Сестры

1

— Вы уже видели в программке? Видели? — Катя от переизбытка чувств все время срывалась почти в крик. — А ты, мам, не верила! Помнишь? А сейчас вот вам всем, неразумная дочь Катерина — и на экране на всю страну. Вот так вот!

— Ты приехать-то сможешь? — Любовь Константиновна немного отстранила трубку — неизвестно с чего вдруг прорезался у дочери такой громкий голос, прямо оглушал.

— Мужа сегодня проводила в командировку, — радостно завопила Катя. — И по такому случаю, конечно, приеду. От Лизаветы есть какие известия?

— Да она как раз сегодня возвращается из Лондона, обещала заехать…

— Как — сегодня? — радостно удивилась Катерина. — Я думала, не раньше следующего понедельника. Ну все! Мчусь!

Любовь Константиновна с улыбкой положила трубку. Постояла недолго около телефона, немного взгрустнула. Вот и выросли девочки, помнится, ждали этого, ждали: сначала — когда первые слова скажут, потом — когда ходить начнут, а дальше все в убыстряющемся темпе — когда школу закончат, университет, пойдут на работу… И когда годы промчались, непонятно, словно вчера ведь только из роддома Никита меня с Катюшкой привез.

Она вздохнула и, протерев телефонную трубку концом фартука, — руки были в муке, когда Катя позвонила, — поспешила на кухню. Дел сегодня и так невпроворот, а еще пироги затеяла, успеть бы к приезду девочек.

Катино «мчусь» обернулось в два с половиной часа. К этому времени вернулся с работы Никита Владимирович, красный с мороза, весь в снегу, как Дед Мороз. С порога, даже не успев раздеться, засыпал жену вопросами:

— Катя звонила? Приедет? А самолет? Ты не узнавала, не опаздывает? Катя-то, надеюсь, без своего благоверного? А чем это у тебя так вкусно пахнет?

Вошел на кухню, обнял Любовь Константиновну и попытался стянуть пирожок, однако был застигнут на месте преступления.

— Никита! Постыдился бы! Надо девочек подождать.

— Уж больно аппетитно они выглядят, — Никита Владимирович умоляюще посмотрел на горку румяных аккуратных пирожков.

— Ну ладно, один, на пробу, — сжалилась Любовь Константиновна.

И пока муж осторожно, боясь обжечься, откусывал от дымящегося еще пирожка с капустой, смаковал его, она молча наблюдала за ним, думая, как много изменилось у них за последние годы. После того как Катя повторно вышла замуж и уехала жить к мужу, и особенно после переезда Лизы на новую квартиру, которую — подумать только! — она смогла купить себе на последний гонорар, между супругами установились совершенно иные отношения. Словно нечего стало делить. Словно только теперь они осознали истинную цену взаимопониманию, уважению и теплоте.

Не успел Никита Владимирович доесть пирожок, как начал надрываться дверной звонок. И не надо было обладать даром пророчества, чтобы догадаться, что приехала Катя.

Она шумно ввалилась в коридор, который сразу всем показался маленьким. Скинула на руки отцу роскошную норковую шубу, расцеловала родителей, причитая: как же я соскучилась по этому кошмарному дому, как же мне вас иногда не хватает, черт побери, а чем это так вкусно пахнет, я еще на лестничной клетке почувствовала…

— Лизка-то, Лизка еще не приехала? — И без перехода: — Мам, ну дай пирожочек, ну хоть один, ну пожалуйста…

Любовь Константиновна со строгой миной вручила Катерине один пирожок, при этом довольно думая: как угадала-то я с пирогами, как угадала…

А Катя все говорила и говорила, задавала вопросы и, не дожидаясь ответов, снова о чем-нибудь спрашивала или вдавалась в воспоминания. При этом переходила из одной комнаты в другую, а родители хвостиком спешили за ней и иногда умудрялись вставлять слова в ее монолог.

— А помните, как Лиза тихо расстраивалась, когда я переехала жить в ее комнату, помните? — Катя обвела глазами родителей. — И ведь как старалась виду не показывать, что переживает сильно, а я все равно чувствовала! — На мгновение Катя замолчала, погрустнела. — Как вспомню, сколько мы нервов друг другу потрепали, — она покачала головой. — И все зря. И все равно ничего не получилось…

— Сейчас-то ты хоть довольна жизнью? — удачно ввернула вопрос Любовь Константиновна. — Вроде не на что жаловаться.

Наверное, спрашивая это, она ожидала от Кати радостного знакомого блеска в глазах; наверное, потому так и удивилась, что углядела вдруг — ни с того ни с сего — проскользнувшую по лицу дочери печаль. Однако Катя быстро надела привычную для всех жизнерадостную физиономию.

— Еще бы! Весной собираемся махнуть во Флориду, представляете? На целых две недели! Рай, а не жизнь, — последняя фраза прозвучала чуть ли не саркастически.

Любовь Константиновна беспомощно посмотрела на мужа, но в эту минуту снова прозвенел звонок, и Катя со всех ног бросилась открывать, оглашая квартиру криком:

— Лиза пришла! Лиза пришла!

Распахнула дверь, буквально втащила сестру в коридор, зацеловала, заобнимала.

— Раздеться дай, Катька, — смеясь, взмолилась та. — Что это на тебя приступ нечеловеческой любви нашел!

— Ты, Лизка, с годами становишься все большей занудой, — радостно сообщила ей Катя. — А потому такие простые людские чувства, как, например, привязанность младшей сестры к старшей, тебе недоступны. — Обернулась к родителям: — Ну, что скажете?

— Из тебя, Катюш, сегодня слова — как из пулемета, только успевай уворачиваться, — Никита Владимирович помог Лизе снять пальто.

— Привет, — Лиза чмокнула в щеку отца, — привет, — маму. Разулась. — А чем это так пахнет? Неужто пироги? — Любовь Константиновна с готовностью кивнула. — И небось уже прикладывались без меня, — Лиза подозрительно посмотрела на Катю.

— А что я? Чуть что, сразу я! Мам, ну скажи!

— Господи, — сказала Любовь Константиновна. — Полчаса назад думала, вот, наконец, и выросли девочки, стали взрослыми, самостоятельными женщинами, а на самом деле? Ведете себя, как маленькие! — Выговаривая слова нарочито сердитым голосом, прямо лучилась от счастья.

— С нашим пустырем видела что сделали? — негромко спросила Лиза у сестры, отбирая пирожок.

— Лучше б не видела, — кивнула та. — Добили, гады. Называется «Прагматизм в действии!».

— Даже та безумная детская площадка для собак и то была лучше этих жутких гаражей, — Лиза покачала головой, а Катя только криво усмехнулась: забивать голову всякими сентиментальными глупостями не хотелось — зачем портить себе настроение?

Скоро все семейство сидело за столом, поглощало ужин и в нетерпении посматривало на часы. Ждали программы с участием Кати. Сама она заметно нервничала, хотя виду старалась не показывать, все время шутила, задирала сестру, иронизировала над родителями. Жизнь, казалось, вернулась на несколько лет назад. Конечно, не считая того, что девочки заметно повзрослели, а родители — постарели. Лиза бросала взгляды на отца, на маму, про себя удивлялась переменам в их отношениях, радовалась этому и одновременно огорчалась, что только сейчас, когда уже виден возраст, и появились седые волосы, и столько морщин, — только сейчас родители по-настоящему стали понимать друг друга.

— Эй, Лизавета, — прервала ее размышления сестра. — Ты, случаем, в славном городе Лондоне жениха себе не нашла? А то ведь так и помрешь старой девой!

— Катя! — ахнула мама. Она всерьез испугалась, что старшая дочь сейчас обидится, — сама она считала, что жизнь Лизы, несмотря на успехи в работе, пока не сложилась. Главное-то ведь для женщины совсем не работа. И потому, говоря о ней с соседями, хоть и гордилась, но в душе всегда испытывала обиду на судьбу и с опаской ожидала вечных вопросов: Лиза-то наконец замуж вышла или все так и мыкается одна?

Но Лиза, к счастью, рассмеялась:

— Тебя бы туда вместо меня, Катька. Ты бы там точно пяток экземпляров обработала.

— А ты что? Небось, кроме работы, ничего и не видела?

— Ну почему же. — Это прозвучало загадочно.

Сестра тут же взвилась:

— Ну? Рассказывай давай, не молчи!

— Город видела. Музеи всякие. Достопримечательности. Слово такое есть, помнишь?

— Ну тебя, — Катерина так разочарованно махнула рукой, что все засмеялись.

— А если серьезно, — сказала Лиза, — то работы действительно было навалом. Сценарист такого наворотил, что пришлось все переделывать. Так что я оказалась не только консультантом по костюмам восемнадцатого века, но и практически соавтором сценариста. Да еще лекции в Оксфорде…

— Да, — протянула Катя. — Кто бы мог подумать, что твое хобби так далеко зайдет…

— Девочки, начинается, начинается. Никита! — заторопилась Любовь Константиновна.

Никита Владимирович прибавил громкость в телевизоре, и все как-то сразу подобрались, замолчали. Катя заметно побледнела, закусила нижнюю губу. Пошла заставка программы.

Передача называлась «Хороший тон» и задумывалась как еженедельная получасовая программа, рассказывающая зрителю о том, как себя вести, как одеваться и тому подобное в самых различных ситуациях — начиная от дружеской вечеринки и заканчивая приемом на самом высшем уровне.

Катя начала передачу красиво, с цитаты: «Манеры не пустяки; они плод благородной души и честного ума. Так говорил Теннисон. Эмерсон же утверждал: «Изящество в обращении лучше изящества форм; оно доставляет более наслаждения, чем картины и статуи; это самое изящное из всех изящных искусств…»

Сегодняшняя программа была первой и открывалась небольшим экскурсом в девятнадцатый век. Здесь, конечно, не обошлось без помощи Лизы, которая помогла отыскать в архивах уникальные материалы и несколько забавных исторических анекдотов. «Если вы идете с дамой, то должны оберегать ее от толчков проходящих, делая путь ее как можно более удобным… желая на улице закурить папиросу или сигару: во-первых, не просите огня у старших вас, а во-вторых, закуривая, не берите в руки чужую сигару или папиросу, даже вовсе не прикасайтесь к ней. Закурив же, поблагодарите и откланяйтесь…» И все в таком духе. Получилось неплохо. Особенно удачным было сравнение с нашим веком и современными нравами. Катерина смотрелась вполне профессионально. Вела себя непринужденно, очаровывала улыбкой и плавностью речи.

Правда, на взгляд Лизы, сестра была немного манерна. Но, глядя, как сияют родители, как млеет сама героиня дня, решила пока ничего не говорить. Никакой критики на сегодня, как-нибудь в другой раз.

Прозвучало финальное распевное «п-о-к-а», кокетливо взмахнула ручка, и пошли титры.

— Ну как? — Катя поочередно на всех посмотрела. Больше всего ее интересовало и страшило мнение сестры, которое, она знала, будет самым беспристрастным. Но первыми, конечно, откликнулись родители.

— Замечательно, Катенька!

— Какая же ты у нас умница!

— Мы так тобой гордимся!

И все в таком же духе. После подобных похвал даже и мнение Лизы уже не так пугало.

— Ну а тебе как? — осторожно спросила у сестры.

— Неплохо, — веско сказала та. — Даже здорово. Молодчина.

Катя просияла:

— Так чего мы сидим, спрашивается? Пап, наливай!

Посыпались тосты — за Катю, за Лизу, за папу с мамой. Дебютантка рассказывала, как делалась передача, вспоминала студийные хохмы, анекдоты. Много смеялись, и время пролетело незаметно. Спохватились, когда зазвонил телефон. Никита Владимирович снял трубку и после нескольких «да» позвал Катю.

— Твой благоверный, — сообщил, прикрыв мембрану рукой. — Беспокоится.

Катя невольно сморщилась, буркнула под нос: «Как же, беспокоится — проверяет». Подошла к телефону.

— Приветик… Хорошо… Как долетел?.. Скоро поеду… Ладно, позвоню тебе из дома. Диктуй, — записала номер телефона, название гостиницы, в которой остановился муж, и дала отбой.

Некоторое время постояла с задумчивым видом, вертя в руках карандаш.

— Все в порядке? — озабоченно спросил Никита Владимирович.

— Да, — кисло ответила Катя, помолчала и все-таки не удержалась, проворчала: — Про передачу даже не спросил.

Очень хотелось добавить какое-нибудь смачное словцо — например, скотина или сволочь. Или говнюк — тоже неплохо. Но при родителях — Катя для себя это твердо решила — никаких отрицательных эмоций.

— Устал, наверное, с дороги, вот и забыл, — примирительно сказала мама. — Ты не расстраивайся, Катенька. Главное, все у тебя получилось.

Катя улыбнулась, посмотрела на родителей, на Лизу, увидела их глаза, полные сочувствия и понимания. И ощутила, как комок встал в горле. Вот где меня любят по-настоящему, внезапно подумалось, только здесь, только здесь…

— Ехать пора, к сожалению, — тихо сказала она.

— Жаль, конечно, но мы понимаем, — грустно кивнул Никита Владимирович.

— Ты как, Лиз? За мной машина придет, могу тебя прямо к подъезду.

— Идет, — кивнула Лиза.

Стали собираться. Мама отправилась на кухню «собрать девочкам пирожков», папа стал убирать со стола, а сестры на недолгое время оказались одни. Они стояли в коридоре, и невольно взгляд их упал на зеркало, висевшее в прихожей.

— Знаешь, Лиза, — сказала Катя отражению сестры. — Я у себя дома повесила точно такое же зеркало, представляешь? Каждый раз, как куда-нибудь выхожу, вспоминаю нашу квартиру.

— Это ты здорово придумала, — кивнуло отражение. — Надо будет и мне об этом подумать.

Некоторое время молча разглядывали друг друга.

— А ты здорово изменилась, — тихо произнесла Катя. — Стильная такая стала. Я по сравнению с тобой смотрюсь как-то кукольно.

— Ерунда какая, — искренне возразила Лиза. — Тебе только так кажется, потому что ты накрашена сильнее.

— Может, и правда поменьше пользоваться косметикой?

— Ты лучше скажи, что у тебя дома? — Лиза отвернулась от отражения и посмотрела прямо в глаза оригиналу. — Что-то у тебя, по-моему, не то происходит.

Сестра только успела плечами пожать. В коридор одновременно вошли родители. Началась небольшая суматоха: мама совала дочерям пакеты с пирожками, а Лизе еще и баночку с салатом: «Тебе ведь некогда готовить, бери без разговоров», дочь упиралась, мама настаивала, папа настойчиво звал дочерей в субботу на обед; потом долго одевались и прощались. Наконец, входная дверь с жалобным скрипом выпустила девушек, и квартира как-то вмиг опустела.

— Ну вот, — сказал Никита Владимирович.

— В субботу, может, подъедут, — сказала Любовь Константиновна.

Они еще потоптались у двери и пошли домывать посуду. Надо было торопиться: через пятнадцать минут начинался их любимый сериал, пристрастие к которому они скрывали от дочерей, боясь насмешек, и под который так приятно дремалось почти каждый вечер.

2

Катя замерзшими непослушными руками открыла дверь и вошла наконец в квартиру. Погода в последнее время стояла отвратительная: сильный ветер, мороз и колючий, на редкость неприятный снег — в лицо. Первым делом горячий душ. Потом горячий чай с бутербродами и теплая мягкая постель — блаженство! Катя повесила шубу и нагнулась, чтобы расшнуровать высокие ботинки. Она еще некоторое время пребывала в приятном предвкушении благ цивилизации, а потом ясно почувствовала, что на нее кто-то смотрит.

Катя замерла, ей вдруг стало нестерпимо страшно. Моментально всплыли картины убийств, насилия и разбоя, которые не раз рисовало ее воображение в этой роскошной пятикомнатной квартире, забитой антиквариатом и прочими дорогими вещами. Сзади еле слышно скрипнул паркет, и у Кати зашевелились волосы. Она чуть повернула голову, и ее взгляд упал на зеркало, в котором прямо за ее спиной отражалась мужская коренастая фигура. До боли знакомая фигура ее мужа.

— Фу, черт, — выдохнула Катерина и в изнеможении опустилась на стул. — Ну ты меня и напугал.

— С каких это пор ты стала меня бояться? — довольно спросил Артем.

— Не тебя, — хмыкнула Катя. — Не дождешься. — Она испытывала сейчас невероятное облегчение оттого, что недавний страх оказался зряшным.

— Тогда, интересно, за кого ты меня приняла, — он подошел к ней вплотную и по-хозяйски поднял ее лицо за подбородок.

— За грабителя и убийцу, — зло ответила жена. Облегчение сменилось досадой и раздражением. Горячий душ, горячий чай, теплая одинокая постель — все эти блага мира отодвигались на неопределенный срок.

— Ты же говорил, что в пятницу прилетаешь, а сегодня, пардон, четверг.

— Дело провернул — и домой, чего мне там торчать, когда здесь меня ждет любимая жена, — он сгреб ее и крепко прижал к себе. — Я соскучился, — прошептал прямо в ухо.

Сейчас в постель потащит, это на час как минимум, потом, может, заснет, а утром опять. Вот, черт, принесла его нелегкая…

— Я ботинки не сняла, — она попробовала отстраниться.

— Я их сам тебе сниму, только не здесь, а в другом месте, — он легко поднял супругу на руки и понес в спальню.

Она не сопротивлялась и не возражала, ей было отлично известно, что, если Артему приспичило — спорить не только бесполезно, но и опасно. Себе же дороже станет.

Он бросил ее на постель, а сам остался стоять, неотрывно на нее глядя. Словно оценивал свою работу. Потом медленно приблизился и стащил ботинки. Швырнул их в угол. Снял с себя рубашку — все это не сводя с Кати глаз.

— Расстегни блузку, — повелительно сказал. Катя подчинилась. — А теперь подними юбку…

О Господи, подумать только, когда-то меня эти пошлые примитивные игры возбуждали. Когда же это было, сто лет назад? Мысли перенесли ее в тот год, когда она согласилась стать женой Артема. В год, когда, ей казалось, исполняются самые смелые ее мечтания. Сколько тогда было надежд, силы, азарта! А сейчас — одна усталость, одна безмерная усталость от его постоянных взбрыков, приливов то любви, то презрения, то ярости, то снова любви…

— А теперь ласкай себя, детка, — говорил тем временем Артем.

Катя автоматически исполняла его команды, мысли ее были далеко от этой спальни… И работа, думала она. Такая любимая и такая изматывающая. Сегодня вроде бы все складывалось поначалу удачно, а потом эта бездарная ссора с режиссером программы, с Аленой. Ну как она не понимает, что кусок съемки о ресторане нельзя совмещать с интервью, взятым у директора магазина «Валентино»!

— Ты что, не слышишь? — донесся до нее резкий голос Артема.

— Что? — испуганно спросила Катя и приподнялась на локтях.

— Ты о чем думаешь?

Взгляд мужа не предвещал ничего хорошего. Катя инстинктивно отодвинулась. Он, уловив ее движение, дернулся к ней, рывком перевернул на живот и ловко связал ей руки за спиной.

Опять! Катя попробовала подняться, но на нее уже обрушился первый удар. Артем бил ремнем по голым ягодицам — не сильно, но чувствительно. А главное — это унижающее чувство беспомощности! Она зарылась носом в подушку. За все надо платить, за все. Простая арифметика.

Артему тем временем надоело хлестать жену. Он отбросил ремень и теперь рьяно ее целовал. Еще немного, и все, устало думала та. Приму душ — и спать, спать, спать. А завтра с утра на работу. Хорошо хоть, работа имеется, есть куда сбежать. Слава Богу, ему вроде льстит, что его жена — телеведущая, не то что мымры его дружков, дуры беспросветные!

Артем уже ритмично дергался на Кате и издавал финальные звуки. Еще раз, еще, и, наконец, стало тихо. Кожаный ремешок отпустил руки. Катя облегченно выдохнула. До завтра я совершенно свободна! Она сползла с кровати и проскользнула в ванную. Муж остался расслабленно лежать на постели.

Пустила воду, сняла макияж, скинула остатки одежды. Потом долго лежала в горячей душистой ванне. Тело расслаблялось, усталость уходила. Ванная комната была гордостью Катерины. Большая, отделанная зеленым натуральным камнем, змеевиком. В одном углу — черная мраморная раковина, в другом — тоже черная круглая ванна на возвышении и к ней ступеньки. Огромное зеркало, закрывающее всю стену, встроенные шкафы с множеством кремов, масок, тоников, ароматизированных солей. И везде в строго продуманном беспорядке всякие приятные мелочи: большая перламутрово-розовая шипастая ракушка, которую в прошлом году они купили на Цейлоне; изящная роза в хрустальной тонконогой вазочке; пахучие разноцветные свечи в небольших прозрачных прямоугольных подсвечниках… Время от времени Катя открывала глаза, смотрела сквозь ресницы на свое отражение в зеркальном потолке, и жизнь словно вновь вливалась в ее тело и приобретала нежные пенистые оттенки.

После ванны она накинула кремовый шелковый пеньюар и прошла в спальню. Огромная кровать уже дожидалась ее — Артем снял покрывало и откинул край одеяла. На подушке что-то чернело. Катя широко улыбнулась, нырнула в мягкое и поспешила открыть бархатный футлярчик.

— Ух ты!

— Нравится? — спросил муж за ее спиной.

— Еще бы, — она повернулась на спину и капризно протянула руку: — Надень!

Артем присел на край, вынул кольцо, украшенное внушительным изумрудом, и с удовольствием надел его на палец жены. Некоторое время оба молча любовались камнем.

— Знаешь, во сколько влетело? — спросил Артем, явно гордясь собой.

Катя укоризненно посмотрела на него.

— Я тебе говорила раньше, что нехорошо сообщать стоимость подарка? Говорила? — Она легонько взяла его за воротник рубашки. — А ты не слушаешься. И что из этого следует? — Катя строго посмотрела ему в глаза. — Из этого следует, что тебя надо сурово наказать!

И дурачась, она накинулась на Артема, повалила его на кровать и взъерошила волосы. Катя не сразу заметила, как тот моментально помрачнел.

— Хватит! — резко сказал он, отпихнул жену и вскочил на ноги. — Хватит, — повторил, правда, уже гораздо тише.

— Ты что? — Катя удивленно на него уставилась.

— Запомни раз и навсегда, — отчетливо произнес Артем. — Не люблю, когда меня учат. Особенно женщины, — сказал так, словно говорил о недоразвитых существах. — Ладно, вставай, — смилостивился. — Я там ужин заказал. Уже принесли.

И ушел. Катя еще полежала недолго, глядя на кольцо. Ну и хрен с тобой. Очень надо! Завтра надену к кольцу зеленый свитер и узкие черные джинсы: небрежное сочетание изумруда с повседневной одеждой. Вообразила, как классно будет завтра выглядеть, представила лицо Эдика, звукорежиссера программы. Он и так глазеет восхищенно и преданно, а завтра и вовсе обалдеет.

Соскочила с кровати, поправила волосы. Вот возьму и сведу с ума мальчика, весело подумала она и показала двери язык. Наставлю рога старому козлу, будет знать, как обижать маленьких!

Катя почувствовала прежний азарт, и предстоящая авантюра словно подогрела ей кровь — стало совсем весело и беззаботно. Она кинула взгляд на свое отражение и осталась довольна — красивая, холеная, богатая молодая женщина. Хозяйка жизни, одним словом, и пусть Артем идет подальше со всеми своими тараканами!

3

Лиза повесила трубку и чертыхнулась. Вечно эта Катька не вовремя! Только собралась, наконец, засесть за книгу, так нет — целый вечер коту под хвост, потому что у сестры шило в одном месте: хочу приехать к тебе, и точка. Вернее, запятая, потому что дальше следует: хочу познакомить тебя с отличным парнем — точка, восклицательный знак, многоточие…

Взгляд Лизы упал на недописанную страницу. Осталось-то всего ничего, но вечно некогда, а издательство торопит: в следующем месяце уже надо сдавать рукопись в набор, а еще главы не хватает. Снова села за стол, попыталась сосредоточиться, но куда там! Ни одной мысли в голове — все словно разбежались.

Тогда она встала, налила себе очередную чашку кофе, выпила стоя, не ощущая ни вкуса, ни запаха — как воду, почти залпом. Катька! Наживет горя на свою шею! Ну с кем она опять связалась? Ну зачем ей это нужно? Артем не Кирилл, терпеть не станет!

Мысль, что Артем может сделать с Катей за ее выходки, привела в тихий ужас. Вот что взбесило, вот что работать не дает, заставляет мерить шагами комнату и нервно дожидаться, когда Катерина подвалит со своим новым приятелем, чтоб его! Лиза поняла, что уже заранее не одобряет выбор сестры — пусть этот «отличный парень» хоть семи пядей во лбу и красавец писаный. То, что он принесет Катерине массу проблем, сомнений не вызывает. Хорошо, если просто проблем, а не чего-нибудь похуже.

Может, даже хорошо, что они сегодня подъедут, внезапно решила Лиза. Вдруг удастся вправить Катьке мозги? Надежд мало, но все же можно попытаться.

Убрала бумаги со стола, прошла на кухню, проинспектировала содержимое холодильника — наверняка голодные, после работы ведь — и осталась крайне недовольна. Катерине с ее избалованностью такая еда по вкусу не будет. Что такое гречневая каша по сравнению с мидиями? Или яичница по-московски против шашлыка из осетрины? Мелькнула мысль сбегать в магазин, но, посмотрев на часы, Лиза с облегчением поняла, что не успевает. И хорошо. Потому что на самом деле денег до зарплаты совсем немного, на балык с икрой, скорей всего, не хватило бы. Оставив холодильник в покое, Лиза пошла переодеваться. До приезда сестры оставалось минут двадцать.

Они приехали через полчаса. Радостно-возбужденная Катерина и молчаливо-восхищенный Эдик. Он со стуком поставил на пол тяжелую сумку. Катя, раздеваясь, охотно пояснила:

— Мы решили, что тебе некогда будет с ужином возиться, и прикупили по дороге кое-чего. — Пойдем разберем это добро, а Эдик нас в комнате подождет. Правда, котик?

Неразговорчивый «котик» серьезно кивнул, и Катерина потащила Лизу на кухню. Содержимое сумки оказалось впечатляющим. На стол проследовали: тонко нарезанная лососина, ветчина, копченая индейка, крабы, помидоры, зелень, виноград, бананы, ананас и две бутылки мартини.

— Вы ко мне на сколько дней? — робко спросила Лиза.

Катерина рассмеялась.

— Не пугайся! На пару часов. Это тебе в качестве гуманитарной помощи. Если, конечно, что останется, — добавила с сомнением. — Мы страшно голодные. — И лукаво посмотрев на сестру: — Как он тебе?

— Кто? — О мужчине, который дожидался их в комнате, Лиза как-то забыла.

— Ну, Эдик!

— А-а, — протянула Лиза. — Я пока не разглядела, — она отвела глаза, но тут же вспомнила о своем намерении вправить Катерине мозги и сердито зашептала: — Зачем тебе это нужно, вот что ты мне объясни! Артем, если узнает, башку тебе отвернет!

— Не узнает, — тоже зашептала Катерина. Лиза подумала, что ее больше успокоило бы другое отрицание: не отвернет.

— Ты Артема не знаешь, — продолжила она запугивание и поняла, что сморозила глупость. Катя хихикнула.

— Я знаешь какая осторожная! Ни одного лишнего движения. Он ничего пока не подозревает, — и снова Лизу кольнуло: пока.

— О Господи, Катька, ну когда ты повзрослеешь, ну неужели тебе самой не бывает страшно?

— Не-а, — Катька беспечно мотнула головой. — Мне на самом деле этот романчик просто необходим. Ты пойми, я таким образом восстанавливаю свое человеческое достоинство. Мне сейчас плевать, когда Артем ко мне цепляется. И если раньше меня неделю трясло после того, как он лапы свои ко мне прикладывал, то сейчас — тьфу! — она сделала вид, что плюнула и растерла.

