ЧАСТЬ ВТОРАЯ Служение

Глава первая «Ванькина гора»

Сорок шестой год стал радостным годом встречи для матери Анны и ее дочерей. Все четверо много пережили за это долгое время разлуки. Было чем поделиться и что рассказать друг другу. Из ссылки сестры возвращались уже совсем не юными, какими они были одиннадцать лет назад. Пройдя через выпавшие им испытания, девицы стали по-настоящему мужественными и умудренными подвижницами.

Жизнь воспитывает и меняет людей. Благой Бог, зная, кому какие страдания необходимо пережить и какими путями пройти, посылает каждому свой жизненный крест. Господь делает это с тем, чтобы в результате привести человека в ту меру духовного возраста, которую каждому, вставшему на путь Христов, необходимо достичь. Анисия, Матрона и Агафия, пройдя эту жизненную школу, к тому времени уже готовы были понести нелегкое служение, уготованное им Божественным промыслом.

Анисия вернулась домой раньше, чем ее младшие сестры. О ее чудесном избавлении упоминалось выше. Вскоре приехали и Матрона с Агафией. Случилось это в начале марта, на первой седмице Великого поста. Ровно год прошел с момента кончины их отца. Начинался Великий пост — время сугубых молитв и покаяния. Господь как бы показывал сестрам, что ссылка была для них залогом будущей Пасхи, перед празднованием которой их забирали одиннадцать лет назад, а вся последующая жизнь дома должна была стать далеко не легким подвигом служения. Наверное, поэтому для девиц возвращение на родину не было связано с особенно большой радостью. Но встрече друг с другом, со своей старушкой мамой и невесткой Ксенией, которую все также очень любили, они были очень рады.

Мать Анна к тому времени была уже семидесятипятилетней старицей, умудренной и пережившей за свою долгую и трудную жизнь столько, сколько не смогли бы вместить в себя и десяток жизней простого человека. Она продолжала по-прежнему принимать людей. Ехало и шло в дом Петриных такое множество народа, что от самой зари и до глубокой ночи люди сменяли непрерывным потоком один другого, всех нужно было накормить и согреть. Иного средства к пропитанию, кроме своих рук, Петрины не имели. Привыкшие к нужде, они все же были вынуждены налаживать хоть какое-то нехитрое хозяйство. Единственной надеждой для сестёр и здесь на родине, как и в ссылке, был Господь. С самого начала их жизни в Ялтуново Он, как и прежде, помогал их семье, подавая все необходимое для жизни: хлеб, одежду и топливо.

Уже в те годы дом их стал известен многим, как был он известен и во времена юности девиц, когда частыми его гостями были великие старцы и подвижники, достойной приемницей которых в свое время стала Анна Дмитриевна. Теперь же и ее дочерям предстояло разделить с ней этот крест служения ближним.

Та возвышенность, на которой стоял их родительский дом, стала называться в народе «Ванькина гора». Петриных по-прежнему почему-то продолжали звать Ванькиными. Это никого не удивляло, поскольку по всей округе было принято давать многим дополнительные к именам и фамилиям прозвища. Ванькина гора оставалась местом, куда, как и раньше, шли странники и юродивые, калеки и нищие. К ним прибавились и все верующие близлежащих сел, искавшие духовной помощи и совета у мудрых и опытных стариц.

Уже тогда, в те послевоенные годы, Анисия стала помогать своей матери в окормлении людей. У них существовало одно негласное распределение служений. К дочери стали обращаться в духовных нуждах девицы, посвятившие себя Небесному Жениху, в то время как мать продолжала принимать вдов, замужних женщин и немногих мужчин. При жизни Анны Дмитриевны Анисия не вникала в трудности и проблемы вдов и семейных, она, как говорили верующие, была «девичья мать». Это служение и ответственность за девиц перед Богом и Матерью Божией старшая сестра приняла на себя по послушанию как духовную «эстафету» от отца Григория. То духовное окормление девиц, начатое в Шацкой губернии Василием Афанасьевичем, продолженное отцом Григорием, теперь стало обязанностью по благодати Анисии. По воспоминаниям младших сестёр Матроны и Агафии, Анисия несколько раз в своей жизни сподоблялась посещения Богородицы. В одно из таких явлений Матери Божией Пречистая сказала девице:

— Ты теперь будешь не Анисия, а мать Анисия.

Когда это случилось, теперь достоверно неизвестно, известно лишь, что девицы стали окормляться у матери Анисии еще в первые годы по ее возвращении из ссылки.

В то время Господь свел с Петриными одну двадцатичетырехлетнюю вдову, муж которой не вернулся с фронта. У этой молодой женщины остался шестилетний ребенок. Свекор и свекровь, узнав о смерти сына, стали выгонять невестку к ее родителям. Так как точных сведений о гибели мужа у женщины не было, оставалась надежда, что он жив и вернется. С этой болью и нуждой она отправилась на Ванькину гору. Вот как эта вдова описывает свое первое посещение дома Петриных весной 1946 года:

«Прослышав о бабушке Анне, я решила идти к ней, чтобы узнать о своем муже. Один больной

и странный человек сказал мне, что эта бабка еще и не всех принимает: «Придешь, а она тебе палками надает». Я шла и тряслась от страха, читая молитву. Была оттепель, мои ноги, обутые в лапти, промокли насквозь. Вечерело. Добравшись до Ялтуново и найдя нужный мне дом, я постучалась и вошла. Бабушка Анна лежала на печке. Была суббота, и младшие сестры ушли в Шацк на службу. Прошло всего две недели, как они вернулись из ссылки. Анисия, сидя в углу, «убирала» в фольгу иконы. Войдя и помолившись, я робко поздоровалась. Бабушка Анна сказала:

— Анись, глянь, какая-то молоденькая пришла, да такая простая, как мы, на нас прям похожа. Это наша пришла, ты погляди.

Тетя Анисия оглянулась, посмотрела и опять стала убирать иконы.

— Что же тебя заставило, чадушка, идти? — спросила меня бабушка Анна.

Я, боясь, что меня сейчас выгонят и побьют палкой, стала на себя наговаривать:

— Бабушка Анна, да молодые стали злые, свекровь мне слово, а я двадцать.

— Нет, молодые не злые, это старые, как собаки, стали. Молодые везут, да несут, а старые брешут, не престают. Вот, придешь, так свекрови своей и скажи… Молодые всё в работе, да в заботе, а мы старые им всё покоя не даем. Ну, лезь на печку, ножки-то у тебя все мокрые, погреешься, лезь на печку, и мы с тобой поговорим.

У меня сразу слезы градом и полились. Я забралась к бабушке Анне, а она, ничего не спрашивая, сама назвала имя моего мужа:

— Вот он, Егор-то твой, тебя любил, да вон как жалел, а вот Бог у тебя его взял, а Он, Господь-то, неизменный, никогда тебя теперь не оставит и не покинет. Ну вот, ты к нам пришла — пришла… если я тебе словечко скажу, и ты одно мое словечко положишь к сердечку — будешь христианочкой. А два словечка положишь к своему сердечку — будешь православная христианочка. А если три словечка мои упомнишь, то будешь истинно православная христианочка.

Я плачу, слезы градом льются, а сама не пойму от чего, от скорби ли или от чего еще.

— Ну об чём ты плачешь? Слезы-то, они разные бывают, — спрашивает она.

— Бабушка Анна, да я не знаю, о чем.

Она подводит меня к иконе явления Богородицы преподобному Серафиму и говорит:

— Ну, вот видишь, Царица Небесная явилась преподобному, а он ей сказал: «Легче мне с двенадцатью девами управиться, нежели с одной вдовой, их я на молитву поставлю, а у вдовы в голове муж, дети…» Так вот, если ты свое вдовство сохранишь, себя сохранишь, то вдовство твое превысит девство.

Я так обрадовалась и утешилась, что летела домой, как на крыльях. На прощание бабушка Анна мне сказала:

— Ну, каменьев еще наберешь, грехов еще наберешь — приходи опять.

Так стала я посещать Ванькину гору».

Подобным образом помогала ближним мать Анна. Этой же вдове она однажды пропела кант, который по смыслу соответствовал ее жизни и был пророческим. Удивительно, что из всех слышанных кантов, так часто звучавших в доме Петриных, женщина эта не могла запомнить и двух строк, а этот сразу же лег на сердце и запомнился полностью на всю жизнь.

Другой женщине, переносившей очень тяжелые испытания и безмерно скорбевшей, мать Анна сказала:

— Здесь, на земле, можно терпеть все. Ты теперь стоишь одной ногой на земле, а одной — в огне, а там те, кто в огне, нестерпимо мучаются и страдают.

Слова старицы были очень действенны, так как ее мудрость соединялась с даром прозорливости, поэтому никто не уходил от нее неутешенным. Часто она говорила «стишками». Так верующие люди называли ее выражения, сказанные в рифму. Например, утешая терпящих поношения, мать Анна могла сказать: «Когда ругают — грехи снимают, а если бьют — на Небе венцы льют». Или тем, кто шел узким путем, неся свой крест: «Вы в миру низки, а у Бога близки». Приучая своих близких к терпению скорбей, Анна Дмитриевна всегда подчеркивала, что главное, к чему должен стремиться человек в своей жизни, — это к сердечному смирению и покорности воле Божией.

Для очень многих мать Анна была руководителем и наставницей, но с возрастом силы ее истощались, сказывались годы напряженного подвига. Как-то она сказала доброй и благочестивой вдове, жившей после смерти своего мужа в селе Токареве, которое вплотную примыкает к Польному Ялтуново:

— Марья, Марья, ведь у меня хвост тянется на восемьдесят верст, но он мне стал уже тяжел, давай я тебе половину отрублю.

Говоря так, старица имела в виду людей, к ней приходящих со всей округи, в том числе странных и нищих, во множестве стекавшихся в дом Петриных. С тех пор эта Мария стала принимать к себе юродивых и блаженных. У нее многие жили и умирали, многих Мария кормила и утешала. Фамилия этой женщины была Селиванова. Очень добрая и благоговейная, она за свое милостивое сердце сподобилась от Господа дара рассуждения. Как-то одной девице, поступавшей на работу в Вышенскую больницу для умалишенных, тетя Маша сказала:

— Работай — не гордись, а будут наваливать — горбись. Про работающих в этой больнице она говорила:

— У тех, кто хорошо ухаживает за больными, — венцы на голове, а у тех, кто плохо, — на шее.

У этой тети Маши жила некоторое время блаженная Агриппина — девица-праведница, не имевшая своего дома и странствовавшая по окрестным селам. Звали ее все Груня. Сохраняя свое девство, она с юности подвизалась, возлагая на себя разные неудобоносимые подвиги. Ходила Груня, сколько ее помнят, всегда с двумя костылями. Поначалу она носила с собой двухведерную бадью с золой, в которую время от времени опускала лицо и «бурчала» так, что вся зола разлеталась и пачкала ее одежду и голову. Через какое-то время блаженная стала подвязывать к телу мешочки с солью. Эти мешочки находились у нее, где только можно. Они разъедали кожу и все время причиняли подвижнице боль и неудобство. Вдобавок Груня носила с собой и сосала большую соску, также наполненную солью. Ела сырую тертую картошку. Родом она была из села Колтырино. Всю жизнь девица странствовала, не имея своего угла. По свидетельству верующих, Господь наградил ее даром прозорливости и предвидения. Эта подвижница, как и другие блаженные, часто бывала у сестёр Петриных. До знакомства с матушками о ней никто не знал, и подвиг ее был сокрыт от окружающих. Они ее отыскали, они ее и похоронили в 1964 году на своем родовом месте Ялтуновского кладбища.

Мать Анна часто говорила верующим:

— Ходите к Груне…

Сама же блаженная на сороковой день по кончине Анны Дмитриевны сказала:

— Такой Анны больше не найдете, такой больше нет… — имея в виду величие подвига и высоту духовной жизни старицы.

Скончалась Груня у тети Маши, в доме которой жила в последние годы. Было ей в то время восемьдесят восемь лет. Верующие и по сей день часто вспоминают ее с большой любовью, почитая как праведницу. Про дом, в котором доживала блаженная свои последние дни, она говорила:

— У Марьи — «богадельня», а у Аниськи — «монастырь». Но Аниськиных делов больше, Аниська идет иным фронтом.

«Монастырем» в шутку и всерьез называли стадо девиц матери Анисии, о котором будет идти речь ниже, а пока вернемся к самим сестрам.

Внешне жизнь девиц в то время мало чем отличалась от их жизни в годы юности. Как и прежде, с ними жила Ксения — жена брата Михаила. Но дома она к тому времени стала бывать редко. Еще в войну ее постоянно принудительно забирали на разработку торфа. Подолгу находясь на этих работах, Ксения сильно уставала. Мать Анна сказала ей однажды:

— Тебя из-за нас не оставят в покое, езжай в Шацк, устраивайся в больницу.

Так и случилось. По молитвам старицы Ксению взяли работницей в больничное отделение. Там она, главным образом, и жила, лишь в выходные дни приезжая к Петриным.

Ксения была маленького роста, имела очень простой, кроткий и смиренный нрав. Когда в 1931 году Михаил попросил благословения у родителей жениться на ней, отец, улыбнувшись, сказал:

— Уж очень она маленькая и невзрачная.

Петрины были рослые и крепкие, поэтому внешне Оке я, как звали ее люди, не подходила Мише. Михаилу тогда исполнилось восемнадцать лет. Он вырос в обстановке строгой подвижнической жизни и, хорошо зная свою семью, ответил в тот раз отцу:

— Тять, да ведь никто другой у нас жить не будет.

Анна Дмитриевна и старцы благословили этот брак, был доволен и Алексей Филиппович. Прежде рождения Михаила, не имея наследника, он скорбел, что прекратится его род, так как из всех детей выжили только три дочери, а ему и Анне шел уже пятый десяток. С этой мыслью Алексей однажды пришел к отцу Григорию. Старец сказал ему тогда:

— На что он тебе, род-то?

В этом была, несомненно, духовная мудрость. К тому времени Петрины по благословению старца не поддерживали отношений с родственниками, не знающими Бога. Они как бы стали иного рода — рода, в котором духовное родство превышает кровные узы. Рождение сына для Алексея Филипповича стало радостным событием. Господь утешил его по молитвам старца. Но, как и предвидел отец Григорий, род Петриных через Михаила не продолжился. У молодых супругов двое детей скончались во время родов.

Выбирая Ксению себе в жены, Михаил не ошибся. Окся была очень добра, проста и смиренна. К тому же она не гнушалась никакой работы и была во всем помощницей в доме своего свекра. Ксения полюбила семью Михаила, которая стала для нее родной. Полюбили ее и Петрины. Бесхитростная и простая Окся прожила у них одиннадцать лет и даже после этого не разделялась с сестрами, и их дом был для нее всегда ее домом. О простоте и скромности Ксении может свидетельствовать то, что, не получая от Михаила никаких известий, она постеснялась идти в военкомат, чтобы узнать о своем муже и, в случае его гибели, оформить положенную ей пенсию. О смерти Михаила Петриным не сообщали по причине того, что тела его товарищей и его самого не были найдены под обломками моста, который обрушился во время работы на нем их саперной части. Все это стало известно намного позже, а до этого Ксения и сестры были в неведении о судьбе своего мужа и брата.

С первых дней по возвращении домой Анисия, Матрона и Агафия стали ходить в Шацкий храм Святителя Николая — единственную действовавшую в то время церковь. Там они, как и прежде, стали петь на клиросе. В те годы в этом храме изредка служил иеромонах Кирион, о котором следует упомянуть особо.

