Сестры. Очерк жизни сестер-подвижниц Анисии, Матроны и Агафии, подвизавшихся и почивших в селе Ялтуново Шацкого района Рязанской епархии.

Глава первая Петрины

В двенадцати километрах от города Шацка Рязанской области, на берегах реки Цны, расположилось большое село с необычным названием Ялтунбво. Точнее же, не одно, а два села протянулись вдоль реки по обеим ее сторонам. Справа по течению лежит Ялтуново Лесное, а слева — Польное.

В Польном Ялтуново стоит храм с престолом в честь Пресвятой Троицы. При храме — большое сельское кладбище. Современная церковь построена совсем недавно рядом с тем местом, где стоял храм старый, в котором вместе с главным престолом был еще и придел в честь Святого Архистратига Михаила.

Польное Ялтуново расположилось на возвышенном месте и протянулось вдоль реки километра на четыре. Говорят, что в старину село называли Новая Ялта из-за пересеченной местности и холмов с крутыми склонами. По всему селу бьет множество родников, изрезавших холмы оврагами и впадинами. На одном из таких холмов, в центральной части села, стоял дом Алексея и Анны Петриных.

Семья Петриных, или, как их называли в народе, Ванькиных, была большая. У Алексея Филипповича и Анны Дмитриевны родилось десять детей, но в живых из них осталось всего четверо: три дочери и сын, остальные умирали в младенческом возрасте, как нередко это случалось в те времена в крестьянских семьях. Дочерей звали Анисия, Матрона и Агафия, все они сохранили свое девство, посвятив себя Богу. Как и их родители, сестры за свою жизнь много потрудились для Господа, претерпевая ради Него страдания и гонения. Их брата звали Михаил, из детей он был самый младший. Впоследствии Михаил работал на строительстве мостов. Великая Отечественная война застала его в Москве, откуда он и был призван на фронт в саперные войска. В 1942 году, защищая Родину, Михаил погиб вместе со своими товарищами под обломками обрушившейся на них переправы.

Род Петриных, из которого происходил Алексей Филиппович, отличался особым благочестием и строгостью жизни. Дед Алексея имел большую семью. Рассказывают, что он вел жизнь настоящего подвижника. Когда все семейство усаживалось за обеденным столом, он, распоряжаясь обедом, как бывало в старину, сидел с кружкой воды и луковицей, приговаривая: «Ешьте, ешьте». Ласково за всеми наблюдая, он делал вид, что и сам ест, а в конце обеда облизывал ложку. Одним из его детей был Филипп — отец Алексея. Жену Филиппа звали Пелагея. В их семье, помимо Алексея, были и другие дети — вспоминают, по крайней мере, о трех его братьях.

Алексей родился в 1870 году, четвертого октября. На следующий день празднуется память Святителей московских, в честь одного из которых и был он назван. Когда Алексею исполнилось двадцать лет, он решил жениться и привел в дом отца невесту моложе себя на год. По всей видимости, Алексей был старшим сыном в семье, так как они с Анной остались в родительском доме, а его братья и сестры поселились поблизости.

Анна была родом из Ялтуново Лесного, с боровой стороны, как называют этот берег реки из-за расположенного на нем лесного бора. Ее семья была не так благочестива, как семья Петриных, и поэтому в первое время Анне было тяжело в доме мужа, где строго соблюдались все правила христианской жизни. К тому же у Анны было слабое здоровье, часто болела голова, и в те дни, когда Петрины подолгу не вкушали пищи, ей приходилось особенно трудно. Но вскоре Анна втянулась в новую жизнь. Потекли дни и годы семейных забот и напряженного труда. Ее смиренное и доброе сердце постепенно впитывало в себя глубокую мудрость и вместе с тем простоту народного деревенского благочестия. Но Господь предопределил этой женщине путь более узкий и трудный, чем просто жизнь семейная. С течением времени Анна, возрастая и укрепляясь духом, стала старицей высокой жизни, получила от Бога дар прозорливости и необыкновенной мудрости, так что все близко знавшие ее люди рассказывали, что Анна была человек необыкновенный и удивительный. Господь даровал ей великих наставников, воспитавших ее, а впоследствии и трех ее дочерей, таким образом, что все они, обладая дарами святого Духа, сами воспитывали и наставляли других.

Здесь надо особо отметить, что в то время в Шацком уезде подвизалось множество праведников из людей простого звания. Особенность их подвига заключалась в том, что все они жили в миру, в деревнях и селах, в среде народа, претерпевая тяжелые скорби, лишения и встречая непонимание со стороны людей, им не доверявших. Значительную часть из них составляли странники, другие несли подвиг юродства ради Христа, некоторые переходили из дома в дом, не имея своего крова. Независимо от своего подвига, все они, именовавшиеся в народе старцами, руководимы были в этом служении благодатию Божией. Помогали они и друг другу, передавая духовный опыт из поколения в поколение. Эта живая преемственность сохранялась и до недавних дней, став в Шацкой земле настоящей духовной традицией. Именно с такими людьми и довелось соприкоснуться в жизни Анне, мужу ее Алексею и их дочерям — Анисии, Матроне и Агафии.

Узнав Анну, будущие ее наставники сразу же почувствовали, что эта женщина принадлежит к их роду, что ей и ее семье предстоит послужить Богу и посвятить Ему свою жизнь. Первое, что Анна услышала от старцев, когда те ее увидели, было: «О, это наша!» И с этого момента вся ее жизнь стала непрестанным подвигом полного и беспрекословного послушания, за который Господь щедро наградил Свою избранницу необыкновенными дарованиями.

Одним из наставников ее семьи в то время был известный старец по имени Василий Афанасьевич. О нем стоит рассказать более подробно, поскольку судьба Анны, Алексея и их дочерей была тесно связана с этим праведником, сильно повлиявшим на всю последующую жизнь Петриных.

Глава вторая Василий Афанасьевич

Этот удивительный человек жил и подвизался недалеко от города Шацка, в деревне Черная Слобода. Происходил он из рода Карпуниных. Родители его, Афанасий и Ирина, были простого звания.

В юности с Василием произошло чудо, повлиявшее на всю его будущую жизнь, чудо, подобное происшедшему с маленьким Прохором, впоследствии преподобным Серафимом. Участвуя в построении храма, Василий упал с колокольни и нисколько не повредился. С этого времени он перестал есть мясо и стал вести жизнь подвижническую. Уступив желанию родителей, Василий был вынужден жениться, но с женою жить не стал, а отправился странствовать, желая всего себя посвятить Богу. Странствуя, юноша предпринял путешествие в Иерусалим. Поклонившись святым местам Палестины, он направился на Афонскую Гору. Восемь лет провел подвижник в уделе Божией Матери, претерпевая все трудности и скорби монашеской жизни. Три раза поднимался он на вершину Святой Горы, и там, на «шпилю», как называл ее старец, постригли его в иночество с именем Вонифатий. Но великая ревность и любовь к Богу подвигли отца Вонифатия вернуться на родину. Господь определил ему иной путь, встав на который, он принял от Бога крест более тяжелый.

— Здесь мне крестик маленький — деревянный, а там чугунный, с головы до пят, — с такими словами отец Вонифатий покинул Святую Гору и вернулся домой.

Здесь он поселился при храме Покрова Божией Матери и одно время был при нем сторожем. Тайные его подвиги известны одному Богу, однако по тому, с какой силой и ненавистью ополчился на него диавол, можно судить, какую святую жизнь проводил этот человек. Живя в миру, но не по его законам, Василий Афанасьевич был живым обличением всем, чья жизнь шла вразрез с Евангельскими заповедями. От многих людей он претерпевал клевету, поношения и жестокие побои. Много раз избивали его до полусмерти, и только чудом Божиим старец оставался жив.

По ночам Василий Афанасьевич посещал больных и ухаживал за ними. Многие смеялись над ним, называя «блаженным», а некоторые просто ненавидели его, пытаясь всячески ему досадить. Один человек, питая злобу к праведнику, решил даже его погубить. Купив три ведра самогона, он напоил деревенских мужиков и настроил их против старца. Убегая, жестоко избитый Василий Афанасьевич собирал с лица и головы свою кровь и бросал на преследователей. Чудом ему удалось забежать в один дом, где хозяева спрятали страдальца в погребе. Потом все бившие его приходили просить прощения — все, за исключением того, чей замысел они выполняли. С любовью и радостью прощал пришедших Василий Афанасьевич, сокрушаясь и болезнуя о последнем, который так и не смог подойти к дому подвижника, долго пытаясь преодолеть себя, то подходя, то снова возвращаясь назад. Старец под конец, сострадая, перекрестил его и предсказал, что тот будет тяжело умирать, претерпевая муки огня, будучи еще в теле. Все это исполнилось. Человек этот перед смертью три недели кричал: «Горю, в огне горю!..» Его семью раскулачили, а дети и внуки, по словам сестёр-стариц, впоследствии страдали за грех своего отца и деда, болея и перенося разные напасти.

Сестры вспоминали, что Василия Афанасьевича за всю его жизнь избивали сорок раз, и каждый раз он со смирением и кротостью переносил людскую злобу и ненависть.

Рассказывают, что он безвинно провел три года в заключении. Одна молодая девица, согрешив и оставшись беременна, указала на старца как на виновника происшедшего. Тот не стал оправдываться, хотя Богом ему было открыто, с кем был совершен грех. Более того, Василий Афанасьевич знал, что блудница с истинным участником своего злодеяния закопала родившегося ребенка под лестницей погреба. Старец указал ей имя сообщника и место, где они закопали младенца. Пораженная столь явной прозорливостью, женщина эта весь судебный процесс трепетала в ужасе, боясь, что тайна ее будет открыта. Но Василий Афанасьевич, выбрав, как полезное для себя, тюремное заключение, отказался от возможности быть оправданным.

Вериги Василий Афанасьевич никогда не носил, а вместо вериг имел болезнь, которую выпросил себе у Бога. Вся спина его была покрыта гнойными ранами, которые никогда не заживали, постоянно кровоточа и причиняя нестерпимую боль.

За свою великую любовь к людям подвижник получил от Бога дар исцелять болезни. От болезней телесных он излечивал, используя состав из масел от святынь с Афонской горы, по нескольку капель которого добавлял в большую бутыль с кипяченой водой. Эту бутыль, называемую в народе «четверть», он давал больным, назначая лечение с молитвой и поклонами.

От болезней духовных исцелял своими молитвами. Вот один случай его молитвенной помощи.

В селе Конобеево у одной женщины скончался супруг. Она чрезмерно о нем тосковала и, по всей видимости, дала в сердце место греху. В образе мужа к ней стал приходить бес. И настолько это было явно, что все соседи видели сени, которые тот строил для женщины. Сени строились, а кто строит, люди не могли понять и удивлялись этому.

Василий Афанасьевич среди зимы босой за пятнадцать верст пришел из Черной Слободы, провидя жалкое состояние души этой вдовы. Накануне старец рассказал Анне Петриной, что видел сон, будто одного журавля почти до полусмерти заклевали большие птицы.

— Это меня будут так бить, — сказал он, — но ничего не поделаешь, нужно идти и спасать погибающую душу.

Анна и ее близкие отговаривали своего наставника и просили не ходить, боясь за его жизнь. Но тот все же решил идти. Когда по дороге проезжали подводы, он прятался, чтобы не быть замеченным, затем снова шел, так как днем прохода ему не давали, — могли избить палками, и старцу приходилось ходить ночью. Если встречались одинокие путники, он заранее надевал валенки, которые всю дорогу нес за спиной. Вдобавок на Василия Афанасьевича так явно ополчился бес, что к концу пути весь железный его посох стал изогнут, как простая проволока.

— Что ты делаешь? Тебе осталось два часа жизни! — сказал Василий Афанасьвич, придя к вдове.

Покропив дом святой водой, он помолился, сени тут же разрушились, и «муж» к женщине больше не являлся. Пытаясь отомстить, враг вооружил на подвижника злых людей, и старца в очередной раз избили.

Иногда, исцеляя, Василий Афанасьевич юродствовал и этим избегал почитания людей, вместе с тем давая место подвигу веры у обращавшихся к нему за помощью. У одного человека была гангрена ноги, и тот уже еле мог передвигаться. Придя со своим другом к старцу, больной просил помощи. Василий Афанасьевич ударил его по больному месту три раза своей палкой, да так сильно, что от ноги отвалились куски сгнившего мяса. Болезнь стала проходить. Потом все люди удивлялись, видя этого человека здоровым, и говорили: «Был на приеме у Карпунина».

