали, что ты все знаешь заранее, тебя дисквалифицировали бы, вот и все. — Она взглянула на руки Цитры. — Пойдем, тебе надо помыться. Тут недалеко есть туалет.

— А как все прошло у других кандидатов? — спросила Цитра.

— Насколько мне известно, одна девушка отказалась наотрез и покинула экзаменационный зал. Другой парень приступил к заданию, но сломался и не смог завершить то, что начал.

— Как насчет Роуэна?

Серп Кюри отвела глаза.

— Ему достался пистолет.

— И?

Серп Кюри медлила.

— Да говорите же!

— Он нажал на спуск еще до того, как они закончили читать инструкции.

Лицо Цитры перекосилось. Серп Кюри права — это уже не тот Роуэн, которого она когда-то знала. Через какие же ужасы ему пришлось пройти, чтобы превратиться в хладнокровного убийцу?! Она не смела даже вообразить.

• • • • • • • • • • • • • • •

— «Тренодия»

из собрания сочинений почтенного серпа Сократа

39 Зимний конклав

Около полуночи срок иммунитета Цитры Террановы и Роуэна Дамиша истек. Теперь оба могли быть подвергнуты прополке, и, согласно эдикту (а уж коллегия позаботится, чтобы они ему последовали), один из них обязан был выполоть другого.

Во всем мире серпы собирались на конклавы для обсуждения жизненных вопросов, вернее сказать, вопросов смерти. Первый конклав года для Средмерики обещал стать историческим. Никогда раньше серпы не лишались собственной жизни во время прополки, и тайна, окружавшая это событие, придавала ему еще большую значимость. Не меньше ажиотажа вызывало и трехмесячное отсутствие одного из подмастерьев, последовавшее за фальшивым обвинением со стороны Верховного Клинка. Даже Всемирный Совет серпов обратил сегодня свои взоры к Фулькруму; и хотя имена учеников редко становятся известны за пределами их региональной аттестационной комиссии, серпы всего земного шара знали теперь имена Цитры Террановы и Роуэна Дамиша.

В то утро в Фулькруме царил лютый холод. Мраморные ступени, ведущие ко входу в Капитолий, обледенели, что делало подъем довольно рискованным предприятием. Уже не один серп поскользнулся и растянул лодыжку или сломал руку. Болеутоляющие наниты сегодня работали с полной нагрузкой, — к вящему удовольствию зрителей, радующихся всему, что замедляло шествие серпов. Еще бы — какие фотки тогда можно сделать!

Роуэн приехал на публикаре один — ни спонсора, ни какого-либо другого сопровождающего. Одет он был в тот самый цвет, которого так чураются серпы — черный. Его зеленый браслет ученика ярко выделялся на этом фоне и придавал его облику ауру молчаливой дерзости. На осеннем конклаве он был всего лишь пометкой на полях, и это в лучшем случае. Зато сегодня зрители лезли друг другу на головы, чтобы сфотографировать его. Он не обращал на них внимания и, взбираясь по лестнице, не смотрел ни на кого, заботясь лишь о том, чтобы твердо ставить ноги на обледенелые ступеньки.

Серп, идущий рядом с ним, поскользнулся и упал. Серп Эмерсон, решил Роуэн, хотя официально они знакомы не были. Юноша протянул ему руку, но Эмерсон обжег его свирепым взглядом и отказался принять помощь.

— От тебя мне ничего не надо! — сказал он, вложив в слово «тебя» больше яда, чем Роуэн слышал за все семнадцать лет жизни.

Зато когда он добрался до верха лестницы, его поприветствовал совсем незнакомый серп:

— Вы вынесли гораздо больше, чем положено рядовому подмастерью, мистер Дамиш. Я очень надеюсь, что вы станете серпом. И как только это случится, не откажите — выпейте со мной чайничек хорошего чаю!

Предложение звучало искренне, оно явно не было продиктовано карьерными соображениями.

То же самое происходило и в ротонде: тяжелые взгляды одних перемежались с ободряющими улыбками других. Часть серпов, по-видимому, не определила своего отношения к нему. Роуэн был либо жертвой обстоятельств, либо преступником, подобного которому мир не видел со смертных времен. Он и сам желал бы знать, к какой из двух альтернатив принадлежит.

