Сестры

1

Ну что за чушь! Лиза прибавила шаг, и назойливая ритмическая раскачка в ее голове тоже убыстрила темп — эта глупая детская считалка никак не хотела отлипать.

Скосила глаза вправо и привычно отметила перемены на их любимом пустыре за соседним домом. Когда-то — и она еще помнила эти времена! — здесь стояли старые дома с небольшими палисадниками. Воплощение мещанского счастья — кисейная занавеска, по вечерам свет в окошке и дымящийся чай из старого, с еле заметной трещинкой блюдечка. Потом дома снесли, и несколько долгих лет за домом существовал роскошный пустырь — место тайных свиданий, яростных драк и клятв в верности до гробовой доски.

С недавних же пор пустырь стала осваивать местная общественность. Его расчистили, поставили качели (как-то сразу, в один день, состарившиеся), а посередине сделали песочницу — источник вечного детского гвалта. Однако по вечерам пустырь привычно возвращался в руки прежних молодых хозяев. Девочки боялись проходить мимо, но тем не менее исправно (с бьющимся сердцем) проходили, а явившиеся на утренний выгул детей молодые мамаши брезгливо выбрасывали из песочницы в контейнер для мусора пустые грязные бутылки.

Привычное зрелище это никак не меняло сегодняшней главной новости.

Девушка еще убыстрила шаг, уже почти срываясь в бег. Но такого ребячества, как бег вприпрыжку, взрослая Лиза себе позволить не могла.

Она вспомнила, как недавно — ведь совсем еще недавно! — вот здесь, около этого самого подъезда, мимо которого ее сейчас несли ноги, прыгала с подружками через скакалку и била мяч о стену. А один раз — когда же это было? — ну да, точно, четыре года назад — они в пылу игры разбили окно на первом этаже и с воплями удирали от гневной, да еще замешанной на крепком мате, брани грозного хозяина разбитого стекла. Лиза усмехнулась, припомнив, как все они, девчонки, выгораживали виновника катастрофы Кирилла, и ей почему-то влетело больше всех. Наверное, потому, рассудила теперь взрослая Лиза, что она всегда отличалась излишней серьезностью. И учителя, и папа с мамой, и родители подруг ждали от нее верных решений и потому нагружали бедную девочку ответственностью за все проступки.

Лиза подошла к своему подъезду. Остановилась. Подняла лицо. Взглянула на родные окна.

Сказала сама себе: «Бедная девочка» — и улыбнулась. В самые теплые минуты детства, когда забиралась к папе на колени, да и теперь, когда брала его за руку или прислонялась к плечу, он иногда называл ее «бедная моя девочка». Интересно, почему? Лиза задумалась. Друзей всегда полно, в школе никогда никаких проблем, все, что задумывалось, получалось… Снова посмотрела на окна и вдруг поняла, почему старается думать о разбитом стекле или отвечает на свой же нелепый вопрос. Конечно! Конечно, таким смешным способом она пытается отключиться от мыслей о главной на сегодня новости.

«И еще тяну время, чтобы подольше не делиться своей победой. Жадина», — добавила про себя. На миг стало совестно: она знала, с каким нетерпением ее ждут дома.

Взлетела по ступенькам, нажала кнопку лифта, прислушалась: лифт, похоже, сползал с самого верха.

— А ну его!

И, круто развернувшись, понеслась на свой пятый этаж.

Уже стоя у двери квартиры, невольно прислушалась к звукам внизу и с удовольствием отметила, что лифт обогнала. Такие штучки она любила проделывать в детстве. Всегда стремилась опережать — лифт, одноклассников, даже свой возраст.

— Зачем, непонятно, — пробормотала тихо, скорее для того, чтобы взять себя в руки, принять обычный серьезный вид.

Подняла руку, наблюдая собственные нарочито медленные движения, и, наконец, позвонила. За дверью сразу же послышались торопливые шаги и громкий возглас мамы:

— Это Лиза! — И — в глубь квартиры: — Лиза пришла!

За дверью Лизу встретил немой крик, застывший не только в глазах, но в каждой складке лица Любови Константиновны.

— Ну?!

«…Как это у мамы получается, — промелькнуло в голове дочери, — даже без звука, а громко?..»

— Поступила, — степенно ответила она и была впущена в дом.

— Я и не сомневалась. — Любовь Константиновна с плохо скрываемым облегчением пожала плечами, словно перед невидимыми оппонентами, и обращаясь к мужу и младшей дочери: — В гостиную! К столу, к столу! — Сама же поспешила на кухню.

К Лизе подскочила Катька, младшая сестра, чмокнула в щеку, хлопнула по плечу, потрепала по голове (все это практически одновременно), крикнула:

— Поздравляю, Лизавета!

И полетела в комнату с криком:

— Дадут в этом доме, наконец, пожрать?

В коридоре остались Лиза и отец.

— Молодчина, — тихо сказал он. Дочь ткнулась носом ему в грудь, вздохнула запах знакомого с детства одеколона — папа был однолюбом во всем — и почувствовала себя окончательно счастливой.

— Я так рада, — прошептала она, и отец провел ладонью по ее волосам.

Стол в гостиной по случаю важного события был выдвинут на самую середину, словно это он был сегодня виновником торжества. Однако больше в комнате ничего не изменилось. Привычная с детства югославская стенка (когда-то предмет гордости и зависти соседей), старая мягкая мебель — раскладной диван, кресла с потертыми подлокотниками. Книжный шкаф в углу с зачитанными книгами. Странно, почему-то Лизе казалось, что гостиная к ее приходу должна была выглядеть как-то иначе.

Несмотря на открытое окно, в комнате было жарко. И не только по случаю летней погоды. Тепло, казалось, исходило от раскрасневшихся довольных лиц, от исходившего паром жаркого, даже от холодного шампанского, которое сегодня пили все, в том числе Лиза, принципиальная нелюбительница спиртного. Голова у нее кружилась — то ли от непривычного колючего вкуса во рту, то ли от удовольствия, волнами ходившего внутри.

«Как же я вас люблю, — временами думала она, окидывая родных взглядом и задерживаясь на отце. — Всех-всех».

— Ты, Лизка, все-таки нерациональная особа, — заявила тем временем Катя.

— Лиза — и не рациональна? — со смешком подхватила Любовь Константиновна.

— Ну да! — Катя отправила в рот кусочек ароматного мяса. — Кто сейчас поступает на исторический? — По очереди осмотрела собравшихся за столом. Дожевала. — В наше время кому легче всего устроиться на работу? Экономисту, финансисту, менеджеру. Причем обязательно со знанием языка, а лучше двух.

— Ну, с языками у Лизы все в порядке, — довольно вставила Любовь Константиновна.

— Вот и я говорю, — Катю нелегко было сбить с толку. — Языки-то есть, но какой от них толк без соответствующей профессии!

— Ты-то сама уже решила, куда поступать будешь? Один ведь год остался, — со снисходительной (совсем немного) улыбкой спросила Лиза.

— Естественно, — бодро ответила Катя и насладилась наступившей тишиной за столом. — На журналистику. — И как ни в чем не бывало снова принялась за жаркое.

— С какой это стати? — Любовь Константиновна даже вилку отложила; та стукнулась о нож, привесив к вопросу изумленный звяк.

— Еще десять раз передумает, — ответила за сестру Лиза.

— Увидите, — Катя тряхнула головой. — Во всяком случае, справки я уже навела.

— А почему бы и нет? — В разговор вступил Никита Владимирович. — На журналистов всегда спрос, а сейчас особенно…

— Ну о чем ты говоришь, Никита? — немедленно вскинулась на него жена. — Война же кругом. А вслед за солдатами кто туда прется? Журналисты. Чтобы с места событий.

— Мама, ну при чем здесь война? Существует же масса специализаций. Вот я, например, собираюсь работать на телевидении, вести утонченные светские программы, — гордо сообщила Катя.

— А что? — Лиза окинула ее оценивающим взглядом. — Ты неплохо будешь смотреться в ящике.

— Точно! — Катя вскочила из-за стола, схватила бокал, на время заменивший ей микрофон, и, прохаживаясь по комнате, завела: — Дамы и господа, сегодня мы в гостях у Полонских. В этот торжественный день в голубой гостиной собрались все члены семьи, дабы отметить вступление старшей дочери, Лизаветы, в новую жизнь. От всей души пожелаем ей больших успехов на выбранном поприще и поднимем бокалы в ее честь. — Катя жестами пригласила всех присоединиться. — Ура. — И скромно закончила: — Репортаж вела Екатерина Полонская.

— Непосредственно с места событий, — не утерпев, добавил Никита Владимирович. Он неожиданно поймал себя на мысли, что испытывает тайную гордость за своих дочерей и что возможное появление младшей из них на экране — он вдруг живо представил себе это — будет здорово тешить его самолюбие. — За вас, девочки! — Он залихватски осушил бокал и слегка хлопнул по столу: — Действительно, ура!

Катя подхватила, Лиза хмыкнула. Любовь Константиновна покачала головой — она не очень любила, когда инициатива уплывала из ее рук.

— Пора накрывать к чаю, — строго сказала она и поднялась. — Ты, Лиза, сегодня сиди, отдыхай. А ты, Катя, подключайся.

И пока звякала посуда, исчезали крошки и недоеденные куски хлеба, грязные тарелки заменялись чистыми блюдцами и чашками, а скомканные белые салфетки — новыми разноцветными, подобранными под цвет чайного сервиза (Катина работа), Лиза допивала шампанское, время от времени переглядываясь с отцом.

«Трудно было?» — молчаливо спрашивал он.

«Конечно», — отвечала она.

«А все уверены, что тебе раз плюнуть».

«Они, как всегда, ошибаются».

«Тебя это задевает?»

«Ну что ты, я не в обиде».

«Я так за тебя рад…»

«…Бедная моя девочка».

Лиза подмигнула отцу и положила ладонь на его шершавую, с затейливым рисунком вен руку.

Мама уже наливала чай.

— Неплохо. Совсем неплохо, — Катя на всякий случай еще раз крутанулась перед длинным (Лизе всегда казалось, немного изумленным) зеркалом.

— Потому что здесь темно, — вдруг сказал за спиной знакомый голос.

— Фу, Лизка! — крикнула Катя. — Так и напугать до полусмерти можно. Зачем так тихо ходишь? — Катя наконец сообразила, что сказала ей сестра. — Да еще гадости всякие с утра говоришь!

— Ты все равно знаешь, что это неправда, — засмеялась Лиза.

Катя снова посмотрела на свое отражение.

— Конечно, знаю, — дружелюбно согласилась она. И тут же сменила милость на гнев: — Однако это не дает тебе права молоть всякую чушь, да еще спозаранку.

— Кстати, куда так рано?

— Молока надо купить, — Катя ненадолго задумалась и доверительно продолжила: — Знаешь, Лизавета, я, когда подрасту, тоже поставлю в коридоре вот такое зеркало. Чтобы без яркого света. А что? Правильная идея. Посмотрела перед выходом — и настроение себе не испортила.

— А как же правда жизни? — спросила Лиза, стараясь потянуть время. Ей нравилось наблюдать за сестрой: столько энергии, бодрости. И потом — она действительно красива!

— И почему все досталось тебе?

— Ну, во-первых, не все. — Младшая была великодушна. — Но если говорить о правде жизни…

Лиза ткнула ехидину в бок, обе захохотали.

— Катя! — В коридор заглянула мама. — Все перед зеркалом вертишься? Сколько можно!

— Исчезаю, — проворковала Катерина и на самом деле исчезла за дверью, на прощание шепнув: — Держись, сестрица.

Лиза же прошла в ванную и невольно всмотрелась в свое отражение. Да, не тот цвет, не тот размер. Ни тебе шарма, ни тебе изюминки, так… обычная славянская внешность.

— Просто свет яркий, — сказала сама себе и принялась чистить зубы. У нее никогда не было претензий к своей внешности. Что дано, то дано — в этом мире есть вещи поважнее. Так примерно рассуждала Лиза и ошибалась.

Мимо нее действительно можно было пройти, не заметив. Но, уж обратив на девушку внимание, забыть нежные линии ее лица, глубокие выразительные глаза было бы трудно. Весь ее облик — может, за счет светлых волос или голубизны глаз — казался светлым. Как и Катя, старшая обладала прекрасной фигурой: Однако Катерина с детства считалась признанной красоткой. А Лиза всегда оставалась в тени, сохраняя за собой репутацию девушки интеллектуальной, то есть, иными словами, занудливой и внешне малоинтересной. Да и сама она полагала, что ее сила не во внешности, а в чем-то гораздо более глубинном. Наверное, поэтому никогда не пользовалась косметикой, одевалась во что придется, главным в одежде считая удобство и опрятность. Так и повелось. Так все и привыкли.

— Лиза! — В дверь постучала мама. — Ты жива там? Завтрак уже на столе! Выходи!

— Ни минуты покоя, — вздохнула свежеиспеченная студентка и послушно вышла из ванной. Спорить с мамой было бесполезно. К этому тоже привыкли все.

Пока переодевалась, примчалась Катька. И сразу громко, но на ухо:

— Угадай!

Лиза невольно поморщилась:

— Ну что опять у тебя?

— Ну, кого я встретила? — Катя от нетерпения чуть пританцовывала. — Давай с трех раз.

— Юльку?

Энергичное мотание головой.

— Мимо.

Лиза, сощурившись, посмотрела на сестру. Конечно, она прекрасно понимала, что в такое радостно-возбужденное состояние ни одна из девчонок привести Катю не в состоянии. Только кто-то из ребят. И даже знала кто. Однако угадывать не хотелось.

— Сдаюсь.

— Кирилла, балда! — Катя победно засмеялась. — У него сегодня последний экзамен. Знаешь, куда поступают умные люди?

— На юридический, — бросила Лиза равнодушно. — Пойдем завтракать, а то мама сейчас вой поднимет.

Немного разочарованная, Катерина поплелась за сестрой.

— Хотела бы я посмотреть на человека, который способен тебя растормошить, — бормотала она спине Лизы. — Хоть бы вид сделала.

— Зачем?

— Ради приличия. Чтобы другим приятно было…

— Не вижу необходимости, — отрезала Лиза. Она и сама не могла понять, почему ее охватило раздражение — на сестру, на маму, на весь мир.

— С утра — и уже цапаетесь?

— Все в порядке, мама, — натянуто ответила старшая дочь. Села за стол: спина прямая, лицо — непроницаемо.

Катя — полная противоположность: ноги вытянула, на стуле развалилась, рожицу скорчила.

— Как маленькие, — привычно проворчала Любовь Константиновна. И чуть погодя: — Какие на сегодня планы?

— Я с друзьями встречаюсь, — быстро ответила Катя.

— Опять?

— Каникулы ведь! Последний месяц остался…

— Именно поэтому я считаю, — тон матери стал категоричен, — что август вы вместе с Елизаветой должны провести в деревне у бабушки. Подышите свежим воздухом, фруктов, ягод поедите…

— Мам, — взмолилась Катя, — ты что! Это же тоска несусветная!

— У меня и без тебя голова кругом идет! Надоело, что ты целыми днями и вечерами где-то шляешься. Там хоть под присмотром будешь. Ты, Лиза, должна повлиять на сестру.

Лиза невольно усмехнулась.

Катя, расстроенная едва не до слез, вылетела из-за стола, недоев. Умчалась в комнату, и дверь за ней захлопнулась сердито, как сообщница.

— Вопрос решенный, — поставила точку Любовь Константиновна.

— Папа знает?

— Перед работой я ему обо всем сказала. И он полностью меня поддержал в этом вопросе.

— Мам, ты не на собрании, — Лиза встала из-за стола. — Я вымою посуду.

— Вся надежда на тебя, — вздохнула за ее спиной мама. — Я что-то последнее время очень беспокоюсь за Катерину. Вечно где-то пропадает, с кем она там проводит время, понятия не имею. Вдруг со швалью какой связалась?

— Мама! Ну о чем ты, — Лиза вдруг почувствовала, что устала. Бесконечно устала от навязываемой ответственности, от Катькиных взбрыков и маминых причитаний. На миг представилось: деревня, тишина, покой. И пусть себе Катька шляется, где ей вздумается. — Когда поедем?

— Послезавтра, — с облегчением проговорила Любовь Константиновна. Больше всего она боялась, что откажется старшая.

— Ну что ж, отлично, — улыбнулась та. — Значит, послезавтра.

2

Первые две недели августа были смыты дождем. Хныкающая Катька словно привезла непогоду с собой из Москвы. Дни были безнадежно похожи друг на друга. Катерина, измучившая и себя, и Лизу, и бабушку бесконечным нытьем, каждый день с садистским удовлетворением заводила:

— А я говорила, что мы тут с тоски помрем. Вот и получите, уважаемая Лизавета Никитична, по полной программе.

Но только слова ее били явно мимо цели.

Сестра наслаждалась жизнью. Шуршание воды по крыше приводило ее в восторг, свежесть совсем еще не холодных дождей будила неясные, будто из другой жизни, воспоминания: размытая беседка, склоненные к лицу мокрые блестящие листья глубоко-зеленого цвета, брошенная на скамейке раскрытая книжка с намокшими страницами… Лиза садилась на веранде у окна и смотрела на лужи, на исклеванный каплями пруд, на серое прекрасное небо.

Иногда к ней тихо подходила бабушка, несмело, с междометий, начинала разговор, что-то вроде: «Охо-хо, льет-то как, вот, помню, в двадцатом…» И только когда Лиза оборачивалась, Нина Григорьевна с готовностью присаживалась рядом и теперь уж только ждала вопроса: а что же такого было в двадцатом? А потом обстоятельно рассказывала внучке о прожитом и навсегда въевшемся в память.

Памятью Нина Григорьевна обладала удивительной. Она без труда могла вспомнить, во что была одета маленькая Лизочка, когда впервые ее привезли сюда, в деревню, на парное молочко. И как смешно выговаривала слова Катюшка, упорно путая буквы местами: вместо «окно» у нее получалось «онко», вместо «опять» — «отяп», вместо «пятки» всегда звучала «тяпка». И дальше, отматывая назад, бабушка рассказывала о своей дочери Любушке, которая ведь тоже была маленькой и уже в детстве показывала характер.

Но больше всего Лиза любила слушать воспоминания бабушки о ее молодости, прошедшей в далекой гоголевской украинской деревне, раскинувшейся на холмах, где когда-то было у Нины Григорьевны немалое хозяйство, где даже озеро и дубовая роща были названы ее фамилией.

Катя, иногда заглядывавшая на тонувшую в сером веранду, невнятно хмыкала и исчезала за дверью. Ей был совершенно непонятен интерес сестры к запыленным временам. Бесконечные беседы с бабушкой она объясняла ее сдвигом на исторической почве. Пожалуй, только раз младшую заинтересовал рассказ Нины Григорьевны. Было это под вечер, и Катерина совершенно измаялась от безделья. Читать она уже не могла, от телевизора — черно-белого, который, кряхтя, из последних сил ловил две программы, — тошнило. А чем еще себя занять, представления не имела. Выглянула на веранду. Сидят. Лизка, закутанная в шерстяную, продранную на локтях древнюю кофту, с ногами на диване. И бабушка — в цигейковой жилетке, в чистом выглаженном платочке. Света не зажигают. Сумерки размывают очертания предметов, и если долго смотреть, то кажется, что и диван, и сидящие на нем парят в воздухе.

— Фу, черт! У меня от вас уже глюки начались!

— Не чертыхайся, — строго выговорила бабушка. — И уж не к ночи…

— Я в привидения и в черта не верю.

— А зря, — Нина Григорьевна поджала губы.

— Для того чтобы верить, надо руками потрогать, — Катя забралась на диван. — Подвинься, сестрица. — Отобрала кусок рукава необъятной кофты, накинула на плечи. Оказалось, уютно. — И о чем вы тут балакаете? — спросила с ехидцей.

— Бабушка рассказывает, как ее чуть не похитили, — довольно ответила Лиза: она знала — эта тема сестру зацепит. И точно.

— Ну да! Расскажи, ба! — поерзала младшая на диване, устраиваясь поудобнее.

Нина Григорьевна рассмеялась:

— Ты и в детстве, Катюша, так — обхватишь колено и: расскажи, ба, да расскажи.

— Ну, так как было дело?

— Глаза у тебя горят, Катерина, а история-то простая. Сватали меня за одного из нашей деревни. Жених — куда с добром. Родители согласны, засватали. А поехали с девчатами в соседнюю деревню… я ведь в хоре пела… — Нина Григорьевна замолчала, глазами ушла в прошлое.

— Ну а дальше?

— Кать, не торопи человека.

— А дальше на следующий день приехал Степан. Ну, из той деревни, где пели. И сразу ко мне: выходи за меня, и все. Я ему: так ведь засватали. А он: ну так я тебя украду.

— Ух ты, — прошептала Катька. — И что?

— Что! Приехал с парнями, караулил у колодца, все ждал, когда выйду.

— А ты?

— А я дома просидела, даже к окну не подошла.

— Ну… — разочарованно протянула Катя. — Испугалась?

— А ни к чему мне это было, — ответила Нина Григорьевна и плечом повела. В движении этом Лиза уловила давнее кокетство и вдруг ясно увидела, какой когда-то была ее бабушка.

— И ни разу не пожалела? — не унималась Катька. — Неужели за всю жизнь хоть разочек не подумала: а вот если бы я тогда убежала…

— Да на что? — искренне удивлялась бабушка.

— Ты бы сбежала, Кать, скажи, — вставила Лиза.

— Да уж ни минуты не сомневалась бы!

— Ох, Катерина, Катерина, наживешь себе беды, — вздохнула бабушка. — Ну, ужинать, да и спать. А завтра опять посумерничаем.

Но на следующий день как-то наотрез кончились дожди — словно кто воду выключил. Выглянуло умытое солнце, и сразу обнаружилась куча дел. Прибрать двор, собрать яблоки, наварить варенья. Лиза с удовольствием ходила по мокрому саду, ойкала, когда вода с листьев скатывалась за воротник, легко злилась на ветки, цепляющие волосы… Старалась не наступать на яблоки, которых упало с веток за время дождей немало. Если вдруг под ногой раздавался сочный ароматный хруст, вздрагивала и всякий раз невольно думала: яблоку больно.

Катя два дня честно, с постной физиономией, помогала. А на третий — пропала. Сразу после завтрака откуда ни возьмись к ним заглянула соседская девчонка, помялась на пороге и, не войдя в дом, робко спросила:

— А Катя выйдет?

Лиза сначала вскинулась — дел у нас полно! — но, видя одновременно упрямое и просительное выражение лица сестры («Только Катька так может!»), тут же сдалась. И лишь когда младшая радостно убежала на улицу, запоздало поняла, почему так не хотелось отпускать сестру с соседкой. Уж больно глаза у той бегали, прятались будто, в памяти всплывало забытое русское слово: шельма.

Однако беглянка, пришедшая обедать, имела такой счастливый вид, что у Лизы просто язык не повернулся сказать: никуда больше не пойдешь. Все-таки последние дни каникул. Если самой интереснее сидеть дома да в саду, резать яблоки и мешать выструганной палочкой варенье в тазу, то это еще не значит, что надо заставлять сестру делать то же самое. Попробовала спросить у бабушки, что за человек эта Аленка, но ответа внятного не получила. Говорят разное — и весь сказ.

Вечером Катя вернулась, когда уже спали. Лиза сквозь сон услышала, как крадется сестра, как в темноте задела стул, чертыхнулась шепотом и затем минуты три стояла, стараясь уловить: не разбудила ли домашних. Наутро, конечно, соврала, что пришла в двенадцать, ну, может, чуть позже. Бабушка с Лизой только переглянулись: обе знали, что было три часа ночи.

То же повторилось и на другой, и на третий день. На четвертый вечер в доме наступило тревожное молчание. Ужин прошел скомканно и как-то воровато: старались не говорить о Катерине. В девять часов Лиза не выдержала.

— Ба, ну скажи, надо Катьке объяснить, что не дело это — гулять целыми днями и ночами, причем неизвестно с кем.

— Надо-то надо, Лизочка, — Нина Григорьевна вздохнула, — только не послушается она нас.

Помолчали.

— Не нравится мне это.

— А может, зря мы тревожимся?

— Зная Катерину, так и ждешь, что она во что-нибудь вляпается! — Лиза вскочила на ноги неожиданно бодро. — И ведь что интересно! Мне же потом и влетит. — Она обернулась к бабушке с веселым изумлением, за которым сквозила тревога.

— Не суетись, — бабушка старалась быть рассудительной. — Дело молодое, может, ей приглянулся здесь кто. У нас ребята есть хорошие…

— Вот этого я больше всего и боюсь, — Лиза присела перед бабушкой на корточки. Сказала доверительно: — Я однажды видела, как Катька в подъезде целовалась с парнем. По-настоящему, понимаешь? И я видела, как он ее трогал. А было тогда ей, — выдержала вполне театральную паузу, — пятнадцать лет. — И встала во весь рост, ожидая эффекта.

— Тоже мне дело! — вдруг фыркнула бабушка. — Я в шестнадцать уже Любушку родила.

— Вот что, — медленно и внятно произнесла Лиза. — Пойду-ка я ее поищу. — И стала одеваться.

— Ты, Лиза, поосторожнее там, — Нина Григорьевна засуетилась, сунула внучке кофту, попыталась навязать платок, но встретила решительный отпор. — Никуда не лезь. Катенька-то сорванец. Ей что! А ты нежная. Катюшу и обидеть непросто, а ты ведь только с виду грозная…

Она еще что-то говорила, говорила… Лиза уже шагнула с крыльца на шуршащий гравий, слова бабушки остались за спиной, в проеме света, слились с вечером, и девушка, не оглядываясь, вышла за калитку. За спиной скрипнула дверь, стало темнее.

Сделала несколько решительных шагов и остановилась. Было пасмурно и неуютно. По всклокоченному небу бежали облака, пряча ущербную на один бок луну, деревья густо шумели — совсем осень.

— Ну и куда я пойду? — тихо вслух сказала Лиза. — Катька, черт.

Постояла, пооглядывалась; глаза привыкли к темноте, и за ивами в овраге стал заметен огонек. Набрав воздуху, зашагала смело и решительно в сторону костерка. Однако шаг замедлился, а походка машинально сделалась крадущейся по мере того, как приближалась к месту. Она уже могла различить слова.

— Дай еще, Шершавый. Вот, блин, перебор, блин!

— Скидывай башмак, Суслик!

— Сдавай еще!

— Сдаю, сдаю. А ты, Катюх, не замерзла еще? Погреть не надо?

Послышался смех, немного, показалось Лизе, нервный.

— А ну как проиграешь еще пару раз? Тогда как? Кто первый греть будет?

Лиза не заметила, как остановилась. Теперь было ясно: их трое, играют в очко. И с Катькой как-то неладно.

— Давай, Шершавый, карты, много болтаешь. — Это Катька.

— Держи, дорогуша.

Стало тихо, шелестели карты.

— Еще… Еще…

— Ну, что же замолчала, Катерина?

Какой вкрадчивый мерзкий голос, отметила Лиза. Она никак не могла сдвинуться с места.

— Перебор.

Снова смех. Аж захлебываются.

— Кофточку позвольте, барышня.

— Да у меня под ней…

«Господи! — ахнула Лиза. — Да они на раздевание играют!»

Думать стало некогда. Она вступила в круг света.

— Катерина! Быстро одевайся и домой!

На Лизу глянули три пары глаз. Растерянные и в то же время полные пьяного удальства — Катины, чуть испуганные и бегающие — длинного тощего пацана (Суслик — безошибочно определила Лиза) и залитые веселой похотью — принадлежащие взрослому, самоуверенному красивому парню.

Шершавый! Их взгляды скрестились. «И кличка какая-то гадкая», — невольно подумала Лиза.

— Присаживайтесь к огоньку, девушка, нам как раз четвертый игрок нужен, — Шершавый говорил, растягивая слова, словно вбивал колышки. Взглядом медленно ощупывал ее глаза, рот, шею, грудь…

— Катя! — Лиза с презрением отвернулась. — Домой. Быстро.

Она говорила спокойно и уверенно, кожей ощущая опасность и в то же время свою силу и способность справиться с ситуацией. Катя послушно вскочила, пошатнулась, но на ногах устояла. Дернула из рук Суслика свой свитер, сняла с его плеча ремень, подхватила с земли кроссовки, пробормотала:

— Пока, ребятки, — и уж совсем по-детски ухватилась за руку сестры.

Лиза повернулась и, заставляя себя не торопиться, направилась к дому. В затылок ей, не мигая, смотрел Шершавый. Когда они с Катей отошли на несколько шагов от костра и стало зябко и совсем темно, но зато безопасно, услышала отчетливую негромкую фразу, посланную ей в спину:

— Встретимся еще, Елизавета Никитична.

3

— Лиза, послушай меня! Я так хочу, чтобы ты поняла, ведь никто больше не способен и никому я не смогла бы вот так, открыто, как тебе сейчас, сказать самое-самое… И не знаю, будет ли еще когда случай. Вот теперь в темноте, когда глаз не видно, когда чувство такое, что можно сказать все и ты поймешь меня, я прошу тебя — выслушай…

Было два часа ночи. Лиза уже крепко спала, когда в ее сознание стал проникать сильный шепот. Она открыла глаза и долго смотрела в черноту, застыв, боясь выдать свое волнение. Около ее постели то ли на корточках, то ли на коленях пристроилась Катя и горячо шептала почти в ухо, и не слушать ее было невозможно.

С того злополучного вечера, когда Лиза вытащила сестру из компании игроков, прошло четыре дня. Все это время она с Катей не разговаривала, мучая молчанием не только бабушку с сестрой, но и в полной мере себя. В доме прочно установилась тяжелая атмосфера неприятного напряжения. Хотела наказать бойкотом Катерину, а вышло — всех. Нина Григорьевна притихла, постоянно старалась занять себя делом, не попадаться на глаза девочкам, а главное — не оказываться в густом молчаливом пространстве, когда хочется что-то сказать, но убей Бог — не знаешь что. Неловко было всем.

И вот ночью — настойчивый шепот.

— Лиза, Лизка, ведь не спишь уже, я же чувствую.

— Катька, ну как ты могла, — старшая резко повернулась на бок и чуть не стукнулась лбом о подбородок сестры. Прыснули. — Ты же с такой дрянью связалась. — Напряжения как не бывало.

— Понимаешь, меня словно тянет туда. Нет-нет, ты послушай, — Катя удержала Лизу от нетерпеливого жеста. — Во мне будто живет черный паук. И вот он будто опутывает меня сетью. Я чувствую его, как я его чувствую…

— Тише, тише, бабушку разбудишь.

— Ты знаешь, когда я стараюсь его давить, он уходит, но не насовсем. А потом снова опутывает, и тогда меня несет. Я когда с этими ребятами играла, Лиз, ты не поверишь, одна часть меня — большая-большая! — так мечтала проиграть. Чтобы уж до конца — раздеться, лечь под них, пропасть, а уж потом самой себе разборки устраивать. Я ж видела, как они смотрели на меня. И ты думаешь, меня это пугало? Нет! Меня это заводило. Заводило, Лизка!

— Катя, Катечка, что ты…

— А потом становится страшно. Да нет, я не ребят этих боюсь. Мне от себя страшно. Потому что не знаю я, представления не имею, что смогу выкинуть в какой-нибудь такой момент. А еще страшнее оттого, что это мне может понравиться. Вот так-то, Лизавета, — Катя прерывисто вздохнула. — Боишься меня? — спросила своим привычным задиристым тоном.

— Нет, Катька. Жалею.

— Жалеешь? Как это?

— А ты представь: не окажется рядом никого, кто сможет схватить тебя за хвост, и что? Обломаешься, свалишься и найдешь себя потом в такой грязи, что и не отмыться никогда. Растеряешь всех. И себя, себя потеряешь.

Долго молчали.

— И вы все перестанете меня любить, — задумчиво проговорила Катя. — И тогда я заболею от тоски и умру. И никто не придет проводить меня в последний путь. — И вдруг тихо-тихо затянула: — Пара гнедых, запряженных зарею…

Первой не выдержала Лиза, сдавленно в подушку засмеялась, за ней, давясь, захохотала и Катя. Стало неожиданно легко, и недавний страх исчез. Лиза почувствовала себя в детстве: когда Катя вот так же подползала к ней и делилась своими горестями и обидами — на ушко, стараясь говорить тихо, но постоянно срываясь на обиженный плаксивый полукрик-полушепот.

— Еще немного, и я подумаю, что ты меня разыграла, — сказала, улыбаясь, старшая сестра.

Но младшая вздохнула — совсем по-взрослому.