Лиза в недоумении посмотрела на сестру и тихо спросила:

— Он что, тебя бьет?

Катя скривилась: в пылу откровения она явно сболтнула лишнее.

— Так, иногда, — махнула рукой. — Не больно, но обидно.

— Балда! Ты представляешь, что он с тобой сделает, если узнает? — Лиза говорила шепотом, но очень громко.

Катерина замахала на нее руками:

— Что будет, то и будет. А сейчас давай жрать, а то я прежде загнусь от голода.

С этими словами Катя взялась раскладывать снедь, и не успела Лиза прийти в себя, как все уже было готово.

— Поехали! — Катерина подмигнула сестре. — Все будет отлично.

Эдик сидел в комнате, все такой же молчаливый и серьезный. Наверное, подумала Лиза, он просто дико стесняется. На миг ей стало парня жалко: слопает его Катерина вместе со всеми потрохами…

При появлении женщин он вскочил почти испуганно. Кинулся помогать, зацепил ногой стул и чуть не растянулся. Катя заботливо усадила его обратно в кресло, налила мартини и велела «котику» вести себя тихо, они девочки большие, сами со всем справятся. Выпили, закусили, снова налили. Говорила в основном Катерина, Лиза слушала и поддакивала, а Эдик пребывал в прострации — ему, видимо, достаточно было только восторженно глазеть на коллегу и внимать ее речам. Он даже есть забывал, несмотря на «жуткий голод». Наверное, еще не освоился с мыслью, что женщина его мечтаний снизошла до него.

«А ведь он моложе Катьки, — пришло в голову Лизе. — Во всяком случае, по сравнению с ней — птенец желторотый».

Катя в это время, разглагольствуя о преимуществах их канала над всеми прочими, пересела к Эдику на колени. Лиза почувствовала неловкость, захотелось выйти из комнаты.

— Как орлица над орленком, — пробурчала она себе под нос и встала. — Пойду чай поставлю.

— Ага, — Катька даже не обернулась. Теперь она перебирала «котику» волосы, и парень просто таял в ее руках.

Лиза поспешно покинула комнату. Ей было досадно. Она прекрасно понимала, что решение Кати прокатиться после работы к сестре продиктовано отнюдь не желанием увидеть последнюю. Просто таким образом она использует и меня, и мою репутацию: Артем никогда не станет подозревать меня в непорядочности. А это именно непорядочно! Лиза даже ногой топнула. Пусть Артем свинья, но обманывать всегда низко. Катька делается ничуть не лучше своего мужа. Больше не позволю ей пользоваться мной!

Лиза решительно направилась в комнату, но на пороге застыла. Катя с Эдиком упоенно целовались. Словно глухари на току, они не слышали и не видели ничего вокруг. Казалось, еще немного, и оба рухнут в экстазе на пол, по пути срывая друг с друга одежду.

— О Господи, — простонала Лиза и снова ушла на кухню. — Планида, что ли, у меня такая — отсиживаться на камбузе?

Она села за маленький кухонный стол, не зная, чем себя занять. На какой-то миг даже пожалела, что все рабочие бумаги остались в комнате, — можно было бы главу дописать. Хотя в таком взвинченном состоянии вряд ли получилось бы что-нибудь путное.

А ведь мне потом Артему в глаза смотреть. Делать невинное лицо и рассказывать, как мы с его женой засиделись допоздна, вспоминая детские годы. Я-то врать не умею, это Катерина у нас виртуоз, никогда даже не запутается, а у меня вечно концы с концами не сходятся. Лиза подперла голову рукой и задумалась: неожиданно она поймала себя на том, что завидует сестре: на нее саму никогда никто не смотрел так — преданно, любяще, с восторгом, — как смотрит на Катю этот несчастный Эдик. Катька, наверное, чувствует себя дарительницей счастья. И удержаться от соблазна не может.

Лиза вздохнула. Получалось, что ее сестра вовсе не злодейка, а чуть ли не благодетельница. И все равно обманывать нехорошо! Лиза встала, резко отодвинув стул, полная решимости прервать токовище, но тут зазвонил телефон.

— Алло, — сказала Лиза, затаив дыхание. Не сомневалась, что звонит Артем.

— Привет, — сказал Артем. — Как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже. Катя говорила, что тебе может понадобиться машина, книги перевезти…

— А, да, спасибо, на следующей неделе, — запинаясь, ответила Лиза. («Что он про Катьку-то не спрашивает? Черт! Проверяет. До меня пока дойдет…»)

— Тебе Катерину дать? — Этот вопрос прозвучал гораздо бойчее.

— А она у тебя? — с лживой искренностью удивился Артем.

— Да, заехала после работы. Соскучилась, говорит. («Что за бред я несу», — у Лизы даже скулы свело.) Так я ее позову, — положила трубку и перевела дыхание.

Быстрым шагом прошла в комнату и на этот раз задерживаться на пороге не стала, хотя диспозиция не изменилась — те же и в тех же позах.

— Катя, — громко позвала. — Артем звонит.

— А пошел бы он, — проворковала Катерина.

— Так и сказать? — любезно осведомилась Лиза.

— Нет, подожди, — она отлепилась от Эдика. — Сама ему об этом скажу.

— Телефон на кухне, — подсказала хозяйка дома.

— Артем? — сладко пропела Катя в трубку. — Как здорово, что ты позвонил… — Лиза скорчила рожу, Катя невольно хмыкнула и погрозила кулаком. — Даже сможешь за мной заехать? — Восклицание получилось радостным. — Отлично! Во сколько быть готовой, дорогой? Договорились. Жду, любимый! — Она чмокнула трубку, и улыбка сползла с ее лица. — Козел ревнивый.

— Когда он будет?

— Сказал, что через час, значит, минут через пятнадцать, — Катя тяжело вздохнула. — Пойду попрощаюсь с Эдиком.

— Не увлекайтесь только, — крикнула ей сестра вдогонку. — Помни о времени.

Катя только рукой махнула, не оборачиваясь. Похоже было, что она сильно расстроилась. Уж не влюбилась ли, с тоской подумала Лиза. Тогда точно неприятностей не оберешься.

Вскоре парочка вышла в коридор, Катя достала куртку Эдика, замотала его шарфом, поцеловала на прощание. Лизе показалось, что она что-то сунула парню в карман, но точно сказать было нельзя. Хозяйка крикнула из кухни «Пока!», и на этом прощание завершилось. «Котик» покинул территорию. Катька приплелась на кухню, тяжело села на стул, словно постарела разом лет на десять.

— Ну что за жизнь, — пожаловалась Лизе. — Пятый класс, вторая четверть. Поцелуйчики по подъездам.

— Котик-то твой не женат, случайно? — с опаской спросила сестра.

— Нет, он с мамой живет.

— Ему сколько лет?

— На пару годков всего моложе, — беспечно ответила Катя.

— А с пионерами ты не пробовала? — Лиза не смогла сдержать раздражение.

— Думаешь, стоит? — Катя заинтересованно подалась вперед, и Лиза рассмеялась.

— На тебя даже злиться невозможно. Что ты за человек!

— Человек как человек. Стараюсь никому не делать зла, — серьезно ответила Катя.

— И получается?

— Не очень, — честно ответила звезда телеэкрана и погрустнела.

— Тоже мне Мефистофель шиворот-навыворот, — усмехнулась Лиза и процитировала: — «Я часть той силы, что вечно хочет зла, но сотворяет благо».

— Стало быть, я хуже черта, — грустно констатировала Катя. — Прав был Лев Николаевич, когда говорил, что женщины — исчадие ада.

Прозвенел звонок в дверь. Приехал Артем. Потоптался у двери, сказал, что проходить не будет, подождет жену здесь. Катька похлопала Лизу по плечу и отправилась одеваться.

— Что это вы понурые такие? — спросил Артем, подозрительно оглядывая супругу. Та пожала плечами. — Хотел бы я послушать, о чем вы тут говорили. Косточки мужикам небось перемывали, а? Лизавета?

Лизу, которая подобное обращение терпела исключительно от Катьки, передернуло.

— Представь себе, нет, — немного высокомерно ответила она. — У нас был небольшой литературный диспут. — Заявила это совершенно искренне и увидела, как Артем уважительно кивнул.

— Понимаю, — сказал он. — Катьке это полезно.

Катя хихикнула и подмигнула сестре:

— До скорого. Продолжим диспут через пару дней.

— Если я смогу, — поспешно вставила Лиза. — Мне надо книгу дописывать.

Артем только переводил взгляд с Лизы на Катю и обратно. Ему было очень лестно, что и жена, и сестра его жены — образованные интеллигентные женщины. В их присутствии даже материться было неудобно. Бизнесмен кинул взгляд на золовку и невольно задался вопросом: интересно, а в постели она такая же оторва, как ее сестрица, или нет? Усмехнулся и заторопился домой: надо было напомнить Катерине, кто в семье главный, чтоб не забывалась.

4

— Боже мой, как хорошо, — Катя сладко потянулась и пристроила свое длинное красивое тело рядом с телом Эдика. — Ты как?

— Нормально, — кивнул Эдик. — Сейчас поспать бы.

— Тебе хорошо, — Катя вздохнула. — А мне домой топать.

— Тебя проводить? — участливо спросил Эдик, прекрасно зная, что Катя откажется.

— С ума сошел? Или избавиться от меня хочешь таким изуверским способом? — Она с грозным видом нависла над Эдиком и сомкнула руки на его шее. — Тогда я первая тебя задушу.

Эдик легко разомкнул ее цепкие пальчики и перевернул Катю на спину, подмял под себя.

— Это мы еще посмотрим, кто кого, — наклонился и крепко поцеловал ее.

Руки скользнули по Катиному телу, по ее гладкой нежной коже, стали гулять по изгибам, округлостям, впадинам. Катя застонала, прогнулась, и Эдик, который всего минуту назад говорил о сне, с молодым, не растраченным еще энтузиазмом набросился на свою изумительную любовницу.

Он не был особо искусным в ласках. Их любовные игры не отличались ни изощренностью, ни выдумкой. Но из Эдика била такая неукротимая подлинная страсть, что Катя каждый раз словно получала заряд оптимизма и уходила обогащенная его энергией и бодростью. Он напоминал молодое сильное животное. Ей нравилось думать, что она приручила его и теперь он принадлежит только ей, во всем послушный ее желаниям.

Обычно, покидая квартиру, которую она недавно сняла для Эдика, Катя чувствовала себя дикой кошкой — хитрой и хищной. Она кралась домой, изобретая по дороге все новые звенья лжи, в которой давно барахтался ее муж. Ей нравилось в такие вечера дразнить Артема, и обычно после утех с Эдиком дома у нее случались настоящие любовные баталии: может быть, потому, что после встреч с любовником Катя становилась агрессивной и безрассудной. В такие моменты она казалась мужу похожей на дикого зверя, и теперь уже Артему нравилось подчинять ее своей воле. И, надо сказать, он всегда одерживал верх.

Но в этот вечер, когда Катя вернулась домой, мужа не было. Она не торопясь приняла ванну, сделала себе маску, поужинала. Артем все не приходил. Не было и звонков от него. В одиннадцать часов Катя легла спать. Лениво подумала, что надо бы позвонить мужу по мобильному, но вставать не хотелось. Придет, куда денется. Небось завалился в бар или в казино после того, как удачно обтяпал свои делишки. Может, подарит чего…

Катя закрыла глаза. Вспомнила, как в первое время Артем заваливал ее подарками, потом как-то постепенно их поток превратился сначала в скудный ручеек, а сейчас почти и вовсе иссяк. Хорошо, хоть сама зарабатывать стала. Даже квартиру смогла снять, правда, на приличные шмотки хватает далеко не всегда. Катя перевернулась на другой бок, в голову полезли неприятные и уже ставшие привычными мысли. Почему он мне не дает денег? Может, подозревает что-нибудь? Да нет. Он и раньше, когда еще подозревать нечего было, не давал. Всегда талдычил одно: если что нужно, скажи, сходим и купим. А что мне нужно? У меня все есть. Только ощущения богатства нет. Вчера зашла в этот роскошный магазин «Картье», так до слез стало обидно — ничего не могу себе позволить! Ни одного пустяка! Половина зарплаты уходит на квартиру, другая половина куда-то распыляется. Черт! Катя села в постели. Сказать кому на работе, что мне вечно денег не хватает, — рассмеются в лицо, и это в лучшем случае. И почему Артем отказывается купить мне машину? Боится моей самостоятельности? Постоянно твердит свое: если тебе надо, вызови мою машину с шофером или такси возьми.

— Небось пару раз проехаться на такси твоей зарплаты хватит? — Сама не заметила, как вслух передразнила своего мужа.

Голос в пустынной квартире прозвучал неожиданно громко. Катя вздрогнула. А вдруг его убили? Все ведь может быть. В его конторе одни бандюги сидят. Тогда что? Что мне-то делать? Я даже не знаю, где он деньги хранит!

Катя вскочила и начала мерить шагами спальню. Стало зябко. Накинула халат, постояла в задумчивости и решила зайти в его кабинет, куда входить ей было почти запрещено.

Заглянула, осмотрелась. Было немного страшно. Вошла. Ничего не случилось: гром не грянул, охрана не пристрелила. Катя усмехнулась. Артем запросто может нанять какого-нибудь профессионала охранять квартиру. Помнится, он даже как-то говорил об этом… Что же его тогда остановило?

Подошла к столу, подергала ящики, они оказались заперты.

Ну конечно, ревность! Как он тогда сказал? За мои же деньги какой-нибудь мускулистый идиот станет трахать мою жену. Он никогда мне не доверял. И правильно делал.

Обошла стол, заглянула под него. Пусто. Потрогала книги на полках. В основном справочники, какие-то карты, чушь всякая. Снова беспомощно огляделась.

Еще, не дай Бог, припрется сейчас, а я тут расхаживаю в его владениях. Катя поежилась. Убить не убьет, но надает крепко. Ну его к черту! Она повернулась уходить, но тут взгляд ее задержался на картине. Тоже мне любитель прекрасного! Катя фыркнула. И неожиданная мысль пришла ей в голову.

Она резво подскочила к картине и, аккуратно отодвинув ее от стены, заглянула в щель. Сердце забилось. Стальная дверца сейфа смотрела прямо на нее. Вот оно!

Уже собралась снимать картину со стены, как во входной двери заворочался ключ. Катя отдернула руки, словно обожглась, заметалась, зацепила корзину для бумаг, бросилась ее поднимать…

Дверь тем временем медленно открывалась. Какие-то обрывки бумаг остались лежать на полу, Катя же кинулась в спальню. Зарылась под одеяло, запоздало вспомнила, что, кажется, не закрыла дверь в чертов кабинет. Руки очень сильно дрожали.

— Катюха! — В спальню ввалился пьяный Артем. — Угадай, кто пришел?

Катя не шевельнулась.

— Катюха, — Артем полез на кровать. Вот ты где! Вылезай. Смотри, что у меня есть. — Он распахнул кейс, и оттуда посыпались деньги. — Еще даже не считал, — сообщил он с гордостью.

Катя показалась из-под одеяла:

— Вот это да. Ты что, банк ограбил?

— Дура! — Артем захохотал. — Я с уголовкой не контачу. Дельце провернули. Пойдем выпьем.

— Пойдем, — Катя поднялась. Постояла как бы в нерешительности. — Только деньги-то куда. Здесь нельзя.

— Точно, Катюха, здесь нельзя, — Артем сполз с кровати, сгреб купюры. — Ты пока наливай.

Он нетвердо пошел к двери, Катя на некотором расстоянии — за ним. Однако дверь кабинета перед ее носом захлопнулась.

«Ладно, — решила Катерина. — Может, по пьяной лавочке забудет сейф закрыть».

Она старательно влила в Артема двести граммов водки, и он отрубился. Катя дотащила его до кровати, раздела, постояла некоторое время, прислушиваясь к его дыханию. Артем старательно выдувал храп. Тогда она снова зашла в кабинет, сразу направилась к сейфу, дернула ручку, но — увы! — он был надежно заперт. Катя плюнула, постояла недолго, пытаясь что-нибудь придумать. Но ничего в голову не приходило. Тогда она собрала с пола клочки бумаг, осмотрелась, все ли на месте, и отправилась спать.

С завтрашнего дня, думала Катя, засыпая, у меня есть над чем поломать голову.

5

Сколько раз давал себе зарок: ничего не обещать, если не уверен на сто процентов, особенно женщине, и сколько раз набивал себе шишку на этом самом месте!

Теперь Маринка меня со свету сживет. Во всяком случае — мозги пропилит. Это точно.

Выплывут все мои старые грехи, умноженные по крайней мере на пять.

Ну не могу я пойти на эту глупую презентацию! Дело, сулящее отличную выгоду, для меня важнее!

Мужик я, в конце концов, или кто!

Кирилл сел перед телефоном и даже снял трубку. С деловым и решительным видом послушал длинный гудок.

— Сейчас начнется, — сказал сам себе. — Упреки, подозрения, — скривился и положил трубку на рычаг.

Или кто… Даже позвонить не в состоянии. И на кой мне все это сдалось?

Он сел и задумался. Под словом «все» имеется в виду красивая избалованная брюнетка, носящая имя Марина. Украшение его одиноких вечеров и спутница на светских приемах. Неплохие обеды по праздникам и изредка отглаженные женской рукой рубашки. Что еще? Вечное нытье и бесперебойное поглощение финансов.

Кирилл снял трубку. Набрал номер.

— Привет, дорогая. — От слащавости в голосе стало тошно самому. — Как дела?

— Пока ты не позвонил, все было хорошо.

— И что изменилось?

— Содержание ласковости в твоем голосе превышает норму, — бесстрастно сказала Марина. — Что означает плохие новости. — Пауза. — Мы никуда не идем?

— Видишь ли, дорогая…

— Так я и знала! — воскликнула Марина с трагизмом. — Ну что ты за человек, Кирилл! Никогда на тебя нельзя положиться! И неужели нельзя было сказать мне об этом заранее? Я только что из салона. Потратила уйму денег. Купила новые туфли…

— Считай это моим подарком, — поспешно вставил Кирилл. — Так сказать, возмещение морального ущерба.

— Ты можешь хотя бы с любимой женщиной не выражаться своим суконным языком, — прошипела Марина. — И что прикажешь мне делать теперь? Сидеть дома весь вечер, как дуре с вымытой шеей?

— Ну, то, что ты, наконец, помылась, уже хорошо, — сказал Кирилл и тут же пожалел о том, что сказал: Марина, Которая Недовольна, не отличалась восприимчивостью к юмору.

— Знаешь что, — раздельно произнесла она. — Иди ты со всеми своими делами как можно дальше и лесом, — сказала, как отрезала. Раздались короткие гудки.

— И на том спасибо, — поблагодарил Кирилл трубку и облегченно выдохнул.

Самое сложное было позади. К завтрашнему утру Марина отойдет, устрою ей ужин при свечах, подарю что-нибудь, и порядок. Снова получу свою Марину, Которая Влюблена В Кирилла. Делов-то!

Кирилл быстро переоделся — костюм, белая рубашка, галстук. Все вещи безупречного вкуса и за приличные деньги. На клиента, даже самого завалящего, это неизменно производит правильное впечатление. А сегодня предстояла интересная встреча.

Последнее время Кириллу везло. Беспроигрышные дела сыпались на него, как выигрышные лотерейные билетики. Пошла «зеленая» волна, и, как следствие, составилась репутация человека, который не проигрывает. И вот уже четвертый звонок от солидного клиента с солидными деньгами.

Кирилл потер руки. Уж это дело он точно выиграет.

Но не только и даже не столько деньги привлекали его в работе. Прежде всего, наверное, процесс игры. Расставить фигуры на поле, обдумать партию, сделать первый осторожный ход, потом смелее, еще смелее… Шах и мат. Извольте раскошеливаться. Финальный этап Кирилл любил больше всего — его неизменно грела мысль, что именно он, Кирилл Игнатов, восстанавливает попранную справедливость.

Обычно дела попадались простые. Знакомые всем до боли неплатежи. Издательство заключает контракт с автором и не выплачивает гонорар за сделанную работу. Яйца выеденного не стоит. Если бумаги в порядке, дело решается в суде за час. Интереснее бывали процессы, в которых фигурировали иностранные писатели. Время безраздельного пиратства на книжном рынке давно закончилось, но далеко не все сумели смириться с этой мыслью. Тогда в бой вступали литературные агенты, и иногда проигравшим приходилось очень туго.

Кирилл, заканчивая такие дела, обычно остро жалел, что русские забитые авторы и переводчики не имеют ни одного надежного прикрытия (какие уж там литературные агенты!). Часто они даже и не Думают подавать в суд, искать юридической защиты от произвола своих работодателей. В лучшем случае поругаются с издателями и разорвут контракт, в худшем — останутся ни с чем: и без денег, и без работы. Поэтому Кирилл хватался за дела не только бесспорно выигрышные, но и не сулящие гонорара — так сказать, занимался благотворительностью. И потому без работы не сидел.

Конечно, Марина имела все основания жаловаться! Ей перепадали лишь жалкие крохи его времени, но Кирилл не хотел и не собирался менять положение вещей. Не устраивает что-то красавицу Марину — так никто ее не держит. На ранней стадии их отношений она попыталась отвоевать себе в жизни Кирилла законное место, но была твердо введена в надлежащие рамки. На первом месте для мужчины работа, остальное — как получится.

Два правила Кирилл усвоил прочно: не допускать ни одну женщину в свою душу и не позволять бедности селиться в своем доме.

Кирилл взглянул на часы. Еще полчаса до выхода. Есть время просмотреть бумаги.

Итак. Истец: Сорокин Павел Сергеевич, драматург, сценарист, переводчик. Много и успешно работает за рубежом. Умен, образован, учился в Сорбонне, имеет премии и прочее прочее. Чуть за пятьдесят. С виду добродушен, толстоват, лысоват. Богат. Предмет спора: плагиат. Обвиняется издательство «Виктория». Директор Роберт Альбертович Миаджанов. Лет около сорока, высок, спортивен, коротко стрижен, особых примет не имеет, если не считать не сходящее с лица наглое выражение.

Кирилл давно подбирался к этой конторе. Слухи вокруг нее ходили самые разные. Говорили, что издательство только ширма, что по бухгалтерии давно плачет ревизор, что директор имеет двух телохранителей и штатную команду рэкетиров. Но слухи есть слухи.

То и дело вокруг «Виктории» возникали скандалы, но как-то очень быстро затухали. Никогда ни одной зацепки, ни одного виновного. И вот прямо подарок судьбы — Сорокин Павел Сергеевич.

Кирилл еще раз посмотрел на часы. Пора. Встал, собрал бумаги, положил их в кейс, еще раз все проверил. Чувствовал себя собранным и полным сил. Он знал, что дело выиграет. Вернее — не позволит себе проиграть. Чего бы это ему ни стоило.

А заплатить, полагал Кирилл, придется немногим — потратить толику времени, выдержки, наблюдательности, решительности. Зато в конце — отличный гонорар за труды.

А потом устрою себе отпуск. Что-нибудь южное и морское. И даже с Мариной — загорелой, ослепительной и любящей. Чем не жизнь?

Кирилл запер дверь и вышел на улицу. Было уже темно. Шел небольшой снег, ветер снежно кружил вокруг желтых фонарей и раскачивал голые черные ветки деревьев. Вкусно хрустело под ногами, и тротуар, искусственно освещенный, чудесно искрился. Мимо Кирилла, обгоняя его, смеясь, пробежали две девчонки с перекинутыми через плечо коньками. Обе тонконогие, быстрые, легкие. На Кирилла пахнуло чем-то забытым, навсегда, словно детство, потерянным. Он остановился, вдохнул морозный воздух.

Не думать, не вспоминать, не чувствовать. Не было, ничего не было…

Завелась бы машина. А то не успею. Не забыть позвонить Марине, когда приеду. Купить ей завтра цветы.

Но машина не подвела, завелась с ходу, и Кирилл — преуспевающий юрист, интересный мужчина, человек без воспоминаний — покатил на встречу с клиентом, которая обещала в ближайшем будущем неплохую игру и отличный приз.

6

— Сначала никаких дел. Это я заявляю абсолютно категорично, — пробасил Павел Сергеевич. — Садитесь, Кирилл, устраивайтесь поудобнее — сейчас время коньяка и хороших сигар.

— Я не курю сигар, — улыбаясь, сказал Кирилл.

— Тогда прошу сигарету, — любезно предложил Павел Сергеевич.

— Да я недавно бросил, — Кирилл развел руками.

Павел Сергеевич серьезно смерил его взглядом.

— М-да, — наконец, протянул он. — Должен заметить, что вы себя совершенно не щадите. — Встал с кресла, открыл коробку, стоящую на столе, выбрав себе сигару. — Позволите? — вежливо адресовался к Кириллу.

— Конечно. — Тот снова улыбнулся. Ему нравилось наблюдать за своим клиентом — этакая смесь англосаксонства и русского аристократизма. Трудно сказать, насколько напускными были манеры Сорокина: видимо, когда-то они были расчетливо отработаны, но с годами стали органичными.

— Людочка! — позвал Павел Сергеевич в открытую дверь. — Сделай нам кофе, пожалуйста. Нам предстоит важная и продолжительная беседа. Я правильно понимаю? — Он наклонился в сторону Кирилла.

— Думаю, да, — кивнул Кирилл, пригубил коньяк и открыл блокнот.

Он надеялся, что вид открытого блокнота подействует на клиента, — вот уже полчаса Кирилл пытался начать деловой разговор и встречал решительный отпор. Павел Сергеевич упорно переводил беседу на общечеловеческие темы, рассуждал о достоинствах предложенного коньяка, который действительно был великолепен, о преимуществе сигар перед сигаретами, вспоминал свою недавнюю поездку в Италию. Казалось, он истосковался по общению, и если бы не общеизвестная тяга Павла Сергеевича к светским мероприятиям, Кирилл подумал бы, что его клиента недавно выпустили из длительного заточения.

— Жаль только, что они так быстро вянут, — говорил между тем Павел Сергеевич, удобно развалясь в кресле. — Но как хороши во время цветения! Как хороши! Вам надо обязательно на это посмотреть. Вы были в Венеции?

— Нет, не довелось, — Кирилл понял, что задумался и упустил нить разговора: он никак не мог понять, о каких цветах говорит Павел Сергеевич.

— Съездите, — для убедительности Павел Сергеевич рубанул воздух, и Кирилл понял, что надо бросить все дела и срочно ехать в Венецию. По всей видимости, он и правда упустил нечто архиважное.

— Пятнадцать лет — самый смак! — Павел Сергеевич мечтательно закатил глаза. — Если бы не Людочка, — он понизил голос, — я бы женился на итальянке.

— Ага, — сказал Кирилл. Оказывается, речь шла о женщинах.

— Вы ведь не женаты?

— Разведен, — неохотно ответил Кирилл. Он не любил говорить о своей личной жизни.

— А я, представьте, женат уже третий раз, — хохотнул Павел Сергеевич. — И это еще не предел!

— Я не спешу, — счел нужным вставить Кирилл.

— Вы еще так молоды, — вздохнул Павел Сергеевич. — Успеете хомут надеть, может, и не один, — он заговорщицки подмигнул.

Вошла Людочка с подносом, поставила перед ними кофе, чмокнула мужа и не спеша, давая возможность собой полюбоваться, вышла из кабинета, прибавив к запаху кожи, хорошего табака и дорогого одеколона аромат изысканных духов. Мужчины проводили ее взглядами.

Жена у Павла Сергеевича была хороша: лет двадцати, копна светлых волос, небрежно схваченных на затылке, стройная фигура, подчеркнутая узкими джинсами и открытой, обтягивающей упругую грудь майкой. Кирилл поймал себя на мысли, что не прочь был бы познакомиться с ней поближе, — и тут же одернул. Совсем заболтал клиент!

— Так все-таки, — сказал он подчеркнуто деловым тоном, — какой компенсации вы хотите от издательства?