Цитра прибыла раньше Роуэна и стояла в ротонде с серпом Кюри, не подходя к буфету с роскошным завтраком, — не было аппетита. Все разговоры в ротонде шли, конечно же, о трагедии в монастыре тонистов. До ушей Цитры долетали обрывки бесед, и чем дольше она слушала, тем больше негодовала: все говорили только о четверых погибших серпах. Никого не печалило огромное количество выполотых тонистов. Находились даже такие, кто отпускал циничные шуточки на сей счет.

— В свете трагедии, разыгравшейся в монастыре тонистов, наш конклав приобретает определенный… резонанс, вы не находите? — сказал кто-то и добавил: — Каламбур ненамеренный.

Но, конечно, каламбур был очень даже намеренным.

Серп Кюри нервничала еще больше, чем на осеннем конклаве.

— Серп Мандела сказал мне, что ты неплохо справилась вчера, — сказала она Цитре. — Но даже по тому, как он это говорил, было видно, насколько он сдержан в оценках.

— И что это значит, как вы думаете?

— Не знаю. Знаю только, что если ты сегодня проиграешь, я никогда себя не прощу.

Невероятно! Серп Мари Кюри, великая Гранд-дама Смерти, — и так беспокоится о Цитре! Да еще усматривает собственную вину в ее возможном провале!

— Мне повезло, меня обучали два величайших серпа, когда-либо живших на свете — вы и серп Фарадей. Если уж это не подготовило меня к сегодняшнему испытанию, значит, ничто не могло подготовить.

Серп Кюри просияла. В ее глазах светилась гордость с налетом горечи.

— Когда все кончится, и ты получишь кольцо, надеюсь, ты окажешь мне честь и останешься при мне в качестве серпа-юниора. К тебе будут подступаться и другие, причем, возможно, даже из отдаленных регионов. Станут завлекать тебя тем, что у них ты, дескать, научишься тому, чему не могла обучиться у меня. Возможно, это правда, но я всерьез надеюсь, что ты все равно останешься со мной. — Ее глаза повлажнели — если она моргнет, то польются слезы. Но серп Кюри сумела удержать их на нижних веках, слишком гордая, чтобы плакать на виду у всего конклава.

Цитра улыбнулась:

— А я и не думала поступить иначе, Мари! — Впервые она назвала наставницу по имени. Удивительно, насколько естественно это прозвучало.

Пока они ожидали начала заседания, к ним подходили другие серпы. Никто не заговаривал об аресте или о побеге Цитры в Чиларгентину, но некоторые подшучивали над Мари, намекая на ту компрометирующую запись в дневнике.

— В Эпоху Смертности любовь и смерть часто шли рука об руку, — подмигнул серп Твен. — Надеюсь, наш дорогой серп Фарадей был нежен, насаживая тебя на свой кол.

— Слушай, иди-ка выполи себя! — огрызнулась Кюри, но при этом не смогла сдержать улыбку.

— Только если смогу посетить собственные похороны, дорогая!

Твен пожелал Цитре удачи и удалился.

И в этот момент в ротонду вошел Роуэн. Нельзя сказать, что в помещении воцарилась тишина, но шум заметно поутих и тут же поднялся с прежней силой. Роуэн теперь был значительной фигурой. Нет, не как серп, а как нечто иное — возможно, как пария. Но еще ни один пария не вызывал такого озноба у посредников смерти. Одни заявляли, что он хладнокровно убил четверку серпов, а потом поджег монастырь, чтобы скрыть следы. Другие говорили, что ему повезло вырваться оттуда и на нем нет никакой вины. Цитра подозревала, что какова бы ни была правда, она гораздо сложнее, чем любое из этих утверждений.

— Не заговаривай с ним, — одернула серп Кюри, перехватив взгляд, который ее ученица бросила на Роуэна. — Не позволяй ему даже заметить, что смотришь в его сторону. Это только осложнит ситуацию для вас обоих.

— Знаю, — призналась Цитра, хотя и надеялась втайне, что ему хватит дерзости протолкаться к ней сквозь толпу. И, может быть, сказать что-то такое, чтобы она сразу поняла: он вовсе не такой закоренелый преступник, как утверждают люди…

Если сегодня изберут ее, она не станет противиться эдикту, но… Она придумала план, который мог бы спасти их обоих. Он был далек от стопроцентной надежности, да и вообще, если быть до конца честной с самой собой, больше походил на отчаянное хватание за соломинку, чем на план. Но даже самый слабый проблеск надежды лучше, чем полная безнадежность. Если Цитра сама вводит себя в заблуждение, то оно, по крайней мере, поможет ей пережить этот ужасный день.