— Хорошо бы. — Немного помолчала, успокаиваясь. — Ты мне никогда этого разговора не припоминай, договорились?

Лиза всмотрелась в темное лицо Кати. Ночь, казалось, посерела, но это просто глаза привыкли к темноте.

— Договорились.

— Тогда я пойду. — Поднялась на ноги. Махнула рукой и скрылась за дверью.

Лиза откинулась на подушку, но сон пропал. Тогда, распахнув глаза в темноту, стала вспоминать школу, друзей, вечеринки, танцы, капустники — все подряд… Но почему-то в мысли вкралось что-то липкое, черное, мешало и спать, и мечтать, обратило все воспоминания в фальшь. Постепенно стало и вовсе невмоготу. Подумалось, что все зря. Никому не нужно. Умрем — и ничего, ни-че-го не будет. Ни радости, ни боли, ни цветов, ни бабочек, ни этих желтоватых обоев и старой лампы с зеленым абажуром на столе. Ни одной моей мысли. Меня. Меня не будет.

Ей стало по-настоящему жутко. Тоска охватила режущая, прямо предсмертная.

Резко села в постели. Провела рукой по лбу, покрытому холодным потом.

— Да что это я, — пробормотала вслух. — Успокойся. Ну пожалуйста.

Снова легла. Сердце стучало гулко. Решила думать о чем-нибудь приятном. Почему-то всплыло перед глазами лицо Кирилла, друга детства, одноклассника. Вспомнилось с неожиданной яркостью и показалось родным. Таким родным.

— Как странно, — прошептала Лиза, уже совершенно успокоенная. Мысли улетали, мешались.

Вскоре она заснула, но на губах еще некоторое время держалась улыбка. Лиза была уверена, что увидит светлый прозрачный сон. Однако приснился ей омерзительный паук с глазами Шершавого.

— Свидимся еще, — шипел паук, надвигаясь. — Свидимся, Лизавета, сочтемся, — и пасть его истекала паутинной слюной.

4

Закатилась за горизонт последняя неделя лета, до начала учебы оставалось совсем немного, но погода стояла такая безмятежная, что решено было уехать в последний день августа. Ночной разговор съел ссору, и в доме поселились дружелюбие и веселье. И уж никому не хотелось портить предотъездные часы.

И Лиза, и Катя почти все время проводили с бабушкой, от близкого и неизбежного расставания всем было грустно, однако делали вид, что разлуки в ближайшее время не предвидится, много шутили, смеялись по пустякам — печаль старательно оставляли на последнюю минуту.

Именно эта, последняя, неделя сильно сдружила их. Лиза не раз думала: без того темного вечера не было бы сейчас такого абсолютного понимания, такой неомраченной детской веры в лучшее и только светлое. Катя переменилась. Пропала ее ершистость, она охотно и много помогала по дому, готовила невероятные по изобретательности обеды, чистила кастрюли и — опять же — помешивала палочкой варенье в тазу. Во всем соглашалась с бабушкой и сестрой, в общем — стала гладкой.

Лиза исподтишка наблюдала за младшей, старалась понять, насколько естественны перемены, и видела — они не напускные. Однако оставался вопрос: надолго ли этой гладкости хватит? То, что сказала Катерина тогда, ночью, шло из самой глубины ее натуры. Один вечер переделать человека не может. Лиза и раньше всегда ожидала от сестры самых дерзких и неожиданных поступков, с детства. Катька, забавляясь, могла пойти на самый отчаянный риск. Например, не умея плавать, прыгнуть с вышки; толком не научившись кататься на горных лыжах, залезть на самый крутой склон или, того хуже, махануть с трамплина. У Лизы сердце замирало так, что казалось, уже и не начнет стучать вновь, — а Катька встанет, отряхнется, волосы назад откинет и скажет свое коронное: «Классно!» И ведь всегда выходила сухой из воды. Решись Лиза на самую невинную из выходок сестры — костей бы не собрала, а с той все как с гуся вода.

Вот и сейчас: сидит на неоструганной хромой скамейке, чистит кабачок. Ловко, быстро, даже красиво. Загорелые длинные ноги в коротких вытертых шортах, полинялая старая майка, волосы схвачены обычной черной резинкой — а как смотрится! На миг Лизе вдруг стало завидно от мысли, что сама она никогда не будет такой — легкой, беззаботной, сумасбродной… Катя, наверное почувствовав пристальный взгляд, вскинула голову, глазами спросила: что-нибудь нужно? Лиза покачала головой, уткнулась в миску с очистками и неожиданно подумала: «Плюс ко всему к ней еще ничего не прилипает. Ни грязь, ни пошлость, ни сплетни. Ничего». Вспомнила, как вчера, выйдя за калитку, невдалеке увидела Шершавого. Практически все вечера он ошивался возле их дома. Быстро вернулась, сказала Катьке: «Не ходи никуда, там снова этот подонок бродит». «Какой? — спросила та. — Ах, этот! Ну и пошел бы он подальше». И все. Начала рассказывать анекдот. Будто и не с ней все было.

— Удивительная ты натура, — вслух уже сказала Лиза, вставая со скамейки. — Но что-то в тебе есть. — Потянулась, подставила лицо солнцу. — Хорошо-то как!

— Слушай, Лизавета, мне тут мысль одна забрела в голову. — Катька выжидательно помолчала. Подождала, когда сестра повернется к ней, оставив в покое солнце. — Давай почаще сюда приезжать. Даже на выходные.

Лиза так удивилась, что не сразу нашлась с ответом.

— Что это с тобой? — спросила испуганно. — Солнечный удар?

— Я серьезно. — И правда: Катерина не улыбалась. — Я знаешь о чем подумала? Мы в Москве все-таки вместе, а бабушка здесь всегда одна. А мама, как тебе известно, не большой любитель деревенской жизни.

— Катерина, — Лиза снова села, — я хочу знать, что происходит. Либо ты взрослеешь, либо существуют причины, по которым тебя больше не пугают ни два часа на электричке, ни отсутствие тусовок, подружек и ухажеров.

— Ну, есть еще одна причина, — Катя показательно потупилась.

— Говори же!

— Ты заметила, — зашептала младшая, доверительно наклонившись к сестре, — как мы здесь похорошели?

— Да ну тебя! — Лиза слегка хлопнула ее по плечу. — Я и правда подумала, что ты всерьез.

— Я всерьез.

Катя встала, ополоснула в ведре гладкий длинный овощ. И только сейчас Лиза обратила внимание, что сестра как-то непривычно задумчива.

— Случилось что-то? — спросила тихо, боясь услышать плохую новость.

— Да нет, ничего особенного. — Катя пожала плечами. — Просто когда я сегодня встала, было еще очень рано. Бабушка уже не спала. Я услышала из ее комнаты, как она молится. О нас молилась. И как-то мне не по себе стало. Знаешь, вдруг представилось: случается что-то, а она здесь одна, совершенно одна. Страшно.

Катя говорила быстро, словно торопилась избавиться от слов, разделить внезапно появившийся груз на двоих.

— Странно, мы никогда об этом не говорили, — сказала Лиза. — Сколько себя помню, всегда так: бабушка в деревне, потому что ей там лучше, — и дело с концом.

— Вот-вот, — подхватила будущая звезда экрана. — А молитва у нее была… знаешь… в общем, я поняла, что ей очень одиноко.

— Наверное, здесь все воспринимается по-другому. В Москве такие мысли ни за что не пришли бы в голову.

— Точно, — согласилась Катя. — Больше того: в Москву вернемся, а эти мысли останутся здесь.

— Сити и не такое сжирает.

Неожиданно громко и резко постучали в калитку. Девочки разом повернули головы и увидели лохматую голову Аленки.

— Никуда не пойду! — тут же, не дожидаясь вопроса, крикнула ей Катя. — Ломает идти!

— А у меня дело к твоей сестрице, — ухмыльнулась соседка.

— Вот еще, — растерялась Лиза. — Дело какое-то.

— На вот, возьми, — и Аленка помахала рукой с зажатой бумажкой.

Скорее машинально, чем из любопытства, Лиза взяла листок. Сзади заглядывала через плечо нетерпеливая Катерина.

«Уважаемая Елизавета Никитична! Добром прошу сегодня в семь вечера выйти к колодцу. Потолковать надо». И подпись: Анатолий.

— Это еще кто такой?

— Шершавый.

— Ответ будет? — Аленка топталась у калитки.

— Пошли его сама знаешь куда, — бодро ответила за Лизу Катерина.

— Нарываетесь, — тихо проговорила Аленка и, не торопясь, вихляющей походочкой пошла прочь.

— Слышь, Лизавета, — Катя ткнула сестру в бок, — гены — великая вещь.

Лиза, которая стояла в неприятном оцепенении, сначала непонимающе уставилась на Катю, но почти сразу вспомнила рассказ бабушки — рассмеялась.

Быстро подступил вечер. Вообще эти последние дни летели стремительно — словно кто-то отпустил пружину. Только и слышны были (казалось, каждую минуту) далекие сигналы точного времени (у соседей всегда было включено радио). Дни, конечно, сократились. Может, и от этого впечатление создавалось такое, что не успевает разгореться полдень, а уже наступают сумерки. Нина Григорьевна по вечерам, устроившись на крыльце на складном стуле и давая ногам короткую передышку, смотрела на заходящий красный шар, покачивала головой и приговаривала:

— Как темнеть-то рано стало, и не заметили — лето прошло.

И правда: по вечерам хотелось натянуть кофту, и босиком уже никто не ходил.

— Ничего, ба, — бодро говорила Катя. — Не успеешь оглянуться — опять лето наступит. Что там осталось? Осень да зима. А весной уже веселее.

— Весной — самая работа. Скучать некогда, — кивнула Нина Григорьевна. — Летом-то приедете? — спросила осторожно.

— А то! — Катерина присела на ступеньку крыльца. — Раньше приедем.

Скрипнула дверь, словно скрепляя слова, высунулась голова Лизы, а вместе с ней выплеснулся яблочный дух. Весь день собирали яблоки и, не найдя другого места, свалили их на веранде. Теперь казалось, что и стены пропитались тонким ароматом.

— Как насчет ужина? — спросила Лиза.

— Всегда! — вскочила на ноги Катя.

— Тогда тебе за водой, — и Лиза всучила на миг растерявшейся сестре ведра.

— Тогда вместе! — запротестовала та.

— И правда, девочки, вам же легче будет, — Нина Григорьевна тоже встала. — Я пока на стол накрою.

Спустились с крыльца. Катя откинула щеколду, и тут, вспомнив что-то, стукнула себя по лбу:

— Который час?

— Что-то около восьми. А что, врач, запретил тебе в это время суток носить воду?

— Лизка, балда! — громко зашептала Катерина. — Там же Шершавый у колодца! Забыла?

— Ах, черт! Что же делать? В доме воды ни капли. Ах, я клуша, совсем вылетело из головы.

Постояли в нерешительности.

— А может, он свалил уже? — с надеждой сказала Катя. — Что ему там, всю ночь торчать? Увидел — нет тебя, и отчалил.

— Скорей всего, — кивнула Лиза, но с места не сдвинулась.

— Ладно, пошли, — вздохнула Катерина. — Вода все равно нужна.

Стараясь ступать как можно тише, как будто от этого они станут менее заметными, девочки направились к колодцу. Идти было совсем недалеко, только завернуть за угол. Обогнув крайний на улице дом, и Лиза, и Катя, как по команде, стали. Всмотрелись в густеющие сумерки.

— Вроде никого.

— Точно, никого.

Гораздо смелее подошли к колодцу. Действительно, никого. Катя деловито опустила ведро. Оно загремело, стукаясь о стены. Потом раздался всплеск. Катерина заглянула вниз, чуть приподняла ведро за цепь, снова бросила — оно ушло под воду.

— Да тащи скорее, — поторопила ее Лиза и в ту же секунду услышала насмешливый голос:

— Может, подмогнуть требуется?

Лиза обернулась не сразу, сначала постаралась взять себя в руки. Потом буркнула: «Справимся». Больше всего она боялась, что Шершавый пришел с дружками, и прикинула, как лучше поступить: бежать со всех ног к дому или кричать что есть сил.

Затем сделала над собой усилие и смело повернула голову.

Шершавый вроде был один. Стоял, небрежно облокотившись о ствол березы, покуривал и с усмешкой на них поглядывал. С Кати вмиг слетела вся решительность, она стояла с растерянным видом.

— Отойди, Катюха, в сторону. Мне пару слов надо твоей сестре сказать.

Катя беспомощно посмотрела на сестру.

— Говори при ней. — Лиза постаралась вложить в голос как можно больше строгости, но вышло жалко — во рту пересохло.

— Да что вы, ей-Богу! — неприятно засмеялся Шершавый. — Не трону я вас. Отойди, Катерина.

Катя все-таки отошла и стала, напряженно прислушиваясь. Шершавый оторвался от березы и медленно приблизился к Лизе.

— Ну, вот что, Елизавета Никитична, — тихо начал Шершавый. — Не люблю я, когда меня лишают удовольствия. Раз. Не люблю, когда ждать заставляют. Два. А уж когда посылают подальше, не люблю вовсе. — Чем больше он говорил, тем ближе придвигал лицо, при последних словах девушке пришлось отклониться. — Вот что я хотел сказать, — губы его шевелились прямо около щеки Лизы, выдыхая смесь перегара с табачным дымом.

«Еще немного, и мне станет плохо», — возникла отрешенная мысль.

— Не лезь ко мне, поняла? — Шершавый, судя по всему, заканчивал речь. — И не учи. А то как бы мне не пришлось тебя кое-чему поучить. — Последнее слово сказано. Стало быть, сейчас он уйдет и неприятность можно считать исчерпанной.

— Все? — Вопрос прозвучал немного надменно. И, испугавшись, что парень отреагирует на интонацию чем-нибудь неприятным, Лиза взглянула прямо ему в лицо. Надеялась, что без испуга. Почему-то вспомнилось: если не хочешь, чтобы тебя покусала собака, не показывай, что тебе страшно.

Шершавый тенью нависал над ней. Здоровый, гад.

— А ты ничего, — он с неподдельным и благожелательным интересом рассматривал Лизу. — Смелая. И с лица очень даже ничего.

Лиза не успела опомниться, как ощутила на своей щеке его ладонь. Она оказалась теплой и совсем не грубой.

— Ладно, живи пока.

Когда Шершавый убрал руку, в глазах его уже не было ни злобы, ни угрозы. Развернулся, расправил плечи и медленно, словно наслаждаясь вечерней прогулкой, пошел прочь.

— Счастливо оставаться!

Катька подбежала, схватила за плечо:

— Чего говорил-то?

— Чушь всякую молол, — махнула рукой Лиза. — Пойдем, бабушка небось волнуется уже.

— Ну а все-таки, — не отставала сестра.

— Да ерунда все. Угрожал чего-то. Ерунда! — Лиза набрала воды, подхватила ведро и решительно пошла к дому, про себя удивляясь, что не испытывает к Шершавому ни злости, ни обиды, ни даже раздражения.

— Какая ты, — бормотала Катька. — Мне же интересно, — она тащилась сзади, на ходу перекладывая ведро из одной руки в другую: железная дужка резала ладонь и было тяжело.

Ветер подхватил с земли первые опавшие листья, поднял в воздух, закружил. Зашумели ивы. Пруд сморщился, как от головной боли, повеяло свежестью.

Сестры поспешили в дом. Ветер сразу рванул открытую дверь, вода из ведра льдисто обожгла ногу.

— Вот ведь, — сказала Лиза. На минуту задержалась на пороге, вдохнула яблочный воздух, закрыла глаза. Ветер совсем разлахматил ее волосы.

— Проходи же, — слегка подтолкнула ее Катя. — Что застряла?

Она сосредоточилась, стараясь ненароком не пролить на ноги холоднющую воду, и потому не видела, какое счастливое лицо в этот момент было у Лизы.

5

Звонок звучал нетерпеливо. Надрывался. И как только дверь открылась и в квартиру ввалилась Катя, вместе с ней ворвались и ее громкие причитания:

— Холодно-холодно-холодно…

— Лучше одевайся потеплее, а не ори, — спокойно заметила Лиза. — Мама узнает, что ты без шапки ходишь, вкатит тебе по первое число.

— А ты не говори, она и не узнает. — Зубы у Кати никак не могли остановиться — стучали.

— Что новенького?

— Чаю дай горячего, расскажу.

Катя шмыгнула в ванную, пустила горячую воду, сунула руки, громко выдохнула: «Классно!» — и замерла.

— Слышь, Лиз! Как ты посмотришь на то, если я созову друзей на свой день рождения?

— Да как тебе сказать. — Лиза нахмурилась. — У меня же сессия…

— Отдохнешь вечерок, а? — показалась заискивающая физиономия Катерины.

— О Господи. — Лиза вздохнула. — Конечно, ты меня уговоришь. Но как некстати!

— За это можешь мне ничего не дарить.

— Я, к сожалению, не принадлежу к тому типу людей, которые все оставляют на последний день, — наставительно произнесла Лиза. И не удержалась: — В отличие от некоторых.

— А что? Что ты мне подаришь? — тут же пристала Катя. — Ну скажи, ну пожалуйста, ну что тебе стоит. Давай я буду отгадывать, а ты только говори: да или нет.

Лиза уничтожающим взглядом окинула сестру с ног до головы:

— Семнадцать лет девке исполняется, а ума и на десять не хватит.

— Ну что ты прямо! — Катя отлично знала, что ни за что не добьется ответа, и тем не менее каждый год эта сцена повторялась. Причем всякий раз Катя надеялась на чудо: а вдруг Лиза сдастся? И не столько был интересен сам подарок, хотя и это тоже, сколько поединок — кто первый уступит. — Тогда бы лучше и не говорила, что уже купила подарок! — надулась Катя. Но и это было бы нарушением традиции: Лиза любила подразнить сестру.

Засвистел чайник. Катя подошла к плите, скорее по инерции подержала руки над газом — уже совсем согрелась, стала заваривать себе чай.

— Есть будешь? Или опять худеешь?

— Пару бутербродов съем, — Катя залезла в холодильник, вытащила сыр, колбасу, масло, джем, помидор, ветчину, соленые огурцы, нарезала хлеба.

— Может, проще тарелку супа? — нерешительно предложила старшая.

— Да ну! Лучше присоединяйся!

И Катя так аппетитно стала уплетать многослойный бутерброд, что сестра не выдержала, положила учебник на подоконник, села напротив и сделала себе такой же: хлеб, масло, кусочек ветчины, кружок помидора, сыр, колбаса и сверху в виде восклицательного знака — соленый огурец.

— Что у тебя-то новенького? — с набитым ртом спросила младшая.

— Учу, — последовал невнятный ответ.

— А новенького-то что?

— В каком смысле?

Катерина укоризненно посмотрела на сестру:

— Что-то я тебя не пойму. Кто из нас учится в университете? У тебя сейчас жизнь должна фонтаном бить!

— Она и бьет, — ответила Лиза. — Знаешь, сколько учить надо?

— Ты безнадежна, — Катя с чувством прикончила бутерброд. — Еще по одному?

— Давай!

— Ты как будто тоже без обеда, — проговорила Катя, сооружая съедобные пирамидки.

— Я тебя ждала.

— Тогда, может, супчику?

— А что? — невинно сказала Лиза. — Что нам, красивым девкам…

И пока ели, обжигаясь, горячий суп, Катя рассказывала школьные новости, а Лиза с удовольствием слушала. Ей иногда казалось, что она добровольно поместила себя в безвоздушное книжное пространство. И только Катя, словно на свидания к узнику, пробивалась к ней: приносила новости, байки, свежие анекдоты. Жизнь улицы врывалась, трепала книжные страницы, а потом снова — библиотечная тишина и уединенность.

Сегодня Лиза узнала массу интересных вещей. Оказывается, Ленка Горохова из Лизиного класса, беспросветная троечница, неделю назад выскочила замуж. Но в этом не было бы ничего особо интересного, если бы не проблема с подвенечным платьем. Ленка, по словам Кати, полная дура, настояла на обтягивающем декольтированном наряде, поэтому ее пятимесячный живот выпирал, как баскетбольный мяч. Светка Бойко, томная красотка из параллельного класса, завалив экзамены в Институт иностранных языков, пристроилась, наконец, секретарем-референтом в рекламную фирму, рассказывает, что уже спит с шефом, что ее тошнит от него, но зато что ни неделя, то новая шмотка. А Юлька (это уже подружка и одноклассница Катьки) нашла себе нового поклонника. У него и машина есть, и денег куры не клюют, и он уже водил Юльку в самое настоящее казино.

— Она ему пять сотен там проиграла. Врет, наверное. Ты его увидишь, если не сбежишь в свою библиотеку. Я их пригласила на день рождения.

— Так ты что, — опешила Лиза, — уже и гостей назвала?

— Ну, — Катя замялась, — пока немного. Только своих.

— И сколько?

— Человек пятнадцать…

Лиза вздохнула. Посидела молча. Опять вздохнула:

— Лучше библиотека.

— Да брось ты! — Катя обиделась. — Только и знаешь, что зубрить. Почему бы тебе не отвлечься немного? Потанцевать? Потрепаться? Да и помощь твоя нужна будет.

— Вот с этого и надо было начинать, — Лиза поняла, что начинает злиться. — А меня ты спросила? Мне это надо? Пусть твоя Юлька посуду за этой оравой моет! А я твоих друзей и не знаю толком.

— Там будут и такие, которых ты знаешь, — тихо сказала Катя, уже не надеясь, что сестра ей поможет. И кто за язык тянул?

— Кто же? — по инерции поинтересовалась Лиза.

— Ну, Кирилл, например, — не глядя на нее, ответила Катя.

Лиза осеклась. Имя прозвучало неожиданно. Она вдруг поняла, что очень давно не видела Кирилла и не вспоминала о нем. А когда прозвучало его имя, в сердце будто гвоздик вонзили и повернули.

Боясь выдать волнение, встала, начала убирать посуду со стола. Сестра сидела потупившись, комкала салфетку.

— Не обижайся, — Лиза зашла за спину Катерины. — Я подумаю. Может, мне действительно пора сделать небольшой перерыв, а то совсем на человека перестану быть похожей. Только устраивай вечеринку не накануне экзамена.

— Естественно! — Катя вскочила, всемирной тоски как не бывало. — Я тебя люблю, Лизавета! — чмокнула сестру в щеку. — И за то, и за это! — И умчалась к себе в комнату.

— А мама-то знает? — опомнившись, крикнула старшая вдогонку.

— Уговорю! — был ответ.

«И точно, уговорит. Кого хочешь», — подумала Лиза и снова взялась за учебник.

День рождения был в разгаре. Именинница не только легко уговорила маму, но и умудрилась отправить родителей в гости. Здесь, правда, свою роль сыграл авторитет сестры: как только мама узнала, что Лиза тоже будет принимать участие в этом частичном разгроме квартиры, так сразу и успокоилась.

Она надеялась, что старшая дочь никакого безобразия не допустит.

Но мама явно переоценила ее возможности. Начиналось все тихо и обычно. Народ стал подтягиваться к пяти. Первыми пришли неразлучные подруги из Катиного класса: Лариса, Томка и Нина. Были немедленно отправлены на кухню, где последними приготовлениями руководила Лиза. Виновница торжества в это время докрашивала глаз. Когда стол был накрыт, показалась именинница в новом красном платье, не по сезону открытом, но тем более сногсшибательном. Лариса сразу скисла и мысленно ругнула маму, которая заставила ее надеть глухой свитер.

— Сойдет, — одобрила Лиза. — Пойду тоже переоденусь.

Когда она заправляла рубашку в джинсы, снова переливчато зазвенел дверной звонок, и появились штатные поклонники Кати: Коля и Сержик, и с ними вместе независимый Костя. Костей сразу занялась Лариса, которая поставила себе непростую задачу — до конца учебного года задурить ему мозги.

Все расселись на диване перед столом, стали перебрасываться шуточками, кося глаза на салаты и вежливо ожидая прихода остальных. Вскоре показался Кирилл со своим новым университетским другом Димой Венгеровым, представленным как Венгр. Катя порхала между гостями, словно яркая бабочка, Лиза в уме пересчитывала, хватает ли приборов, и все время сбивалась со счета. Под конец появился классный остряк Клопик, прозванный так за небольшой рост и едкость, — без него не обходилась ни одна вечеринка. Затем вплыла Юлька, распространяя вокруг себя новомодный запах французских арбузов, а за ней — поначалу закрытый от любопытных глаз корзиной цветов — тот самый Артем, о котором все уже были наслышаны.

— Видала? — шепнула Катя сестре, не в силах скрыть восхищения. А Артему, чинно принимая от него корзину: — Спасибо за цветы.

— Поздравляю.

Артем оказался невысоким плотным молодым человеком лет двадцати трех-четырех. Большинство оценило его как мужчину вполне преклонного возраста.

— Я сейчас вернусь, — басом сказал он Кате и снова исчез за дверью.

Гости недовольно, хотя и негромко, зашумели. Но Артем не заставил себя долго ждать. Юлька едва успела сделать загадочное лицо на вопрос Кати: «Куда это он?», а Артем уже входил в дверь, снова с чем-то очень весомым…

«Катастрофа!» — ахнула про себя Лиза.

На пол бухнулся ящик шампанского. Юлька сияла так, словно это у нее сегодня был день рождения.

— Гуляем, мужики! — Артем оглядел собравшихся. На него смотрели восторженные глаза.

— Вот это я понимаю! — первым опомнился Клопик. — Вот это подношение от нарождающегося класса забитому школьному пролетариату.

— Давайте, что ли, за стол, — без энтузиазма предложила Лиза и в первый раз за вечер пожалела, что не смылась.

Катя устроилась во главе стола, Лиза с краю, уже обреченно понимая, что бегать на кухню придется только ей, и с тоской ожидая завершения бала. Как-то сразу загалдели, зашумели, открыли три бутылки шампанского сразу, залили часть скатерти и юбку Нины, Костя полез салфеткой вытирать ей ноги, она смущенно захихикала и покраснела. В общем, вечер начался без пробуксовки.

Закуску смели быстро. Лиза вскочила убрать со стола. Неожиданно в помощники к ней вызвался Венгр. Вдвоем свалили тарелки в раковину, Лиза достала из духовки дымящееся мясо, слила воду из кастрюли с картошкой. Венгр, прислонясь к стене, молча наблюдал за девушкой.

— Поможете донести? — обернулась она.

— Не торопитесь, — ответил он. — Подождут.

Из гостиной доносился ровный шум, кто-то уже поставил музыку и время от времени слышались возгласы Клопика: «Разрешите? А вас? А вас? Ну, вас, наконец?!»

Идти к гостям не хотелось. Лиза подумала, что кухня напоминает ей сейчас тихий безопасный островок, рядом с которым на материке бушует ураган. Из комнаты донесся звон разбитого стекла. Лиза опустилась на табуретку и махнула рукой: ну и шут с ними со всеми.

— А вы совсем не похожи на сестру, — задумчиво проговорил Венгр.

— Конечно. Она красивая, а я так…

— Я не про это, — поморщился он. — Вы, кстати, гораздо интереснее.

Лиза, не ожидавшая такого захода, вскинула голову. Долговязый Венгр застыл рядом с дверью, не сводя с нее глаз.

— Да ну! Что вы говорите. — Девушка смешалась. Как реагировать на этот непрошеный комплимент, понятия не имела. — Пойдемте уж, отнесем им мясо.

— Мне кажется, там уже не до этого.

Как-то так само собой получилось, что существует «там» и «здесь», что «мы» и «они» разделились.

— И что же теперь делать?

— А ничего. — Венгр отлепился от стены и устроился напротив нее за маленьким кухонным столиком, вытянув длинные ноги, которые заняли полкухни. — Давайте здесь посидим.

— Давайте. — Лиза пожала плечами.

Замолчали. О чем говорить с незнакомым человеком, было неясно.

— Хотите, я вам по руке погадаю? — предложил Венгр. И, не дожидаясь согласия, взял ее ладонь, повернул к себе и начал напряженно вглядываться. Провел пальцем по длинной линии. — Вот это линия ума. Она у вас впечатляющая. Стало быть, вы умная и образованная девушка. — Лиза хихикнула. Ей стало весело, и осторожные прикосновения Венгра казались приятными. — А вот это — линия сердца. — Он покачал головой. — Вы удивительно целеустремленный человек. Это выражается даже в ваших сердечных привязанностях. То есть их даже и нет, — Лиза невольно погрустнела. — А есть один человек, которого вы будете любить всю свою жизнь. А вот это линия жизни, смотрите…

Но Лиза его уже не слушала. Она пыталась прикинуть, кто же этим человеком, которого она обречена любить всю жизнь, может быть. И никак не могла сообразить.

— О! Знакомые лица! — В коридоре показался Кирилл. — Что это вы тут делаете?

— Не мешай. Я занят, — Венгр попробовал отодвинуть его плечом.

— Твой друг мне по руке гадает, — охотно объяснила Лиза. — Говорит, я всю жизнь буду любить одного человека.

— А кого?

— Здесь не написано, — сказала Лиза, но Кирилл на всякий случай заглянул в ее ладонь.

— А там, между прочим, народ уже кроссовками шуршит, — счел он нужным добавить.

— Ну и шуршите себе, мы вам что, мешаем? — Венгр оттеснил Кирилла и как ни в чем не бывало повернулся к Лизе. Ей стало совсем весело. — На жизненном пути вас ожидают большие трудности и испытания.

— Пророк хренов, — не выдержал Кирилл. — Кого они не ожидают?

— Испытания разные бывают, — все еще спокойным философским тоном парировал Венгр, но уже видно было, что реплики Кирилла ему надоели — рушили романтическое настроение. — Вот смотри, если не веришь, — Венгр чуть подвинулся, уступая Кириллу место. — Видишь крестик?

— Этот, что ли? — Кирилл слегка дотронулся до ладони Лизы, и девушка почувствовала, как ей стало жарко.

— Этот, — важно кивнул Венгр. — Он означает смертельную опасность.

— Ты подумай! — Кирилл с уважением взглянул на приятеля — тот снисходительно ему улыбнулся. О Лизе, похоже, оба забыли. — А пациент выживет? — шепотом спросил он.

Венгр с чувством сжал Лизину руку.

— Ты, кажется, плясать собирался? Вот иди и попляши!

— Ты еще и на басни мастак! — успел крикнуть Кирилл, уворачиваясь от тумака. — Ладно уж, — сказал им из коридора, — ухожу…

Интерес Лизы к хиромантии сразу пропал. Она убрала руку. Венгр тяжело вздохнул.

— Пришел, все испортил. Пойдемте тоже потанцуем? — Он поднялся сам, галантно помог девушке. — И кстати, перейдем, наконец, на «ты».

— А как же мясо?

— Захотят есть, найдут.

Гостиная сильно изменилась с того последнего раза, как ее видела Лиза. Стол был задвинут к окну, верхний свет погашен, горел только торшер, прикрытый чьим-то свитером. Под громкую тягучую музыку в полумраке двигались пары. Кто где, сразу и не разберешь. Венгр обнял Лизу за талию и крепко прижал к себе, она едва доставала ему до плеча.

«Вот целоваться-то, наверное, с ним неудобно», — подумала она.

Попыталась повернуть голову: ей было интересно посмотреть, кто с кем танцует. Но Венгр, уловив движение и неверно его истолковав, еще крепче прижал к себе девушку, держа ее уже не за талию, а за спину и немного поглаживая.

Она полностью сосредоточилась на том, чтобы хоть чуть-чуть от него отстраниться. Музыка кончилась, Венгр и не думал отпускать Лизу.

— Потанцуем еще, ты так хорошо двигаешься, — неожиданно попросил он.

Лиза про себя только удивилась: какое там «двигаешься», они просто топтались на месте. Не дожидаясь согласия, Венгр снова надежно прижал ее к себе. Но на этот раз Лиза отвоевала себе право вертеть головой.

Итак. Юлька, естественно, с Артемом. Тоже слились так, словно и не танцуют вовсе. И руки Артема, со смущением заметила Лиза, как-то уж очень низко сползли со спины.

«Неужели Юлька с ним спит? — резанула догадка. — Она ж ровесница Катькина».

Глазами машинально поискала сестру. Неожиданно физиономия той возникла прямо напротив и подмигнула. Танцевала Катя с Кириллом, и эта пара действительно двигалась. Кирилл всегда умел танцевать, чем выгодно отличался от остальных мальчишек. Стало завидно. Сильно захотелось оказаться на Катькином месте. Чтобы просто потанцевать по-человечески, — так объяснила Лиза свои чувства. Стараясь до конца быть последовательной, проследила глазами еще две пары. Клопик забавно вертелся рядом с высокой Томкой, уговаривая стать его дамой сердца, а Нина танцевала с Костей, щека к щеке. Глаза Нина закрыла. Лиза поискала Ларису и обнаружила ее на диване. Та зло следила за каждым движением ненавистной парочки.