Надо особо отметить, что многие, избивавшие праведника, впоследствии у него лечились и получали исцеление. Имея великую любовь и прощая обиды, Василий Афанасьевич учил людей не мстить за зло, а отвечать на него добром. Как-то одному человеку, пожаловавшемуся на своего обидчика, он сказал:

— А ты напои его чайком, когда придет, и отпусти, как доброго, тогда посмотрим… Это самое прибыльное и доходное дело, оно всего лучше и барышнее.

Василий Афанасьевич имел попечение о людях, обращавшихся к нему за духовным окормлением. Помощь и назидание получали от него все, но особенно старец заботился о девицах, желавших посвятить свою жизнь Богу. Зная, насколько велик и ценен подвиг девства ради Христа, он принимал девиц под свое руководство и направлял их прямым и тесным путем к Небесному Жениху. Воспитание его отличалось строгостью. Часто зимой он заставлял своих послушниц ходить босиком, подолгу не разрешал есть, а когда разрешал, то очень скудно и однообразно. Был строг и ко всем верующим в округе. Вспоминают, например, что в Ялтуново он запрещал праздновать масленицу, так разгульно и весело отмечавшуюся по всем селам и деревням.

Однажды Василий Афанасьевич пришел в дом близких ему людей. Там вместе с девицами он пел и молился. Потом сказал одной из них, чтобы та легла на лавке в святом углу. Через некоторое время к ней подошли и ужаснулись — она была мертва. Старец, взяв мертвую за руку, пробудил ее, как ото сна. Девушка эта, с сожалением, что вернулась к жизни, рассказала своим подругам о пережитой за время разлучения ее души с телом необъяснимой радости.

Имея красивый бас, Василий Афанасьевич любил петь. Был он грамотным и сочинял стихи. Сохранились и его автографы в стихотворной форме. Приведем, как пример, одно из его стихотворений:

Внешне старец был красив и отличался даже каким-то особенным благородством. Но настоящей красотой и истинным благородством обладала его душа.

Своим промыслом Господь определил сблизиться Анне и ее родным с этим великим подвижником. Василий Афанасьевич полюбил Петриных, полюбил Анну за ее простоту и чистое сердце. Провидя, что благодать Божия найдет в ней свое место, а также зная будущее нелегкое служение ее дочерей, он стал особо заботиться об их семье.

При первой же встрече Василий Афанасьевич долго беседовал с Анной, затем велел положить в зыбку Евангелие и пройти с ней через все село, что та и исполнила. Вся последующая жизнь Анны Дмитриевны стала непрерывным подвигом послушания и смирения. Возрастая от силы в силу, она под руководством старцев достигла высокой меры и сподобилась от Господа благодатных дарований.

Алексей Филиппович, будучи в солдатах, тяжело заболел чахоткой. Надежды на выздоровление у него уже не было, так был плох. Вернулся он домой с тем, чтобы уже насовсем попрощаться с близкими. Узнав о таком горе, Анна отвела Алексея к Василию Афанасьевичу. Всецело положившись на Бога и веря всем сердцем силе молитв старца, она рассказала о болезни мужа.

— Выбирай, смерть или семьдесят пять лет? — спросил у Алексея Василий Афанасьевич.

— Хотелось бы пожить, — ответил тот.

— Тогда будем лечиться, — сказал старец и назначил лекарство.

Алексей Филиппович исцелился и прожил еще очень долго. Всех лет его жизни, как и предсказал подвижник, было ровно семьдесят пять.

Помогал старец и самой Анне Дмитриевне, облегчая своей молитвой каждый раз очень трудно проходившие у нее роды.

Как-то Василий Афанасьевич, направляясь на поклонение к святым местам, сказал Анне:

— Молодая, пойдем с нами в Саров.

Анна, оправдываясь тем, что много работы и подошло время полоть просо, уклонилась от паломничества. Старец отправился без нее, но не успел он выйти из Шацка, как Анна Дмитриевна, моясь в бане, проткнула ржавым гвоздем себе ногу. Все время отсутствия Василия Афанасьевича она просидела с забинтованной раной, не в состоянии ходить и тем более работать. По возвращении старец, улыбаясь, спросил Анну:

— Ну что, потрудилась?

К тому времени нога стала нарывать из-за ржавчины. Василий Афанасьевич велел привязать к ране хрен с молоком, но почему-то с внешней стороны стопы. Вскоре вся грязь вышла наружу, а рана быстро зажила.

Одна из сестер Анны заболела раком в поздней стадии. На ее лице не оставалось уже ни носа, ни губ. Но по молитвам старца произошло чудо исцеления, болезнь прошла, и женщина прожила еще долго, благодаря Бога. У другой ее сестры родился ребенок в шерсти. Анна привела ее к своему наставнику. Тот, велев ей и ее мужу молиться и делать по сорок поклонов в день, сказал:

— Тогда посмотрим, что будет.

На сороковой же день младенец, получивший святое крещение, безболезненно скончался.

Но особенно подвижник заботился о дочерях Анны и Алексея. За много десятков лет он предсказал тяжелый путь девицам.

— Вашим коноплянкам будет… — приговаривал он часто.

Скончался Василий Афанасьевич Карпунин еще до революционного переворота. Было ему в то время всего сорок лет, ровно столько, сколько раз он был избит в своей жизни. Похоронен старец в Черной Слободе на сельском кладбище. Верующие свято чтут его память, не забывая и могилы праведника, на которую приходят почтить угодника Божия и испросить его помощи и молитв.

В благодарность старцу за заботу об их семье, сестры через всю жизнь пронесли к нему необыкновенную любовь и благоговение. Называя его «наш спаситель дяденка», говорили с нежностью: «Наш дяденка Василий Афанасьевич был великий!»

Но Василий Афанасьевич не являлся единственным человеком, повлиявшим на жизнь семьи Петриных. Другой, не менее великий старец, близкий по духу Василию Афанасьевичу, стал близок и им. На протяжении многих лет он был главным наставником и духовным отцом не только Анны и Алексея, но и их дочерей — девиц Анисии, Матроны и Агафии.

Глава третья Отец Григорий

Родился Григорий Томин в семье крестьян Автонома и Ирины в деревне Сявель, недалеко от села Старочернеева, расположенного на правом берегу реки Цны, в двадцати километрах от Польного Ялтуново. В Старочернееве и поныне красуется Свято-Никольский мужской монастырь, работником в который и поступил юный Григорий. Но этому предшествовали тяжелые испытания, понесенные им от родного отца.

Родитель Григория — человек властный и крутой нравом — во что бы то ни стало решил женить сына. Когда юноша об этом узнал, то не замедлил уйти из дома, так как всей душой возлюбил Бога и решил посвятить Ему свою жизнь. Вскоре, разыскав сына, отец привел его в Кермись — село, где в то время находился урядник. В его присутствии Автоном сильно избил юношу плетью с завитой в ней металлической проволокой. Вся рубаха Григория была пропитана кровью. Но такое жестокое обращение со стороны отца не поколебало в юном подвижнике решимости служить Богу.

Пятнадцать лет подвизался он, трудясь при монастыре, где выполнял самые низкие работы. Основным его послушанием было все эти годы чистить отхожие места.

Когда и как оставил Григорий монастырь, теперь достоверно неизвестно. Известно лишь, что, покинув обитель, он, как и Василий Афанасьевич, встал на более тяжелый и узкий путь, указанный ему Богом. Со временем, подвизаясь в миру, он принял от Господа нелегкий крест старчества и до конца своей долгой жизни нес его, принимая на себя боль и горе людей. Несмотря на то что старец не имел священного сана, верующие почтительно называли его отец Григорий, обращаясь во всех нуждах к нему как к своему наставнику.

С Василием Афанасьевичем отец Григорий был духовно близок. Рассказывают, что Великим Постом они уединялись в погребе, где читали Священное Писание.

Внешне старец был мал ростом, «сухонький», как вспоминают люди, его видевшие. Не осталось ни одной его фотографии, поскольку фотографировать себя он не позволял, и каждый раз, когда кто-либо имел намерение это сделать, заранее предвидя, уходил из того места. Ходил отец Григорий всегда босиком, носил белую длинную холщовую рубаху наподобие платья. По всей округе он копал колодцы, из которых потом били источники. Вода в них считалась целебной. До наших дней сохранилось несколько таких источников отца Григория, которые так и называются его именем. Жил старец по преимуществу в Борках — селе, расположенном между Старочернеевым и Ялтуново. Жильем ему служили, главным образом, деревенские бани, где он по ночам молился. Часто старец ходил по домам верующих и качал ночью младенцев в зыбках, при этом он говорил:

— Ты, молодая, поспи, тебе завтра работать, нужны силы, а я сам посмотрю за дитём.

Зная святость жизни отца Григория, люди с радостью доверяли ему нянчить своих детишек.

При отце Григории жила Феодосия — девица очень строгой жизни. Звали ее чаще — мать Феня. Она была предана Василию Афанасьевичу и отцу Григорию. Во всем, слушаясь и помогая старцам, разделяла их нелегкий путь. Рассказывают о том, что Василий Афанасьевич смирял мать Феодосию, давая ей возможность духовно возрастать. Известно, например, что он не разрешал ей есть по семь дней. Был строг с Феней и отец Григорий, так что та поначалу не выдерживала и однажды даже ушла от него, но потом, возвратившись, все терпела благодушно.

Родилась Феодосия в деревне Алёшино, недалеко от села Сасова Елатомского уезда Рязанской губернии. Родителей ее звали Климент и Мария.

В юности девушка получила образование и была сестрой милосердия, после чего решила всецело посвятить свою жизнь Богу. После долгой и многоскорбной жизни она сподобилась мученического венца. Скончалась она в ссылке, задолго до этого предсказав себе такую участь. Забирали матушку уже совсем старенькую и совершенно слепую.

Отец Григорий был прозорлив и ясно провидел сердечное устроение людей. Однажды две девицы, сговорившись, решили попытать у старца, как они выйдут замуж. Но по дороге девушки усумнились — мол, что он может знать? Не успели они подойти к ограде, как их встречает мать Феня.

— Идите, идите отсюда, дядя Гриша ничего не знает! — говорила она, махая на них своей палкой, и прогнала любопытных подруг.

Накануне старец предупредил Феодосию о том, что к ним придут две «девки» и не велел допускать их на двор, предвидя их суетное желание и маловерие.

Как-то к отцу Григорию пришли два монаха. Не успели они войти, как тот спросил их:

— А что, телочка была вкусной? Как вы догадались затащить ее в баню, зарезать, а потом скушать?

Так, не укоряя и не ругая, подвижник обличил пришедших к нему иноков.

Но особенно удивительным был дар предвидения будущего, полученный праведником от Бога. За много десятков лет отец Григорий предсказывал события в мельчайших подробностях.

Сами сестры, уже будучи старицами, говорили: «Все, что ни предсказал отец Григорий, все до последнего словечка сбывается и поныне, все сейчас и слышим, и видим».

Одна женщина была замужем и вела строгую благочестивую жизнь. Однажды старец сказал ей:

— А у отца Григория будет много гусей, а еще у отца Григория будет монах.

Этим он предсказал, что ее семья будет служить Богу и в ее роду будут священники, а один из них станет монахом. В будущем у этой женщины родились две дочери, одна из которых осталась девицей, а вторая вышла замуж и имела много детей. Ее сыновья, как и предсказал отец Григорий, стали священниками, а один из них с юности посвятил себя Богу и принял монашеский постриг. Как-то, проходя мимо одного места, отец Григорий сказал:

— Здесь казна построит дом, да только жить в нем никто не будет.

Так и случилось. В этой деревне был пожар, одна женщина все время провела на каланче и свой дом тушить не побежала. За это «казна» отстроила ей избу на том самом месте, где указал старец. Но в силу обстоятельств ей и ее семье жить в этом доме не пришлось.

Как и Василий Афанасьевич, отец Григорий окормлял девиц, посвятивших себя Богу. Уже будучи в преклонных годах, он был для них настоящим отцом и наставником. Зная великую пользу смирения, отец Григорий не упускал возможности воспитывать эту добродетель в своих послушницах.

Но строгость его была растворена отеческой любовью и заботой. В будущем девушки, кто в ссылках и лагерях, а кто просто в тяжелых жизненных обстоятельствах, с благодарностью вспоминали своего наставника, пройдя у него суровую школу смирения. Собиралось девиц около отца Григория — до ста и более. Старец учил их молиться, петь и читать по-славянски, так что многие из них впоследствии стали замечательными певчими и уставщицами. Бывало, что, собираясь у отца Григория, девушки подолгу пели канты и стихи, и только под вечер мать Феня кормила их, давая лишь горькую редьку без хлеба. Помимо послушниц, было у старца и несколько учеников. Одного из них он долго не принимал, проверяя его твердое намерение и решимость быть верным Богу. Восемь раз отец Григорий бил палкой приходящего к нему юношу и только на девятый впустил и повел его к себе во двор.