Роуэн много раз прокручивал в голове возможные события этого дня сначала и до конца. Он решил не подходить к Цитре, когда увидит ее. Ему не нужен был советчик, чтобы сказать, что так будет лучше. Пусть они никак не соприкасаются до того страшного момента истины, который разведет их навсегда.

Если она выиграет, она выполет его — в этом Роуэн был уверен. Она исполнит свой долг. Ее сердце разорвется, но в конце концов она поступит как положено. Он размышлял, какой способ она изберет. Может, сломает ему шею, тем самым замкнув круг и увенчав гроб их злосчастного двойного ученичества красивым алым бантом.

Честно признаться, Роуэн боялся смерти. Но чего он боялся больше — это тех жутких глубин, в которые, как теперь ему точно было известно, он способен погрузиться. Легкость, с которой Роуэн на последнем испытании всадил пулю в собственную мать, красноречиво свидетельствовала о том, в кого он превратился. Лучше быть выполотым, чем жить таким уродом.

Конечно, может случиться, что они выберут его, а не Цитру. Вот тогда дело примет интересный оборот. Роуэн решил не выпалывать себя — это было бы бессмысленным и пафосным жестом. Если его рукоположат, он воспротивится эдикту и сошлется на десятую заповедь, гласящую, что нет над ним иного закона, чем эти десять заповедей, — включая и всякие там эдикты. Он откажется выпалывать Цитру и встанет на пути любого, кто вознамерится сделать это вместо него. Будет защищать ее пулей, клинком и просто голыми руками. Он превратит этот конклав в кровавую баню, прежде чем они выведут его из строя, — а это будет нелегко, принимая во внимание, каким умелым бойцом он стал и какой у него мощный стимул к тому, чтобы причинить как можно больше разрушений. Самая большая ирония состояла в том, что они даже не смогут его за это выполоть! Ибо как только он станет серпом, их руки свяжет седьмая заповедь.

Правда, они могут наказать его.

Они могут заставить его умереть тысячу раз, а потом запрут где-нибудь навечно — и это действительно будет навечно, потому что он не доставит им радости, выполов себя. Это была еще одна причина, почему он предпочел бы, чтобы его выполола Цитра. Одна-единственная смерть от ее умелой руки — это звучало просто здорово по сравнению с альтернативой.

Сегодняшний завтрак отличался необыкновенной изысканностью. Ломтики настоящей копченой семги, деревенский хлеб с хрустящей корочкой, вафли со всеми мыслимыми начинками… Для средмериканских серпов все только самое лучшее!

В то утро Роуэн заглатывал пищу, словно голодал лет сто, в кои-то веки позволяя себе наесться до отвала. Завтракая, он сумел тайком бросить взгляд-другой на Цитру. Даже сейчас она казалась ему лучезарной, будто звезда. Как глупо — в эти последние часы он по-прежнему идеализирует ее! То, что когда-то было любовью, превратилось в смирение в его давно разбитом сердце. К счастью для Роуэна, его сердце заледенело настолько, что трещина в нем больше не причиняла боли.

Заседание открылось. Цитра обнаружила, что в состоянии отстраниться от утреннего ритуала, наполнив свой ум воспоминаниями о жизни, с которой скоро должна будет расстаться, — потому что она расстанется с ней, если не так, то иначе. Она сосредоточилась на мыслях о родителях и братике, который все еще находился в центре оживления.

Если ее сегодня сделают серпом, дом, в котором она выросла, больше не будет ее домом. Самым большим утешением ей служила мысль, что Бен и родители получат иммунитет на все то время, пока она жива.

После провозглашения имен и ритуального омовения остаток утра был посвящен жарким дебатам о запрете на огонь как способ прополки.

Обычно Верховный Клинок Ксенократ лишь брал на себя скромную роль посредника между спорящими да вечно откладывал дискуссии на более поздний срок. Тот факт, что на этот раз он выступил в поддержку запрета, заставил присутствующих серьезно прислушаться к нему. Но все равно, звучало много сильных голосов против.

— Я не позволю растоптать мои права на выбор оружия! — выкрикнул один рассерженный серп. — Каждый из нас вправе использовать огнеметы, взрывчатые вещества и любые другие приспособления для разжигания огня!