«Назревает драма», — подумалось как-то весело.

Кончилась очередная песня, и Лиза увильнула от рук Венгра. Решила сходить на кухню, чтобы немного отдышаться от жарких объятий. За кухонным столом сидел Сержик и уплетал мясо.

— Вот, — кивнул он Лизе, — заедаю тоску горячим и заливаю ее же холодным, — и с этими словами вылил в себя шампанское, которое пил из большой чайной кружки. Сержик был уже порядочно пьян.

— Не расстраивайся, — Лиза села напротив. — Влюбишься еще в кого-нибудь.

Он ожесточенно помотал головой.

— Лучше ее нет никого, — сказал упрямо. — А она меня в упор не видит. Постоянно ходит с этим Кириллом, черт его… — Он отодвинул от себя тарелку и устроил голову на сгибе руки.

— Что значит — постоянно? — Подождала ответа, но Сержик головы не поднимал, словно она стала для него непосильной ношей. Лиза потрясла его за плечо: — Что значит постоянно?

— То и значит, — он попытался сфокусировать взгляд. — А, это ты.

— Тебя мать-то домой пустит в таком виде?

— Пустить пустит, — ответил Сержик задумчиво. — Но и врезать — врежет. — Он вдруг поднялся. — Пойду я.

Раскинув руки в стороны и держась за стены, чтобы не болтало из стороны в сторону — преимущество узких коридоров, — он добрел до вешалки, долго рылся в груде одежды, наконец, выдернул свою куртку, стал пихать руку в рукав, но ее не пускало какое-то препятствие. Чуть не завалившись, выудил из рукава шарф и шапку, кое-как оделся, махнул Лизе и ушел.

Лиза с грустью наблюдала за ним, и почему-то ей казалось, что теперь у них много общего. Машинально придвинула к себе бутылку, которую не сумел прикончить Сержик, взяла его кружку и вылила в нее остатки шампанского. Получилось почти до краев. Выпила словно воду. В голове зашумело, и Лиза подумала, что необходимо найти сестру и серьезно с ней побеседовать. О чем именно надо говорить, не знала, но надеялась, что вспомнит об этом, когда окажется с Катькой один на один. Ибо разговор предстоял серьезный и с глазу на глаз. В этом Лиза была уверена.

Она заглянула в гостиную. Уже никто не танцевал. Посреди комнаты стоял стул, на полу друг против друга сидели Кирилл и Венгр и мерились силой: кто чью руку положит. Остальные столпились вокруг них и бурно болели в основном за Кирилла. Клопик бегал вокруг и выполнял роль неподкупного рефери.

— Бред какой-то, — сказала Лиза, но на нее никто не обратил внимания.

Она приоткрыла дверь в комнату родителей и услышала голоса.

— Это невозможно, — говорила Катя.

— Нет ничего невозможного, — отвечал ей чей-то голос, Лиза никак не могла сообразить чей. — Скажи только «да».

— Не скажу. Ни за что.

— Но почему? Почему? — допытывался незнакомый голос. — Я все для тебя, все что хочешь. Ты прикинь! Я много могу. Уже сейчас. А через год-два, так вообще!

«Богатый словарный запас», — отметила Лиза и решила выяснить, кому принадлежит неопознанный голос, методом вычисления. Она снова заглянула в гостиную, сосредоточилась, посчитала. Не хватало Сержика, который, она это точно видела, ушел домой, и Артема.

— Вот еще, — пробормотала Лиза и поспешила на выручку сестре.

Без стука вошла в комнату, и вовремя. Артем, заломив Кате руки, лез целоваться и уже обслюнявил ей всю щеку. Он не сразу заметил вошедшую, а заметив, ничуть не смешался.

— Мне сестра ваша нравится, — нагло, как показалось Лизе, объяснил он, однако руки Катины отпустил. — Ты запомни, что сказал. — Это уже Катерине. — Я от своего не отступаю.

— А я не твоя! — кокетливо ответила девушка и поправила платье.

Тут взгляд Лизы упал на большие напольные часы — мамину гордость, — и мысли приняли принципиально иное направление.

— Катька! — закричала она так, что Артем вздрогнул. — Через полчаса родители придут!

— Так, — Катя выпрямилась. — Всем выметаться.

— Понял, — сказал Артем и бодрым шагом прошел в гостиную, где схватка окончилась вничью и снова начались танцы.

Родители пришли на десять минут раньше, но гостей, к счастью, не застали. Основные последствия вечера девочки успели устранить, Катя мужественно мыла посуду. Мама на скорую руку провела инспекцию и в целом осталась довольна. Насторожили ее только два несоответствия. Первое: уж очень мало было съедено, как будто поздравить младшую дочь пришли три-четыре человека, но грязной посуды в то же время была целая гора. И второе, совсем уж непонятное: ни одной пустой бутылки во всем доме, а стаканов и фужеров на целую роту, и от дочек как будто попахивает спиртным. Но вдаваться в детали не хотелось. Хотелось спать — вечер выдался утомительным.

Поняв, что пронесло, Катя с Лизой облегченно выдохнули. Когда они судорожно сбрасывали бутылки в мусоропровод, стены их дома потряс небывалый грохот, и девочки боялись, что папа с мамой подходили к подъезду как раз в этот момент.

6

Катя спешила и потому думала только об одном — не упасть. Было чудовищно скользко. Ноги разъезжались, скользили, а с небольшой горки она просто съехала, как на коньках. Уже несколько дней стояла устойчивая оттепель, все потекло, а тут вдруг с утра — легкий морозец, вмиг превративший большой город в опасный каток. Но зато как пахнет! Катя вдыхала воздух и не могла надышаться. Ей казалось, она втягивает в себя и солнце, заполнившее светом московские улицы, и свежесть дня, которая сегодня, после слякотных теплых дней, ощущалась в полную силу, и искрящиеся сосульки, которых выросло за последнюю неделю несметное количество.

«Словно на парад выстроились, — подумала про них Катя, ускоряя шаг. — Перед торжественной встречей». И снова, как будто не хватало дыхания, набрала полную грудь воздуха, еще раз за сегодняшнее утро удивившись его сладости.

Взглянув на изящные часики на тонком кожаном ремешке (подарок Лизы на последний день рождения), поняла, что никуда не опаздывает, чуть сбавила темп, но ненадолго. Скоро ноги опять понесли ее с прежней скоростью. Ходить медленно Катя не умела. Ну а уж сегодня, когда даже асфальт был напоен весной, когда ее ждал любимый человек и Катя представляла, как побежит к нему навстречу, как обхватит и как он обалдеет, ну конечно, обалдеет от счастья, светящегося в ее глазах, она не могла бы заставить себя идти неторопливой походкой, даже если бы вдруг очень этого захотела.

Однако, подходя к месту встречи, Катя все же притормозила. Огляделась беспомощно. Кирилла нигде не было видно.

«Вот дура! — обругала сама себя. — Приперлась раньше времени».

Запахнула дубленку, настраивая себя на ожидание и почувствовав, что на улице никак не меньше пяти градусов мороза. Больше не успела подумать ни о чем, потому что сзади обрушился Кирилл, обнял, закружил, завертел, поцеловал в открытые горячие губы.

— Привет, — выдохнула Катя. Из глаз ее выплескивалось счастье.

— Привет, — он отстранился немного. — Ты чего такая радостная?

— Весна, балда! — засмеялась Катька. — Разве не чувствуешь, как пахнет?

Кирилл послушно понюхал, скорее даже принюхался, изображая из себя щенка (он знал, что Катя любит его дурачества), и растерянно развел руками.

— Дасморк у медя, — прогнусавил.

Катя захохотала, растрепала его волосы, просунула руки под распахнутую куртку, крепко-крепко обняла.

— Потому что, — серьезно сказала, глядя на него снизу вверх, — надо в шапке ходить. Так Лиза говорит.

— Ну, если Лиза, — протянул Кирилл, — значит, так оно и есть.

Обнявшись, они пошли по Тверской, наслаждаясь близостью друг друга, сверканием последнего снега, мимолетными вспышками стекол, которым удавалось поймать солнце, — словом, предчувствием чудесного будущего.

— Куда пойдем сегодня? — спросила Катя. Ей в общем-то было все равно куда идти, она готова была прошагать вот так, с ним вместе, хоть пол-Москвы, опять же все равно, в какую сторону. Просто молчать было сложно, захлестывало пронзительное острое чувство. Кате казалось, что она падает в воздушную яму, и тогда, чтобы как-то удержаться на поверхности, говорила что-нибудь.

— Сначала посмотрим один фильм, а потом посидим в кафе, — обстоятельно ответил Кирилл. — Устраивает?

— А какой фильм?

— Про любовь. — Тон его был невыносимо серьезен, Катя уже давилась от смеха.

— А меня пустят? — с опаской спросила она.

— Если пообещаешь контролеру, что не будешь соблазнять меня в темноте, то пустят.

— Как же я могу пообещать то, — Катя уже вовсю смеялась, — чего заведомо не смогу исполнить!

Она остановилась и, запрокинув голову, залилась смехом. «Боже, как хороша, как хороша, — думал Кирилл, не сводя с Кати взгляда и заражаясь ее веселостью. — И моя. Моя девочка».

Чувство, что он владеет ею, что может целовать, обнимать, ласкать эту хохочущую красавицу, когда пожелает, пьянило Кирилла. Хотя в мыслях он немного преувеличивал. Они, конечно, упоенно целовались на улицах, в подъездах, дома у Кирилла в те редкие часы, когда никого больше в квартире не было. Но дальше страстных обжигающих поцелуев дело не шло. И не потому, что их сдерживала стыдливость или предрассудки — это было бы смешно, — просто не хотелось наспех, каждую минуту ожидая прихода или родителей, или младшей невыносимой сестренки Кирилла. У себя дома Катя даже представить себе не могла любовную с Кириллом сцену. Она была уверена, что и стены, и мебель, и книжные полки, не говоря уже о предательских простынях, выдадут ее маме с головой, и уж тогда пощады не жди. К тому же и Лиза иногда возвращалась из университета в самые неурочные часы.

Они подошли к кинотеатру, без труда взяли билеты, фильм начинался через пятнадцать минут. Прошли в фойе, купили мороженое и стали угощать друг друга разноцветными шариками — кто сумеет больше слизнуть. Наблюдая за Катей, за ее проворным ярко-розовым язычком, Кирилл почувствовал, что сходит с ума. Перед глазами неотвязно стояла картина: они занимаются любовью прямо здесь, на этом шатком столике, не видя и не слыша ничего вокруг…

— Что с тобой? — невинно спросила Катя, прекрасно понимая, что происходит с Кириллом. Не надо было быть большим психологом, чтобы прочитать в его глазах невыносимое желание.

— Ничего, — ответил он хрипло, даже немного грубо и хоть и с трудом, но оторвал взгляд от ее лица. — Пойдем в зал.

Они сели в центр полупустого зала, уже привычно взялись за руки, свет погас, и Кирилл прикрыл глаза. Он лихорадочно соображал, с кем можно договориться насчет квартиры, — ну хотя бы на один вечер. На ночь, конечно, нереально. Кто ее отпустит? А вот вечер — в самый раз. Мелькнула совсем уж бредовая мысль, не попросить ли Иринку об одолжении, но тут же сам себя одернул — окончательно спятил.

Иринка училась на экономическом факультете и была на четыре года старше Кирилла. И именно ей он был обязан первыми познаниями в любовном искусстве. Познакомились они на вечеринке у Венгра, который спал с ее подругой и решил сделать Кириллу к двадцать третьему февраля такой вот подарок — многообещающее знакомство с прекрасным боевым товарищем. Уже в первую ночь все и произошло. Ребята пошли провожать девушек — те снимали на двоих двухкомнатную квартирку в Беляево — и, естественно, были приглашены на чашечку кофе. В доме как-то сразу разошлись по комнатам, и о кофе больше никто не вспоминал.

Ирина немедленно взяла инициативу в свои руки. Ловко расстегнула Кириллу ремень, «молнию», брюки с него упали сами собой… На секунду ощутив неловкость, Кирилл отшатнулся от Иры и наступил на собственные штаны. Поднял голову и наткнулся на ее спокойный взгляд. Неуверенность исчезла. Незнакомым для самого себя движением Кирилл одновременно справился с брюками, носками и ботинками. Подался к Ирине. Снял с нее кофточку, попытался совладать с застежкой бюстгальтера, не смог и отвел руки, словно почувствовав, что дальше все произойдет и без его участия. И действительно, не произошло даже малейшей задержки: с Ирининого тела соскользнул лифчик, полетели в сторону колготки, за ними последовали и трусы. Она, наверное, получала немалое удовольствие от его неумения и робости. Дальше Кирилл помнил себя уже в постели, но как-то смутно. Даже не смог бы толком восстановить в памяти, как выглядела обнаженная Ирина. Вот пыхтение и стоны из соседней комнаты впечатались в память, наверное, намертво.

Утром сбежал, когда все еще спали. Представить себе, как он станет смотреть Ире в глаза, было трудно. Но днем к нему как ни в чем не бывало завалился Венгр, сказал, что вечером их ждут в гости и что Ирина с Зоей конечно же пойдут с ними.

С тех пор Кирилл не раз побывал в Зойкиной квартире, как приятели называли дом девушек. Они шумно выпивали, расходились по разным комнатам, и Кирилл старательно набирался опыта. И Зоя, и Ира считали, что главное в жизни — получить удовольствие, и ни в чем себе не отказывали. Венгр уже намекал Кириллу, что неплохо бы как-нибудь объединить усилия и собраться, наконец, большой дружной семьей в одной комнате, но здесь Кирилл был непреклонен.

Две недели назад Зоя срочно вылетела в Новгород, к маме, которая тяжело заболела, и Ира на время осталась в квартире одна. Она настойчиво предлагала Кириллу перебраться к ней хоть на несколько дней, но Кирилл, чувствуя, что девушка начинает к нему серьезно привязываться, стал избегать встреч, поскольку связь свою с Ирой считал чисто познавательной. Вот с Катей…

С Катей, конечно, другое дело. Здесь попахивало любовью со всеми вытекающими отсюда последствиями. На Кате бы Кирилл женился.

Скосил глаза в ее сторону и увидел: она поглощена экранным действом.

«Вот интересно, — подумал он. — Девочки существуют в параллельных мирах, и мне это даже нравится. Но требовать от Кати то, что дает мне Ирина… Нет, невозможно представить».

Еще немного подумал и решил, что, пожалуй, Ира для него уже перестала существовать, с ней кончено. Даже в мыслях он не хочет невольного сопоставления, оскорбительного для Кати.

Успокоившись на этом выводе, Кирилл решил обратить внимание на фильм, о котором слышал много хорошего. И вскоре был поглощен не меньше Кати. Смотрели «Ночной портье» Лилианы Кавани.

Из кинотеатра вышли притихшие и погрустневшие. Долго шли молча, не разнимая рук.

— Знаешь, Кирилл, — Катя остановилась и посмотрела на него без обычного своего лукавства. — Все правда. Любовь съедает человека. И уж если ты ей попался, если она дала выход твоей сути, то может произойти все что угодно. Мы никогда не знаем, на что способны.

— Философ ты мой любимый, — Кирилл наклонился и поцеловал кончик покрасневшего от холода носа. — И какой вывод следует из твоей сентенции?

— Вывод очень простой, — Катя помолчала, ей хотелось, чтобы Кирилл проникся торжественностью момента. — Я люблю тебя. И я хочу всегда быть с тобой. Всю жизнь.

Кирилл застыл. Он понял, что происходит нечто очень серьезное, и, наверное, из-за того, что немного испугался и очень сильно разволновался, почувствовал легкость и одновременно головокружение. Потянуло на сумасбродство, на дерзость.

— Я хочу сказать тебе «да», — тихо и горячо сказал он. — Но на четко поставленный вопрос.

Катя посмотрела на него с вызовом. Выдержала паузу.

— Ты будешь моим мужем? — спросила очень твердым голосом.

Кирилл посмотрел на небо, почесал в затылке, задумчиво уставился на Катю.

— Я должен подумать, — выдал, наконец.

Катя сначала опешила, а потом бросилась на него с кулаками. Он поймал ее, прижал к себе и, уже не дурачась, задышал прямо в ухо:

— Да, да, да…

Они долго целовались, забыв о морозе, о людях, которые проходили мимо, — некоторые с улыбкой, некоторые равнодушно, а некоторые с осуждением на лице. И опять бродили по Москве, пили кофе с коньяком в маленьком ресторанчике и считали дни — сколько там осталось до Катиного совершеннолетия, и строили замечательные планы.

Домой Катя вернулась поздно, получила привычный нагоняй от мамы, пожала плечами на вопросительный взгляд сестры и, счастливая каким-то абсолютным счастьем, завалилась спать. Мысленно она жила уже в будущем году и находилась в будущей своей прекрасной роли — жены Кирилла.

7

Лиза швырнула книгу с таким отвращением, что напугала сама себя. Та обиженно стукнулась о стену и свалилась на пол. Владелица угрюмо проследила путь ни в чем не повинного учебника. Неожиданно стало совестно — встала, подняла его с пола и уже аккуратно положила на стол. Было тошно. Было так тошно, что отвлечь не могло ничто: ни описание исторической эпохи, ни закрученный детектив, дожидавшийся своего часа на столе, ни боевик, который увлеченно смотрели в соседней комнате родные.

— Надоело! — прошипела Лиза. — Господи, как же надоело!

Стала мерить шагами пространство от окна до софы, но поскольку было оно небольшим, то постоянные повороты направо скоро привели к тому, что закружилась голова. Бухнулась на софу. Попыталась вспомнить, когда последний раз отдыхала. Получалось, что несколько месяцев назад, на Катькином незабываемом дне рождения. А после этого — учеба, учеба и учеба. Как завещал великий Ленин. И вот опять на носу сессия, а значит, кроме учебы, в ближайшем будущем ничего не светит.

— Случилось что-нибудь? — В комнату заглянул отец. Взгляд полон сочувствия.

Боясь, что расплачется, Лиза коротко кивнула. Никита Владимирович, больше ни о чем не спрашивая, сел рядом, прижал голову дочери к груди, погладил по волосам. Лиза почувствовала, как по щеке скатилась слеза, и совсем по-детски дернула носом.

— Ну что ты, девочка моя бедная, ну нет же причин для слез, — тихо сказал Никита Владимирович. — Устала ты просто.

Лиза снова кивнула и на этот раз промычала что-то нечленораздельное, означавшее, видимо, — да как же не устать, когда столько на себя взвалила. Мало мне учебы, так еще и научной работой занялась.

— Может, поменьше тебе заниматься? — участливо спросил отец.

— Да как поменьше, тогда ничего, не успеешь, — смогла выдавить из себя, хотя уже было понятно, что слезы, толком не начавшись, кончились.

«И плакать я не умею», — с обидой на весь мир, лишивший ее такой простой человеческой слабости, подумала Лиза.

— Ложись-ка ты спать сегодня пораньше, — посоветовал Никита Владимирович и немного отстранил от себя лицо дочери. Тыльной стороной ладони, немного шершавой и такой родной, провел по ее щеке, вытирая уже высохшую слезу, чмокнул в лоб. — Отдохнуть тебе надо.

Она кивнула. Некоторое время посидели вместе, пока из гостиной не донеслось вечное мамино:

— Никита, не мешай Лизе заниматься! Иди сюда!

Он поднялся, виновато, немного как бы невсерьез, развел руками — вот, мол, ничего не поделаешь, старшему по чину надо подчиняться — и натолкнулся на понимающий взгляд дочери. Вмиг слетела шутейность, и впервые стало перед дочерью стыдно: умный солидный мужик, а дал себя полностью подмять властной женщине с излишне громким голосом.

— Ты иди, иди, — поспешила сказать Лиза. Ей стало немного не по себе оттого, что отец правильно понял ее взгляд.

— А ты ложись отдыхай, — сказал Никита Владимирович и немного задержался в дверях, демонстрируя независимость.

— Никита! Где ты там!

Он еще раз кивнул дочери и со словами «Да иду, иду, что шум поднимать» скрылся за дверью.

Было всего полдесятого, но Лиза разложила софу, постелила, приняла душ и легла. Однако сна не было. И как ни старалась, но мысли, которые загоняла в самый дальний угол сознания, начали выползать из всех щелей.

Она накрылась одеялом с головой, зажмурилась, даже заткнула уши. Куда там! Мысли-то лезли не из внешнего мира, а исключительно из внутреннего. Тогда Лиза села, распахнула глаза в темное окно с качающейся на фоне вечернего неба веткой и попыталась подождать, пока непрошеные гости исчезнут. Но проклятые прочно застряли в мозгу.

— Вот черт! — Она решила прибегнуть к последнему средству. Говорят, если дать тоске имя, она уйдет.

А имя у тоски было. Ее звали — Кирилл.

Вот уже несколько месяцев Лизу изводила безнадежность. И вовсе не в усталости было дело — этим объяснением она лишь пыталась направить свое сознание по безопасной дороге. А дело было в том, что, проснувшись однажды утром, Лиза с пугающим спокойствием приняла как данность свою любовь к Кириллу. Любовь к мужчине, у которого роман с ее младшей сестрой. Тут же постановила: не путаться у них под ногами. И поначалу была уверена, что легко сможет победить в себе это не нужное никому чувство.

Однако проходили дни, а зверек, поселившийся в ее сердце, грыз острыми зубками все сильнее и больнее. И как ни старалась послать его подальше, ничего не выходило. В университете дела, правда, шли лучше и лучше, а вот дома Лиза начала срываться, и конечно же на Катьке. Та сначала с великодушием счастливого человека все терпела и прощала, а с недавних пор начала огрызаться, и дружба сестер, казавшаяся, несмотря на мелкие ссоры, вечной и нерушимой, стала осыпаться.

И вот теперь Лиза сидела в постели, смотрела в темное окно и соображала, как остановить беду.

Во-первых, надо перестать цепляться к сестре. Это главное.

Во-вторых, необходимо дать ей понять, что я союзник, а не враг ее любви.

В-третьих… А третьего пункта уже не было, потому что Лиза знала: притворяться не умеет. Потому и второе решение выходило фальшивым.

Есть такая старая мудрость, внезапно вспомнила девушка. Лекарство от любви — любовь. Поморщилась от приторной банальности, но, справедливо отметив, что в каждой банальности есть изрядная доля истины, стала мысленно подбирать себе достойный объект для любовного эксперимента.

Перебрав в уме сокурсников, не смогла ни на ком остановить свой выбор. Все, что было поприличнее, уже расхватали более расторопные девчонки, а хилый Павлик из родной группы, время от времени бросающий на девушек робкие взгляды, дико закомплексованный, а потому производящий довольно странное впечатление — то ли наглеца, то ли придурка, хотя на самом деле неплохой и неглупый парень, — Андрей Скоморошин никак не являлись героями ее романа. Кто остается? Подумала, подумала и вдруг вспомнила. Венгр! К тому же друг Кирилла, что, естественно, автоматически является безусловным достоинством.

А что? Лиза приободрилась. Он ведь звонит иногда. И они очень мило и подолгу болтают. И хоть не виделись с той безумной вечеринки, благодаря телефону ощущение, что знакомы уже сто лет. Девушка попыталась представить себе, как она соглашается на свидание, как он провожает ее, как целует на прощание… Здесь вышла заминка. Никак не удавалось поместить себя в рамки его объятий.

Кстати, интересно, насколько далеко зашли отношения Катьки с Кириллом? Зная сестру, Лиза голову бы дала на отсечение, что они давно уже… ну, не мальчик с девочкой. Однако, судя по Катькиным оговоркам, случавшимся еще в те времена, когда отношения сестер не были испорчены вспыльчивостью и внезапной раздражительностью старшей (как все ошибочно полагали, от перегрузок), до главного не дошло. Хотя… может, в последние дни, недели…

Нет. Лиза помотала головой. Я бы почувствовала. Невозможно скрыть такие грандиозные перемены, как потеря девственнности и все, с ней связанное (что именно входит в это «все», представлялось смутным и непонятным), которые, по ее представлениям, проводят некую видимую черту в жизни каждой женщины. Лиза считала, что даже внешность должна измениться. Что-то вроде того, как меняется подросток во время полового созревания. Но сильно уверена в этом не была. Ведь ее сексуальный опыт сводился к нескольким несмелым поцелуям, случившимся еще в школьные годы.

Вот Катька — другое дело. Она-то небось уже все знает. А поговорить сейчас с ней сложно. Так и боишься, что выдашь запретное чувство к Кириллу. Лиза вздохнула. Легла.

«А вдруг? — подумала с надеждой. — Вдруг Венгр окажется тем парнем, который мне нужен. Вот было бы здорово! Дружили бы тогда вчетвером!»

Решив завтра обязательно ему позвонить, Лиза стала вспоминать, куда записала телефон, и, уже засыпая, с тревогой подумала, что, если подойдет к телефону кто-то из родителей, придется звать Венгра по имени. А имя-то она и не помнила.

— Завтра, — прошептала сонно в подушку. — Завтра все вспомню.

И с этой нехитрой мыслью провалилась в глубокий мирный сон.

Однако прошла неделя, а Лиза так и не занялась поисками телефона. Правда, имя вспомнила — Дима. Практически все дни она проводила в библиотеке, вечером возвращалась совершенно выжатая и вести непринужденный игривый разговор у нее просто не было сил. Завтра, завтра, говорила она себе ежевечерне, но завтра в точности повторяло сегодня. Как вырваться из этого заколдованного круга, Лиза не знала и, честно говоря, не очень старалась узнать.

Наконец, как-то после ужина Венгр позвонил ей сам.

— Привет. — По инерции Лиза сначала досадливо поморщилась, потому что пришлось оторваться от занятий по любимой теме — эпохе Екатерины. Но тут же, вспомнив свои недавние планы, постаралась быть приветливой. — Как поживаешь?

— Лучше всех. А ты все корпишь над книжками?

— Угу.

— Не надоело?

Лиза покосилась на раскрытую книгу, выловила интересный абзац: «…так как Досангу все равно пропадать же, то, по моему мнению, надобно сделать так: объявя все его дурные дела, объявив, что императрица отнимает от него свою руку, отдать его на суд Черен-Дундуку, чтоб управился с ним сам…», вздохнула, сказала:

— Еще как.

— Так это просто великолепно! — немного растерянно, а потому наигранно воскликнул Венгр. Он явно не ожидал такого ответа. Однако логика разговора подсказывала ему следующий вопрос. — Может, пора перерывчик себе устроить?

— Да ты знаешь, похоже, эта пора пришла, — опять вздохнув, ответила Лиза. «Императрица отвечала, чтоб Волынский поступал по тамошнему состоянию дел и по своему рассуждению. Досанг начал исправляться по-калмыцки: удавил брата своего Нитар-Доржи и прислал труп его к Волынскому…»

— Тогда вот что, — Венгру приходилось соображать на ходу: Зойке сегодня отлуп, она, конечно, надуется, но переживет. Упускать возможность увидеться с Лизой парень не собирался. Чем-то она крепко зацепила его, а Зойка уже недели три как стала доставать. Тем более что сравнивать девушек было смешно, даже нелепо — они словно обитали в разных измерениях. — Как насчет сегодня? — Он мысленно пересчитал имеющиеся в наличии деньги — нормально.

— Сегодня? — чуть испуганно переспросила Лиза. — А не поздно?

— Ты что! Детское время, — Венгр заторопился. Теперь он боялся, что она откажется от встречи.

— Ну, ладно. А где? — упавшим голосом спросила Лиза («…между тем дело Мещерского не затихло…») и захлопнула «Историю» Соловьева.

— Давай на «Арбатской». Погуляем, посидим где-нибудь.

— На «Арбатской» где и во сколько?

Только в метро Лиза осознала, что едет на первое в жизни серьезное свидание с возможными серьезными последствиями. До этого она все проделала автоматически и в каком-то замешательстве. Подкрасила ресницы, оделась, расчесала волосы. Мама сначала вскинулась — «куда это так поздно, да с кем, да почему я узнаю об этом последней», — но неожиданную твердость проявил отец: «девочке необходима передышка». Катька, моментально забывшая все обиды, влетела в ванную, где Лиза заканчивала приготовления, с блеском в глазах и с нетерпеливым:

— Ну кто? Ну кто? Ну, Лизка!

Узнав, что свидание с Венгром, аж закружилась. Как здорово! Они же друзья! И Венгр вполне приличный мужик…

— А что, — говорила Катька, — я видела, как на него бабы заглядываются.

Теперь, в метро, Лиза пыталась разглядеть свое отражение и добиться ясности, как она выглядит. Сидящий напротив парень, неправильно истолковав ее пристальный взгляд, пересел к Лизе и вежливо поинтересовался:

— А можно узнать, куда едет такая симпатичная девушка?

— Какая? — уставилась на него Лиза. Парень смешался.

— Вы.

— Я? — Лиза так удивилась и растерялась, что ответила не только честно, но и исчерпывающе: — На свидание с Венгром.

Парень расстроился:

— Своих, что ли, мало?

К счастью, поезд уже тормозил на «Арбатской», и Лиза, спохватившись, вылетела из вагона. Она вдруг почувствовала себя легкой, красивой, гибкой. На эскалаторе не стоялось, и, словно опаздывая куда-то, она бодро взбежала по ступенькам, ничуть не запыхалась и — буквально налетела на Венгра. Он стоял возле цветочного развала и решал непростой вопрос: покупать или не покупать цветы. Подарить Лизе что-то изысканно-утонченное, например бордовую розу на длиннющем стебле, или, наоборот, крошечный букет незабудок, очень хотелось, но практичность подсказывала, что таскаться с цветами весь вечер будет неудобно. Внезапное появление Лизы разом решило проблему.

— Пойдем? — спросила она вместо приветствия.

Вышли на улицу и окунулись в шумную разношерстную толпу. Было совсем тепло и по-праздничному многолюдно. Лиза глазела по сторонам: чувствовала себя провинциалкой, попавшей в гущу столичной жизни.

— Как давно, оказывается, я никуда не выбиралась, — заметила с сожалением.

Венгр подхватил девушку под руку. Они пошли по Старому Арбату, вертя головами во все стороны. Был замечательный теплый вечер, отовсюду неслись смех, шутки, музыка, одуряюще пахло сиренью — ее ветви продавались на каждом углу. Венгр болтал о своей любви к Москве, к ее старым гулким улочкам и переулкам, рассказывал студенческие хохмы, анекдоты, сам же над ними смеялся. Лиза благодарно принимала этот треп, ее тоска размылась, и она ощущала полноту жизни.

Позже в кафе, за обе щеки уплетая пирожное, она по-новому взглянула на сидящего перед ней парня. Венгр уже не казался ей забавным нескладным другом Кирилла. Он выглядел симпатичным молодым мужчиной и воспринимался совершенно независимо от своего друга.

Под взглядом Венгр притих, посерьезнел, Лиза уловила грусть в его глазах, и это моментально сделало его ближе. Она подумала, что, видно, и у него есть свой камень на сердце и скрытые переживания.

Он проводил Лизу до самого дома. Они вместе прошли мимо пустыря, и Лиза с удивлением обнаружила, что качели исчезли. На их месте белела в темноте скульптура мальчика с вытянутой вверх рукой, в это время суток наводившая на мысли о привидениях. Наверное, таким образом местные власти решили облагородить территорию.

У подъезда остановились. Лиза поднесла к лицу букетик ландышей (около метро Венгр все-таки купил ей цветы), закрыв глаза, втянула любимый аромат. Когда прощались, парень отважился — быстро наклонился и поцеловал Лизу в уголок рта. Это было и неожиданно, и приятно. Лиза поймала себя на мысли, что страстный поцелуй с этим долговязым молодым человеком уже не представляется ей невероятным.

Вспоминая дома подробности вечера, Лиза ощутила уверенность, что теперь ее жизнь потечет по-иному. Она предчувствовала скорые перемены в своей судьбе, радовалась им и ждала их.