До революции отец Кирион жил и подвизался в Киево-Печерской Лавре. Там он принял постриг и рукоположение в священный сан. После закрытия Лавры был арестован и некоторое время провел в заключении. Освободившись, отец Кирион не стал дожидаться оформления паспорта, а отправился странствовать по бескрайней Руси. Такой подвиг в то время был чрезвычайно тяжел. Постоянная опасность ареста, людской страх принимать беспаспортного, а, значит, находящегося вне закона человека, да к тому же монаха и священника, делали этот подвиг особо трудным.

Придя в Шацк, отец Кирион сказал, что вот только здесь и нашел он Киев. Сказав так, Христов последователь подразумевал, по всей видимости, то, что только здесь, в Шацкой земле, он увидел и познал духом такое множество явных и скрытых святых угодников Божиих. Стольких, сколько подобных им, но в ином — иноческом чине почивает в Киеве, в пещерах преподобных Антония и Феодосия. Такое сравнение может показаться необоснованным, но если учесть, что Печерские святые жили и подвизались в Киеве на протяжении нескольких столетий, а в Шацке праведников Божиих было почти в одно время, только известных, около пятидесяти, то можно понять удивление и радость отца Кириона. К тому же Шацкая земля со времен основания на ней Вышенской пустыни была освящена особым покровом Матери Божией, благоволившей явить на месте основания последней Свою чудотворную икону Казанскую. Так что, возможно, и в этом узрел подвижник Христов духовное величие этих мест, сравнив их со святынями Киева.

Иеромонах Кирион остановился в Шацке. Некоторое время он жил в хлеву со скотиной, скрываясь от преследования. Подвижника разыскивали власти с тем, чтобы снова арестовать. Но Господь сохранил Своего раба, Он дал возможность обосноваться отцу Кириону в городе и даже проходить служение и окормлять людей. Каким-то образом батюшке удалось поселиться в Шацке и жить, не таясь. Возможно, он получил документы и регистрацию, так как вскоре его взяли сторожем в одну из организаций. В этой должности отец Кирион проработал некоторое время, после чего стал служить в Никольской церкви по четвергам, не состоя, по всей видимости, в штате храма. Имел он благословение архиерея совершать Божественную Литургию и у себя на квартире. Здесь батюшка принимал и исповедовал людей, окормлял и поддерживал нуждающихся. Доступ к нему домой имели не все — необходимо было беречься от властей, поэтому попасть к отцу Кириону могли только те, кто знал его лично, и те, кого направляла к нему мать Анисия. По воспоминаниям сестёр, этот иерей был истинным пастырем Христовых овец. Подвизаясь, он стал настоящим праведником, за что любили его все верующие, которым доводилось общаться с ним. Очень ценили отца Кириона и сами сестры. У него они соборовались, исповедовались и причащались Христовых

Тайн, ему могли открывать свои тайны и духовные нужды, к нему посылали близких себе людей. В то время гонений и жесткого контроля можно было довериться далеко не каждому священнику, о чем хорошо знали девицы. Как вспоминали впоследствии старицы, отец Кирион вызывал у них и у всех верующих благоговение и уважение. Подобного рода пастырей оставалось тогда совсем немного, почти все они находились в лагерях или ссылках. Поэтому для сестёр знакомство с этим батюшкой стало явной милостью Божией.

Но этим в те годы Господь не ограничил Своего попечения о девицах. Подвижницы Христовы получили возможность пользоваться духовной поддержкой и молитвенной помощью поистине святого человека. В лице юродивой Христа ради Наталии Путятинской Бог послал сестрам и всем верующим Шацкого района такую заступницу и молитвенницу, каких немного до нее знала эта святая земля.



Глава вторая Блаженная Наталия

Описание жизни этой поистине святой и великой праведницы требует отдельного большого повествования. Мы надеемся, что когда-нибудь оно появится и станет доступным для всех трудами тех людей, которых Господь подвигнет на это важное дело.

Преувеличить ее подвиг трудно. Несмотря на то что тетя Наташа, как звали ее все, всячески скрывала свою святость, юродствуя и навлекая на себя поношение, верующие округи до сих пор почитают ее как столп веры и праведности.

Родилась она в селе Путятино Рязанской губернии, расположенном в сорока километрах от Шацка на дороге, ведущей из Рязани. О родителях блаженной Наталии нам ничего не известно, за исключением лишь того, что звали их Флор и Ирина. Был у нее и брат по имени Кирилл. Нет сведений и о жизни подвижницы до ее прихода в Шацк, где появилась она в послевоенные годы. Первое время тетя Наташа жила в самом городе. Рассказывают, что три года она провела на одном из кладбищ округи. Там жила она зимой и летом на протяжении всего этого времени. Бывало, кто-нибудь, увидев блаженную, захочет к ней подойти, но, обыскав в результате все кладбище, останется ни с чем, ни разу больше ее не повстречав. Из Шацка мать Наталия отправилась по близлежащим селам. В разное время жила она то в Темёшево или Кучасьево, то в Шаморге или Новосёлках — селах, расположенных недалеко друг от друга и разбросанных по левому берегу реки Цны. Поначалу старица ни у кого не останавливалась. Но потом ее стали брать верующие люди, которых она находила и выбирала сама. По большей части это были обыкновенные семьи или одинокие вдовы, преданные сестрам Петриным и жившие их советами и руководством. Для этих верующих взять к себе в дом такого человека, как тетя Наташа, было благословением Божием, и соглашались они внутренне на этот подвиг сами. Но то, что за этим следовало, какие испытания приходилось переносить хозяевам, в чей дом приходила жить блаженная, знают в полной мере, наверное, только они сами. Там, где останавливалась на несколько лет мать Наталия, вся жизнь менялась коренным образом. Подвигом ее, как и прочих юродивых ради Христа, было извлечение на себя недовольства со стороны людей, не исключая даже тех, у которых она жила. Юродство ее было порой соблазном для многих, так как поступки, совершаемые блаженной, выходили далеко за рамки общепринятых правил жизни обыкновенных людей.

Дополнительная сложность для ее хозяев состояла еще и в том, что, имея от Бога необыкновенный дар прозорливости, блаженная могла видеть человека насквозь, знать многие тайны его прошлого, настоящего и будущего. Мудро обличая ближних, как это умеют делать только старцы, тетя Наташа умело врачевала духовные болезни окружающих. Но при этом она выставляла себя с такой неприглядной стороны, что для верующих, принявших ее в своем доме, жизнь с нею становилась воистину тяжелейшим подвигом, сравнимым лишь с бескровным мученичеством. Трудно представить себе, как вообще могли бы терпеть поведение блаженной простые люди, если бы не ее необыкновенная духовная помощь, любовь и чудеса, совершавшиеся по ее святым молитвам и покрывавшие сполна все трудности совместной с нею жизни. Ее забота, молитвенный покров и любовь, так тщательно скрываемые самой подвижницей, проявлялись все же настолько очевидно и явно, что не любить ее, не ценить и не благоговеть перед ней было невозможно. Так, претерпевая юродство с ее стороны, под покровом и ограждением ее молитв жили эти люди, приобретая неоценимый опыт общения со святым человеком.

Налагая на себя подвиги, трудно передаваемые, блаженная изнуряла и смиряла себя всячески. Вместе с тем она понуждала подвизаться и окружающих. Мера этого подвига для каждого определялась самой тетей Наташей — именно та мера, которую знала только она и которая казалась жившим с нею нередко превосходящей их силы. Бывало, что блаженная не ложилась спать и не давала отдыха своим хозяевам. Последним же предстояло на следующий день выдерживать посещение десятков людей, приходящих к подвижнице за советом и помощью. Приходили люди разные, среди них нередко и вовсе не живущие по заповедям Божиим. Кто-то дрался в семье, кто-то ругался или пил, воровал, блудил или просто жил без Бога. Тетя Наташа, юродствуя, всегда показывала своим поведением и словами, как живут пришедшие к ней люди, как бы «инсценируя» их поступки. Ее хозяевам все это приходилось переносить на себе. Если кто-то из приходящих имел обыкновение ругаться или драться, то тетя Наташа ругала их же словами тех, с кем жила. При этом она грубо толкала своих близких, выставляя на вид грехи пришедших людей. Делая это, подвижница всегда говорила мудро и прикровенно, на малопонятном общему слуху языке. Тому, у кого она жила, приходилось быть вдобавок и «переводчиком» между ней и людьми, обращавшимися к старице. Только пообщавшись с ней долгое время, получив духовный опыт и узнав ее, можно было как-то объяснить образный язык и поведение тети Наташи. Но бывало, что блаженная общалась с приходящими на обычном «русском языке». Случалось это, в основном, когда посещали ее добрые, простые и абсолютно доверявшие ей люди. Они могли пользоваться мудрыми советами тети Наташи, получать ее благодатную помощь, исцеления в болезнях душевных и телесных.

Обладая даром исцеления, мать Наталия пользовала многих, в том числе и мало знавших ее людей. Но таких старица исцеляла, скрывая себя и свои благодатные дарования под видом юродства. Приезжали к ней со всей округи и из других городов. И многие, имевшие веру, что Господь может им помочь через Свою угодницу, получали от нее реальную и чудесную помощь.

Для всех, кто обращался к старцам и в том числе к матери Анне и ее дочерям, авторитет тети Наташи был непререкаем. Ее слово и благословение считалось законом, и ни у кого из близко знавших ее не возникало сомнения, что сказанное блаженной есть воля Божия.

С матерью Анной у тети Наташи было настоящее духовное родство. Старицы отсылали друг к другу людей с тем, чтобы те получали наибольшую духовную пользу. При этом мать Наталия, юродствуя, называла Анну Дмитриевну бабкой. Бывало, посылая кого-нибудь к последней, тетя Наташа говорила:

— Иди к бабке, она тебе все объяснит.

В таких случаях мать Анна поясняла непонятные действия и слова блаженной.

Однажды тетя Наташа, предвидя, что отец семейства, в котором она одно время жила, скоро погибнет от несчастного случая, начала по ночам разливать кадку с водой, бросать в воду тряпки, соль. Делала она это каждую ночь, когда все ненадолго засыпали. Не понимая, что это может означать, дочь хозяина дома спросила совета у матери

Анны. Та ответила, что так юродивые поступают, предвидя чью-то внезапную кончину. Именно это и произошло. Отец семейства, поехав в Москву за покупками, неожиданно погиб. К тому времени тетя Наташа уже ушла из этого дома, о чем будет рассказано ниже. После смерти хозяина старица ходила на кладбище и молилась об упокоении души своего благодетеля. Незадолго до описываемых событий она сама пришла в эту семью, где ее приняли как Божие благословение. Отец, мать и дочь были простые и добрые люди. Дочь к тому времени уже ходила к Петриным. С первых дней жизни в этом доме тетя Наташа стала юродствовать и вести себя соблазнительно. Отец, не понимая сути происходящего, с недоумением спрашивал свою дочь:

— Кого ты привела? Ты смотри, что она вытворяет.

— Пап, да ведь она сама пришла, ведь она не простая, она Божий человек. Ты проследи за ней ночью, она ведь с Небом разговаривает, — уговаривала своего отца дочка.

Случилось это незадолго до праздника Рождества Христова. В тот год до самого января не было снега, постоянно дул очень сильный ветер. Страдали и люди, и скотина, все боялись, что повымерзнут плодовые деревья. На следующее утро после разговора с дочерью отец со слезами на глазах сказал ей:

— Правду ты говоришь, она не простая, я три раза ночью выходил во двор посмотреть за ней.

Стоит с воздетыми руками, стоит и молится: «Господи! Пошли снежку, все пропадают…» Всю ночь молилась, а под утро, посмотри, по колено снега выпало, — отец заплакал.

В тот же день человек этот пошел в соседнее село. На обратном пути неожиданно для себя встречает он старицу:

— Теть Наташ, да ты с узелком раньше не ходила, не иначе как совсем от нас собралась?

— Дядюшка, тут теперь жить нельзя, тут все «колдуны», и ты теперь тоже «колдун», — отвечала она.

«Колдунами», юродствуя, тетя Наташа и мать Анна называли или Друг Друга, или верующих, им доверявших. Говорили они так нечасто, с улыбкой и иносказательно. Для матери Наталии, как и для всех юродивых ради Христа, необходимо было, чтобы ей не доверяли и ругали ее за те поступки, которые она намеренно совершала. В этом был ее подвиг, так она скрывала свою святость и подвизалась, перенося укоризны. Там же, где ее узнавали и начинали почитать, блаженная уже жить не могла и уходила в другое село или в другой дом.

Через некоторое время после описанного случая этот человек, как упоминалось выше, ушел из жизни. Он полюбил тетю Наташу и еще несколько раз до своей кончины виделся с ней, испрашивая о себе и о своей семье молитв праведницы.

Мать Наталия была маленького роста, одевалась всегда в пестрое, чаще в красный цветастый сарафан. Ногтей никогда не стригла, бегала от людей и часто делала вид, что сердится, хмуря лицо. Удивительными были ее дарования. Многих она исцеляла, часто предсказывала людям предстоящие беды и трудности, например, пожар или неприятности на работе, многих вымаливала у Бога, страдая за грехи ближних. Всех случаев благодатной ее помощи упомянуть не представляется возможным — было их великое множество. Для этого необходимо особое, отдельное повествование об этой великой угоднице Божией. Здесь же упомянем лишь о связи старицы с нашими сестрами.

Еще при жизни матери Анны тетя Наташа была для них одной из их наставниц. Девицы, привыкшие делать все по послушанию и с благословения, не мыслили себя без духовного руководства. После смерти Анны Дмитриевны Анисия для младших сестёр как бы заменила мать. Для всех же троих тетя Наташа стала старицей. К ней сестры приходили за советом, делились с ней скорбями и трудностями, а та, в свою очередь, несколько раз бывала в доме Петриных.

Каким на самом деле было их духовное общение, знает, наверное, один только Господь. Жизнь святых сокрыта от понимания простых людей. По словам апостола, духовный человек может судить о всем, о нем же судить никто не может. Но можно без сомнения сказать, что между сестрами и тетей Наташей царила настоящая духовная любовь. Говоря иначе, посреди них был Сам Христос — Источник этой совершенной любви. Общение их не было многословным и чувственным, поскольку духовные люди не нуждаются во внешних проявлениях своей любви. Имея в себе Самого Бога, они чувствовали и знали друг друга по Его благодати.

Примером тому, как связаны между собой подобные люди, насколько чутко и точно узнают они друг друга, порой даже не общаясь очно, может послужить случай, рассказанный той же вдовой, в доме которой жила некоторое время тетя Наташа.

Как-то на первой седмице Великого поста по благословению матери Анисии эта женщина собралась со своей подругой в Шацк к службе, чтобы помолиться и побывать у отца Кириона. Накануне тетя Наташа вдруг неожиданно ее спросила:

— Вы пойдете к отцу Кириону?

— Тетя Наташа, да откуда ты знаешь?

— Да вот знаю, а ты ему от меня поклонник передай.

— Да там народу будет полно, как же я с поклоном-то?

— А ты последняя подойди к нему и от меня передай, а он тебе тогда скажет.