Его реплику встретили как улюлюканьем, так и аплодисментами.

— Необходимо ввести этот запрет, чтобы избежать трагических происшествий в будущем! — настаивал Ксенократ.

— Это вовсе не было несчастным случаем! — крикнул кто-то, и половина зала высказала свое горькое согласие. Цитра взглянула на Роуэна. По два сиденья с обеих сторон его кресла были пусты, потому что по-прежнему предназначались для ныне покойных Годдарда и его присных. Юноша и пальцем не пошевелил, чтобы защитить себя или отмести обвинения.

Серп Кюри наклонилась к Цитре.

— Да, пожар ужасная штука, и все же очень многие ликуют при мысли о том, что Годдард и его прихвостни исчезли навсегда. Хоть они никогда этого не признают, они рады этому пожару, случайный он или нет.

— Тех, кто восхищался Годдардом, тоже много, — возразила Цитра.

— Это правда. Орден, похоже, в этом вопросе раскололся надвое.

Как бы там ни было, здравый смысл, наконец, возобладал, и огонь как метод прополки был в Средмерике запрещен.

В обеденный перерыв Цитра, которой по-прежнему совсем не хотелось есть, издалека наблюдала, как Роуэн запихивается точно так же, как он делал это за завтраком, — словно ему все на свете было трын-трава.

— Знает, что это его последняя трапеза, — заметила какая-то незнакомая женщина. Хотя она явно старалась поддержать Цитру, девушка внезапно для себя самой разозлилась:

— А вам какое дело?

Не ожидавшая такой враждебности, серп в замешательстве удалилась.

В шесть вечера вся прочая повестка была исчерпана и конклав подошел к финальной стадии.

— Кандидаты в серпы, пожалуйста, встаньте! — скомандовал секретарь.

Цитра и Роуэн встали под гул всей аудитории.

— Я думал, их четверо, — сказал Верховный Клинок.

— Было четверо, Ваше превосходительство, — ответил секретарь. — Но остальные провалили финальный тест и были отпущены.

— Ну хорошо, — проговорил Ксенократ, — приступим.

Секретарь поднялся на ноги и сделал формальное объявление:

— Средмериканская коллегия серпов вызывает Роуэна Дамиша и Цитру Терранову. Пожалуйста, выйдите вперед.

И тогда, не отрывая глаз от серпа Манделы, который стоял перед трибуной, держа в руке одно-единственное кольцо, Цитра и Роуэн двинулись навстречу своей судьбе.

• • • • • • • • • • • • • • •

Радость со слезами на глазах — вот что я ощущаю, когда смотрю церемонию рукоположения новых серпов в конце каждого конклава. Радость, потому что они — наша надежда, и в их сердцах еще горит идеализм первых серпов. А слезы — потому что я знаю: придет день, и они так устанут и измучаются, что заберут собственную жизнь, — как это в конце концов случилось со всеми первыми серпами.

И все же каждый раз, когда новые серпы получают свои кольца, я ликую, потому что это позволяет мне — пусть лишь на несколько кратких, но восхитительных мгновений — поверить, что все мы будем жить вечно.

— Из дневника почтенного серпа Кюри

40 Посвящение

— Здравствуй, Цитра. Приятно видеть тебя.

— Здравствуй, Роуэн.

— Дорогие кандидаты, окажите нам всем любезность, прекратите болтать между собой и повернитесь к конклаву, — сказал Ксенократ.

Шепотки и гул в аудитории прекратились, как только Цитра и Роуэн повернулись к залу лицом. Еще никогда в зале заседаний не царила такая тишина. На лице Роуэна появилась легкая улыбка, но не веселости, а удовлетворения. Это какой же неоспоримой властью обладали они с Цитрой, если добрых три сотни серпов закрыли рты! Неважно, что произойдет дальше, — этот момент останется с Роуэном навсегда.

Цитра сохраняла стоическое самообладание. Внутри нее все кипело от прилива адреналина, но на лице не отражалось ничего.

— Аттестационная комиссия изучила материалы вашего ученичества, — обратился к ним серп Мандела, хотя его слова больше предназначались для аудитории. — Мы подвели итоги всех трех ваших экзаменов, включая и два первых, которые вы оба провалили — правда, оба раза при смягчающих обстоятельствах. Ясно, что ваш инстинкт диктовал вам защищать друг друга. Но прежде всего мы должны защищать Орден. Любой ценой.