8

Напряженность между сестрами исчезла без следа. Словно и не было никакого раздражения, ревности, обиды и непонимания. Катя стремилась любыми путями выведывать у Лизы подробности ее сердечных дел и, в свою очередь, платила искренностью, рассказывая сестре о своих отношениях с Кириллом. Нельзя, конечно, сказать, что Лизе нравились такие откровения, но она испытывала смутное, несколько, может, мазохистское удовольствие от ощущения безоблачности их счастья. Конечно, за сестру радовалась. Во всяком случае старалась. С Венгром установились отношения, которые вмещали в себя не только прогулки по Москве и посещение театров, но и не так уж невинные объятия и поцелуи. Лиза открывала в себе все новые ощущения, и они ей нравились.

От Кати она, правда, отставала. Если той не терпелось перейти последнюю грань в отношениях полов, то Лиза, наоборот, этот момент старалась отодвинуть как можно дальше. И когда руки Венгра слишком, на ее взгляд, увлекались блужданием по ее телу, неизменно отстранялась и делала строгое лицо. Венгр переживал, но виду не показывал.

В последнее время они даже и к экзаменам готовились вместе. Родители Венгра постоянно обретались на службе, и большая солнечная квартира в самом центре Москвы бывала в их распоряжении. Катя с нескрываемой завистью слушала рассказы Лизы о жилплощади ее приятеля, но попросить об одолжении не решалась — ей это казалось неприличным. Она не подозревала, что Кирилл уже говорил с Венгром на больную тему бездомности, но, вопреки радужным ожиданиям, получил отказ. Хозяину не столько было жалко места, сколько времени: каждый день ему казалось, что именно сегодня Лиза уступит, и он из-за странного суеверия боялся отдать квартиру Кириллу на несколько часов. Был уверен, что по закону подлости Лиза проявит необузданную страсть как раз в тот момент, когда Кирилл с Катей будут наслаждаться друг другом на его койке.

Надо сказать, он совсем измаялся. Как подступиться к девушке, в которую вдруг влюбился, не знал. Все его испытанные приемчики здесь явно не годились. Кроме того, он в присутствии Лизы робел, чуть ли не заикался. Сам себе представлялся плебеем, а подруга рисовалась утонченной аристократкой. Она обладала каким-то врожденным изяществом. Иногда наклон ее головы, непринужденный взмах тонкой кисти вызывали в памяти образы женщин прошлого века, а может, даже и гораздо более ранних времен. И посему увлечение Лизы эпохой Екатерины Венгр считал абсолютно логичным и естественным. Он скорее удивился бы, если б девушка начала копаться в истории коллективизации.

На сегодня договорились, что Лиза придет заниматься после полудня. С утра она собиралась съездить в библиотеку, а оттуда сразу к Венгру, предварительно позвонив.

Было как раз двенадцать. По квартире гулял жаркий ветер, гонял по полу тополиный пух — Венгр распахнул в доме все окна. Со двора доносились веселые вопли подрастающего поколения, с упоением копавшегося в песочнице, и предостерегающие окрики мамаш. Вздувающиеся от сквозняка занавески дирижировали этим оркестром. Но Венгр ничего не замечал и не слышал. Он не находил себе места. Разгуливая по квартире в одних трусах, парень лихорадочно соображал, как объяснить Лизе свои чувства.

В разгар лирических раздумий в дверь позвонили. Он было дернулся в коридор, но глазом уловил в зеркале собственную долговязую фигуру в белом, далеко не новом белье. В ужасе рванул к себе в комнату, однако по пути уже совсем панически подумал, что, пока он будет натягивать джинсы, Лиза решит, что его нет дома, и уйдет. Резко развернулся, чуть не грохнулся на скользком паркете и снова кинулся к двери.

— Кто там?

— Это я, Димочка, открой.

— Фу, черт, Зойка, — облегченно выдохнул Венгр и спокойно открыл дверь.

— О! — Зоя стыдливо приложила ладошку к губам и окинула Венгра понимающим взглядом. — Я почему-то так и думала, что ты меня ждешь. — И бесцеремонно прошла в его комнату. Дорога ей была хорошо известна.

— Жарко, вот и все. — Он поспешил за Зоей, надо было срочно ее выставить. Но как? Сказать, что сейчас придут родители? Нет, лучше скажу, что мне надо бежать по делам. Но тогда придется выходить вместе с ней, а вдруг Лиза…

— Димочка, милый, я так по тебе соскучилась, что не выдержала, проходила мимо и решила заглянуть на одну минутку, — она уже обнимала его, прижимаясь всем телом.

— Зоя, Зоя, — бормотал Венгр, пытаясь отодвинуться, — родители сегодня не работают, вышли в магазин…

— Ты не бойся, не бойся, я сейчас уйду, — сказала Зоя и заплакала.

Венгр опешил. Он впервые видел свою боевую подругу в слезах. Раньше ему даже и в голову не могло прийти, что Зоя способна плакать.

— Ну что ты, что ты, — прижал ее к себе и почувствовал ненужное ему сейчас желание. Чуткое Зойкино тело мигом отреагировало на благоприятные перемены.

— Мне так тебя не хватает, — томно прошептала Зоя, резво стягивая с себя сарафан. Теперь они были в равном положении — на каждом оставалось по небольшому кусочку материи. С последними препятствиями девушка расправилась быстро и решительно.

Не успел Венгр опомниться, как уже лежал на бывшей своей подружке, целовал ее грудь, живот, мягкие губы, с удовольствием подчинялся опытным и нетерпеливым Зойкиным рукам. Время от времени закрывал глаза, видел под собой вовсе не Зою — Лизу и становился почти страстным. Кончил быстро, не особо заботясь о партнерше.

«Все-таки у меня очень давно не было женщины», — попробовал он оправдать себя, и в эту минуту снова прозвенел дверной звонок. Венгр скатился с Зойки, свалился на пол, больно ушиб коленку, зашептал ей, помогая себе жестами:

— В ванную, в ванную, одежду возьми…

А сам побежал к двери, на ходу впрыгивая в джинсы и снова чуть не падая.

— Кто там? — выпалил спасительную фразу.

— Это я, Лиза.

Лиза! Венгр закрыл глаза, прислонился к косяку, чувствуя, как внутри все у него опускается. Наконец, смог застегнуть узкие джинсы и трясущимися руками открыл дверь.

— Что это с тобой? — спросила Лиза, улыбаясь.

— А что? — испуганно прохрипел он, предполагая самое худшее: например, губную помаду на шее или часть женского туалета у себя на голове.

— Просто ты весь какой-то взъерошенный. Можно я войду?

— Да, конечно, — он посторонился, машинально приглаживая волосы. — Заснул посреди дня. От жары, наверное, разморило. — И мучительно подумал: «Что за чушь я несу».

— Да, ужасно жарко сегодня, — согласилась Лиза. — Мне бы очень хотелось умыться, хотя бы руки сполоснуть…

Ей не удалось закончить фразу.

— Нет! — завопил Венгр. — В ванной жуткий бардак, мне неудобно. — Больше всего на свете ему сейчас хотелось провалиться под землю.

— А на кухне? — Лиза внимательнее посмотрела на своего приятеля. — Ты извини, что я не смогла позвонить, автомат съел два жетона, а больше у меня не было, и я решила…

— О чем ты говоришь, Лиза, — Венгр повел ее на кухню. Пустил воду мощной струей. — Умойся пока здесь, пожалуйста, а я ванную чуть-чуть в порядок приведу.

Зоя, слава Богу, одетая, стояла за дверью в боевой готовности.

Подозрительно спросила:

— Кто пришел?

— Мать, — коротко ответил Венгр, думая, что еще немного, и ему станет все равно — откроется обман или нет.

Зоя прислушалась. Уловила звук льющейся из крана воды на кухне, и это ее успокоило. Ее мать тоже первым делом проходила на кухню, откуда бы ни вернулась.

— Когда закончим наши игры? — игриво спросила на прощание.

— В другой раз, в другой раз, — бормотал хозяин, подталкивая подружку к двери. Теперь, когда опасность почти миновала, он молил Бога, чтобы Лиза его не окликнула или, еще хуже, не вышла из кухни. Зоя потянулась к нему губами, но тут краем глаза Венгр увидел, как дверь на кухню, словно в замедленной съемке какого-нибудь фильма ужасов, открывается. Он что есть силы выпихнул оторопевшую девушку на лестничную клетку и захлопнул дверь.

— Да пошел ты… — сказала Зоя вслед.

— Кто-то приходил? — спросила Лиза.

Венгр тихо сползал по стене.

— По-моему, у меня тепловой удар, — сказал он.

Лиза участливо взяла его за руку, отвела в комнату и уложила на еще не успевшую остыть постель. Сбегала за полотенцем, и скоро на лоб Венгру легла мокрая холодная тяжесть. Он держал прохладную Лизину ладонь и чувствовал нечто сродни блаженству. Глаза открывать не хотелось.

— Тебе лучше? — услышал он ее голос, кивнул и улыбнулся.

— Ложись рядом, — сказал он и неожиданно понял, что попросил без всякой задней мысли. Удивился. Еще больше удивился, когда ощутил Лизино тело, вытянутое рядом со своим, и полное у себя отсутствие желания этого желанного тела.

— Что же это происходит? — невнятно пробормотал он.

— Что? — лениво спросила Лиза и тоже закрыла глаза.

Она чувствовала себя в вязком приятном тумане, двигаться не хотелось, а хотелось только прислушиваться к себе, к жарким волнам, которые переливались через нее и выплескивались, как ей казалось, на Венгра.

«Если не открывать глаз, — подумала Лиза, — то можно представить себя на пиратском корабле посреди Индийского океана в обществе головореза-капитана».

Она перекинула руку через горячее голое тело Венгра. Он широко раскрыл глаза и уставился в потолок: что делать, не знал совершенно. Вспомнил, как всегда боялся подвоха со стороны судьбы, и вдруг внятно и громко сказал:

— Так я и думал.

Лиза тут же убрала руку и села.

— Ты о чем? — спросила очень напряженным голосом.

— Конечно же о тебе, — ответил Венгр так поспешно, что Лиза тут же поняла: конечно обо мне.

— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — она уже стояла. — По-моему, мы оба сегодня не расположены к занятиям.

Венгру ничего не оставалось делать, как тоже встать и проводить гостью до двери. Когда дверь за ней захлопнулась, он какое-то время постоял, тупо глядя на замок, вернулся к себе в комнату и снова лег на диван. Ему было тоскливо и одиноко. Он закрыл глаза и, как ни странно, уснул. События последнего часа, видимо, сильно утомили его.

В общем, опять ничего не получилось.

9

Лиза благополучно сдала сессию на повышенную стипендию, и теперь все внимание семьи было уделено Катерине. Аттестат она получила неплохой, хотя последнее время не столько занималась, сколько гуляла. Выпускные экзамены навсегда остались в школьном — моментально отдалившемся — прошлом. На последний бал Катя даже не пошла. Вместо этого с Кириллом, Юлькой и Артемом завалилась в дорогой ресторан и отметила окончание школы на полную катушку. Платил, естественно, Артем.

Катя, впервые оказавшаяся в подобном месте, глазела во все стороны. Вот это жизнь, вот это как раз то, что нужно, думала она, небрежно выпуская изо рта сигаретный дым и попивая коньяк. Ей пришлось по вкусу все: изысканные непривычные блюда из морской снеди, разнообразие напитков, музыка, которую прилично лабали музыканты, полуобнаженные красотки, высоко вскидывающие ноги на небольшом возвышении. Очень нравились взгляды, которые она на себе ловила. Настораживало лишь беспокойство Юльки, которой, похоже, как раз не очень нравилось, как на Катю смотрит Артем.

Музыканты заиграли медленный тягучий блюз, и Артем поднялся из-за стола.

— Надеюсь, никто не будет возражать, если мы с Катериной немного разомнемся? — сказал он. Не дожидаясь ответа, подошел к Кате и протянул ей руку.

Она грациозно встала, Кирилл на мгновение пожалел, что не он ведет ее танцевать, и вежливо предложил Юльке последовать мудрому примеру. Юлька встала, не сводя глаз с соперницы.

— Артем, — проговорила Катя прямо в ухо партнеру, — ты, наверное, уже заметил: Юлька не одобряет твое поведение. — Артем дернулся, и девушка поняла, что ее саму ситуация забавляет.

— А ты должна была заметить, — чуть ли не зло ответил он, — что мне абсолютно наплевать, кто что одобряет или не одобряет. Я всегда делаю только то, что хочу делать.

— Ты очень крутой парень, — с нажимом сказала Катя и почувствовала: объятия спутника стали почти железными. Видимо, в благодарность за комплимент. Ей стало смешно.

— Я уже говорил, что от своего не отступаюсь. Помнишь? — Она кивнула. — Так вот. Я, конечно, подожду, пока ты не наиграешься со своим дружком. Но помни. Ждать вечно я не намерен. Так что подумай лучше, от чего отказываешься. Если надумаешь, позвони, телефон мой у тебя есть. — Крутой парень помолчал недолго. — Первым делом съездим с тобой куда-нибудь на острова, на Гавайи, скажем. — Он говорил так, словно не сомневался в согласии Катерины. — Покажу тебе настоящую жизнь.

Объятия Артема стали еще крепче, а рука переместилась почти вплотную к ее груди. Внезапно Катя ощутила сильное возбуждение, и Артем, будто почувствовав, провел губами по ее шее и прошептал:

— Нам будет здорово вместе.

— Артем, отпусти, — негромко попросила Катя. Она вдруг испугалась. Его силы, своего сумасбродства и нелепого желания. Да с какой стати! — Отпусти, — гораздо тверже сказала она. — Я люблю Кирилла, и мы собираемся пожениться. Вот.

— Ну-ну, — Катя ожидала, что он хотя бы смешается, но Артем снисходительно улыбался. — Хотел бы я на это посмотреть.

— Ты так отвечаешь, будто я глупость какую-то сказала!

— Ты не та женщина, Катенька, которая создана для бедной жизни. Ты должна носить бриллианты, меха и ездить на курорты. А Кирилл… — Артем пожал плечами. — Разве он может дать тебе нечто подобное?

Катя растерялась. Слова Артема совсем не оставляли ее равнодушной.

«Но ведь я люблю Кирилла, — сказала сама себе. — Ну и что, что сейчас у нас ничего нет! Не это главное!» И почувствовала, что лукавит.

— Все равно выйду за него замуж, — сердито сказала.

— Я подожду, — повторил Артем. — Но недолго. Ты это помни.

Музыка кончилась. Катя с облегчением высвободилась из обнимавших рук и поспешила к столу. Обняла Кирилла, повисла на нем, зашептала:

— Люблю, люблю, люблю… — как заклинание.

— Кать, — позвала ее Юлька. — Не хочешь до сортира прогуляться?

Катька хотела было отказаться, но глянула на Артема и почему-то согласилась. Отлепилась от Кирилла и послушно поплелась за Юлькой, не глядя по сторонам, изо всех сил убеждая себя, что сказанное Артемом — чушь, ложь и ерунда, к ней никакого отношения не имеющие.

Машинально зашла в туалет, пробормотала Юльке, что подождет ее у зеркала, и хотела пройти мимо. Однако та надежно загородила ей дорогу.

— Значит, так, — сказала Юлька таким злым голосом, что Катя вмиг протрезвела. — Еще раз увижу, что ты, дрянь, лезешь к моему Артему, глаза выцарапаю. Поняла?

— Юлька, остынь, — Катя впервые видела свою давнюю школьную подругу в ярости и была совершенно и абсолютно удивлена увиденным. — Сдался мне твой Артем. У меня Кирилл есть…

— Я тебя не первый год знаю, подружка. И потому предупреждаю: если что — покалечу.

Угроза прозвучала настолько злобно и реально, что Катька, наконец, очнулась.

— Да ты совсем свихнулась! Да иди ты со своим козлом подальше. Тоже мне герой-любовник хренов! Сплю и вижу себя в его объятьях! Тьфу! — плюнула Катя совершенно искренне. Теперь под ее напором растерялась Юлька.

— Что, девочки, клиента не поделили? — Мимо них проплыла длинноногая дива с обнаженной до пояса спиной. На секунду оглянулась, внимательно и снисходительно посмотрела на раскрасневшихся девушек. Усмехнулась ярко накрашенным хищным ртом. — Ни один из них не стоит наших слез и нервов, — сказала томно и растворилась в сигаретном ресторанном дыму.

— Ладно, пойдем, — пробормотала Юлька.

Катя пожала плечами:

— Подожди уж теперь, губы подкрашу, зря, что ли, сюда притащилась.

Подошла к зеркалу, достала помаду и посмотрела себе в глаза. А ведь точно — клиент. Он предлагает деньги за мои услуги. А я думаю, соглашаться или нет. Достаточна сумма или маловата. И Юлька с ним спит из-за денег, а строит из себя влюбленную девочку, и все всё видят, и все делают вид, что верят. И Юлька, которая сотни раз клялась в верности и дружбе, готова за эти самые деньги выцарапать мне глаза. Катя вздохнула и подумала: «Поздравляю со вступлением во взрослую собачью жизнь!»

Подкрасив губы, вышла из туалета. На выходе ее ждала Юлька, смотрела подозрительно и выжидательно.

— Кать, — сказала. — Ты, это, не принимай всерьез. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, ты моя единственная настоящая подруга… А Артема я просто очень люблю…

Катька приторно улыбнулась, и недобрая мысль пронеслась в ее голове. Уведу от тебя Артема, чтобы знала, как лгать, притворяться, лицемерить! Катя почувствовала, как в ней зарождается азарт, азарт охоты и опасности, и с тоской поняла, что не сможет теперь остановиться. Юлька — дура! Сказала бы честно: хочу пожировать, хочу потрясти его толстый кошелек, ты пойми, такой шанс урвать сразу приличные бабки — не учиться, не ишачить, а одним махом — шмотки, баксы, брюлики! Теперь вот получишь от меня сполна! Проучу!

Все это вихрем пролетело в сознании Кати, пока шли к столику, пока смотрела в стриженый затылок подруги. А как только села рядом с Кириллом, взяла его руку, взглянула победительницей (по инерции, только по инерции!) в сторону Артема, так все эти смутные темные мыслишки уползли глубоко, оставив в сознании еле видимый легкий след. Не тяжелее паутины.

— Пошли танцевать, — жарко заговорила Катя в ухо Кириллу. — Будем танцевать с тобой всю ночь, пока ноги не отвалятся. Пойдем же, вставай. И пусть катятся все к черту!

Так закончилась Катина школьная пора. Полнозвучным аккордом разочарования, любви и мести.

Добро пожаловать, говорила она себе, засыпая под утро, добро пожаловать в новую жизнь.

Пока Катька, не щадя здоровья, прощалась с детством, ее старшая сестра наслаждалась тишиной и покоем. Почти все лето она решила провести в деревне с бабушкой, подальше от московской суеты и соблазнов. Здесь, вдалеке от большого города, мысли текли неторопливо, день делился на завтрак, обед и ужин, с перерывами на работу в саду или в огороде и купание в пруду. Спать ложились рано, рано вставали, объедались ягодами, сливами и яблоками. Иногда Лиза уходила в лес, собирала грибы, делала изумительные букеты из лесных цветов, сушила под бдительным руководством бабушки травы. И была совершенно счастлива. Пожалуй, более безмятежного времени она не могла бы вспомнить за всю свою девятнадцатилетнюю жизнь. Ну, может, в младенчестве, говорила себе, да и то вряд ли.

В эти длинные дни она много читала, по-новому открывала для себя давние времена, как бы сдувала с них пыль, и далекие годы представали перед ней в полноте красок и жизни. Персонажи исторических трудов вдруг оживали, и Лиза начинала видеть обыкновенных людей с их причудами, бедами и невеликими радостями. Приобретали значение не только их общезначимые поступки — пробуждался интерес к тому, что они ели, как одевались. Хотелось узнать как можно больше об их привязанностях, тайных обидах и скрытых симпатиях. Приходилось перечитывать одно и то же по нескольку раз, улавливать не вместившийся в строки специальных работ смысл, накал чувств. Лиза часами могла сидеть над хрониками, дневниками, письмами, пока прошедшие века не вставали перед глазами и не начинали проплывать перед ней на экране воображения, как захватывающий фильм.

Иногда вечерами засиживалась с бабушкой за самоваром, который вдвоем стащили с чердака, оттерли песком до блеска и вернули к жизни. В доме тогда пахло дымком и мятой, тянуло на задушевные разговоры и долгое, долгое тихое сидение друг против друга при неярком свете. Три дня назад Лиза обнаружила на сеновале старую керосиновую лампу и теперь грозилась привести в порядок и ее, чтобы бегство от внешнего недоброго мира можно было признать окончательным.

И Нина Григорьевна, и ее внучка умели по-настоящему ценить подаренные им теплые тихие летние дни.

Однажды июльским вечером, когда закат разворачивал на западе все оттенки красного, оранжевого, бордового, Лиза сидела на крыльце, вытянув уставшие ноги: весь день окучивали картошку. Чуть ныла поясница и болели мышцы, но в целом ощущался подъем и радость от прошедшего дня. Она сидела на ступеньке, привалившись к перильцам, и смотрела, как дым из трубы поднимается ровно вверх к розовому небу. Топилась небольшая, но самая настоящая русская банька.

— Бабушка! — крикнула Нине Григорьевне, собиравшей под яблоней мяту к вечернему чаю. — Я к лесу схожу. Надо цветы обновить. — Решение созрело моментально и окончательно. И не столько требовалось обновить букеты, сколько захотелось пройти через душистое травяное поле — уж больно хорошо было этим вечером.

— Что ты, внученька! Отдохни лучше. Намаялась ведь сегодня. — Бабушка удивленно выпрямилась.

— Не беспокойся, — Лиза уже шла к калитке. — Я ненадолго.

Она шла по лугу к лесу и ловила каждое мгновение. Вдыхала запах изнуренной жарой травы, слушала пение обрадованных вечерней прохладой птиц, смотрела на разноцветное небо — и была счастлива беспричинным счастьем.

Группу ребят заметила, когда была уже совсем рядом. Видимо, слишком ушла в себя. А о какой бы то ни было опасности мысли не было. Что может быть плохого в такой необыкновенный вечер? Остановилась. Но при виде сильно подвыпивших парней из соседней деревни по спине пробежал холод, немного замутило. Их было четверо, и все они выжидательно смотрели на Лизу. Некоторое время никто не шевелился. Не говоря ни слова, Лиза повернулась и сделала два шага к дому. Это словно послужило сигналом.

Один из них, крепкий, небольшого роста, с неприятным отсутствием двух передних зубов, резво подскочил к Лизе и схватил ее за руку. Она вскрикнула и выронила букет. Двое других уже стояли рядом, четвертый медленно приближался, ухмыляясь во весь рот.

«Наверное, их главарь», — безучастно подумала Лиза и как-то отстраненно прикинула, что будет дальше. Скорей всего, изнасилуют, может, еще изобьют. Убьют вряд ли, испугаются. Эта мысль ее немного взбодрила, и она гордо обвела взглядом кучку особей мужеского пола (другого определения, по мнению Лизы, они не заслуживали).

— Что, свои бабы не дают? — с вызовом поинтересовалась и выдернула руку у щербатого.

Такого захода парни никак не ожидали.

— А нам, может, новенького захотелось, — сказал главарь.

— Ага, — подхватил вертлявый лохматый пацан, с виду типичная шестерка. — Сидим тут и думаем. Вот сейчас бы телочку какую отодрать. Смотрим, а вот она и идет прямо к нам в гости… — Шестерка подскочил к Лизе и попытался облапить. Она отскочила и, наконец, испугалась. Дело принимало нехороший оборот.

— Не суетись, — оборвал щербатый своего приятеля. — Твой номер десятый. Первым ее босс попробует.

Лиза попятилась, наткнулась сзади на еще одного подонка и почувствовала на своем теле чужие мерзкие руки.

— Отойди! — закричала она и тут за деревом заметила Шершавого.

«Так вот кто босс, — пронеслась мысль. — Конец».

Щербатый набросился на нее, скрутил руки, она упала головой в траву, зажмурилась — но странное дело, никто ее не тронул. Крики, стоны, удары, снова крики и мат… Лиза обхватила голову руками и только осмелилась открыть глаза, как кто-то мягко тронул ее за плечо.

— Букетик обронили, Лизавета Никитична.

Лиза полежала еще немного, несмело подняла голову и увидела прямо перед собой Шершавого. Он сидел на корточках и внимательно смотрел на нее. Больше никого рядом не было.

— А где эти… — выдавила из себя Лиза.

— Разбросал в разные стороны, — он засмеялся, и Лиза заметила на нем кровь.

Машинально достала платок и деловито вытерла ему лицо:

— Вот так лучше.

— Спасибо, Лиза.

— Тебе спасибо, Толя. — Его имя как-то само собой выплыло в памяти. Она поднялась с земли, оправила платье, закинула назад волосы.

— Я провожу тебя до дома, — сказал он и старомодно взял ее под руку.

Они молча побрели по лугу, и только у калитки Лиза повернулась к нему и тихо повторила:

— Спасибо.

— Не за что. — Он снова улыбался. Затем наклонился и прошептал: — Больше не гуляйте по лесу одна так поздно.

Лиза кивнула и без приключений преодолела пространство от калитки до двери. Когда она обернулась, Шершавого уже не было.

10

Вскоре после неприятного случая в лесу приехала в деревню Катерина и перевернула мирную жизнь вверх дном. Во-первых, привезла новость: триумфально поступила в МГУ на факультет журналистики. Во-вторых, поскольку приехала она ненадолго, то в силу своего темперамента попыталась урвать в эти несколько дней все возможные удовольствия.

С утра отправлялась на пруд купаться и загорать; отобедав, валялась на кровати в блаженной полудреме; а после ужина врубала на полную катушку магнитофон и разучивала новые танцевальные движения. В эти далеко не тихие часы бабушка уходила посидеть на крылечке, куда грохот хоть и долетал, но потише, а несчастной Лизе приходилось сносить пытку до конца: Катька заставляла танцевать и ее, утверждая, что современной девушке это необходимо. На самом же деле, как подозревала Лиза, сестре просто был нужен зритель.

Было девять часов вечера. Уже отужинали. Нина Григорьевна, не дожидаясь Катиного баламутства, махнула рукой старшей внучке — «Я к соседке, к молочнице» — и скрылась за дверью. Лиза перетирала на кухне тарелки, кружки и складывала их в простой деревянный шкаф, которому лет было, наверное, за сто. Катя деловито просматривала кассеты. Наконец, остановила свой выбор на последнем диске Майкла Джексона и позвала сестру:

— Лизка! Дуй сюда, раскочегарим старые кости! — и включила магнитофон.

Лиза поставила последнюю тарелку, повесила полотенце, вздохнула. Заглянула в комнату. Там на небольшом пространстве между столом, стулом и диваном, демонстрируя чудеса увертливости, плясала сестра. Комната была совсем небольшая. Лиза, на всякий случай подобрав ноги, села на диван, надеясь, что сегодня младшая не станет ее терзать.

— Чего расселась? Включайся! Делай, как я! — И за руку вытянула в центр комнаты.

Лиза все же предприняла еще одну попытку саботажа, однако уже через пять минут ритм ее захватил, и она, стараясь подражать Катерине, выделывала и руками и ногами вполне интересные движения. Пятнадцать минут девушки, не замечая ничего вокруг, отдали бесперебойному танцу. Потом магнитофон замолчал, Лиза упала на диван, а Катька присела в реверансе.

Раздались аплодисменты. Катька по инерции поклонилась еще раз и только тут увидела в дверях Шершавого. Он стоял в своей обычной манере, привалившись к косяку, и, ухмыляясь, смотрел на кланявшуюся. От неожиданности, растерянности, испуга та не смогла удержать равновесие и бухнулась прямо на пол. Лиза зашлась в смехе. Ухмылка Шершавого стала шире.

— Проходи, Толя, не стой в дверях, — позвала его Лиза. Катя, сидя на полу, открыла рот.

— Я стучал довольно долго, только вы меня не слышали, — объяснил он свое неожиданное появление.

— Минуточку, товарищи, тайм-аут, — затараторила Катька. — Я что-то не пойму, что происходит. Тебя кто звал? Чего тебе от меня нужно? Стоит приехать на пару дней, так он уже тут как тут…

— У тебя, Катерина, — грустно сказал Толя, — серьезная болезнь. Мания величия называется.

— То есть, — Катька встала с пола и вопросительно посмотрела сначала на Шершавого, потом на Лизу. Лиза с трудом сдерживала смех.

— Это означает, — как ни в чем не бывало продолжал Толя, — что у меня разговор к твоей сестре.

Лиза встала с дивана, похлопала по плечу свою изумленную партнершу.

— Один танец без меня. Я скоро вернусь, — и вышла чуть ли не под ручку с этим самым Толей. Толей!

Катя машинально включила музыку, но вместо танца стала ходить по комнате кругами. Очень хотелось подслушать, о чем это они там говорят. Какое такое дело может быть у Шершавого к ее пуританке-сестре. И что это вдруг она так счастливо смеялась, словно радуясь нежданной встрече? Неужто у них деревенский роман? Ай да Лизка! В Москве один, здесь — другой, одна я не у дел.

Катя прошла на кухню и выглянула в окно. Однако та часть крыльца, где, видимо, стояла парочка, с этой позиции видна не была. Перед окном стоял большой кухонный стол. И для того чтобы иметь возможность лицезреть Лизку и Толика в полном объеме, придется, прикинула Катя, влезть на этот самый стол. Минуту она поколебалась, но мысль «А вдруг они там целуются?» подстегнула к действию.

Катя осторожно встала сначала на табуретку, оперлась руками о стол, он предостерегающе качнулся. Постояла-постояла в полусогнутом положении, затем — была не была! — залезла на стол и приникла к окну. Стол заскрипел, но Катерина об опасности тут же забыла. И было от чего!

На крыльце стоят Шершавый и Лизка. Он нежно гладит ее щеку, а она млеет. Вот бы услышать, о чем они говорят. Катька чертыхнулась и решила наблюдать до конца этот четвертый акт пятой сцены непонятной ей немой пьесы.

— Я должен уехать, — говорил между тем Толя. — Мать совсем плоха. Врачи говорят, что необходима операция, а это значит, что остаток лета я проведу в больнице.

— Мне очень жаль, — сказала Лиза так искренне, что Толя не удержался и провел рукой по ее щеке.

— Какая нежная у тебя кожа, — сказал он. — Мне тоже жаль. — Постояли молча.

— Увидимся, значит, на следующее лето, — сказала Лиза, только чтобы не молчать.

— Видимо, так. — Толя задумчиво посмотрел на девушку. — Ты, Лиза, всегда можешь рассчитывать на меня. Что бы ни случилось. — Он снова замолчал. Наверное, от волнения ему было трудно говорить. — Только дай знать, и я, как Сивка-Бурка…

— Толя, ты прости меня, что я так плохо думала о тебе.

— Сам виноват, — он взял ее руку. — А теперь, Елизавета Никитична, до свидания.

Лиза, не очень понимая, что делает, движимая порывом, приподнялась на цыпочки и поцеловала Толю прямо в губы. Он обнял ее, и на мгновение оба потеряли ощущение времени. Впервые в жизни Лизу по-настоящему целовал мужчина — страстно, нежно и осторожно.

Батюшки! Катька прижала ладонь ко рту. Целуются! Стремясь достигнуть идеального обзора, она неосторожно качнулась вперед, бедняга стол накренился, секунду еще продержался и — рухнул вместе с грузом на пол, распавшись на отдельные доски. Пытаясь удержаться, Катька хватанула воздуху, задела полку с кастрюлями и только чудом не уронила себе на голову сковородку.

В дом, испуганные грохотом, вбежали Лиза с Толей. Катерина в этот момент выбиралась из-под обломков.

— Рухлядь, а не стол, — сказала, отряхиваясь. — Давно надо было его выбросить.

— Ты что, Кать, никак, подсматривала? — Толя смотрел на девушку с веселым удивлением.

— Вот еще! — фыркнула та. — Сдались вы мне. Целуйтесь себе на здоровье без меня!

— Катя! — ахнула Лиза.

— А что? — немедленно вскинулась Катька. — Думаешь, приятно, когда что-то от тебя скрывают? И кто? Родная сестра! Тем более, — продолжала Катерина, вполне профессионально разводя демагогию, — у меня теперь специализация такая. — Она важно замолчала.

— Что еще за специализация? — уже улыбаясь, спросила Лиза. На Катьку невозможно было долго сердиться.

— Будем считать, что это было мое первое журналистское расследование.

— Завершившееся первым журналистским крахом, — подхватила Лиза. — Ладно. Ты пока приберись, — она окинула взглядом разгромленную кухню, — насколько это, конечно, возможно. А я Толю провожу и потом помогу тебе.

— Счастливо, Катерина! — крикнул уже от двери Толя. — Творческих тебе успехов!