Так она и поступила. В тот вечер людей в храме было, как и предполагала молодая вдова, очень много. Батюшка исповедовал до поздней ночи. Уже не в силах ждать конца исповеди, женщина подошла к отцу Кириону, когда оставалось всего несколько человек. Обратившись к батюшке, вдова, как и наказывала ей старица, передала ему от нее поклон. Тот очень обрадовался, тут же оставил исповедь, отвел женщину в сторону, усадил на табурет и сказал:

— О! Ведь это великий человек! Она с Небом говорит… да, она с Небом говорит! О ком или о чем она попросит, Господь тут же исполняет. Всякую болезнь и всякую скорбь по ее молитвам утоляет. Эти люди, такие как она, без мытарства идут в Царство, они их здесь — на земле — проходят.

Он стал расспрашивать про старицу, желая услышать как можно больше. Прощаясь, батюшка дал женщине большую просфору и литийный хлебец. Перед этим он рассказал ей свои нужды и скорби, сказав:

— Я сейчас через тебя прошу ее. Ты ей от меня в ноги поклонись. Я ведь тебе тут все поясняю, а она уже это знает. Ты только обо мне ей помяни.

Вернувшись домой, женщина поклонилась тете Наташе и передала, что батюшка со слезами просил помочь. «Сказал, что ты все знаешь», — добавила она.

— Знаю, все знаю, — улыбнулась в ответ старица.

В этот день тетя Наташа обличила одного человека, которого называла «дедушка», сказав ему что-то, что очень его рассердило. Тот прогнал старицу из своего дома, назвав ее лжепророком. Мать Наталия, уходя, сказала ему со скорбью:

— Ты, дедушка, за мной придешь, ты сам за мной придешь. Дедушка этот был человек верующий и неплохой. Случилось так, что к нему на следующий день пришла женщина, побывавшая у отца Кириона. Жалуясь на старицу, дедушка сердился, продолжая называть блаженную лжепророком. Тут-то и рассказала молодая вдова про отца Кириона, известного святостью жизни и прозорливостью и передала его слова о тете Наташе. Женщина при этом добавила, что теперь всё проверено «духовной цензурой». Осознав, что он натворил, дедушка пошел к тете Наташе и, упав ей в ноги, просил его простить. Старица заплакала и тут же простила, сказав, что и Бог его простит. После этого, поставив самовар, все вместе пили чай.

Однажды тетю Наташу спросили, почему та не селится в селах, расположенных выше по реке, начиная с Конобеево и Ялтуново. Старица ответила:

— Да что я к вам пойду? У вас там свои столпы есть… у вас там Аниська… своих столпов хватает.

Людей, часто приходивших из близлежащих к Ялтуново сел, тетя Наташа отсылала к сестрам, говоря при этом:

— Вы что ко мне идете? Вон у вас Аниська, идите к ней, к ней идите…

Мать Анисия же самых близких к себе людей посылала к блаженной. Бывало, что девицы или женщины подолгу ходили к сестрам, и только спустя некоторое время те благословляли посетить мать Наталию. В таких случаях та принимала пришедших с любовью, и они уходили от нее всегда утешенные, получив назидание и духовную пользу. От других же людей тетя Наташа часто бегала и скрывалась, принимая не всех.

Как и блаженная Груня, мать Наталия называла стадо девиц Анисии «монастырем». Бывало, что девушкам, приходившим к ней по благословению сестёр, или тем вдовам и девицам, у которых жила тетя Наташа, наученным матерью Анисией, как им поступать или что сказать, блаженная говорила:

— Эх, монашка… монашка… где же ты так научилась? Этим она показывала, что знает о том, что пришедшие к ней получают наставления у матери Анисии, ее советами живут и руководствуются. Одной женщине, в доме которой жила блаженная, мать Анисия как-то сказала:

— Ты ведь живешь в Иерусалиме.

Через некоторое время, скорбя в очередной раз от поступков тети Наташи, женщина эта вслух проговорила со слезами:

— Господи! Да неужели в Иерусалиме такие слова? Там какая служба, какое пение, а я здесь что слушаю и терплю?

Тетя Наташа, качая головой, с улыбкой сказала:

— Ой, монашка… кто же тебя так научил?

Старица всегда знала меру терпения своих хозяев. Когда те срывались, не в силах более терпеть, блаженная переходила на «мировую» и на некоторое время давала передохнуть своим близким, утешая их.

Мать Наталия причащалась Святых Христовых Тайн во все праздники и почти во все воскресные дни, если позволяли обстоятельства. Не все священнослужители верили ей и допускали к себе в храм. Мать Наталия могла обличить и их, имея особую власть от Бога. За это ее многие не любили и не признавали. Но те из духовенства, кто верил ей, получали от нее большую духовную поддержку. Одного местного батюшку тетя Наташа исцелила от тяжелой болезни. Помолившись, она передала ему кусочек сахара, после чего тот сразу же поправился. Исцеляла она или подобным образом, или, что еще больше могло смутить, давая выпить рюмку вина. Этим она скрывала себя и давала возможность людям проявить свою веру. Те, кто верил, не смущались и не соблазнялись. Получая по своей вере, они благодарили потом Бога, прославляя Творца, дивного во Своих святых. Но бывало, что исцеления происходили и просто по молитвам тети Наташи, без какого-либо особого внешнего ее воздействия, или через святую воду, которой она кропила болящих.

У одной женщины, посещавшей старицу, заболел позвоночник так сильно, что та еле могла передвигаться. Вместе со своей подругой она отправилась к блаженной, несмотря на то, что путь был неблизкий. Женщина шла к старице с тем, чтобы взять у нее благословение лечь в больницу.

— В больницу не ходи — там одна суета, — сказала ей матушка при встрече.

По свидетельству этой рабы Божией, болезнь ее сразу же прошла чудным и удивительным образом после описанного посещения блаженной.

Имел опыт духовного общения с тетей Наташей и архимандрит Кирилл (Павлов). Батюшка, узнав о блаженной, приезжал к ней из Лавры преподобного Сергия с ныне покойным архимандритом Николаем (Самсоновым), ключарем Троицкого Собора. Оба, имея болезни телесные, по промыслу Божию приехав к тете Наташе, получили по ее молитвам исцеление, после чего побывали у нее еще раз, поблагодарив матушку за помощь. Близким старице людям отец Кирилл велел тогда называть тетю Наташу матушкой, сказав ей, чтобы та не противилась этому. До этого мать Наталия никогда не позволяла себя так именовать, всегда бранясь и ругая тех, кто это делал. Поступала она так по своему смирению. Нужно отметить, что никто из упоминаемых нами подвижников не принимал на себя сам звание старца, отца или матери. Каждый раз Господь или Матерь Божия тем или иным образом открывали это верующим. Получая благодать старчества, подвижники принимали от Бога этот нелегкий крест и несли его со смирением как ответственное и страшное служение Церкви. Впоследствии и сами сестры, рассказывая о праведниках, называли одних мать и отец, говоря, например: матушка Ольга, отец Григорий, о других говорили: дедушка Сергий, бабушка Верка, тетя Дуня, а некоторых, в основном странников и блаженных, называли просто по именам, ласкательно: Андрюша, Володя, Груня, Маша, Влас. О ком-то из этих подвижников было уже сказано выше, о других же предстоит еще упомянуть.

До 1975 года мать Наталия была настоящей духовной опорой для всех верующих Шацкого района, пока в ноябре этого года не предала свою душу в руки Божии. На протяжении тридцати лет старица окормляла людей со всей округи, утешая, исцеляя, вразумляя народ Божий, предсказывая будущее, предостерегая людей от греха и от опасностей.

Она строго не разрешала работать в праздничные и воскресные дни. Даже когда людям приходилось принимать приехавших родственников, велела спешить в храм к службе, не заботясь об обеде и угощениях. Благословляла по возможности чаще приступать к Святым Тайнам, с верой и страхом, уповая на милость Божию. Не любила, если священники ходили в мирской одежде, пренебрегая достоинством своего сана. Многих приходивших к ней она благословляла по пути заходить на чудотворный родник «трех братьев», брать из него воду и обливаться. Этот родник находится недалеко от Новосельского кладбища, где и похоронена блаженная Наталия. По преданию, на этом месте были убиты братья, после чего здесь забили два источника, соединившиеся в один поток. Верующие, посещая могилу праведницы, заходят и на родник, связывая его с именем тети Наташи.

Водой из этого источника она при жизни иногда исцеляла болящих.

За пять лет до своей кончины мать Наталия тяжело заболела. Было у нее воспаление легких или что-то иное, свалившее матушку на долгое время. Она лежала без движения, часто теряя сознание, и очень страдала. Близкие думали, что наступил конец ее земной жизни. Как-то женщина, ухаживавшая за старицей, сидела со скорбью у ее кровати, плача и думая, что тетя Наташа умирает. Вдруг тетя Наташа, очнувшись, сказала:

— Не скорби, я еще поживу, не оставлю вас, я когда захочу, тогда и помру.

Вскоре она совершенно поправилась. Никто из верующих не знал, сколько тете Наташе лет, люди всегда помнили ее старушкой. Однажды к ней приехали тяжелобольные, одержимые нечистыми духами. Направил их к блаженной архимандрит Николай из Лавры преподобного Сергия. При встрече болящих с подвижницей присутствовали несколько верующих женщин, одна из которых и записала все происшедшее в тот раз. Случилось это в 1973 году двадцатого февраля. Не успели больных ввести в дом, в котором жила старица, как один из них стал кричать и биться. Бесы ругали и хулили угодницу Божию, крича, что та их мучает уже сто тридцать семь лет. Называя блаженную огненным столпом от земли до неба, они говорили, что если бы не Матерь Божия и Архангел Михаил, то растерзали бы ее на месте. Нечистые духи негодовали, что тетя Наташа «столько разжилась, мучает их здесь и будет мучить в будущей жизни». Подвижница сидела на лавке, как будто ничего не происходило, только иногда на расстоянии крестила больную и говорила спокойно:

— Кши, кши… Это про меня что-ль? — спрашивала она своих послушниц.

Против своей воли бесы вынуждены были признать свою немощь перед старицей. Понуждаемые молитвой блаженной, они стали обличать современных верующих и открывать их грехи, показывая слабую веру и двоедушие христиан нашего времени.

Кончина тети Наташи была блаженной, как была блаженной и вся ее жизнь. До последнего дня не оставляла праведница своего подвига юродства. Но об этом мы расскажем позднее, а пока вернемся к отцу Кириону.

Год 1952 стал последним годом его земного подвига. К тому времени ему было уже за восемьдесят. Всей своей жизнью подготовился он к переходу в вечность. Случилось это двадцать третьего июля, в день памяти преподобного Антония Киево-Печерского, которого так любил и почитал батюшка. В его Лавре отец Кирион принял постриг и сан священства; говорят также, что Киев был родным его городом. В тот день к отцу Кириону, уже больному и лежащему на смертном одре, пришел местный священник, с тем чтобы причастить его Святых Христовых Тайн. Помолившись и приняв в себя Христа, праведник тут же тихо и мирно предал Ему свою душу на глазах верующих, присутствовавших в тот момент в келии старца.

Похоронив своего духовника и наставника, сестры стали часто посещать его могилу на городском кладбище, где недалеко от закрытого в то время Успенского храма покоилось и поныне покоится его тело.

Отца Кириона хоронила вместе с сестрами и мать Анна. Когда старица подошла ко гробу почившего, священник открыл его лицо, покрытое, как и положено при погребении иеромонахов. Анна Дмитриевна простилась с отцом Кирионом, чтобы вскоре встретиться с ним в будущей жизни. Через несколько лет девицам предстояло хоронить и ее. Как говорилось выше, мать Анна скончалась в 1956 году, оставив верующих на попечение своих дочерей.

















Глава третья. Сёстры

С кончиной Анны Дмитриевны сестры лишились не просто родного им человека. Ее роль и значение в жизни девиц трудно переоценить. Трудно теперь понять и то, какие чувства испытывали дочери к своей матери. В их семье не было принято выражать внешне свою любовь друг ко другу. Чаще в их доме можно было услышать строгие замечания, чем слова нежности и заботы. Но за этой строгостью стояло нечто большее, нежели просто чувственная любовь родственников в семьях обычных людей. Анна Дмитриевна была для своих дочерей матерью в самом полном смысле этого слова. Родив детей для Бога, она воспитала их таким образом, что те не мыслили своей жизни без Него, Ему служили и жили ради исполнения Его воли. Для девиц мама была старицей, матерью и самым дорогим человеком. Их кровная близость переросла в более значимое и настоящее. Отношения матери и дочерей были освящены Богом и являли собой совершенное духовное родство, в котором Сам Бог — Отец Своих детей.

Кончина христианская переживается близкими иначе, нежели смерть человека, не знавшего при жизни своего Творца. Нет той тяжести утраты, скорбных переживаний и гнетущего чувства. Родной человек уходит на Родину, к своему Отцу, уходит домой, где будет ждать и встречать дорогих себе людей. Кончина же праведника — еще более удивительное и необъяснимое событие. В таких случаях не остается и тени тягостных переживаний, нет чувства разлуки с близким человеком. Сестры, как никто, верили в Божию любовь и милость к верным и искренним христианам, каковой и была Анна Дмитриевна. Но в лице своей матери они имели крепкую опору и помощь, теперь же им приходилось оставаться в родительском доме одним. К этому девицы были готовы уже давно, но Господь даровал им утешение пожить после ссылки со своей матерью и проводить ее в последний путь. Анну Дмитриевну похоронили рядом с ее мужем на ялтуновском кладбище, на том самом месте, где впоследствии были похоронены и все ее дочери.

Внешне жизнь сестёр в те годы была проста и ничем особенным внимания к себе не привлекала. Постоянный труд, молитва и пост составляли ее каждодневное течение. Будни и праздники сменяли друг друга. По-прежнему вся радость и жизнь девиц заключалась в одном — в Боге и в исполнении Его заповедей. Все, что ни делали сестры, делали для Него и ради Него. Они по-прежнему были совершенно независимы и свободны от мнения внешних людей. Власти уже более не трогали девиц, предоставив им жить так, как те посчитают нужным для себя. Находясь в советском государстве, Анисия, Матрона и Агафия внешне почти никак от этого государства не зависели. И это было чудо — чудо, которое Господь являл на Своих верных рабах.

Еще при отце Петрины держали кое-какую скотину. В разное время у них были: лошадь, гуси, утки и куры. Но в сорок шестом году, с возвращением из ссылки сестёр, ни скотины, ни кур у них не стало, не было их и до самой кончины стариц. В основном их хозяйство состояло из небольшого огорода, на котором девицы выращивали овощи.

Анисия, как и прежде, «убирала» иконы для верующих. Матрона и Агафия, научившись в заключении стегать одеяла, продолжали заниматься этим ремеслом и дома. Все вместе они катали для храма свечи из воска, который приносили в дом Петриных верующие люди. Позднее матушки стали делать свечи на специальном барабане, который у них однажды отняли власти, но потом по молитвам стариц вернули. Плели они и лапти, которые отдавали людям и в которых ходили сами. В те дни, когда Ксения находила возможность приехать из Шацка, сестры трудились по хозяйству вместе с ней.

К тому времени дом их так обветшал и осел, что приходилось затыкать фуфайками образовавшиеся между бревнами щели, чтобы как-то сохранить тепло. Вся изба продувалась ветром, и особенно трудно девицам приходилось зимой. Необходимо было строить новый дом.