— Вот именно! — воскликнул какой-то серп с задних рядов.

— Комиссии было очень трудно принять решение, — продолжал серп Мандела. — Знайте — мы отнеслись к вам со всей справедливостью, на которую только способны. — Тут он заговорил громче: — Кандидаты, признаете ли вы вердикт средмериканской аттестационной комиссии?

Ну и вопрос. Как будто они могли не признать!

— Признаю, Ваша честь, — сказала Цитра.

— Я тоже, Ваша честь, — сказал Роуэн.

— В таком случае, — сказал серп Мандела, — да будет всем известно, что отныне и навсегда носить кольцо серпа и бремя, им налагаемое, будет… Цитра Терранова!

Зал взорвался торжествующими криками. Ликовали не только те, кто болел за Цитру, но вообще все. Даже фанаты Роуэна, и те одобрили решение комиссии, ибо, право, ну какой поддержкой пользовался в коллегии Роуэн? Те, кто восхищался Годдардом, ненавидели Роуэна, а те, кто сомневался в его виновности, уже были болельщиками Цитры. Только сейчас стало ясно, что Цитра практически стала серпом — хоть и не рукоположенным — в тот самый момент, когда Годдард и его присные погибли в пламени.

— Поздравляю, Цитра, — проговорил Роуэн. — Я знал, что выберут тебя.

Она даже ответить не смогла, не говоря уже о том, чтобы взглянуть на него.

Серп Мандела повернулся к Цитре:

— Вы выбрали имя своего исторического покровителя?

— Да, Ваша честь.

— Тогда возьмите это кольцо, которое я протягиваю вам, наденьте его на палец и объявите Средмериканской коллегии и миру, как… вас… отныне… зовут.

Цитра взяла кольцо — руки ее тряслись так, что она чуть было не уронила его, — и надела на палец. Как влитое. Оно было тяжелое; холодное золото оправы быстро потеплело, нагретое жаром ее тела. Она подняла руку, как это делали другие кандидаты.

— Я выбираю имя Анастасия, — объявила она. — В честь самого младшего отпрыска семьи Романовых.

Серпы в зале зашевелились, поворачиваясь друг к другу, и принялись обсуждать услышанное.

— Мисс Терранова, — сказал Верховный Клинок Ксенократ с явственным недовольством в голосе. — На мой взгляд, это неподобающий выбор. Самодержцы России более известны своими излишествами, чем вкладом в развитие цивилизации. А уж Анастасия Романова так и вовсе ничего не успела сделать за свою короткую жизнь.

— Именно поэтому я и выбираю ее, Ваше превосходительство, — парировала Цитра, глядя ему прямо в глаза. — Она была продуктом коррумпированной системы, и поэтому ей было отказано даже в жизни. И то же самое едва не случилось со мной.

Ксенократ слегка напрягся. А Цитра продолжала:

— Неизвестно, чего бы она достигла, если бы прожила дольше. Возможно, она изменила бы мир и обелила имя своей семьи. Я буду зваться серп Анастасия. Клянусь, что принесу в мир столь необходимую ему перемену.

Верховный Клинок смотрел ей в глаза и молчал. И тут один из серпов поднялся и принялся аплодировать. Серп Кюри. Затем к ней присоединился еще кто-то, и еще… Вскоре вся коллегия стоя приветствовала овацией нового серпа Анастасию.

Роуэн знал — они приняли правильное решение. А услышав, как Цитра отстаивает свой выбор имени, он стал восхищаться ею еще больше, чем когда-либо. Если бы он уже не стоял, то поднялся бы вместе со всеми и аплодировал бы ей.

Но вот славословия утихли, серпы уселись на свои места, и серп Мандела повернулся к Цитре:

— Вы знаете, что должны сделать.

— Да, Ваша честь.

— Какой метод вы избираете?

— Нож, — сказала Цитра. — В большинстве моих испытаний мне пришлось пользоваться ножом, так почему сейчас должно быть по-другому?

Разумеется, целый поднос с клинками уже стоял наготове в незаметном уголке зала. Сейчас его принес Цитре серп-юниор, которого посвятили на осеннем конклаве.