— Во-первых, моральной, — к облегчению Кирилла, ответил Павел Сергеевич по существу. — Видите ли, как-то несолидно получается. Многие знают этот фильм, знают, что в титрах указана моя фамилия, а тут выходит книга под чужим именем, написанная точно по моему сценарию, а я оказываюсь в стороне. И фильм-то ведь неплохой! Приз в Канне получил, и крутят его чуть не каждый год по ящику…

— Помимо публичного извинения, я думаю, мы вполне можем рассчитывать на возмещение ущерба.

— Деньги меня интересуют в последнюю очередь, — махнул рукой Павел Сергеевич. — Хотя, конечно, не откажусь.

— Итак, — Кирилл достал бумаги. — Я предлагаю следующий план действий…

Они проговорили еще час, уже только о деле, и Кирилл, довольный и собой, и клиентом, наконец, простился с гостеприимным домом. Он очень радовался свалившейся на него удаче: получалось, что с Роберта удастся не только слупить неплохой штраф, но и предать дело огласке. Секретарша Кирилла Настя, весьма толковая особа, сумела отыскать еще несколько нечистых дел, связанных с «Викторией». Одно из них сулило дополнительный заработок: семь лет назад издательство выпустило серию «Короли детектива», в которую вошло десять книг зарубежных авторов. На книги распространялось действие соответствующих конвенций. Однако в то время международные литературные агентства в России еще не функционировали. Поэтому книги были изданы пиратским способом — то есть без согласия авторов и без выплаты им гонораров. Более того, составитель серии тоже не получил ни гроша. Зато, по сведениям, добытым Настей, именно в тот год под Москвой вырос первый кирпичный дом-уродец Роберта.

Благодаря Сорокину дело может стать громким, а процесс — показательным. Надо будет завтра позвонить Андрею в «Литгазету», передать материалы. Пусть готовит первую статью о том, как нехорошо обижать творческую интеллигенцию. Пусть знают, что и она за себя иногда может постоять. Жаль, что редко.

Приехав домой, Кирилл еще раз просмотрел документы. Работы предстояло много. Неплохо бы устроить пару передач на телевидении, с привлечением всех обиженных. За последние годы «Виктория» немало народу обидела. Это пусть Настя делает. Телевидение, скорей всего, Сорокин организует.

Кирилл откинулся на спинку стула. Забросил руки за голову. Похоже, дело будет звездным. Если все произойдет, как задумано.

Еще раз просмотрел запись в ежедневнике: графа завтрашнего дня была заполнена целиком. Он почесал в затылке и вписал мелким почерком: не забыть — Марина, цветы, ужин. Подумал и поставил жирный знак вопроса. Хватит ли времени на романтический ужин, он сильно сомневался.

Однако у Марины на этот счет были свои представления. Ранним звонком она разбудила Кирилла и, пока тот находился в полусонной отключке, назначила ему свидание на восемь вечера у мексиканского ресторана «Санта-Фе». Когда Кирилл пришел в себя и попытался отменить или перенести встречу, дамы сердца уже и след простыл. Он не смог поймать ее ни на работе, ни дома — вплоть до половины восьмого вечера. В семь сорок пять, скрепя сердце отпустив Настю домой, помчался к «Санта-Фе». Опоздал. Еще издали увидел Марину и обругал себя последними словами — цветы купить он все-таки забыл.

Кирилл ожидал обычных упреков, капризного настроения, жалоб на его характер и образ жизни. Но, вопреки всем прогнозам, получил Марину Ослепительную И Обаятельную. Уже через пятнадцать минут Кирилл ничуть не жалел, что вечер проведет с ней, а не с Настей и что вместо работы над документами будет поедать любимые мексиканские блюда.

Марина болтала о пустяках, мило шутила, заразительно смеялась удачным остротам, и мужчины за соседними столиками бросали на нее плотоядные взгляды. После ужина поехали к Кириллу, у него еще выпили и мирно посидели у телевизора. Однако чем ближе стрелка подбиралась к полуночи, тем больше Кирилл нервничал. Уже давно он привык на ночь оставаться один, и Марина, с которой Кирилл встречался почти год, прочно усвоила это правило. Но сегодня она вела себя совсем по-домашнему: лежала на диване, свернувшись калачиком, как сытая кошка, не требовала ни страстных поцелуев, ни клятв в любви. Как к ней подступиться, Кирилл не очень представлял, а значит, вечер грозил затянуться. С утра же чуть свет — на работу.

Кирилл сел на пол у ног Марины и погладил ее колено. К огромному удивлению, она отстранила его руку. Он попробовал еще раз — и снова получил тихий, но решительный отказ. Это было нечто новенькое.

— Что-то не так?

— Я хочу с тобой поговорить, — Марина выключила телевизор.

— О чем? — В голосе Кирилла прозвучало напряжение.

Марина, почувствовав это, мягко сползла на пол и устроилась рядом. Обвила его шею, взъерошила волосы, рука скользнула под рубашку. Легкий свитер сполз с ее плеча и оголил грудь. Кирилл сглотнул: Марина выглядела необыкновенно сексуально. Попытался ее обнять — она отстранилась снова.

— Так о чем ты хотела со мной поговорить? — Теперь его голос звучал на нужной Марине ноте.

— Мне тебя очень не хватает, — зашептала она. — Просыпаюсь каждое утро с одной мыслью: увижу ли тебя сегодня. — Руки ее тем временем расстегивали Кириллу рубашку. — Я так тебя люблю…

Думая, что время разговоров закончилось, Кирилл наклонился поцеловать Марину, но она ловко увернулась.

— Я тоже тебя люблю, — машинально сказал он.

— Правда? — Ее губы скользнули по его груди. — Тогда почему бы нам не пожениться? — Руки уже расправлялись с ремнем.

— Разве так нам плохо? — Кирилл обхватил Марину и попробовал стянуть с нее свитер. Не тут-то было! Она снова выскользнула, и пальцы любовника только мимолетно прикоснулись к ее горячей коже.

— Скажи «да», — хрипло попросила Марина и обнажила красивую, затянутую в чулок ногу. — И я вся твоя.

— Может быть, — Кирилл схватил ее за лодыжку и с силой притянул к себе. — Теперь ты не отвертишься, — шепнул ей в ухо и навалился всем телом.

— Теперь ты не отвертишься, — тихо проговорила она, но Кирилл ее уже не слышал.

Заснули они только на рассвете. Конечно, ни о каком возвращении Марины домой и речи быть не могло. Утром она проснулась раньше Кирилла, приняла душ, приготовила завтрак и только потом мягко разбудила его. Потягивая кофе, исподтишка наблюдая за Мариной Домашней, закутанной в его объемный халат, с лицом, лишенным косметики, но зато выдававшим бурно проведенную ночь, Кирилл всерьез задавался вопросом: а не попробовать ли семейную жизнь еще раз. И сам себе отвечал: может быть, может быть.

7

Катя достала шестой по счету наряд. Разложила его на кровати, критически осмотрела — и снова осталась недовольна. В досаде скомкала ярко-синий пиджак и бросила на пол.

— Артем! Где ты там?

— Что еще случилось? — Муж раздраженно вошел в комнату.

— Мне надеть нечего!

— Катя, перестань, — терпеливо сказал он. — Полон шкаф шмотья, — и снова собрался выйти из спальни.

— Полон шкаф дерьма! — крикнула ему в спину Катерина.

— Что ты сказала? — Он медленно повернулся.

— То и сказала, — тоном ниже проговорила Катя. — Никогда не позволяешь мне что-то самой купить. Все только по твоему вкусу. А ты хоть раз поинтересовался, что нравится мне? — Ее голос снова полез вверх.

— Вот что, жена, — Артем подошел к Кате вплотную. — Наденешь то, что есть. А если еще раз закапризничаешь, получишь от меня сполна.

— Раскомандовался, — проворчала Катя. — Я тебе что, крепостная?

— Ты мне супруга, — веско произнес Артем. — Я тебя кормлю, я тебя одеваю, и ты будешь у меня подпрыгивать столько и тогда, когда я этого захочу. Поняла?

Катя отвернулась. Артем молча подождал ее ответной реплики, не дождался и вышел. Она в слезах вернулась к шкафу.

Через полтора часа выходить, а я еще совсем не готова. Какое счастье, что этот болван сегодня уезжает. Проведу с Эдиком замечательный вечер. Катя посмотрела на дверь и злорадно показала ей нос из десяти шевелящихся пальцев. Что бы я делала без своей отдушины? Билась бы сейчас в истерике на диване. Последняя мысль примирила ее с действительностью. Она сняла с вешалки бледно-зеленое платье, достала туфли и отправилась краситься.

Через полчаса в спальню заглянул Артем. Катя стояла перед зеркалом в одних чулках и пристально себя разглядывала.

— Вот что, Катерина, — серьезно сказал он. — Не дури. Если что узнаю, пощады потом не проси.

— Ты прекрасно знаешь, — с ходу завелась Катя, — что иду я на этот вечер не по своей воле. Мне же материал делать про этот юбилей. И вся наша бригада там будет… — Все равно он мою программу не смотрит.

— Поэтому ты так вырядилась? — Он смотрел подозрительно.

— И поэтому тоже! Мне необходимо отлично выглядеть в кадре! — А если что, найду что соврать.

— Я начинаю всерьез подумывать о том, Насколько нам нужна твоя работа, — процедил Артем. — Ладно, вернусь, поговорим.

Он подошел к Катерине, обнял ее одной рукой, поцеловал.

— Пока, дорогой, — мирно сказала Катерина. — Ты там не очень долго.

— Учти: если что… — Артем не договорил, еще раз поцеловал Катю и, наконец, ушел.

Она в изнеможении опустилась на кровать. Уже не первый раз муж бросал фразы насчет ее работы, и это Катю здорово пугало. Остаться без работы, которую полюбила, оказаться окончательно запертой в золотой клетке, которую начала тихо ненавидеть, — все это Катерине представлялось жуткой перспективой. И Эдик…

Надо быть предельно осторожной, в который раз напомнила себе Катя. Артем шутить не станет.

Однако пора ехать. Она натянула на себя узкое платье, подкрасила губы, снова посмотрелась в зеркало. То, что надо. Улыбнулась. Жаль, Лизка не смогла со мной пойти. Были бы на этой тусовке краше всех.

Эдик ждет у театра. Из ее команды он — единственный. Насчет съемки Катя, естественно, наврала. Никакой материал с юбилея не нужен. Просто иначе Артем никуда бы ее не пустил. А так хотелось пойти на юбилейный концерт с Эдиком — с молодым красивым парнем, не занудой и не параноиком, встретить знакомых, посмеяться, покрасоваться, в конце концов. Она постаралась вспомнить, когда последний раз выбиралась вместе с Артемом хотя бы в ресторан, — и не смогла. Давным-давно. Мотается вечно по делам с какими-то мутными типами и постоянной секретаршей… Кстати, надо бы все-таки поинтересоваться, как выглядит эта пресловутая Тамара.

Катя вышла из такси и огляделась. Однако народу было столько, что Эдика она заметила не сразу. Он скромно стоял в стороне и вертел во все стороны головой. Съезд был знатный: известные актеры, кинорежиссеры, телеведущие, пара политиков и даже мэр города.

«Если бы не я, черта с два мой мальчик увидел бы такое скопление знаменитостей», — довольно подумала Катя. Подпорхнула к Эдику и по-свойски взяла его под руку.

— Робеешь?

— С какой стати, — неискренне ответил Эдик и пожал плечами. — Подумаешь.

Они прошли в фойе, разделись. До начала концерта оставалось пятнадцать минут — как раз выпить по бокалу шампанского. Из круглого холла по широкой лестнице поднялись в буфет. Но там было не протолкнуться, и Катя, шепнув Эдику: «После концерта останемся на банкет для своих», потащила его за кулисы.

Она чувствовала себя как рыба в воде. Многие уже узнавали ее по передаче, и Катя втайне гордилась этим. Эдик ходил за ней, как на веревочке.

На концерт опоздали. Пришлось пробираться по залу, наступая на чужие ноги и бесконечно извиняясь. Вокруг уже хохотали. В темноте Эдик взял Катину руку и долго не выпускал, пока Катя, почувствовав, что ладонь вспотела, сама не отняла ее. Вспомнилось, как давным-давно, в другой жизни, она сидела в темном полупустом кинотеатре рядом с Кириллом и он тоже держал ее за руку. Весь фильм. Что же мы тогда смотрели? Не помню. Что-то серьезное и грустное. Про любовь. Катя усмехнулась. Каким все казалось романтичным! А на поверку? Нет ничего. Пусто. Если любовь существует, то куда же она в таком случае девается?

Со сцены прозвучала удачная шутка, зал грохнул. Катя растерянно улыбнулась. Вот Эдик. Сидит рядом, гогочет. Время от времени смотрит на меня: смеюсь или нет. А что он, интересно, ответит, если я скажу: жить без тебя не могу, ухожу от мужа и перебираюсь к тебе. К тебе! Кто тогда станет за квартиру платить? Снова добренькая Катя? Только Артем мне после развода гроша ломаного не оставит.

Катя вспомнила про сейф и вздохнула. Пока так и не удалось подобраться к нему. А надо спешить! В любую минуту Артем может что-нибудь выкинуть. Как бы так сделать, чтобы он оказался виноватым? При таком раскладе можно было бы слупить с него приличный куш…

Вокруг снова засмеялись и захлопали. Зажегся свет, народ начал подниматься.

— Здорово! — Эдик тоже встал. — Что ты там про банкет говорила?

Катя кисло улыбнулась:

— Пойдем. Выпить нам не помешает.

Они протолкались в узкую дверь и очутились в свете софитов. Кто-то все-таки снимал московский бомонд. Официанты за стойками резво наливали спиртное. Катя и Эдик взяли по стакану джина с тоником и стали прогуливаться в бурлящей толпе.

Неожиданно кто-то окликнул Катю по имени. Неожиданно, потому что голос прозвучал словно из воспоминаний. Катя обернулась с бьющимся сердцем. На нее в упор смотрел Кирилл.

— Ты? — тихо спросила она. Во рту сразу пересохло.

— Вот так встреча, — Кирилл покачал головой. — Сколько раз себе представлял. Давно, правда.

— Да? — откликнулась Катя. — Ну и как поживаешь? — Тут же обругала себя: Боже, как банально, соберись, детка, интересно, хорошо ли я выгляжу, не стерлась ли помада?

— Неплохо, — отозвался Кирилл, и только теперь бывшая жена заметила рядом с ним высокую красивую брюнетку, которая с беспокойством переводила взгляд с Кати на Кирилла и обратно. Про Эдика почему-то все забыли.

— Чем занимаешься? — поспешно продолжила спрашивать Катя. Она испугалась, что Кирилл сейчас исчезнет в многолюдье, и лихорадочно придумывала разные вопросы. На женщину, что топталась около бывшего мужа, демонстративно не обращала внимания.

— Практикую потихоньку, — ответил Кирилл. — А ты?

— Неужели не видел? — Кате стало обидно. — Хотя, конечно, куда тебе смотреть мои передачи.

— Никак, исполнилась твоя мечта? — Кирилл удивился. — Я почему-то думал, ты не работаешь.

— Вот еще! — Катя фыркнула и провела рукой по волосам. Ей захотелось, чтобы брюнетка увидела бриллиантовое кольцо на пальце. — И я, и Лизавета добились всего, чего хотели. Лизку-то помнишь?

— Помню, — кивнул Кирилл и повторил: — Лизу я помню.

— Она у нас теперь ведущий специалист по прошлым векам. Из заграницы не вылезает. Ты бы ее видел! Такая стала, — Катя покачала головой.

— Да! — спохватился Кирилл. — Познакомься. Марина.

— Катя, — она протянула руку. — А это Эдик. Мой коллега.

— Познакомьте и меня, Кирилл, со столь привлекательными дамами, — к ним подошел представительный седой мужчина. — Павел Сергеевич, — отрекомендовал он себя, не дожидаясь Кирилла. И весело изумился: — А вас я знаю. Катерина Полонская. Моя жена обожает ваши передачи.

Вот вам всем! Катя улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. Павел Сергеевич, кем бы ты ни был, ты — душка! Она пустилась кокетничать с ним, не забывая краем глаза ловить реакцию — Кирилла, брюнетки, ну и Эдика заодно. Павел Сергеевич млел недолго. За его спиной тенью выросла Людочка и увела под ручку к небольшой группе артистов Театра эстрады.

— Мы тоже пойдем, — сказал Кирилл. — Завтра с утра на работу.

— Уже? — растерянна проговорила Катя и только тут поняла всю несообразность этой встречи.

Не Кирилл растерян и неуверен в себе. Не Кирилл ищет поддержки у постороннего человека. Не Кирилл восхищенно смотрит и с испугу не переставая болтает.

Это я, Екатерина Полонская, заискиваю перед ним и смущаюсь. Я пытаюсь заарканить собственного бывшего мужа-неудачника.

Кирилл уже уходил.

— Кто это? — спросил у нее Эдик.

— Бывший супруг с любовницей, — зло ответила Катя. Вечер был испорчен. — Отвези меня домой.

Эдик оказал вялое сопротивление столь поспешному уходу, но спорить с дамой его сердца было трудно. Они вышли в холодный звездный вечер, и Катя еще успела заметить, как Кирилл усаживает свою Марину в машину цвета «серый металлик». Злясь на весь мир, сунула Эдику деньги на такси — не любила сама расплачиваться с шоферами — и велела поймать машину. И пока тот вскидывал руку и договаривался с водителями, неосознанно смотрела в ту сторону, куда укатил ее экс-любимый супруг.

8

Кирилл проснулся в страшном раздражении и спросонья долго не мог понять, в чем дело. Только когда заворочалась Марина и что-то бессмысленно-сонное простонала, Кирилл понял причину странной утренней, словно похмельной, злости.

Она снова осталась у него ночевать. И сделала это так, будто уже стала здесь хозяйкой. Не спрашивая ни о чем, не интересуясь его планами, — просто надела халат, пошла в душ и легла в постель.

В мою постель!

Кирилл вскочил, босыми ногами прошлепал в ванную, стал чистить зубы. Глаз зацепил розовую зубную щетку. Чужую. Стоящую в его стакане, как у себя дома! Кирилл выплюнул воду и присел на край ванны. Надо что-то срочно предпринимать.

И вчера… Эта глупая встреча. Накрашенная до неприличия Катя. Ее неприкрытое кокетство с Сорокиным. Этакая ее безапелляционность в поведении! И вот что интересна… Кириллу пришла в голову столь неожиданная мысль, что он встал и нервно постучал по раковине пальцами.

Ведь они похожи! Катя и Марина. Во всем. Начиная с внешности и заканчивая самоуверенной манерой делать исключительно то, что нужно им, абсолютно не задаваясь вопросом: а что же, собственно, необходимо их мужчинам.

Да что же я — полный идиот? Кретин? Слабоумный? Два раза в одну и ту же яму!

Кирилл решительным шагом вошел в комнату. Он намеревался сейчас же разбудить спящую на его кровати особу и выдворить ее со своей территории. Навсегда.

Однако вид мирно посапывающей Марины смутил его. Как бы он ни был раздражен ее вторжением, выкидывать из дома слабую, беззащитную женщину все-таки не пристало сильному мужику.

Хотя кто здесь слабый, а кто сильный, пожалуй, стоило бы разобраться, неохотно подумал Кирилл и решил для начала одеться.

Открыл шкаф и чуть не поперхнулся. Везде: на вешалках, на полках, на крючках — аккуратно висела и лежала одежда Марины.

Когда же она успела? Как умудрилась незаметно привезти сюда свои вещи? Кирилл сел на край кровати. Марина что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок.

Ключа я ей не давал. С сумками и чемоданами у себя дома не видел. Неужто на себе? — ахнул Кирилл. По две-три блузки, по паре трусов, сверху свитер и шерстяная кофта на пуговицах… То-то в последнее время мне все казалось, что она поправилась.

По ассоциативной прихоти в памяти всплыло еще одно разглядывание шкафа с чужими вещами. Он хрустнул пальцами. Все одно к одному! Катя и Марина. Марина и Катя. Вечные спутницы…

Да что же я, в самом деле, — хроник? Какого черта меня тянет на подобных женщин? Кирилл задумался, наморщил лоб — и вспомнил мать. Тихую, незаметную, безвольную особу.

— Фрейдист хренов, — прошептал он, поднялся и с силой захлопнул дверцу шкафа.

От резкого стука проснулась Марина.

— Ты уже встал? — Она разлепила глаза. — Я тоже встаю. — Села в постели и потерла виски. — Ты иди пока в душ, а я завтрак приготовлю.

Змея, беззлобно подумал Кирилл. Вид заспанной томной женщины, которая, ко всему прочему, еще и заботится о его желудке, даже толком не проснувшись, тронул его. Ничего не смог ей сказать — ни окончательного, ни решительного. Ни после душа, ни после завтрака.

Скажу вечером, думал он в машине, когда подвозил Марину на работу. Искоса поглядывал на нее, прикидывая, насколько ему станет не хватать этой женщины. И как ни вертел, все время получалось, что не так уж много места занимает Марина в его жизни.

— До вечера, — она чмокнула Кирилла в щеку. — Заедешь за мной. — Не спросила — подтвердила.

— Если смогу, — сухо ответил Кирилл и подождал, когда она выйдет.

Разворачиваясь, успел заметить, что Марина с недовольным видом обиженного ребенка стояла у дверей своей конторы, пока машина не скрылась из глаз.

Оказывается, гораздо легче уходить самому, чем выгонять из дома, думал он во время всего рабочего дня. Намного проще быть брошенным, чем бросающим. И совсем уж неприятно принимать на себя все вину за разрыв отношений.

Вечером Кирилл позвонил Марине и сказал, чтобы она ехала к себе — у него накопилось слишком много дел. Она попробовала воспротивиться его решению очевидным способом: «У тебя случайно осталась моя блузка, которая мне завтра точно понадобится», но мужчина был непреклонен.

Вечером он действительно засел за работу. Картина судебного разбирательства с «Викторией» уже почти сложилась. Получалось триумфально. В одиннадцать часов вечера Кирилл отложил документы и откинулся на спинку стула. Представил себе лицо Роберта на суде и довольно улыбнулся. Победа будет за нами!

Подумал, не позвонить ли Сорокину, но решил, что поздно. Встал, разминая мышцы, прошелся по комнате. Вспомнил, как давно не был в спортзале, и обругал себя за леность. Посмотрел на часы и понял, что проголодался. Убеждая себя в том, что на ночь есть вредно, пошел на кухню, поставил чайник, нарезал колбасы. Сел, задумался.

Вспомнилась Катя. Что-то приятное было связано со вчерашней нелепой встречей. Что-то такое, что растягивало губы в улыбку и грело душу.

Но не моя же растоптанная семейная жизнь! Кирилл машинально поглощал бутерброд, старательно пытаясь понять, откуда исходило тепло этой случайной встречи. Молодость? Студенчество? Беззаботность? Чушь какая! Еще посидел, и уже стало казаться, что совсем чуть-чуть, и ухватит суть, но тут зазвонил телефон. Чертыхнувшись, он снял трубку.

— Здорово, Кирюха! — раздался веселый нетрезвый голос. — Как жизнь?

— Нормально, — неуверенно ответил Кирилл.

— Не узнал, что ли? — На том конце засмеялись. — Диму помнишь?

— Диму… — протянул Кирилл, надеясь, что дальше последует спасительная фамилия.

— Ну ты даешь! Венгр звонит.

— О Господи, сто лет. — Он понял, что очень обрадовался звонку бывшего приятеля. И что самое удивительное — почувствовал, что этот звонок укладывается в цепочку его размышлений о непонятно-приятном. Как-то Венгр был с этим связан.

— Я что звоню? — серьезно сказал Венгр. — Во-первых, давно не виделись.

— Это точно, — кивнул Кирилл.

— Во-вторых, есть повод, — Венгр выдержал паузу.

— Какой же?

— Пять лет со дня выпуска. В эту субботу. Грядет большая пьянка. Придешь?

— Дай подумать.

— Да что там думать! — вскинулся Венгр. — Подваливай, вспомним старые времена!

— Ладно, буду, — неожиданно легко согласился Кирилл. — Где сбор?

— Сначала на факультете, а потом в банкетном зале Дома ученых.

— Как вас в Дом ученых-то занесло?

— Калашников организовал. Он теперь в Академии наук важная шишка. Ну, так ждем! — крикнул Венгр и повесил трубку.

Кирилл подумал было, что зря пообещал, наверняка возникнут какие-нибудь дела, но тут снова зазвонил телефон. Думая, что Димка забыл что-то сказать, Кирилл снял трубку со словами:

— Что там еще у тебя?

Однако незнакомый голос официально осведомился:

— Кирилл Степанович Игнатов?

— Я слушаю, — Кирилл сразу подобрался. Ясно, звонят по делу.

— Это хорошо, что ты слушаешь, сука, — прошипела трубка. — Так вот: если будешь лезть не в свое дело, останешься не только без ушей, но и без рук, без ног. Ты понял, сволочь? Не оставишь хозяина в покое — калекой станешь милостыню в переходах клянчить.

Кирилл неосознанно отстранил трубку от уха и в недоумении уставился на телефон. Он никак не мог сообразить, что нужно отвечать в таких случаях. В памяти всплывали сцены из боевиков, где действовали отчаянно храбрые и сильные парни. Он все еще смотрел на трубку, когда понял, что уже давно идут короткие гудки.

Поднялся, походил по кухне. Налил себе чаю. Обжигаясь и не замечая этого, сделал несколько глотков.

Он знал, что не уступит. Никакие телефонные звонки не заставят его бросить это дело. И еще он знал, что прозвучавшие угрозы не были пустыми. Эти ребята слов на ветер не бросают.

Кирилл снова открыл ежедневник и записал на завтрашний день: пистолет, нож, а лучше то и другое. Полистал свою телефонную книжку и напротив этой записи вывел телефон и инициалы. Кирилл знал, где можно достать оружие.

9

Прошло уже два часа, а толку никакого! Опять день впустую. И что? Завтра возвращается Артем, а сейф как был за семью печатями, так и остался.

Катя тяжело вздохнула, повесила картину на место и устало села за письменный стол. Она перебрала все даты, все дни рождения и все известные ей телефоны. Артем богатой фантазией не отличался, и Катя сильно надеялась, что пять заветных цифр подберет без труда. Не тут-то было. Видимо, в этом случае муж напряг все свои мыслительные способности и использовал число, непосредственно к их совместной жизни касательства не имеющее. А значит, безнадежно. Выбросить идею из головы — и забыть.

Катя привычно огляделась — все ли в порядке. Заметила на пыльном столе след своей пятерни и подумала, что неплохо бы сделать в доме уборку. Но уж очень не хочется браться за щетки и тряпки. Тем более что на вечер намечено романтическое свидание с Эдиком, и опошлять его черной работой показалось глупым. Оставив уборку на завтрашнее утро — Артем собирался приехать лишь поздно вечером, — Катя решила принять ванну.

Она очень любила эти блаженные минуты: время, посвященное себе. Массаж лица, маникюр, подбор белья и одежды. Собираясь к Эдику, Катя всякий раз тщательно продумывала, что надеть, как накраситься. Встречи с любовником она превращала иногда в целые эротические спектакли, в которых выступала и режиссером, и актрисой. Ей нравилось думать, что такой женщины, как она, у Эдика никогда не было и больше не будет. И когда они расстанутся, он навсегда сохранит ее образ в своем сердце. Катя давно считала себя роковой женщиной.

На сегодня она выбрала шелковое кружевное белье, белые чулки, строгое синее платье с отложным белоснежным воротником и — две косички. Минимум косметики. Невинная гимназистка после уроков. Эдик будет в восторге.

Привычно поймала такси, села на заднее сиденье и скромно потупила глазки: входила в роль. Но на Тверской попали в пробку, и сидеть, уставившись на собственные коленки, стало скучно. Катя принялась глазеть по сторонам.