Начиная всякое дело с благословения, Анисия, Матрона и Агафия и в этот раз обратились со своей нуждой к матери Наталии. До трех раз ходили они к старице за благословением начать постройку нового дома. Сестры не представляли, как и какими силами будут они это делать, но, надеясь па помощь Божию и в этом деле, девицы верили, что Господь не оставит их в крайней нужде и устроит все по молитвам блаженной. Два раза старица говорила, что нужно подождать. «Мы найдем своих людей», — прибавляла она. И только на третий раз, воздев руки к небу, она сказала:

— Ну, с Богом, все готово.

Посоветовались с невесткой о том, строить ли два дома — себе и ей — или один, чтобы, как и прежде, Ксении иметь приют у сестёр. Та согласилась жить вместе и не разделяться, поскольку особой нужды в этом не было, а постройка двух изб была бы делом крайне трудным и непосильным. Девицы стали молиться, и вскоре Господь послал лес, все необходимое для строительства и самих строителей, так что новый дом был возведен на радость и утешение подвижницам. Сами они принимали деятельное участие в его постройке: месили глину, штукатурили и красили, утепляли стены и потолок. Была выложена добротная русская печь и к ней примыкающая голландка. Все делалось аккуратно и надежно, с большой любовью и тщательностью. Домик этот и поныне стоит на своем прежнем месте. С тех пор многие сотни людей перебывали в нем, приезжая к старицам из разных мест нашей страны.

Потекли годы совместной жизни девиц в Ялтуново. Еще четверть века прожили они вместе в своем доме до кончины матери Анисии, последовавшей в 1982 году. Их жизнь все эти годы была непрестанным трудовым подвигом. Трудились они много и плоды своих трудов употребляли в помощь монастырям, храмам и простым людям. Помощь эта была разнообразна. Все, к чему девицы могли приложить свои руки, силы и умение, они употребляли на общую пользу. В основном их труд был незаметен и скрывался самими подвижницами по свойственному им смирению. Стеганые одеяла, сделанные Матроной и Агафией, раздавались нуждающимся, отсылались в немногие открытые в то время монастыри. Анисия и Агафия пряли шерсть и вязали теплые вещи, которые также рассылали в обители и раздавали людям. Матрона, по причине нетвердости рук, прясть и вязать не могла, как не могла выполнять и другие работы подобного рода, поэтому, главным образом, она занималась хозяйством, за что мать Анисия называла ее шутливо — завхоз. Основным занятием Агафии было штукатурное дело. Она ходила по дворам верующих и сама делала эту кропотливую и трудную работу. Знавшие старицу говорили впоследствии, что сколько она перемесила за свою жизнь глины и своими руками заштукатурила изб, не измерить теперь и не пересчитать.

Многие люди получали в те годы от сестёр ощутимую материальную помощь. Порой их усердием строились целые дома семьям и одиноким, не имевшим своих средств на восстановление. При этом девицы не принимали благодарностей на свой счет, а учили благодарить за все Единого Бога, благословляющего благие начинания и праведные труды. Источником такой материальной помощи были деньги, приносимые сестрам верующими. Люди знали, что лучше, чем Ванькины, их пожертвованиями никто не распорядится. Помогая другим, Анисия, Матрона и Агафия сами жили очень скромно и даже бедно. Себе они ничего не оставляли, довольствуясь самым необходимым.

Внешняя сторона их жизни проходила ровно и с удивительным постоянством. В их быте не было суеты, чрезмерных забот и беспокойства о хозяйстве. Хотя работали старицы много и постоянно, но это не было связано со страхом остаться без пропитания. Опыт ссылок дал им непоколебимое упование на промысл Божий о насущном куске хлеба. Работали они потому, что не могли не работать, это было их потребностью и жизнью. Труд и сопряженная с ним молитва соединяли сестёр с Богом, помогали сохранять живую с Ним связь. Так, как трудились матушки, не работает, наверное, сейчас никто, а если и есть такие люди, то их осталось крайне мало на нашей земле. И дело было даже не в том, что трудились они много и подолгу. Удивительным было то, как и с каким благоговением и любовью выполняли старицы свою работу.

Грядочки на их огороде обрабатывались так тщательно и аккуратно, что все поражались их чистоте и красоте. Как штукатурила избы мать Агафия, в округе не мог штукатурить никто. Глина для этого месилась старательно и подолгу. Она делалась, как сметана, мягкой и жидкой. Своими руками старица замазывала каждую щелочку и выравнивала глину бережно и аккуратно. Сделанная Анисией и Агафией из пряжи нить была удивительно тонка и ровна, а связанное из нее люди не могли отличить от вещей, изготовленных машинной вязкой.

Такое отношение к труду рождалось у сестёр как следствие особого устроения их душ, по-настоящему красивых и благородных. Все их внешние поступки и поведение были наполнены этим глубоким внутренним содержанием. По словам одного нашего великого иерарха, истинным благородством является благочестие. Тому подтверждением могла как нельзя лучше служить жизнь сестёр-стариц. Как-то одна женщина, моя девиц в бане (своей они не имели), подумала про себя: «Какое благородство в них и необыкновенная красота, как будто царского рода, а ведь простые деревенские девки». Мать Анисия, подойдя к ней и постучав по лбу пальцем, сказала с мягким укором:

— О чем думаешь? Пустая голова…

Какая-то особая культура, необыкновенное чувство такта присутствовали во всех их действиях и словах. Не учившиеся внешним правилам и манерам, сестры постоянно имели в себе благоговение и страх перед Богом. И это состояние сердечного смирения рождало тот образ поведения и обращения с ближними, который не приобретается посредством внешних навыков и обучения, а проистекает естественным живым образом как следствие этой внутренней христианской культуры, которой обладают только люди просветленные и чистые. Во всем у сестёр чувствовалась простота, ровность и естественность, но за этим стояли глубокая мудрость и духовная опытность стариц, уже проживших к тому времени большую часть своей многоскорбной жизни.

Мудрость их была удивительной. Можно было только поражаться, откуда у необразованных старушек такое рассуждение, светлый ум и глубина суждений. Эти качества, которые матушки пытались скрыть, были никак не совместимы с общепринятым представлением о деревенских бабушках. А именно такими бабушками они и старались себя представить в лице окружающих. Даже односельчане в большинстве своем не подозревали, что рядом с ними живут святые люди. Все знали, что к Ванькиным ходят, но значения этому не придавали. Они же, стараясь скрыть себя, жили напряженной внутренней жизнью, известной в полной мере им одним и Богу. Старицы могли общаться между собой так, что никто из окружающих ровным счетом ничего из сказанного ими не понимал. И только иногда матушки немного приоткрывались для пользы приходящих.

Весь строй жизни девиц был непрерывным предстоянием пред Богом. Были удивительными постоянство и ровность течения их подвига — подвига несомненно тяжелого и напряженного. При этом, не считая свою жизнь достойной награды, как и все святые подвижники, они видели себя грешниками и должниками перед Господом.

В их доме никогда не было электричества, несмотря на то, что все люди в округе и все соседи им пользовались. Сестры освещали свое жилище с помощью керосинок и готовили на примусе. По смотрению Божию керосин у них никогда не переводился, даже когда с его покупкой бывали трудности. Но и его матушки всегда берегли и экономили, повторяя: «Это ведь не наше, а люди приносят…» Ко всему употребляемому для жизни они относились как к дарованному Богом, за все непрестанно благодарили Господа, считая себя недостойными стольких, как они говорили, милостей. Даже к воде сестры относились бережно и экономно, приучая и своих ближних не расточать ее понапрасну.

Подарки матушки принимали и были благодарны благодетелям, но пользовались ими далеко не всегда, атои отдавали обратно, но делали это так, чтобы не обидеть приносящих. Все приезжавшие к старицам что-то привозили, в основном это были продукты, иногда какие-нибудь вещи, и все это матушки раздавали, так что зачастую пришедший уносил с собой больше, чем приносил сам. Бывало, что в их доме на полу стояли в ряд банки с молоком, творогом, сметаной, к которым сестры и не прикасались. Как-то одна женщина зашла к ним и внутренне соблазнилась: «Три старухи нигде не работают, ничего не получают, а как живут». Не успела она это подумать, как мать Анисия ее же словами и говорит:

— Вот три старухи! Нигде не работают, денег не получают, а как живут-то!

Однажды кто-то из близких спросил их, почему матушки не едят молочное, когда столько всего было в их доме в тот день. Кто-то из сестёр ответил:

— Да ведь это все не наше…

Несмотря на то что верующие приносили и привозили в дом Ванькиных всего в избытке, матушки питались скудно и однообразно. Во всем себя ограничивая, они и в еде были очень умеренны. Когда были помоложе и покрепче, ели однажды в день, после полудня. Вместо чая, который в их доме никогда не употреблялся, пили простой кипяток. При этом бывало, что вода в чайнике не закипала, а только нагревалась. Картошка, каша, щи, хлеб, а в скоромные дни и молоко — вот обычная пища, которую употребляли сестры. Молочные и некоторые другие продукты они брали для себя у людей, которых считали своими. Эти близкие к Петриным люди жили руководством стариц, во всем им доверяя и слушаясь.

Перед причастием Анисия, Матрона и Агафия строго постились. Не ели они накануне по целому дню, не переставая трудиться все это время. Можно сказать, что вся жизнь их была постом. Кроме сред и пятниц, матушки постились и по понедельникам, посвящая свое воздержание Небесным Силам, а главным образом, Архистратигу Михаилу, которого очень чтили. После Успенского поста они продолжали поститься до «Ивана Постного», то есть до дня Усекновения честной главы Иоанна Крестителя, и только после этого разговлялись и позволяли себе есть скоромную пищу.

Особым днем для Петриных был праздник Архангела Михаила, когда после причастия Святых Христовых Тайн они не ели до вечера, сохраняя такую традицию от своей матери и от своих наставников. В этот день обязательно, а часто и в другие праздники и будни в их доме собирались близкие к матушкам верующие люди. Как и в старину, все вместе пели канты и молились. Бывало, всю ночь сестры рассказывали про старцев, вспоминали ссылку, говорили о жизни, назидая всех с любовью и теплотой. Такие дни и ночи были настоящими духовными праздниками для девиц и женщин, приходящих к Ванькиным. Каждый мог услышать только к нему обращенные слова на пользу души, в подкрепление или в обличение. Некоторые из женщин трудились в совхозах и на предприятиях, им необходимо было утром бежать на работу. Но, получив радость общения со старицами, они, не поспав ночью, летели туда одухотворенные и совсем не уставшие.

Утро в доме девиц начиналось всегда в четыре часа. В это время они вставали неизменно каждый день вне зависимости от того, во сколько пришлось им лечь накануне. Если вечером к ним никто не приходил, а такие случаи бывали нечасты, то они ложились в девять или в десять часов. Утром до прихода людей молились, читая по книгам, помимо положенных молитв, еще и дневной акафист, Псалтирь с помянником, Апостол и Евангелие. А после того как старицам привезли с Афонской Горы икону Матери Божией «Скоропослушницу» с частицами мощей Великомученицы Варвары и преподобного Евфимия Великого, сестры стали читать каждый день еще и акафист перед этим образом Царицы Небесной. Вечерняя их молитва включала в себя дневные каноны и последование на сон грядущим. Молитвословия по книгам читала, главным образом, Матрона, она считалась среди сестёр грамотной. Читать умели и Анисия с Агафией, но старались это скрыть. В большой помянник сестёр входили все усопшие старцы, странники, юродивые, которых знали матушки при их жизни, а также девицы, женщины, близкие к подвижникам и к семье Петриных, их предки и благодетели. Начинался помянник с патриархов и епископов, затем шли люди духовного звания и миряне. Молились матушки, главным образом, о тех, кого знали лично. Бывало, что кто-нибудь из женщин, переписывая для них помянники, вписывал и своих родственников, так что в итоге получались большие списки живых и усопших, которых неизменно поминали подвижницы. Об этом молитвенном правиле знали все верующие, бывавшие у Ванькиных. Но о сокровенной молитве праведниц догадывались немногие. Можно с достоверностью сказать, что молились сестры непрестанно, молились со слезами и умилением, иногда вместе, но, в основном, каждая в тайне своего сердца. Люди несколько раз замечали, что матушки встают ночью и молятся молча, делая множество поклонов.

Первое время по возвращении из ссылки они переписывались с Марией Царевой, помогавшей Матроне и Агафии в тяжелые для них годы заключения. Надо отметить, что девицы до конца своей жизни не забывали своих благодетелей, когда-нибудь хоть чем-то оказавших им помощь. Эту благодарность они хранили в своих сердцах, поминая этих людей. По слову апостола, старицы не оставались должниками никому и ничем, кроме взаимной любви, которую они отдавали сторицею тем, кто проявил ее хоть раз по отношению к ним. Их благодарность не была формальной, но особо она и не обнаруживалась внешне. Подвижницы предпочитали молиться Богу за своих благодетелей, считая молитву лучшим и единственно возможным с их стороны воздаянием за добро.

Письма и открытки приходили на адрес Петриных часто. В основном, это были поздравления и просьбы о поминовении. Но сами матушки писали изредка, только в особых случаях, когда необходимо было обязательно ответить.

Как и прежде, они не поддерживали отношений с неверующими родственниками. Родни у девиц было много, но почти ни с кем они не общались. Как-то к ним привезли мальчика, мать которого приходилась сестрам родственницей. После ее кончины близкие отдали сироту матушкам на воспитание. Случилось то же самое, что и в ссылке с Матроной и Агафией. Ребенок научился молитвам, начал креститься и обращаться к Богу. Родственники, приехавшие навестить мальчика, воспротивились такому воспитанию и стали запрещать сестрам приобщать ребенка к вере.

— Ну, тогда забирайте, нам такая родня не нужна, наша родня та, что знает Бога, — ответили матушки.

Анисия, Матрона и Агафия не мыслили себя без храма. Во все праздничные и воскресные дни они посещали Никольскую церковь в Шацке. Но был и еще один храм, в котором стали они бывать. С кончиной отца Кириона Господь не лишил их возможности исповедоваться, причащаться и собороваться у близкого по духу священника. Благим Своим Промыслом Бог воздвиг в Шацкой земле еще одного Своего верного пастыря — удивительно кроткого и смиренного человека. Звали его отец Валентин Ястребцев. Был он протоиерей и служил в селе Новотомниково, расположенном на границе современных Рязанской и Тамбовской областей. Это село находится недалеко от Старочернеева, выше по Цне, приблизительно в тридцати километрах от Ялтунова. С именем отца Валентина связано возрождение после войны Новотомниковской церкви — очень красивого каменного храма с изразцовым иконостасом.

Пройдя лагеря, отец Валентин многое перенес за годы заключения. Два раза его арестовывали и осуждали, после чего ему приходилось отбывать ссылки на строительстве Беломорско-Балтийского канала и в Забайкалье. Однажды на глазах отца Валентина были утоплены шестьдесят его собратьев по служению — священники и монахи. Потрясенный этим событием, он дал обет Богу, что если останется жив и вернется на родину, то станет отчитывать бесноватых и служить людям, отдавая этому все свои силы. Впоследствии пастырь Христов своей жизнью исполнил данный им обет, посвятив себя беззаветному служению Богу и ближним. Тридцать пять лет он был настоятелем Новотомниковского храма, принимая ежедневно больных, облегчая их горе и страдания. Господь наградил отца Валентина даром благодатной молитвы и исцелений. К нему ехали из разных мест, и очень многие получали от старца ощутимую помощь. Говоря проповеди, он часто плакал, причем порой нельзя было разобрать его тихих и невнятных слов, но все находящиеся на службе верующие также не могли удержаться от слез. В такие моменты плакал весь храм.