Роуэн не сводил глаз с Цитры, но она избегала встречаться с ним взглядом. Она пристально изучала поднос с клинками и наконец выбрала жуткого вида нож Боуи.

— Таким я убила вчера своего брата, — проговорила она. — Я поклялась, что больше в жизни не коснусь этого ножа, и вот пожалуйста, опять…

— Как он себя чувствует? — спросил Роуэн.

Только теперь Цитра подняла на него взгляд. В ее глазах был страх, но не только — в них светилась решимость. «Хорошо, — подумал Роуэн. — Пусть действует решительно. Тогда все закончится быстрей».

— Он на оживлении, — ответила Цитра. — А когда очнется, его будет ждать большая ваза мороженого с горячей помадкой.

— Повезло мальцу. — Роуэн обвел взглядом собравшихся. В этот момент они больше походили не на конклав, а на самую обычную публику в театре. — Предвкушают зрелище. Ну что — устроим им спектакль?

Цитра еле заметно кивнула.

И тогда Роуэн со всей искренностью и сердечностью проговорил:

— Это великая честь для меня — быть выполотым вами, серп Анастасия.

Роуэн сделал свой последний в жизни вдох и приготовился умереть. Но Цитра еще не была готова. Она перевела взгляд с ножа на кольцо у себя на пальце и сказала:

— А вот это тебе за то, что сломал мне шею.

И с этими словами она размахнулась и двинула ему кулаком в челюсть с такой силой, что он едва удержался на ногах. Толпа ахнула — такого никто не ожидал.

Роуэн поднес руку к лицу — из огромной ссадины в том месте, где кольцо рассекло щеку, хлестала кровь.

И вот теперь Цитра наконец занесла нож… но в тот момент, когда она уже собиралась вонзить его в грудь Роуэна, с трибуны позади них раздался крик:

— Остановитесь!

Это говорил Глас Закона. Он протягивал вперед свое собственное кольцо — оно светилось красным. И так же светилось кольцо Цитры. А когда Роуэн оглянулся вокруг, он увидел, что кольца у всех серпов в пределах десяти ярдов от него испускают то же предупреждающее свечение.

— Его нельзя выполоть, — сказал Глас. — У него иммунитет.

Рев возмущения потряс конклав. Роуэн глянул на кольцо Цитры, испачканное его кровью. Кровь передала его ДНК в базу данных иммунитета еще надежнее, чем это произошло бы при поцелуе. Роуэн улыбнулся Цитре в полном изумлении и абсолютном восторге.

— Цитра, ты гений! Но ты ведь и так в курсе, правда?

— Для тебя я почтенный серп Анастасия, — отчеканила она. — Понятия не имею, о чем ты. Это просто случайность!

Но огонек в ее глазах говорил прямо противоположное.

— К порядку! — надрывался Ксенократ, колотя своим молотком. — Немедленно прекратите орать! Требую тишины!

Серпы начали понемногу успокаиваться. Ксенократ воздел обвиняющий палец.

— Цит… хм… то есть серп Анастасия! Вы дерзко нарушили эдикт коллегии!

— Я ничего не нарушала, Ваше превосходительство. Я была готова выполоть его. Это Глас Закона — он остановил меня. Мне и в голову не приходило, что если ударить Роуэна, это даст ему иммунитет.

Ксенократ воззрился на нее с крайним негодованием… а потом вдруг не смог сдержаться — гоготнул.

— Вот коварная хитрюга! — сказал он. — Еще и отпирается, да так правдоподобно! Вы здесь придетесь ко двору, серп Анастасия.

Он повернулся к Гласу Закона и спросил, что же теперь делать.

— Я бы предложил заключение на год, пока иммунитет не закончится, — предложил Глас.

— А что, где-то еще есть такое место, куда человека можно было бы посадить на законных основаниях? — спросил один из серпов.

Весь зал принялся судить да рядить. Кое-кто даже предложил заключить его под домашний арест, что можно было расценить как положительно, так и отрицательно — в зависимости от намерений предложившего.

Пока шли эти жаркие дебаты относительно ближайшего будущего Роуэна, Цитра наклонилась к нему и зашептала:

— У тебя под рукой поднос с ножами, а у восточного выхода ждет машина. — Произнеся это, она выпрямилась, вручая будущее Роуэна в его собственные руки.

Он думал, что еще сильнее восхищаться ею уже невозможно. Она только что доказала ему, что это не так.