На город наступала весна. Последние несколько дней стояла теплая погода, и снег, пройдя через кашеобразное состояние, превратился в быстрые ручейки, по которым к стоку несся самый разнообразный мусор — спичечные коробки, пачки из-под сигарет, смятые жестяные банки, прошлогодние бурые листья. В большой затемненной арке (с одним солнечным углом) у бурного потока сидел на корточках заинтересованный малыш с веточкой в руках, на которую был трогательно наколот крошечный бумажный парус. Затаив дыхание, ребенок спустил обреченный кораблик на воду и, приподнявшись, весь подавшись вперед, неотрывно наблюдал за ним, пока тот не погиб в водной пучине. Наступила очередь следующего маленького «Титаника». Арка с малышом — кадр из детства — проплыла мимо, машина преодолела пять метров. Красок на улицах прибавилось: женщины спешили сбросить темные надоевшие шубы и пальто. Еще совсем недолго — и Москва станет пестрой от разнообразия юбок, блузок, сарафанов, брюк и джинсов.

Не так давно по весне Катя каждый день отмечала перемены. Первые липкие листочки, желтые пятнышки мать-и-мачехи на голой черной земле, первые ростки ярко-зеленой крапивы. И воздух! Как будто на время исчезала вечная московская гарь, и казалось, что не дышишь, а пьешь свежую вкусную воздушную смесь.

Но в последние годы все как-то замельтешило. Только-только повсюду лежал снег, а уже скоро лето: и пыльно, и душно, и дышать нечем.

Перестала замечать движение дней. Снег чернеет за одно мгновение, деревья как будто ждут того момента, когда я отвернусь, чтобы быстро и незаметно выпустить свои листья. Это несправедливо. Я так всегда любила это вечное начало, словно оно обещало мне новую прекрасную жизнь, новые захватывающие приключения, новые влюбленности. Может, дело в том, что кончилось все новое и теперь в жизни меня ждет только испытанное и надоевшее?

Справа медленно тронулись машины, и Катя машинально посмотрела туда. Рядом ползли белые «жигули», и за рулем сидел парень, показавшийся Кате смутно знакомым. Где-то они уже встречались, но где? И что-то загадочное было связано с этим человеком, но что? Катя изо всех сил старалась вспомнить обстоятельства, при которых могла пересекаться с водителем белой машины — почему-то ей это показалось очень важным, — но безрезультатно.

Парень, видимо почувствовав ее взгляд, обернулся. И тут же отвел глаза. Начал поправлять кепку и совсем закрыл свое лицо.

Вот черт! Катя откинулась на спинку. Может, померещилось. Наверное, просто типичная мужская физиономия, вот и показалось…

Пробка кончилась. Машины рванули вперед, и мысли Кати повернули на предстоящее свидание. Надо было настроить себя на игривое состояние. И с какой стати, в конце концов, мучить себя неприятными размышлениями!

Эдик дверь открыл сразу, как будто стоял в коридоре и караулил ее приход. Она радостно бросилась ему на шею, забыв про свою роль скромницы. Помог снять плащ и, небрежно бросив его в шкаф, снова обнял Катю, прижал к стене.

— Сначала выпить дай, — прошептала Катя. — Не спеши.

Они прошли в комнату, сели за небольшой столик.

— Тебе как всегда? — спросил Эдик.

— Да, только мартини побольше. Напьюсь сегодня.

Катя забралась на диван с ногами и, пока Эдик делал напитки, осматривалась. Квартиру он, конечно, немного запустил. Вроде и видны следы уборки, но как-то местами: здесь играем, здесь не играем. Надо бы показать мальчику, как поддерживать чистое уютное гнездышко. А то небось всю жизнь мама за ним подтирала. Покажу, а дальше пусть сам. Мне одной халупы хватит.

Катя вспомнила пыльный стол со следами своих пальцев, и ей стало не по себе. Нехорошее предчувствие кольнуло.

— Тащи сюда стакан, — поторопила она любовника. — А то сегодня у меня явный перебор непрошеных мыслей.

— Давай до дна, — Эдик чокнулся с Катей. — За нас.

— За нас, — равнодушно подтвердила она.

— А теперь, — Эдик полез к ней под платье, — теперь можно?

— Все что хочешь, — жарко зашептала Катя. — Пока я не взмолюсь о пощаде…

Они занимались любовью больше трех часов. На диване, на полу, в ванной. От белых чулков остались одни воспоминания. В те немногие моменты, когда Катя могла думать, она с неясной обреченностью представляла, как ей будет не хватать этого пылкого мальчика с его необузданными и такими восхитительными ласками. Мысли об Артеме Катя загнала вглубь. Ей казалось, что она совершенно забыла о муже и помнит только, что она о нем не помнит.

Потом они долго полулежали на полу, на диванных подушках, допивали мартини и молчали. Катя потому, что не было сил говорить, да и не о чем, а Эдик потому, что готовился сказать нечто важное.

— Катя, — тихо начал он. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. — Катя беззаботно кивнула. — И я знаю, что ты ко мне относишься, как к игрушке. Мне кажется, ты временами вообще забываешь, что я тоже человек.

Катя напряглась, это было что-то новенькое — Эдик поднимал голос.

— Ты это о чем? — строго спросила она.

— Ты даже не хочешь замечать моих чувств, и я, как последний дурак, подыгрываю тебе. — Он помолчал. — Мы никогда ни о чем серьезном не говорим. Никогда не обсуждаем наше — наше! — будущее. Как будто его не существует. Живем только этими ворованными урывками.

Катя отстранилась, села, пристально посмотрела на Эдика. Он сразу осекся.

— Я не собираюсь портить вечер выяснением отношений, — резко сказала она.

— Никто и не выясняет отношения, — мягко возразил Эдик. — Нельзя выяснять то, чего нет.

Встал, налил себе чистого мартини и залпом выпил.

— Ты просто пьян, — объяснила Катя этот непонятный всплеск чувств. — Вот и чудится непонятно что.

— Пусть, — он горестно посмотрел на Катю. — Пусть.

Она встала:

— А сейчас я поеду. Поздно.

Прошла в ванную, быстро привела себя в порядок, с удовольствием посмотрелась в зеркало. Мысль, что из-за нее страдает еще один мужчина, не удивила и не расстроила ее. Так уж заведено в этом мире. Каждому свое.

Поцеловав Эдика на прощание, Катя, не обремененная переживаниями по его поводу, вышла на улицу. Почти сразу подвернулась машина, и она, договорившись с шофером, устроилась, как обычно, на заднем сиденье.

Ей было хорошо. Тело отдыхало, в голове, наконец, не билось ни одной мысли. Практически всю дорогу Катя просидела с закрытыми глазами и потому не могла видеть, как за ней от дома Эдика до ее подъезда неотступно следовали белые «жигули».

10

Кирилл собирался на встречу выпускников без особой охоты. До последней минуты втайне надеялся на какой-нибудь крайне важный звонок, на который можно было бы сослаться и без зазрения совести никуда не ходить. Тем не менее с самого утра назначенного дня убеждал себя, что не прав, что все проклятая леность, что наверняка там будет здорово, опять же интересно увидеть, кто кем стал, кто изменился, а кто нет. И вообще идти надо, говорил себе Кирилл, но кому надо и почему надо, ответить бы не смог.

Придя на факультет, сразу пожалел, что пришел. Стоял общий гвалт, бывшие сокурсники целовались, обнимались, хлопали друг друга по плечу. И такой фальшью несло от радостных восклицаний: как я рад тебя видеть! — что Кириллу становилось неловко. Он совсем было собрался домой.

Но тут появился Венгр, немного нетрезвый, немного небритый, и так обрадовался Кириллу, что у того просто язык не повернулся сказать, что уходит.

Поехали в Дом ученых. Народу собралось человек около пятидесяти, все одновременно галдели, смеялись немудреным шуткам. Отвечая на самый популярный вопрос вечера: ну а ты где? — почти все чуть-чуть привирали.

Мест за столиками оказалось намного меньше, чем людей. Тут же было решено, что девушки примостятся на коленях мужчин. Началась веселая суматоха — кто с кем, — в результате которой Кириллу досталась полная и несимпатичная Галя, в прошлом староста их курса.

Он все продолжал твердить себе: как здорово, что я приехал на это сборище. Но бестолковость вечера, студенческий задор, из которого Кирилл успел за эти пять лет вырасти, как из коротких штанишек, исподволь раздражали его. Поискал глазами Венгра, увидел, что он и двое ребят договариваются о чем-то с официантами, и вспомнил, что пока не отдал денег за юбилейный банкет. Раздраженно вспыхнула мысль: еще и платить за это сомнительное удовольствие.

Подошел радостный Венгр. Устроился на половине стула, разделив его с Калашниковым, и сразу включился в застольное пустословие. Общих тем, кроме совместной учебы, не было. Поэтому разговор сводился к тем пяти годам, которые когда-то объединяли всех этих разных людей. Вспоминали экзамены, зачеты, некоторых преподавателей, выезды на картошку, веселые сборища и забавные хохмы.

Столы постепенно запестрели. Официанты разносили еду, как по волшебству появлялись бутылки — и сразу опустошались. Пили в основном водку. Вскоре началось хождение от стола к столу с тостами за прекрасных дам и светлое будущее. Когда зазвучала музыка, за столиками стало просторнее — начались танцы.

Кирилл угрюмо ел котлету по-киевски и делал вид, что пьет. На самом деле в рюмке его была вода: он никогда не пил за рулем. Сейчас он отчаянно ругал себя за то, что поехал на собственной машине. Конечно, нужно было взять такси. А теперь из-за своей же тупости вынужден, как последний трезвый идиот, наблюдать вполне безобидную пьянку!.. Никогда не думал, что подвыпившая компания кажется трезвеннику до такой степени непривлекательной.

По сторонам старался не смотреть, в разговоры не вслушиваться. Поем немного и уйду. Никто не заметит. Димке все потом объясню, если мое бегство вдруг как-то обидит его.

— Чего не танцуешь, старый хрыч? — Венгр тяжело упал на стул рядом с Кириллом.

С его лба стекал пот, глаза словно кто заштриховал. Он размашистым движением поставил перед собой рюмку и попытался налить водки. Большая ее часть пролилась на стол. На Венгра зашумели, но он только отмахнулся.

— Ты что такой мрачный, Кирюха? — Венгр обнял приятеля за плечи.

Кирилл попробовал отодвинуться, но было некуда. К столу стекался народ — в музыке некстати образовалась брешь, — и чтобы зря не терять времени, решили немедленно выпить.

— Все нормально. Голова немного болит.

— Это легко лечится, — Венгр щедро плеснул ему водки в стакан. — Давай махнем за нас с тобой, — сказал тихо и вдруг перекрыл гул голосов громким выкриком: — Эй, предлагаю тост! — Головы повернулись в его сторону. Венгр, пошатываясь, встал. — За нас с Кирюхой. Мы с тобой, брат, видишь ли, одной крови, — сказал он вновь нормальным голосом, обращаясь к Кириллу.

— Ты о чем это? — усмехнулся Кирилл.

— А то ты не знаешь! — Венгр все продолжал возвышаться над столом, невольно привлекая внимание к своей длинной нескладной фигуре. — Жили-были две сестры, — нараспев начал он, сам себе дирижируя. Водка полилась из рюмки прямо на голову сидящей Гале. Та нервно взвизгнула, но Венгр не обратил на нее никакого внимания. — Две девственницы-красавицы…

— Сядь, — гаркнул Кирилл, схватил Димку за свитер и с силой дернул вниз. Но тот устоял, поднял руку вверх.

— Дальше-то чего? — завосклицали любопытные. — Не тяни!

— А дальше мы с Кирюхой по-товарищески разделили сестер поровну, и, — он сделал паузу, — пролилась, товарищи, кровь.

Тут же кто-то подхватил:

— Безвинно убиенных плев!

— Врешь! — вдруг закричал Кирилл. Он на мгновение представил себе Лизу в руках Венгра и оцепенел. Странно, но за нее Кирилл готов был сейчас перегрызть горло своему старому приятелю. Чистая, непорочная Лиза… Слова Венгра, его циничное хвастовство, с которым он словно выплевывал воспоминание о девушке, мстя неизвестно за что, больно жгли Кирилла.

— Почему это я вру? — взвился Венгр. — Я, между прочим, доказать могу, что трахался с ней. У нее, знаешь, вот здесь, на правом бедре… — Венгр повернулся боком к столу, чтобы было удобнее продемонстрировать всем желающим, что же находится на правом бедре у Лизы, но досказать не успел.

Кирилл свалил его ударом в живот. Раздался звон стекла и женский визг. Несколько рук тут же схватили драчуна, но он, с ожесточением вырвавшись, вмазал что есть силы кулаком во что-то мягкое. Жаркая волна ярости залила его.

Дальнейшее он помнил плохо. Кажется, кричал что-то старомодное о чести и подлости и влепил ни в чем не повинному Юрке Градобоеву прямо в челюсть, за что немедленно получил в ответ пару тычков. Что еще? Кровь из носа и запачканная красным рубашка. Как оказался на улице, припомнить не смог.

Недолго постояв у ограды Дома ученых, Кирилл свернул в узкий переулок. Заметил у детского садика, недалеко от памятника Мухиной, небольшую скамейку, подошел к ней и сел. Вокруг не было ни души. Прохладный воздух приятно овевал голову. Пахло дождем и зеленью. Кирилл постепенно остывал, успокаивался, старался не думать о происшедшем, не вспоминать — только бы не вспоминать! — грязных слов…

Он запрокинул лицо и стал смотреть в сплошь черное, без облаков, небо. Мерцающие далекие звезды казались бесконечно недоступными и мертвыми, словно блестящие пятаки на глазах покойника.

Лиза, Лиза, как же она могла с этим подонком… Почему невозможно даже вообразить? Хотя ведь так просто! Действительно, она же с ним встречалась. Точно! И кто думал, что он окажется сволочью? Мы же друзья были. Как давно. Боже мой, как давно! Все виделось в ином свете, словно жили тогда другие люди.

Не я. Совсем другой человек любил Катю, страдал по ней, плакал — стыдно вспомнить. За что? Почему? Зачем я должен был пройти по этой дороге? Чтобы понять? Что?

В небе что-то сдвинулось. Словно кто дунул, и прошла легкая облачная рябь. Звезды на миг погасли и снова засияли. Ветер мягко прошелестел юными листочками, принеся с собой запах лопнувших почек. Из разрозненных звезд сложилось созвездие.

Почему я никогда не замечал раньше? Даже не давал себе труда задуматься. Ведь она всегда была рядом. Ее тонкое лицо, глубокие глаза. Взгляд… Ее взгляд, такой понимающий и сочувствующий, словно она уже тогда все знала. Как я мог не видеть этого раньше? Бросился как одержимый на яркое, однодневное и не заметил около себя подлинного. Прошляпил нечто стоящее. Навсегда. Теперь навсегда ушло и никогда не вернуть.

Ветер взмахнул веткой, прочертил на желтом от фонаря асфальте быструю замысловатую фигуру. Мимо по дороге с тихим шумом проехал автомобиль, где-то во дворе, в старом доме, хлопнула дверь. Снова стало тихо.

Интересно, насколько она изменилась. «Такая стала…» Какая? Помнит ли меня? Вряд ли. Кто я ей? Неудачный бывший муж родной сестры? Слепой надутый болван?

Лиза, Лиза. От твоего имени веет медом и безоблачным детством. Верностью и надежностью. Разбитыми коленками и чистым смехом. Куда все уходит? В какую черную дыру? Куда деваемся мы прошедших лет? И где та грань, за которой начинается наше новое «я»?

Кирилл встал, постоял недолго, подставив лицо новому порыву непостоянного ветра. Теперь, когда все кусочки мозаики сложились в ясную яркую картину, он ощущал не только запоздалую боль потери, не только бессильную горечь оттого, что так поздно понял ценность утраты, но и светлую спокойную печаль, которая появляется в те редкие мгновения, когда принимаешь предначертанное и не боишься смерти.

11

С самого утра у Лизы было праздничное настроение. Непонятно с чего проснулась с ощущением легкости и подъема. Что было весьма кстати — дел намечалось на сегодня огромное количество. Обстоятельно позавтракала, как делала теперь всегда, и вовсе не из педантизма, — пообедать удавалось не каждый день. Затем тщательно выбрала костюм — элегантный серый в мелкую полоску (нити затяжного дождя) и к нему шелковый платок. Подкрасилась.

Если бы лет шесть назад кто-то сказал Лизе, что она станет получать удовольствие от таких простых житейских вещей, как, например, одежда, или удачно подобранный макияж, или туфли, на которых цвет отделки в точности соответствует цвету манжет, она бы долго с недоверием смеялась. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, Лиза видела стильную интересную женщину и слегка недоумевала, почему же раньше она так мало уделяла внимания своей внешности. Может, тогда и жизнь сложилась бы по-другому, может, и не пришлось бы сейчас одной наслаждаться уютом небольшой квартирки, обставленной с безусловным вкусом. Может быть, может быть…

Лиза улыбнулась своему отражению, которому иногда приходили в голову такие детские мысли: а вот если бы… Жить в сослагательном наклонении, к сожалению, не получается. Есть одна-единственная жизнь — и ее не переиграешь.

Она уже выходила, когда ее остановил телефон. Сказав несколько раз «Алло» и «Я вас слушаю», но не дождавшись ответа, Лиза положила трубку. Недолго подождала нового звонка на тот случай, если кто-то не прозвонился. Но телефон молчал, и она быстрым шагом направилась к двери: дела торопили.

Две лекции в университете, консультации на «Мосфильме», встреча с редактором в издательстве, не забыть спросить про договор с «Random House», вечером ужин с Андреем. Забавно, как органично он вписывается в деловой список. Надо бы включить в повестку дня еще один пункт: напомнить самой себе, что я все еще женщина.

Странно, чем больше внимания оказывали ей мужчины, тем меньше ей хотелось отношений с ними. Упрямство? Предвзятость? Ни один не отвечал ее требованиям, и Лиза порой говорила себе, что все ее неудачи в личной жизни проистекают от завышенных требований к избраннику. Вернее, к претенденту на это почетное звание: экзамена пока не выдержал ни один из них. Пожалуй, Андрей держится дольше других. И то, наверное, потому, что ничего не требует от Лизы: ни страстной любви, ни клятв, ни пустых обещаний. То ли терпеливо выжидает в засаде, то ли ему действительно ничего от нее не надо, кроме дружеских поцелуев и платонических объятий.

Разговор в издательстве затянулся. Лиза никак не хотела соглашаться с предложенной правкой пятой главы, но и редактор, Тамара Костина, стояла намертво. Пока искали компромисс, прошло два часа. Измученные борьбой со словами и друг с другом, и Лиза и Тамара решили устроить перерыв и выпить кофе. К кофе нашелся ликер, на запах подтянулись еще несколько человек, посыпались шутки, анекдоты, и напряжение ушло. Лиза дала согласие на частичное исправление второй половины главы, Тамара обещала не трогать первую ее часть. Кстати подошел юрист издательства, и Лиза вспомнила о «Random House».

— Алексей Григорьевич, хотела с вами посоветоваться.

— Я весь внимание, Елизавета Никитична. — Он поправил очки и поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее и как бы настраиваясь на долгую беседу.

— Видите ли, одно зарубежное издательство заинтересовалось написанной мною биографией княжны Таракановой. Предлагают на первый взгляд выгодный контракт, однако, как вы понимаете, я не очень разбираюсь в юридических тонкостях…

— Контракт у вас с собой? — Алексей Григорьевич потер руки и положил ногу на ногу. Разговаривая, он никогда не сидел спокойно: приглаживал волосы, дергал ногой, стучал пальцами по столу. Нового человека это неизменно Настораживало или раздражало, но Лиза привыкла к его манере и не обращала внимания.

— Да, вот, — она достала из сумки бумаги.

Алексей Григорьевич быстро, профессионально наморщив лоб и не забывая отстукивать такт какой-то песенки, которую мурлыкал себе под нос, проглядел договор.

— Еще не подписывали?

— Нет. Но агент торопит.

— Не спешите. Вот здесь, — он ткнул пальцем в пункт о потиражных, — явная неувязка.

— Я так и знала, — с чувством сказала Лиза.

— Что же нам делать, — задумчиво проговорил Алексей Григорьевич, смял салфетку и принялся задумчиво рвать ее на мелкие кусочки. — Я с завтрашнего дня в отпуске. Уезжаю на дачу, — доверительно сообщил он Лизе. — А вам необходим специалист. — Он подумал. — Вот что. Я вам дам телефон одного человека, можете полностью ему доверять. Скажете, что от меня.

Он проворно поднялся и исчез за дверью. Лиза растерянно допила ликер, посмотрела на часы и ахнула: уже десять минут, как она должна была быть на площади Маяковского. Быстро побросав бумаги в сумку, накинув плащ и наспех со всеми попрощавшись, она выскочила из кабинета и налетела на Алексея Григорьевича, который поспешил отдать ей клочок бумажки с телефоном и именем. На ходу поблагодарив и не глядя сунув бумажку в сумку, Лиза понеслась на свидание.

Конечно, она опоздала, и Андрей, который привык к ее пунктуальности, уже строил самые мрачные предположения. Но вид запыхавшейся виноватой Лизы развеселил его. В серьезной деловой женщине вдруг проглянула озорная лохматая девчонка, и Андрей постарался запомнить этот образ. С недавних пор он начал коллекционировать ее преображения. Было их не так много, Лиза неизменно держала себя в руках, но тем интереснее было наблюдать, как в сдержанной Елизавете Никитичне вдруг прорываются самые неожиданные проявления характера. Это странное увлечение началось с одной сцены, которую Андрею довелось наблюдать полгода назад.

Было это в Петербурге, во время научной конференции. Один из почтенных мужей, выступая с докладом от своего имени, был уличен Лизой в воровстве: по прихотливому стечению обстоятельств именно этот доклад, слово в слово, был представлен Лизе ее аспирантом год назад. Однако парню предложили выгодную работу за границей, и он, бросив аспирантуру, укатил в Австрию. Она тогда сильно расстраивалась, тема была интересной и, как считала Лиза, несправедливо и безвременно окончила свое существование в университетском архиве. И надо же, такое неожиданное воскрешение. Ей тогда настоятельно посоветовали не лезть в это дело, но она уже закусила удила. Кончилось тем, что, выйдя к трибуне и так стукнув по ней кулаком, что упал на пол и разбился у ее ног, забрызгав туфли, стакан с водой, Лиза потребовала от докладчика признания в совершенной непорядочности.

С Андреем она встречалась уже полтора года, они вместе обедали, ужинали, и он упорно готовил почву для совместного завтрака. Андрей прекрасно понимал, что Лиза — женщина непростая и добиться ее расположения трудно, но усилия — он был в этом уверен — окупятся с лихвой. На сегодняшний вечер он возлагал особые надежды.

— Ты как всегда? — спросила Лиза, когда они развернули меню. — Бараньи ребрышки и море пива?

— Ты бесконечно проницательна, — улыбнулся Андрей.

— В данном случае это совсем нетрудно, — Лиза вернула ему улыбку. — Насколько я помню, это блюдо ты предпочитаешь всем остальным.

— Я довольно однообразен в пристрастиях, — согласился он и выразительно взглянул на Лизу. Однако та тут же отвела глаза.

— Я, пожалуй, попробую цыпленка с ананасом.

— Вино?

— Красное.

Андрей сделал заказ и завел разговор о последней выставке импрессионистов: он знал, что его спутница любит живопись. Главное, ради чего он встречался сегодня с ней, решил оставить на десерт.

Однако чем дальше продвигался ужин, тем более волновался Андрей. Он начал перескакивать с темы на тему, внезапно замолкая и отвечая невпопад. Лиза, несколько раз бросавшая на него недоуменные взгляды, наконец, спросила:

— Что-то не так, Андрей? Ты как будто в ста милях от этого места.

— Да? — Он рассеянно теребил край салфетки. — Нет, гораздо ближе, — ответил, спохватившись, и ответ прозвучал чересчур весомо для праздного вопроса.

— В чем все-таки дело?

— Дело вот в чем, — Андрей решился. Быстро сунул руку в карман пиджака и ловко, как сноровистый рыбак, выудил небольшой пакетик. — Ты только не пугайся, — поспешно сказал он, видя, как напряглась Лиза. — Это так, небольшой сувенир. В знак нашей дружбы. Без всякой задней мысли.

Лиза облегченно выдохнула, а Андрей мысленно обругал себя. Он так боялся отказа, что уже несколько месяцев откладывал объяснение. Решил все сказать сегодня — и что?

«Без всякой задней мысли, болван!»

Дама сердца тем временем вынула изящное колечко с опалом. Вопросительно взглянула на Андрея, улыбаясь.

— Что это ты вдруг?

— Вот что, Лиза, — Андрей почувствовал, как входит в холодную воду. — Я давно хотел тебе сказать, да все никак не решался. — Нет, вода, пожалуй, была ледяной. — Я давно люблю тебя. И хочу предложить, как говорится, руку и сердце. Нет-нет, — поспешно добавил он, видя протест на лице Лизы. — Ничего сейчас не говори. Подумай, взвесь. Я ни о чем не прошу. Ни в коем случае не тороплю. Ответишь мне, когда сочтешь нужным. — Он выдохнул. — Все.

— Андрей… — грустно начала Лиза, но он перебил ее.

— Что ты там говорила про десерт? И, как обычно, кофе?

Она молча кивнула. Андрей стал шутить, показал детский фокус с бумажной салфеткой и чайной ложкой, вспомнил забавный случай из последней командировки в Лондон, куда они ездили вместе. Втянул Лизу в водоворот необязательной болтовни. За разговором она как-то забыла о его предложении, и только когда он проводил ее до дома, и они стояли у дверей подъезда, и Андрей просительно смотрел на нее, — только тогда она вдруг все вспомнила и ощутила жгучую неловкость и печаль.

Лиза молча покачала головой. Андрей пожал плечами и выдавил улыбку. Развернулся и, зябко поводя плечами, исчез за углом дома. Все это время она смотрела Андрею вслед и боролась с желанием окликнуть его. Но мысль, что позовет она его исключительно из жалости, хоть и взращенной на симпатии к этому человеку, все-таки остановила.

Ей стало легче, когда он скрылся из глаз. Словно сбросила ношу. Она посмотрела по сторонам с неясным ощущением, что на нее смотрит кто-то чужой. Но ничего странного не заметила и спокойно вошла в подъезд.

Кирилл, следивший за Лизой из-за дерева, с облегчением вздохнул. Он очень боялся, что она пригласит в дом провожавшего ее мужчину. И еще его пугало чувство, что он не сможет совладать с собой и бросится, как кретин, между ними. Показался бы перед Лизой во всей своей неземной красоте.

Он подождал, пока она скроется за дверью, и не спеша направился к своей машине. Кирилл в отличие от Лизы совершенно не почувствовал, что и за ним кто-то наблюдает. И когда темный «БМВ» с погашенными фарами вылетел из-за угла и на большой скорости помчался прямо на него, Кирилл лишь чудом сумел увернуться.

Бормоча проклятия в адрес полоумных водителей, он благополучно добрался до своего «опеля» и осторожно поехал домой. Теперь, когда в его жизни появился смысл, он стал бояться коварных и подлых неожиданностей.

12

Голова раскалывалась. Катя осторожно встала, стараясь делать как можно меньше движений. Прошаркала в ванную, глядя в пол и не посмотрев против обыкновения в зеркало. Но когда чистила зубы, машинально подняла голову и уперлась в свое отражение.

— Сволочь, урод, — она бессильно застонала.

Синяк под глазом хоть и утратил страшный синюшный оттенок, но все еще выглядел омерзительно. Неделя как минимум прочного сидения дома. Гад.