При этом было не так важно, о чем конкретно говорит батюшка (а говорил он о Христе, о Его любви и страданиях за людей), у присутствующих лились слезы умиления, радости и любви, независимо от того, понимали ли они все сказанное отцом Валентином или только отдельные фразы доходили до их слуха.

По возвращении из заключения пастырь Христов стал ходатайствовать перед властями об открытии бывшей графской церкви. Три года проездил отец Валентин по разным инстанциям, прося об открытии храма. В это же время он ходил по селам с тем, чтобы собрать обязательный налог на содержание армии. Набрав более, чем требовалось, подвижник внес эту сумму в фонд армии, за что получил благодарность от Сталина. В 1946 году храм был открыт, и с этого момента вплоть до восьмидесятых годов отец Валентин бессменно был его настоятелем. Его смирение и самоотверженность в служении были удивительными. Смирялся он и перед власть имущими, сознавая, что всякая власть дается Богом в награду или в наказание народу и что всякое бремя правителей безбожных необходимо нести как врачующую эпитимию от Господа. Только в одном он был тверд и непреклонен — в исповедании своей веры и в исполнении своего пастырского долга.

Отец Валентин имел необыкновенную любовь к людям. Казалось, что его сердце может вместить каждого — от тяжело страдающего демонической одержимостью до безбожника-коммуниста. И Господь, благодаря этой любви Своего верного пастыря, творил явные чудеса. Общаясь с батюшкой, по его молитвам приходили к вере врачи, учителя, военные, работники науки. И таких людей, получивших через отца Валентина дар святой веры, было немало. Однажды по доносу на батюшку приехал из Тамбова уполномоченный по делам религии, чтобы сделать ему строгий выговор, но, познакомившись с отцом Валентином, этот человек так проникся к нему, что, уезжая, сказал: «Всем надо только благодарить священника, который открыл, восстановил и сумел сохранить и украсить такую красоту, каким является Новотомниковский храм». Конечно, уполномоченного, повидавшего за время своей деятельности немало церквей, поразил не столько сам храм, сколько глубина смирения и красота души его настоятеля.

Отца Валентина несколько раз избивали бесноватые, точнее, злые духи, владевшие по Божиему попущению больными. Враг с ненавистью мстил подвижнику за исцеления и за его любовь к этим людям.

Сблизившись духовно с отцом Валентином, сестры стали ходить в Новотомниково. Он, в свою очередь, узнав девиц, и сам стал пользоваться их помощью и советом. В годы служения отца Валентина в Новотомниковской церкви его маленький домик при храме был для всех верующих, обращавшихся за окормлением к старицам, настоящим приютом. Бывало, что после всенощных накануне праздничных служб у него останавливались на ночь десятки человек и среди них сами сестры. Укладывались спать, где только было место: на лавках, на полу и даже под столом. Сам же отец Валентин в соседней комнатке всю ночь молился и за несколько часов до литургии уходил в храм, пробираясь через спящих людей.

Свои отношения с людьми сестры строили просто и естественно, они были со всеми по-доброму сдержанны и старались не оказывать внешне своего предпочтения кому-либо. Но при этом с их стороны не было равнодушия и безразличия к ближним. Людей они любили независимо от того, как те относились, в свою очередь, к ним. Любили они всех, но их любовь по-разному проявлялась по отношению к людям разного склада, разного устроения и разной жизни. Сила этой любви была различна в зависимости от того, насколько близки были к Богу те или иные их ближние.

Ближе всех и роднее для самих девиц были праведники, связавшие свою жизнь с подвигом странничества или юродства. Подобного рода людей сестры принимали как своих, повторяя при этом: «Это наши», имея в виду духовное с ними родство и близость. Чем могли, они помогали блаженным. Как никто другой, матушки знали, как тяжело этим людям нести свой крест.

Отверженные миром, терпящие всеобщее поругание, те совершали свой жизненный путь, не имея даже малых внешних утешений. При этом юродивые оставались людьми, имели такую же плоть, как и все, были подвержены воздействию природных стихий, голоду и жажде. Сестры, как и прежде, продолжали служить блаженным и странникам, подавая им кров и хлеб. Поддерживали они их и морально. Один Господь знает, как наедине общались старицы с ними. В присутствии народа эти люди не оставляли своего юродства и вели себя подчас странно и вызывающе. Но каждый раз можно было заметить, как с многозначительной улыбкой, с пониманием относятся к ним девицы. Было видно, что для взаимопонимания им не нужны слова. То что ускользало от общего внимания и являлось непонятным для всех, было ясно и открыто для сестёр. Иногда хватало одного взгляда или одной какой-нибудь ничего не значащей для остальных фразы, чтобы сестры поняли юродивых, а те, в свою очередь, их. Но, владея «языком» юродивых и будучи вполне способны подражать их манерам, сами матушки не юродствовали. Они при бегали к юродству только изредка, когда требовала того ситуация, используя его как лучший способ поведения в отдельных случаях. Сестры служили странникам и Христа ради юродивым еще и тем, что провожали их в последний путь, заботились об отпевании и похоронах. При этом они хоронили их на своем участке кладбища. Место это так и называется — «у странников». Родители девиц, а впоследствии и сами они, были похоронены на другом месте ялтуновского кладбища — в верхней его части.

Исполняя последний долг служения почившим блаженным, сестры исполняли его и по отношению к тем новопреставленным православным, которых они близко знали и которые бывали в их доме. А таких людей было множество. Помимо всех приезжих, окормлялись у стариц не одна сотня девиц, женщин и мужчин Шацкого района. Мужчин было, правда, очень мало, но и они были. Матушки ездили на похороны этих благочестивых людей, молились об их упокоении, читали Псалтирь. Как и в других местах, у них было принято особо поминать усопшего, помимо сорокового дня и годовщины, еще и в день двадцатый, а также и на полгода со дня преставления. В эти дни верующие собирались в доме почившего или у самих сестёр и молились о его упокоении. Собирались как в самый день памяти, так и вечером накануне, что и поныне в Шацке и его окрестностях соблюдается как традиция.

Забота сестёр о нуждающихся проявлялась и в попечении о болящих. В: Шацком районе, как упоминалось выше, находится больница для психически нездоровых людей. В годы советской власти она была размещена на территории Успенской Вышенской пустыни, где находится, увы, и по сей день. Мать Анисия говорила про это поруганное святое место, что Бог попустил подобное по грехам народа. «За беззакония людей не пощажу Своей святыни», — приводила при этом старица слова Господа.

Условия содержания больных из-за недостаточного финансирования и непригодности помещений были крайне плохими. Многие из врачей и обслуживающего персонала пытались улучшить положение своих пациентов. Большинство из их подопечных не могли ухаживать за собой сами и, помимо болезни, страдали часто от холода и голода.

Сестры, пока были помоложе, приезжали на Вышу и привозили для больных продукты и те вещи, которые появлялись у них в доме. С ними ездили и по их благословению оказывали такую же помощь и все верующие округи. Бывало, что на Пасху, на другие праздники или в обычные дни в больницу привозили целые мешки яиц, блинов, овощей, соленых грибов и разных других подарков. Близкие к старицам люди исполняли это послушание как завет. Для многих это стало обычной и регулярной обязанностью милосердия, исполнение которой считалось у них естественным и простым делом.

В этой больнице тайно и явно подвизалось множество праведников, заключенных туда властями за исповедание веры. Подвиг таких людей был чрезвычайно труден. Находясь среди больных, многие из подвижников принимали на себя юродство и несли его до конца жизни в безвестности и вдали от мира. Сестры часто говорили:

— Раньше на Выше был монастырь, а теперь Выша — выше монастыря.

Одной женщине, желавшей посмотреть на тайных подвижников, живших в больнице, мать Агафия сказала, что их искать не надо, они себя скрывают, но тут же предсказала, что Господь исполнит ее желание. Эта женщина часто бывала на Выше. Она, как и другие верующие, привозила больным продукты и вещи. В следующий же ее приезд в больницу к ней подошел один из ее обитателей и, отозвав в сторону, показал огромный крест, висевший у него на груди под одеждой. Этот незнакомый «больной» сказал ей в тот раз о самом для нее сокровенном, о том, что мог ему открыть только один Господь.

Из известных подвижников, заключенных в то время в Вышенской больнице, упомянем о троих. Первыми двумя были: иеромонах Никифор и раб Божий Михаил. Михаил был из ученых. В свое время он пришел к Богу и решил посвятить Ему жизнь, за что был признан властями невменяемым и заключен в больницу. О третьем праведнике, чья жизнь была поистине святой, необходимо рассказать подробнее.

Звали его отец Ефрем. Имея монашеский постриг и сан диакона, он подвизался одно время в Глинской пустыне, из которой ушел в 1954 году, за шесть лет до ее закрытия. Еще в монастыре он принял на себя юродство, которого не оставлял до конца жизни. Уже в Глинской пустыне отец Ефрем прославился своими дарованиями от Бога. Был он прозорлив и имел благодатную непрестанную молитву. Молился праведник всегда со слезами и умилением. Его многие любили и чтили как подвижника. Известно, что в шестидесятые годы иеродиакон Ефрем находился уже на Выше. В 1967 году он был, как вспоминают, заключен в буйное отделение, хотя не имел по внешнему поведению ничего общего с подобными больными. Его кроткий и смиренный нрав всех поражал. Те продукты, которые присылали ему знакомые из Таганрога, где праведник подвизался в юности, он раздавал больным. Однажды присланный ему круг сыра отец Ефрем разрезал на несколько частей, одна из которых была явно больше остальных.

На вопрос одной девицы из обслуживающего персонала, кому он определил этот большой кусок, отец Ефрем, назвав фамилию больного, ответил:

— А это Суханову, он меня вчера стукнул.

Бывало, что врачи наедине по полдня беседовали с ним, поражаясь глубиной суждений и прозорливостью праведника. Слова отца Ефрема производили на слушающих неизгладимое впечатление, так что многие и из начальства удивлялись, беседуя с ним. Все ночи подвижник проводил в молитве. Зная Святое Евангелие наизусть, он читал его, оставаясь один, так, что при этом слезы лились из его глаз целыми потоками. Как в монастыре, так и в больнице отец Ефрем предсказывал многим будущее. Однажды, гуляя по территории лечебницы, он подозвал одну верующую и сказал, что сейчас Закон Божий презирают, а придет время, когда его будут преподавать в школах.

Отца Ефрема вывезли из Вышенской больницы. Причиной тому было поведение духовных чад подвижника, приезжавших к нему из разных мест. Они стояли часами под окнами палаты, в которой он жил, пели и молились, невзирая ни на мороз, ни на запреты властей. Увезли праведника в семидесятые годы куда-то под Рязань, где он и окончил свой жизненный путь.

Сестры любили и почитали отца Ефрема: во всех домах верующих, окормлявшихся у них, как и в собственном их доме, висели в рамочках его фотографии.

Доброе и теплое отношение матушек распространялось на всех, кто в простоте сердца жил и трудился ради Бога. Такие люди были близки девицам именно по причине своей простоты и искренности. Эти качества сестры очень ценили в ближних. Интересно, что и сами старицы не считали себя за людей особенных. Они причисляли себя к рабам Божиим, преданным Ему и по мере сил Ему служащим. Упоминая о подобных людях, Анисия, Матрона и Агафия называли их простыми, говоря и о себе, что и они простые, в отличие от живущих лукаво, изобретающих разные способы брать от жизни побольше и существовать только для себя. Каждая из сестёр с первого взгляда узнавала человека и видела его таким, каков он есть на самом деле. Скрыть свою сущность от них было невозможно. При этом матушки не нуждались в общении или в каком-либо предварительном знакомстве с вновь увиденным человеком. Бывало, уже с первого полувзгляда они давали понять, что знают, кто и с каким сердцем пришел к ним в дом. Если это был искренний раб Божий, то сестры говорили о нем: «Это наш, такой же простой, как и мы». Или, например, что в нем много простоты. Такое свидетельство о человеке, с их стороны, всегда показывало, что тот живет для Бога и ищет Его воли, живет нелукаво. Для людей, близко знавших сестёр, подобная характеристика была самым дорогим и ценным признанием того, что и они являются членами одной большой духовной семьи — семьи, к которой принадлежали сами старицы и все подвижники Христовы.

Помогая ближним, сестры учили и своих послушниц, как семейных, так и девиц, жертвенному служению людям до полного самоотвержения.

Старицы радовались, когда близкие к ним женщины и девушки с терпением переносили различного рода скорби и утеснения, когда те жили скромно, без всякой роскоши, когда в их домах не было достатка, а все, без чего можно было прожить, раздавалось нуждающимся. Не считая достаток предосудительным, сестры все же стремились вести своих послушниц более узким путем. Навык все раздавать так укоренился в некоторых семьях, у некоторых вдов и девиц, что те в результате не мыслили, как можно было бы существовать иначе. У таких людей, полностью доверявших сестрам, живших их советом и руководством, жизнь менялась коренным образом и, в отличие от жизни обычных людей, приобретала совершенно иной смысл. Близкие к сестрам рабы Божии становились настоящими христианами, причем они, по простоте своей, не признавали себя таковыми, так как старицы умели смирять и вести своих людей узкой дорогой, на которой нет места какому-либо тщеславию и гордости.

Во всем придерживаясь старого уклада жизни, девицы не любили новшеств, как не любили роскоши и удобств. Они считали, что для жизни необходимо очень мало, но и за это малое учили благодарить Бога как за милость с Его стороны по отношению к людям. Тех, которые были по своему внутреннему устроению и складу характера близки им в этом, сестры называли «старинными». Говоря о ком-либо, что он «старинный человек», они сравнивали его тем самым с людьми, жившими в дореволюционные годы, когда весь уклад крестьянской жизни основывался на крепком фундаменте искренней, живой любви к Богу и здорового честного труда.

В домах людей, близких к сестрам, было принято никому не отказывать в гостеприимстве. У тех, кто жил в Шацке, по праздникам останавливались пришедшие и приехавшие из сел и деревень верующие. В те годы Никольский храм был одним из немногих открытых в районе, куда, в основном, и съезжались молиться люди. А те из духовного стада матери Анисии и ее сестёр, кто жил в сельской местности, принимали приезжих по благословению матушек не только на ночлег, но даже и на более длительное время. Некоторые из них брали в свои семьи больных с Выши или бездомных. Делали они это добровольно и с согласия своих близких. У некоторых жили постоянно или подолгу блаженные и странники.

Старицы за всех болели сердцем, но особенную заботу проявляли о тех, кто полностью им доверялся. За таких они полагали свои души, в полном смысле этого слова. Скорби близких были их скорбями. Бывало, провидя чье-нибудь горе, но еще не узнав об этом от самого человека, они начинали молиться о нем, и скорбная тяжесть уходила. Если же тот продолжал чрезмерно переживать и плакать втайне, сестры наедине тактично и мудро пытались уврачевать его скорбь словами. Так, одна женщина от постигшего ее горя не находила себе покоя, беспрестанно плача и сокрушаясь. Старицы чувствовали и знали это. Их молитва не возымела своего действия, так как женщина сама не хотела утешения, и ее горе казалось ей безмерным. Как-то придя в дом Ванькиных, она заметила, что сестры не по-обычному молчаливы и озабочены. Вдруг все трое встали, и одна из них сказала:

— Ну, перестань так кричать, хочешь, мы все тебе в ноги упадем?

С этого момента что-то произошло в сердце этой рабы Божией, что именно, понять она не могла, но скорбь ушла тут же, не оставив и следа.