С приходом к власти «новых хозяев» для верующих наступили времена тяжелых испытаний. Когда случился революционный переворот, отец Григорий, взобравшись на колокольню Николо-Чернеевского монастыря, три раза ударил в большой колокол и сказал:

— Теперь правды нет, правда ушла на небеса.

Вскоре стали закрывать храмы, и начались гонения на веру.

Удивительный случай, происшедший в эти тревожные годы, рассказывала мать Анисия, будучи его участницей.

В то время отец Григорий не переставал молиться за своих собратьев по вере. Он просил Бога уберечь от большевиков села и деревни той местности, в которой подвизался и которая была ему родной. Однажды ночью, когда все уже отдыхали после трудового дня, отец Григорий вдруг разбудил девиц и, ничего не объяснив, велел им бежать за ним. Бежали по пашне и кустам, по оврагам, падая в темноте, изнемогая от усталости. Девушек одолело смущение:

— Не случилось ли что со старцем? Не повредился ли он умом? — недоумевали они.

Но, отгоняя подобные мысли, продолжали бежать. Вдруг на горизонте появились первые солнечные лучи. Старец в изнеможении упал на землю со словами:

— Не успели…

Не успели они добежать до одного села, сделав за ночь огромный крюк вокруг Конобеева и Ялтуново. И лишь немного оставалось до Борков, когда восходящее солнце остановило старца и его послушниц. Как потом стало известно, в эту ночь из Шацка выдвинулся отряд чекистов и красноармейцев, имевший негласный приказ расстрелять до восьмидесяти особенно активных верующих и в их числе духовенство трех сел: Конобеева, Ялтуново и Борков. На полпути к Конобееву отряд развернулся, получив приказ идти обратно, не попал он и в Ялтуново. В Борках же, обежать которые не успел отец Григорий, было расстреляно шесть человек и среди них настоятель храма святителя

Николая отец Димитрий Петропавловский — благочинный округа. Произошло это в 1918 году во время известного Тамбовского крестьянского восстания, когда было расстреляно много крестьян и духовенства. Старец сохранил и уберег два своих села, а его послушницы стали причастны к этому подвигу.

Отец Григорий прожил очень долгую жизнь. Сто тридцать лет — возраст невероятный для нашего времени, но все знавшие подвижника подтверждают, что именно столько и было ему в момент кончины. Но отцу Григорию не суждено было умереть на родине. Как и многие другие, он был вывезен властями. Поводом к этому послужило то, что деревенские мужики часто ходили к старцу за советом, а жены ревновали своих мужей к его послушницам. Они нажаловались на отца Григория и тем самым помогли гонителям. Следователь, узнав на допросе о жизни праведника, смягчился и решил не давать дальнейшего хода его делу, а ограничиться высылкой из Шацкого района. Рассказывают, что было отцу Григорию в то время уже сто четыре года.

В селе Жёлчино, расположенном недалеко от Рязани, куда вывезли старца, была церковь, в то время еще действующая. Священник этого храма и все верующие полюбили отца Григория и проявляли о нем заботу. Батюшка завещал похоронить его вместе с собой у алтаря, сказав:

— Этого старичка положите в мою могилу.

В этом селе и провел подвижник оставшиеся годы своей жизни, там он скончался и был похоронен верующими. Сестры рассказывали, что еще несколько раз при жизни отца Григория они приезжали в Жёлчино, чтобы посетить своего наставника.

Отец Григорий хоть и не был монахом, но жизнь его была по-настоящему святой. «Монахом не был, а мертвых воскрешал», — говорили о нем впоследствии матушки. Почитая и не отвергая путь монашества, он и в своих послушницах воспитывал уважение и благоговение как к монашескому чину, так и к сану священному, учил чтить благодать священства как великую святыню. Но путь, который Господь определил для духовного стада отца Григория, был особый. Впоследствии и сами сестры свидетельствовали о себе, что их путь особый, отличный от монашеского.

Своим послушницам старец коротко остригал волосы, называл их «стригачками». Такого рода юродство избавляло девушек от назойливого внимания парней и было как бы посвящением в стадо отца Григория. Стриг он так и некоторых замужних женщин, самых близких ему по духу. Одной из них была Анна Петрина.

Глава четвертая Мать Анна

Долгий и трудный жизненный путь суждено было пройти Анне Дмитриевне Петриной. Воспитав четверых детей, троих из них она проводила в ссылку за веру, одного не дождалась с фронта. Похоронив мужа в 1945 году, Анна прожила еще одиннадцать лет, все эти годы продолжая служить Богу и людям. Ее мирная кончина последовала на восемьдесят пятом году нелегкой жизни, большую часть которой она прожила в послушании своим наставникам. Воспитав в ней смирение, старцы сумели передать Анне ту необыкновенную мудрость, которая дается свыше от Бога. Все, кто ее знал при жизни, неоднократно повторяли, что человек она была особенный и удивительный. В народе Анну Дмитриевну уважали и почитали. Со всей округи к ней шли за советом. И она, имея от Господа дар рассуждения и прозорливости, помогала обращавшимся к ней ближним. Но этому предшествовали тяжелые испытания, понесенные Анной добровольно. Выбрав путь прямой, она во всем следовала своим наставникам. Те же, зная ее меру, и то, как достигается сердечная чистота и неложное смирение, не упускали всякого удобного случая воспитывать в ней эти добродетели.

Бывало, что в доме Петриных отец Григорий собирал верующих, где вместе с ними пел и молился. При этом, в собрании всего народа, он называл Анну воровкой, сажал ее под лавку, на которой сидел, и время от времени толкал ногой. Не понимая, что тем самым старец приобретает ее сердце для Бога, все присутствовавшие, переглядываясь, спрашивали друг друга: «Какие же тяжкие грехи имеет эта женщина, если отец Григорий с ней так обращается?» Однажды зимой Василий Афанасьевич велел Анне, сев на кочергу, скатиться с одной из ялтуновских горок. Такой поступок не мог не вызвать смеха и укоризны со стороны людей. А иногда старцы благословляли ей идти в храм, надев на одну ногу лапоть, а на другую валенок, или стоять в церкви, держа в руках поленья, не крестясь и не обращая ни на кого внимания. И все это Анна беспрекословно выполняла. Через некоторое время, получив духовную пользу и приобретя опыт от подобного обращения со стороны своих наставников, она и сама стала выставлять себя в лице односельчан с неблаговидной стороны. По благословению старцев она стала юродствовать, пренебрегая мнением людей о себе и приобретая более важное и ценное — любовь к Богу и преданность Ему всем своим сердцем. В положении Анны такой подвиг был особенно труден. Ведь она не переставала нести нелегкие семейные заботы, продолжала жить

в родном селе, где все происходящее было на виду у всех и всеми обсуждалось. Вспоминают, что в те годы Анна имела гармошку с колокольчиками, с которой почти не расставалась. Ходя по селу, она играла на ней, терпя насмешки и укоризны. Как-то раз зимой Анна в собрании всего народа, приподняв сзади юбку, сидя скатилась по замерзшей горке, каких в Ялтуново было множество. Народ стал возмущаться, позвали Алексея — мол, что она у тебя делает? Тот же, нисколько не смутившись, отвечал, что иначе никак и нельзя, другой юбки у нее нет, а рвать единственную жалко, вот и скатилась как есть. Из этого случая можно судить и о самом Алексее, о его простоте и доброй душе.

Получив строгое воспитание, Алексей Филиппович был благочестив. Он любил свою семью, много трудился и не пропускал церковных служб. Часто один или с дочерьми ходил в Шацк на большие праздники и крестные ходы. Когда в их доме собиралось много народа, Алексей уходил в хлев и там молился в уединении. Его доброта сочеталась с мужеством и твердостью. Когда однажды избивали Василия Афанасьевича, Алексей один не побоялся вступиться за старца.

— Что вы, злодеи, делаете?.. — с негодованием защищал он невинного страдальца от обезумевших мужиков.

Алексей и Анна жили бедно и скромно, однако не потому, что тяготились работой и не могли нажить себе состояние. Трудились они много, держали скотину, обрабатывали землю. Но все добытое тяжелым трудом они употребляли на нищих и странников. У них постоянно останавливались и жили паломники, направлявшиеся в Саров и на Вышу. Дом их был всегда полон убогими и калеками, которым никогда не отказывали в куске хлеба и крове. По всей округе было известно, что в Ялтуново Ванькины всех принимают и кормят. Ежегодно они собирали урожай картошки до сорока возов, а к весне ее не оставалось и на семена. Бывало, Анна раздаст все имевшееся в доме пропитание, не оставив даже поесть своему мужу, возвращавшемуся с работы, который, уходя утром на поле, только завтракал. Случалось, что она отдавала лапти своих дочерей странникам, и девицам в результате не во что было обуться. За такое самоотвержение Господь никогда не оставлял их семью, всегда посылая все необходимое. Не оставляли их и старцы.

Отец Григорий многому научил Анну, имея о ней и о ее семье особую заботу. Так, например, он говорил ей: «Приходи в церковь раньше всех и позже всех уходи — увидишь всех своих врагов», что потом и сбывалось, а недоброжелателей у Анны было много. В доме Петриных висела одна картина, на которой была изображена барыня, пьющая чай. Отец Григорий, увидев ее, велел снять, сказав, что в их доме, кроме икон, ничего не должно быть. Старец учил Анну не поддерживать тесных отношений с родственниками, не знающими Бога, научил молиться о своих близких и оберегать их от злобы людей, занимающихся колдовством.

Делала это Анна, всегда юродствуя и накладывая на себя подвиг за тех людей, о которых просила у Господа. Например, на свадьбах своих родственников она притворялась пьяной и лежала под лавкой по два-три дня, пока шло празднование. При этом она не брала в рот ни куска съестного, все это время продолжая молиться. Когда же на свадьбах бывали свои люди, она тайком просила у них хотя бы корочку хлеба, так сильно изнемогала от поста и молитв. Благодаря такому подвигу никто не мог повредить молодоженам и их родным, а опасаться этого можно было с полным основанием. Однажды старцы, провидя, что злые люди стремятся с помощью нечистой силы навредить одной молодой паре, вступающей в брак, послали свою послушницу воспрепятствовать этому злому умыслу, наложив на нее трехдневный пост. Анна с гармошкой и песнями остановилась посреди дороги, преградив путь идущей праздничной процессии. Главный колдун, не выдержав, стал кричать на нее и проговорился, что та сорвала своей выходкой все его замыслы.

Отец Григорий не разрешал Анне есть мясо, грызть семечки, во всем приучая ее к воздержанию. Обучая молиться, старец говорил:

— Станешь на молитву — не чеснись, — подчеркивая тем самым необходимость внимательного предстояния пред Богом. Бывало, что Анна Дмитриевна ходила к святым местам. К этому ее приучили старцы, и любовь к такого рода подвигу Анна передала и своим дочерям. Как-то, придя в

Саров, она решила зайти к одной известной в то время блаженной. К старице стояло много народа, и Анна, пристроившись в конце, стала дожидаться своей очереди. Вдруг, совершенно неожиданно, блаженная через всю толпу позвала ее к себе. Расспросив, из каких она мест, старица сама упомянула о Василии Афанасьевиче как о великом страдальце и подвижнике. Она сказала, что в Ялтуново, на боровой стороне, где родилась и жила в девичестве Анна, его сильно избивали кольями.

После подобных путешествий к святым местам Анна Дмитриевна и ее дочери приходили к отцу Григорию, а он расспрашивал их о том, что они видели, о чем разговаривали по дороге и что по пути с ними происходило. Когда Анна или сестры, рассказывая, что-то забывали или ошибались, отец Григорий прозорливо поправлял или добавлял к их рассказу что-либо значительное. Иногда при этом он мудро обличал своих послушниц.

Анна Дмитриевна заботилась о странниках и юродивых. А те, в свою очередь, не оставались неблагодарными и воздавали ей за такое попечение о них своей любовью и молитвами. По кончине они являлись ей и подавали булки хлеба. Упоминала об этом, уже будучи старицей, мать Агафия. Она говорила, что блаженные выказывают таким образом свою благодарность за проявленную о них заботу.

Анна любила своих родных, но любовь ее не была чувственной. Своих детей она в сердце посвятила Богу, желая быть с ними и в будущей жизни. Когда стали забирать за веру, все боялись и плакали. Анна же порадовалась, что ее дочери удостоились пострадать за Христа, хотя расставаться с ними ей было тяжело. Для нее было открыто то, как и когда заберут девиц. Предупредив их об этом, мать Анна подготовила тем самым дочерей к предстоящему испытанию.