Чертыхаясь и поминутно вздыхая, Катерина покорно принялась за ликвидацию последствий не совсем удачного, зато первого в жизни «расследования».

Бабушка вернулась, когда кухня уже была приведена в порядок. Правда, место развалившейся реликвии занял небольшой столик с веранды, но в целом все выглядело неплохо. Исчезновение старого верного стола, стоявшего до последнего, было объяснено его внезапной кончиной от перегрузки — якобы неразумная Катька взгромоздила на него ведро с водой. Нина Григорьевна только плечами пожала, хотя в душе сильно расстроилась из-за утраты. За многие годы она привыкла к своим вещам, иногда разговаривала с ними, жаловалась на одинокую судьбу и очень неохотно расставалась — словно прощалась с какой-то частичкой своей жизни.

— Давайте попьем чайку, — заискивающе предложила Катя, чувствуя бабушкино настроение. — Завтра я уезжаю, так хоть посидим тихо напоследок.

— Тихо — это хорошо, — согласилась Нина Григорьевна.

Катерина быстро заварила чай, выложила в вазочку печенье, конфеты, налила в пиалу свежее, этого года, клубничное варенье.

— Садись, ба, готово, — поставила перед Ниной Григорьевной чашку. — И ты, Лизка, тоже подруливай.

Покатился негромкий разговор, Нина Григорьевна потихоньку успокаивалась, стол перестал казаться большой потерей, зато завтрашний отъезд Кати расстраивал. Вот и Лиза к осени уедет. И опять долгая одинокая зима. Спасибо, хоть Толик стал захаживать. Живая душа…

— Послушай, ба, — начала Катя, — а почему ты после гибели мужа больше замуж не вышла? Ведь ты же красавицей была.

— Ну уж прямо красавицей, — смутилась Нина Григорьевна. — Хотя, конечно, ухажеры были.

— И что? — тут же пристала Катька.

— Ты понимаешь, — бабушка отставила чашку, — был один хороший такой мужчина, уже после войны. Мы только-только начали на ноги вставать, трудное, конечно, было время. Так вот за него, за Дмитрия Алексеевича, я чуть было и не вышла.

— А что случилось? — спросила Лиза.

— А сон мне приснился. Сплю я и вижу, что просыпаюсь. А в ногах у меня стоит мой покойный муж и говорит: «Не ходи, Нина, замуж. Прошу тебя очень об этом». И исчез. Растворился.

— Ну как же так, — немедленно возмутилась Катька. — Это же эгоистично.

— Не знаю, Катенька, эгоистично или нет, — сердито сказала бабушка, — а только через несколько лет Дмитрий Алексеевич спился. Совсем пропал человек. А к тому времени он женился на нашей соседке и жену с детишками бил. Вот так вот, — закончила Нина Григорьевна с видом победителя.

— Ты, ба, чересчур увлекаешься суевериями, — сказала Катя.

— А ты, Катюшенька, зря про них забываешь.

— Бабушка, — примирительно сказала Лиза, — просто Катьке необходимо свое слово оставить последним.

— Это в мать, в мать, — закивала Нина Григорьевна. — Ладно, — она поднялась. — Спать пора.

Лиза уже засыпала, когда к ней в комнату пробралась Катька. «Сейчас пытать будет», — вяло подумала Лиза и сделала вид, что спит.

— Лиз, Лиз. Ты спишь?

— Конечно, сплю! — сердито прошептала старшая. — А у тебя очередной приступ лунатизма?

— Лизка, а ну давай колись, что у тебя с Шершавым? — Сестра сразу пошла в атаку.

— Ничего, — отрезала Лиза. — Спать иди.

— Как же ничего. Я же видела.

— Тебя в школе разве не учили, что подсматривать и подслушивать нехорошо? — Лиза села в постели.

— Я только подсматривала. К сожалению, слышно ничего не было, — с обезоруживающей искренностью сказала Катька. — Ну, давай, рассказывай, — и поудобнее устроилась на полу.

— Да с какой стати?

— А не будешь рассказывать, и я ничего не скажу.

— Очень мне интересно, — фыркнула Лиза.

Помолчали. Катька терпеливо выжидала, когда добыча попадет в расставленные сети.

— Что такого интересного можешь мне рассказать ты? — не выдержала заинтригованная сестра.

— Про нас с Кириллом, — был ответ.

«Хорошо, что темно, — Лиза поежилась. — Не видно моего лица». А вслух сказала:

— Договорились. Только ты первая.

— А не обманешь? — Катя спросила на всякий случай, хотя прекрасно знала, что слова своего Лиза никогда не нарушит. Та в темноте помотала головой, Катька выдержала паузу и заявила: — У нас с Кириллом было.

Лизе показалось, что ее ударили в солнечное сплетение. Она подозревала, опасалась, мучилась, но все время надеялась, что наиграется Катька и сбежит, что ничего у них не выйдет. И вот на тебе!

— Ну и как? — Спросила, чтобы молчание не показалось неестественным: сестра ведь ждала реакции.

— Ты не представляешь! — Катерину словно прорвало, и теперь слова посыпались из нее горохом. — Это что-то потрясающее. Чувство такое, что взлетаешь. Правда, конечно, сначала больно было и стыдно даже немного, все-таки первый раз перед мужчиной, и все так странно… Но потом как-то стыд уходит, обо всем забываешь, и хочется только любить его, ласкать, раствориться в нем. У Кирилла родители с Машкой уехали на дачу, и у нас была целая неделя. Целая неделя! Лизка, мы из постели не вылезали. Я домой только ночевать приходила. Но вот если бы еще и ночь. Заснуть с ним рядом, а утром проснуться, обнять и никуда не бежать, а лежать с ним рядышком, целовать, гладить…

Лиза сидела оцепенев. Слова долетали до нее, она их слышала, пыталась даже себе представить Катю с Кириллом, но получалось плохо, словно сквозь пелену, ничего не видно… Провела по щеке и поняла, что плачет.

— И что теперь?

— Как только мне исполнится восемнадцать, мы женимся.

Будто вбила последний гвоздь. Лиза, словно от боли, поморщилась.

— Прекрасно. — Слова прозвучали бесцветно.

— Прекрасно? И это все, что ты можешь мне сказать?

— Кать, у меня же ничего такого не было, — заторопилась Лиза, она вдруг испугалась, что сестра в эту минуту, в этот момент истины все поймет. — Мне трудно вообразить…

— Извини, а Шершавый? — Катя даже привстала. — Он же ни с одной девчонкой так просто разговаривать не будет. А вы целовались.

— Это был единственный в моей жизни настоящий поцелуй, — прозвучало почти трагично. — Я, знаешь, как бедная Лиза у Карамзина, боюсь ужасно. Словно на мне проклятие имени: полюблю и закончу свои дни в нашем пруду.

Катя хихикнула.

— Тебя в честь императрицы назвали. — Подумала немного. — Стой, а Венгр?

— Ты знаешь, я о нем тут забыла совсем. С Венгром как-то все не так. Как с другом. Как с мальчишкой.

— Тоже мне нашла мальчика, — с недоверием произнесла Катя. И оживилась: — Слушай. Если у тебя какие-то вопросы, сомнения, я могу тебе все рассказать. — Она чувствовала, что, пожалуй, первый раз в жизни может чему-то научить сестру, а не наоборот. — Ты только скажи!

— Скажу, если придет время. А сейчас вали спать.

Кате хотелось еще поболтать, но Лиза проявила твердость. Наконец, младшая сестра ушла, скрипнула кровать в соседней комнате, стало тихо. Лиза полежала, вслушиваясь в тишину. За стеной негромко посапывала бабушка, Катька ворочалась еще некоторое время, потом все окончательно стихло.

И только тогда Лиза позволила себе уткнуться в подушку и зарыдать. Глухо, взахлеб, но так, чтоб никто не услышал: этому она научилась еще в детстве.

11

Конечно, Лиза никогда не забывала про день рождения своей сестры. Заранее подбирала подарок, затем тщательно прятала его от гибельного любопытства именинницы и, наконец, в означенный день торжественно и с удовольствием вручала. Катя обычно бывала возбуждена, даже взбудоражена, носилась по квартире, всех задирала, и Лиза чувствовала не только свою причастность к празднику, но и неизменность основ жизни — если Катька девятого января сходит с ума, значит, мир стоит на прочных устоях и пока все в порядке.

Однако в этом году все было по-другому. Дни до дня рождения сестры Лиза буквально считала. То есть просыпалась каждое утро с мыслью: вот, осталось всего девяносто шесть дней, пятьдесят четыре, тридцать два, тринадцать, пять… Каждое утро надеялась, что день принесет сногсшибательную новость — о сокрушительной ссоре жениха и невесты и окончательном разрыве. Было, конечно, совестно: еще бы, желать зла такой взбалмошной и такой любимой сестре! Но оказалось, что есть вещи посильнее совести. И Лиза, через силу улыбаясь, ежевечерне, как бы невзначай, спрашивала: ну и как у вас, все в порядке? Неужто не передумали вешать на шею хомут в таком нежном возрасте? Ну вы и отчаянные ребята! Это стало почти традицией, Катя смеялась и ждала вопросов, чтобы радостно завопить: нет! ни за что! вот такие мы чокнутые влюбленные! Она думала так: смешные вещи Лиза спрашивает для того, чтобы лишний раз всем напомнить, какая же она, Катька, счастливая.

Родители в такие моменты молча, чуть испуганно, переглядывались и поспешно отводили глаза. Они в восторге от свадебных планов, мягко говоря, не были и так же, как Лиза, в глубине души мечтали, что все разладится.

Старшая дочь их понимала, однако виду не показывала. Было бы совсем уж нечестно создать этакий тройственный союз против одной-единственной, ослепленной счастьем Катьки. Мама, естественно, попыталась в день так называемой помолвки, а попросту говоря, в день объявления родителям о свадьбе устроить скандал. Даже закатила самую настоящую истерику, успокаивать ее пришлось всем: и отцу, и Лизе, и даже виновнице слез. Не помогло, к сожалению. Когда Любовь Константиновна, разлепив отекшие от рыданий глаза, слабым голосом спросила у непутевой дочери: ну что, Катенька, ты ведь передумала, правда? — Катерина ответствовала жестко и безапелляционно: ни за что! Четко, с восклицательным знаком. Любовь Константиновна снова глаза закрыла.

Последовали вполне разумные тихие вопросы отца: а как собираетесь жить? а на что? а где? Катька отвечала, почти не задумываясь. Жить собираемся здорово. На стипендию, и Кирилл будет подрабатывать. Здесь. На слове «здесь» последовал рецидив истерики, но уже не такой мощный. Все устали. Лизе казалось, что еще немного, и она сама грохнется в припадке невротических судорог, но сил не было даже на то, чтобы выплакаться.

Ночью лежала без сна. Мерещилось, что когда-то, давным-давно, она через все это уже проходила. Через переживания, безнадежность, через зажатые в горле рыдания. От мыслей приходило какое-то пугающее спокойствие и ощущение безвыходности — так тому и быть.

После душераздирающих сцен в доме установилась тишина. Поняв, что Катерина уперлась, и Лиза, и Никита Владимирович, и даже Любовь Константиновна словно затаились. Авось сама одумается. Но проходили дни, месяцы, а Катя и не думала отказываться от замужества.

Кирилл был официально представлен родителям, и они нашли слабое утешение в том, что хоть, слава Богу, парень вроде бы не подонок. Лиза про себя горько усмехнулась: папа с мамой смирились, пора и мне… Но не тут-то было! Чувствовала себя в кошмаре, в бреду. Мало того что они женятся, мало того что будут жить под одной с ней крышей, так Кирилл еще ее, Лизу, выбрал в советчики! Как ты думаешь да как ты считаешь! А что я могу считать, хотелось Лизе крикнуть ему в лицо, если я, когда тебя вижу, вообще думать не могу!

Честно старалась выкинуть Кирилла из головы, из сердца, или где там селится это неуемное чувство. Честно старалась объяснить себе, что он ничем не лучше миллионов других мужчин. И иногда казалось, что близка к успеху. Но приходил Кирилл, и все построения рушились. Лиза тогда под любыми предлогами убегала из дому — в библиотеку, в университет, на свидания к нелюбимому Венгру. Возвращалась поздно. Старалась прийти, когда Катя уже спала, — только чтобы не слышать ее восторженных речей.

Девятое января приближалось. Свадьба была назначена на пятнадцатое, и, судя по всему, уже ничто не могло остановить это замечательное событие. На день рождения были приглашены, естественно, Кирилл и его родители. Знакомство будущих родственников приурочили к знаменательному дню. Катька предлагала Лизе позвать Венгра — уж очень ей хотелось втянуть в любовный круговорот и сестру. Но Лиза справедливо считала, что не сможет играть столько ролей: послушной дочери, влюбленной студентки, а также радующейся счастью младшей сестры старой дуры.

— Катя! — Лиза заглянула в свою бывшую комнату, которую на семейном собрании было решено отдать молодым. Ощутила привычное тупое раздражение: все не так, порядка нет, вещи валяются где ни попадя. Хотела сделать замечание, но проглотила слова упрека — хватит, не мое теперь, пусть живет, как знает. — Я ухожу заниматься. Буду поздно. Пожалуйста, передай родителям, чтоб не волновались.

— Передам, не беспокойся, — Катя спустила ноги с софы, на которой валялась. — Ты чего такая надутая, Лизавета?

Лиза дернула плечом и попыталась скрыться за дверью. Когда научусь владеть эмоциями?

— Пока!

— Нет-нет, подожди! — Катька одним прыжком догнала ее. — У тебя что-то не так? Ты скажи, вдруг я смогу помочь? — Участливо и абсолютно серьезно заглядывала сестре в глаза.

— Все не так, — вырвалось вдруг у той. — Вся жизнь. — Почувствовала, что еще немного, и заплачет.

— Ты что, — прошептала Катька. — С Венгром что-то?

Лиза помотала головой. Удержать слезы. Удержать слезы.

— Просто как проклятая целыми днями занимаюсь и занимаюсь. И больше ничего нет. Ты вот замуж уже выходишь, хоть и младше меня на полтора года. И где, по-твоему, справедливость? — Сумела даже улыбнуться.

— Подумаешь! — Младшая сестра облегченно рассмеялась. Она искренне беспокоилась за Лизу, но и очень было бы обидно, если б вдруг с той что-то случилось, — тогда день рождения коту под хвост! — Ты у нас умница-красавица. Счастливей меня будешь! — Почесала озабоченно затылок. — Если такое возможно, конечно.

— Ладно, пойду.

— Я скажу предкам. Не беспокойся. — Подмигнула. — Можешь и подольше задержаться. Если вдруг какие интересы…

— Не думаю.

Однако и по дороге в библиотеку, и сидя за книгами Лиза гоняла в мозгу это нехитрое замечание. Через два часа встала. Решила позвонить Венгру.

Он оказался дома. Лиза и обрадовалась и огорчилась одновременно. Что больше — даже не поняла.

— Лиза! — Он так радостно завопил, что у нее немного отлегло от сердца. — Ты так давно не звонила. Ты где?

— Как всегда. На самом дне кладези премудростей.

— В библиотеке, что ли?

— В ней. Чтоб ее.

— Может, зайдешь ко мне? — Голос звучал робко и несмело, словно, предлагая, он заранее принимал отказ.

— Может, и зайду.

Повисла пауза.

— Когда?

— Да хоть сейчас.

Лиза неожиданно для себя ощутила потребность поговорить с Венгром. Почему? Увидеть его чуть несчастное, чуть нелепое выражение лица? Почувствовать, что не одинока в своих страданиях? Честно ли это? Играть на чужих чувствах, чтобы самой было легче? Ответить на этот вопрос не успела.

— Я тебя жду! — крикнул Венгр ей прямо в ухо и поспешно бросил трубку.

Чтобы не успела передумать. Знает, что у меня вечно нет жетонов.

Собрала вещи и решила пройти до квартиры Венгра пешком. Путь не очень далекий. От Горьковки, где Лиза занималась, до его дома не больше получаса. Тем более что вечер выдался необыкновенно задумчивый и снежный. Снег мягко падал с неба крупными хлопьями, ветра не было совсем. Казалось, что находишься в детстве, в сказке, чувствуя полную отрезанность от обыденности и реальность чуда. Особенно хороши были фонари — круглые желтые пятна на белом фоне. Самый подходящий вечер для влюбленных. Лиза шмыгнула носом. Никогда-никогда-никогда я не буду брести по такому снегу в обнимку с любимым человеком. Чувствовать его дыхание в унисон своему. Слышать его сердце. Знать, что никогда-никогда-никогда он меня не оставит.

Зачем я иду к Венгру? Затем, чтобы разорвать эти проклятые крепкие нити. Затем, чтобы покончить с кошмаром.

Лиза подошла к знакомому дому. Вокруг было тихо, мягко падающий снег словно подчеркивал эту вечернюю зимнюю тишину. Буду стоять здесь, пока меня не занесет белым, пока не превращусь в сугроб, в толстую снежную, бабу. Дети нарисуют мне рот углем, наденут на голову ведро, а в руки сунут метлу. Хороша же я стану.

В освещенном окне метнулась знакомая долговязая фигура. Лиза вздохнула и вошла в подъезд.

За полчаса Венгр успел прибрать квартиру, во всяком случае, видимые ее участки. Нарезал сыр, колбасу, поставил фужеры для вина и даже разыскал спрятанную матерью коробку конфет. Расставил все это на небольшом сервировочном столике в своей комнате.

— Привет, — Лиза перешагнула порог и попала в круг света. Только тут заметила, что вся в снегу. Охнула, вернулась на лестничную клетку, стала отряхиваться, подскочил Венгр, помог.

— Неужели такой снег сыплет?

— Ты что же, весь день дома просидел и даже в окно ни разу не посмотрел?

— Угу. Никуда не выходил сегодня. Валялся.

— Продрых такую замечательную погоду, — засмеялась Лиза. На мгновение Венгр испугался, что девушка потащит его гулять по заснеженной Москве, но она уже входила в квартиру. Венгр зашел следом и плотно закрыл дверь.

— А где твои? — шепотом спросила она.

— В гостях, — тоже шепотом ответил он. — Будут поздно. А я, как знал, отказался идти.

— Поесть дашь?

— Конечно, — просиял Венгр. Повесил пальто гостьи и прошел следом за ней к себе в комнату. Погасил верхний свет, оставил гореть торшер, включил музыку: сделал то, что не успел к ее приходу. Огляделся. Вроде порядок. Лиза уже сидела на диване, поджав ноги, и уплетала бутерброд.

— Вина выпьем?

Она пожала плечами с видом: почему бы нет. Венгр налил полный фужер, девушка послушно отложила бутерброд и выжидательно на него посмотрела.

— Давай за нас, — предложил он.

Лиза еще раз пожала плечами и неожиданно махнула все содержимое фужера. Венгр не успел и глазом моргнуть. Налил снова. В мозгу завертелась мысль: напоить бы ее, тогда все проще. Подождал, пока она доест эту чертову колбасу, еще добавил вина.

— Что, опять? — весело спросила Лиза. — За что на этот раз?

Венгр задумался ненадолго:

— Давай опять за нас.

— Ты не оригинален. Давай за счастье твоего друга Кирилла, который женится на моей сестре.

— Давай, — быстро и равнодушно согласился парень.

— Пусть живется им сладко и легко, пусть их совместные дни будут наполнены медом и патокой. Пусть им станет поскорее тошно друг от друга, — и снова выпила до дна.

Венгр, который слушал Лизу не очень внимательно, подумал, что ослышался. Проследил, как она выпила, и понял, что момент настал.

— Лиза, послушай меня, — решительно начал он. — Я давно хотел сказать тебе… — на этом его решительность иссякла. Лиза смотрела вопросительно и не думала приходить на помощь. — Так вот, я хотел сказать тебе… Я люблю тебя. Вот, — выпалил Венгр.

— Ну что ты, Димочка, ты просто немного увлечен.

— Увлечен? — взвился молодой человек. — Это называется «увлечен»? Я, кроме как о тебе, последнее время ни о чем думать не могу. Вся жизнь свелась к ожиданию твоего звонка. А стоит тебе позвонить, так и существование вроде смысл обретает и уже ждешь приговора — придешь или нет. Увлечен, — он горестно усмехнулся.

Она провела рукой по его волосам, он тут же схватил ее запястье и прижал к губам.

— Лиза, девочка моя, — зашептал, — я так люблю тебя.

Лиза откинулась на спинку дивана и ощутила, как тело расслабляется. Смежила веки и лениво подумала: пусть все катится, как катится. Она не стала открывать глаз, когда почувствовала губы Венгра на своих губах, шее. Позволила ему расстегнуть кофточку и очнулась, только когда он стал стягивать с нее юбку.

— Что ты делаешь? — зашептала в ужасе. — Прекрати немедленно.

— Тихо, тихо, — шепотом ответил пылкий поклонник. — Если хочешь, я свет погашу.

Он перегнулся, и как-то в один миг стало очень темно. Лиза распахнула глаза и ничего не увидела, зато вскоре почувствовала, что юбку с нее Венгр уже снял и теперь целует ее живот и грудь. Она начала задыхаться.

— Перестань, перестань сейчас же, — никак не могла заговорить громко, все время шептала.

— Сейчас, сейчас, — отозвался Венгр.

Что сейчас? Что сейчас? Лиза поняла, что лежит на диване уже совершенно голая и что Дима наконец оставил ее в покое.

— Ты где? — она попыталась нашарить свою одежду.

— Я здесь, здесь, — он очутился рядом, рука девушки ткнулась в его тело…

— Ты что, разделся?

— Не бойся, я буду очень нежным. — Он протянул руки, прижал испуганную Лизу к себе, начал гладить.

Та, не зная, куда деть свои руки, и вообще не представляя, что делать, сосредоточилась на одном: постараться как можно меньше касаться Венгра, особенно того места, которое явилось источником ее сегодняшних неприятностей. Потом снова заговорила:

— Послушай. Остановись. Не надо: Я не хочу.

— Почему? Почему? — спрашивал Венгр, подминая ее под себя.

— Я не люблю тебя. Я не хочу тебя. Отпусти же меня, наконец! — Лиза попыталась сопротивляться, но было поздно. Длинное тело нежеланного партнера надежно притискивало ее к дивану.

— Сейчас, сейчас, — бормотал он, жарко дыша в ухо.

О Господи, и что Катька в этом нашла хорошего, думала Лиза, испытывая боль и омерзение. Гадко, отвратительно, и подумать только, ради этого люди сходят с ума…

Когда Венгр отпал от нее, бормоча слова благодарности и любви, Лиза, не проронив ни слова, встала, взяла одежду, прошла в ванную. Долго стояла под душем, отмывая тело чужим мылом. Когда вернулась в комнату, то обнаружила, что Венгр и не думал вставать, только накрылся пледом. Торшер снова горел.

— Лиза, — радостно позвал он. — Давай выпьем. Я так счастлив. Иди ко мне. Зачем ты оделась?

— Я ухожу, — сухо ответила она. — И думаю, что мы больше никогда не увидимся.

Не желая видеть его оторопевшего лица, быстро повернулась и вылетела из квартиры. До метро она почти бежала, — казалось, что ее преследует отчаянный вопль, которым Венгр огласил тихий московский дворик:

— Лиза! Вернись!

12

С самого утра Катерина никому не давала покоя. Вихрем летала из комнаты в комнату, на кухню и опять по комнатам. Гостей ожидали к пяти, уже отбило три, и, по мнению Катьки, еще ничего не было готово. А впечатление необходимо было произвести самое лучшее, и понравиться друг другу должны были все — без исключения! Так что можно себе представить, сколько хлопот было у именинницы: не только проследить, чтобы закуски удались, жаркое не подгорело, водка достаточно охладилась, но вдобавок заставить и родителей, и Лизу выглядеть подобающим образом. Причем большие проблемы возникли с сестрой. Она ни за что не хотела надевать красивый ярко-синий костюм, купленный специально для этого случая. Уперлась — джинсы и рубашка, так и быть, белая. Мне так удобнее и мое место на кухне. Хоть тресни! Пришлось пойти на крайнюю меру — пустить слезу. Это подействовало. Лизка хоть и надулась ненадолго, но согласие на костюм дала, слава Богу. Пусть все видят, что у меня еще и сестра умница-красавица, вот так вот!

В половине четвертого Катерина исчезла из поля зрения — ушла одеваться и краситься. В четыре отправила краситься маму. В полпятого подобрала папе галстук. Без пятнадцати пять накинулась на Лизу — ты еще не одета! В пять все было готово. Именинница последний раз прошлась перед своим войском — не подкачайте. В пять десять прозвенел звонок. Все вздрогнули. Лиза рванула на кухню, Катя пошла открывать, родители с вымученными улыбками выстроились у двери.

— О! Ну, здорово, куманьки!

В узкий коридор ввалился здоровый розовощекий дядька. С ходу хлопнул по плечу обалдевшего Никиту Владимировича, потряс руку Любови Константиновне, облобызал будущую невестку.

— Люблю без церемоний, — пояснил он. — Значит, так. Меня кличут Степаном Алексеевичем. Зоя Тихоновна, моя благоверная, и юный наш отпрыск Кирилл.

— Да мы знакомы, — промямлил Кирилл, на его лице было написано страдание.

— Проходите, проходите, — засуетилась Катерина. — К столу, пожалуйста.

— Хороши закуски, — одобрил стол Степан Алексеевич. — Катерина, твоя работа, а? — Он подмигнул Катьке с отнюдь не отеческим выражением лица. Так и казалось, еще немного — и шлепнет ее по заднице. — А под закуску у нас что? — Степан Алексеевич по-хозяйски взял со стола запотевшую бутылку водки, посмотрел этикетку. — «Кристалл». Уважаю.

— Садитесь, пожалуйста. — На помощь дочери поспешила Любовь Константиновна.

Все расселись. Последовал неизменный ритуал наполнения тарелок и рюмок. Катя с Кириллом сели рядом — «как голубки», тут же заметил неутомимый, видимо, на шутки Степан Алексеевич. Из кухни показалась Лиза, была представлена, оценена и приглашена за стол. Она постаралась сесть с самого края, чтобы при первой же возможности улизнуть на кухню. Место оказалось рядом с отцом Кирилла.

— Ну-с, — Степан Алексеевич поднялся с полной рюмкой в руке. — За молодых. За тебя, Катюха, и за тебя, Кирюха. Чтоб жилось вам долго и счастливо, чтоб дом ваш был полная чаша. — Он одним движением вылил водку в горло, крякнул и шумно сел обратно на свое место, захрустел огурцом.

Остальным ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Лиза тоже выпила водки (первый раз в своей жизни). На глазах выступили слезы, она мучительно закашлялась, жестом извинилась и вылетела из-за стола.

— Бывает, бывает, — пробасил Степан Алексеевич. — Дело молодое.

Слегка закусили. Налили по новой. Пришла Лиза, села.

— Явление второе, — сказала Катька.

— Нуте-с, теперь давайте за именинницу со всеми вытекающими, — хохотнул Степан Алексеевич и как-то криво подмигнул сразу всем.

Чокнулись, выпили. Лиза хотела пропустить этот тост, но была поймана бдительным соседом. Сделала вид, что пьет, на самом деле только смочила губы.

— Да ты не лижи ее, — стал учить Лизу Степан Алексеевич. — Для этого есть вещи послаще. Ты гортань расслабь — и р-раз — водочка уже там, где ей и подобает быть.

— Да у нас девочки непьющие совсем, — обрела, наконец, дар речи Любовь Константиновна.

— Это хорошо, — поспешно кивнула Зоя Тихоновна и скосила глаз на мужа.

— Хорошо-то хорошо, — кивнул Степан Алексеевич, — но вот только ученые на Западе говорят, что в малых дозах водка спасает от инфаркта. У меня даже вырезка газетная есть. Я ее всегда с собой ношу. — Он потянулся через стол к Кате. — Положи-ка мне, дочка, вон того салатика.

— Сейчас чего только не напишут, — сердито сказала Любовь Константиновна. — Я недавно прочитала, что под землей, прямо под нами, живут чудища какие-то — гигантские черви. И что вроде уже пару таких на какой-то там станции метро видели.

— Врут складно, это точно, — Степан Алексеевич разлил водку. — Это уметь надо. Вот у нас в армии был парень. Как начнет заливать, так и не поймешь — было иль нет на самом деле. Помню такой случай. — Он раскраснелся, оживился. — Помнишь, Зоя, я рассказывал?

— Это про баню, что ли? — с ужасом в глазах спросила жена. — Неудобно, ты что. Первый раз в гостях, что про нас подумают.

— Давайте лучше за Катиных родителей выпьем, — громко предложил Кирилл.

Выпили. Лиза ушла посмотреть горячее. Разговор за столом разгорелся вокруг газетных статей — в основном между Степаном Алексеевичем и Любовью Константиновной. У обоих голоса были громкие, манеры — напористые, остальным рядом с ними ловить было нечего. Катя с Кириллом о чем-то тихо переговаривались, посмеивались; Зоя Тихоновна молча ела, уткнувшись в тарелку; Никита Владимирович сидел, откинувшись на диване, смотрел на гостей, грустно прикидывал, как они уживутся вместе с новоиспеченным Катиным мужем и частыми ли гостями в их доме станут родители Кирилла.

Лиза все не возвращалась. Сидела на кухне, подперев голову рукой, и тупо смотрела в заснеженное окно. Она не представляла себе, как жить дальше. Слишком больно видеть Кирилла рядом с Катей, слишком невыносима мысль о том, что совсем скоро свадьба, и платье уже куплено, и подарки, и надо делать радостное лицо, а потом изо дня в день изводить себя тоской, и конца этой пытке не видно. А если еще Катька родит?

Лиза вздрогнула. Куда же мне деваться? Куда? Денег нет, даже комнату не снимешь. Уехать некуда. Сбежать некуда. Только если к бабушке, но это летом, а сейчас-то что делать, что? Хоть за Венгра замуж и жить к нему — все лучше.

Вспомнилась его просторная квартира и тут же, без перехода, все то, что недавно произошло между ними.

Нет, ни за что. Тогда придется спать с ним каждый день. Лучше уж здесь.

Лиза встала, взяла большое блюдо с горячим и поплелась в гостиную. Ее бурно приветствовал Степан Алексеевич, громко заявил, что под горячее сам Бог велел, и долил остатки водки из бутылки.

— Давай, Лизавета, за тебя выпьем, — он попробовал подняться, но грузно завалился на стул, махнул рукой и продолжил: — Ты, главное, не робей в жизни, давай, — он вложил в ее пальцы рюмку. — Жениха тебе хорошего.

Катька хихикнула, и Лиза с удивлением заметила, что глаз у нее порядком замутнел. Она обвела взглядом стол: закуски были сметены, две бутылки из-под водки перекочевали на пол, в ход пошло вино. Когда успели? Повела плечом и стала искать повод, чтобы снова слинять на кухню. Застолье ее явно не увлекало. Решила собрать опустевшие тарелки, и неожиданно к ней в помощники вызвался Кирилл. Лиза попробовала возразить, но слово взял Степан Алексеевич, и ее тихие протесты были похоронены под мощным напором.

— Пусть приобщается, нечего, нечего. Раз надумал жениться, я так считаю, значит, должен уметь делать все. Вперед, сынок.

Кирилл помог сгрузить посуду в раковину, Лиза надела фартук и принялась мыть тарелки. Она снова ушла в себя и поэтому, когда за ее спиной раздался голос Кирилла, невольно вздрогнула и чуть не выронила любимую мамину салатницу.

— Я понимаю, Лиза, — говорил Кирилл, — что ты не в восторге от наших планов…

Она похолодела. Неужели он все понял? Неужели догадался о ее чувствах? Еще не хватало! Все буду отрицать! Что бы ни говорил, как бы прав ни был!

— …мне и самому не улыбается перспектива жить с твоими родителями, в вашем доме. Но понимаешь, Катька уперлась: только здесь — и дело с концом, и слушать меня не желает. — Он машинально взял полотенце, начал вытирать тарелки. — Только я хочу, чтобы ты знала: я уже подыскал работу, скоро начну зарабатывать, и мы сразу же снимем какой-нибудь угол. Лишь бы не у вас на голове. — Он усмехнулся: — Почему-то мне очень важно, чтобы об этом знала ты.

Лиза перекрыла воду, повернулась к нему лицом, грустно посмотрела в глаза. Она вдруг поняла, что пытка совсем не видеть его может оказаться еще страшней.

— Да все нормально, — постаралась вложить в голос как можно больше бодрости, но вышло жалко.

— Брось, Лиза, мы же друзья. И я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не увидеть неземную скорбь в твоих глазах.