По возвращении из заключения Анисия, Матрона и Агафия еще несколько раз предпринимали путешествия к святым местам. В пятидесятые годы младшие сестры ездили в Киев. Часто бывали в Лавре преподобного Сергия и в Печерах. Матрона и Агафия несколько раз ходили пешком в Моршанск, чтобы достать в городе церковного вина для храма, с приобретением которого одно время были трудности. Такое дело было связано с большим риском. В случае их поимки власти могли использовать это как повод для преследования девиц. Поэтому приходилось быть осторожными. Обвязывая бутылки с вином вокруг себя и надев что-нибудь сверху, они шли таким образом домой. Такое путешествие занимало обычно два дня. Переночевав в Моршанске у знакомых и взяв у своих людей вино, сестры шли семьдесят пять километров до Шацка. Однажды, уже миновав Чернеево, они подходили к Боркам. Необходимо было переправиться через Вачкас — речку-ручей. Сделать это, не замочившись, было невозможно, а погода стояла уже холодная. Вдруг показалась подвода, на которой ехала знакомая девицам женщина. Те попросили перевезти их через ручей, но получили отказ. Женщина обманула их, сказав, что у ее лошади больна одна нога. Впоследствии сестры сокрушались об этой рабе Божией, говоря, что Господь попустит ей наказание за ее поступок. Известно, что женщина эта очень тяжело умирала, и на ее похороны никто не смог прийти из-за половодья и разлива реки.

Бывали сестры и у отца Иоанна (Крестьянкина). Они приезжали к нему в Некрасовку и в Летово, где он служил в сельских храмах до перехода в Печерский монастырь. Впоследствии батюшка передавал для девиц гостинцы с приезжавшими к нему из Шацка, говоря при этом:

— А это передайте матушкам.

В Ялтуново у сестёр побывал, еще будучи молодым, отец Кирилл (Павлов), которого они очень любили и посещали в Лавре преподобного Сергия. Уезжая, батюшка тогда сказал:

— Дай Бог, не в последний раз.

Рассказывают, что отец Кирилл с архимандритом Николаем предложили старицам принять постриг. Но девицы на это ответили, что у них другой путь, и отказались от монашества. В тот раз отец Кирилл подарил сестрам на память свою фотографию.

Еще один известный старец святой жизни, скончавшийся в 1992 году в Тбилиси, был духовно близок к матушкам. Речь идет о глинском подвижнике схиархимандрите Виталии (Сидоренко). Мать Агафия бывала у него неоднократно, приезжая с близкими ей людьми в Сергиев Посад, где одно время жил батюшка на квартире архимандрита Иннокентия (Просвирнина). Однажды отец Виталий сказал верующим, что жизнь сестёр выше монашеского подвига и сами они выше схимников. Покойный отец Иннокентий сам часто бывал у сестёр, которых очень почитал и любил. Имея богословское образование, высокие ученые звания и большой опыт духовной жизни, он отзывался о них как о праведницах, говоря, что их мудрость сравнима с мудростью подвижников-богословов. Вспоминая как-то свои беседы с сестрами, отец Иннокентий сказал, что их слова были настолько благодатны и сказаны с такой силой, что создавалось впечатление, будто Сам Святой Дух говорит через них.

Можно добавить, что сестры были близки духовно к последним глинским подвижникам. Матушки любили и чтили Владыку Зиновия, схиархимандритов: Серафима (Амелина), Андроника

(Лукаша) и Серафима (Романдова). Фотография последних трех батюшек висела в рамочке в доме девиц среди прочих фотокарточек. Сестры говорили об этих подвижниках, что они являются одними из немногих настоящих духоносных старцев нашего времени.

Самим же девицам крест старчества пришлось понести в полной мере. Они стали достойными преемницами своих предшественников и наставников в этом служении. Анисия же, как старшая, при жизни несла это послушание в большей степени, нежели ее сестры. Она многим заменила мать Анну, а после 1975 года — и мать Наталию, став для верующих округи духовной наставницей.




Глава четвертая Мать Анисия

Годы совместной жизни Анисии, Матроны и Агафии были для многих верующих самыми счастливыми. Это было радостное время, когда сестры, трудясь вместе, могли оказывать духовную помощь обращавшимся к ним за поддержкой, могли, помогая друг другу, направить, утешить и молитвенно помочь всем, кто им верил и искал в них опору. Девицы так удивительно дополняли друг друга, что ни у кого не возникало и мысли как-то их разделять. Они были одним единым и неразрывным целым. Их взаимная любовь, духовная дружба, послушание друг другу делали это единство на удивление красивым. Сам Господь соединял сестёр и был посреди них. Именно Он являлся причиной такой духовной гармонии в семье стариц.

Но все же, несмотря на это единство, матушки были очень разные. Каждая имела свой неповторимый облик, свой характер и устроение, свой внутренний мир. Нужно добавить, что и дарования от Бога имели старицы различные. Об этом упомянула как-то их мама:

— У моих дочерей разные дары, у каждой свой, — сказала она тогда, имея в виду разное действие Одного и Того же Духа Божия в девицах.

Внутренний мир сестёр не был по-настоящему открыт никому, даже людям, очень близко их знавшим. Но и то немногое, что открывалось и становилось явным через видимую сторону их жизни, во многом являлось и является свидетельством необыкновенной и удивительной одухотворенности сестёр, наполненности их жизни особым смыслом и содержанием, суть которого есть Сам Господь.

Нельзя сказать с полной определенностью, что кто-то из матушек сильно выделялся. Люди шли ко всем троим, говорили всегда обо всех вместе, никогда не разделяя их как при жизни, так и после их кончины. Но были такие, которые, соприкоснувшись близко с матерью Анисией, сохранили к ней большую веру и благоговение, нежели к ее сестрам. Такое их отношение объясняется, возможно, тем, что Матрона и Агафия находились при жизни Анисии как бы в ее тени, предоставляя сестре во всем первенство как старшей. Девицы, привыкшие смиряться, легко и с радостью уступали друг другу во всем. В этом их взаимном смирении не было угодливости или искусственности, этим они сохраняли обычный порядок вещей, по которому младшие подчиняются старшим. У Петриных первенство не было привилегией, не заслуживалось чем-либо и не являлось каким-то особым положением. Этот богоустановленный порядок, существовавший в жизни старых людей до революции, был сохранен и в их семье до конца жизни матушек. Авторитет Анисии был непререкаем, ее слово было решающим и, как правило, не оспаривалось, но это не означало, что она распоряжалась и командовала сестрами. Она была как бы первая среди равных, и первенство это, если и выделяло ее, то никак не возвышало. Матрона и Агафия называли сестру ласково и просто — Аниська. В их отношении к ней не было страха и того почтения, которое имеют к наставникам ученики и благоговейные дети по отношению к родителям. Между собой старицы оставались сестрами — сестрами во Христе, и их взаимоотношения строились именно исходя из этого.

У каждой из них были свои негласные обязанности по дому и по хозяйству. Анисия трудилась и помогала Матроне и Агафии во всем, но основным ее делом и послушанием было встречать и принимать людей. Верующие обращались, главным образом, к ней. Но при этом все говорили, что идут к Ванькиным, имея в виду всех троих, так как Матрона и Агафия были неотъемлемой частью своей сестры. Тетя Анисия, как ласково называли ее люди, в полной мере посвящала себя ближним, отдавая все свои силы этому служению. Господь наградил старицу всеми необходимыми качествами и дарованиями для прохождения этого поприща. Люди, видя, что в ней действует Сам Бог, тянулись к ней и доверялись ей с верой и благоговением.

Мать Анисию можно было назвать богомудрой. Она и вправду была очень мудра и порой непроста в общении. К этому добавлялись еще необыкновенная проницательность и способность прозревать человеческие души, что делало ее настоящим «духовным рентгеном», как называли старицу верующие. От нее не были сокрыты самые тайные помыслы и дела. Некоторые ее боялись, но боялись тем страхом, который внушается сознанием предстояния перед святым человеком, видящим тебя таким, каков ты есть на самом деле. Тетя Анисия была строга — строга и к себе, и к ближним. Но при этой ее строгости другим неотъемлемым ее качеством была необыкновенная любовь и доброта. Когда впоследствии кого-нибудь, знавшего мать Анисию, спрашивали о том, какая она была, первое, что можно было услышать почти от каждого: «Она была очень добрая». Доброта и любовь изливались из нее каким-то незримым светом, проистекая на людей целым потоком, а ее лицо озаряла почти всегда радостная и добрая улыбка.

Любовь к ближним подвигала старицу к деятельной заботе о них. Эта забота проявлялась по-разному, но, главным образом, в том, что тетя Анисия беспокоилась о сохранении от греха вверившихся ей девушек и женщин. Как и упоминалось выше, вокруг сестёр собирались девицы, намеренно не выходившие замуж. Это был своего рода обет Богу и посвящение Ему своего девства и своей жизни. Они решались на это сознательно и всегда добровольно, старицы же только содействовали такому их выбору. Бывало, что, провидя чистоту души той или иной девушки, а также Божию о ней волю, мать Анисия мягко и без принуждения показывала ей величие и красоту девственной жизни ради Христа, хотя и объясняла при этом сложность и тернистость этого пути. Других же сестры благословляли выходить замуж, не принуждая их к непосильному подвигу. Но в том и другом случае свобода выбора оставалась всегда за девушками, и то, какой образ жизни выбрать, предоставлялось в конечном итоге им самим. Случалось, что, предвидя скорбь и будущее горе, связанное с замужеством той или иной девицы, сестры пытались удержать ее от самовольного поступка, предостерегая и предупреждая о том, что ждет ее, если та не послушает их совета.

«Монастырь» тети Анисии насчитывал более восьмидесяти одних только девиц. По сути дела никакого монастыря не было — мать Наталия, блаженная Груня, а за ними и другие говорили так в шутку, сравнивая девушек, окормлявшихся у сестёр Петриных, с монастырскими послушницами. И во многом это было оправданно. Главное, что позволяло делать такое сравнение, было искреннее и добровольное послушание девиц старицам. Многие жили этим послушанием и не мыслили себя без подобного руководства. Верующие вспоминали впоследствии, что, попадая в духовное стадо тети Анисии, они приобретали в ее лице настоящую заботливую мать, которая молилась о них и переживала о каждой как о самом близком человеке.

Эти молитвы старицы о своих послушницах были основным и порой единственным способом оградить и помочь им на жизненном пути. Объяснялось это тем, что в большинстве своем люди трудно переносили обличения и вразумления, указывающие на испорченность их сердца. Бывало, принимая молодых девушек, матушки обходились с ними бережно и ласково, дарили нехитрые подарки: платочки, иконочки, открытки или какие-нибудь вещи из одежды. По воспоминаниям некоторых девиц и женщин, сестры жалели их и не ругали, так как те не понесли бы строгого обращения и тем более обличений. Мать Анисия говорила окружающим, что если им что-то и сказать относительно их грехов, то они более не придут, могут отойти от Бога и погибнуть. Так, с терпением, приобретали старицы невест Христу, оберегая их от падений и ошибок. Благодаря такому обращению многие утвердились в вере и избежали греха, оставшись девами или сохранив вдовство. С какими трудностями и скорбями для стариц было это связано, отчасти знали их послушницы, а в полной мере только сами сестры, которым приходилось принимать на себя тяжесть и боль ближних.

Матушки, как и их наставники, имели благоговение и уважение к монашескому чину, считали этот подвиг одним из труднейших. Были случаи, когда они и сами благословляли идти этим путем желающих посвятить себя Богу через принятие иноческих обетов. Но относительно девушек, однажды вольно примкнувших к их стаду, старицы имели однозначное мнение, суть которого заключалась в том, что, встав на тот или иной путь, христианин должен идти им до конца, не меняя своих намерений и образа жизни. Однажды случилось, что девица, окормлявшаяся у матери Анисии, приняла без благословения сестёр монашеский постриг от одного известного в то время духовника. Не желая порывать с сестрами, она по-прежнему ходила в дом Петриных и обращалась к ним по разным нуждам. Те не отталкивали ее, как не отталкивали никого, но той духовной близости и незримой связи с ними у этой монахини уже не было. Тетя Анисия сказала ей как-то, возможно, объясняя происшедшее: «Ты теперь не в нашей стайке», — давая понять тем самым, что каждое ответственно принятое решение влечет за собой определенные последствия.

Удивительное сочетание у тети Анисии доброты и строгости проявлялось и в ее не менее удивительном даре обличать. Обличения были настолько мудрыми, что действовали неизменно врачующе. При этом старица обязательно тут же утешала человека, изливая на него свою любовь и достигая тем самым исцеления греховных язв своих близких. Часто в присутствии собравшихся прикровенно или напрямую говорила верующим об их грехах, но так, что в ее словах не было осуждения согрешивших. Чаще сказанное тетей Анисией было понятно только тому, к кому были обращены ее слова. Не оставалось ни малейшего сомнения, что говорит она именно тебе и именно о том, что больше всего препятствует в твоей душе действию Божественной благодати.

Простые и искрение души тянулись к старице. Было что-то необъяснимое, что располагало к ней и делало тетю Анисию для верующих надежной, крепкой опорой и прибежищем во всех жизненных обстоятельствах. С ее благословения решались не только важные серьезные вопросы и проблемы — женщины и девицы с искренней любовью и верой испрашивали у нее благословения на все свои дела и намерения. Все знали, что если благословение получено, то Божия помощь и поддержка будут сопутствовать исполнению задуманного. Многим и многим помогла старица в сложных и подчас трагических обстоятельствах. Каждый из знавших тетю Анисию мог и может рассказать по нескольку удивительных и чудесных случаев такой благодатной помощи с ее стороны.

Бывало, что мать Анисия и ее сестры исцеляли больных. Жалея людей, они молились Богу о них, и Господь, исполняя просьбы стариц, помогал болящим. Но такие случаи были исключениями, сами матушки не брали на себя этого служения. При жизни тети Наташи они отсылали нуждавшихся в исцелении к ней как к праведнице, имевшей от Бога изобильную благодать врачевания. С ее кончиной многое, что несла тетя Наташа, легло на плечи Анисии, как в свое время ее ноша увеличилась с кончиной матери Анны. После смерти Анны Дмитриевны Анисии пришлось принять на себя бремя по окормлению замужних женщин. До этого, как упоминалось выше, она не вникала в их проблемы, оправдываясь, как и ее сестры, тем, что она девица, и всех особенностей семейной жизни знать не может. Делая это по смирению, старица все же не могла отстраниться от осиротевших после смерти ее матери женщин. Однажды одна из них, изливая свое горе на могиле Анны Дмитриевны, просила помочь почившую через ее старшую дочь. Придя в дом Петриных, женщина с удивлением услышала от тети Анисии:

— Ну что, была у бабки?

— Была…

— И что же она тебе сказала?

Женщина смущенно опустила голову и заплакала. Тетя Анисия взяла ее голову и положила себе на грудь, из ее глаз тоже полились слезы.

— Теперь, — сказала она, — приходи ко мне, как приходила к ней.

Мать Наталию хоронили в ноябре 1975 года, на заговение Рождественского поста. Проводить подвижницу собрались очень многие знавшие ее при жизни. Все кладбище было переполнено людьми. Скончалась старица неожиданно, ничем не поболев, но этому предшествовали некоторые события.

За четыре дня до своей блаженной кончины тетя Наташа попросила женщину, ухаживавшую за ней, принести лапти и обуть ее.

— Ты далеко собираешься-то? — спросила та.