К тому времени Анна Дмитриевна уже удостоилась от Бога благодатных даров прозорливости и духовной мудрости. Придя в меру совершенного возраста, она была поставлена Самой Богородицей на путь нелегкого старческого служения. Явившись Анне у крыльца ее дома, Матерь Божия повела подвижницу по дорожке, ведущей к источнику, находящемуся неподалеку в овраге. Подойдя к погребу, Она сказала Анне, что ее послушание заключается в том, чтобы принимать всех приходящих с их нуждами и бедами, всех встречать и провожать, давать ночлег и пропитание. Сказав это, Матерь Божия стала невидима. Случилось это уже после того, как сестёр отправили в ссылку. До самой своей кончины Анна Дмитриевна свято исполняла свое послушание, не отказывая в помощи никому. Помогая людям в духовных нуждах, она вдобавок отдавала приходящим и последний кусок хлеба, оставляя себя и своих близких без ужина. Ксения, жена Михаила, жившая в те годы с Петриными, вспоминала, что с самого раннего утра в их дом шли один за другим люди — нищие и калеки, голодные и нуждающиеся в совете и духовной поддержке. Старица, провидя устроение каждого, мудро и рассудительно отвечала всем на вопросы, наставляла и обличала в тайных грехах и пороках, скорбящих утешала и с помощью данной ей благодати облегчала тяжесть горя и болезней. Всех приходящих необходимо было накормить, а нужда тех тяжелых лет делала такую заботу о ближних крайне трудной. Бывало, что мать Анна шла ночью к соседям и брала картошку или что-нибудь еще из продуктов, чтобы накормить пришедших к тому времени странников. Тяжесть такого служения заставляла старицу часто юродствовать. Научившись этому еще с юности, она мудро умела скрыть себя и оградиться от суетного любопытства и назойливости праздных людей.

Можно упомянуть о двух в то время происшедших случаях, связанных с прозорливостью подвижницы.

Один из родных братьев Анны Дмитриевны, живший в Лесном Ялтуново, решил тайно от всех, не повенчавшись и вопреки благословению, жениться. Провидя его греховное желание, Анна, юродствуя, появилась, сидя на кочерге, в родном селе. Когда по дороге ее со смехом спрашивали, куда она направляется, старица отвечала, что едет на свадьбу к брату. Таким образом его намерение стало известно всем. Анна Дмитриевна мудро обличила брата, предостерегая его от греховного поступка.

У одной старушки сын был неверующим и, к великой ее скорби, поснимал и спрятал в доме все иконы. Та, не зная где их искать, пришла с плачем к Анне Дмитриевне.

— Не плачь, я к вам сама приду, — сказала ей старица. Через некоторое время она появилась в доме этой семьи. Войдя в хату, мать Анна перекрестилась на печь и стала делать перед ней земные поклоны. При этом она все время приговаривала:

— Ой, печка, да какая же ты счастливая, какая же ты хорошая…

Сын старушки тем временем сидел за столом. Вдруг он изменился в лице, подошел к печи и стал из-под нее один за другим доставать святые образа. Напугавшись, он не мог понять, «откуда эта старуха узнала про иконы?»

Мы еще вернемся к жизни этой замечательной подвижницы, а пока упомянем о ее воистину блаженной кончине. Мать Анна заранее предвидела время своего отшествия из этого мира. В те годы по Шацкой земле странствовали две молодые девушки. По благословению старцев они приняли на себя этот подвиг, в несении которого их укрепляла и поддерживала Анна Дмитриевна.

Девицы часто бывали в доме Ванькиных, где их, как и всех странников, всегда принимали с любовью, давали кров и хлеб насущный. В 1956 году перед началом Великого Поста они, прощаясь со старицей, получили наказ обязательно посетить ее предстоящей весной.

— Матушка, а когда именно? — спросили девушки.

— Я вам «телеграмму» дам, — сказала им Анна Дмитриевна. Анисия, улыбаясь, спросила:

— Где же ты их с телеграммой найдешь? Они ныне — тут, завтра — там…

— Аниська, Дух найдет, — ответила мать Анна.

Обстоятельства привели девушек в Ялтуново ко дню празднования памяти апостола Иоанна Богослова. Оказалось, что не только они, но и многие другие близкие к Анне Дмитриевне люди пришли к ней в эти дни. Господь по молитвам старицы собрал их, чтобы последний раз получить ее благословение, услышать слова назидания и проститься со своей наставницей. Когда девушки-странницы вошли в дом, мать Анна с улыбкой сказала Анисии:

— Вот, Аниська, я же говорила, Дух найдет, наши сельские не знают, а они пришли.

Односельчане не знали, да и не могли знать, что подвижница уходит из этой земной жизни, что ей осталось жить всего один день. Весь этот день она назидала и укрепляла пришедших, благословляла, каждому говорила свое. Все присутвующие плакали, не исключая и самих сестёр. Многим старица предсказала будущие скорби, при этом утешая и утверждая в надежде на Господа:

— Бог своих никогда не оставит… — говорила она, — ходите в храмы, молитесь, кому Церковь не мать, тому Бог не Отец… Умру — к моим девкам ходите.

Под вечер, благословив, Анна Дмитриевна отправила всех в храм. Наступил праздник святителя Николая. Накануне старицу пособоровали и причастили Святых Христовых Тайн. Она помылась и чисто оделась.

Дождавшись вечером невестку Ксению и ее подругу Марию, мать Анна сказала:

— Вот и хорошо, а я вас ждала.

Всю ночь они проговорили. Анна Дмитриевна много рассказывала и утешала родных. К утру она сказала:

— Ну вот мы уже наговорились, Маша, читай отходную.

Сестры заплакали. Мать Анна, махнув рукой, дала понять дочерям, чтобы те перестали скорбеть и молились. Расправив кончики своего платка, как раньше никогда не делала, она сложила крестообразно руки на груди. На последних словах канона на исход души старица тихо отошла к Господу, предав Ему свою чистую душу. Руки ее опустились, голова склонилась на бок, все тело обмякло. Сидя на лавке, она мирно почила, как бы простым естественным сном. Случилось это двадцать второго мая 1956 года в день памяти святителя Николая. Ничем не поболев до этого, Анна Дмитриевна накануне сказала родным, что у нее нет никаких болей, и только тело ее все больше и больше слабеет.

Незадолго до смерти старицу как-то спросили, на кого она оставляет близких ей по духу людей. Она ответила, что оставляет всех на свою старшую дочь Анисию.

Глава пятая. Анисия

К этому времени старшей сестре исполнилось шестьдесят шесть лет. Позади осталось тяжелое время заключений и ссылок. Две трети жизненного пути было уже пройдено. Испытания укрепили и воспитали Анисию. В ссылках окончательно сложился ее духовный внутренний мир. Приобретя качества, свойственные людям высокодуховным, мать Анисия была поставлена Богом на свешнице особого служения Церкви. Всю оставшуюся жизнь она, как и ее мать, благодушно несла крест старчества. Начало же духовного подвига ее было положено еще в детстве. От Матроны и Агафии Анисию отделяла довольно большая разница в возрасте. Она была старше первой на двенадцать, а второй — на двадцать лет. Именно эта разница, а также духовный опыт ставили ее в особое положение среди сестёр. Анисия начала подвизаться, когда Матрона и Агафия были совсем малолетними девочками. Ее жизненный путь до заключения в тюрьму сложился несколько иначе, чем у младших сестёр. Поэтому стоит отдельно описать то немногое, что известно об этом периоде ее жизни.

Двадцать пятого декабря 1890 года, в день празднования Рождества Христова, у молодых супругов Алексея и Анны родилась девочка, которой было суждено стать избранным сосудом Божественной благодати. В их семье это был первый ребенок. В святом крещении младенцу нарекли имя в честь святой мученицы Анисии, память которой совершается на шестой день Рождества Христова.

До двенадцати лет Анисия росла одна. Ее братья и сестры умирали в младенчестве до того момента, когда Господь благоволил сохранить жизнь ее сестре Матроне.

О детских годах Анисии известно немного. Когда ей было восемь лет, купаясь в реке, она «задубела» — все ее тело свело судорогой, руки не разгибались. Родные, думая, что девочка умрет, плача, принесли ее домой. Мама забеспокоилась и стала молиться, но Анисия даже не пришла в себя. Тут вдруг вошел Василий Афанасьевич и сильно ударил девочку три раза своей палкой по лбу. Мать смолчала, а Анисия, не пошевелившись, тут же спокойно уснула и проспала трое суток. Когда она проснулась, то все с радостью, благодарением Богу и старцу увидели, что Анисия совершенно здорова.

Детские годы девочка провела в родном селе, помогая родителям по хозяйству насколько хватало ее девических сил. Воспитанная в строгости и послушании, она с молоком матери впитала в себя любовь к православной вере. Посещая свой родной сельский храм, Анисия полюбила церковную службу, молитвы и песнопения. Вскоре она стала понемногу и сама помогать певчим. Господь наградил ее, как, впрочем, и ее сестёр, хорошим слухом и красивым голосом. Пение в храме стало любимым делом девушки. Ее бархатный дискант, как называли его верующие, сохранился у Анисии до самой старости. Ее голос был настоящим украшением божественных служб, так что многие специально приходили в храм послушать пение девицы, на что очень сетовала мать Анна.

Сама Анисия впоследствии рассказывала, как в ее семье встречали в то время великие праздники. Например, за три дня до Михайлова дня Анна Дмитриевна не ела сама и не давала трое суток еды и своим дочерям. На праздник же, под вечер, она говорила девочкам: «Ну а теперь сходите погуляйте, порезвитесь с ровесниками».

— Куда там идти, я хотела залезть на кровать и не могла поднять ног, не было сил, просила маму мне помочь, — вспоминала мать Анисия.

Анна Дмитриевна с детства приучала своих детей к трудностям, к молитве и посту. Молясь, девочки делали по триста поклонов в день, приобретая навык терпения и постоянства.

С ранних лет Анисия прилепилась всей душой к старцам, всем сердцем полюбила Христа и решила посвятить Ему свою жизнь. Родители не препятствовали такому выбору своей старшей дочери, имея духовный разум и послушание своим наставникам. Анисия рассказывала, что в детстве она не любила играть с детьми, а подрастая, стала совсем удаляться от сверстников, особенно от юношей, к которым, по молитвам старцев, не испытывала никакого интереса. Все мирское ее нисколько не радовало и не привлекало.

Девушка стала посещать отца Григория. Она во всем его слушалась, проходя на опыте нелегкую школу смирения. Живое общение со старцем и та жизнь, которую проводили ее родители, научили Анисию деятельной любви к тем людям, чей вольный или невольный подвиг странствований и нищенского существования отвергнут миром. Девушка выросла в той среде, где христианское благочестие не проповедуется словами, а живо и деятельно исполняется Христовыми последователями. Эта обстановка, с детства окружавшая Анисию, внешне совершенно неприглядная, а порой и отталкивающая своей жизненной реальностью, воспитала юную подвижницу, указав тот путь страданий и жертвенного служения любовию ближним, который стал для нее путем всей ее жизни. Анисия с детства почувствовала и поняла, что благодать от Бога дается за сердечный подвиг — подвиг отвержения от себя. Все, что помогало девушке приобретать этот навык, а вместе с ним принимать и Самого Христа в свое чистое любящее сердце, все становилось для нее жизненно важным.

Странники и юродивые, жившие в доме ее родителей, постоянные и сменяющие друг друга, не заботились о том, что о них думают окружающие. Порой намеренно юродствуя и представляя себя с очень неприглядной стороны, тем самым они подвизались и давали возможность подвизаться и духовно возрастать своим хозяевам, которые благодушно терпели все их поступки. Помимо трудов, связанных с уходом за этими людьми, которых Петрины никогда не считали чужими, которыми никогда не гнушались и не тяготились, на Анисию, как и на ее родителей, ложились нелегкие заботы крестьянской жизни. Хлеб и все необходимое приходилось зарабатывать своим трудом. Как и все близкие к старцам верующие люди, Алексей и Анна не вступали в колхоз и терпели за это тяжелые притеснения и поборы со стороны властей.

Несмотря на нелегкий труд, Анисия не пропускала Божественных служб в своем родном храме. А когда в Ялтуново храм был закрыт, она с уже подросшими сестрами стала ходить за двенадцать верст в храм Шацкий, где все вместе они пели на клиросе.

Как и ее мама, девушка часто путешествовала к святым местам. Однажды с одной из подвижниц Анисия ходила в Киев. Сбив пятку до крови, она шла и плакала, желая хоть немного отдохнуть, но, понуждаемая своей спутницей, продолжала свой путь, наступая только на переднюю часть ступни. Об этой ее спутнице стоит сказать отдельно.