— Я люблю тебя, — сказал Роуэн.

— Я тебя тоже, — отозвалась она. — А теперь пошел вон!

На него и правда нельзя было смотреть без изумления. Схватив с подноса три ножа, Роуэн умудрился орудовать одновременно всеми тремя. Серп Анастасия даже не пошевельнулась, чтобы его остановить; а если бы и попыталась, у нее ничего бы не вышло — так стремительно он двигался. Роуэн понесся по центральному проходу, словно огненный шар. Серпы, оказавшиеся поблизости, пытались остановить его, но он крутился как бешеный и разил — ногами, клинками, чем придется. Никому не удалось даже прикоснуться к нему. Серпу Анастасии он казался воплощением гибельной природной стихии. Самые везучие из стоявших у него на пути отделались порезанными мантиями. Менее везучие обнаружили вдруг у себя раны, которые они даже не заметили, как получили. А одному — кажется, серпу Эмерсону, — пришлось отправиться в центр оживления.

Роуэн исчез, оставив за собой настоящее светопреставление.

Пока Верховный Клинок пытался восстановить порядок, серп Анастасия стояла и смотрела на свою руку. И вдруг сделала нечто очень странное: она поцеловала собственное кольцо, сняв с него губами крохотную капельку крови Роуэна. Это мгновение она запомнит навечно.

У восточного выхода действительно стояла машина, как и говорила Цитра. Роуэн думал, что его ожидает публикар. Он думал, что будет в нем один.

Ничего подобного.

Запрыгнув в машину, он обнаружил за рулем… призрака. Сегодня много чего случилось, но именно в этот момент у Роуэна едва не остановилось сердце.

— Добрый вечер, Роуэн, — сказал серп Фарадей. — Дверь закрой, снаружи просто Арктика.

— А? — Роуэн никак не мог постичь, что происходит. — А почему вы не мертвый?

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, да времени нет. А теперь, пожалуйста, закрой дверь.

Роуэн подчинился, и машина унеслась в морозную ночь Фулькрума.

• • • • • • • • • • • • • • •

Есть ли у нас враг опаснее, чем мы сами? В Эпоху смертности мы беспрерывно воевали друг с другом, а когда не было войны, мы отыгрывались, избивая друг друга на улицах, в школах или дома, пока не начиналась очередная война; и тогда наши взоры вновь обращались наружу, к врагу, расположенному на более подходящем расстоянии от нас.

Но все подобные конфликты остались в прошлом. «Мир на земли и во человецех благоволение»[17].

За исключением…

Вот в этом-то все и дело: без исключений не обойтись. Я пока еще недолго была серпом, но уже вижу, что Ордену грозит опасность стать таким исключением. Не только здесь, в Средмерике, но во всем свете.

Первые серпы-основатели были истинными провидцами и видели мудрость в приумножении мудрости. Они понимали, что душа серпа должна оставаться чистой. Должна быть свободной от злых помыслов, жадности и гордыни, но сострадательной и совестливой. И все-таки гниль может разъесть даже самое прочное основание.

Если голос совести в серпах утихнет и сменится жаждой привилегий, мы снова станем злейшими врагами самим себе. И чтобы усложнить все дело, в полотне бытия Ордена каждый день возникает новая морщина. Взять хотя бы последний слух, за несколько месяцев распространившийся за пределы Ордена — об этом шепчутся теперь все подряд.

Согласно молве, где-то на свете есть человек, охотящийся за развращенными, потерявшими совесть серпами. И этот человек прекращает их существование, сжигая останки в огне. Одно известно точно: он не рукоположенный серп. Но несмотря на это люди называют его серпом Люцифером.

Я очень боюсь, что это может оказаться правдой. Но еще больше я опасаюсь, что мне хочется, чтобы это оказалось правдой.

Я никогда не стремилась в серпы. Полагаю, именно это и может сделать меня хорошим серпом. Пока что я этого не знаю — я только в начале пути и мне еще многому предстоит научиться. Сейчас мне нужно уделить все свое внимание тому, чтобы выполнять свою работу с чистой совестью и с состраданием, с надеждой, что это поможет нашему совершенному миру оставаться совершенным.

А если когда-нибудь серп Люцифер попадется на моем пути, то, надеюсь, он увидит во мне хорошего человека. Как видел когда-то.

— Из дневника почтенного серпа Анастасии