— Домой, — ответила кратко старица.

Через несколько дней случилось так, что этой женщине пришлось решать очень трудную для себя задачу. В то время в другой деревне тяжело болела ее мать. До этого за ней смотрела другая ее дочь. Но вдруг та решила уехать и возложила обязанности по уходу за матерью на свою сестру. Женщина не знала, как поступить. Все осложнялось тем, что ей приходилось ухаживать еще и за вдовой, в доме которой жила тетя Наташа. Звали вдову Татьяна, она долго заботилась о матушке, но к тому времени заболела раком и лежала, претерпевая сильные боли. Из сложившейся ситуации было два выхода: или женщина уезжает к своей матери, взяв с собой тетю Наташу и поручив уход за Татьяной другим, или привозит маму к себе и ухаживает уже за тремя. С первым вариантом Татьяна категорически не соглашалась, сказав, что без тети Наташи не сможет жить. Решили спросить об этом саму старицу. В этот день блаженная приняла более тридцати человек. Люди шли до самого вечера. Под конец дня она усадила рядом с собой свою хозяйку и спросила:

— Ну что, устала?

У той очень сильно болела голова, день был тяжелый и хлопотный. Тетя Наташа, взяв в свои руки ее голову, некоторое время подержала. Боль тут же утихла, сделалось легко и радостно. Женщина принялась варить щи на следующий день. Вдруг мать Наталия снова подозвала ее к себе. Тут произошло нечто невиданное за все долгие годы совместной жизни со старицей. Тетя Наташа стала целовать ее руки, голову и щеки. Послушницы были поражены, не зная, как объяснить происходящее, ведь все предшествующее время блаженная только ругала их, утешая редко и в самых скорбных обстоятельствах. Через некоторое время хозяйка спросила тетю Наташу, как разрешить беспокоивший ее вопрос.

— Обо мне-то не заботься, заботься об себе, — ответила ей матушка.

— Ну, как же не заботься, у меня вся забота-то только о вас, да вот мать еще в нагрузку дали.

— Я-то уйду, — сказала тетя Наташа.

— Ну и иди с Богом, — не восприняв слова блаженной всерьез, ответила ей женщина, — я вас с тетей Таней провожу, сорок дён отслужу, тогда и меня с собой возьмите, я как здесь вам служила, так и там буду прислуживать.

— Нет… нас-то ты проводишь, а сама-то поживешь-поживешь… да хлебанёшь, добре мне тебя жалко… помоги табе Господи, — ответила старица.

До последнего часа подвижница не оставляла своего подвига юродства. В этот вечер, после описанных событий, тетя Наташа не давала женщинам спать до половины третьего ночи, а под конец даже перевернула стол. Те, никак не подозревая, что слова праведницы были сказаны серьезно, с недовольством стали уговаривать блаженную успокоиться, пригрозили даже позвать сына Татьяны Николая.

— Ложитесь, спите, никого больше не потревожу, ничего больше не скажу… непробудным сном спите, без Николая уйду… — ответила старица.

Это были ее последние слова. Когда проснулись утром, матушка была уже мертва. Случилось это двадцать пятого ноября, в день памяти святителя Иоанна Милостивого. Через некоторое время почила и Татьяна, долгие годы ухаживавшая за блаженной. Тетя Наташа забрала свою послушницу, как и предсказала. Их могилы находятся рядом, в одной ограде, на Новосельском кладбище в том селе, где жила последнее время старица.

После кончины праведницы перед сестрами встал вопрос о том, как помогать людям, обращавшимся до этого со своими телесными недугами к блаженной. Девицы верили и знали, что Господь исполняет и будет исполнять их просьбы об исцелении, но это, как они считали, был не их путь. Как-то мать Анисию спросили, почему она и ее сестры не лечат больных, как делала это тетя Наташа, не дают святой воды, не мажут маслом и тому подобное. Старица ответила:

— И сейчас-то от людей не отобъемся, а тогда и подавно.

Матушки смиренно признавали себя неспособными на большее, говорили, что их мера невелика. Но вопреки желанию ограничить свое служение только духовным советом и руководством, они не могли в отдельных случаях не помочь близким и облегчали их болезни своими молитвами или исцеляли совершенно.

Как-то одна женщина просила тетю Анисию, чтобы та помолилась за ее сына, чтобы он бросил курить. Мать Анисия, улыбнувшись, ничего не ответила, но не прошло и нескольких дней, как у молодого человека появился на губе большой прыщ, не проходивший долгое время. Женщина испугалась и рассказала все тете Анисии, упомянув и то, что сын был у врача. Та, улыбаясь, посоветовала матери спросить врача, разрешено ли больному в связи с его болезнью курение, и если да, то попросить его на подобный вопрос молодого человека дать отрицательный ответ. По молитвам старицы так все и произошло. Врачу был задан вопрос о курении, и он, предупрежденный, посоветовал бросить эту привычку как опасную. Юноша тут же оставил сигареты и больше к ним никогда не возвращался, даже и после того, как «спасительный» прыщ исчез.

У этой же женщины муж не признавал постов и заставлял ее готовить себе скоромное. Своей скорбью она поделилась с тетей Анисией. Начинался Великий пост, и женщина намеревалась отстаивать свою позицию. Вопреки ее ожиданию, тетя Анисия благословила наварить для мужа в первый же день поста жирный мясной суп. Тот, удивившись такой перемене, поел и после этого тяжело заболел желудком. Вразумленный, он, по молитвам матери Анисии, стал соблюдать посты и потом сам благодарил Бога за случившееся.

Обладая даром предвидения будущего, тетя Анисия многим предсказывала грядущие события их жизни. Этой благодатной способностью Господь наградил всех трех сестёр. Создавалось впечатление, что матушкам было открыто по благодати то, что должно произойти с тем или иным человеком до мельчайших подробностей. Чаще они молчали, лишь намеком давая понять, что ждет собеседника, но бывали случаи, когда их пророчества были конкретны и ясны. При этом не имело значения, какой срок отделяет от грядущих событий человека, о котором шла речь. Бывало, что предсказанное сбывалось и даже через много десятков лет.

Однажды тетя Анисия беседовала с одной женщиной, рядом стоял ее малолетний сынишка и рукавом своей фуфайки утирал нос. Старица, глядя на него и улыбаясь, сказала:

— Нам Василий Афанасьевич протоптал тропочку на Афон, и наш человек будет на Святой Горе.

Этот мальчик вырос и через много лет принял монашеский постриг. По благословению и молитвам тети Наташи и сестёр Петриных он стал насельником Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне.

Одной молодой вдове за несколько десятков лет до прекращения гонений на веру и повсеместного открытия обителей старица как-то сказала:

— Тебя будут звать в монастырь, — ты не ходи, поживи недельку-другую, а совсем не ходи.

В то время это казалось невероятным. Открытых монастырей не только вблизи, но и во всей дальней округе не было. И только через много лет эту женщину стали приглашать насельницы вновь учрежденного Вышенского, уже женского, монастыря, проживавшие общиной недалеко от пустыни. Вспоминая благословение тети Анисии, та с благодарностью жила по нескольку дней и даже недель в монастыре, но перейти в обитель насовсем не соглашалась.

Одна женщина, провожая своего сына в армию, беспокоилась, как он, такой слабый, будет переносить армейские тяготы. Решив поехать с подругой к тете Наташе, она всю ночь пекла пироги, а утром, встретившись со своей спутницей, отправилась к старице. За некоторое время до их приезда блаженная велела Татьяне готовить чай, сказав, что к ним едут гости. Приняв с любовью приехавших и усадив их за стол, тетя Наташа повела рукой и сказала озабоченной и печальной женщине:

— Не тужи, все будет хорошо!

Наказав зайти на обратном пути к тете Анисии, блаженная проводила подруг. Женщины заехали в Ялтуново, как и велела им старица. Тетя Анисия также успокоила мать юноши, сказав, что он будет служить в теплых краях. Так все и случилось: военную службу молодой человек проходил в Севастополе.

Подобным же образом мать Анисия предсказала место службы и другому сыну этой женщины. «Пойдет служить в наши места», — сказала она тогда. А вскоре все стало ясно. Именно там, где отбывали ссылку сестры — в Казахстане, и предстояло провести ему в солдатах два года.

О будущих судьбах Церкви и России сестры говорили всегда со скорбью. Тетя Анисия часто повторяла верующим, что доживете до такого времени, когда некому будет и слово сказать, не к кому будет обратиться. Предсказывая будущие гонения, старица советовала не прятаться и не убегать, когда снова будут забирать за веру. «Тем, кого заберут в первую очередь, будет хорошо, — говорила она, — но это будут только достойные». Вспоминая слова Веры, сказанные тете Анисии в ссылке, старица добавляла к ним и то, что в последнее время спасется тот, кто будет жить не так, как все. Мать Агафия неоднократно говорила, что нашему народу предстоит перенести тяжелые скорби и беды, в частности голод, который унесет множество жизней. Говорила, что в то время в одну могилу будут закапывать по нескольку умерших, не имея возможности и сил хоронить каждого отдельно. Одной пожилой женщине она советовала постепенно убавлять количество употребляемой пищи, говоря, что тогда ей будет легче перенести голод. Другой женщине, проживающей в Подмосковье, мать Анисия предсказала, что та придет пешком на родину — в одно из сел Шацкого района. Матушки очень жалели тех, кто доживет до этих времен, говоря при этом, что это будут их современники. Пройдя сами через тяжелейшие испытания, сестры знали на опыте, как тяжело будет людям в скором будущем. Скорбели они и о том, что у современных христиан недостает веры и решимости терпеть все ради Бога, не хватает смирения и преданности Ему как своему Отцу и Господу.

Любовь и забота о ближних простирались у тети Анисии до полного самоотречения. Она переживала за всех и, казалось, была готова отдать себя людям полностью. Случалось, что кто-нибудь из девиц или женщин вечером приходил в дом Ванькиных. Мать Анисия заводила с ней разговор, рассказывала про старцев, про старую жизнь, наставляла и отвечала на вопросы. Так незаметно проходила вся ночь. Агафия и Матрона, встав, начинали молиться. С ними молились и мать Анисия с пришедшей гостьей, после чего та уходила, а для старицы наступал трудовой день.

Приезжали к ней и священники, почитая подвижницу и ее сестёр и доверяя им свои проблемы и скорби. Всех поражали твердость и ясность ума, мудрость и прозорливость старшей сестры. Становилось очевидно, что она достигла той степени чистоты сердечной, которая дает человеку духовную свободу и дерзновение перед Богом. Часто было видно, что она благодушествует и духовно радуется. Этот незримый внутренний мир распространялся и на окружающих. Глаза тети Анисии постоянно светились теплой любовью и добротой, легкая улыбка делала ее лицо еще более благостным и светлым. Казалось, что для старицы уже не существует ни скорбей, ни внутренней борьбы. Но это впечатление было ошибочным — мать

Анисия не переставала страдать и нести свой крест до самой кончины. Скорби не оставляли ее до конца, как не оставляют они в этой жизни никого. Претерпевала она и нападки врага рода человеческого, и козни злоумышленников, прибегающих к помощи нечистой силы. Как-то тетя Анисия упомянула, что враг часто мешает молиться и однажды подставил ей чурак (большое полено) под лоб, когда она делала земной поклон. Говорила, что часто приходят такие люди, от которых «всех трёх в улёх», подразумевая под этим то, что ей и ее сестрам приходится принимать не только простых и искренних христиан.

Скорбела она и о себе, сознавая свою жизнь недостойной тех милостей, которые получала от Бога на всем ее протяжении. Имея глубокое смирение, тетя Анисия учила смиряться и своих ближних. Она объясняла послушницам, что Господь принимает предпринятое дело только тогда, когда оно имеет за собой чистое и смиренное намерение исполнить Его волю. Старица учила совершать добродетели втайне, говорила, что и молиться необходимо тайно в глубине своего сердца, а не напоказ. При этом она приводила в пример отца Григория, который в храме, бывало, лепил из восковых огарков фигурки, навлекая на себя неодобрение, а по ночам молился незаметно от всех на рыге. Если на кого-то из близких тети Анисии возводили клевету и поношения, то старица всегда советовала не защищать себя, а сказать в ответ обидчику: «Все так и есть, как ты говоришь, да это то, что видно снаружи, а что у меня внутри, — об этом страшно и сказать». Только так, по словам матушки, можно обезоружить врага и не дать ему места ни в своем сердце, ни в сердце того человека, через которого он действует. Никогда не надевая черных платков, мать Анисия объясняла, что черный цвет — цвет смирения, а его у нее нет, и что это такое, она не знает. Сестры и все их девицы носили всегда светлые головные уборы, светлые блузки и темные юбки. По этой одежде можно было догадаться, что перед тобой послушница девиц Петриных.

Мать Анисия до самой своей кончины не признавала за собой ни одного доброго дела. Она искренне страшилась предстать пред Богом неготовой и многогрешной, каковой себя и считала. Как-то, сокрушаясь, она сказала об этом в присутствии блаженного Андрея — странника и подвижника, которого очень любили сестры.

— А ты, Аниська, не бойся, будешь умирать, я приду и скажу: «Пустите ее — это моя жена!»

Андрей, юродствуя, часто называл при людях Анисию своей женой. Вспоминают такой случай. Как-то на Пасху он запер ее в погребе в то время, когда в печи пеклись пироги. Она начала стучать и кричать, чтобы ее выпустили. Сестёр не было дома. Пришла соседка и открыла дверь, а на блаженного стала ворчать и ругаться.

— А тебе какое дело? Муж и жена — одно целое, — сказал ей Андрюша, чем совершенно обескуражил женщину.

Об этом удивительном и светлом человеке нельзя не упомянуть подробнее. Как уже говорилось, он был очень любим сестрами, любили его и все верующие. Сейчас, вспоминая о нем, люди с умилением и радостными улыбками рассказывают о его доброте, детской чистоте и святости жизни. Родился Андрей Потехин двадцать первого июня" 1906 года в селе Печины Шацкого уезда. С детских лет за ним закрепилось прозвище «глупой». Все считали его дурачком, видя, что мальчик не играет со сверстниками и никогда не веселится. Родители его Даниил и Анна, а также брат и две сестры стали замечать, что Андрей наделен от Бога прозорливостью.

— Сидит как-то и смотрит в окно, — вспоминала одна из его сестер, — «И-и, сейчас вспыхнет! И не потушите…» Не успел он сказать это, как загорелся соседний дом.

В семье Андрюша выполнял все работы: рубил дрова, носил воду, следил за порядком. Бывало, что забывали позвать его к столу, и он в таких случаях оставался без еды. Ел очень мало, почти всегда молчал и молился. Вскоре стал надолго уходить из дома, ходил по дворам и рубил людям дрова.

— Пойду дрова «мочалить», — говорил он при этом, за что блаженного называли иногда Мочалиным. Но более частым его прозвищем было: Андрюша Беленький. Причиной тому служили Андрюшины очень светлые, почти белые волосы.