Звали ее бабушка Верка. В молодости, выйдя замуж, она имела десятерых детей. Ее муж, Тимофей, был простого звания и трудился на земле, зарабатывая нелегким трудом хлеб для своего большого семейства. Жили они в Надеждино — родной деревне Веры, расположенной недалеко от Старочернеева. Удивительным было то, что, имея такую большую семью, Вера обладала дарованиями от Бога, свойственными подвижникам, проводящим жизнь уединенную и не связанную с семейными заботами. В этом ее подвиг был схож с подвигом матери Анны. После рождения последнего ребенка Вера отказалась от супружеских отношений со своим мужем. Получив от Господа благодать, она несла подвиги, смиряя себя, с тем, чтобы эту благодать сохранить и приумножить. Эта женщина была удостоена видения Пресвятой Богородицы на облаках. Сострадая маленьким больным детям, она имела дар исцелять их болезни. При этом старица указывала, что детишки страдают за грехи своих родителей. Скрывая себя, она помогала людям своей молитвой, при этом каждый раз понуждала ближних хоть на малый подвиг, подчеркивая его необходимость. Была она прозорлива и рассудительна. Среди верующих, несмотря на то, что скрывала свои дарования и часто юродствовала, пользовалась большим уважением и любовью. Тимофею иногда приходилось с ней трудно. Известно, что жизнь со святыми бывает порой невыносима. Однажды он так рассердился, что хотел затолкать свою жену в печь. С удивительным благодушием и терпением старица переносила эти слабости своего мужа и нисколько не огорчалась от такого обращения. И в этот раз, расставив руки крестообразно, с улыбкой она сказала:

— Тимоша, ну ведь крест же, ну разве с крестом справишься?

Так и не затолкав жену в печь из-за распростертых рук, он, по обыкновению, успокоился. Бабушка Вера предвидела свою кончину, более того, она выпросила у Господа милость отойти в жизнь вечную в один день со своим супругом. Как-то однажды она сказала:

— Тимоша, как было бы хорошо нам в один день умереть, отпоют вместе, вместе и похоронят…

Так и случилось. В день, в который почила старица, скончался и ее муж Тимофей.

С такими людьми сподобил Господь общаться и жить Анисию. Перенимая их образ жизни, девушка стремилась всем сердцем ко Христу, во всем желая исполнить Его святую волю.

С молодости Анисия украшала иконы для верующих. Делала она это, как принято в деревнях, нарядно убирая святые изображения в цветную фольгу. Из этой фольги вырезалось и выгибалось множество красивых узоров и орнаментов. Все это закреплялось в виде оклада под стеклом в киоте. Анисия делала это с благоговением и любовью, как бы украшая Самого Господа, Его Пречистую Матерь и святых. Платы за свою работу никогда не брала, а лишь радовалась, что Господь дал ей возможность потрудиться ради Его славы.

Работая и молясь, девушка главный свой подвиг полагала в послушании своему наставнику. Она благодарила Бога, что имеет счастливую возможность прибегать во всем к отцу Григорию, пользоваться его руководством и быть в числе его послушниц. Как и описывалось выше, отец Григорий был строг со своими воспитанницами, зная пользу и цену такого обращения. Постоянно за них молясь и оберегая, он был для девиц настоящим отцом.

Так прошла молодость Анисии. Духовно окрепнув, с благословения своего наставника она ушла странствовать с одной подвижницей, прожившей два года в доме Петриных.

Звали эту подвижницу Ольга. Благородного происхождения, после революционного переворота она стала странствовать и приняла на себя подвиг юродства. Как вспоминали сестры, Великим постом, кроме просфоры, Ольга ничего не ела, а молилась на коленях так, что из ее глаз «лились ключи слез». Она очень любила Петриных и часто говорила:

— По уста зароюсь, но в этот дом выпрошу милости у Бога.

Два с половиной года странницы ходили по бескрайним просторам Руси. Время тяжелых испытаний, связанных с гонениями за веру, усугубляло их страннический подвиг. В течение этих лет Ольга была для Анисии наставницей и старицей.

Как-то проходя мимо песчаного карьера, они увидели засыпанного песком мальчика, лежащего на земле и уже исклеванного птицами. Остановившись и пропев панихиду, странницы помолились об упокоении души погибшего отрока. При этом Ольга сказала Анисии, что если бы мальчик хотя бы один раз побывал у старцев, то не скончался бы такой страшной смертью.

Как и отец Григорий, Ольга была очень строга к своей послушнице и этим помогала ей духовно возрастать. Часто бывало, что, когда они ради ночлега заходили в какой-нибудь дом, она сажала Анисию под крышу, на чердак, и при этом не давала ей подолгу есть. Случалось, что не кормила она ее и по несколько дней. Однажды, проходя по родным местам, Анисия очень захотела побывать дома и повидаться с родными. Старица не стала ее неволить, но сказала, что если она это сделает, то потом ей будет очень трудно. Домой Анисия все же зашла. Пробыв с близкими одну ночь, она продолжила свой путь. Но, как потом вспоминала, слова блаженной Ольги исполнились в точности.

Так проходил вольный ее подвиг. Но девушке предстояло пройти еще и иное поприще, уготованное ей Самим Богом. Исповедничество, тяжесть заключений и ссылок легли на ее плечи. Особенно тяжким для Анисии было то, что все ссылки ей пришлось отбывать отдельно от родных сестёр, близких ей и дорогих.

Глава шестая Матрона и Агафия

Младшие сестры всю жизнь были почти неразлучны. Даже ссылку Господь определил пройти им вместе. Сравнительно небольшая разница в возрасте значительно их сближала. Вдобавок было что-то, что соединяло и делало младших сестёр как бы единым целым, несмотря на различие их характеров и внутреннего устроения. Родство кровное, объединяющее порой людей связями неразрывными, в жизни Матроны и Агафии дополнялось еще и любовью духовной. Это внутреннее единство, почти незаметное со стороны, редко проявлялось внешне. Их любовь друг к другу не требовала какого-то выражения. Сестёр объединял Бог, объединяло сознание одного служения и одного пути. Анисию они любили не меньше, наверное, даже и больше, чем друг друга, но при этом в их отношении к ней добавлялось еще благоговение и уважение как к старшей сестре.

О первом жизненном периоде Матроны и Агафии, до заключения их и ссылки, к сожалению, известно немного. Но и это немногое стоит изложить, не разделяя повествования о каждой из них, как не разделяли себя при жизни они сами.

Матрона была старше Агафии почти на восемь лет. Родилась она двадцать седьмого марта 1902 года, на третий день после праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. В этот день Церковь отмечает память святой мученицы Матроны Солунской. В честь нее и была названа новорождённая девочка.

Примечательно, что всем трем сестрам были наречены имена в честь святых мучениц Христовых. В этом, возможно, был особый Божественный промысл. Все трое за свою жизнь немало претерпели за Христа, страдая ради Него, безропотно перенося все испытания и скорби.

Мать Анна родила Матрону на пятой седмице Великого поста. Маленькую девочку Василий Афанасьевич продержал на руках три часа, чего раньше ни с кем не делал. Как впоследствии стало известно, у нее был врожденный порок сердца.

С детства Матрона знала почти все молитвы. Утром и вечером молилась она по памяти, читая все наизусть. Подрастая, она, как и ее старшая сестра, стала помогать певчим на клиросе в своем родном ялтуновском храме, молилась и пела дома с родителями.

Однажды мама взяла Матрону с собой в дом священника. Было ей в то время пять или шесть лет. Батюшка попросил девочку прочитать какую-нибудь молитву, ожидая услышать «Отче наш…» или что-нибудь еще общеизвестное. Перед этим он сказал:

— Такая маленькая, наверное, и креститься еще не умеет. Матрона пропела тропарь мученице Параскеве, чему батюшка очень удивился, сознавшись, что и сам не знает этого тропаря наизусть. Он угостил девочку конфеткой. Такое утешение было редкостью в то время, и Матрона была очень рада подарку.

Господь наградил ее, как и старшую сестру, исключительным слухом и красивым голосом. Вдобавок девочка обладала хорошей памятью и имела способность к обучению. Грамоту в то время в селе знали немногие. Тяжелый труд и деревенские заботы не позволяли крестьянам отдавать своих детей в школу, Алексей и Анна в этом отношении исключением не были. Но им удалось отдать Матрону в школу, где их дочь закончила два класса и выучилась грамоте. Всю жизнь она молилась и пела по книгам, читала себе и сестрам жития святых, по необходимости могла и писать.

В детстве, когда Матроне было пять лет, она стала свидетельницей одного случая, сильно на нее повлиявшего. В ее присутствии урядник сильно избил палкой маму. После этого у девочки от страха стали трястись ручки. Ее руки продолжали трястись до конца жизни, из-за чего Матрона не могла выполнять сложные кропотливые работы.

До тех пор пока в Шацке были открыты все храмы, по большим праздникам по городу проходили очень многолюдные торжественные крестные ходы с хоругвями и иконами, сопровождаемые красивым молитвенным пением. Однажды Алексей Филиппович с вечера собрался в город на одно из таких торжеств. С ним попросилась пойти и Матрона. Отец решил не брать дочку. «Идти неблизко, устанет — маленькая», — рассудил он. А та, ложась спать, помолилась и привязала пояс своего платья к отцовской рубахе, чтобы услышать, когда тот встанет. Удивившись ее сообразительности, Алексей взял дочь с собой. Потом она часто рассказывала о красоте и торжественности этого крестного хода, вспоминая пережитую в тот раз радость.

Матроне было семь лет, когда однажды в дом Петриных пришел отец Григорий. Мама была непраздна и должна была вскоре родить. Старец ударил Анну по животу палкой со словами: «Родишь сорок пальчиков». Анна Дмитриевна забеспокоилась. «Наверное, рожу урода», — думала она. Во всем доверяя отцу Григорию, женщина не допускала мысли, что может что-то произойти не по его слову. Но истинного значения и смысла пророчества ее наставника Анна в тот раз не поняла.

Через некоторое время в их семье появились на свет две девочки-двойняшки. Случилось это четвертого февраля 1910 года. С их рождением открылось и стало ясным предсказанное старцем.

При крещении девочек нарекли Марией и Агафией. Но Господь Своим промыслом определил сохранить жизнь лишь одной из них, той, о которой провидел, что станет Его избранным сосудом. Маленькая Маша скончалась, как и пятеро ее братьев и сестер. Впоследствии мать Агафия часто говорила, что Мария умерла здоровеньким ребенком, а ее, хилую и плохую, Господь оставил жить.

В день рождения сестёр по церковному месяцеслову не было празднования памяти ни одной из святых угодниц Божиих, поэтому священник дал девочкам имена в честь мучениц Агафии и Марии, память которых Церковь совершает в два последующие дня. В те времена детей называли при крещении сами батюшки, иногда предлагая на выбор родителям несколько имен.

С первых лет жизни Агафии родителям стало ясно, что ребенок она необыкновенный. Один странник сказал об этом ее матери, добавив, что маленькую Ганю Господь наградил даром прозорливости. С рождения на ней была печать избранницы Божией. Мать Анисия потом часто повторяла: «Ганя у нас не земная, а небесная». И это проявлялось во всем. Мать Анна, шутя, как-то сказала:

— Ганя у меня противная, как родилась — грудь не брала.

Люди, замечая, что девочка не простая, часто спрашивали ее об урожае, сколько мер зерна будет. И каждый раз, подсчитывая, убеждались, что зерна ровно столько, сколько предсказывала маленькая Ганя. Отец Григорий однажды сказал Анне:

— Стригачка, у тебя все девки хорошие, а одна лучше всех.

Теперь можно предположить, что, возможно, он имел в виду именно младшую сестру.

Агафия стала очень рано говорить, но ходить не могла до четырех лет, была очень слабенькая и хилая. Когда она подросла, из-за нужды, которую в то время терпела ее семья, маленькая Ганя не смогла пойти в школу. Порой нечего было надеть и обуть, начиналась гражданская война, голод и разруха.

С детства Матрона и Агафия очень любили ходить в храм на богослужение. Эта любовь к церковной службе отличала обеих сестёр на протяжении всей их жизни. Они считали большим утешением петь на клиросе, служа Богу тем дарованием, которое от Него получили. Но Агафии в детстве не пришлось петь в родном храме. Он был закрыт, когда девочка была еще маленькой. После закрытия ялтуновской церкви сестры стали ходить в Шацк. Там в городском храме они пели уже вместе со своей старшей сестрой. Родителям не приходилось принуждать детей ходить к службе. Для сестёр богослужение было живой естественной потребностью, а храм Божий — самым светлым и желанным местом. Но больше всего они любили большие праздники, когда торжественность служб и связанных с праздниками приготовлений особенно располагали к молитве и радости. Вдобавок они, как и все дети, радовались малым праздничным утешениям, бывающим в такие дни.