Кое-как умылась и, превозмогая головную боль, заставила себя проглотить кофе. Потом снова легла в постель. Ни вставать, ни что-либо делать у нее не было никакого желания. Хотелось провести в мягкой кровати вечность, задремать, уснуть и уж больше не просыпаться. Что угодно, лишь бы не видеть этого ублюдка, эту чертову мерзкую физиономию.

Катя прикрыла глаза, и перед ней снова возникла отвратительная сцена скандала. Она перевернулась на другой бок и с тоской подумала, что отныне не сможет изжить из памяти ни одну подробность этого «милого» разбирательства.

И ведь из-за какого пустяка!

«Катя, ну-ка поди сюда». Словно собачку позвал. Я сразу взвилась. А не надо было лезть на рожон, надо было сначала выяснить, что ему от меня понадобилось.

«Что это ты делала за моим столом?» И как я могла забыть про этот пыльный след? И зачем сразу скисла, полезла оправдываться! Как будто мгновенно признала свою вину. А ему только дай повод — сразу вцепится. Садист проклятый.

«Я тебе сколько раз говорил! Не лезь! Не твое дело!» Если бы он не заломил мне руку, я бы, наверное, сумела отшутиться. Но было так больно, что я не смогла не дать ему сдачи. Здорово ударила по икре, он аж взвизгнул. И понеслось.

В конце концов Артем влепил Кате так, что она отлетела к дальней стене. Сползла на пол, закрыла глаза. Только тут он испугался. Подлетел к ней, начал говорить что-то извинительное. Но Кате уже было все равно. Она зло взглянула на него, прошептала отчетливо: «Ненавижу» и снова закрыла глаза.

Он взял ее на руки, отнес в спальню. Засуетился.

Теперь она с ним не разговаривает, сидит дома и пьет водку. Вчера к его приходу нализалась так, что даже сказала ему пару слов, хотя и не собиралась прерывать бойкота. Сегодня зато голова трещит, как армейский барабан во время парада. Она посмотрела на часы и поморщилась: шесть вечера. Бесцельный туманно-апатичный день в постели.

Резко и противно зазвонил телефон. Катя свернулась калачиком и накрылась одеялом с головой. После пятого звонка включился автоответчик.

— Катенька, возьми трубку.

Артем! Она заткнула уши. Пролежала без движения минуты три. Высунула нос.

— Я буду звонить, пока ты не ответишь, — спокойный уверенный голос.

— Пошел к черту, подонок! — закричала Катя телефону, запустила в него подушкой, промазала, чертыхнулась и снова зарылась в одеяло. Правда, уши затыкать не стала и потому слышала, как Артем сказал:

— Я устал от этой ссоры. Прости меня. Через час буду дома, и мы сходим куда-нибудь поужинаем, — и отключился.

— Куда это, интересно, я пойду с такой рожей! — отчаянно прокричала Катя и, ткнувшись носом в простыню, зарыдала.

Навзрыд, всхлипывая совсем по-детски. Как не плакала уже очень давно. Со слезами словно вытекла вся злость, вся энергия. Когда Артем вошел в спальню, Катя с опухшим лицом лежала без движения, опустошенная и измученная.

Он молча обнял ее, беспрерывно шепча: «Прости меня, пожалуйста», и баюкая, как ребенка. Она по-прежнему не говорила ни слова, но молчание уже не было враждебным. Артем, почувствовав это, достал сразу несколько небольших свертков.

— Смотри, что я тебе принес, — говорил он, шелестя бумагой. — Это тебе темные очки. Помнишь, ты такие хотела? А это браслет, сапфиры и небольшие бриллианты. Вот это новые часы…

Он ссыпал подарки около нее небольшой горкой. Катя апатично смотрела на желанные когда-то вещи и равнодушно удивлялась, куда же девалась радость от новых цацек. Ей было все равно: сапфиры, бриллианты, изумруды. Браслетом больше, браслетом меньше — какая разница!

Артем взял ее безжизненную руку и надел браслет на тонкую кисть. Полюбовался.

— Смотри, как красиво, — сказал он Кате, пытаясь навязать ей свой восторг. — Давай, детка, собирайся. Сходи в ванную, умойся как следует. Поедем проветримся.

Он похлопал ее по плечу и, все еще не решаясь поцеловать, вышел из комнаты. Катя сомнамбулически встала, прошла в ванную, долго плескала себе в лицо холодной водой. Когда вернулась в спальню, на покрывале был разложен терракотовый, ее любимый, костюм. Она все так же автоматически, двигаясь как заведенная кукла, оделась, накрасилась, нацепила на нос темные очки, словно издалека отметила, что выглядит совсем неплохо, и вышла в холл.

Артем при ее появлении вскочил:

— Машина уже ждет. Пойдем.

Он повез ее в дорогой полузакрытый ресторан, который последние несколько лет упорно создавал себе репутацию элитарного московского клуба.

Это было странное место. Сначала посетители оказывались в жутковатом заброшенном подъезде. Стекла в нем были до черноты покрыты сажей и копотью, обычной для центра Москвы; по углам темно громоздились непонятного предназначения металлические конструкции; все время казалось, что по углам шуршат мыши или, того хуже, крысы. Катя долго не могла понять, почему никто никогда не убирает этот страшный подъезд, пока однажды воображение не нарисовало ей занятную гангстерскую картину: выскочившие из ресторана охранники, в том числе и люди Артема, опрокидывают железяку, напоминающую остов трансформаторной будки, и из-за нее отчаянно отстреливаются от неизвестного противника. Ее и смешило, и приятно грело сознание того, что и она принадлежит к этому избранному кругу. Из подъезда вниз вели ступеньки, и нищета старого дома оставалась за массивной дверью, которую услужливо придерживал швейцар.

Еще совсем недавно Катя очень любила бывать здесь. Все ей казалось шикарным, начиная с предбанника, в котором тихо кормились телохранители завсегдатаев. Но сегодня было иначе. Сегодня она видела словно сквозь внешнюю оболочку. Если раньше просто забавляло показное барство, демонстрация богатства, власти, возможности купить практически все — от любви до собачьей преданности, — то теперь это ей претило. Мысль, что и она куплена за деньги, что представляет собой всего лишь дорогую вещь, которую и берегут соответственно цене, что ничем не лучше присутствующих здесь, окунала Катю в черный грязный омут.

Они привычно сели за свой столик, Артем сделал заказ. Осмотрелись. Рядом гуляли чины из городского правительства. Чуть дальше явно телевизионная компания праздновала свадьбу. Катя знала нескольких человек и издалека кивнула им с кислой миной.

Появилась закуска. Артем, любитель традиций, заказал «селедочку», «грибочки», «картошечку», «икорочку» под незаменимую «водочку» в хрустальном «графинчике» (к продуктам питания здесь относились ласкательно-уважительно). Официант с круглой гладкой физиономией, панибратски склонясь, снисходительно расхваливал фирменное блюдо, и Катя поймала себя на том, что сегодня все время хочет назвать его половым.

Почему никогда раньше я не замечала этой странной вежливости, больше напоминающей хамство? Даже нравилось — этакие особенности местного этикета! А ведь если бы кто-нибудь заговорил со мной таким тоном вне стен этого заведения, я бы врезала ему по роже, не задумываясь!

У свадебного стола приглашенные цыгане заладили «Семь сорок», кто-то истошно закричал «горько!». Катя невольно скривилась, отвернулась, наткнулась на вопросительный взгляд Артема, выдала ему постную улыбочку.

Выглядела она послушной, присмиревшей, и Артем довольно полагал, что недоразумение ушло в прошлое. Начал рассказывать ей о последней поездке в Нью-Йорк: как их встречали, чем угощали в ресторане на Брайтоне, напоминавшем кабак на Казанском вокзале, как водили в местные бани с гейшами, на поверку оказавшимися банальными казашками. Катя слушала с рассеянной улыбкой, и Артем, обрадованный ее обманчивым одобрением, стал хвастать тем, что на целый день купил своего школьного друга, проживающего теперь в Америке, и тот за двойную плату возил его по Нью-Йорку на лимузине и, как самый настоящий лакей, открывал и закрывал за ним дверцу машины.

— Под козырек не брал? — ядовито осведомилась Катя, но муж, увлеченный приятными воспоминаниями, сарказма не заметил.

— Нет, — покачал он головой. — Об этом не подумал. Жаль.

— Тебе как будто доставляет удовольствие унижать людей, — она задумчиво теребила салфетку.

Он пожал плечами.

— Просто, знаешь, — он замялся, — приятно было, что я могу именно его, своего школьного друга, на целый день…

— Причем только тех, — она словно не слышала его слов, — которые не могут тебе ответить.

Катя с интересом посмотрела на Артема. У них, у этих сильных мира сего, вдобавок ко всему, еще и масса комплексов. Да они несчастные люди! Постоянно вынуждены доказывать, что они самые крутые…

— Ты не знаешь, через что я прошел, — сказал муж с мрачной гордостью. — Как ползал на карачках, как дерьмо хавал, как трудно поднимался и как меня снова сталкивали вниз. Но я все равно встал на ноги. Я сам сделал себя тем, кто я теперь есть. И я никогда не сдавался. Никогда! — Он ткнул пальцем в ее сторону. — Даже когда жрать было нечего и дружки поджидали на улице, чтобы поучить меня жизни. Зато сейчас у меня есть все, — он откинулся на спинку стула с самодовольной миной. — Но день, когда я заработал свои первые сто баксов, буду помнить всегда, — он сделал многозначительную паузу и затем отчетливо произнес: — Семнадцатое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Так-то.

Катя рассеянно улыбнулась, кивнула. Выпила вина. Она производила впечатление человека, утомленного проведенным днем. Лениво переставляла руки, с томной грациозностью резала мясо и маленькими кусочками отправляла его в рот, задумчиво жевала, немного наклонив голову вправо. Ничто не говорило о том, что она не только внимательно слушает своего супруга, но и запоминает каждое его слово.

Пришла очередь кофе и десерт. Катя поковыряла ложкой мороженое. Артем крикнул официанту, чтобы тот принес коньяк. Когда перед ними появились пузатые рюмки с янтарной жидкостью, снова серьезно заговорил.

— Катерина, — сказал он. — Давай махнем за нас с тобой. Чтобы не было больше ссор. Если, конечно, ты чего не выкинешь, — все же решил нужным добавить он.

Катя молча пригубила коньяк, Артем выпил залпом, как водку.

— Теперь домой.

Он расплатился, не посмотрев в счет и как всегда бросив на стол щедрые чаевые, встал. Дожидаться, когда Катя закончит десерт, по обыкновению, не стал и, не оглядываясь, пошел к выходу. Она спокойно поднялась и направилась за ним следом. Раньше бесконечно раздражала его манера, сегодня же вечером ей было наплевать и на это.

Дома Артем долго раздумывать не стал. Он несправедливо считал, что отношения с женщинами проще всего улаживать в постели. Необычная смиренность обычно своенравной жены умиляла и возбуждала его. Это давало ему ощущение власти и победы. У Артема даже промелькнула в голове странная ассоциация — он подумал, что так должен чувствовать мужчина, который только что объездил горячую лошадь. И странное послушание Кати нисколько не насторожило его, скорее обрадовало.

Кончив, он не пошел в ванную. Ссылаясь на усталость, накрылся одеялом и скоро заснул. Катя, напротив, тщательно вымылась. Выйдя из ванной, долго стояла, смотрела на спящего мужа, испытывая редкое и пугающее умиротворение.

Убедившись, что Артем спит крепко, она спокойно прошла в его кабинет, сняла со стены картину и хладнокровно набрала число: 17486. Дверца тихо открылась. Взяв несколько толстых пачек, Катя аккуратно закрыла сейф, повесила картину обратно, осмотрелась. Все было в порядке — на этот раз никаких следов.

Она вернулась в спальню и спрятала деньги в комоде, в своем белье. Пускай до завтра полежат здесь, а там видно будет.

Артем громко всхрапнул, заворочался. Катя обернулась и долго пристально смотрела на его нелюбимое лицо, с холодной бездушной ясностью принимая тот факт, что этой ночью она спокойно могла бы убить человека.

13

Лиза молча наблюдала, как Катя с излишней небрежностью достает из сумочки сверток — самый обычный, в газетной бумаге, туго перехваченный резинками.

— Вот это, — Катя положила сверток на стол. — На несколько дней.

— Мне, конечно, не стоит спрашивать, что там, — сказала Лиза и взвесила сверток на ладони. — Не тяжелый.

— Потом, потом все объясню, — гостья встала. — Очень выручишь, если спрячешь это на время.

— Хочется верить, — Лиза тоже поднялась, — что ни в какую историю ты не влипла.

Катя старательно-беззаботно рассмеялась.

— Не бойся, никакого криминала. — И тем же тоном: — Тебя подбросить куда-нибудь? Машина внизу ждет.

— Спасибо, нет. Мне позже выходить.

— Тогда счастливо оставаться.

— Пока.

Лиза закрыла за ней дверь, и озабоченность, которую она скрывала, тенью наползла на лицо. Сразу, как только Катя позвонила ни свет ни заря, Лиза почуяла неладное. Слишком уж деланно-спокойным был голос сестры, в котором то и дело пробивалась взбудораженность. А цена ее душевных подъемов была хорошо известна.

И такая странная просьба! Подержать у себя невзрачный сверток, тщательно завернутый в газету. Надеюсь, там не наркотики и не деньги. И не оружие.

Лиза подошла к столу, снова взвесила на руке упакованную тайну, словно пытаясь узнать, сколько весит оставленная ей на попечение опасность. Получалось, что немного, — но это не успокаивало. Окинула взглядом комнату. Ни одного потайного местечка. Да и что скрывать от себя самой? Потрогала корешки книг на полках и решила пойти давно испытанным путем: сунула сверток за книги. Отошла, посмотрела, не заметно ли. Получилось заметно — тома, которым поручили охрану чужой собственности, стали немного выпирать вперед. Лиза подравняла под них остальных постояльцев полки. Снова посмотрела, стало значительно лучше.

И засела за работу: к завтрашнему дню было необходимо добить диплом одного из ее студентов, Гены Юрского. У парня получилась научная болтовня о Петровской эпохе. Лиза была немного разочарована этой работой, она ожидала от Юрского большего. То ли весна ослабила силу его мысли, то ли влюбленность, которую провоцирует все та же весна, но вышло скучно и банально. И кто только придумал защищать дипломы в самое прекрасное время — время цветущих деревьев и одуряющих запахов, когда надо целоваться, или гулять, или песни петь под балконом, но уж никак не сидеть за книжками…

Лиза распахнула окно, и в комнату влетел веселый детский гам, пахнуло свежестью и легким ароматом, который присущ только белым цветам.

А что чувствовала перед защитой я? Только ответственность перед темой. Перед собой. Никаких романтических приключений. Вот они и прошли мимо. Синий чулок, одно слово.

Лиза с тоской взглянула на раскрытые страницы, которые сейчас трепал обрадованный ветер. Как можно работать в такую погоду?

Обошла стол, стараясь не смотреть на диплом Юрского, придумывая на ходу, чем бы себя занять, и неожиданно вспомнила, что так и не позвонила юристу, рекомендованному ей Алексеем Григорьевичем.

Бормоча под нос: «Куда же я подевала эту бумажку», принялась рыться в сумке. Но в тот момент, когда рука уже доставала клочок со старательно выведенной фамилией, зазвонил телефон. Лиза положила сумку и сняла трубку. Звонила мама.

После обычного обмена вопросами о работе и здоровье мама осторожно сказала:

— Я вот что хотела тебе сообщить. Собиралась еще вчера, да вылетело из головы. Тут на днях разыскивал тебя один человек… — Она сделала значительную паузу.

— Кто?

— Не назвался, к сожалению. Сказал только, что ему срочно нужна консультация по поводу каких-то там костюмов. Так я дала ему твой адрес и телефон, — мама закончила фразу виноватым и немного жалобным тоном.

— Мама… — укоризненно начала Лиза, но сказать ничего не успела.

— А вдруг что-нибудь важное! — Любовь Константиновна, видимо, решила не дожидаться упреков.

— Ладно, — дочь подавила досаду. Она очень не любила, когда раздавали ее телефон незнакомым людям, предпочитала перезванивать сама, если оставляли координаты. Мама нарушила правило. — Никто пока не звонил.

— Ну вот и хорошо, — оживилась та. — А то я переживала. У тебя когда отпуск?

— Через месяц.

— Уже придумала, куда поедешь?

Лиза улыбнулась трубке. Сказать, что на море? Или куда-нибудь в Европу? Почему я не могу выкинуть такой номер — вот бы мама удивилась!

— В деревню. Как всегда.

— Молодец! Это лучший отдых. Свежие овощи, фрукты, хоть отъешься да отоспишься немного…

Она все говорила, говорила, а Лиза мыслями забежала вперед и теперь видела себя на берегу пруда: солнце просвечивает сквозь листья, пятнает траву и норовит попасть в глаза; в цветке басовито журчит толстый, вымазанный пыльцой шмель, ему вторит тоненьким голоском комар над ухом; облачко суетливой мошкары висит в воздухе и прядет непонятный узор; а рядом полусидит-полулежит загорелый Толя и серьезно рассказывает о повадках окуньков и карпов; и еще! еще! — совершенно одуряюще пахнет свежескошенной травой…

— Дочь, ты меня слышишь? — Настойчивый голос Любови Константиновны разорвал легкое видение.

— Я немного задумалась. Ты что-то спросила?

— Я спросила, не слышно ли чего от Кати, — чуть раздраженно повторила мама.

— Нет, — поспешно ответила Лиза. — А это значит, что у нее все в порядке.

— Будем надеяться, а то последнее время сны какие-то нехорошие снятся.

— С каких это пор ты стала верить в сновидения?

— Никто и не верит, — сердито отрезала Любовь Константиновна. — Просто к слову… Ну, раз все у вас нормально, тогда я прощаюсь.

— Привет папе, — Лиза положила трубку.

Ну вот, снова надо браться за диплом. Или ехать в университет. Посмотрев на часы, выбрала университет. На час раньше начала заседания кафедры, но всегда найдутся какие-нибудь дела. Она быстро собралась, стараясь обходить стол стороной, чтобы не натыкаться взглядом на диплом (доделаю вечером), и, совершенно забыв о своем намерении позвонить юристу, поехала на работу.

У Кирилла, напротив, весь день дела спорились. Удачное выступление в суде, дальнейший подбор документов и свидетелей по «Виктории», приятная встреча с Сорокиным. На завтра планировалось выступление Павла Сергеевича по телевидению, так что два с половиной часа обсуждали детали. Уже появились первые три статьи на тему издательского беспредела, и история с «Викторией», как и предполагал Кирилл, становилась шумной. Слушание было назначено на тридцатое мая, и если Роберту не удастся подкупить судью, то его издательство рассыплется как карточный домик. Завтра не забыть узнать, к какому судье попадет дело. Хорошо бы к Грановской Лидии Александровне. Ее даже я боюсь.

Кирилл откинулся на стуле, похрустел пальцами. Он устал. Но это была та боевая усталость, которую он очень любил. В такие дни хочется после работы пойти в спортзал и, не щадя себя, довести тело до полного изнеможения. Но сегодня у Кирилла было дело поважнее спортзала.

Он собрал бумаги, щелкнул блестящими замками портфеля, осмотрелся. Удивленно вспомнил, что сегодня не было звонков с угрозами. Он уже привык к их однообразию и не пугался так, как в первый раз. Правда, пистолет с собой носил, но был уверен, что оружие не понадобится. Тот, кто много угрожает, нападать, как правило, не решается. А тридцатого мая все будет кончено.

Больше о работе Кирилл не думал. Теперь можно было выпустить на волю другую мысль, которая весь день исподволь грела его. Сегодня он увидит Лизу.

Уже несколько вечеров он исправно проводил около ее дома. Сидел в машине, ждал, когда она появится. Если окна ее квартиры уже горели, уезжал не солоно хлебавши с ощущением испорченного дня. Если же дожидался ее прихода, то те несколько долгих мгновений, когда смотрел на нее, наполняли его жизнь смыслом.

Поначалу ему было стыдно самого себя за это ребячество. Но после того как запретил себе приезжать к ее дому и испытал немыслимую тоску от невозможности видеть Лизу хотя бы издалека, Кирилл плюнул на условности. Дурак — ну и пусть! Болван — значит, так оно и есть, а ездить к ее дому буду.

Сегодняшний вечер как-то по-особому вдохновлял — бархатными тенями, еле ощутимым ветерком, курортной теплотой. Сегодня он точно увидит ее, думал Кирилл, подъезжая и уже представляя себе, какой Лиза будет сегодня.

В тот, первый, вечер она изумила его. Куда подевалась робкая тихая девочка, какой он ее помнил? Та, в вечных джинсах и мужских рубашках. С незамысловатой прической и постоянным стремлением казаться незаметной. Плохо, кстати, это у нее получалось. Именно она, Лиза, всегда была негласным лидером сначала их детской компании, а потом круга близких людей. Кирилл честно старался понять, не преувеличивает ли он сейчас, и все время получалось, что нет, так и обстояло дело. Просто раньше он был слепым. И глухим. И немым. И как же он обрадовался, увидев, что она не пустила этого пижона в черном плаще в свою квартиру.

Он подъехал к дому Лизы, заглушил мотор, вышел из машины. И громко чертыхнулся. В одном из ее окон горел свет. Значит, он опоздал и сегодняшний вечер коту под хвост. Кирилл подошел к ее подъезду, сел на одинокую лавочку, щербатую на пару досок.

Отныне так будет каждый вечер. Я буду приходить к ней, а потом возвращаться к себе, и Лиза никогда не узнает, что я ежевечерне провожаю ее в сон. Буду стариться на этой убогой лавке, больше напоминающей скамью для заключенных. И каждый вечер выслушивать свой приговор: пожизненное страдание без права переписки. Самое обидное, что она никогда не узнает, не посмеется над моей дуростью, не простит за идиотство, никогда не скажет мне никаких слов, пусть жестоких, никогда ни о чем не попросит и ни о чем не спросит…

— Кирилл? Ты? — раздался над его головой знакомый голос.

От неожиданности Кирилл вздрогнул всем телом, поднял голову и в полном недоумении уставился на Лизу.

— Ты? — Он так удивился, что совершенно забыл цель своего здесь пребывания. — Ты откуда?

— Я вообще-то здесь живу, — ответила Лиза. — А вот ты откуда свалился?

— Я… Я… — промямлил юрист и понял, что ничего вразумительного придумать не в состоянии. — С неба, наверное, — ляпнул первое, что пришло в голову.

— Как интересно, что ты выбрал для посадки именно это место, — Лиза присела рядом с ним. — Как поживаешь, Кирилл?

— Нормально, — он прокашлялся. — Даже хорошо. А ты как?

— Тоже неплохо.

Оба замолчали.

Это поразительно, думала Лиза, как я мечтала о встрече с ним, а сейчас не могу связать двух слов, отупела в один миг, сижу как полная дура, и он вынужден придумывать темы для разговора…

Кирилл с тоской смотрел на свои ботинки. Где все мои слова? Почему я не могу сказать ей, что люблю, что жить без нее не могу. Боюсь, что она рассмеется мне в лицо? И поделом мне будет. Трус! Безмозглый трус!

— Извини, Кирилл, но мне пора, — женщина встала.

Удержи ее, кретин, как-нибудь удержи!

— Да, мне тоже пора, — он встал, потоптался, слова застряли в горле.

— Пока, — и Лиза, не оборачиваясь, пошла от него прочь.

Кирилл скорбно смотрел ей вслед и не знал, что делать. Если она обернется, если обернется, то не все потеряно…

Подруга детства взялась за ручку двери, потянула ее на себя, очутилась в светлом проеме, сейчас шагнет и пропадет — дверь захлопнется, и все, конец. Перешагнула порог и — обернулась. Всего на мгновение, но Кирилл успел поймать отблеск бледной улыбки, посланной ему как знак. Не все потеряно, не все, твердил он, направляясь к машине.

Лиза тем временем поднялась на лифте, вошла в квартиру, обругала себя за забывчивость — опять не погасила свет на кухне. Она старалась думать о будничном, о домашних заботах, о делах, но улыбка так и не сходила с ее лица.

Пусть эта встреча была немыслимой случайностью, пусть он тяготился ее обществом, но как здорово было видеть его, такого родного, такого почти забытого. Теперь, конечно, снова бездна разлуки, может, уже навсегда, но спасибо судьбе, что она сегодня хоть ненадолго столкнула нас.

Прошла в комнату, зажгла торшер, посмотрела в сторону стола и показала диплому язык. Теперь уже только завтра. Ничего, успею. Что-то еще надо было сделать? Да! Позвонить юристу. Надо хотя бы найти, наконец, этот телефон. Она взяла сумку и сразу наткнулась на клочок бумажки, небрежно засунутый между блокнотом и пудреницей. Достала, наклонилась к свету лампы и оторопело прочла: Игнатов Кирилл Степанович. И номер телефона.

Пожалуйста, вот тебе Кирилл — на блюдечке с голубой каемочкой.

14

С момента немыслимой встречи прошло несколько дней. С тех пор Кирилл не ездил к дому Лизы. Он и сам не смог бы точно определить причину: то ли боялся встретить ее снова и окончательно прослыть дураком; то ли неожиданного столкновения оказалось достаточно, чтобы несколько дней чувствовать такую наполненность чувств, какую опасаешься расплескать; то ли опасался, что теперь наблюдение издалека самому покажется смешным и нелепым, а слова вновь в самый ответственный момент предательски от него сбегут. Вообще был зол. И может быть, его добровольный отказ видеть Лизу был просто-напросто епитимьей, наказанием, наложенным Кириллом на самого себя.

Он набросился на работу как изголодавшийся волк. Брался за самые невозможные дела и выигрывал их. Возобновились звонки от людей Роберта, и однажды вечером один из их своры набросился на Кирилла в мертвом гулком переулке. Но не пригодилось и оружие. Кириллу удалось расправиться с посланцем быстро и легко. Он даже был немного разочарован несерьезностью такого подхода: нашли, кем пугать, — щенком. После этого случая и вовсе перестал думать о возможной опасности, полагая запас угроз исчерпанным.

Но однажды Кирилл не выдержал. Он уже был дома, читал. Выходить никуда не собирался. Оставалось поужинать, посмотреть телевизор и лечь спать. Но внезапно юрист резко вскочил, шарахнул ни в чем не повинную книгу об пол, забегал по комнате. Его охватило нервное возбуждение, а в мозгу прочно засела мысль: если я не увижу ее сегодня, то уже не увижу никогда.

Он быстро оделся и помчался на улицу. Моросил невидимый дождик, и асфальт матово блестел в свете неярких фонарей. Пахло свежевымытой травой и влажной землей. Над домами в разрыве тонких туч уже повисла луна с запавшим боком.

Когда он подъехал к ее дому, совсем стемнело. Кирилл заглушил мотор и долго сидел, прислушиваясь к мышиному шороху дождя. Время от времени мимо него с влажным шумом проезжали машины, гладили светом фар его лицо. Он пошарил в бардачке, нащупал спасительную пачку сигарет, закурил, абсолютно забыв о своем твердом намерении бросить, с наслаждением затянулся. Посмотрел на светящиеся окна Лизы и вздохнул: понятия не имел, что делать дальше.

Вот я пришел — здрасьте! А если она не одна? А если ей противен даже мой вид? Что хорошего может думать обо мне женщина, на сестре которой я был неудачно женат? Мы ведь жили под одной крышей, и все прошло перед ее глазами… Кошмар.

Кирилл тяжело вздохнул. Рука потянулась к зажиганию. Уехать. Как можно скорей. Я не имею права вмешиваться в ее жизнь. Кто я в ее глазах? Даже думать страшно.

Он уже твердо решил бежать, но, вместо того чтобы завести мотор, вышел из машины и направился к ее дому, твердя про себя, что все его поступки безумны, что он сам топчет свою последнюю надежду и что Лиза непременно погонит его сейчас поганой метлой.

Хорошо. Если прогонит, значит, так мне и надо. Но сам не уйду. С этой мыслью он нажал кнопку лифта. Кабина оказалась на первом этаже и как-то уж очень стремительно подняла его на четвертый — нужный — этаж.