Неожиданно для обоих он привлек девушку к себе, поцеловал в макушку. И на неуловимую долю секунды словно ухватил ускользающую нить — как если бы в памяти выплыло слово, которое мучительно не вспоминалось весь день. В этот краткий миг ему вдруг показалось, что рядом существует нечто гораздо более глубокое и необъятное, нечто совершенно из другого измерения, чем все его отношения с Катей.

Мне ведь жить с ними обеими, прошибла его мысль. Как в коммуналке. А если скандалы — и у Лизы на глазах. Как тогда оградить ее от этого кошмара?..

Катю в роли жертвы Кирилл совершенно не представлял — ему просто не приходило в голову, что и ей может понадобиться его защита. Скорее наоборот…

— Где жених-то? — донесся из комнаты раскатистый голос Степана Алексеевича.

Кирилл поспешно отстранился от Лизы, мгновенное летучее чувство исчезло без следа. Да было ли оно?

— Пойдем. — Он стащил с Лизы фартук. — Нечего тебе вечно торчать на кухне. — И за руку повел ее в гостиную.

Остаток вечера Лизе запомнился плохо. Какие-то бесконечные споры, тосты, громкие речи и напутствия. Долгое топтание в дверях, поиски шапки Степана Алексеевича и сумочки Зои Тихоновны. Снова мытье посуды, душ и, наконец, постель и такое спасительное одиночество.

Лиза долго не засыпала. Она по крупицам раскладывала, собирала и снова раскладывала воспоминание о руках Кирилла, о его груди, к которой всего лишь на мгновение прижалась ее голова, о поцелуе, которым была награждена ее макушка, чувствовала непонятное счастье и острую зависть к Катьке: надо же, ведь везет же человеку — в любую минуту, когда ей заблагорассудится, она может и обнять его, и поцеловать, и провести рукой по его волосам. И что интересно — воспринимает этот дар как должное, словно иного и не дано, словно так предначертано, словно только ее и дожидался этот счастливый билет.

13

Пятнадцатого января Лиза открыла глаза с чувством, что жизнь ее кончена. Вставать не хотелось, умываться, завтракать, причесываться тем более — все это приближало ее к роковой черте, за которой она навсегда потеряет Кирилла. Снова закрыла глаза и постаралась сделать вид, что спит. Раньше, чем через час — не встану! Однако теперь, в проходной комнате, даже сделать вид, что спишь, было нелегко. Постоянно кто-то шастал.

Лиза раздраженно села в постели. В шкафу возилась Катька.

— Что потеряла, невеста?

— Помнишь, у мамы была такая брошка? — Катя села на пол, по ее напряженному лицу было видно, как мысль ведет поиск. — Переплетающиеся лилии? Она ее почти не носила, говорила, очень вычурно. Ну? Вспомнила?

— Да вспомнила, конечно, — Лиза потерла глаз. — Тебе-то она зачем сегодня сдалась?

Катька вздохнула так горестно, что Лизе стало жаль ее.

— Да украшения же никакого нет к свадебному платью!

— Ты же хотела свои цепочки надеть, — Лиза спустила ноги с кровати. О том, что она не собиралась вставать раньше, чем через час, уже было забыто. В конце концов, у сестры свадьба — это что-то да значит!

— Они никуда не годятся! Я сегодня утром как взглянула на них, так сразу поняла — ни к черту!

— Погоди, погоди, — Лиза села рядом с Катей. — Давай вспомним, мама хранит забытые украшения в шкатулках. Так?

— Так.

— А шкатулки распиханы по разным шкафам…

— Вот я и роюсь в шкафах с утра пораньше, вместо того чтобы готовиться к свадьбе.

Лиза внимательно посмотрела на Катю и поняла, что та на грани нервного срыва.

— Не переживай так по пустякам…

— Ничего себе пустяки! Пустяки! Свадьба бывает один раз в жизни!..

— Ну, не всегда только один раз, — промямлила Лиза и тут же под сверкнувшим Катькиным взглядом прикусила язык.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, и трудно сказать, чем могла кончиться эта утренняя сцена, если бы не дверной звонок. Катька скорчила недоумевающую рожицу — кто бы это мог быть? — а Лиза пожала плечами.

— Боже мой! Боже мой! — Голос мамы разлетелся по всей квартире. — Катенька! Катенька! Это тебе!

Невеста сорвалась с места, сестра поспешила за ней. В коридоре стояла Любовь Константиновна с огромной корзиной цветов в руках.

— Узнаю стиль, — пробормотала Лиза.

— Тише ты, — шикнула Катька. — Давай, мам, возьму, а то ты сейчас уронишь.

— Это от Кирилла, да? — Любовь Константиновна засеменила за дочерью. — Какой все-таки приятный молодой человек.

— Мам, — Катя бухнула корзину посреди гостиной. — Пусть пока здесь постоит, — она наклонилась, якобы поправить цветы, и незаметно вынула объемный конверт, зажатый между стеблями. — Я буду у себя.

Лиза проводила ее подозрительным взглядом. Дверь за невестой плотно закрылась. Старшая сестра честно не проявляла любопытства целых полчаса — за это время привела себя в порядок и перекусила. Катька все не появлялась.

Лиза подождала, пока маме станет не до них, и тихо постучала.

— Ты? — Катька высунула наружу нос и осмотрелась по сторонам. — Заваливай.

Она широко открыла дверь, и Лиза увидела сестру во всем великолепии. На ней сияло белое атласное платье, на оголенных плечах лежал воздушный шарф, а на шее красовалось самое настоящее бриллиантовое колье.

— Катька, — восхищенно протянула Лиза.

— Сдохнуть можно, — подтвердила та. Повернулась перед Лизой. — Надо только придумать, что соврать.

— Ты о чем? — очнулась старшая. — И придумывать нечего, потому что это колье ты сейчас же вернешь его владельцу. Поносила — и хватит.

— Лизка, не будь занудой, — Катя машинально закрыла бриллианты рукой. — В такой день! И потом — это свадебный подарок! С какой это стати я буду его возвращать?

— Ты так и Кириллу объяснишь? — язвительно поинтересовалась сестра.

— Да ну тебя! — в отчаянии воскликнула невеста, не зная, видимо, что еще сказать.

— Что он тебе предлагает? — Лиза села на софу.

— Да открыто ничего. Пишет, что поздравляет. Что не отстанет. Что дает мне год.

— Ты вообще соображаешь, что происходит? — Лиза разозлилась. — Я что-то не пойму — то ли ты инфантильна, то ли хитра до ужаса. Он же покупает тебя, а ты покупаешься. Если ты не вернешь это чертово колье, то тем самым дашь понять этому старому козлу, что у него есть все основания тебя дожидаться! Катька! — Лиза вскочила. — Ты же сегодня выходишь замуж! За любимого человека. — Ей вдруг до слез стало обидно за Кирилла.

— Так-то оно так, но уж больно красиво. — Невеста встала перед зеркалом, прошептала зачарованно: — Посмотри, как сверкает. С ума сойти можно.

— Ты неисправима, — Лиза махнула рукой. И в этот миг в комнату зашла мама.

— О чем крик?

— Да вот, — быстро заговорила Катя. — Мне Юлька ожерелье дает на свадьбу, а Лиза говорит, что в чужих вещах замуж не выходят.

Лиза только рот открыла.

— Дай-ка посмотреть, — Любовь Константиновна подошла к дочери, критически всмотрелась в бриллианты. — Хорошая работа. Чешская бижутерия, наверное? — спросила с видом знатока.

— Ага, — обрадованно кивнула Катя.

— Могла бы и подарить на свадьбу, — проворчала Любовь Константиновна. — Подруга называется. Тебе очень идет, Катюша, и брошку не надо искать. Уже будет лишней. А суеверия — вещь неблагодарная. Так что, — Любовь Константиновна повернулась к двери, — не из-за чего, девочки, ссориться. — И ушла.

Катька победно смотрела на сестру.

— Ну и дура, — только и смогла сказать Лиза. Хотелось крикнуть что-нибудь банально-пророческое — пожалеешь, да поздно будет, — но в последний момент взяла себя в руки: и чего лезу, их жизнь, пусть сами в ней и копаются.

Вышла, оставив Катю одну в комнате наслаждаться бриллиантовым блеском. После этого события как-то сразу ускорились. Вскоре прибыл жених с родителями. Все нервничали и, наверное, поэтому вели себя немного неестественно. Излишне суетились, излишне громко смеялись. Вышла заминка с цветами: Любовь Константиновна бросилась благодарить Кирилла за необыкновенную корзину, Кирилл же не очень хорошо понимал, о чем речь. Катя изо всех сил старалась перевести разговор на другую тему.

Но пора было ехать. И дальше время понеслось совсем уж стремительно.

Свадьба набирала обороты. Лиза не успела оглянуться, как молодожены уже вернулись из загса. Она хотела было сесть в уголочке, всплакнуть немного, но думать и чувствовать стало просто некогда. Дом начал набиваться гостями. Казалось, прошло немного времени, а за столом уже сидело человек около тридцати. Громко разговаривали, отпускали шуточки по поводу молодых, наливали и закусывали. Кричали «горько!». Катька с Кириллом вставали, делали вид, что смущаются, и целомудренно целовались. Мужские голоса, начинавшие счет, на цифре «два» или «три» разочарованно гудели. Звучали традиционные тосты, советы, сестренку Кирилла ставили на стул, и она, мучительно запинаясь, читала стихотворение, сочиненное специально к торжественному дню Степаном Алексеевичем. Все смеялись, хотя, по мнению Лизы, ничего смешного в тексте не было, — получился он глупым и банальным, а зарифмованное пожелание «чтобы в постели не скучать, детей побольше нарожать» в устах шестилетней девочки прозвучало даже и пошло, однако тем не менее именно оно вызвало самый громкий смех.

Лиза, по обыкновению, больше времени проводила на кухне, чем за праздничным столом, и на этот раз никто о ней не вспоминал и в помощники не набивался. Ну и не надо, говорила себе сестра невесты и ожесточенно терла тарелки, сваливая объедки в большой полиэтиленовый мешок.

Вскоре гул в гостиной поднялся до определенной точки и больше не смолкал. Пили уже без тостов, и временами казалось, что гости забыли, по какому поводу собрались. Кто-то включил музыку, начались танцы. Степан Алексеевич подхватил Катерину, попытался исполнить вальс с новоявленной невесткой и чуть ее не уронил. Снова все смеялись и аплодировали.

Лизе было, конечно, муторно. Все в ней вызывало протест. Шутки казались плоскими, смех нарочитым, тосты безнадежно глупыми. Очень раздражала Катька с раскрасневшимися щеками, блестящими глазами и в сверкающем колье. Степан Алексеевич с его басовитым хохотком, который он словно всем навязывал, вызывал в Лизе тихий ужас. На Кирилла старалась просто не смотреть — вычеркнуть из сердца навсегда, не видеть, не слышать, не думать о нем. Все, кончено.

В общем, к трем часам ночи, когда гости начали расходиться, Лиза была вымотана до предела. Наскоро убрав гостиную и впустив в форточку немного морозного воздуха, рухнула в постель. Закрыла глаза. И поняла, что не может уснуть. Слишком велико было напряжение, слишком большой — усталость. Из-за стены, из бывшей ее комнаты, доносились неясные приглушенные звуки, тихий смех. Катя с Кириллом уединились, как только захлопнулась дверь за последним гостем. И вот теперь Лиза отчетливо слышала, чем они занимаются на еще недавно принадлежавшей ей софе. Катька не особо беспокоилась о сне сестры и себя не сдерживала. Скорее даже гордилась своим темпераментом.

Лиза повернулась к стене спиной и попыталась заткнуть уши.

Слышно стало хуже, зато воображению досталось больше простора. Очень хотелось постучать им в стену — потише вы там, ишь, расшумелись! Но вышло бы уж совсем по-бабьи.

Лиза легла на спину. И так с сегодняшнего дня будет каждую ночь. Кошмар. Что-то надо срочно придумать. Бежать. Бежать отсюда. Из этого сумасшедшего дома. Прочь.

Стоны достигли кульминационной точки. И наконец, стало тихо. Хлопнула дверь в ванную, зажурчала вода. Интересно, а что чувствуют в эту ночь родители? Как представляют себе первую брачную ночь своей младшей дочери? Ведь мы никогда не говорили с ними на эти запретные темы. Только, пожалуй, предостережения да угрозы были по поводу отношений полов. Ничего хорошего не жди от приставаний мужчин, говорила мама. И что касается меня, Лиза горестно вздохнула, то здесь мама оказалась пророчески права.

Повернулась на правый бок, потяжелевшие веки опустились, и с этими нерадостными мыслями она вскоре заснула.

14

— Лизка, вставай, соня, сколько спать можно, — Катя нещадно теребила сестру за плечо. — Вставай, проспишь все на свете, нам уже выходить скоро…

— Катька, отвяжись, ну еще пять минут, — взмолилась Лиза.

— Ладно. Даю пять минут, а потом прошу Кирилла стащить тебя за ноги, — Катерина вышла из комнаты.

А это было бы неплохо, еще сонно подумала Лиза, — за ноги. Она разлепила глаза, посмотрела в окно. Там оголтело сияло солнце и верещали воробьи. Сладко потянулась. Встала, быстро накинула халат. Конечно, без стука к ней никто не войдет, но стало уже привычкой — сразу набрасывать на себя одежду, все-таки чужой мужчина в доме.

Прошло два месяца после свадьбы, Лиза почти привыкла к постоянному присутствию Кирилла. Почти. Но все-таки невольно вздрагивала, увидев его выходящим из ванной, мимолетно удивлялась всякий раз, когда вечером открывала ему, возвращающемуся с работы, дверь.

Кирилл, как и обещал, устроился работать в частную юридическую контору, где выполнял нехитрые обязанности типа «пойди-принеси». Тем не менее зарабатывал пусть небольшие, но деньги, набирался опыта и заводил нужные знакомства. Однако съезжать от родителей молодые не торопились, в основном из-за капризов Катерины. Уж очень ей не хотелось покидать налаженный быт, ждущие их прихода обеды и ужины, получая взамен самостоятельное, но скудное житье. Главным ее аргументом в споре было то, что дома они практически только ночуют. Действительно, по утрам все разлетались: родители на работу, студенты — в университет. Кирилл возвращался позже всех, поскольку каждый день после занятий ездил в контору. Лиза с Катей вечерами сидели или в библиотеке (Лиза — чаще), или дома — с книжками в руках, за телевизором либо за чашкой кофе. Правда, Катя в последнее время стала задерживаться в студенческой телестудии и пару раз уже возвращалась буквально за пять минут до прихода Кирилла, веселая и возбужденная. Лиза подозрительно поглядывала на сестру, но та так беззаботно отмахивалась, что всякие подозрения казались неуместными. Совместная жизнь оказалась совсем не такой уж страшной. Иногда, как, например, вчера, засиживались допоздна. Закрывались в комнате молодых, играли в шарады, пили дешевое вино, пиво, много шутили, смеялись до колик. Появились новые студенческие друзья, которые стали частыми гостями в доме Полонских. Вчера всех нещадно веселил Федя Нехорошее, которого Катька приволокла с собой после занятий. Играли в фанты, и Федя, которому выпало водить, просто поражал неистощимостью фантазии. Разошлись в полвторого ночи, а в восемь утра Катя уже тормошила Лизу: накануне договорились ехать на шашлыки в весенний лес.

— Встала? — В комнате снова показалась Катькина мордаха. — Молодчина. Ванная свободна. — И исчезла.

Лиза послушно отправилась умываться. В коридоре столкнулась с Кириллом. Доброе утро. Никакого озноба, никакого трепета. Привет. Привычка — великая вещь. Кто бы мог подумать, что я буду, чуть ли не каждый день сталкиваться с ним в коридоре, на кухне, проводить вечера? И ощущать тупое блаженство от его присутствия. Только, пожалуй, по ночам, когда не спится, бывает не очень-то сладко. Но по ночам можно и снотворное принять, а днем все черти прячутся.

— Лизавета! Завтрак на столе! — Катька сегодня была неутомима. К моменту пробуждения родителей они позавтракали и были уже готовы к выходу! Оставалось сгонять в магазин за вином и хлебом. Мясо обещал привезти Нехорошее. Всего собиралось ехать человек восемь, все приятели Катерины. Вокруг нее вечно вились люди, самые разные, она была похожа на огонек, привлекающий мотыльков. И если Лиза порой уставала от бесконечных гостей, посиделок, чаепитий, разговоров, шуток, анекдотов и даже от смеха, то Катерина без всего этого жить не могла. Иногда казалось, что постоянное общение с друзьями заменяет ей воздух.

Молодожены помчались в магазин, до выхода оставалось минут двадцать. Встречу назначили в десять на станции метро «Речной вокзал», а езды туда около часа. Лиза проверила, все ли взяли, и вдруг остро ощутила, что не хочет никуда ехать. Остаться бы дома, почитать, посидеть в тишине, подумать. Давно уже лежит начатая да так и не оконченная статья для студенческого научного журнала, сегодня можно было бы дописать… Представила себе реакцию Катьки на бойкот шашлыков и тяжело вздохнула. Все равно заставит. Почему-то вбила себе в голову, будто у меня неудачная жизнь, почему-то никак не может вообразить, что у других людей могут быть интересы помимо шмоток и любовных романов. Лиза раздраженно зашагала по комнате. И почему, черт возьми, я иду у нее на поводу?

Ладно. Последний раз. Все-таки действительно такой весенний день. Хочется распахнуть все окна и затопить комнаты солнцем.

Выглянула в окно и увидела, как к подъезду спешат Катя с Кириллом, нагруженные сумками. Пошла одеваться, но тут зазвонил телефон.

— Я возьму! — крикнула родителям в кухню. — Алло?

— Лиза, только не бросай трубку.

Звонил Венгр. Лиза устало опустилась на стул. Все его звонки неизменно превращались в поток просьб: не бросай трубку, не бросай меня, давай встретимся, давай попробуем еще раз…

— Я тебя слушаю, — покорно проговорила Лиза и покосилась на дверь. Если разговор не прервать, то он безусловно затянется и они опоздают на встречу.

— Лиза, я тебя очень прошу, давай увидимся. Ты мне хотя бы должна все объяснить. Я просто хочу понять, что произошло. Ведь я ничего плохого тебе не сделал.

— Дима, я тебя объясняла все уже сто раз, — заученно сказала Лиза. — Все дело в том, что я тебя не люблю. Зачем обманывать друг друга?

— У тебя есть другой? — уже в который раз спросил Венгр.

— Нет, — Лиза досадливо поморщилась. Это было уязвимое место: Венгр считал, раз нет другого мужчины, значит, все еще можно поправить. А врать не хотелось.

— Вот видишь, — обрадованно выдохнул он. — Стало быть, кроме меня, у тебя никого и нет.

— Интересная логика. — Она не знала, что еще можно сказать. Пришли Катя с Кириллом, свалили сумки в коридоре.

— Лизавета! — крикнула сестра. — Ты где? Выходить пора!

Лиза прикрыла трубку рукой, крикнула в ответ:

— В комнате! Телефон!

— Черт, — Катька, не снимая ботинок, но на цыпочках (чтоб не наследить) прошла в конец коридора и заглянула в комнату. Увидела обреченную физиономию сестры, спросила одними губами: кто? Лиза ей так же беззвучно ответила: Венгр.

— Бери его с собой, — зашептала Катька. — Иначе не отвяжешься.

— Интересная логика, — невольно повторила Лиза.

— Я прошу всего-навсего об одной-единственной встрече, — продолжали бубнить на том конце провода.

— Хорошо, — Лиза внезапно решилась. — Мы сейчас с друзьями едем в лес на шашлыки. Если хочешь, присоединяйся. В десять в центре зала на «Речном». Больше мне некогда разговаривать. Пока.

— Я обязательно буду! — радостно и удивленно выпалил Венгр. — До встречи.

Лиза поднялась. Настроение было испорчено.

— И что? Мне теперь объясняться с ним весь день? — зло сказала Катьке, словно та одна была во всем виновата.

— Ладно тебе. Там девчонки классные будут, может, он на кого и клюнет. Пошли, — и сестра потащила Лизу одеваться.

Последнее соображение, к большому удивлению Лизы, задело ее. Она встряхнула головой, пытаясь отделаться от непонятного чувства.

— Долго копаетесь, — сказал Кирилл. Однако, узнав, что с ними поедет и Венгр, обрадовался. Они редко виделись после свадьбы, и Кирилл считал это исключительно своей виной, не задумываясь о том, что интересы у них стали разными и точек пересечения практически не осталось.

Они приехали минута в минуту, все почти собрались, не хватало только Венгра и Эльмиры из Катиной группы. Федя Нехорошее, по обыкновению, развлекал публику. Было весело. Вскоре подъехали и опоздавшие, красавица Эльмира и Венгр с виноватым, чуть жалким, но вместе с тем и счастливым видом.

Гурьбой вывалили на улицу. Лиза старалась держаться подальше от Дмитрия, боялась, что он сразу же заведет свой бесконечный монолог. Но тот словно почувствовал ее настроение. Шел с Кириллом, что-то ему рассказывал, смеялся. Катька весело порхала от одного к другому, будто опасаясь обидеть кого-нибудь невниманием.

На некоторое время Лиза оказалась предоставлена сама себе. Шла по весенней гулкой улице, загребала ботинками остатки серого снега, подставляла лицо солнцу, словно издалека слышала смех, бесконечные шутки Феди, кокетливые восклицания Эльмиры и поддразнивания Катьки… немного кружилась голова. На миг почудилось, что она раздвоилась. Одна Лиза идет по тротуару в окружении молодых людей, а другая за ней наблюдает — со стороны. Стало жутковато. Оглянулась, наткнулась на робкий сияющий взгляд Венгра — все встало на свои места.

Скоро вошли в лес. Повеяло прохладой и свежестью. Снежные полянки, разбросанные повсюду, подчеркивали черноту земли и словно обещали подснежники.

Выбрали место посуше и сразу занялись делом. Костер, мясо, вино, салфетки, Катя расстелила возле поваленной березы бумажную скатерть, объявила, что здесь будет стол, и призвала Аню к сервировке. Провозгласили тост за весну и выпили до дна. Лиза ощутила приятное тепло, и радость как-то постепенно, незаметно разлилась по всему ее телу.

Мясо Федору безусловно удалось и было сметено без остатка в считанные минуты. Хорошо, что Аня с Элей догадались взять с собой сардельки. Тут же пошли в ход и они. Лиза сидела на пеньке недалеко от костра и больше слушала да смотрела, чем участвовала в общем празднике жизни.

Федя конечно же влюблен в Катьку. Это ясно. Небольшого роста, непрерывно острящий, он каждую свою реплику сопровождает брошенным на нее взглядом: ну как? А вот Женю Власенко больше занимает Эльмира, черноволосая красотка с крупными чертами лица, ярко накрашенным ртом, длинными когтистыми пальцами и манерами светской дамы. Они, кстати, вполне подходят друг другу, сделала невольное открытие Лиза. У осанистого Жени с лица не сходит самодовольное выражение, он уже успел, как бы невзначай, упомянуть о своем дворянском происхождении… Аню понять сложнее. Непростая девочка, хотя на вид простушка-хохотушка. Не удивлюсь, если обнаружу в ней глубины интеллекта. Полноватая, не блещущая эффектной внешностью особа. В незатейливой небогатой одежде, не то что Эльмира (в джинсах от Версаче и дорогой кожаной куртке). Лиза вгляделась в лицо Ани, покрытое веснушками, и поняла, чем приглянулась ей эта девушка: глубокими умными глазами, необычным изгибом губ. Наверняка талантлива, тут же подумалось Лизе. А мужики ничего не видят. Все-таки права Катька — по большей части все они козлы…

— Завтра, завтра, — говорила меж тем Эльмира. У нее был чуть высоковатый голос (еще немного выше — и стал бы резать слух). — К семи часам всех жду.

— Пойдешь? — Венгр сел рядом с Лизой.

— Не знаю пока, — она пожала плечами и отодвинулась, давая ему больше места.

— Избегаешь меня, — парень грустно опустил голову.

— Да нет. С чего ты взял? — не задумываясь, соврала Лиза.

— Показалось, — он пожал плечами, немного поколебался и взял ее руку. — Я так соскучился по тебе.

— Давай не будем об этом.

— Почему? Ну почему, Лиза? Разве ты не видишь, как я люблю тебя, разве не понимаешь, что никто больше так не будет тебя любить…

Лиза захотела было спросить, откуда у него такие безрадостные на ее счет прогнозы, но подумала, что втянет себя в ненужный разговор и испортит такой замечательный день.

— Вот что, — решительно сказала она Венгру, резко к нему поворачиваясь. — Сегодня мы о чувствах не говорим. Сегодня мы отдыхаем.

— А когда?

— Ну, — замялась Лиза. Чуть не слетело с языка «никогда, черт возьми», но, увидев просительное несчастное выражение его лица, осеклась. Стало его жалко. — На днях. Может, завтра.

— Договорились. — Он так обрадовался, что Лиза немедленно пожалела о сказанном: зачем давать человеку надежду, если надеяться не на что?

Зато день прошел без сучка и задоринки. Когда все съели и выпили, пошли гулять по лесу, горланили забытые старые песни, дурачились, даже играли в салки. Лиза и не помнила, когда последний раз так здорово отдыхала. Домой вернулись поздно и совершенно без сил. Спать завалились рано и спали без сновидений до самого утра.

15

Если бы не младшая сестра, Лиза, конечно, никуда бы не пошла. С самого утра изводила мысль, что весь вечер придется провести рядом с Венгром. Но Катерина оказалась сильнее, да и Кирилл немедленно встал на сторону жены, когда узнал, что Лиза колеблется — идти или не идти на день рождения Эльмиры. Пожалуй, именно его мнение сыграло решающую роль. «Ну пожалуйста, — сказал он, заглядывая ей в глаза. — Без тебя не то будет». Вот это не очень вразумительное «не то» и было во всем виновато!

Лиза глубоко вдохнула прохладный воздух. После прокуренной квартиры на балконе показалось особенно хорошо. С опаской заглянула в комнату.

Там все еще продолжались танцы — в темноте, под оглушительный рок. Какая-то пара стояла на месте, слившись в страстном поцелуе, кто-то сомнамбулически дергался, а еще одна девица плавно разводила руками из стороны в сторону, наверное воображая себя Плисецкой. Подглядывать за чужим весельем было даже интересно.

Темная фигура на мгновение заслонила сцену из жизни московской молодежи. Лиза посторонилась, и на балкон вышел Кирилл.

— Ты извини Димку, — сказал он ей. — Не знаю, с чего это вдруг он так напился.

Лиза только сморщилась.

— Это его личное дело. Если ему нравится валяться пьяным в чужой квартире, пусть валяется. — Помолчала. — Вы когда домой собираетесь?

— Да, честно говоря, я бы уже свалил отсюда, да Катька пока не хочет.

— Господи, — вздохнула Лиза. — А как чинно все начиналось!

Они переглянулись и невольно расхохотались.

Родители Эльмиры дождались всех гостей. Видимо, хотели воочию убедиться, что друзья дочери — достойные взрослые люди. Друзья надежды оправдали. Ребята заявились в галстуках, девушки скромно тупили глазки и говорили о серьезном. Мама кивнула папе, и папа достал из бара литровую бутылку вина — на пятнадцать человек, достигших совершеннолетия. После чего родители удалились, неразумно оставив этой ораве свою большую квартиру.

Квартира у Эльмиры была действительно большая. Четыре комнаты, высокие потолки, прекрасный паркет, ниши (в одной из них сейчас почивал уставший Венгр) и огромная кухня с мусоропроводом около раковины. Мебель красного дерева, резной бар, в углу инкрустированный шахматный столик, на столе фарфоровый обеденный сервиз.

Как только дверь за родителями именинницы закрылась, мальчики поснимали галстуки и выкатили два ящика водки.

— Вперед, — сказал Федя Нехорошее и открыл первую бутылку. Пить начали сразу. И почти не закусывая, кое-кто даже из горлышка. Фужеры для вина тупо дожидались на столе своей очереди.

Напились быстро и оглушительно. Стол безжалостно сдвинули в сторону, погасили свет и включили динамики на полную мощность.

Не прошло и часа, как Лиза запросилась домой.

— Еще немного, и поедем, — пообещала ей Катерина. Затем этот диалог пришлось повторить раз семь.

Время ползло к одиннадцати. До прихода родителей оставалось часа полтора. Лиза держалась стойко, одной возвращаться через всю Москву, особенно топать пешком по темной улице до метро, не очень хотелось.

— Вы Элю не видели? — На балкон вышел расстроенный Женя. — Полчаса как нет.

— То есть как это нет? — обеспокоился Кирилл. — Не могла же она уйти.

— Нет — и все! — Женя рубанул воздух, покачнулся и попытался сфокусировать взгляд на Лизе. — Ты кто?

— Подруга Кати. Самая лучшая.

— А Эля где? — Он был настойчив.

— Не знаю, — Лиза пожала плечами. — Может, в туалете или в ванной.

— Мысль, — Женя больно ткнул Лизу пальцем и шагнул в паническом испуге в гостиную, однако путь ему коварно преградила тюлевая занавеска. Он суматошно замахал руками, запутываясь все сильнее. Лиза с ужасом подумала, что еще немного, и ему на голову рухнет карниз. Но тут, к счастью, в зловредном тюле обнаружилась спасительная брешь, и Женя с возгласом «У-у!» нырнул в комнату.

— Я хочу домой, — сказала Лиза.

— По-моему, у тебя развивается маниакальная идея, — констатировал Кирилл.

Лиза прыснула. Почему-то стало весело.

— Пошли искать Элю, — предложила она и смело вошла в громыхающую звуками темноту за балконной дверью.

Розыском пропавшей была озабочена уже большая часть гостей, за исключением парочки, которая, как в стоп-кадре, продолжала целоваться посреди гостиной. Федя Нехорошее где-то раздобыл хозяйскую видеокамеру и вдохновленно снимал группу поиска, комментируя происходящие события почти внятным русским языком. Были обследованы все четыре комнаты, один туалет и одна ванная. Оставалась еще одна ванная в спальне родителей и кухня. Решили начать с ванной. И точно! Обнаружили ее запертой.

— Эля! — закричал обрадованный Женя. — Ты там? — Приложил ухо к двери, послушал. — Вода льется. А Эли нет. — Язык у него немного заплетался.

— Как это нет, если вода льется? — резонно возразил Федор и хорошо поставленным голосом вдруг спросил, не сводя с Жени объектива камеры: — Скажите, князь, вы верите в таинственную связь водной стихии и человеческой личности? — На слове «личности» Федя сильно икнул, поэтому получилось — «ичности».

Кто-то за спиной громко захохотал, а Женя обиделся.

— Дурак дураком, — сказал он Феде. — А с виду вроде умный, — затем приложил рот к узкой щели между дверью и косяком и, выпячивая губы, неожиданно голосисто заорал: — Эля, открой! Элечка!!!

— Ты чего орешь? — Лешка, здоровый парень из одной с Катей группы, схватил его за плечо.

— А вдруг ей там плохо? — Женя чуть не плакал.

— Тогда надо выбить дверь, — рассудительно произнес Леша. — Посторонись.

Он отошел на пару шагов и со всего маху бросился на дверь. Удар получился мощный. Замочек отлетел в сторону, и дверь распахнулась. Эля действительно находилась там. И ей действительно было плохо. Ее, видимо, уже давно рвало в ванну водкой и помидорами. Она нерасчетливо попыталась сделать две вещи одновременно: правой рукой закрутить кран, а левой загородиться от непрошеного вторжения. Руки разошлись в стороны, и Эля, потеряв равновесие, мягко спланировала в ванну — прямо в возвращенный продукт.

— Эля! — дурным голосом завопил Женя. И тут же накинулся на Лешку: — Кретин! Ты же мог ее убить!

— Да я чего. Я не хотел, — вышибатель дверей виновато развел руками. — Я ведь слегка.

— Слегка, — проворчал Женя. — Эля, Элечка, ты меня слышишь, детка?

— Без единого всплеска вошла в воду чемпионка местного значения Эльмира Казанцева, — тоном профессионального спортивного комментатора сказал Федя и навел камеру на Женю. — И давно вы ее тренируете?

— Скотина, — с надрывом в голосе отреагировал тот.

Он приподнял девушку, но не удержал, ее ноги заскользили, и она опять села на остатки помидоров.

— Голова сильно кружится, — простонала Эля.

— Это ничего, — засуетился Женя. — Надо душ принять, а то ты испачкалась немного.