Но в целом детство их было далеко не радостным. Нужда, нелегкий труд, а главным образом, недоброжелательное отношение людей к их родителям, и особенно к их матери, приносили много скорбей еще духовно не окрепшим девочкам. Бывало, что после очередного скорбного случая или обиды они шли и плакали, недоумевая, почему их родители не такие, как у других детей, почему они, их мама и отец, вынуждены терпеть всеобщие насмешки и поругание. Многие пытались досадить Анне Дмитриевне. Делалось это или по зависти, или в угоду новому безбожному порядку. Мать Анна терпела все мужественно и достойно, приучая и своих детей быть верными Богу. Как-то одна женщина, желая оклеветать Анисию и уязвить мать Анну, сказала ей:

— К твоей Аниське у реки собралась очередь мужиков. Мать Анна, скорбно улыбнувшись, ответила:

— А я уж думала, мои девки ни к чему не пригодны.

Отвечать серьезно на явную клевету было не нужно и бесполезно. А подобный ответ был и юродством и в то же время проявлением мужества и мудрости со стороны Анны. Ведь если на Анисию ополчился через людей враг рода человеческого, значит, она встала на прямой, угодный Богу путь, чему и была рада ее мама.

Когда Агафия подросла, девушки стали ходить по святым местам. Ходили они пешком в Саров, в Дивеево и на Вышу. В Серафимо-Понетаевском монастыре их уговаривали остаться. Причиной тому послужило их очень красивое пение. Во время крестного хода девицы шли и пели вместе с насельницами обители. Те, посоветовавшись с игуменией, просили сестёр поселиться в скиту и нести послушание на клиросе.

— Будете только петь, — уговаривали их монахини, обещая освободить от всех тяжелых работ.

Девушки решили посоветоваться с кем-нибудь из местных старцев. Они желали посвятить свою жизнь Богу, но привыкшие к послушанию, не хотели поступать самовольно. Обратившись к ардатовскому старцу Иоанну, они просили его благословения остаться в монастыре.

— Эти из стада отца Григория, — сказал отец Иоанн, увидев сестёр.

На вопрос девушек он ответил, что «крыша в монастыре уже раскрывается», имея в виду, что монастырь этот, а вместе с ним и другие обители будут вскоре закрыты. В очередной раз убедившись, что их путь иной, сестры вернулись домой.

Во все большие праздники после Божественной литургии девушки спешили из Шацка к отцу Григорию. Как и для Анисии, он был для них основным наставником. У него сестры прошли первую школу подвижничества, ему они считали себя обязанными во всем как отцу и старцу.

— Бывало, придешь к отцу Григорию, а он заставит петь «Отче наш» или «Да исправится молитва моя». Пропоем — нет, говорит, не получается; еще раз и еще. И так много раз, до тех пор, пока у всех слезы ручьями не польются от умиления и единой сердечной молитвы.

На протяжении всей своей нелегкой жизни, до самой кончины, матушки не уставали с любовью и благодарностью вспоминать отца Григория, отзываясь о нем как о великом подвижнике.

Матрона и Агафия, как и старшая их сестра, много трудились на земле и по хозяйству, оказывая во всем послушание своим родителям. С любовью они заботились и о странниках, подражая в этом Анисии. Как уже упоминалось, в их доме останавливались, жили и просто часто бывали подобные люди, среди которых были и праведники.

— Много в нашем дому было людей… всяких… добрых людей… Можно сказать, всё наставники и молитвенники… — сказала как-то, рассказывая про них, мать Агафия.

Об одном из таких людей сестры часто упоминали. Звали его дедушка Сергий. Он любил Петриных, постоянно у них бывал. Как и мать Ольга, с которой странствовала Анисия, он, по словам сестёр, «испрашивал милости у Бога» для их семьи.

— Простоты и милости-то здесь очень много, но нужда все глаза выела, — говорил он про дом Петриных.

При этом подвижник, утешая Алексея и Анну, предсказывал, что настанут времена, когда в их дом будут ездить из Сасова, Алёшина, Берёзова, из других мест, а приезжая, привозить всего в достатке. Дедушка Сергий предвидел, что именно верующие этих отдаленных сел будут окормляться у сестёр-стариц. Говорил об этом подвижник прикровенно, и сказанное им, как и многое другое, исполнилось в точности. Молясь за семью Петриных, дедушка Сергий накладывал на себя строгий пост. Известны, например, два случая, когда он не вкушал пищи по семь и девять дней. Одним из подвигов праведника были частые путешествия в Моршанск. Пройдя от Шацка до этого города семьдесят пять верст, он без отдыха в тот же день отправлялся обратно. При этом подвижник по пути почти непрестанно делал поясные поклоны. Возвращаясь, дедушка Сергий неизменно заходил к Петриным, где его кормили и давали возможность отдохнуть. Жил он в Надеждино, в той же деревне, что и бабушка Верка, о которой упоминалось выше. Этот праведник сподобился от Бога мученической кончины. Его забрали в Моршанск и там расстреляли. Накануне он сказал женщине, у которой жил в то время:

— Марья, Марья, принеси мне старую шубу, за мной приедут… за мной приедут…

Подобным же образом он предсказал будущую участь и некоторым своим ближним. Двум девицам однажды стал перечислять разные города. Те, переглянувшись, спросили:

— Дедушка Сергий, кому же это ты так говоришь?

— Вам, детки, вам, — ответил старец.

Одной из этих девушек пришлось пережить ссылку. Добираясь до места ее отбывания, она видела все те города, которые перечислял подвижник. Ее подруге также пришлось попутешествовать и вспомнить предсказанное дедушкой Сергием.

С такими людьми свел Господь в юности Матрону и Агафию. У них они учились жизни, получали первые уроки смирения и любви к Богу и ближним. Постепенно юные подвижницы приобретали опыт и укреплялись духовно. Господь готовил их к суровым испытаниям. Впереди были многие скорби и слезы. Но сестры, благоговея перед промыслом Божием, никогда не переставали благодарить Бога, возлагая на Него все свои надежды. И Господь не посрамил их упования. Во всем неотлучно пребывая со своими избранницами, Он всячески утешал и укреплял юных исповедниц, подавая им терпение и мужество.

Глава седьмая. Ссылка

Для всей Церкви и всего нашего Отечества наступили времена тяжелых испытаний. В те годы было почти невозможно избежать ареста и ссылки, оставаясь искренним и всецело преданным Богу христианином. Не миновала эта участь и сестёр Петриных. Господу было угодно провести своих избранниц путем страданий и через это соделать их такими, какими они впоследствии стали, пройдя это нелегкое поприще.

Пережитое сестрами в ссылке окончательно сформировало их внутренний мир. Духовные дарования, которые они получили от Бога, явились, главным образом, плодом терпения, смирения и непрестанных молитв в годы заключения. Жизненный их подвиг продолжался и после — до самой своей кончины старицы несли крест страданий, но годы тюремного заключения были, по всей видимости, самыми трудными в их жизни.

Вплоть до тридцатых годов Анисия, Матрона и Агафия трудились и подвизались в своем родном селе. Не занимаясь проповедью и не будучи ревностными защитницами храмов, сёстры не стремились сами открыто исповедовать свою веру. Но их жизнь была настоящим христианским подвигом, ненавистным врагу рода человеческого и его служителям. К тому времени гонения со стороны властей усилились. Еще задолго до этого отец Григорий, предвидя будущее, говорил Анне и Алексею:

— Девок ваших — в сарай; их в казаки заберут; моркву перебирать, свеклу перебирать…

Предсказанное старцем исполнилось в точности. Все время заключений в Казахстане девицам приходилось проводить в бараках и сараях.

Арестовывали их по доносу своих же «верующих», что в те годы не было редкостью. Незадолго до этого к ним несколько раз приходили посланные властями осведомители. Они осматривали дом и расспрашивали об их семье. Каждый такой раз мать Анна, провидя цель пришедших, с улыбкой вслух говорила дочерям:

— Это к нам «ловушка» пришла…

Несколько раз приходили и сами чекисты.

Девушки, заранее зная, что их ждет, готовились к разлуке с родными и друг с другом.

Анисию забрали раньше, чем ее младших сестёр. Первоначальным приговором для нее был расстрел — такую опасность представляла для новой власти необразованная крестьянская девушка. По селу девицу вели, обнажив шашки, как особо опасного преступника. Но Богу было угодно, чтобы Анисия осталась жива. Ей предстояло еще послужить людям. Приговор был заменен на заключение и ссылку сроком на десять лет. После возвращения ее вновь арестовывали два раза, и ей пришлось понести сверх упомянутых еще несколько лет заключения. Мать Анисия редко сама вспоминала то время. О всех подробностях ее страданий знали лишь Матрона и Агафия.

— Десять лет за себя, остальные — за весь мир, — говорила сама старица про те годы.

Известно, что ссылки она отбывала в Сибири, на Дальнем Востоке и в Казахстане. Все годы ссылок исповеднице приходилось нести непосильный труд, и все это время Господь не оставлял ее Своею милостию, всячески укрепляя в скорбях и болезнях.

В Казахстане промысл Божий свел Анисию с одной праведницей. Звали ее Вера. В ссылку она попала за свое благородное происхождение и за исповедание веры перед властями. Мать Анисия рассказывала, что Вера не умела замотать портянки, не знала многого из того, что знают простые люди из своего житейского опыта. Но, несмотря на это, всю тяжесть ссылки она переносила с большим мужеством. Вера непрестанно подвизалась ради Христа, почти все ночи она проводила в молитве.

Условия содержания заключенных в том месте были очень плохими. Кормили крайне скудно, а труд был настолько непосильным, что ссыльные после работы набивались в сырые бараки и, как мертвые, падали на солому. Они так уставали, что у них даже не хватало сил отгонять крыс, которые каждую ночь делали атаки на заключенных, обгрызая многим уши и носы. Тела заключенных коченели от холода и становились синими. Однажды в разговоре Вера сказала Анисии:

— Больше крыс в бараках не будет.

— Почему? — спросила ее девушка.

— Сегодня большевики расстреляли одну рабу Божию, земля омылась неповинной христианской кровью, и Господь за ее подвиг избавил нас от них.

Так и случилось. В эту ночь не послышалось ни одного крысиного писка. Не появлялись крысы и все оставшееся время.

Как-то Вера позвала свою сподвижницу ночью в поле. Встав на колени лицом на восток, они стали молиться. Вдруг на небе появилось изображение трех больших крестов. Анисия была поражена, на что Вера ей сказала:

— Это твои кресты, один из них — твоя ссылка, другие же два тебе предстоит еще понести на жизненном пути.

Открыв будущей старице значение этих крестов, Вера предсказала ей и то, что для Анисии ссылка закончится, она вернется домой, увидит своих близких и проживет еще долго.

— Мне же, — сказала подвижница, — предстоит умереть здесь.

Все это в точности исполнилось, как и многое другое из того, что предсказывала Вера. Говорила она, в частности, и о том, что в годы гонений и скорби люди все же идут в гору — к Богу, но наступит такое время, когда всего будет столько, сколько было при царе и даже больше, но тогда все пойдут вниз. Верными православию останутся только те, кто «уцепится за кусты». Пояснив, что кусты — это старцы и их слова, Вера добавила, что в то время почти все духовенство заблудится в трех соснах, и многие отойдут от истины. Упоминая о коммунистах, подвижница говорила, что погибнут они не все, многие из них оплаканы и покаются. Вспоминая эти слова Веры, мать Анисия как-то рассказала, что однажды на ее допросе следователь, задавая вопросы, то и дело вставал и садился, тяжко вздыхая и не находя себе места.

Уже к концу заключения Анисию взял к себе в дом начальник лагеря. В его семье родилась девочка, смотреть и ухаживать за которой было некому. Эту заботу и поручили Анисии. Когда младенец начинал плакать, она брала его на руки, и тот сразу же успокаивался. Девушку полюбили, она стала близким для всей семьи человеком. Особенно Анисию любила маленькая девочка, так что даже ее мама удивлялась и немного ревновала. Когда закончился срок ссылки, начальник лагеря со своей супругой просили ее остаться, уговаривали жить с ними. Они привязались к кроткой и доброй рабе Христовой, та же, не желая оставлять своего узкого пути, решила вернуться домой.