Он вышел из лифта и мучительно долго топтался у ее двери. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не соседи с нижнего этажа. Вдруг загремела чужая дверь, совсем близко зазвучали грубые в тишине подъезда голоса… и Кирилл с детским испугом дернул рукой — позвонил.

За дверью раздались шаги — сбежать, пока еще не поздно, придурок! — и удивленный, такой родной голос:

— Кто там?

— Это я, Кирилл. Впусти, пожалуйста.

За дверью стало тихо. Потом щелкнул замок, и дверь открылась.

— Проходи, — сухо, Кириллу почудилось — даже неприязненно, сказала Лиза.

— Я всего на минуту. — Он зашел и замер. Что говорить? Что делать? — Я снова случайно оказался у твоего дома и вот решил заглянуть. Не помешал? — Голос прозвучал с такой пошлой игривостью, что Кирилла передернуло.

— Нет. Чаю выпьешь?

— Спасибо, да.

Лиза повернулась и пошла на кухню. Кирилл, как истукан, остался на месте.

— Ну, что же ты? Проходи.

Он неловко снял куртку, запутался в рукаве, рванул раздраженно, где-то треснуло, куртка вырвалась из рук и хлопнулась на пол. Он чуть не пнул ее ногой, но сдержался: поднял, повесил на крючок.

Лиза уже поставила чайник и теперь сидела, подперев голову рукой и пристально глядя на позднего гостя. Она казалась совершенно спокойной, словно его сумасшедший приход ничуть ее не удивил. Кирилл сел напротив. Что говорить, понятия не имел. Вынул пачку сигарет, стал доставать одну, но просыпались все. Начал их собирать со стола, поднимать с пола. Когда выпрямился, Лиза улыбалась.

— Какая ты стала красивая, — скорее самому себе, чем ей, тихо сказал Кирилл. Она хотела что-то ответить, возразить — он прочитал это по ее лицу, — но засвистел чайник.

Лиза молча заваривала чай, стоя к Кириллу спиной. Теперь он не сводил с нее взгляда. Ему казалось, что он вернулся в прошлое, что они сейчас дети и скоро он первый раз в своей жизни будет целоваться, поцелует эту грациозную тоненькую девочку.

— Я все наврал, — услышал он свой голос. — Малодушно и трусливо. — Лиза обернулась. — Вовсе не случайно я околачиваюсь у твоего дома. Я тебя караулил. Хотел увидеть, поговорить, но боялся. Теперь можешь меня выгнать.

Она все молчала. Молча расставила чашки, молча налила дымящийся ароматный чай. По кухне разлетелся запах мяты и лета.

— Попей уж сначала чаю, — сказала. — Что ж тебя сразу выгонять, — и улыбнулась.

Кирилл схватил чашку, отхлебнул, мучительно обжегся, вздрогнул и пролил чай на скатерть.

— Ты сегодня явно претендуешь на первый приз по неловкости, — Лиза рассмеялась, принялась вытирать со стола. Немного дрожали руки, но Кирилл, поглощенный собственными проблемами с вышедшим из повиновения телом, этого не заметил.

— Извини, — пробормотал он. — Давай я сам.

Он взялся за тряпку, и их руки соединились. И моментально, как от прикосновения волшебного крыла, все стало на свои места. Мир перестал выпадать из непослушных пальцев и подставлять коварные подножки.

Кирилл встал и обнял ее. Лиза прильнула к нему и застыла: ощущение абсолютной, без единой зазубринки, соединенности было почти нереальным.

— Так уж получилось, — тихо проговорил Кирилл, — что я не могу без тебя. Как в пустыне, когда нельзя напиться. Как на полюсе, когда невозможно согреться.

— Подожди. Я не понимаю, — она отстранилась. — Так внезапно ты обрушился…

— Я сам не понимаю, но ничего не могу поделать. Я запрещал себе видеть тебя, но не смог. Хотя бы издали. Знать, что ты есть, — он заторопился. Он уже видел, знал, что сейчас Лиза скажет что-то жестокое, непоправимое.

— Подожди, — она села, ноги плохо слушались ее. — Наверное, все дело в том, что ты видишь во мне ее. Катю. Мы ведь сестры, — и Лиза беспомощно улыбнулась. — Ты так любил ее. Это не может пройти бесследно. — Первая слеза соскочила с ресницы и протоптала тропинку на щеке. — Уходи, Кирилл. Очень больно…

Лиза отвернулась. Ее спина строго выпрямилась. Кирилл хотел еще что-то сказать, но не смог, словно подавился словом. Заметался по кухне, выскочил в коридор, схватил куртку, оборвав несчастной вешалку, и вылетел из квартиры.

Домой добрался быстро. Гнал как безумный, вымещая на бессловесной машине свою беду. Влетел в подъезд и вдруг остро пожалел, что никто не поджидает его в темном лестничном проеме. С каким бы наслаждением он сейчас подрался в кровь, в хлам! Поднялся, как пьяный, по лестнице и — заскрипел зубами: перед дверью сидела Марина с видом брошенной собачонки и жалобно, снизу вверх, смотрела на него.

Он подошел, резко поставил ее на ноги, открыл дверь, втащил в квартиру. Все это молча.

— Полчаса на сборы, — сказал жестко. — Потом отвезу тебя домой.

Схватился за сигареты, с тоской подумал: напиться бы, но нельзя, еще ехать через всю Москву.

— Ты подумал, что говоришь? — раздался за его спиной высокий голос. — Ты что мелешь-то?

Кирилл медленно обернулся. Перед ним стояла не брошенная собачонка. Перед ним застыла в прыжке хищная львица, вышедшая на охоту.

— Повторить? — спросил Кирилл. Рука с незажженной сигаретой застыла в воздухе.

— Забыл, что обещал? Напомнить? — Она медленно наступала на него. — Ты обещал на мне жениться, а сейчас выгоняешь, да? — Она все наступала, и Кирилл уже сделал один шаг назад, но взял себя в руки.

— Вот что, Марина, — он с чувством затянулся. — Ты прекрасно знаешь, что сильно преувеличиваешь. Твое вторжение ко мне носило временный характер и со мной согласовано не было, — он и сам бы не смог объяснить, почему постоянно в разговоре с Мариной срывался на казенный язык. — Женюсь я только на той женщине, которой сам сделаю предложение, — подумал и добавил: — Наконец. Поэтому повторяю: полчаса на сборы, после чего отвезу тебя домой, — он отвернулся и сумел увернуться только благодаря отражению в кухонном окне. Сцена из кино: Марина Яростная бросается с кулаками.

Схватив ее за запястья, развернул и подтолкнул к комнате:

— Пожалуйста, без дешевых выходок. Жду тебя здесь. С вещами.

— Гад! — бросила она ему в спину, как камень. — Сволочь! Подлец! Скотина!

— Осталось двадцать пять минут, — хладнокровно, не оборачиваясь, процедил Кирилл.

Бормоча проклятия, Марина тем не менее отправилась собирать вещи. Через два часа он благополучно доставил ее домой. На обратном пути купил водки и, приехав домой, сразу опрокинул в себя стопку. Но пить не хотелось. Покрутив ненужную бутылку в руках, Кирилл поставил ее в холодильник и вышел на балкон.

Дождь перестал, но деревья еще с нежным шорохом роняли капли. Лужи отражали свет и разлетались веером из-под колес редких машин. Было чуть зябко. Кирилл обхватил себя руками и посмотрел на небо. К луне прибавились несмелые звездочки, то и дело пропадавшие в обрывках туч — ветер уносил их с собой в неясные дали, где царили постоянство и вечность. Здесь же…

Здесь одни потери и неудачи. Кирилл прерывисто вздохнул — в эти минуты он остро ненавидел сам себя.

И уж никак не мог представить, что и Лиза сейчас не спит, смотрит на небо, на ту же кривобокую луну, ругает себя последними словами и чувствует такую же ослепительную ненависть, что и Кирилл, но только по отношению к себе — к своей неразумной особе.

15

Это был тревожный день и для Кати. Начиная с самого утра, с ухода на работу: очень не понравилось, как ее проводил Артем. Как-то очень значительно, с непонятной грустью, на которую, казалось, ее муж в принципе не способен — как будто прощался навсегда. Несколько раз пробовала звонить ему в офис и домой, но его нигде не было. Мотался по городу или, что гораздо хуже, не подходил к телефону. Что-то непонятное носилось в воздухе, Катя уже предполагала самое худшее: Артем понял, что она стянула у него деньги. Шестьдесят штук, обалдеть можно. В качестве подъемных совсем неплохо. Эта мысль немного успокаивала, но смутное, беспричинное и оттого особо неприятное беспокойство не отпускало.

Ближе к вечеру позвонила Лиза и потребовала отчета. Оказывается, к ней приходил Артем и пристрастно интересовался, не оставляла ли случайно его жена в последнее время какие-нибудь вещи.

— Ты понимаешь, как ты меня подставляешь?

— Но ведь обошлось? — парировала Катя, переводя дыхание.

— А на то, что я обманываю человека, который мне доверяет, тебе наплевать? — взвилась сестра. — Знаешь, что он мне сказал, уже когда уходил? Знаешь? Так вот. Он сказал, что верит только мне. А это что-нибудь да значит!

— Тоже мне нашла о ком переживать, — вяло отреагировала Катя.

— Я не понимаю тебя, — устало и безнадежно произнесла Лиза. — Ведь он твой муж. Ты зачем за него замуж выходила, это хоть можешь объяснить?

— Ради денег, — просто ответила звезда телеэкрана. — Ради красивой жизни. Ради того, что сейчас где-то там у тебя спрятано.

— Так ты что, — опешила старшая, вдруг обо всем догадавшись. — У Артема деньги…

— Да! Да! Да! — неожиданно зло прокричала Катя. — И не надо читать мне нотации! Надоело! Пошли вы все!.. — и швырнула трубку.

Вот это да, выдохнула Лиза. Недавно пережитый страх от прихода Артема, от его хождений по комнатам, от его рыскающего по квартире взгляда улетучился. Худшее подтвердилось — Катерина стащила деньги у собственного мужа. И если он еще про Эдика узнает… У Лизы сжалось сердце. Она вспомнила, какую жалость испытала, глядя в пустые глаза супруга сестры. Жалость не к Кате — к Артему. Она знала его как мужчину, крайне уверенного в себе, пусть недалекого, пусть ограниченного, но человека с чувствами, со своими понятиями о счастье, о семье, о долге. Сегодня же перед ней был потерянный, несчастный, обманутый муж.

«Я ведь не хотел ничего плохого», — беспомощно сказал он, когда уходил. И эти поникшие плечи!

Он все знает, неожиданно поняла Лиза. Катьку сегодня вечером ждет дома большой сюрприз. Лиза бросилась звонить сестре, но той на работе уже не было. Умчалась в неизвестном направлении.

А Катя в это время спешила к Эдику. Злость на весь мир, раздражение всеми — Лизой, Артемом, самим Эдиком — она торопилась выплеснуть в сексе. Верное средство — лучше водки и азартных игр. Забыться, заиграться, заласкаться, изойти криком и стонами.

Но, как назло, в этот вечер Эдик был печален и тих. Любовные забавы не принесли никакого успокоения, напротив — Катя почувствовала только большее неприятие жизни. Нагрубив заодно и Эдику, обозвав его импотентом и педерастом одновременно, она помчалась домой. Словно некая сила несла ее сегодня, словно Катя сама торопилась взойти на эшафот — суждено так суждено, — только бы побыстрее.

Подъезд. Лифт. Дверь. Ключ.

Она влетела в квартиру, и невырвавшийся крик застыл на ее губах: рукой зажала себе рот. Везде: на стенах, на полу, на зеркале — были прихвачены скотчем фотографии. Ее и Эдика. В самых немыслимых позах. С искаженными оргазмом лицами. Похабство, гадость, уродство! Катя покачнулась, ей показалось, что ее хлестко ударили по лицу. Сползла по стене и услышала, как из комнаты доносятся стоны. Ее стоны. Заставила себя подняться и сделать несколько шагов.

Артем сидел в кресле спиной к телевизору, на экране которого неистово занимались любовью все те же — она и Эдик.

— Нравится? — жестко спросил Артем и прибавил звук. Комната огласилась криком Кати.

— Выключи, прошу тебя, — она бросилась к телевизору, но муж преградил ей путь.

— Зачем же? Дай и мне полюбоваться собственной женой во всей красе, — сказал он, тем не менее на экран не глядя. — Неплохой доклад мне подготовили, как считаешь? А я, дурак, все думал, мерещится мне, — он вдруг внезапно сник и устало опустился в кресло. Телевизор замолчал.

— Так ты смел следить за мной? — Катя решила воспользоваться моментом и перейти в наступление.

— Захотел и посмел, — Артем усмехнулся. — Иногда полезно знать, где пропадает жена. По каким притонам шляется.

— И давно ты наладил за мной слежку? — Катя никак не могла нащупать почву под ногами, взять нужный тон. Она посмотрела на кресло, и ей показалось, что оно вместе с остальной мебелью поехало куда-то вбок. Зацепилась глазом за окно, но и оно стало подозрительно расплываться и ползти. — Мне плохо, — тихо проговорила она.

— Тебе плохо? — Артем нехорошо прищурился. — Зато мне хорошо! Просто отлично! Высший класс! Видеть, как ты трахаешься с молодым ублюдком!

— А ты не смотри! Нечего пялиться на чужое счастье!

— Счастье? Это ты называешь счастьем? — Он снова включил телевизор: Эдик во всю нерастраченную силу трудится над Катей. — Это? — ткнул пальцем в экран. — Это собачья случка, а не счастье!

— Не смей! — закричала Катя. Ей стало страшно, по-настоящему страшно. Не то чтобы она испугалась Артема, хотя и это тоже, в гневе он мог выкинуть все что угодно. Но рушился мир ее представлений о жизни. Так не должно быть. Это просто невозможно. Она схватилась за спинку дивана: лишь бы устоять, лишь бы не упасть. Вдруг подумала, что, если упадет, Артем станет топтать ее ногами.

— Так бы и врезал, — он приблизил свое лицо к лицу Кати. Она сжалась. — Дура. Какая же ты дура, — с чувством сказал муж.

Отступил, схватил с полки тяжелую каменную вазу, которую они купили на Крите во время медового месяца, и, размахнувшись, запустил ею в телевизор. Раздался грохот, на пол посыпались искры. Катя рухнула на колени и схватилась за голову, зажала уши, зажмурилась что есть силы — этот ужас должен кончиться, Этот ужас должен кончиться…

— А теперь проваливай.

Она подняла голову — Артем стоял перед ней и протягивал какие-то бумаги.

— Куда? — глупо спросила Катя.

— На все четыре стороны, — без тени улыбки ответил Артем. — Это твои документы. Больше в этом доме тебе ничего не принадлежит. И вот еще что.

Он взял ее правую руку, невольно подержал в своей ладони, словно прощаясь, и с силой дернул обручальное кольцо — так что хрустнул сустав. Катя ойкнула, но Артем не обратил на это никакого внимания. Казалось, она для него уже перестала существовать.

Он вышел из комнаты, а Катя еще какое-то время посидела на полу. Мысль, что теперь это чужая для нее квартира, никак не хотела укладываться в ее голове. Ведь эту мебель выбирала она, и эту скатерть на столе, к ней двенадцать салфеток, и сервиз — выписала его по каталогу. Куда же я пойду? Меня никто не ждет, у меня ведь нет больше дома. И куда подевался Артем? Черт, как болит палец…

Она машинально взглянула на руку, и бледный след от кольца сказал ей, что часть ее жизни ушла бесповоротно. Катя поняла, что еще немного, и она разрыдается. И это подняло ее с пола. Она не хотела, чтобы Артем видел ее слезы, ее поражение. Нет! Она гордо покинет его территорию, пусть подавится.

Немного шатаясь, вышла в коридор, стараясь не глядеть по сторонам, не наткнуться на фотографии. Не получилось. Безобразные снимки словно притягивали взгляд.

— Он что, специально отобрал самые гадкие, — прошептала она и с тоской подумала, что теперь не сможет лечь с Эдиком в одну постель.

Эта мысль потянула за собой следующую: кроме как к Эдику, сегодня ночью ей некуда податься. Глотая слезы, выбралась на улицу. Не сразу поймала такси. Замерзла. Будто назло ей, похолодало. Зубы отстукивали чечетку. А в машине все-таки разревелась. И из-за чего? Из-за идиотского вопроса водителя, слепо попавшего в цель, как шальная пуля — наповал.

— Чего кислая такая? — спросил он. — Муж, что ли, из дома выгнал? — И хохотнул.

Так и прорыдала до дома любовника. Водила язык прикусил, молчал всю дорогу, только поздно уже: слезы так раздирали душу, что хотелось выть.

Эдик очень удивился. Он уже лег спать и спросонья никак не мог сообразить, что произошло. А когда понял, обрадовался, дурачок. Теперь будем жить вместе, теперь будем жить вместе. Заладил как попугай. Забегал, запрыгал. Катя только зло следила за ним глазами.

— Только не лезь ко мне, — сказала, укладываясь в постель.

— Хорошо, хорошо, я все понимаю, — радостно залепетал он.

Так и подмывало двинуть ногой ему в бок, только сил не было. Глаза закрылись. Последняя мысль, проскочившая мышкой в сознании и на мгновение пробудившая Катю своим шорохом, была такая: все-таки интересно, куда эти сволочи понатыкали видеокамер.

Больше ни о чем не успела подумать. Сон, глубокий и черный, как высохший колодец, поглотил ее.

16

Будильник прозвенел ровно в семь утра. Кнопке тут же досталось: безжалостная рука прихлопнула ее, словно надоедливого комара. Вставать не хотелось смертельно. Но чувства — одно за другим — принялись пробуждаться, и в голове зашевелилось неприятное, сначала совершенно невнятное воспоминание.

Вчера произошло что-то непоправимое. Что-то, о чем я буду жалеть всю оставшуюся жизнь.

Я потеряла его! Мысль яркой вспышкой озарила сознание, глаза распахнулись, вы-рвался невольный стон.

Лиза резко села в постели.

— Зачем я это сделала? — в сотый раз спросила сама себя. — Ну зачем? — И снова упала на спину.

Захотелось поплакать. Пальцы прикоснулись к глазам, и Лиза потрогала свои все еще опухшие веки — не отошли от ночных слез. С горечью подумала, что теперь ей суждено делиться с подушкой слезами каждую ночь, и так до конца жизни, и все по собственной же глупости. Стало невыносимо себя жалко, слезинка пощекотала ресницы и легко побежала по щеке, по скуле, прямо в ухо.

Лиза сердито шмыгнула носом и встала. Надо срочно взять себя в руки. И кто это придумал? Взять себя в руки? За какие такие места? Она посмотрелась в зеркало и поморщилась: вид еще тот.

— Ну и где глазки? — спросила у своего отражения.

Приняла душ и почувствовала небольшое облегчение: все равно надо жить дальше. Засела после завтрака за диплом Юрского и к обеду искромсала его работу не хуже заправского мясника. Нечего попадать под горячую руку преподавателю с несложившейся личной жизнью. Осмотрела поле деятельности, а вернее — поле битвы за хороший русский язык и ясную научную мысль — и почувствовала легкий укол совести. При чем здесь несчастный студент?

Перехватив на обед бутерброды, поехала в университет, после — в издательство. Попыталась еще что-нибудь придумать, но было уже поздно, конторы закрывались. Пришлось вернуться домой.

Послонялась. Посмотрела телевизор. Посидела на кухне, не зажигая света: темнота больше соответствовала настроению. В девять вечера напряженно села перед телефоном на самый краешек кресла, расправила на коленке бумажку.

Сказать, что нужна его помощь? Порекомендовали в издательстве как отличного юриста по авторскому праву? Извиниться за вчерашнее хамство? Все-таки выгнала человека из дома. Что еще? Люблю тебя с детства? Ха-ха-ха. И именно по этой причине попросила выйти вон. О Господи. Наберу его номер и что-нибудь придумаю на ходу. Может, его и дома-то нет.

Лиза задержала дыхание (главное — спокойствие и собранность) и протянула руку к телефону. Он пронзительно зазвенел. Лиза чуть из тапочек не выпрыгнула.

— Алло, — схватилась за сердце. Оно так билось, что под кожей ощущалась горячая пульсация.

А в ответ тяжелый вздох вместо слов. Приглушенный кашель.

— Алло, — сердито повторила Лиза.

— Извини, что беспокою тебя так поздно. Решил все-таки позвонить и извиниться за вчерашнее.

Кирилл! Лиза сжала трубку, сердце снова запрыгало, подлетая к горлу. Оба замолчали: она потому, что впала в оцепенение; он лихорадочно придумывал, что сказать дальше. Или уже пора прощаться?

Заговорили одновременно.

Лиза: Я тоже собиралась…

Кирилл: Никак не хотел тебя тревожить…

Снова замолчали. На этот раз растерянно. Дальше опять нестройным хором.

Лиза: Я хотела сказать…

Кирилл: Я говорил…

И плотина рухнула: облегченно рассмеялись.

— Кирилл?

— Да?

— Сейчас, кажется, моя очередь говорить?

— А ты уверена?

— Я считала.

— Я тоже считал. Но, так и быть, уступаю.

— Так вот, — Лиза развалилась в кресле, по телу разливалось, перекатывалось приятное тепло. — Это я собиралась перед тобой извиняться. Первый раз в жизни выгнала из дома человека. И кого? Друга детства.

— И главное — за что? — вставил Кирилл.

— Тебе права голоса еще не давали, — строго отчитала его Лиза. — И главное, за что?

— За то, что он объяснился ей в любви!

— Это нечестно! Регламент еще не закончился.

— Тогда, может, сделаем так? — осторожно и серьезно сказал он. — Ты пока говори в трубку, а я тем временем приеду? Попробуем переиграть вчерашнюю сцену?

Лиза прикрыла глаза, улыбка застыла на ее губах. Она молча кивнула.

— Почему же ты не отвечаешь? — тихо спросил он.

— Я кивнула, — сказала она. — Ты разве не видел?

— Тогда я еду. — Он помолчал. — Ты снова кивнула?

— Угу.

Раздались короткие гудки. Лиза прижала трубку к щеке, так и сидела: с закрытыми глазами, с гудящей трубкой у лица.

Очнулась. Не одета! Не причесана! Быстро — в душ, одеваться, краситься! Она вскочила, бросила трубку, а телефон словно только этого и дожидался — разразился неистовым звоном.

— Да? — Она чуть не сказала «любимый». — Что забыл спросить?

— Извини, но это я, — голосом Кати словно заговорила сама судьба.

Лиза обреченно опустилась в кресло. Звонки сестры давно уже сулили только дурные вести.

— Можно, я сегодня у тебя переночую?

— Больше негде? — тихо спросила Лиза.

— Нет, — так же тихо ответила Катя, и эта тихость была настолько ей несвойственна, что Лиза сразу поняла: ее сестре плохо. Возможно, очень плохо.

— Конечно. Приезжай, — сказала упавшим голосом.

Посидела некоторое время не двигаясь, затем медленно набрала номер Кирилла. Он, слава Богу, был еще дома.

— Уже выхожу! — бодро сказал он Лизе.

— Не надо, Кирилл. Ничего не получится.

— То есть как?

— У Кати серьезные неприятности, и она сейчас едет ко мне, — Лиза сглотнула. — Видимо, поживет у меня несколько дней.

— Это невозможно, — выдохнул Кирилл.

— Мне тоже очень жаль. Позвоню тебе завтра. Хорошо?

— Лиза… — Кирилл хотел сказать ей так много, но смог лишь повторить: Лиза…

— До завтра.

— До завтра.

На следующий день Лиза никуда не пошла. Долго спали. Гостья на диване, хозяйка на раскладушке. Катя приехала с таким разнесчастным видом, что укладывать страдающую сестру на неудобную раскладушку Лиза оказалась просто не в состоянии. Хотя подозревала, что так теперь и поведется — на свой диван она переляжет только после отъезда Катерины.

Полночи проговорили. Лиза слушала, раскрыв глаза в темноту, охала, сопереживала, иногда задавала вопросы. Неужели не замечала, что за тобой следят? Только один раз кольнуло, да я внимания не обратила. И много фотографий? По всей квартире. А как же теперь Эдик? Видеть его не могу. Что делать-то будешь? Работать. Искать квартиру. Жить. Не страшно? Самое страшное позади. Все время подмывало спросить, надолго ли ко мне, но язык не поворачивался.

Утром Катя поднялась, когда Лиза уже приготовила завтрак. Кое-как умылась, но не причесалась, села за стол, стала сонно ковырять вилкой омлет.

— Даже смены белья нет, — она горестно покачала головой. — Сволочь.

— Ладно тебе, — сказала Лиза. — Ты у него деньги стянула. На подштанники небось наскребешь.

Катя подняла голову, внимательно вгляделась в сестру.

— А ты циничная стала, — сказала, наконец. — Тебе не идет.

— Цинизм больше по твоей части, это правда, — согласилась Лиза.

Повисло нехорошее молчание.

— А чьего это звонка ты вчера ждала? — поинтересовалась вдруг Катя.

— Так, одного старого знакомого, — отговорилась Лиза и почувствовала, что краснеет.

Вскочила из-за стола, занялась кофе — только бы Катя ни о чем не догадалась. Лиза отлично знала, что ее младшая сестра может выкинуть самое неожиданное коленце. Рука с чашкой замерла: отчетливо представила, что Кирилл сталкивается с бывшей супругой и снова, как и в детстве, как и всегда, моментально забывает про нее, Лизу.

— Да не бойся ты, не уведу, — Катя лениво отпила сок. — На мужиков смотреть тошно.

— У них-то на тебя рвотной реакции нет, — мрачно пошутила Лиза.

— Знаешь что, — Катя потянулась, выпрямилась. — Давай махнем сегодня по магазинам. Мне же одежды надо купить, а то ведь, смешно сказать, надеть нечего.

— Как обычно, впрочем, — сказала сестра, и обе рассмеялись. — Давай. Пьем кофе — и вперед.

Они прошатались по городу весь день. Накупили кучу вещей Кате, а заодно пару обновок и Лизе — уж очень заразительно делала покупки Катерина, устраивая в магазинах целые представления с привлечением местного «актерского» состава. Умудрялась закрутить всех продавщиц сразу. Иногда ее узнавали, тогда она скромно смотрела в пол и застенчиво давала автограф. Лиза стояла в сторонке и посмеивалась. Ее непосредственное участие в спектакле понадобилось, пожалуй, только один раз.

На выходе из очередного дорогого магазина с ними попытались завязать знакомство двое молодых мужчин. Начали с обычных вопросов: который час, да как зовут, да куда теперь направляетесь. Катя, по обыкновению, взяла инициативу в свои руки и несказанно удивилась, когда оба новых знакомых попросили телефон Лизы. Сестры так обалдели, что посчитали ситуацию несуразным недоразумением, и потом долго над ней смеялись.

В этот день Лиза так и не собралась позвонить Кириллу. Все время боялась, что присутствие сестры нарушит то неустойчивое состояние счастья, тот круг света, в котором очутилась она с любимым. Никак не могла поверить, что Кирилл пришел к ней, именно к ней, а не к подобию бывшей жены, которую так страстно и болезненно любил. Лизе казалось, что его слова обращены к тени за ее спиной, а в чувстве его таится обман, этакая червоточинка. Ну и пусть, говорила она себе. Лишь бы этот обман подольше продлился.

Кирилл же напрасно прождал ее звонка. Несколько раз брался за телефон сам, но мысль, что трубку возьмет Катя, останавливала его. Уж кого-кого, а ее слышать совершенно не хотел. Так и промаялся весь день в пустом ожидании.