Недолго думая, он повернул ручку, душ фыркнул, и струя ударила прямо Эле в лицо.

— Холодно, балда! — сердито закричала облитая.

— Сейчас, детка, будет теплее. — Он покрутил краны. Эля застучала зубами.

Женя оставил попытки наладить водный обогрев, сгреб девушку и, расталкивая любопытных и опасно качаясь, внес ее в спальню. Уронил на широченную кровать и, ползая вокруг на четвереньках, попытался чем-нибудь укрыть.

— Она же вся мокрая, идиот! Что ты делаешь? — Катя, с трудом сдерживая смех, подбежала к Жене и отпихнула его. — Надо ее переодеть во что-нибудь сухое и теплое. Эля! — Она потрясла девушку за плечо. — Где здесь одежда?

Но Эля, с трудом разлепив веки, только невнятно пробормотала:

— Плывет куда-то…

— Так, — Катя оглядела собравшихся у постели. — Это, наверное, шкафы родителей, — указательный палец по направлению к встроенным шкафам. — Но это дела не меняет. Не станут же они возражать, если родная дочь наденет их шмотки.

— Вперед, — сказал Федя и дернул ручку. — Заперто.

— Ломать надо, — флегматично произнес Леша.

— А мы пока ее разденем, — обрадованно предложил Костя.

— И это правильно! — дурными голосами завопили остальные.

— Вы что, рехнулись? — очнулась Лиза, но ее уже никто не услышал.

Воодушевленная делом пьяная компания шумно высыпала из спальни и устремилась на поиски необходимых инструментов. И Катя впереди всех — она, похоже, веселилась от души.

— Их надо остановить, — беспомощно сказала Лиза Кириллу.

— Безнадега, — он покачал головой. — Пойдем на балкон?

— Пойдем, — и Лиза с Кириллом удалились с поля битвы, бросив на произвол судьбы и раздетую Элю, и хныкающего Женю, и разгромленную квартиру.

Тем временем на кухне нашелся тесак для разделки мяса, и Леша с Федей занялись шкафом. Они уже отжали дверь, когда из гостиной донесся отчаянный вопль:

— Пожар!!!

Все повалили в гостиную. В спальне остались лишь бездыханная голая Эля и пьяненький, но преданный Женя, который начал в поисках теплой одежды вываливать из шкафа белье хозяйки дома.

В гостиной на самом деле горело. Юноша Андрюша выронил сигарету, которая обожгла ему пальцы. От окурка занялся ковер. Не зная, что делать, молодой человек схватил со стола первую попавшуюся под руку бутылку и вылил ее содержимое на огонь. В бутылке была водка. Тут виновник пожара и закричал. Прибежавший первым Федя сдернул с дивана покрывало и накинул на пламя. Навалились всей толпой — и костерок затушили.

— Ну дела, — проговорил Костя. — После такого дела надо выпить.

— Кончилось все, — Андрюша перевернул бутылку вверх дном. — Это была последняя. Которая смертью храбрых.

— В чем вопрос, мужики? Киоски же внизу, — пробасил Леха.

— Вперед, — немного устало сказал Федор.

Вскоре в квартире осталось совсем немного народу. Лиза все-таки настояла на уходе из этого сумасшедшего дома; компания, вышедшая на поиски спиртного, так и не вернулась; Венгр, всеми забытый, продолжал спать в нише. И только Женя, уложив на сладко посапывающую Элю все обнаруженное нижнее белье, продолжал активное существование.

Он был сильно опечален. Женя точно знал, что Эля за что-то на него смертельно обиделась, но вот за что именно — вспомнить никак не мог. Понуро послонявшись по разгромленной квартире, он решил, что вечеринка закончилась, и, движимый благородными мотивами, надумал вымыть всю посуду. Благополучно снес тарелки в раковину, надел фартук и занялся делом.

На пятой тарелке Женя заплакал. Людская неблагодарность жгла ему душу. Он шмыгал носом, утирался запястьем, размазывая по щекам обильные слезы, и при этом тщательно намыливал посуду гелем для душа, который обнаружил в ванной, и так же тщательно ее споласкивал.

Вышла только одна неувязка: Женя никогда раньше не бывал в квартирах со встроенным мусоропроводом. И потому решил, что расположенный рядом с мойкой ящик с автоматической дверцей является просто-напросто удобной сушкой для чистой посуды. Куда старательно и сложил весь фарфоровый обеденный сервиз.

Катя дулась, что ее раньше других утащили с такой уморительной тусовки. Но дулась недолго. Домой приехали не очень поздно, посидели на кухне, выпили чаю, повспоминали вечеринку, которая уже казалась невероятно смешной. Закусывая губы и делая круглые глаза, представляли реакцию несчастных родителей, которые, скорее всего, уже сейчас разгребают последствия дня рождения дочери.

Разошлись по комнатам за полночь и в сон провалились почти мгновенно.

А на следующий день случилась ссора, которая словно открыла дверь ожидавшим своей очереди неприятностям и бедам.

16

Все началось с пустяка. Утром Катерина, собираясь на факультет, порвала любимую старую блузку. Стала судорожно, уже опаздывая, рыться в шкафу в поисках замены. Как назло, ничего не подходило к той юбке, в которой именно сегодня ей очень хотелось пощеголять. Юбка была новая: узкая, с длинным разрезом сзади, терракотового цвета, подобрать к ней верх было делом действительно не самым простым. Кирилл, желая утешить жену, посоветовал ей надеть джинсы, за что был гневно обвинен в том, что ничего не понимает ни в одежде, ни в женском настроении, ни в жизни вообще. Кирилл, все еще пытаясь облечь назревающую драму в шутку, заявил, что, конечно, куда нам, мужикам, разбираться в тонких материях. Правда, есть и у нас свои заботы, но не такие, естественно, важные — скорее, пустячные — обеспечить, например, семью, заработать на эти самые тонкие материи. Молодой муж никак не предполагал, что это его заявление повлечет за собой оскорбительную тираду Катьки.

— Обеспечить семью, да? — тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказала Катя. — Ну и как же ты ее, скажи на милость, обеспечиваешь? А, Кирилл? Если твоей жене приходится на собственные сэкономленные деньги покупать себе одежду?

Кирилл смешался.

— Ты же знаешь, что большую часть зарплаты я отдаю твоим родителям. — Он невольно впал в оправдательный тон, и это Катю только подхлестнуло.

— Хороша же зарплата, если ее не хватает даже на самое необходимое! Ты видел, в чем я проходила всю зиму? В дырявых ботинках! С вечно мокрыми ногами! — Она еще успела подумать, что зря это говорит, что явно преувеличивает, еще успела заметить на лице Кирилла растерянность, на глазах сменяющуюся упрямым и непроницаемым выражением, но ее уже понесло. — Муж! — закричала она. — Защитник! Надежда и опора! Тогда почему, ответь мне, мы живем на шее у моих родителей, почему даже не всегда можем зайти в кафе. Вечно одно и то же — нет денег, нет денег! А жизнь, между прочим, проходит. Лучшие годы!

— Ты, Катя, сначала подумай, что говоришь, — медленно и отчетливо произнес Кирилл. Он стоял бледный и весь какой-то неподвижный. — Подумай, — повторил напряженно, нагнулся за сумкой, подхватил ее и вышел из комнаты. Двигался скованно, точно боялся отпустить внутреннюю пружину.

Во внезапно наступившей тишине громко хлопнула входная дверь. Катя устало опустилась на софу.

— Черт! — громко сказала она. — Черт, черт, черт…

К ней в комнату заглянула Лиза, увидела сестру, сидящую на неубранной постели в красивой узкой юбке и в лифчике, с потерянным, но вместе с тем упрямым выражением лица.

— Что происходит?

— Да так, — Катя привычно махнула рукой. — Милые бранятся — только тешатся.

Встала, стянула юбку, надела джинсы. Теперь ей было все равно, в чем идти, только бы поскорее убежать из дома, подальше от вопросов и сочувственных взглядов. Вспышка раздражения и злости угасла. Теперь Катя понимала, что перегнула палку, но признать себя виноватой уж очень не хотелось.

— Кать, — несмело сказала Лиза, — Кириллу ведь и так нелегко…

— Да все нормально! — Катя невольно повысила голос и почувствовала, как вновь зашевелилось раздражение. — Опаздываю. До вечера.

И поспешила вылететь из квартиры. Она так ушла в себя, что не сразу заметила, как вслед ей по улице тронулась машина. Катя спешила на метро, до начала занятий оставалось полчаса, а ехать никак не меньше сорока минут. Да еще в толчее и духоте. Такси, что ли, поймать на последние деньги, тоскливо подумала она и оглянулась в поисках машины, — и вот в этот момент наткнулась взглядом на выходившего из автомобиля Артема.

— А я за тобой, — сказал он. — Оказался в ваших краях и тебя увидел. Может, думаю, подвезти? — Артем усмехнулся. Он не сомневался, что Катя согласится.

На краткий миг ей захотелось послать его подальше за эту самоуверенную ухмылку. Но тут же себя и одернула: опаздываю, раз, и чем «мерседес» хуже метрополитена, два.

— Подвезти, — круто развернулась и, не дожидаясь, пока хозяин откроет ей дверцу, быстро уселась на переднее сиденье.

Вечером дома установилось нехорошее молчание. Молчала Лиза, потому что не хотела вмешивать родителей в ссору молодых. Молчал Кирилл, потому что ждал от Кати извинений за утреннюю вспышку. Молчала и Катерина, потому что виниться перед мужем не думала, — напротив, ожидала, что это он приползет к ней на коленях и станет молить о пощаде и прощении. И злилась, что Кирилл этого не делает.

Промолчали весь вечер. Чувствуя, что происходит что-то неладное, Любовь Константиновна и Никита Владимирович задали несколько неловких вопросов, не получили на них внятных ответов и уединились в своей комнате — почитать. Наблюдать непонятный им заговор молчания было не особо приятно. Скоро в своей комнате скрылась и Катерина, стала кому-то названивать. В гостиной, или в Лизиной «опочивальне», как она сама иной раз называла свое новое пристанище, остались Кирилл и Лиза. Обоим было неловко. Однако Кирилл не хотел идти вслед за женой: в замкнутом пространстве он не выдержал бы и начал объясняться, потому что молчать не очень умел. И значит, пришлось бы принимать всю вину на себя, просить прощения, так как в данной ситуации это являлось единственным путем к примирению. Кирилл соглашаться с таким положением вещей не хотел. Ну а Лизе просто некуда было деваться.

— Может, телевизор посмотрим? — предложила Лиза, надеясь, что какой-нибудь фильм избавит их от необходимости разговора.

— Давай, — без энтузиазма кивнул Кирилл.

Лиза включила телевизор и, надо же, попала на «Белое солнце пустыни». Оба сразу оживились, даже заулыбались, неприятности дня, казалось, моментально отступили. Лиза притащила из кухни любимое обоими печенье, Кирилл налил два стакана молока. Удобно устроившись на диване, они стали с удовольствием смотреть кино, перебрасываясь репликами и цитируя знакомые с детства диалоги, временами опережавшие слова героев.

Время пролетело незаметно. Кирилл уютно полулежал рядом с Лизой, временами брал ее за руку. Неясные мысли пробегали у него в голове: почему мне комфортно с Лизой так, как никогда не бывает с Катей? Почему я чувствую уверенность и спокойствие только рядом с Лизой, с Катей же никогда? Почему только в присутствии Лизы меня обволакивает ощущение уюта и тепла? На миг Кириллу почудилось, что все это с ним уже было — и эти мысли, и это чувство правильности того, что он Лизу — а не Катю! — держит за руку.

Но спустя час, озабоченная тем, что Кирилл долго не идет, в гостиную вернулась молодая жена, просительно заглянула ему в глаза. Ну прости меня, дуру старую, сказала со смешной миной, и непонятные смутные мысли улетучились без следа.

Фильм кончился. Катя с Кириллом, словно и не было никакой ссоры, в обнимку ушли к себе. Лиза поплелась мыть посуду и в непонятном ей самой молниеносном ощущении злости на весь мир шарахнула в стену стаканом, испытав при этом яркое и полное удовлетворение.

17

Лиза спала очень крепко, хотя сон ей снился тревожный, тяжелый. Она брела по долгому пустынному больничному коридору, стены которого были выкрашены в мерзкий бледно-зеленый цвет, обещавший беду. Лампы мигали мертво и безжизненно. Лиза знала, что за одной из бесконечных безликих дверей ждет и томится родное существо, но во сне никак не могла определить, кто же именно сейчас отчаянно нуждается в ее помощи. От этого сильно мучилась и в бессилии ломала пальцы.

Наконец, подошла к двери, за которой слышался скулеж — то ли щенка, то ли умирающего человека. Сердце сжалось, она все не могла решиться войти, будто знала, что это будет означать прощание — прощание навек.

Однако, превозмогая себя, нажала на ручку. Дверь со скрипом растворилась. Открылась узкая, похожая на гроб, комната с больничной койкой посередине. Из нее выпирали ржавые пружины, матраса не было. На койке лежал котенок и жалобно мяукал. Лиза подскочила к нему, взяла на руки, но котенок стал растекаться у нее в руках, ощутимо расползаясь тягучей жидкостью по пальцам, коленям, животу… Не в силах сдержать ужас, пронзительно закричала. Горло странно перехватывало.

Села в постели. Сердце готово было выскочить из груди. На миг показалось, что она все еще кричит, машинально приложила руку ко рту и наконец поняла — звонит телефон. Порывисто соскочив с дивана, схватила трубку.

— Лиза, слава Богу, что застал, — услышала она далекий знакомый голос, но понять, кто говорит, не смогла. — Ты меня слышишь?

— Я… Да. Простите… — Она в нерешительности замолчала и в тот момент, когда мужской голос вновь ожил в трубке, вспомнила, кому он принадлежит.

— Ну да, конечно, ты меня не узнала. Это Толя звонит. Сосед ваш по деревне.

— Я узнала тебя, Толик, — весело сказала Лиза. В первую секунду она искренне ему обрадовалась, но тут же все тело прожгла тревога. — Господи, что случилось? — Уже готовилась услышать самое худшее.

— Бабушка ваша, Нина Григорьевна, заболела. Сердце вчера вечером прихватило, прямо в огороде. Приехала «скорая», хотели ее в больницу везти, а она ни в какую. Тогда, говорят, уход нужен. Ну, чтобы приехал кто-нибудь из родственников. — Толя замолчал.

— Конечно, конечно, — спохватилась Лиза. Она никак не могла прийти в себя. Выдохнула с облегчением — все-таки не так страшно оказалось. — Я приеду. Сегодня же.

— Скажи, на какой электричке. Я встречу.

— Ты не беспокойся, я сама, — залепетала Лиза, в уме прикидывая, что надо взять, что купить и сколько времени уйдет на сборы.

— Лиза, — строго сказал Толя. — На какой электричке?

— Сейчас восемь, два часа на сборы, час на метро, значит, скорее всего, успею на одиннадцать тридцать две.

— Буду ждать на платформе. Запиши, какие лекарства надо привезти, в местной аптеке не разгуляешься, — продиктовал список, и они попрощались.

О Господи! Лиза почувствовала, как подогнулись колени, села, глубоко вздохнула, повторила: о Господи. Постаралась сосредоточиться, еще раз в уме просчитала, в каком порядке действовать.

Первое, в аптеку. Второе, в магазин. Третье, надо же маме сказать! Лиза вскочила на ноги. Быстро оделась, заправила постель. Заглянула в комнату родителей, на кухню. Похоже, они уже ушли на работу. Постучала к Кате с Кириллом. Сонный голос сестры спросил, чего надо.

— Кать, выйди, пожалуйста, на минуту. — Подождала за дверью. Показалась растрепанная голова. — У бабушки с сердцем плохо, — начала Лиза без предисловий. — Я еду в деревню. Скажешь маме. И вот еще что. Съезди ко мне на факультет, обрисуй в учебной части ситуацию, а я сейчас бумагу напишу, что по семейным обстоятельствам на неопределенное время исчезну.

— А как же учеба? — испуганно спросила Катя, она спросонья никак не могла осмыслить происшедшее.

— До сессии еще два месяца. Успею подтянуть. Все, — Лиза пожала плечами. — Когда увидимся, не знаю. Ладно, иди досыпай.

— Да какой теперь сон, — протянула сестра, однако тут же просочились мысли о теплой постели и нежных руках Кирилла. — Если будет нужно, я тоже подъеду, — все же нашла она необходимым добавить.

— Я позвоню. Сильно не волнуйтесь.

Лиза собрала одежду, книги, тетради. Сумка получилась объемная и тяжелая, а еще продукты. С благодарностью вспомнила, что на станции ее встретит Толя, посидела перед дорожкой пару минут и решительно поднялась. Пора.

Улица встретила ее солнцем и суетой. Было еще совсем рано, рынок около метро только начинал оживать, лениво и неохотно передвигались торговцы, переставляли ящики; мужики, столпившиеся небольшой группкой у киоска — один в заляпанной краской куртке, другой с большим грязным пятном на штанине вдоль всей ноги (наверное, упал), третий с бельмом на глазу и кривой усмешкой, — поглядывали с лукавым вожделением на выставляемые в витрине разноцветные бутылки и с деловым видом переговаривались о пустячном. Дворник вяло подметал большой метлой из прутьев вчерашний мусор. Нищие с привычно страдальческими лицами уже сидели на своих законных местах, словно никуда и не уходили на ночь. День наполнялся ровным шумом.

Лиза спешила. Тяжелую сумку приходилось на ходу часто перекладывать из одной руки в другую. От этого походка становилась немного утиной. В метро удалось сесть, сумка примостилась под лавкой, за ногами. Закрыла глаза и постаралась вспомнить, все ли купила. Получалось, что все. Однако на сердце по-прежнему было беспокойно, словно забыла что-то важное.

А в электричке Лиза даже немного поспала. Без сновидений, коротким глубоким сном. Когда открыла глаза, ощутила бодрость. Ощущение безнадежности, накатившее после ночного сна и утреннего звонка, исчезло. Теперь чувствовала себя сильной и нужной, стала с нетерпением поглядывать в окно, скоро ли ее станция. Хотелось поскорее увидеть бабушку, обнять ее ставшее хрупким тело, поцеловать в морщинистую щеку, почувствовав на губах старчески нежную кожу.

Наконец, поезд замедлил ход. Подъезжали. Лиза с легким оханьем подняла сумку, глянула в окно, тут же увидела Толю и заспешила к выходу.

Он тоже сразу заметил ее, подбежал, взял поклажу.

— Ну, вот и свиделись, — сказал с улыбкой.

Лиза прильнула к нему. Толя обнял ее одной рукой (в другой был ее багаж), и так постояли — как два очень близких человека, которые надолго разлучались.

— Как бабушка?

— Сегодня получше, — охотно ответил он. — А вчера напугала всех.

— А что же ты вчера не позвонил? — Они уже шли по дороге.

— Не хотел срывать вас на ночь глядя. Ты не беспокойся, — поспешно добавил он. — Я с ней сидел.

— Спасибо тебе, Толя, — Лиза ему улыбнулась. — Ты становишься нашим ангелом-хранителем.

— Это вы, Елизавета Никитична, сильно преувеличиваете, — сказал он, усмехаясь, однако видно было, что слова Лизы его приятно удивили.

Бабушка поднялась навстречу с причитаниями:

— Лизанька, детка, да что же ты примчалась, со мной все в порядке, я и Толе говорила: не звони моим, нечего их тревожить, а он не послушал, а мне сегодня совсем уже и хорошо… — Слова сыпались из Нины Григорьевны без пауз, словно она долго копила их, а сейчас в один момент выпустила из заточения.

— Ты как будто и не рада меня видеть, — с легким упреком сказала Лиза, обнимая бабушку.

— Что ты, что ты, — всерьез испугалась бабушка. — Как можно говорить такое.

— Тогда слушай меня. Ты сейчас же идешь в постель. Тебе лежать надо. — Голос Лизы приобрел твердость, Нина Григорьевна, робко посмотрев на внучку, перечить не решилась.

Однако, укладывая свое уже не очень послушное тело в постель, не удержалась, поворчала немного. А кто же работать будет? И в огороде дел полно, и в саду, и землю к посадкам пора готовить… Но скорее так, для порядка.

Забота внучки очень тронула ее, и, когда Лиза ненадолго вышла из комнаты, бабушка тихонько, чуть воровато вытерла глаза уголком пододеяльника.

Дел и правда оказалось полно. Они цепко ухватили Лизу и закружили ее, не давая опомниться. Дни мелькали. Если вдруг выдавалась свободная минута, то в такие моменты внучка сидела с бабушкой, болтала с ней о пустяках, разгадывала кроссворды. Причем Нина Григорьевна, по большей части не знавшая заковыристых слов, порой отвечала будто и невпопад, а точно или вспоминала из своей молодости что-то такое, о чем Лиза и понятия не имела, при этом категорично заявляя: ну как же ты не знаешь, быть такого не может.

Иногда по вечерам заходил Толя. Лиза накрывала стол, садились ужинать. Толя рассказывал деревенские новости, в основном из желания повеселить Нину Григорьевну, — он оказался хорошим рассказчиком. Над историей о том, как поссорились Маланья Кузьминична с Агафьей Тихоновной, две самые крикливые бабы в деревне, хохотали до слез, хотя сама история была довольно-таки незамысловатой. Маланье привезли телегу с навозом, а разворачиваться для заезда на ее огород стали перед домом Агафьи. Колесо телеги возьми да и попади в глубокую весеннюю колею, телега опрокинулась, повалила забор и вместо огорода Маланьи крепко унавозила двор Агафьи. Та схватила в сарае топор и бросилась на зловредную соседку, но не добежала — поскользнулась на навозе, благодаря чему обошлось без крови, зато крику было на всю округу.

Когда бабушка засыпала, Лиза с Толей сидели на веранде, негромко переговаривались. Толя, немного стыдясь своего скудного образования, просил девушку давать ему книги, которые стоит почитать. Та охотно снабжала его и потом, когда парень, проглотив очередной том, снова приходил к ним в гости, они обсуждали прочитанное до хрипоты. Восприятие Толи, не испорченное шаблонными мнениями, часто не совпадало с оценками Лизы, его суждения оказывались неожиданными и даже, на первый взгляд, вздорными, однако, выслушав его доводы, девушка нередко с Толей соглашалась, не уставая удивляться про себя его оригинальному уму.

Однажды он со смехом признался ей, что совсем бросил пить, из-за чего его авторитет среди старых друзей начал стремительно падать. Вышел даже крупный разговор на тему: нас на бабу променял. Однако, прочитав перед изумленной публикой короткую лекцию по философии пития, Толя и инцидент замял, и лидерство свое сохранил.

В этих тихих задушевных вечерах было нечто идиллическое. Лиза часто вспоминала Катю с Кириллом, их неровную жизнь. И казалось ей, что Москва с ее бесконечной суетой и маетой незаметно разъедает в людях их истинную суть, заменяя ее завистью, карьеризмом и озлобленностью. Что блеск столичной жизни напоминает яркий блеск золота, но золота всего лишь самоварного.

Через день ходила на станцию звонить домой, узнавала новости и каждый раз откладывала свою поездку в Москву. Однако из последнего разговора с Катей стало ясно, что надо показаться на факультете: в мае намечалась научная студенческая конференция и на кафедре ждали от Лизы заявки. Так что огород огородом, а съездить в Москву придется. Тем более что бабушка в последнее время чувствовала себя вполне прилично.

Ехать решила на следующий день.

18

Москва встретила Лизу городским гамом и гарью. Вначале девушка была поражена ощущением, что, оказывается, очень отвыкла. Затем на смену пришла неловкость: от слишком простой одежды, от рук, в трещинки которых въелась земля, от отсутствия прически — уже месяца четыре не была у парикмахера. Обилие красивых, надушенных, празднично одетых людей смущало. Она никак не представляла, что настолько забыла город.

Пообещала себе, что первым делом примет ванну и сделает маникюр.

Подходя к дому, уже предвкушала это немалое удовольствие, которого так не хватало в деревне. И грустно думала: городской я человек.

Гипсовый мальчик с вытянутой рукой пропал. Теперь ретивая местная администрация соорудила на пустыре немыслимую детскую площадку: то ли лабиринт из силикатного кирпича, то ли небольшой тюремный дворик для особо проказливых, то ли воплощение кошмара, приснившегося префекту округа.

Детей видно не было. Зато владельцы собак явно сооружение одобрили. Лиза раздраженно отвернулась, и тут ее внимание привлек темно-зеленый глазастый «мерседес», затормозивший у первого подъезда их дома. Лиза вспомнила, что и раньше, еще зимой, несколько раз видела эту машину. Невольно замедлила шаг. Дверца открылась, и из машины, к немалому удивлению Лизы, выпорхнула сестра.

— Катька, — ахнула Лиза. Что же здесь происходит, что уже произошло, пока меня не было? Убыстрила шаг, но и Катя шла быстро. Она первой достигла их — шестого — подъезда и взлетела по лестнице. Лиза догнала ее уже у лифта.

— Лизавета! — заверещала Катя и бросилась сестре на шею. Все заготовленные нотации о легкомыслии и нездоровом авантюризме из головы Лизы моментально выдуло. — Вот здорово! А я так всем и сказала, что ты сегодня прикатишь. Кирюха мне шампанское продул!

— Привет, — Лиза улыбалась во весь рот. — Как вы тут живете?

— Без тебя скучно, — сказала Катерина и, видя недоверчивость на лице сестры, добавила: — Правда. Как-то пусто в доме стало. Бабушка как?

— Гораздо лучше. Но все равно, я как только улажу свои дела, так обратно поеду.

— Ну, — разочарованно протянула Катя и почти без перехода лукаво, игриво — прямо в ухо: — Небось роман там закрутила. Сознайся!

Они уже входили в квартиру. Лиза разгрузила сумки — привезла прошлогоднего варенья и любимых всеми маринованных помидоров и огурцов. Катерина в это время выкладывала новости.

Родители здоровы. Кирилл ни с того ни с сего увлекся авторским правом. Целыми днями читает скучнейшие книги и пропадает в своей конторе. Я? Ну, что я? Учусь, занимаюсь факультативно на нашей телестудии, хожу на занятия по актерскому мастерству. Как зачем? Я ведь на телевидении собираюсь работать, там это просто необходимо!

— Ну а с Кириллом у вас как? Все в порядке? — спросила Лиза чуть приглушенным голосом.

— Нормально, — Катька махнула рукой. — Видимся так часто, что и поссориться некогда, — сказала вроде бы весело, а в голосе прозвучала горечь.

Помолчали немного.

— Кать, — начала Лиза и замялась.

— Ну что? Говори. Не испугаюсь.

— А кто тебя подвозил сегодня?

— А, это! — Катерина рассмеялась. — Это Артем все за мной бегает. Да ты не бойся! — поспешила добавить, видя протест на лице сестры. — Он сюда все к Юльке ездит, ну, и иногда меня подвозит, когда получается. Ничего такого.

Но как-то уж очень быстро тараторила, будто проговаривала речь, давно отрепетированную на тот случай, если кто заинтересуется.

— А почему тогда он у первого подъезда тебя высадил, если ничего такого?

Катя на миг растерялась, но только на миг.

— Да ему тут разворачиваться неудобно, а там задний ход — и у Юльки.

Хотела еще что-то добавить, но в замке зашуршал ключ, и разговор на неприятную тему, к большому облегчению обеих сестер, сам собой умер.

Пришли родители. Обнялись, расцеловались, стали собирать к ужину. Неожиданно возникла атмосфера давних лет, когда девочки были еще маленькие, деревья под окнами не доставали до их этажа и будущее, которое теперь наступило, только брезжило впереди. Шумели, смеялись, Катька начала задираться, тормошить Лизу, мама одергивала дочерей, но совсем без строгости, просто так, поддержать игру.

Потом долго сидели за столом, папа открыл шампанское по случаю приезда старшей дочери, и сама Лиза, чувствуя себя самозваной именинницей, ловила каждое мгновение этого чудесного вечера.

Кирилл пришел около десяти часов. Катя, буркнув под нос «Явился», пошла ему открывать. С его приходом в дом словно вползла напряженность, ожидание ссоры. Лиза вглядывалась в лица и ничего не могла понять. К Кириллу было не придраться, но что-то такое висело в воздухе, что настораживало и пугало. Выбрав момент, когда и Катя, и родители вышли из комнаты, подсела к Кириллу и тихо спросила:

— Слушай, что происходит?

— Да все в порядке, — он постарался беспечно улыбнуться.

— Не морочь мне голову. Я же вижу, — смотрела на него без тени улыбки.

— Катя считает, что я мало внимания уделяю семье. — Его голос зазвенел, и Лиза поняла, что вопрос — наболевший.

— Может, и правда? Поздно приходишь, рано уходишь…

— Лиза, но ведь она при этом требует, чтобы я больше зарабатывал. А как я буду это делать, сидя дома с ней в обнимку? Приходится бегать, а потом выслушивать упреки: где шлялся! где шлялся! Она и родителей против меня настраивает, — совсем грустно закончил Кирилл, плечи его поникли.

— Ну… — Лиза не знала что и сказать. Она вдруг увидела, как он устал, как осунулось его лицо, и впечатление было такое, что из Кирилла словно воздух выкачали.

— И потом, я сколько раз предлагал ей снять комнату. Сейчас мы бы даже потянули маленькую квартирку, но она не хочет! Ей здесь удобнее!

— Подожди, Кирилл, не может же быть совсем так плохо.

— Конечно, бывает и весело. Но только все реже и реже. Как ты уехала, так все и пошло наперекосяк. Знаешь, — Кирилл повернулся к Лизе всем корпусом, — ты будто стержень этой семьи.

— Да уж куда мне, ты что! — искренне возразила Лиза — в этой роли она себя не представляла.

— И я скучал без тебя, и Катька, не говоря уж о родителях.

— Это, конечно, приятно, но только я снова скоро уеду.

— Да? Жаль, — сказал Кирилл, но уже как-то безучастно, мысли его были заняты другим. — Я ведь люблю ее, — сказал Кирилл после недолгого молчания. — И она, к сожалению, этим пользуется.

Они сидели на диване. Молчали, каждый смотрел перед собой, Кирилл думал о Кате, о том, что недавно видел ее с Артемом, когда зашел на факультет журналистики — хотел поехать домой вместе. Вспоминал, какую унизительную ревность испытал, глядя, как жена садится в чужую машину. Ругал себя, что не поехал домой сразу и даже не позвонил, и теперь мучается в догадках: отвез ее Артем прямо домой или нет? И если нет, то где они проводили время? Заговорить с Катей не решался — боялся услышать признание в измене.

А Лиза заставляла себя сидеть в полуметре от Кирилла. На самом деле хотелось придвинуться к нему, взять его за руку, а еще лучше — перекинуть его руку себе через плечо и сидеть с ним, обнявшись, долго-долго и думать об одном и том же и не чувствовать этой отчужденности, этой навсегда-навеки разлученности с ним, непринадлежности к нему.

Пришла Катя. Забралась к мужу на колени, поцеловала его. Лиза, заметив, как Кирилл ожил, будто распустился от ее поцелуя, отвела глаза.

— Как ты приехала, Лизавета, так все в доме лучше стало, — сказала Катька. — Не знаешь, почему это?

— Откуда мне знать, — пробормотала Лиза, стараясь не глядеть в их сторону.

— А я знаю! — победно заявила Катерина. — Ты, Лизка, распространяешь вокруг себя здоровую неиспорченность и невольно заражаешь ею других. В твоем присутствии хочется стать лучше, чем на самом деле. — Сестра говорила смеясь, но при этом чувствовалось, что она действительно верит своим словам. — Ладно, пошли по койкам. Завтра вставать рано. Пойдем, Кирюш?

— Пойдем, Катюш, — передразнил он ее.

Катя встала, потянулась, крикнула:

— Чур, я первая в ванную, — и унеслась.

Кирилл тоже встал.

— Я тут наговорил черт-те что, — сказал он, глядя в сторону. — Ты не обращай внимания. Забудь. Не знаю, что на меня нашло. Просто устал.