Застав родителей в добром здравии, Анисия благодарила Бога за то, что Господь даровал ей возможность пожить с ними. Вместе с отцом они решили поехать в Казахстан, где отбывали заключение Матрона и Агафия. Анисии очень хотелось повидать дорогих ее сердцу сестёр, а Алексей Филиппович, помня предсказание Василия Афанасьевича и зная, что скоро умрет, непременно желал попрощаться с дочерьми. Несмотря на то что по причине разрухи и голода добраться до Казахстана было нелегко, они решили ехать. К тому же у них на родине в то время свирепствовал голод, а в Казахстане можно было добыть пропитание. С ними поехал и родной брат Алексея, дочери которого также были сосланы с Матроной и Агафией. Простившись с младшими дочерьми, Алексей Филиппович вернуло на родину, после чего прожил еще несколько лет. Шла Великая Отечественная война. Всего два месяца не дожил он до победы. Пятнадцатого марта 1945 года Алексей Филиппович Петрин мирно почил о Господе, предав Ему свою простую и добрую душу. Рассказывая о нем, одна бабушка как-то сказала:

— Был он труженик добросовестный, простой тодышний старинный человек.

В этих словах заключается вся мудрость и правда русского народа, жившего с Богом и ради Бога, видевшего смысл своей жизни в честном труде и молитве.

Второй раз Анисию забирали вместе со старицей Феодосией. Мать Феня была в то время уже старенькая и совершенно слепая. Свой путь она закончила в заключении, так и не обретя в этой жизни покоя. Страдая до последних дней, матушка, подобно многим, получила награду от Господа после своей блаженной кончины.

В годы последней ссылки Анисия уже не надеялась, что когда-нибудь ей придется вернуться на родину. Для нее это казалось почти невероятным. Как-то раз молилась она в одиночестве, и вдруг послышался чей-то голос:

— Анисия, собирайся домой.

Оторопев от неожиданности, девушка продолжала молиться.

— Анисия, что же ты медлишь, собирайся домой! — услышала она вновь.

Перекрестившись, подвижница ответила:

— Господи, но кто же меня отпустит?

— Святитель Николай, — последовал ей тут же ответ.

И случилось чудо — Анисию одну посреди ночи освободили. Кто-то оформил все документы, так что все начальство и ссыльные удивлялись и недоумевали, как это могло так случиться. Поблагодарив Бога, она отправилась домой.

— Где пешком, где подвезут на лошади, где на подножке поезда, я с трудом добралась тогда до родного города, — вспоминала старица.

Как раз в тот день, когда она приехала в Шацк, в храме Святителя Николая совершалась всенощная этому великому святому, накануне дня празднования его памяти. Со слезами умиления и радости Анисия пропела всю службу, благодаря Бога и Его святителя за такое чудо ее освобождения. Всю жизнь старица благодарила Господа и святителя Христова за это избавление от уз. К угоднику Божиему все сестры имели особенное благоговение и любовь, часто молились ему со слезами, а их маму Господь даже сподобил скончаться в день его памяти.

Матрона и Агафия были арестованы в 1935 году. Произошло это ранней весной, накануне Святой Пасхи. Закончился Великий пост, подходила к концу Страстная седмица. Двадцать седьмого апреля в Великую Субботу юные исповедницы были доставлены в местное ГПУ. Забирали их из церкви, где девушки после службы готовили храм к празднику. Знаменательно, что по церковному календарю в этот день значится память только святых мучеников и исповедников веры.

Совсем еще юную Ганю можно было уберечь от ареста. Но Анна Дмитриевна не желала, чтобы младшая ее дочь лишилась исповеднического венца. Она подвигла Агафию на то, чтобы та добровольно последовала за своими сестрами и разделила с ними эту тяжелую участь. Покидая родной дом, девушки расставались с родителями и близкими на долгие одиннадцать лет. Некоторым утешением для сестёр было то, что им не пришлось расставаться друг с другом. Вместе с родителями их провожали Михаил со своей женой Ксенией, прожившие к тому времени в доме Петриных уже четыре года. Михаил трудился на постройке мостов и был нужен властям как работник, сестры же за свою подвижническую жизнь были ненавистны новым хозяевам. Вместе с ними были арестованы и осуждены на ссылку и две их родственницы: Ксения и Евфимия. Они приходились Матроне и Агафии двоюродными сестрами.

Когда девиц везли по родному селу, рядом с повозкой бежали их односельчане. Они желали, как и юные исповедницы, пострадать за Христа и на бегу кричали:

— Мы тоже верующие, возьмите и нас.

Конвойные же, отгоняя, стегали их кнутами и при этом говорили:

— А вы нам не нужны.

Впоследствии мать Анисия, приводя в пример этот случай, подчеркивала:

— Тюрьма ведь не для всех, она для тех, кому Бог определил ее пройти, не все могут ее понести и выдержать.

Вскоре всех четверых по этапу отправили в Казахстан. К тому времени Агафии исполнилось всего двадцать пять лет. Матрона, хотя и была постарше и покрепче телом, но страдала из-за болезни сердца. Евфимия превосходила всех сестёр по возрасту, Ксения же была ровесницей Матроне.

С первых дней заключения Господь незримо подавал девушкам свою благодатную помощь, оберегая их и утешая в лишениях и скорбях. Заключенных везли в «битком набитых» вагонах. Почти всю дорогу их не кормили, после чего дали соленую рыбу. Голодные люди, накинувшись на нее, ели без всякой осмотрительности и меры. Сестёр же уберегли рассудительность и привычка к воздержанию. Господь вразумил их не прикасаться к селедке, наевшись которой, ссыльные быстро стали томиться от жажды. Конвойные, издеваясь над заключенными, всю оставшуюся дорогу не давали людям воды. Из множества этапированных немногие доехали до Казахстана живыми. На каждой остановке из вагонов выносили десятки умерших от жажды и, свалив в ямы, наскоро закапывали.

После долгого и трудного пути девушек и их спутников привезли в бескрайнюю казахстанскую степь. На сотни километров простиралась голая, почти безжизненная равнина. На месте поселения заключенных не было ничего, кроме ветхих сараев, построенных в виде бараков. Исполнилось слово, сказанное отцом Григорием. Когда их ввели в общий барак, взгляду предстала ужасная картина жалкого и скорбного пребывания там ссыльных. В одном общем сарае ютились полуобнаженные мужчины и женщины. Одежда на них была уже почти истлевшая, многие прикрывались лохмотьями, газетами и соломой. Божией милостью сестёр в тот раз поселили отдельно. Господь сохранил их чистые души от страшных картин греха и унижения человеческого достоинства.

Степь, в которой жили и работали ссыльные и заключенные, подразделялась на специальные пронумерованные участки. Матрону, Агафию и их двоюродных сестер определили на участок под номером двадцать восемь.

В первое время девушки во всем терпели крайнюю нужду. Им приходилось очень много работать, копая арыки, а питание было крайне скудное.

Не было ни посуды, ни самого необходимого. Сестрам нечего было обуть и надеть — та одежда, в которой их привезли, вскоре пришла в негодность. Приходилось по утрам заматывать ноги в газеты, которые рвались в клочья при первых же шагах. Кто-то дал сестрам одну мисочку, но и ее случайно раздавило машиной, из-за чего девушки очень плакали. Изнемогая в нелегких условиях, Матрона не могла трудиться. Врач определил у нее больное сердце и дал вторую группу инвалидности, освободив на некоторое время от тяжелых работ. В первый же день, выйдя на работу, она, несколько раз копнув землю, упала в обморок. Когда девушка пришла в себя, к ней подошел бригадир со словами:

— Петрина, у вас вторая группа, вам положена половина нормы, а вы и трети выполнить не можете.

В тот раз Матрону погрузили на телегу, запряженную быками, и отвезли в городскую больницу.

Жить девицам приходилось почти под открытым небом. Суровый климат, отсутствие хорошей пищи и воды подрывали их и так слабое здоровье. Летом дневная жара доходила до сорока пяти градусов, ночью же ссыльные тряслись от холода. Зимой стояли лютые морозы, дул сильный ветер, бараки заносило снегом. Нередки были бураны, поднимавшие со степи тучи песка. Чтобы как-то нагреть воду, сестры украдкой клали в рукава солому, которую строго запрещалось уносить с поля. Одно время им пришлось работать в болотистой трясине, где труд был особо тяжел. Иногда из-за отсутствия ночлега приходилось спать в сене. В таких условиях они жили. Но трудности и скорби не сломили юных исповедниц. Сестры не потеряли веры и не ожесточились. Терпели они все с кротостью, не сетуя ни на Бога, ни на людей. Удивительное смирение, отличавшее стариц на протяжении всей их жизни, в ссылке проявлялось в том, что девушки не задавались вопросом: за что Господь попускает им такие испытания? Постоянная благодарность Богу и благоговение перед Ним не покидали их даже в самых тяжелых условиях.

Ко всем людям девицы относились одинаково ровно, по-доброму и с любовью. Они не пытались сами навязать себя другим и не выставляли своих убеждений напоказ. Держались скромно и просто, по силам помогая всем, обращавшимся к ним за помощью. К тому времени они уже приобрели духовную мудрость и рассуждение, свойственное людям, по-настоящему смиренным.

К властям сестры не испытывали неприязни и тем более ненависти, понимая, что многие из этих людей стали заложниками ситуации. Также не осуждали они и гонителей, принимая испытания, как от Самого Бога, видя в лице безбожников орудие в руках Божественного промысла. За это глубокое смирение Господь утешал Своих верных рабов, укрепляя и подавая помощь в трудные минуты. Постепенно их жизнь начала налаживаться, во всем стало заметно Божественное о них попечение. Понемногу улучшались условия их жизни, появилось самое необходимое для существования.

Взамен раздавленной мисочки Господь послал им сначала несколько таких же, а потом и котелок, в котором было возможно готовить их скудную пищу.

Одно время сестёр поставили работать в общественную столовую. С улыбкой они вспоминали потом, как однажды пришлось им варить баранье мясо. Девушки с детства мясного не ели и готовить его им никогда не приходилось. Они намеренно, как бы юродствуя, положили голову барана прямо с рогами в котел с кипящей водой, вызвав своим поступком всеобщий смех. Наказывать их тогда не стали, но от столовой тут же отстранили, о чем сами подвижницы нисколько не жалели.

В основном в то время они работали на полях. Трудились они усердно и на совесть, не тяготясь тяжелыми условиями. Этим сестры вызывали невольное уважение к себе со стороны начальников и бригадиров. От ссыльных требовалось выполнение установленных норм, что порой превышало возможности людей. Начальники и сами, будучи зависимы и подотчетны центру, были не в силах изменить положение, боясь подвергнуться тяжелым наказаниям. Поэтому своей хорошей и честной работой девушки располагали к себе, и начальство проявляло к ним снисхождение. Привыкшие с детства к нелегкому труду на земле, девицы продолжали подвизаться и в ссылке, смиряя себя и получая через труд пользу духовную. Господь так устроил, что, находясь в заключении, Матрона и Агафия смогли помочь своим голодающим родственникам. Это было чудо и явная милость Божия — за хорошую работу им в один год выдали после сбора урожая пять тонн пшеницы, часть которой удалось отправить посылками домой к родителям. В то время на родине был голод. Во всей округе не было пропитания, и многие терпели крайнюю нужду, не имея куска хлеба. Алексей и Анна мололи полученное от дочерей зерно и этим хлебом делились со многими нуждающимися. В другой раз девушки заработали целую машину овощей. По распоряжению начальников овощи им привезли и свалили. Сестры, удивляясь и благодаря Бога, раздавали ссыльным тыквы, арбузы, дыни, огурцы и помидоры. Утешаясь и утешая других, они радовались со слезами такому подарку, искренне считая себя недостойными этой милости от Господа.

Но самым большим утешением для них стало чудо обретения иконы Матери Божией. Случилось это так. Одна из двоюродных сестёр отправилась на озеро за водой. Вдруг она увидела, что невдалеке что-то плывет. Немного подождав, девушка с изумлением подняла с воды икону Богородицы «Достойно Есть». Хорошего письма и на доске, эта икона, ниспосланная свыше, была принесена девушками домой, где они соорудили перед ней лампадочку и со слезами умиления возблагодарили Пречистую свою Заступницу за столь явное Ее попечение и заботу.

Вскоре около девиц стали собираться люди, близкие им по духу, среди которых были и певчие.

В свободное от работы время им удавалось иногда вместе петь и молиться. Случалось это не часто, но и за эти редкие часы духовного утешения верующие ссыльные благодарили Бога, как за большую милость. Многие заключенные, лишенные простого человеческого внимания, озлобленные и утомленные, тянулись к добрым и смиренным рабам Христовым. Девушки, никому не отказывая в помощи и общении, все же сохраняли святыню своей веры и соблюдали себя в чистоте от всего греховного.