По-настоящему весела и беспечна была лишь Катерина. Ее хандру смыло московское солнце, и Лиза, глядя на счастливую физиономию сестры, только молча удивлялась. Недавний шторм-торнадо-смерч, пронесшийся в ее жизни, на самом деле не оставил на ней ни малейшего видимого следа. «Жизнь сначала, значит, жизнь сначала, и это замечательно», — сказала ей Катя.

17

Работы было невпроворот. Кирилл запретил себе расслабляться, каждый день начинал с зарядки и не выпадал из делового ритма. Уже несколько раз он встречался с судьей, Грановской Лидией Александровной (на его счастье, именно к ней попало дело «Виктории»), и встречами остался весьма доволен. Ее, как и предполагал Кирилл, действительно хотели подкупить, но не на ту напали. Лидия Александровна представляла собой вымирающий тип истинно русской интеллигентки. Лет ей было за шестьдесят, сколько именно, никто точно не знал, но выглядела она прекрасно. Сохранившаяся фигура, правильные черты лица, густые седые волосы, неизменно зачесанные назад, великолепная, прямо-таки королевская, осанка и неистощимая энергия. Как-то она призналась Кириллу, что если не сможет работать, то на следующий день умрет. Однажды они столкнулись в метро, вместе зашли в вагон (было по пути), и парень, сидевший около двери, тут же вскочил, уступая ей место. Лидия Александровна величественным жестом усадила его обратно и обиженно обратилась к Кириллу:

— Скажите, любезный Кирилл Степанович, я что, сегодня неважно выгляжу?

На что Кирилл совершенно искренне ответил:

— Просто в вашем присутствии хочется встать.

Репутация у нее была безукоризненная. И Роберту, конечно, следовало навести о ней справки, прежде чем соваться со своими грязными деньгами. Попыткой всучить взятку он только настроил ее против себя, и теперь пощады никакой не будет. Кирилл довольно потирал руки.

Кроме этого, Андрей, старый приятель Кирилла еще по университетским сборищам, а ныне сотрудник «Литературной газеты», придумал и организовал специальную рубрику «Черный книжный бизнес», под которой выходили статьи о пиратстве в издательском деле, в частности, о махинациях Роберта. Мудрость этого шага Кирилл смог оценить не один раз. Во-первых, ход судебного разбирательства был предан широкой огласке, да и имя Кирилла становилось известным. Во-вторых, Роберт принял вызов и, судя по всему, судебной тягомотины не будет: ответчик на суд явится. В-третьих, прекратились угрозы. Здесь, возможно, сыграл свою роль и Сорокин. В своем последнем выступлении по телевидению он дал понять, что Кириллу грозит опасность и если вдруг с ним случится несчастье, то… Дальше догадайтесь сами. Последний неприятельский звонок был примерно такого содержания: если хозяин проиграет, тебе же хуже будет. За сообщением последовало много ненормированной лексики. Кирилл только развеселился. В этой матерщине он услышал трубные звуки триумфа.

И по-прежнему не звонила Лиза.

Вот об этом он старался не думать. Нет так нет. Не нужен я ей и навязываться не стану. Однако по ночам, когда голова освобождалась от мыслей, связанных с работой, перед глазами вставала она. Лиза-школьница. Лиза-студентка. Лиза-сегодняшняя. Поразительно, какой, оказывается, изворотливой может быть память. Никогда Кирилл не мог бы себе представить, что где-то в таинственных закромах его мозга живет своей отдельной жизнью образ подруги детства — абсолютно детальный и полный. Сейчас, в темноте, память подсовывала ему самые разные воспоминания о ней: вот это хочешь? а это? нет, лучше это.

Кирилл скрипел зубами, ворочался с боку на бок, мечтал, как набоковский бессонный страдалец, о третьем боке и засыпал только под утро. Зарядка, холодный душ, затем наполненный делами рабочий день снова приводили его в боевую форму. И так до очередного вечера, до очередной ночи с воспоминаниями о ней.

Однажды утром случилось неизбежное — Кирилл проспал. Вскочив, заметался по квартире сначала в поисках носков, потом папки (куда же я ее засунул?), наконец, потерялись ключи от дома. Он уже невозможно опаздывал на важную встречу. В последней надежде, сбавив темп, Кирилл встал на колени и пошарил под ящиком для обуви. И точно: ключи были там. Словно ночью, заигравшись в прятки, залезли в самое недоступное глазу место да и заснули там в бархатной темноте, закутавшись в пыль.

Кирилл выдохнул и, забыв о коварстве дня, резко выпрямился. За что тут же получил от разлапистой вешалки безжалостный удар по макушке.

— Хватит! — крикнул неизвестно кому — зловредным ключам, ехидной вешалке или самому себе. — Сегодня же поеду к ней!

И удивительное дело — принятое решение превратилось в талисман: на встречу Кирилл, вопреки всем физическим законам, не опоздал, успел сделать и прочие дела, а к обеду разошлись тучи и выглянуло умытое солнце.

Звонить Лизе он не стал: зачем нарываться на отказ? Приеду, посмотрю на нее и все пойму. Врать она никогда не умела. В конце дня он топтался перед ее домом, оттягивая неминуемый момент вторжения.

Влюбленный недоумок, осел, псих, — ему казалось, что эти эпитеты, которыми он себя награждал, должны подхлестнуть его храбрость. Но не очень помогало. Слова отлетали подобно шелухе, мысли были заняты речью, которую он готовился сказать при встрече.

Поскольку ты обещала позвонить и не позвонила, то я, предполагая вероятность потери моего телефонного номера (а кстати, откуда он у тебя? — морщинки на лбу и сдвинутые брови), решился на этот дерзновенный шаг и посетил твои печати.

Не вели казнить, вели слово молвить. Это говорится в начале.

Так что позвольте, дражайшая Елизавета Никитична, предложить вам совместную прогулку по ночному городу.

— Сдвинутый какой-то, — донесся до Кирилла далекий голос.

Он остановился, повертел головой и понял, что репетировал вслух, — возможно, размахивал руками и делал поклоны. Состояние невменяемости. Оправдан.

— Сам такой! — крикнул он в удаляющиеся спины подростков.

Поднимался пешком. По двенадцать ступеней в лестничном пролете, итого: умножаем двенадцать на восемь, получается… получается… Кирилл озадаченно почесал в затылке и — дверь Лизиной квартиры распахнулась перед его носом.

— Ты что здесь делаешь? — ошарашенно спросила Лиза. Она стояла прямо перед ним, в драных на коленях джинсах, в старой майке, завязанной узлом на впалом животе, с помойным ведром в руках. Прекрасная и недоступная.

— Умножаю двенадцать на восемь, — он не сводил с нее восхищенного взгляда.

— Кто пришел? — Катя подскочила к двери и высунула нос. — Ого!

Немая сцена. Первой очнулась Катя.

— Еще и ты за мной шпионишь? Вы что, все с ума посходили? — Говорила сердито, но лицо так и сияло: приперся все-таки.

Лиза молча опустила глаза. Ну вот и все. Кончилось, не начавшись. Судьба — злодейка, а жизнь — индейка. Бред какой-то.

— Ну ты даешь, Катерина! Это потрясающе! Лиза, ты слышишь? Да очнись, наконец. Что с вами со всеми?

Лиза подняла голову и посмотрела сначала на недоумевающую сестру, затем на Кирилла.

Он смеялся. Он не просто смеялся, он хохотал. Глядя на него, засмеялась Катька. Подхватила смех и Лиза.

— Может, впустите в дом? — сквозь хохот выдавил Кирилл. — А то соседи в психушку сдадут. — Он никак не мог остановиться. — Ну и денек, — сказал, уже сидя на кухне и переводя дух. — С самого утра вверх дном. Как ударился головой о вешалку…

— Что заметно, — процедила Катерина.

— …так до вечера — кувырком. И ты, Лиза, еще не одета. Я, конечно, раньше времени приехал, но помойное ведро вместо вечернего платья — это, согласись, перебор. — На Лизу Кирилл не смотрел принципиально. — Ты уж извини, Катерина, но сегодня Лиза ужинает со мной. Разве она тебе не говорила? — Катя с открытым ртом помотала головой. — Ну что же ты? Нехорошо, — он посмотрел на Лизу и еле сдержал новый приступ веселья — такое у нее было уморительно-изумленное лицо. — Надеюсь, ты не передумала? — заглянул ей в глаза и подмигнул.

— Нет, — вдруг твердо ответила Лиза. — Только мы ведь договаривались на… — быстрый взгляд на часы, — на восемь, а сейчас всего лишь без пятнадцати, так что на ведро ты зря наехал. Ну, так я пойду переоденусь. — Она вопросительно посмотрела на Катю, но ту еще не отпустил столбняк. — Я быстро, — сказала Кириллу и убежала.

— И давно вы?.. — Катя села на стул напротив Кирилла.

— Это смотря с какой стороны, — важно ответил он. — Знакомы, страшно сказать, сколько лет.

— А давно вы?.. — Она повертела в воздухе пальцами — все никак не могла подобрать слов.

— Если юридически, то самую малость. Скорее в минусе, — он постучал по столу. — Еще вопросы?

— Да я так… — Катя смутилась. — Неожиданно просто.

— Я недавно понял, что жизнь вообще неожиданная штучка, — философски изрек он.

Появилась Лиза, и Кирилл встал.

— Не обижайся, ладно, — шепнула она сестре.

— Могла бы и сказать, — проворчала Катерина.

Лиза примиряюще чмокнула ее в щеку, и входная дверь разъединила их. По одну сторону осталась Катя, погруженная в грустные размышления о чужом счастье, — она почувствовала себя за бортом впервые, по другую — Лиза, легко шагавшая навстречу ночи. И пусть эта ночь не кончается никогда.

18

До процесса оставались считанные дни, и Кирилл чувствовал необыкновенный подъем. То, что именно сейчас он начал регулярно встречаться с Лизой, полагал за счастливый знак. Все складывалось замечательно. По утрам хотелось петь в клозете, но это уже из другого романа.

Так или иначе, конец мая приближался, тяжелая работа шла к победному завершению, и призрачные, казавшиеся еще совсем недавно такими хрупкими, отношения с Лизой крепли с каждым днем.

Теперь Кирилл не боялся, что она пропадет из его жизни. А Лиза не вздрагивала при его невольных столкновениях с Катей. Эту страницу они совместными усилиями перевернули.

Иногда встречались сразу после работы, ужинали в ресторане или дома у Кирилла. К первой совместной домашней трапезе он честно постарался приготовить еду самостоятельно, но, как в банальном фильме, сжег мясо до антрацитной черноты и твердости. Лиза бросилась на выручку, и они замечательно поужинали жареной картошкой с квашеной, в туманных капельках оливкового масла капустой. В последующие вечера готовили совместно. Кирилл оказался не таким уж безнадежным поваром, каким зарекомендовал себя в начале их встреч. Получалось замечательно — резать пахучую зелень, упругие помидоры, разноцветные, какие-то ненатурально красивые перцы, а рядом чувствовать его, Кирилла, который разделывает рыбу или маринует мясо. Болтали, спорили, вспоминали детство — но ни разу не говорили ни о Кате, ни о будущем, ни о любви.

Лиза каждый вечер уезжала домой, к настойчивым и зряшным расспросам Катерины, а Кирилл укладывался спать с ощущением ненапрасности жизни и ожиданием завтрашнего прекрасного дня.

Случалось, что увидеться мешали дела. Тогда они долго говорили по телефону, подробно рассказывая о прожитых часах, и оба неизменно удивлялись, как много, оказывается, нужно не забыть сообщить друг другу. Как-то Лиза поймала себя на том, что специально запоминает забавную уличную сценку, которую наблюдает с беспристрастием ученого, чтобы только потом, во всех деталях передав ее Кириллу, насладиться смехом вместе с ним.

Май катился к концу. По вечерам на асфальт ложились шероховатые теплые тени, небо полыхало закатами, а воздух, насыщенный тонким горьковатым ароматом цветов, пьянил.

Лизины студенты благополучно защитились, и если бы не Кирилл, она бы укатила в любимую деревню. Теперь же постоянно находились дела, не дававшие отъехать.

День тридцатое мая начался как обычно: с птичьего гама за окном. Зная, что сегодня предстоит изрядная нервотрепка, Лиза спала дольше обычного — вернее, изо всех сил старалась спать. Смыкала веки, ненадолго погружалась в легкую зыбь полудремы; иногда перед глазами возникали преувеличенно ясные, несуразные образы: появлялись, например, какие-то люди, приклеивавшие к лицам друг друга бороды из картофельных ростков. Лица были безглазыми. Там же почему-то находилась и она сама, с мотком веревки. Глаза открывались, Лиза смотрела на часы, выясняла, что прошло всего пятнадцать минут, и опять смежала веки. Но в окна брызгало солнце, с улицы доносился нарастающий шум, и она в конце концов сдалась — встала.

Катя уже уехала на работу. Лиза, шлепая босыми ногами по нагретому полу, побродила по квартире, не так давно принадлежавшей ей одной, и поняла, что соскучилась по одиночеству. Вечное присутствие сестры начинало потихоньку тяготить. Если бы квартира была хотя бы двухкомнатной! Лиза вздохнула.

Допустим, я на месяц уеду в деревню, Катя останется здесь полноправной хозяйкой, и, когда я вернусь, это жилище уже будет не совсем моим. Да и пустит ли она меня обратно? Лиса, Лиса, пусти переночевать…

Задумалась и поняла, что задалась этим вопросом абсолютно серьезно. Стало совестно. Какой бы Катька ни была взбалмошной, подозревать ее в подлости — безумие. Она никогда ничего не делала назло, никогда не мстила, никогда никому сознательно не причиняла вреда. Просто несется по жизни, подобно сильному ветру, и кто не увернулся — сам виноват.

Неожиданно Лизе вспомнилось, как давным-давно, в детстве, она впервые испытала боль от предательства, тем более невыносимого, что исходило оно от близкого родного существа, которому доверяла безгранично.

Они играли на пустыре в казаки-разбойники всей своей детской компанией, и Катя, заигравшись, запустила в соперника камнем. К несчастью, метко. Мальчик, Колька Леонов из параллельного класса, с воплем удрал домой. Игра сама собой прекратилась, все разбрелись. И когда взбешенные родители мальчика пожаловали к Полонским, Катька всю вину, не задумываясь, свалила на Лизу. На ходу сочинила целую эпопею, в которую заставила поверить не только родителей, но и себя, и даже Лизу. Зачем? Она ведь никогда не боялась наказаний! Лиза постаралась забыть выходку сестры как можно скорее, потому что как же жить с предателем под одной крышей? И вот только сейчас, спустя много лет, эта история всплыла в памяти. Когда нет уже ни детства, ни прежнего максимализма, ни обжигающих переживаний. А на любимом когда-то пустыре вместо снесенных в один день гаражей вылупился приземистый железобетонный уродец — здание банка.

Лиза сложила раскладушку, позавтракала, почитала. Время близилось к полудню, и чем дальше, тем с большим нетерпением она поглядывала на телефон. Кирилл обещал позвонить сразу, как только освободится. Ехать с ним в суд Лиза отказалась, опасаясь, что будет слишком сильно нервничать и своими реакциями отвлекать его. Она мысленно представила себе зал заседания в виде футбольного поля — и на нем Кирилла при полном параде: белая рубашка, галстук, темный пиджак, спортивные трусы, кроссовки и мяч у ног. Разбег, удар, злодей-Роберт бросается в угол ворот, но мяч находит брешь и осуществляет победный гол. Аплодисменты, крики, свисток. Матч окончен.

Лиза сняла трубку, на всякий случай послушала, есть ли гудок, аккуратно положила ее на место. Походила по комнате, сжевала конфету, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Посмотрела на часы: два. Поехать в суд? А если он позвонит? Зачем же я осталась, дура такая? Вот бы уговорить его махнуть после суда в деревню! Хотя бы на пару дней!

Мысль вдохновила на новое хождение по квартире. Спустя некоторое время обнаружила себя на кухне у открытого холодильника, в который смотрела незрячими глазами.

— Чего же я хотела? — Она чуть выпятила губы, как делала в детстве в минуты крайнего затруднения, и потерла лоб. — Ах да! Кофе.

И бутерброд с джемом. Видимо, мысль опередила действие, и я доставала из холодильника джем, не сварив кофе. Смешно.

Прошел еще час. От Кирилла по-прежнему не было известий. За это время Лиза три раза проверила телефон, два раза сверила часы и сделала десяток кругов по квартире.

В половине четвертого позвонила Катя. Сказала, что сегодня задержится. Ложись спать, не жди и не волнуйся. Я в порядке. Выдала смешок и повесила трубку.

Может, Кирилл звонил как раз в этот момент и не дозвонился? Что же делать? Машинально Лиза начала одеваться. Если в течение получаса не будет известий, еду в суд. Движения стали собранными и решительными. Когда застегивала блузку, зазвонил телефон.

— Привет, Лиза. Устал как собака. Проголодался как волк. Еду к тебе.

— Кирилл, — Лиза села на подлокотник кресла. — Что?

— Шампанское уже купил, — голос чуть дрожит от сдерживаемого торжества. — Это надо было видеть!

— Ну слава Богу! Жду!

У Лизы задерживаться не стали, поехали сразу к нему, устроили царский ужин. Весь вечер Кирилл рассказывал подробности дела, вспоминал особо острые моменты, несколько раз описывал финальную сцену. Завтра появятся статьи, на процессе присутствовали журналисты, — в общем, с «Викторией» покончено. Деятельность издательства будет подвергнута тщательной проверке, и Роберт может собирать вещи…

— И, Боже мой, как я по тебе соскучился! — Он положил голову на колени Лизы, закрыл глаза, словно только теперь из него вытекли вместе со словами остатки энергии, отпущенной ему на сегодняшний день.

Она молча перебирала его волосы и тоже сидела с закрытыми глазами, испытывая почти материнские чувства. Через некоторое время поняла, что Кирилл заснул. Убрала руку с его головы, рука недолго повисела в воздухе, выбирая себе место для приземления, и, описав дугу, улеглась на спинку дивана.

Было тихо. Тихо стрекотали часы на журнальном столике, тихо тренькала вода, капая на грязную посуду в раковине, тихо сам с собою разговаривал старик холодильник на кухне. Из другого мира, начинавшегося за окном, доносились инопланетные далекие крики детей и шуршание машин по дороге (пиано — крещендо — пиано). Более счастливого момента в своей жизни Лиза, пожалуй, не смогла бы припомнить.

Сколько времени она так просидела, трудно сказать. Солнце, блеснув напоследок в окнах огненно-красным, скрылось за соседним домом, воздух заголубел, звуки стали глуше. Затекли ноги, и заныла спина. Пошевелилась, стараясь разогнать застоявшуюся кровь, и Кирилл открыл глаза.

— Лиза, — блаженно протянул он, повернулся на другой бок, обхватил руками ее талию, ткнулся носом в живот. Она снова замерла, боясь спугнуть мгновение. — И долго я дрых?

— Не знаю, — честно ответила Лиза и потрепала его по голове. — Сутки, не больше.

Он испуганно на нее уставился.

— Ты, надеюсь, шутишь? — спросил с абсолютно серьезным ужасом.

Она кивнула, но вопрос прозвучал для нее где-то рядом, не затронув ни слуха, ни сознания. Лиза смотрела на Кирилла: на его чуть покрасневшие глаза, карие, в еле заметную желтую крапинку; на щеки — одна с сонным шрамом от складки на ее юбке, другая наполовину скрыта тенью; на его высокий лоб, с длинной продольной морщинкой. Когда же мы успели вырасти…

За окном завыла машина.

— Моя орет, — безразлично констатировал Кирилл. Он и не думал вставать.

— Может, надо посмотреть? — поинтересовалась Лиза тоже достаточно равнодушно. В данный момент судьба машины их не очень занимала.

— Может, и надо.

Стало тихо, но ненадолго. «Опель» снова завизжал, на этот раз словно взывая о помощи.

— Посмотри все-таки, — немного обеспокоилась Лиза.

Кирилл неохотно поднялся, подошел к окну.

— Какие-то ребята толкутся около машины. Пойду узнаю, в чем дело.

Она кивнула. И Кирилл, стремясь как можно скорее покончить с досадным недоразумением, схватил куртку, которую на ходу накинул, быстро сбежал вниз по лестнице, но выйти из подъезда не успел.

Первый удар пришелся по спине: метили, очевидно, в голову, но промахнулись. Кирилла бросило вперед — прямо на каменный кулак второго громилы. Боль пронзила все тело, во рту появился железный привкус. Кирилл мотнул головой и увидел, что сидит на полу. Чьи-то руки тут же рывком подняли его на ноги. Мгновенно не стало воздуха — ударили в живот. Боль стала расти, как лавина. Били молча и профессионально. Кирилл упал на колени, и затуманенный мозг выдавил спасительную мысль — пистолет.

Одной рукой защищая голову, другую незаметно сунул в карман. Оружие оказалось там: забыл вынуть, все время таскал с собой во внутреннем кармане куртки. Мгновенное появление пистолета удивило мучителей. Секундное замешательство дало Кириллу возможность подняться. Лица стоявших перед ним имели зверски-тупое выражение — ни единого проблеска человеческой мысли. Спина ощущала шершавый холод стены. Пистолет угрожающе смотрел то на одного, то на другого пса Роберта. В этом молчаливом противостоянии прошла, казалось, бездна времени. Внезапно все пришло в движение.

Хлопнула подъездная дверь, затем послышались шаркающие шажки. Кто-то поднимался по небольшой лестнице, ведущей к лифту. Парни переглянулись. Никто так и не проронил ни слова.

Еще шажок, еще, и показалась чуть сгорбленная старушка с небольшой авоськой в руке.

— Ох-хо-хо, — скорбно пропела она и подняла голову. На оценку ситуации ей понадобилось мгновение. — Убивають! — Громогласный крик пронесся по всем этажам.

— Достанем еще, сука, — зловеще прошептал один из быков, смачно сплюнул, кивнул своему напарнику, и они неторопливым шагом пошли к выходу, по пути смерив старушку презрительным взглядом. Та испуганно вжалась в стену.

Кирилл опустился на корточки. Посидел, унял биение сердца. Нещадно болело все тело. Когда заставил себя подняться на ноги, увидел: старушка все стоит на последней ступеньке, сочувственно на него поглядывает.

— Мильцинера позвать, сынок? — спросила тихим голоском, никак теперь не выдававшим таящейся в нем силы.

Кирилл покачал головой, поморщился от боли, молнией ударившей в висок, вызвал лифт.

Лиза, подобрав ноги, сидела на диване, смотрела телевизор.

— Все в порядке? — крикнула весело и беззаботно. — Быстро ты.

Кирилл глянул на часы и с удивлением понял, что прошло не более пяти минут. Постоял, пытаясь сдержать внутренние огненные толчки. Пальцы, наконец, разжались, и на пол с глухим неприятным стуком упал пистолет. Лиза, встревоженная его молчанием, встала, озабоченно выглянула в коридор.

Кирилл стоял, привалившись к двери, не в силах от нее оторваться, и виновато смотрел на Лизу. Ее рука взлетела к губам и зажала крик.

— Не бойся, все в порядке, — произнес он непослушными опухшими губами.

Лиза подскочила к нему, подставила плечо, он с облегчением оперся на нее, сделал шаг.

— Кости целы?

Кирилл прерывисто вдохнул, охнул.

— Может, только пара ребер…

Добрели до гостиной, и Кирилл повалился на диван. Лиза отыскала аптечку, осторожно обмыла ему лицо, продезинфицировала разбитую губу, рассеченную бровь. После этого дала болеутоляющее и снотворное.

Тихо посидела на полу, делая глубокие вдохи и выдохи, и, только немного успокоившись, вышла в коридор. Подобрала с пола пистолет и, немного поколебавшись, сунула его во внутренний карман куртки Кирилла.

19

Лиза проснулась оттого, что затекло все тело. Открыла глаза и испуганно огляделась: сонная память никак не хотела подсказать, где же она очутилась. Скрючившись, она лежала на небольшом диване в чужой комнате, сквозь тонкие занавески пробивался мутный свет, очертания мебели размывались, углы тонули в жутковатой темноте, которую еще не успела унести с собой ночь.

Кто-то рядом заворочался, застонал. Она в ужасе обернулась на звук — и все вспомнила. Кирилл!

Спустила ноги с дивана, ощутила ступнями прохладный пол, поежилась. Встала, прошлась по комнате, которую с трудом узнавала в этом сером свете. Потрогала поверхность стола, провела пальцами по книжной полке. Обернулась, посмотрела на Кирилла.

Лицо смутно белело на бледной подушке. Она недолго постояла, раздумывая. Затем, стараясь не шуметь, подтащила к дивану кресло, отыскала еще один плед, закуталась, устроилась поудобнее. Отсюда его лицо было видно лучше. Лиза вгляделась. Сильно распухли скула, ухо, губы, под глазом темнеет расплывающееся пятно. Если все зубы на месте, то, можно сказать, обошлось. Но что будет завтра, послезавтра? Где они подкараулят его в следующий раз? Что-то надо придумать — и срочно. Исчезнуть из Москвы на месяц-два. Вернуться, когда улягутся страсти.

Лиза не заметила, как закрыла глаза. Стало тепло, уютно. Еще немного поерзала, тело нашло удобное положение, и она заснула.

Разбудил шум. Показалось, что прошло всего несколько минут. Только-только задремала, и на тебе! Скинула плед и огляделась. Солнце поливало косыми лучами пол, на улице оживленно разговаривал проснувшийся день. Лиза потерла глаза и сообразила, что на диване никого нет.

— Кирилл! — вдруг испугалась, что он ушел, пока она спала.

— Я здесь! — крикнул он из ванной. — Любуюсь своей физиономией!

Лиза потянулась, хрустнула пальцами, сделала несколько наклонов, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Побродила, привыкая к новому ощущению: впервые спала не дома.

— Ты как? — В комнату вошел Кирилл. — Доброе утро.

— Доброе утро.

— Хотел перенести тебя на кровать, да пожалел будить. Ты спала так крепко.

— Оказывается, можно отлично выспаться и на кресле.

— Спасибо тебе, что осталась. — Подошел к Лизе и прижал ее к себе. — Не знаешь, где можно купить паранджу?

— Паранджу?

— Ну да. Чтобы не пугать тебя по утрам.

Лиза отошла на пару шагов, смерила Кирилла взглядом, каким обычно дарит художник свою неоконченную картину.

— М-да… — протянула. — Не Ален Делон. Это точно. — И, не давая Кириллу опомниться, подскочила, поцеловала, провела, еле касаясь, пальцами по щеке. — Я, наверное, извращенка, но ты мне нравишься даже такой.

— Это самое главное, — Кирилл снова обнял ее.

— Нет, — Лиза покачала головой. — Не это самое главное. — Подождала, пока он спросит: «А что же?» — Сейчас самое главное — поскорее убраться из этого доброго города.

— Вот еще! — Кирилл невольно повысил голос. — Они не заставят меня бежать!

— Ты отказываешься провести со мной пару недель? — Лиза выразительно на него посмотрела. — А я-то думала…

— Постой, — он смешался. — О чем ты?

— Знаешь, — она заметно оживилась. — Я каждое лето провожу в нашей деревне. Это довольно далеко от Москвы, больше ста километров, но места там потрясающие. Так вот, — она посмотрела на него уже безо всякой наигранности. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты съездил туда вместе со мной.

— Лиза, я даже не мог себе представить… Когда?

— Сегодня, — как ни в чем не бывало ответила Лиза. — Тебя что-нибудь здесь держит?

— Обойдусь парой звонков, — он махнул рукой. — Только куда же я с таким лицом… там живет еще кто-нибудь?

— Только моя бабушка. Нина Григорьевна. Ты ей понравишься.

— Могу себе вообразить, — мрачно проговорил Кирилл.

Он подошел к окну, стал смотреть на улицу. Почувствовал, как сзади стала Лиза, даже спиной ощутил ее тревогу и волнение. Вздохнул и охнул от боли. Обернулся.