— Конечно, — Лиза улыбнулась ему. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Уже засыпая, Лиза думала, что надо сделать все дела поскорее. Хорошо бы раздобыть экзаменационные вопросы и по ним готовиться к сессии в деревне. Может, удастся уговорить Тамару Васильевну, инспектора их курса. Наверное, удастся — я ведь отличница и на хорошем счету. Лиза даже усмехнулась, только в личной жизни — полная двоечница, а так вполне ничего. Интересно, как там бабушка, Толя, уже дрыхнут без задних ног, скорей всего. Надеюсь, не забыли полить рассаду… На этом мысли смешались, она уснула и, естественно, никак не могла знать, что сейчас, в этот момент, Толя вовсе не спит, а сидит, сгорбившись за столом, и пишет ей письмо, уже двенадцатое по счету, которое никогда Лиза не увидит, потому что все это глупости, бред сентиментальный, а просто так легче думать о ней, рассказывать о своих чувствах, о делах и представлять, что его единственная, свет его жизни слушает внимательно, кивает легонько и улыбается.

19

Однако прошло две недели, прежде чем Лиза смогла вырваться из Москвы. Каждый день находились все новые неотступные дела, и отъезд откладывался. В глубине души знала, что не уезжает из-за Кирилла. Она чувствовала, что ее присутствие в доме действительно гасит раздражение, ссоры, обиды. Иногда говорила себе, что сильно преувеличивает свою роль, приказывала уехать на следующий же день, но, видя надутую сестру, огорченного Кирилла и расстроенного отца, снова и снова переносила дату отъезда. Однако тревога о бабушке становилась все сильнее. В конце концов, Лиза строго велела себе не придумывать ужасов. Ничего страшного без нее в Москве не произойдет: все-таки оставляет взрослых, здоровых и отчасти здравомыслящих людей. И решила ехать в ближайшую пятницу.

Накануне, в четверг вечером, долго сидела с Катей. Хотелось дать сестре какие-то наставления, сказать что-то мудрое и веское, что запало бы той в душу. Но нужные слова не приходили, они болтали о пустяках, немного сплетничали, вспоминали прошедший год. И хоть смеялись, обеим было грустно. Наверное, потому так много и смеялись, чтобы скрыть друг от друга истинные чувства.

— А помнишь, Лиза, как многого мы ожидали от этого года. Особенно я, — все-таки нашла нужным поправиться Катерина. — Я думала сначала, вот поступлю, начну учиться, выйду замуж за Кирилла — такое счастье, не жизнь, а сплошной праздник…

— А на самом деле? — тихо спросила Лиза.

— А на самом деле все оказалось куда как прозаичнее, — Катя вздохнула. — Учиться, правда, интересно. А вот семейная жизнь, конечно, не сахар. Ты, Лизавета, не торопись замуж. Только глупые девки спешат наделать глупостей, вроде меня. У меня такое впечатление, что жизнь моя кончилась.

— Ты что? Совсем рехнулась? — Лиза даже не заметила, что повысила голос.

— Да ты не пугайся, — Катька досадливо махнула рукой. — Это я так, аллегорически. Хотя… — замялась: говорить или не говорить. — Знаешь, как подумаешь, сколько захватывающих вещей проходит мимо. Путешествия, дальние страны, карнавалы, приключения, экзотические острова, и ты никогда-никогда всего этого не увидишь, так и проживешь в стороне от настоящей жизни! — Замолчала и внимательно посмотрела — что-то ей сейчас ответит сестра.

Та пожала плечами.

— Не знаю. Я никогда так не думала. Всего все равно невозможно получить. А чем меньше желаний — тем счастливей себя чувствуешь. Вот в деревне, например, почему так здорово… — Лиза оживилась, но Катя перебила ее с сердитым воодушевлением:

— А я хочу все сразу и сейчас же. Я не собираюсь ждать благополучия до старости. На кой оно мне в пятьдесят-то лет?

— Ты Кирилла хотела — сразу и немедленно. Ты получила его — и что? Когда ты чего-то добиваешься, оно становится тебе ненужным, — более зло, более раздраженно, чем хотелось, сказала Лиза.

И обе сконфуженно замолчали, внезапно ощутив, как из последних слов выросла стена отчуждения. Теперь они не знали, о чем говорить.

— Наверное, ты права, — тихо проговорила Катя. — Как всегда, впрочем. Тебе самой это не надоедает? — В вопросе прозвучал бледный отблеск недавнего раздражения.

— Надоедает, Катюш, еще как, — Лиза встала. — Тем более что вся моя правота и начинается и кончается на словах. Пойду спать. Завтра хочу уехать с первой электричкой.

— Ты не пропадай совсем в деревне, — сказала Катя.

— Не пропаду, — Лиза уже подошла к двери, но обернулась, всмотрелась в сестру — в красивое родное лицо. Сердце отчего-то сжалось. — И ты не пропадай в этом городе. Постарайся не наделать глупостей, о которых потом будешь долго жалеть. — Открыла дверь и еще раз обернулась: — Кирилл тебя очень любит.

— Знаю, — тихо отозвалась Катя. Она так и сидела на софе, поджав ноги и не шевелясь.

А наутро Лиза уехала, еще когда все спали. И чем дальше уносил ее поезд, тем дальше становились московские заботы и проблемы.

Катерина же в этот день проспала. Взглянув на будильник и решив, что на первую пару никак не успевает, она повалялась в постели, затем не торопясь встала и, заставив поднос едой, снова легла — завтрак, так сказать, прямо в постель. Все уже разбежались по делам, и Катерина блаженствовала дома одна. Она с детства обожала такие минуты — никого нет, можно делать все что угодно, никто не одернет и не окрикнет.

Тщательно одевшись и накрасившись, посмотрела на часы и убедилась, что и на вторую пару безнадежно опоздала. Возник вопрос: стоит ли вообще сегодня ехать в университет? Крутанулась перед зеркалом и вынесла заключение: выгляжу сногсшибательно. Жаль затраченных трудов, придется ехать.

Выйдя на улицу, Катя сразу заметила у первого подъезда зеленый «мерседес». Почти автоматически походка сделалась кокетливой, на губах заиграла лукавая улыбка — ей нравилось дразнить Артема.

— Привет, — он вышел навстречу. — Прокатимся?

— Почему бы нет? — Катя с видом светской дамы подождала, пока Артем откроет ей дверцу, — к этим хорошим манерам она сама недавно его приучила и очень гордилась своим достижением.

— Есть предложение, — как всегда, немного тяжеловесно начал Артем, выруливая на улицу.

— Какое же?

— Давай съездим в одно модное местечко вместо уроков. Тебе понравится.

— Ты уверен? — Катя сделала вид, что раздумывает, хотя в душе сразу же променяла занятия на увеселительную прогулку. Пока она морщила лоб, Артем повернул в сторону кольцевой, а не центра. — Эй! Я же еще не ответила!

— Тогда, значит, я тебя похищаю, — усмехнулся Артем.

Кате идея понравилась, главное — ответственности никакой. Настроение у нее было веселое, возбужденное. Она предвкушала, как здорово сегодня проведет время, и только один червячок грыз ее совесть. Вчера обещала Лизе не делать глупостей, а сегодня катит с сомнительным типом неизвестно куда. Ну и наплевать, в конце концов! Моя жизнь, мне и кайф ловить, и расхлебывать! Назло всем поеду, говорила себе Катерина и радовалась, что все так удачно сегодня складывается.

Ехали довольно долго, около часа. Проехали весь Красногорск, въехали в Нахабино. Здесь свернули. Рядом с дорожными указателями на русском языке появились добавочные — на английском. Катя с любопытством глазела по сторонам. Показались внушительные ворота с охраной. Артема, видимо, здесь хорошо знали, пропустили без лишних вопросов.

Машина мягко въехала на территорию то ли пансионата, то ли санатория, Катя никак не могла понять, чего же именно, но спрашивать не хотелось.

— Это загородный клуб, — сказал Артем и без ее вопросов. — Сюда приезжают играть в гольф, в теннис, просто отдохнуть, поплавать в бассейне, пожариться в бане. Некоторые не бедные иностранцы и русские здесь живут, снимают дома.

Они как раз проезжали загородные двух-трехэтажные коттеджи. На газоне играли чьи-то дети, рядом с ними развалился большой лохматый пес. Чау-чау, вспомнила Катя название породы. Недавно видела такого в журнале, у них еще языки фиолетовые.

— А мы куда едем? — Ей вдруг стало немного не по себе, непонятно с чего ощутила незнакомое чувство робости.

— Я здесь на выходные номер снимаю. Сначала зайдем туда, а потом в баньку или в бассейн, куда хочешь.

— Да как же в баню, у меня с собой ничего нет, — растерянно сказала Катя.

— Да там все дадут. А потом сходишь в салон, тебя и причешут, и накрасят, делов-то! Если хочешь, можешь и массаж заказать.

Артем затормозил у кирпичного здания. Катя вышла из машины, осмотрелась. Вокруг было непривычно, не по-весеннему чисто. Солнце с удовольствием обволакивало теплом соскучившуюся по его лучам землю, везде уже зеленела трава, распускались почки. День выдался, что и говорить, прекрасный.

Поднялись на второй этаж, провожаемые вежливыми понимающими взглядами обслуги.

— Сюда, — Артем открыл дверь, и Катя оказалась в двухкомнатном небольшом номере.

Почему-то думала, что Артем сразу начнет к ней приставать. Но этого не произошло. Он зачем-то показал ей, где ванная, предложил выпить вина и достал из холодильника фрукты. Катя все никак не могла взять себя в руки, ходила по номеру как ушибленная, Артем же смотрел на нее с улыбкой:

— Ну что, Катерина? Сходим в баньку?

Она послушно кивнула. Выпили по бокалу холодного белого вина, Артем взял спортивную сумку, и вот они снова на улице. Наслаждаясь солнцем, чистым воздухом, медленно пошли по дорожке.

— Неплохо здесь, — наконец смогла выдавить из себя Катя. Ей очень хотелось показать поклоннику, что ничего ее не удивляет, что эту жизнь она воспринимает как нечто должное, повседневное. Но не очень пока получалось.

Бани предлагались на выбор: турецкая, русская и финская. Выбрали русскую. В ней не оказалось ни одного человека. Кате выдали белый халат, полотенца, тапочки. В женской раздевалке она переоделась. Когда зашла в парилку, то увидела Артема: он лежал на верхнем полке в плавках, уже весь мокрый.

— Присоединяйся, — сказал он.

— Я пока здесь, внизу, посижу, — Катя села, закутанная в полотенце.

Она чувствовала себя странно, словно попала в другой мир. Все здесь было чужое, но вместе с тем такое влекущее. Закрыла глаза, представила, что живет здесь постоянно. Получилось очень даже органично.

— Хотела бы так жить? — услышала рядом со своим ухом голос Артема. Он, обычно такой душевно-тупой, сегодня словно читал ее мысли.

— Неплохо, конечно, — лениво, не открывая глаз, ответила Катя. Жар проникал во все мышцы, в каждую клеточку, хотелось лечь и не шевелиться — только впитывать в себя это щедрое тепло, насыщаться им.

— Ты ложись, — Артем помог ей вытянуться на полке. — И полотенце сними, пока никого нет. — Не дожидаясь ее согласия, раскинул полы полотенца, Катя предприняла вялую попытку к сопротивлению, но истома окутала с ног до головы, двигаться расхотелось совсем.

Она так и не двигалась и не открывала глаз, пока руки Артема ласкали ее тело, а внутренний жар смешивался с жаром бани. Мужчина, видя, что спутница не против, почувствовал себя смелее, и губы его заскользили по ее груди, животу…

Однако вскоре в предбаннике послышался шум, и Катя, испуганно запахнувшись, резко села. В глазах потемнело.

— Пойдем сполоснемся, — Артем помог ей подняться.

Они долго плескались в прохладной воде, потом снова парились, правда, на этот раз в обществе неразговорчивого японца и молодой спортивного вида канадки, которой очень хотелось поговорить по-русски и рассказать новым русским друзьям про свою жизнь. Потом снова плескались.

Артем, как обещал, устроил Кате и массаж, и салон красоты. Чувствовала она себя прекрасно, словно заново родилась. И уже не только снисходительность испытывала к Артему, но и благодарность. И поэтому, когда снова поднялись в его номер и на этот раз он церемониться не стал — сразу повалил Катю на кровать и сорвал с нее одежду, — она не очень и возражала. Так, скорее для очистки совести допыталась его одернуть, но Артем даже и не слушал.

Получив свое, довольно откинулся на спину, пробормотал:

— Наконец-то. Давно же я этого ждал.

Катя молча встала, сходила в ванную, быстро вымылась. Она не ощущала ни укоров совести, ни особенного удовлетворения, так, что-то средненькое.

Когда вышла, Артем уже был одет, ждал ее.

— А сейчас обедать, — бодро сказал он. — Я черт знает как проголодался.

В ресторане, где Артема многие знали, кивали ему и окидывали оценивающими взглядами Катю, она уже не чувствовала ни робости, ни смущения. Теперь ей казалось, что только так и должно быть, только здесь ей и место.

Домой она приехала не очень поздно, еще никто, кроме нее, не вернулся. Долго стояла перед зеркалом, смотрела на свое отражение — пыталась найти в лице следы порока и измены. Но ничего такого не увидела — увидела красивое, немного уставшее лицо молодой женщины. Ну, может, в глазах появилось чуть больше цинизма, ну и естественно, грусти — последствия нового этапа познания жизни.

20

Скандал разразился через полтора месяца. Все это время Катерина исправно каждую пятницу встречалась с Артемом, вкушала красивой жизни. К любовнику по-прежнему относилась со странной смесью уважения и презрения. Он водил ее в рестораны, в казино, регулярно ездили и в загородный клуб, парились в бане и играли в гольф. Вернее, Артем учил Катю играть, хотя толком забивать мячи в лунки и сам не умел. Столь же регулярно он требовал от Кати любви и ласки, и она со временем стала даже находить удовольствие в том незамысловатом сексе, который он мог ей предложить.

Эта двойная жизнь — любящей жены небогатого мужа-студента и любовницы типичного «нового русского» — давала Кате то ощущение авантюризма и тайны, без которых существование виделось ей скучным и бессмысленным.

Дома Катя сделалась нежной и ласковой. Что ни вечер — объяснялась Кириллу в любви, называла его любименьким и бедненьким, ластилась к нему и преданно заглядывала в глаза. И ничуть при этом не играла. Катя и правда, видимо вследствие романа с Артемом, стала испытывать к Кириллу самые нежные чувства. Наверное, таким образом ее незлая натура пыталась компенсировать обман и измену. Хотя факта измены и предательства Катя не ощущала. Она все так же, как могла, любила мужа, а Артем был для нее средством реализации не самых лучших побуждений. Часто в каком-нибудь ресторане или на теннисном корте Катя представляла себе вместо Артема Кирилла и остро жалела, что такого не может быть на самом деле.

Любовник меж тем стал все чаще делать подарки, стремясь приучить ее к дорогим вещам, без которых, как он надеялся, его женщина в скором времени не сможет обходиться. И если вначале Катерина тщательно прятала дареные вещи, то вскоре, видя, как Кирилл старательно закрывает на все глаза, стала открыто вешать в шкаф новые костюмы, свитера, платья. И испытывать странное удовлетворение, когда муж снимал с нее дорогое шелковое белье, которое недавно надевал Артем.

Катя совсем перестала бояться разоблачения, более того, ей самой стало казаться, что ничего предосудительного она не совершает. Просто для Кирилла она одна, для Артема — другая. И чувства она испытывает к обоим мужчинам настолько разные, что и сравнивать их нельзя и рядом ставить тоже. И главное — обоим с ней хорошо, оба получают то, что хотят, и какие в таком случае могут быть к ней претензии? К этому времени май расцвел сначала черемухой, а затем и сиренью с ландышами, жизнь представлялась удивительной и многообещающей, ненастья не предвиделось.

Однако семейный скандал случился не по причине неосторожности Кати. Гроза, отнюдь не майская, пришла с той стороны, о которой думалось и вспоминалось меньше всего.

Однажды вечером, когда все семейство было дома и ужинало, позвонила Юлька. Она звонила уже несколько дней и, когда трубку снимала Катя или ее родители, тихо нажимала на рычаг. Однако на этот раз ответил Кирилл. Юлька, радостно предвкушая скорое справедливое мщение, громко выдохнула.

— Я слушаю.

— Кирилл? — неожиданно прорезался отдаленно знакомый женский голос.

— Да, — испуганно ответил он. Почему-то молнией пронеслась мысль — Ира звонит, его давняя подруга. Венгр недавно говорил, что она Кирилла все никак забыть не может. Катя, моментально уловившая перемены в его голосе, ревниво выпрямилась на стуле и навострила ушки — главное, не упустить детали.

— Ну, привет, — протянула Юлька. — Наконец-то я могу с тобой поговорить. А то все моя подруга Катька трубку хватает.

Это же Юлька, узнал Кирилл и облегченно улыбнулся. Катя расслабилась.

— Тебе Катю позвать? — спросил Кирилл. Он что-то так разволновался, что не уловил последних Юлиных слов.

— Зачем? — резко спросила Юлька. — Я же русским языком тебе говорю — мне надо тебе пару слов сказать.

— Ну давай говори, — буркнул Кирилл, покосившись в сторону стола. Стало жалко, что остынут блины, которые сегодня пекла — редкий случай — его жена.

— Так вот, Кирилл, будь добр, уйми свою жену. Мне надоело, что она таскается к моему жениху, к Артему, — насчет жениха Юлька, конечно, сильно преувеличивала, но ей казалось, что так будет звучать солиднее.

— О чем это ты? — недоуменно спросил Кирилл и тут же пожалел, что спросил. Надо прервать этот разговор, настойчиво забилась мысль, прервать этот разговор… Но Юлька уже обрадованно отвечала:

— А о том, что каждую пятницу твоя жена трахается с моим женихом и мне лично это надоело.

— Ну вот что, — резко сказал Кирилл. — Я не желаю выслушивать всякий бред…

— Ничего себе бред, спроси лучше, откуда у нее такие дорогие шмотки, — Юлька еще что-то кричала, но он уже повесил трубку.

На негнущихся ногах подошел к столу, сел. Отрезал себе кусок блина, пожевал и почувствовал, что его Мутит.

— Кто звонил? — беспечно спросила Катя, хотя страх уже вполз в ее сознание: она ясно видела — с супругом что-то происходит.

— Так, давняя знакомая, — неопределенно ответил он. — Мне нехорошо что-то стало, — Кирилл поднялся. — Я пойду полежу немного. Извините.

Он скрылся в комнате. Не думать, не разрешать себе об этом думать, твердил Кирилл. Однако тут же вскочил и распахнул шкаф — на него недобро глядели чужие красивые вещи. С силой захлопнул дверцу. Снова сел. Сейчас придет Катя, и мне надо будет что-то ей сказать. Что? Самое важное — не упоминать о разговоре и ничего не спрашивать…

В комнату заглянула участливая рожица жены.

— Ну как? Полегчало? — Проворно, как юркий зверек, шмыгнула к Кириллу и устроилась у него на коленях. — Хорошо, что блины пекла я, а то потом всем бы рассказывал, как от тещиных блинов плохо стало, — она отчаянно пыталась шутить.

Кирилл усмехнулся, он тоже собирался сказать в ответ что-то легкое и остроумное, открыл рот и, глядя Кате прямо в глаза, забыв убрать с лица улыбку, спросил:

— Ты спишь с Артемом?

Катя опешила, отшатнулась даже, вскочила, словно он ее ударил. Нет, конечно, нет, моя девочка любимая, зачем же я, болван, так обидел ее!

Но Катя, с испугу неправильно истолковав растерянный вид Кирилла, подумала, что он сейчас начнет предъявлять на нее свои права. А на нее никаких прав никто не имеет — никто! — и, словно прыгая с вышки в глубину, как когда-то в детстве она прыгнула, не умея плавать, гордо выпрямилась и заявила:

— Ну, сплю. Ну и что? — Запоздало подумала, что зря она так, уж лучше обман, и тут же одернула себя: не буду унижать ложью ни себя, ни Кирилла, хватит.

— Значит, правда, — плечи мужа поникли, руки обхватили голову, как будто она стала для него непосильно тяжелой. — А я все думал, что мерещится мне. — Он неожиданно улыбнулся. И такой светлой и беспомощной была его улыбка, что у Кати комок встал в горле и она подумала: все, это конец. — Дурак я.

— Кирюш, подожди, — залепетала Катя. — Все ерунда, я же люблю тебя, только тебя… — она протянула к нему руки, однако не решилась дотронуться.

— Только себя, Катенька, — Кирилл взял ее за запястья и отвел от себя такие любимые, такие нежные руки. — Только себя.

Он вдруг бодро поднялся, прошелся из угла в угол.

— Будь добра, выйди, пожалуйста, из комнаты, — тихо попросил.

Катя решила, что Кириллу просто нужно время — взять себя в руки, может, даже выплакаться, а потом он поцелует ее и обязательно простит, обязательно, а как же иначе, ведь у них семья, она жена ему, пусть немного непутевая, зато такой, как она, он больше не найдет.

Быстро кивнула и выскочила из комнаты. Решила отсидеться в ванной: уж очень не хотелось попадаться на глаза родителям, отвечать на неизбежные вопросы. Она дала Кириллу полчаса. Чтобы даром не терять время, приняла душ, вымыла голову и уложила волосы так, как, она знала, больше всего любит Кирилл: пышной гривой. Поскольку шумел фен, не услышала, как муж вышел в коридор, простился с ее родителями, ничего не стал им говорить, оставив их в полном недоумении, — Любовь Константиновну с недомытой тарелкой в руках и Никиту Владимировича в фартуке, с кухонным полотенцем, переброшенным через плечо, — подхватил дорожную сумку (немного вещей и книги, учебники) и покинул стены квартиры, которая совсем недолго была его домом.

Катя, конечно, потом громко плакала, ругала папу с мамой, что не позвали ее, как же могли, зачем отпустили. Однако на вопросы, что все-таки случилось, не отвечала. Из чего был сделан вывод, что виновата, видимо, она, что-то натворила. Затем Катя заперлась у себя в комнате и перестала отвечать вовсе. Делать нечего, решили Любовь Константиновна и Никита Владимирович, авось одумаются, молодые еще, горячие.

Спать легли рано, но долго не спалось. Как-то незаметно стали вспоминать свою молодость, как было трудно и вместе с тем весело. И почему-то так получалось, что самые счастливые годы приходились на суровый период их жизни: барак, небольшая комнатенка, третья дверь налево в длинном тусклом коридоре, общая кухня и удобства во дворе.

Кирилл тоже долго не спал в эту ночь. Он несколько часов бесцельно бродил по Москве, оттягивая момент возвращения домой, к своим родителям. Знал, что приятным оно не будет. Отец наверняка накинется сначала с расспросами, потом с нотациями, мать будет тихо сидеть в углу, уставясь или в пол, или на свои руки. И что делать? Стоять и покорно выслушивать ту ерунду, которую папа станет громогласно вываливать? И ведь ничего не объяснишь, ничего! И Катя, Катя, как же она могла? Все теперь кончено, и все было зря, все коту под хвост: и весна, и запах сирени, и ее блестящие счастливые глаза.

Щемило чувство утраты, дыхание становилось прерывистым, глаза щипало. И еще одна неясная мысль, скорее даже предощущение мысли, запоздалый отблеск озарения мучили Кирилла. Он точно знал, словно это знание было подарено ему свыше, что упустил нечто важное, проворонил, проглядел. И это вовсе не Катины шашни с Артемом, а что-то гораздо более значительное и глубокое. Но вот что именно, как ни старался, понять не мог. И это окончательно изводило его. Весь вечер он неустанно спрашивал себя, что же еще он в своей жизни не увидел, но ответа не находил, а только точно и бесповоротно понимал: прошляпил.

21

Лето наступило стремительно. Сразу стало жарко, душно… Дожди, вконец надоевшие ранней весной, теперь вспоминались как благодать. Асфальт сделался мягким, а воздух превратился в смесь пыли и жара. Москву окутала желтая удушающая пелена.

Катя тащилась из университета после последнего успешно сданного экзамена и проклинала невыносимое лето. В нос, в уши лез тополиный пух, дышать и так было нечем, а неразумные дети вдобавок жгли скопившееся у тротуара белое воздушное облако. Один вид огня приводил Катерину в ужас. Она в который раз за день подумала о холодном душе. Скорей бы добраться до дома. Блузка уже прилипла к спине, из-под мышек стекал пот — отвратительно!

Достала из сумочки платок и осторожно промокнула лоб и щеки. Краска небось потекла, ну и черт с ней, тоскливо решила она. Угораздило Артема именно сейчас уехать по делам — и куда! На Кипр. Знаем мы эти дела. Катерина до сих пор злилась, что не смогла из-за сессии поехать на море вместе с ним. Правда, Артем обещал свозить ее на какой-нибудь сказочный курорт, но до этого еще дожить надо. А сейчас извольте топать домой на своих двоих. Катя уже привыкла, что любовник или сам подвозит ее, или посылает за ней машину.

Подойдя к метро, представила себе потную многоликую толпу, невыразимый запах, исходящий от жарких тел, — стало противно. Растяпа! Она даже ногой топнула. Ну почему я все время забываю, что теперь могу ездить на такси хоть каждый день. Подняла руку, и почти сразу возле нее затормозили белые «Жигули». Катерина, быстро привыкшая к иномаркам, невольно скривилась.

— Куда ехать, девушка? — На нее дружелюбно смотрел молодой парень в очках, джинсах и майке.

— На Каширку, — неохотно ответила Катя.

— Садись, подвезу. — Он открыл ей дверцу, и Катя села на переднее сиденье. — Жаркий денек сегодня, а?

Сейчас приставать с разговорами начнет, а потом телефончик попросит, привычно пронеслось в голове у девушки.

— Да уж, не холодно, — ответила она неприязненно.

— А сама чего хмурая такая? Экзамен завалила?

— Вот еще, — хмыкнула Катя. — Пять баллов.

— Отличница, значит, — парень усмехнулся.

— Сам-то учишься где-нибудь или на извозе живешь? — Катя решила все-таки поддержать беседу — парень показался ей симпатичным.

— Угадала. И учусь, и на извозе живу, — он засмеялся. — Ничего, на жизнь хватает.

Они проболтали о пустяках все полчаса, что ехали до места. Окошки в машине были открыты, приятно продувало, и Катя уже ничуть не переживала, что едет в «жигуленке», а не в «мерседесе».

— Ну вот и прикатили, — парень притормозил у подъезда.

— Сколько?

— Сколько не жалко, — он, ухмыляясь, смотрел на нее. Катя расстроилась: почему-то подумала, что и денег не возьмет, и телефон попросит. Ни того ни другого, нечего губы раскатывать.

— Хватит? — протянула пятидесятитысячную бумажку.

— Вполне. Спасибо.

Он небрежно сунул деньги в карман, а она выбралась из машины и зашагала к дому. Но не успела дойти до подъезда, как парень окликнул ее:

— Кать! Бумажник выронила!

Она машинально схватилась за карман — и правда обронила, наверное, когда выходила из машины. Та еще привычка — класть деньги в карман!

— Спасибо, — подбежала, взяла бумажник и на этот раз подождала, пока машина скроется за углом дома. Только после этого зашла в темный прохладный подъезд. Какая-то закавыка не давала ей покоя, и Катя, словно пытаясь разгадать ребус, сосредоточилась на недавних событиях. Что-то было не так. Не глядя по сторонам, подошла к лифту, и тут сзади обрушился удар по голове. Катя пошатнулась, но на ногах устояла. Обернулась. Замаячило перекошенное женское лицо. Даже не сразу сообразила, кто перед ней.

— Юлька? — наконец, узнала и глупо улыбнулась. — Ты что, подруга, рехнулась?

— Я тебе говорила, дрянь, говорила, не лезь! — От злости и испуга Юлька произносила слова как-то странно — по слогам.

Катя засмеялась.

— Ну ты и дура. Ну и дура! — Потерла ушибленное место. — Чем ты меня так?

Юлька смешалась. Она ожидала слез, страха, крика боли… А услышала только смех и какой-то несуразный в своей обыкновенности вопрос.

— Этим, — растерянно показала кастет, неловко зажатый между пальцами.

— Где только нахваталась этих бандитских приемчиков, — еще по-доброму сказала Катя. И вдруг, в мгновение ока переменившись, приблизила свое лицо к нападавшей и отчетливо произнесла: — Не попадайся больше мне на глаза, девочка. Не я тобой буду заниматься, если что, а люди посолиднее, не с такими смешными железками. Поняла?

Юлька испуганно кивнула. От ее ярости не осталось и следа. Катя, полностью игнорируя ее присутствие, вошла в лифт, нажала нужную кнопку, обернулась и, пока закрывались двери, смотрела, не отрываясь, на потерянную физиономию бывшей подруги.

Дома после спасительного холодного душа Катя приложила лед к шишке, легла на диван и закрыла глаза. Мысли унеслись к недалекому прошлому, когда рядом всегда находился Кирилл, когда на горизонте еще не маячил Артем, не было обмана и лжи, не били кастетом по голове.

Иногда Катя остро жалела, что так бездарно кончилась ее семейная жизнь, толком и не состоявшись. Кирилл звонил только раз после своего ухода, да и то сказать, что подал на развод. Что-то хорошее и чистое ушло из моей жизни, думала в такие минуты Катя. Началась другая эпоха с другими нравами и традициями. Но и она, может, не так страшна, как кажется. Могла бы я планировать поездку на Кипр, или в Париж, или в Вену? А теперь могу, только и делов-то — сказать Артему, куда больше всего хочется. И даже такой пустяк, как возможность поймать машину после экзамена, хоть немного, а греет. Ведь за всю совместную непорочную жизнь с Кириллом ни разу не могла себе позволить такси. Катя вздохнула: везде есть и свои плюсы и свои минусы…

И резко села в постели. Так, что заболела голова. Наконец, она поняла, какая несообразность была с этим «жигуленком».

— Черт, — прошептала. — Ведь я не говорила ему, как меня зовут. Точно не говорила. Черт…

Откинула лед и тревожно прошлась по комнате. Но никакие соображения, откуда водитель мог знать имя, в ее больную голову не приходили.

Лиза в этот жаркий день удила рыбу. Совсем недавно к рыболовству ее приучил Толя, и теперь, когда у обоих выдавалось свободное время, они часами просиживали у деревенского пруда, предаваясь оправданному безделью. В лучшем случае их общий улов составляли несколько худосочных окуньков, да пару раз Толя поймал карпов. Но не в улове было дело. Они сидели, иногда лежали в душистой мягкой траве, разговаривали и открывали друг в друге все новые и новые черты. Однако тип отношений оставался прежним. Лиза видела в Толе исключительно верного друга, и не больше, Толя это понимал и принимал, большего у судьбы не просил.

В этот день клева не было совершенно. Они долго молчали, глядя на воду, и Лиза уже поглядывала на часы. Дома все-таки ждали дела.

— Как Нина Григорьевна такую жару переносит? — спросил Толя, надеясь беседой подольше задержать Лизу.

— Не очень. Нитроглицерин глотает.

— Сердечникам в такую погоду сложно. — Он задумался, о чем бы еще спросить. — А Катя как? Не собирается в этом году приехать?

— Нет, Толя. У нее теперь другие интересы.

— Все-таки разводятся? — Он повнимательнее вгляделся в Лизу.

Та отвела глаза и кивнула.

— Кирилл на развод подал. А сам пропал. Снимает квартиру где-то на окраине и не звонит никогда, — положила подбородок на скрещенные руки, неподвижно уставилась на воду.

— Ты сильно переживаешь, — удивленно отметил Толя. — Из-за Кати?

Лиза долго не отвечала, все смотрела на легкие круги на воде, что чертили водомерки и оставляли после себя упавшие с ивы листочки и веточки. Она могла бы не ответить, могла бы соврать что-нибудь необязательное, но почему-то врать Толе не хотелось. Он тоже молчал, не торопил. Понял, что затронул нечто больное, глубокое.

— Катя утешилась уже, — наконец со вздохом сказала Лиза. — Из-за Кирилла. Я и не думала, что простая мысль — «я больше никогда его не увижу» — будет доставлять мне такую боль. — Она постаралась улыбнуться, но с ресницы соскочила слеза и словно стерла улыбку.

— Ты любишь его, — тихо, потрясенно, самому себе сказал Толя. — Поплачь, если хочешь.

Он слегка обнял ее, плачущая девушка ткнулась носом в его голую грудь, и слезы послушно полились из глаз — одна за другой, одна за другой, — щекоча ему кожу.

Они просидели еще час. Жара к вечеру стала спадать, красное уставшее солнце заваливалось к горизонту, обещая на завтра такое же пекло.

Когда Лиза успокоилась, Толя осторожно вытер ей лицо своим мятым скомканным платком. Затем не торопясь смотали удочки, и он проводил ее до дома.

— До завтра, — сказала Лиза.

— До завтра, — ответил Толя и, не оглядываясь, широко зашагал по улице.