Как-то ссыльным привезли кино. Считалось это одним из методов воздействия на них с целью перевоспитания и исправления. Люди, уставшие и опустошенные, с удовольствием шли на такие мероприятия. Все, что могло отвлечь от тяжелой действительности, принималось ими с радостью. Одних сестёр в тот раз пришлось приводить и усаживать в первый ряд помимо всякого их желания. Начался просмотр, на экране в кадре — мужчина в море. И вдруг Матрона закричала:

— Ой, утонем, сейчас все утонем…

Под общий смех и ропот девушек тогда вывели из приспособленного под кинозал барака. Больше в кино сестёр не приглашали, к общей их радости и утешению.

Однажды по случаю праздника революции для ссыльных начальниками был устроен сытный и обильный обед. По этому поводу у всех — радость и веселье. Девушки же, помолившись, к общему столу не пошли. Они решили написать заявление на сухой паек, особенно не надеясь на результат. Евфимия, как грамотная, написала от четверых сестёр бумагу. И к удивлению и утешению подвижниц, им было выделено достаточно крупы и растительного масла. Крупы этой хватило надолго, а масло девицы использовали для лампадки перед образом Матери Божией.

Нужно сказать, что даже в самые голодные годы за все время отбывания ими ссылки, Господь подавал им насущный хлеб, порой скудный и несладкий, но на фоне общего голода и нужды это было явным чудом. Как-то на праздник святого Архистратига Михаила, неизвестно откуда прознав о подвижницах, приехали к ним благочестивые супруги. Можно представить, какую радость испытали все ссыльные, близкие к сестрам верующие, когда увидели продукты, которые как гостинцы привезли им эти добрые люди. А когда с едой было совсем трудно, девицам помогали местные жители — казахи, полюбившие их и называвшие сестёр монашками. Как-то один казах, по имени Аман, проезжая мимо них сажать картошку, оставил для девушек целых четыре ведра. Он очень жалел девиц и сокрушался, что дома у них остались родители, а они живут здесь, в Казахстане, и в таких условиях. В благодарность девушки связали ему носки, распустив шерстяной верблюжий пояс, который до этого берегли и хранили.

Доброта, проявленная к ближним Матроной и Агафией за истекшие годы их сознательной жизни, возвращалась теперь к ним сторицею. Господь помогал им через добрых людей, которых они с благодарностью помнили всю жизнь. Но ощущая близость Господа и видя воочию на себе проявление Его благого промысла, исповедницы Христовы благодарили в первую очередь Бога. Эта благодарность была следствием их глубокого смирения и ощущения своего недостоинства. Именно поэтому при каждом благодеянии Божием сестры не переставали искренне удивляться, никак не ожидая именно себе милостей от Него. Благодарили они всегда слезно и с умилением, и эта тихая радость от любви к Богу каждый раз преисполняла их простые сердца. Их удивляло не то, что Господь милосерд и благ, эту истину они опытно познали еще в детстве, — удивляло их то, что именно им, никчемным и последним, Бог являет такие блага и такое долготерпение. Это искреннее смирение рождало в сестрах глубокое благоговение и любовь к Богу — любовь живую, которая все больше и больше наполняла их сердца и передавалась их ближним.

Поневоле большинство ссыльных стало относиться к сестрам с уважением и почтением. В их присутствии никто не ругался бранными словами, многие проникались к подвижницам искренней любовью. Удивительным был случай, когда один из начальников во всеуслышание сказал в адрес сестёр следующие слова:

— Благодарите их, что у нас такой урожай!

Это было похвалой не столько трудовым заслугам девиц, сколько признанием всепобеждающей Силы Божией.

Одно время Агафии даже доверили охранять склады и вооружили ее «берданкой», вспоминала с улыбкой впоследствии сама старица.

Но вскоре девушкам пришлось ненадолго расстаться. Закончилась их работа на земле, знакомая с детских лет. Ссыльных, и в их числе Агафию, Евфимию и Ксению, неожиданно увезли в Акмолинск на строительство этого индустриального города.

Акмола, как раньше назывался этот город-крепость, был основан русскими поселенцами в 1830 году на берегу реки Ишим. В тридцатые и сороковые годы власти предприняли в нем грандиозное строительство. Возводились многоэтажные дома, заводы и учреждения. Все строительство велось силами заключенных, как и многие прочие стройки Казахстана того времени. Один большой лагерь представляла из себя казахстанская земля, пропитанная потом и кровью сотен тысяч советских невольников. Все работы велись вручную, почти без всякой техники.

Матрону, как нетрудоспособную, оставили на старом месте. Ей было отказано в жилье, причем поселенцам было запрещено брать ее к себе и давать ночлег. Матрона осталась одна под открытым небом. Недалеко от того места, где жили и работали поначалу девушки, была птицефабрика, на которой трудилась одна добрая и благочестивая женщина. Звали ее Мария, по фамилии Царёва. Сестры запомнили ее на всю жизнь и впоследствии часто вспоминали эту женщину добрым словом и молились о ней. Мария не побоялась приютить у себя дома оставленную Матрону. По вечерам девушка приходила к ней, а рано утром уходила. Так продолжалось с Пасхи до Покрова, когда наконец и Матрону отвезли в тот же город, где трудились Агафия с двоюродными сестрами. Создавалось впечатление, что даже власти не в силах разлучить Агафию и Матрону, — так сильно связывала их любовь друг к другу.

По воспоминаниям стариц, на стройке было очень тяжело. Строили они многоэтажные дома, все приходилось делать вручную. Раствор девушки таскали на себе, как потом вспоминали:

— Несешь на девятый этаж этот раствор, а назад еще труднее, ведь в кандалах.

Так, в кандалах, пришлось работать им первое время. Потом стало полегче, стали даже отпускать изредка в храм, который в городе не закрывался все годы советской власти. В храм ходили в той же испачканной цементным раствором одежде, в которой и работали, — другой, сменной, у сестер не было. В те воскресные дни, когда девушкам удавалось попасть в церковь, они пели на клиросе. Регент там был профессиональный и очень образованный, до революции управлявший большим хором в двести человек в одном из московских храмов. Приходилось ему венчать князей и генералов, о чем он с удовольствием любил рассказывать.

Однажды он решил с сестрами разучить нотную и довольно сложную в исполнении Херувимскую. Положив перед ними ноты, регент, задавая тон, несколько раз пытался вместе с девушками приступить к пению. Но каждый раз что-то не удавалось и не складывалось в их исполнении. Регент сердился на сестёр, думая, что те ошибаются. Наконец, посмотрев в ноты, он с изумлением увидел, что девицы поют правильно, а ошибается и поет неверно он. Но самым удивительным для него было то, что нотный лист лежал перед сестрами перевернутым. Нот они, конечно, не знали, зато пели очень хорошо, обладая слухом, музыкальной памятью и красивыми голосами.

В то время храм, в который ходили молиться и петь сестры, претерпевал нужду. Чтобы как-то помочь духовенству, девушки решили делать для церкви свечи. Научившись этому ремеслу, они, выкраивая свободные часы, стали ходить на квартиру одной благочестивой женщины, где изготавливали свечи из воска. Воск им давали местные жители, оставалось только приложить умение и сноровку. Священники были очень довольны и рады такой ощутимой поддержке. В то время в Акмолинском храме их было двое. Одного из них, благочинного округа, звали отец Михаил Дунаев, родом он был с Рязанщины. Второй батюшка был с Украины. Оба эти священника и все прихожане полюбили Матрону и Агафию. Уже пожилой отец Михаил относился к сестрам по-отечески нежно и с большой теплотой. Через несколько лет, вернувшись на родину, они получили из Акмолинска телеграмму, в которой верующие просили девиц переехать в их город с тем, чтобы жить и трудиться при храме.

В Акмолинске сестёр поселили вместе с группой молодых женщин. Эти девчата, не знавшие до сих пор Бога или забывшие о Нем, жили далеко не благочестивой жизнью. Были они простые и добрые, но, не имея нравственной основы в своей жизни, вели себя развязно, курили и выпивали, часто грубо ругались. В первое время они подсмеивались над сестрами и, не считаясь с их религиозными убеждениями, продолжали вести свой образ жизни. Бывало, что, находясь вместе в одном помещении, одни смеются и курят, другие поют то канты и духовные стихи, то псалмы и молитвы. Терпением и любовью сестры приобрели этих девчат — Господь содействовал обращению Своих заблудших овец, повлияли на это и изменившиеся обстоятельства того времени.

Началась война. Она застала наших ссыльных в Акмолинске. На всю страну надвинулась туча тревоги и страха. Не миновала она и Казахстан. С началом войны многое изменилось в жизни заключенных. Изменилось и настроение девчат, живших и трудившихся с сестрами. Стало грустно и страшно, молодые женщины потянулись к подвижницам, стали вместе с ними посещать храм, учиться петь и молиться. Наконец, они так полюбили девиц и привязались к ним, что последовавшая вскоре разлука явилась для них настоящей утратой.

Сестёр вновь перевели. На новом месте, к их глубокому сожалению, уже не было храма, местность была удалена от большого города на значительное расстояние. Здесь они пользовались относительной свободой и самостоятельностью — подходил к концу срок их ссылки. Сестры научились стегать одеяла — нужно было как-то добывать пропитание. Приходилось с трудом доставать дрова, которые девушки пилили ручной пилой.

Как-то, по прошествии значительного времени, Матрона заскорбела, что давно не приобщалась Святых Христовых Тайн. Помолившись, она решила найти попутчиков и ехать в город. Сославшись на плохое здоровье, девушка отпросилась у врача на эту поездку. Ехали долго, на быках. К счастью, была весна, и солнце еще не так палило, как в летнюю жару. В город приехали как раз под Троицу, в храме все готовилось к празднику. Поговев и причастившись Святых Тайн, через два дня Матрона, обновленная и радостная, отправилась обратно. Когда она вернулась на место, то, к удивлению сестёр, никто не стал спрашивать у нее документов и справок от городских врачей.

Среди ссыльных и поселенцев было много семейных. Рождались дети, за ними необходим был уход и присмотр. Все решили поручить это дело «монашкам», как называли девиц окружающие. Сестры, никогда не смотревшие за детьми, стали отказываться. Обычный труд для них представлялся намного привычнее и проще. Но деваться было некуда, пришлось подчиниться общей воле и распоряжению начальства. Один мальчик, научившись от них молитве, пойдя в школу, стал рассказывать своим сверстникам о Боге и учить их молиться. Узнав об этом, учителя пришли в негодование и сильно ругали девушек. Окончилось все тем, что сестёр отстранили от присмотра за детьми, но наказывать не стали — Господь покрыл их и сохранил.

Наконец закончилась война, с родины пришло сообщение о смерти отца, а еще раньше сестры узнали о том, что от брата Михаила нет никаких известий с фронта. Дома оставались их ждать мама и невестка Ксения. Подходил к концу срок ссылки девиц — трудно верилось, что еще возможно освобождение и возвращение в родные края. Но ровно через год перед началом Великого поста девушек все же освободили. С оформлением документов им помог начальник паспортного стола, у которого сестры одно время смотрели за ребенком.

Возвращались они домой через Акмолинск, где продолжал еще служить полюбившийся им и полюбивший их отец Михаил Дунаев. Некоторое время побыв у него, девицы отправились в путь. Сохранилась фотография тех дней, где сестры сняты с отцом Михаилом перед их отъездом из Казахстана. На карточке с обратной стороны рукой батюшки написано: «На память послушным и любимым дочерям моим духовным Моте и Гане, птичкам, славящим Господа, улетающим сегодня

26/11-46 г. (вторник) в родные края. Да хранит Вас Господь на многия лета! От благочинного Акмолинской области протоиерея М. Дунаева». Радость освобождения была растворена грустью расставания. Особенно жалел об этом отец Михаил, так полюбивший сестёр. Все эти годы он находил в них большую поддержку в своем нелегком служении.

В то время уехать из Казахстана было очень трудно. На вокзалах люди месяцами дожидались возможности сесть в поезд. Даже пассажиры с детьми не могли купить себе билеты и жили в ожидании по три месяца. Сестрам же чудом удалось уехать почти сразу. Один проводник предложил им взобраться на поезд прямо на ходу. Назначив место и время, он помог девушкам сесть в свой вагон, и они, радостные, со слезами и трепетом отправились на родину, благодаря и прославляя Бога.

Всю последующую жизнь старицы, вспоминая годы ссылки, не переставали благодарить Господа. Они никогда не жалели о том, что пришлось им пережить за это время. Страдания сестры считали необходимым условием духовной жизни. Страдая сами, они постоянно приводили в пример страдания Самого Спасителя. При этом, рассказывая о своем заключении, старицы не вменяли себе пережитого в подвиг. Упоминая о ссылке, говорили о ней, как о простом событии в своей жизни, и имели в виду только пользу слушающих, назидая их в терпении. И в этом с их стороны не было ни тени гордости.