— Так мечтал, — сказал тихо-тихо, Лиза еле расслышала. — Ты останешься у меня. Вся ночь. Совсем уж невероятным казалось, что сможем вместе поехать, все равно куда — хоть в дикий лес. И вот… — Он запнулся. — Эти ублюдки…

— Кирилл, ну что ты, — ее руки скользнули по нему, обвили его тело. — Неужели мы этого не переживем?

— Я так люблю тебя, — сказал беззвучно, одними губами.

Через несколько часов они катили по Симферопольскому шоссе.

Кирилл очень быстро уладил свои дела по телефону. Лиза позвонила родителям, сообщила, что уезжает. Стала звонить Катерине (она же до сих пор не знает, где я!), но той нигде не было. Заехали к Лизе, по небольшому беспорядку определили, что и Катя дома не ночевала, — вследствие странного стечения обстоятельств пренебрегли квартирой одновременно. Он должен был обидеться и надуться, сказала Лиза про свой дом. Оставила сестре записку, побросала в сумку самое необходимое и, посидев перед дорожкой, окинув прощальным взглядом прихожую, вышла вместе с Кириллом. Тщательно заперла дверь (подергала ручку — папина привычка) и, не переставая говорить («там замечательный пруд, а леса вокруг такие, каких ты не видел нигде, это я тебе говорю совершенно определенно!»), спустилась с ним вниз.

И вот теперь они мчались по убегающей в другую сторону дороге. Лиза молчала, улыбаясь, смотрела в окно, следила за солнцем, которое пряталось за высокими деревьями и только на миг коварно выблескивало, чтобы попасть в глаза и заставить зажмуриться.

— Мне пришла в голову кощунственная мысль, — сказала она Кириллу. — Если бы не эти, как ты выразился, ублюдки, — сделала вид, что с трудом выговаривает бранное слово, — то мы сейчас не сидели бы вместе в машине и уж точно не ехали бы в неожиданный совместный отпуск.

— Вот уж действительно! — усмехнулся Кирилл. — Нет худа без добра.

Но дорогой говорили мало. Лиза осторожно погружалась в свои ощущения, бродила среди них, как аквалангист бродит среди диковинных рыб и сказочно разноцветных кораллов. Ноги отрывались — она парила, плыла, боясь нечаянно задеть и проткнуть тонкую метафизическую оболочку: какой поток счастья тогда хлынул бы из нее — затопил бы всю машину.

Ехали долго. Несколько раз приходилось останавливаться, делать небольшие передышки — вести машину со сломанными ребрами оказалось делом нелегким.

Когда свернули на грунтовую дорогу, Лиза словно ожила:

— Вон, видишь, домик из красного кирпича, дым из трубы. Видишь?

Игрушечный домик мелькнул и исчез, дорога вела через овраг. Показался снова, уже размером побольше.

— Ну, видишь, наконец? — Лиза показывала пальцем и в нетерпении чуть подпрыгивала на сиденье.

Ей всегда казалось, что, приезжая сюда, она возвращается в детство. Взрослая жизнь со взрослыми проблемами оставалась во взрослой Москве — сюда ей хода не было.

Нину Григорьевну нашли на огороде — пропалывала чеснок, ловко и сноровисто орудовала тяпкой. Когда внучка окликнула ее, повернулась, забыв распрямиться, подслеповато вгляделась, руками опираясь на длинную палку. Увидела, тяпку бросила, заспешила, по пути вытирая руки об фартук и выпрямляя спину. Платок съехал набок, седые пряди лохматил ветер.

Лиза обняла хрупкое старческое тело. С каждым годом ей все явственнее казалось, что бабушка уменьшается в размерах.

— Как ты тут? — спросила, поправляя ей платок. И услышала такой знакомый, такой родной ответ:

— Кульгаю себе потихоньку.

Представила Кирилла. Нина Григорьевна испуганно всплеснула руками.

— Кто ж тебя так, сердечный? — И покачала головой. И снова заторопилась: — Ну, пойдемте в дом. Молочка с дороги. Устали небось, такой путь долгий.

Удивительно, как быстро он почувствовал себя дома. Не просто дома, а в окружении почти семейной заботы и любви двух женщин. Нина Григорьевна заварила травяной настой, наделала компрессов, и уже к вечеру Кирилл не чувствовал внутренних толчков боли. И лицо, утром безобразно опухшее, постепенно принимало прежнюю форму. За ужином выпили домашней настойки, и пару раз Кирилл поймал себя на том, что хочет Нину Григорьевну назвать бабушкой. Придерживал себя за язык и неприкрыто завидовал Лизе — это же надо, иметь в сравнительной близости от Москвы такой оазис!

Вечером вдвоем вышли погулять. По полю дошли до леса, который как-то сразу темной стеной вырастал на пути. В прозрачном воздухе далеко разносились соловьиные песни. Иногда один из певцов на миг замолкал. Тогда его партию подхватывал другой, третий — и снова, подчеркнутые внезапной мимолетной тишиной, лес оглашали трели, одновременно и гулкие и звонкие.

Кирилл с Лизой долго зачарованно стояли на опушке. Пойти дальше казалось им невозможным — словно преступить границу и оказаться в чужих владениях. А лесом в этот вечер владели дикие звери, райские птицы и лешие. Время от времени от земли поднимался теплый ласковый ветер, и деревья взмахами крон шумно приветствовали его.

Когда взошла луна и окутала землю неверным матовым светом, стало и светлее, и загадочнее. Над прудом протянулся рваный молочный туман, и ивы, отраженные в лунной воде, низко к ней склоненные, загораживали тонкой листвой, словно шатром, выплывших на берег русалок.

Кирилл обнимал Лизу, вдыхал запах ее волос и кожи, смешанный с запахом поля — травы, цветов, кузнечиков, — смотрел в небо и бесконечно, почти бессмысленно повторял про себя:

Начинал набоковские строчки снова, и ему казалось, что он вторит соловьиным песням и что сама Ночь сегодня благословляет его и Лизу.

20

Полыхающий рыжий, лазурный, насыщенно-зеленый, лиловый, обволакивающе-серый и все их оттенки — из этих нитей были сотканы дни. Каждое утро начиналось с дуновения счастья, сердце подпрыгивало, и Лиза, заглядывая в комнату Кирилла (бывшая Катина), чтобы разбудить его, всякий раз удивлялась: неужели случилось, неужто это действительно может быть? Даже дышать забывала…

Но в это раннее утро она не спешила. Это утро было особенным. Лиза сквозь ресницы наблюдала пробуждающуюся радугу дня и ждала, когда к ней придет Кирилл. Я увижу, что он подходит, закрою глаза, он склонится надо мной, поцелует…

Лиза зажмурилась. Перед ней снова и снова материализовался из сновидений лес, поляна, почти идеально круглая, усыпанная ромашками, васильками, земляникой, желтыми вкраплениями купавы. Совсем рядом, но немного в стороне, в тени, — густо-зеленые заросли ландыша, этого лесного аристократа. Ветки над головой, пятнистое солнце и работящая пчела где-то поблизости: ж-ж-ж-ж-ж…

Память, наверное, нечаянно стерла тот момент, когда ложились в траву. Лиза видела себя уже рядом с ним, тела вытянуты и прижаты друг к другу… Потом внезапно и ожидаемо — его лицо над своим.

Когда-то давно она прочитала, что некоторым влюбленным даруется ощущение полета. И те, кто хотя бы раз в жизни парил, не оторвавшись от земли, могут по праву считать себя истинно счастливыми людьми. Никогда Лиза даже не предполагала, что телесное воплощение любви может быть столь прекрасным.

Они провалялись в мягкой душистой траве, в колыхающейся рваной тени часа три, не меньше — вновь и вновь открывая друг друга, удивляясь и радуясь.

Домой возвращались, тесно обнявшись, не в силах оторваться. Уже вечерело, солнце красным блином зависло в розовом небе, цепляя кромку леса. Трещали кузнечики, комары становились все наглее, а лягушки — голосистее. Когда вошли в деревню, Лиза заметила Толю. Он шел голый по пояс, уже до коричневого загорелый, с косой на плече.

— Я должна вас познакомить, — быстро проговорила Лиза (всего на миг устыдясь — вот про кого совсем забыла) и устремилась догнать. — Толя!

С каким радостным блеском глаз он обернулся на крик! Увидел: бежит растрепанная, в развевающейся легкой юбке, неприкрыто счастливая. И за ней…

— Анатолий, — он первым подал руку.

— Кирилл.

Крепкое рукопожатие, внимательные взгляды. Улыбающаяся Лиза на миг оказалась вне их молчаливого общения. Они сразу все поняли. И сразу прониклись друг к другу симпатией. Странно, но Толя не почувствовал ревности. Скорее удовлетворение. Этот ее достоин.

— Завтра, завтра с удочками на пруд, как раньше, помнишь? — Она уже тормошила их. — Не забыл? И рыба не перевелась? Как же это здорово! — Хватала за руки то Кирилла, то Толю, не зная, куда еще девать рвущуюся энергию. — А что это с косой по деревне, как зловещий символ?

— У тети Нюры косил. Ее радикулит опять свалил.

— Надо же, — Лиза на мгновение сочувственно замерла и снова юлой: — Так, значит, завтра?

— В пять встанете? Тогда черви за мной.

Попрощались. Лиза счастливо повисла на Кирилле, зашагали к дому. Толя, уже без улыбки, грустно провожал их глазами.

…За дверью послышался шорох. Лиза бросила быстрый взгляд на часы: пять минут шестого, закрыла глаза.

Осторожный шепот:

— Лиза?

Ресницы дрожат, губы предательски раздвигаются.

— Проснулась?

Не открою глаз, пока не поцелует. Чего же он ждет? Приоткрыла один глаз и увидела его совсем близко: стоит на коленях около кровати и внимательно ее разглядывает.

— Это нечестно! — зашептала Лиза сердито. — Смотреть на спящего человека.

— Пора, красавица, — серьезно сказал Кирилл. — Открой сомкнуты негой, — склонился к ее лицу и поцеловал по очереди глаза. — Навстречу утренней, — поцелуй в нос, — звездою севера, — в губы. — Соня.

— Встаю, встаю. Сам соня, — сладко потянулась.

Руки Кирилла скользнули под одеяло.

— Может, никуда не пойдем?

— Договорились ведь, — она задержала его руки на своем теле. Затем с сожалением приподнялась на локтях, повторила: — Встаю.

Быстро перекусили и вышли в росистое утро. Солнце еще не взошло, но на востоке облака уже светились, небо широкими мазками пробовало краски — от бледно-зеленой до интенсивной розовой. Примеряло наряд на сегодняшний день.

Толя уже сидел около пруда, проверял снасти.

— Честно говоря, не думал, что встанете, — сказал вместо приветствия. — Присоединяйтесь.

Подал удочки, показал на банку с червями. Устроились на поваленном дереве. Закинули. Несколько минут сидели с серьезными физиономиями, молча.

— И как, бывает, что клюет? — осведомился Кирилл.

— Бывает, — важно кивнул Толя.

— А только на червей пробовал?

— Иногда на хлебный мякиш, — Толя встал. — Кстати, — отломил от буханки, покрошил, бросил в воду. — Чтобы рыба подошла.

Снова замолчали. Кирилл свои познания о рыболовстве исчерпал, а Толя заинтересованно подался к воде. Вокруг лески пошли круги, поплавок нырнул, появился и снова исчез. Толя аккуратно потравил, подсек — и в воздухе засверкала чешуя.

— Есть! — Лиза вскочила. — Тебе, как всегда, везет.

— Не Бог весть что, — скромно сказал Толя, — но для начала неплохо. Окунь.

Снова сели. На этот раз тихий азарт охватил всех. Перебрасывались фразами, но взгляда с поплавков уже не спускали. Показалось солнце, и пруд сразу ожил. Заметались стрекозы, забегали водомерки, проснулись слепни. Ветер, образуя на воде золотистую рябь, взлетал вверх, по пути заголяя деревья, — листья оборачивались исподней, бледной стороной.

Лиза запрокинула голову. Небо уже набирало синий цвет, легкие облака размазал ветер, и неожиданно четко белел ослепительный штрих самолета.

И все это вместе: утренняя прохлада, всплески рыбы в пруду, захлебывающиеся песнями птицы, даже смятая с одного бока ржавая банка с червями и блестящая фольга с недоеденным бутербродом, который уже осваивал пытливый муравей, — слилось в пронзительное предчувствие будущего воспоминания. Я буду помнить это всю жизнь, тихо твердила Лиза и замирала, закрывала глаза…

Через три часа подсчитали улов. Выяснилось, что хорошая уха на сегодня обеспечена. Жаль было уходить, но уже наступал день. К пруду собирались самодовольные гуси, обстоятельно заходили в воду и, воображая себя местными лебедями, важно плавали кругами. Появились и первые купальщики — стайка мальчишек. Они с шумом вбегали в воду, ныряли, отфыркивались и вопили на всю деревню.

Толя смотал снасти. Лиза подхватила ведро с бьющейся в нем серебряной рыбой. Обедать договорились вместе.

Нина Григорьевна уже встала, и Лизу с Кириллом ждали горячие оладьи с холодным молоком. Собирались после завтрака пойти в лес за земляникой, но, присев на минутку на небольшой диванчик, заснули. Да так крепко, что совершенно не слышали хлопнувшей, будто гром, входной двери и радостного крика Катерины:

— Не ждали? А это я — с первой электричкой! — И после шиканья бабушки чуть потише: — Москва обрыдла, вот и решила махнуть…

Нина Григорьевна прикрыла дверь и увела Катю на улицу — расспросить, рассказать местные новости и узнать, наконец, кто же такой этот симпатичный Кирилл.

21

— Катя, я прошу тебя совершенно серьезно, постарайся вспомнить. — Кирилл сидел перед Катериной и пытался добиться от нее хотя бы малейшего ощущения ответственности. Трудная задача.

Катя вообще не очень понимала, чего от нее хочет бывший муж. Первая мысль, которая мелькнула сразу после того, как он задержался в комнате (Лиза убежала выдергивать сорняки — тоже мне занятие!), была приятная: ищет возможности побыть вдвоем — значит, старая любовь не ржавеет. И вдруг этот непонятный допрос — не шел ли кто следом, не прятался ли в кустах или пробегал тенью…

— Да чего ты пристал, Кирилл! Ей-Богу! Что за странная паранойя! — Катя патетично взмахнула руками. — Как будто я не заметила бы, если б за мной следили! — И тут же прикусила язык. Интересно, знает или нет? Лизка вполне могла пересказать детали разбега с Артемом. Отличный способ невзначай, из лучших побуждений, поведать щепетильному Кирюше о не вполне красивых поступках любимой сестры…

— Хорошо, если так, — он задумчиво уставился в одну точку.

— Еще что-нибудь? — все еще зло спросила Катерина.

— Да, — Кирилл перевел пристальный взгляд на отставную супругу. — Очень тебя прошу: ни слова Лизе о нашем разговоре. Не хочу ее тревожить. Поняла?

Катя неохотно кивнула.

— Я доступно спросил? Ты все поняла? — Как ему хотелось сейчас схватить ее за плечи и изо всех сил потрясти: как еще разбудить эту куклу? Как пробиться в ее душу? Ведь была же у нее душа! Была, черт возьми!

Кирилл резко встал, пробурчал себе под нос: «Хочется верить» и вышел, чуть не хлопнув дверью. Катя только проводила его недоумевающим взглядом.

Интересно, что это он себе позволяет? Обращается со мной, как с девчонкой! Она раздраженно прошлась по небольшому пространству, посмотрела в зеркало: чуть размазалась тушь. Аккуратно потерла пальцем под глазом, достала косметичку и быстро поправила макияж. Выглянула в окно. Стоят как голубки, прямо злость берет. Снова вернулась в комнату, посидела, надувшись, на старом, пахнущем пылью диване. И что теперь? Ну, приехала. Ну, увидела. Ну, подавилась.

Мне бы радоваться за Лизку, уныло подумала. Почему не могу? Жаба гложет? Как подумаю — сбежал от меня и ни разу не вспомнил, а ведь любил! Еще как любил! Не может он так же любить Лизку! С какой это стати!

Ядовитой змеей проползла мыслишка: увести бы, заморочить и вот тогда посмотреть, как они заговорят. Мысль была такой яростной, что обожгла. Катя испуганно дернулась.

Встала, посмотрела на свое отражение. Провела по губам, по шее, вгляделась.

— Что со мной стало?

Спросила тихо-тихо и печально покачала головой.

Затем решительно прошла к умывальнику (допотопный металлический цилиндр, привинченный к старому облезшему стулу с высокой спинкой) и ожесточенно умылась с мылом. Снова посмотрелась в зеркало.

— Уже лучше.

Удовлетворенно кивнула посвежевшему отражению и с пугающей ясностью вспомнила, как в электричке на нее неотрывно глазел какой-то мутный тип. Конечно, она тогда привычно подумала, что просто пялится на симпатичную девку или увидел знакомое по экрану лицо, да не может припомнить, где же они встречались. Такое бывало с Катей довольно часто. Но вот что плохо: вышел-то он вслед за нею, и с ним еще два лба…

— Лизавета! — закричала, выбежав на крыльцо. Но, перехватив взгляд Кирилла (он колол дрова около сарая), осеклась.

— Что? — Голос Лизы раздавался из-за дома.

— Помощь нужна?

Покосилась на Кирилла. Медленный размах, прицел… Хрясь! Вместо кургузого бревна — ровные полешки с нежным нутром. Катя быстро прошагала мимо сарая и увидела сестру: та в купальнике трудилась на своей любимой клумбе.

— Подваливай!

Некоторое время, подставив спины солнцу, молча выдергивали сорную траву вместе. Каждая ушла в себя — думать, вспоминать, мечтать под эту мерную работу было очень легко. Но вскоре Катя ойкнула, принялась разглядывать палец.

— Что такое? — не отрываясь от строптивого одуванчика, спросила Лиза, скорее из вежливости.

— Ноготь сломала, — Катя поморщилась от досады.

— Ты сегодня вообще, по-моему, не в духе?

— Да Кирилл твой виноват.

— В чем же?

— Пристал с утра пораньше: когда ехала сюда, не следил ли кто? Да ты уверена? Да вспомни! Думаешь, приятно?

Посмотрела на старшую сестру и, увидев испуг в ее глазах, вспомнила, что Кирилл просил ни о чем не говорить.

— Что здесь, в конце концов, происходит?

— Ты пока поработай, — Лиза отряхнула руки. — А я скоро вернусь.

— Лиз, — Катя старалась не смотреть на нее. — Ты не говори Кириллу, а то он просил меня молчать, чтоб не волновать тебя, да я, балда, забыла…

— Хорошо, — сухо ответила Лиза и куда-то заторопилась.

Катя лениво взялась за тяпку. Работать расхотелось совершенно. Какое-то время поковырялась в земле, затем, бросив инструмент, устроилась на солнышке и с удовольствием подставила его лучам свое ладное тело.

Разговор с Толей был недолгим. Лиза начала без обиняков.

— Возможно, в самое ближайшее время понадобится твоя помощь. Твоя и твоих ребят. — Чтобы обрисовать ситуацию, много слов не понадобилось.

Толя даже как-то странно обрадовался. Во-первых, Лиза пришла к нему с просьбой и у него вновь появилась возможность защитить ее. Ну, пусть не совсем ее, но это решающей роли не играло. А во-вторых, давно не был в переделках и вполне вероятная жестокая драка разгонит кровь. Он довольно потер руки.

— Никаких проблем. Сегодня же скажу своим.

— Спасибо, — Лиза взяла его руку, шероховатую, с мозолями, один ноготь с трещинкой посередине, на кисти небольшой шрамик.

— Ну, что ты, Лиза, — Толя смутился, забрал у нее руку и, не зная, куда девать, сунул в карман.

— Спасибо тебе за то, что ты для меня делаешь, — негромко, но настойчиво повторила Лиза.

«Ты, наверное, удивилась бы, если б узнала, как много я хотел бы для тебя сделать». Он смотрел на любимое лицо и молчал. Просто не знал, что сказать в это невыносимое мгновение, — такую нежность к ней испытывал, такую преданность… И хорошо, что она об этом никогда не узнает.

— Я пойду, — Лиза улыбнулась ему. — И…

— Ни о чем не беспокойся, — бодро сказал Толя. — Свистни, если что.

Вечер наползал неприятный. С востока тащились сизые тучи, поднимался неприветливый ветер, зло поигрывал с обрывками бумаг, со старой листвой, с забытой на деревянных качелях детской грязно-розовой панамкой. Лиза под разными предлогами выходила на улицу, пыталась разглядеть, что творится за забором. Несколько раз мелькнули у пруда подозрительные фигуры, но в результате оказались запоздалыми пловцами. Она уже пожалела, что зря побеспокоила Толю, повеселела. Тревога стала уходить.

Ужинали, как обычно, в семь. Курица, картошка с зеленым луком, прошлогодние хрустящие огурчики, кабачковая икра и маринованные грибы с колечками лука. Привычно хлопотала бабушка, язвила Катька, отшучивался Кирилл. Лиза видела, что беспокойство, которое привезла с собой Катерина, пока держит его в плену. Хотелось подойти, успокоить, взъерошить волосы — но обещала сестре молчать и желание в себе давила.

Нина Григорьевна в этот вечер спать легла еще до девяти — видимо, сказывалось на самочувствии ожидание непогоды. Разболелась голова и у Катерины. Пока Лиза домывала посуду, младшая вышла на улицу — подышать и освежиться. Но не прошло и минуты, как влетела в дом с вытаращенными глазами — и сразу к Кириллу.

— Там какие-то типы у дома маячат, — зашептала испуганно. — Вроде трое их.

— Как чувствовал, — процедил Кирилл. — Сидите обе дома.

Набросил куртку, постоял недолго и шагнул за порог. Как только он скрылся, Лиза рванула к окну.

— Из дома ни шагу, — сурово сказала Кате и сиганула в темное заоконное пространство.

— Куда ты? — воскликнула младшая сестра, но старшей уже не было видно.

Сильно нервничая, Катя пыталась хоть что-нибудь разглядеть сначала в одном темнеющем окне, затем в другом. Ничего. Высунулась на улицу. Увидела Кирилла: он стоял за калиткой и тоже оглядывался.

Осмелевшая Катерина вышла на крыльцо. Ветер словно обрадовался — заметался, зашумел, поднял в воздух столб пыли, закружил ее. С трудом закрыла дверь, стала поправлять совершенно растрепавшиеся волосы. Когда собрала их в хвост, Кирилла за калиткой уже не было. А возле пруда теперь явно что-то происходило. Небольшая группа людей… О чем-то оживленно разговаривают. Один вдруг упал. Нет! Не разговаривают, дерутся! Катя беспомощно огляделась. И увидела, как к водоему бегут еще люди и с ними какая-то женщина. Лизка! Она-то куда прется?

Думать стало некогда. Катя скатилась со ступенек, оступилась, больно стукнулась локтем о старые перильца, рванула калитку. Пока бежала к пруду, подобрала с земли ржавый прут, крепко сжала.

Схватка была в самом разгаре. Кирилл сражался с одним здоровым детиной, Толя взял на себя другого, с третьим разделывались Суслик (его Катя узнала сразу) и еще какой-то парень, кажется, со станции. Немного в стороне валялась любимая разодранная куртка Кирилла, из-под которой выглядывало что-то металлическое, на мгновение поймавшее лунный блик. Но было некогда вглядеться! Лизка-то где? Вот в чем вопрос!

Лиза стояла в стороне, под ивой, и поэтому Катя не сразу ее приметила. Однако, разглядев в темноте белое пятно, поспешила к сестре. Распирала какая-то дикая горячая радость от боя, от близости крови… а еще гордость, что враги терпят поражение. Подбегая, с молниеносным ужасом увидела, как к Лизе крадется четвертый, никем пока не замеченный, парень. Катя машинально посмотрела на прут — только сейчас о нем вспомнила. Присела. Точно рассчитала расстояние, и в тот момент, когда парень занес руку над Лизой, распрямила тело, прыгнула и изо всей силы обрушила прут на его голову. В последнюю долю секунды тот метнулся вправо, и удар получился смазанным, однако парень тем не менее грузно осел на землю совсем недалеко от куртки Кирилла.

«Если бы не увернулся, я, скорее всего, убила бы его», — со спокойным удивлением подумала Катя.

Лиза охнула, испуганно обернулась.

— Ты? О Господи, — машинально отошла от упавшего у ее ног парня.

— Смотри, — Катя кивнула на дерущихся, брезгливо бросила прут в траву, вытерла рукой нос, провела ладонями по джинсам — вверх-вниз, вверх-вниз. — Наши побеждают.

Лиза только кивнула, сцепила пальцы. Толя своего успокоил и теперь помогал Кириллу. Худощавый Суслик и его крепко сбитый приятель заканчивали разбираться с третьим. Сопротивления противник практически уже не оказывал. Лиза судорожно вздохнула. Можно было выйти из укрытия.

— Я кому сказал, сидеть дома? — тут же вскинулся на сестер Кирилл.

Девушки замерли, не зная, что делать дальше — то ли бросаться победителям на шею, то ли виновато трусить домой. Но Кирилл уже смеялся, улыбался и Толя, Суслик притоптывал на месте и все время похлопывал по плечу безымянного пока для Лизы и Кати своего напарника.

Кто первым увидел опасность? Лизе вдруг показалось, что за ее спиной выросла зловещая тень. Смех Кирилла смыло выражением ужаса в глазах. И лишь Толя не успел убрать улыбку.

Как в замедленной съемке, мучительно медленно обернулась Лиза. Оглоушенный Катей парень, стоя на коленях, тяжело поднимал пистолет, дуло которого направлял на Кирилла. Застыли на месте Суслик и его друг. Катя медленно-медленно повернула голову и открыла рот — а крика еще не было. Толя в длинном прыжке оторвался от земли.

Грохнул выстрел. На землю рухнули два человека, завизжала Катя. Лиза бросилась к Кириллу с истошным криком:

— Нет!!!

Он был весь в крови. Кровь повсюду — на майке, на руках, на лице. Сама того не замечая, Лиза продолжала кричать. Она кричала до тех пор, пока Кирилл не ударил ее по лицу.

— Прости, любимая, — сгреб ее в охапку, прошептал: — Это не моя кровь.

Рядом лежал Толя. Он так и не успел изменить выражение лица, и улыбка выглядела на его лице, как елочная игрушка летом.

— Боже мой, — прошептала Лиза и склонилась над ним.

Внезапно стало тихо. Смолк ветер, деревья разом опустили листья, и только пруд все продолжал поеживаться, как от холода.

— Надо кровь остановить. — Суслик рванул на себе рубаху, скомкал, сунул Лизе. — Ты, Серый, за «скорой», быстро. Толян, Толян, не умирай! — По его лицу покатились слезы. — Ты, это, Толян, нельзя же…

— Я тут еще, — раздался слабый голос.

Лиза облегченно выдохнула, наклонилась к его лицу, зашептала горячо:

— Толя, родной мой, никогда не забуду, никогда…

— Ради этого стоит умереть, — сказал он, попробовал усмехнуться, но по его лицу прошла гримаса боли.

Этого Лиза уже не выдержала. Из глаз неудержимо хлынули слезы. Она не всхлипывала, не пыталась сдержать их — они лились и лились на его лицо, шею, грудь.

Словно только этого и дожидался дождь. Крупные капли зашуршали в листве, покрыли пузырями пруд. Листья ивы скорбно обвисли.

И «скорая» и милиция приехали одновременно. Чудом не застряли в овраге. Аккуратно положили Толю на носилки, погрузили в машину. Лиза все это время не отходила от него.

Дождь пошел сильнее, забарабанил по крышам, небо прочно окутала темень — без единого проблеска. Зигзаг молнии разрезал небо, и сразу, совсем рядом, ударил гром. И снова почти без паузы — молния, гром, ливень, косой и сильный, сливающийся в один поток. На околице молния расщепила молодой дуб, который гордо и отстраненно стоял у самого поля.

Но этого Толя уже не узнал. Он умер по дороге в больницу.