Все реже и реже возвращался юноша домой. Его подвигом стало странничество по окрестным селам и деревням, сопряженное с юродством. Неверующие люди смеялись над ним, особенно много приходилось терпеть страдальцу от деревенских мальчишек. Небольшого роста, с котомкой за плечами и металлическим посохом, ходил он без документов, без средств к существованию, не имея часто ни крова, ни куска хлеба. То, что подавали ему добрые люди, Андрюша раздавал нуждающимся, закрывая себя при этом юродством. С течением времени верующие в округе прониклись к блаженному любовью. Несмотря на то что он намеренно вел себя странно и порой соблазнительно, не полюбить его было невозможно. На долгие годы сохранили люди в своих сердцах добрые и живые воспоминания об этом подвижнике. Имея необыкновенную кротость и любовь к ближним, Андрюша пробуждал в окружающих любовь взаимную, радость и умиление. Об этом вспоминают и говорят все, его знавшие. Бывало, если захочет кого подружить, попросит у одного рубашку или штаны — даст другому, а у этого, взяв что-нибудь, подарит первому. Любил дарить мешочки, сшитые им самим. Шил он их очень добротно и прочно на швейных машинках в домах верующих, у которых бывал. При этом он ремонтировал и отлаживал эти швейные машинки сам. Также умел хорошо чинить и часы.

По словам знавших его, он был очень милый, светлый и чистый. У него был тонкий голосок и детское выражение глаз, из-за чего он производил на окружающих впечатление взрослого ребенка. Но за этим стояла далеко не детская мудрость, огромный жизненный опыт и благодатные дарования от Бога. Был Андрюша прозорлив, много предсказывал, иногда исцелял от болезней своими молитвами. Однажды, посетив благочестивую семью близких ему людей, он чудесным образом исцелил родившегося у них рахитичного ребенка. Это чудо произошло у всех на глазах. Андрюша сильно ударил мальчика своей железной тростью, после чего младенец стал поправляться, набирать сил и вырос совершенно здоровым. Всех чудес и случаев прозорливости странника Андрея упомянуть здесь не представляется возможным.

Отметим лишь, что у сестёр Петриных была с ним очень тесная духовная связь. С Андрюшей старицы были близки, как ни с кем другим. У них он очень часто бывал, к ним приехал и умирать. Когда блаженный первый раз пришел к Ванькиным, те его спросили:

— Андрюша, да как же ты нас нашел-то?

— Да все дорожки к вам и ведут, — ответил странник. Агафия как-то увидела в кровь сбитые ноги блаженного. Андрей намеренно носил сапоги намного меньшего размера.

— Ты бы хоть какие портянки намотал, — сказала она ему.

— Ганя, путь такой, такой путь… — ответил тот, имея в виду необходимость для себя вольного страдания ради Бога.

Вспоминают, что Андрей, приходя в дом одной семьи, где любил бывать, стал отказываться от кваса с яйцами. При этом он топал ногой и говорил хозяйке, чтобы та давала ему квас пустой. Женщина, недоумевая и скорбя, спросила о причине такого Андрюшиного поведения у тети Анисии. Старица поинтересовалась, какие у нее куры и, узнав, что куры инкубаторские, улыбнулась и сказала, что Андрюша никогда от таких кур яиц есть не будет. Сам блаженный естественным образом знать того не мог, но, как и сказала мать Анисия, он не стал отказываться от яиц деревенских, снесенных курами домашними. Вся эта история имела следующее продолжение. Государственных кур этой женщине пришлось покупать по причине непонятной болезни ее несушек, которые перестали высиживать цыплят. Произошло это по зависти злоумышленников, как объяснили потом сестры. Через некоторое время после описанных событий в эту семью пришла мать Агафия. Зайдя в курятник, она своими руками усадила нескольких кур на гнезда, после чего, как и прежде, те стали выводить цыплят в большом количестве.

В этой же семье после постройки нового дома случилось несчастье. Все стены хаты, все вещи и одежда в ней стали покрываться плесенью и преть.

Естественных причин тому найти никак не могли, вся семья скорбела и не знала, что делать. Когда в очередной раз к ним пришел блаженный Андрюша, хозяйка пожаловалась на случившееся у них горе. Андрей велел отодвинуть все от стен, затем, постукивая по ним, прошел по всей избе. К всеобщему удивлению на следующее утро все было сухо и чисто.

Как описывалось выше, сестры отсылали и отвозили посылки и деньги в монастыри. Эти деньги верующие приносили как пожертвование тете Анисии на поминовение своих сродников в открытых в то время обителях. Блаженный Андрей появлявшиеся у него средства отдавал бедным или приносил сестрам. Он не знал о судьбе этих денег и никогда не спрашивал, как девицы ими распоряжаются. Но однажды как-то он сказал:

— Вы и моих родителей помяните в Пичаеве, — имея в виду Почаевскую Лавру.

Мать Анисия, рассказывая про Веру, с которой ей пришлось отбывать ссылку, говорила, что та ей предсказала большие деньги — будто бы девице предстояло на них спать, и количество их сравнивала с опавшими осенними листьями.

— Вот, раба Божия Вера предсказывала, что будет у меня много денег, я не верила, а теперь лежу на них, — сказала как-то старица.

Этих денег и вправду было много. Послушницы сестёр десятками тысяч развозили их по разным местам. Снарядив девиц чемоданами со свечами, которые матушки делали по ночам, они отправляли их в Рижскую пустынь, в Печерский монастырь, в Пюхтицы, Почаев и в Лавру преподобного Сергия.

Блаженный Андрюша скончался восемнадцатого июля 1966 года, прожив ровно шестьдесят лет. Незадолго до этого сестры привезли его к себе. Накануне он сказал, что завтра умрет, и просил оповестить его родных сестер. Еще раньше странник предсказал своим близким, что перед кончиной его повезут на машине:

— Если увидите, что меня везут, то знайте — это к моей смерти.

Узнав о его болезни, сестры остановили на дороге машину и попросили шофера довезти больного в Ялтуново к ним домой.

Андрей сидел на кровати, когда в хату вошла молодая женщина, бывавшая у Петриных. Не успела она раздеться, как блаженный, усадив ее рядом, велел читать отходную. Все сестры были дома и занимались своими делами.

— Андрюша, да ведь она устала, пускай поест сначала, — сказала мать Анисия.

Андрей согласился. Женщина, пораженная, не могла поверить, что сейчас, на ее глазах будет умирать праведник. Но именно это и произошло. У нее на руках блаженный Христа ради юродивый странник Андрей Потехин мирно предал свою душу в руки Божии. Сестры рассказывали, что подвижник болел раком, но, скрывая свои страдания, никому об этом не говорил. Девицы похоронили Андрея на своем месте сельского кладбища.

Они сами заботились обо всех приготовлениях, об отпевании и поминовении своего собрата по вере.

Шли годы. Все меньше и меньше становилось праведников в Шацкой земле. Настало время, когда сестры остались одни. Но видимое их одиночество не было таковым на самом деле. Матушки имели возможность по благодати общаться духом со старцами и подвижниками, жившими в отдалении от них. Удивительное свидетельство известного греческого старца Порфирия услышали две паломницы, посетившие Грецию незадолго до кончины этого великого угодника Божия. Расспросив их, из каких они мест, отец Порфирий сказал, что ему известна Шацкая земля и что он бывал духом на родине приехавших. Можно предположить, что старец был духовно знаком с людьми святой жизни, подвизавшимися в Шацком районе, в том числе и с сестрами Петриными.

Другое свидетельство, но уже от нашей русской праведницы передала одна женщина, побывавшая у нее. Звали старицу мать Иулиания. Прослышав о ней, женщина стала просить благословения у тети Анисии с тем, чтобы ее посетить. Мать Анисия ответила, что особой нужды в этом нет. «Мы все одинаковые», — добавила она. Но все-таки через некоторое время эта женщина и мать Агафия поехали в Мордовию, где жила Иулиания. Не успели они войти в дом, как та стала кричать, еще не видя вошедших:

— Спасайтесь все, Шацкие колдуны приехали.

Мать Агафия улыбалась. При встрече Иулиания сделала ей поклон и сказала:

— Поклон обем, — имея в виду оставшихся дома обеих ее сестёр.

Мать Анисия как-то и сама открыла, что бывает духом в разных местах. Сделала она это не намеренно, а лишь по большой нужде, утешая одну скорбевшую женщину, сын которой жил за тысячи километров от родины. В то время жизнь его была связана со многими скорбями и испытаниями, о чем в общих чертах знала его мама. Тетя Анисия говорила ей, что посещает те места, где приходится подвизаться ее сыну, и знает все происходящее в подробностях.

После кончины тети Наташи мать Анисия еще семь лет оставалась духовной опорой всего района. К тому времени она была уже по возрасту настоящей старицей. Прожив девяносто два года, подвижница до последнего дня сохраняла удивительную трезвость и ясность ума. В последние годы она почти никуда не выходила, но по-прежнему не тяготилась принимать людей. Можно было видеть, что смерть ее уже не страшит и что по благодати ей открыто время ее преставления. Одному священнику, служившему в то время в Целинограде, тетя Анисия предсказала, что тот будет присутствовать на ее похоронах. Для него в то время это представлялось почти невыполнимым по некоторым сложным обстоятельствам.

До последних дней старица ухаживала за собой сама. Перед кончиной она лежала всего дня три. Где-то за полгода до этого она сильно ушибла правую ногу и с трудом передвигалась. Удивительно, что все три сестры, каждая незадолго до своей смерти, падали и получали травму правого бедра. Для старшей сестры эта болезнь прошла менее заметно, чем потом в свое время для Матроны и Агафии.

Мать Анисия умирала без видимых мук и страданий. Десятого октября 1982 года она мирно почила на девяносто третьем году жизни, предав душу в руки Божии тихо и незаметно для окружающих.

Хоронили старицу в слякотную и дождливую погоду. Но несмотря на это, проводить ее собрались очень многие. Пятеро священников совершали отпеваниие в Шацком Никольском храме. Среди множества верующих в церкви присутствовала мать Агафия. Матрона же оставалась дома с девицами и женщинами, занимавшимися приготовлениями. Когда гроб с почившей привезли в Ялтуново, там с могильным крестом в руках всех встречал батюшка, которому тетя Анисия предсказала, что тот приедет из Целинограда проводить ее в последний путь.

Тело праведницы было удивительно белого цвета. На ее лице запечатлелось выражение простоты и торжественности, отражавшее естественность и одновременно важность таинства смерти — перехода из одной жизни в другую. Похоронили мать Анисию на Ялтуновском кладбище в верхней его части, рядом с могилами ее родителей.

Прожившая в девичестве ради Господа долгую и нелегкую жизнь, Анисия Алексеевна Петрина оставила после себя живую и добрую память в сердцах сотен людей. С теплотой и любовью вспоминали и вспоминают ее люди. Для многих она была самым дорогим человеком, благодаря ей многие изменили свою жизнь и стали настоящими христианами. Но были двое, для которых мать Анисия представляла собой гораздо большее, нежели просто человек близкий. Наверное, поэтому от них реже всего можно было услышать о ней что-либо. Для Матроны и Агафии сестра была неотъемлемой частью их самих, частью их жизни здесь на земле и в будущем, в Небесных обителях. Господь соединил сестёр навеки. Веря в это, они надеялись встретиться и уже никогда не разлучаться. Поэтому с кончиной Анисии Матрона и Агафия не потеряли ее. Девицы знали, что приобрели в лице сестры богатство некрадомое — молитвенницу и помощницу, уже не обремененную узами плоти, болезнями и страданиями. Им же еще предстояло донести свой крест до конца, предстояло исполнить меру своего подвига, прежде чем увидеться со своей сестрой вновь и соединиться с ней навсегда.




Глава пятая «Мотря-Ганя»

Похоронив Анисию, Матрона и Агафия прожили совместно еще тринадцать лет. Как бы соблюдая естественный порядок, сестры уходили из этой жизни по старшинству, отдавая и в этом друг другу своего рода долг. Анисия предварила своей смертью Матрону, а та, в свою очередь, Агафию. Но срок, разделявший кончины младших сестёр, был настолько незначительным, что казалось, будто они, не разлучаясь при жизни, не захотели быть разлученными надолго и после смерти Матроны. Всего один год оставалась мать Агафия на этой земле одна.

Единодушие, царившее между всеми сестрами, особенно можно было наблюдать во взаимоотношениях младших — Матроны и Агафии. Блаженный Андрюша, а за ним и все остальные так и называли их: Мотря-Ганя, Ганя-Мотря… почти никогда не упоминая о каждой из них в отдельности. Они и сами всегда говорили о себе только «мы». Почти никогда нельзя было услышать, что кто-то из них сказал бы нечто от себя лично или о себе одной.

Насколько укоренилась в них эта привычка, можно было судить по тому, что мать Агафия продолжала так говорить и после смерти Матроны. Из ее уст часто можно было услышать: «Мы так говорить не будем», «Мы так не думаем»… или: «Наш дом», «Наша мама»… и выражения, подобные этим.

Проводив Анисию в будущую жизнь, Агафия и Матрона продолжали жить этой земной жизнью, но уже вдвоем. К тому времени их возраст превысил установленный Богом общий предел человеческой старости*. Матроне на момент кончины старшей сестры исполнилось восемьдесят, а Агафии семьдесят два года. Многие подвижники, как известно, не доживали до таких лет, умирая и в более раннем возрасте. Но для матушек еще не наступил конец их земной жизни, они были пока крепки телом, у них еще оставались силы трудиться и переносить все жизненные тяготы.

Со смертью Анисии в доме девиц ничего особенно не изменилось, все оставалось, как и прежде, на старых местах — иконы и фотографии в рамочках, вещи и вся внутренняя обстановка. Матрона, как старшая, перешла на койку Анисии, Агафия же, не имевшая до этого своей кровати, стала спать на месте Матроны. Сестры по-прежнему трудились не покладая рук, обрабатывали свой огород, делали свечи, следили за хозяйством. Казалось, ничто не в силах поколебать твердо установленного порядка их жизни, основным содержанием которой, как и прежде, продолжали быть труд и сопряженная с ним молитва. Даже уже будучи совсем слабыми, матушки старались что-нибудь делать. Они скорбели, что не могут трудиться так же, как раньше, а вынуждены проводить все основное время у себя в доме. До самой старости сестры не оставляли Шацкого Никольского храма, где продолжали петь по праздникам на клиросе. А когда стали уже не в силах ездить в город, Господь утешил их открытием храма ялтуновского. Эта церковь была отстроена заново, рядом с тем местом, где стоял храм старый. Незадолго до этого мать Агафия предсказала, что скоро у них в селе будет храм свой. По ее благословению стали хлопотать о строительстве, и вскоре разрешение властей было получено. Молитвами стариц храм был отстроен на радость и утешение всем верующим.

Люди по-прежнему шли в дом Петриных. К тому времени во всей округе, кроме Агафии и Матроны, уже не оставалось известных подвижников и старцев. С кончиной матери Анисии прибегавшие к ней за помощью не потеряли возможности иметь духовное окормление. Видя в лице младших сестёр достойных ее преемниц, эти верующие стали обращаться к ним в своих нуждах. Но Агафия и Матрона, хотя и обладали всеми необходимыми на то качествами и дарованиями, все же имели несколько иной склад, нежели их старшая сестра. Матушки не отстранялись и не уклонялись от людей, но они были настолько смиренны и скрытны, что почитание их как стариц было ограничено лишь узким кругом уже знавших семью Ванькиных до этого. Агафия и Матрона считали себя не вправе именоваться наставницами и руководить людьми в полном смысле этого слова. Они вели жизнь сокровенную и только по великой своей любви и состраданию к ближним принимали всех и поддерживали. К тому же старицы, как никто другой, знали, что только Господь исцеляет, утешает и направляет, а духовно чуткие люди могут быть лишь проводниками Его благодати и посредниками между Ним и человеком. Поэтому сестры не радовались, когда люди выражали им свое почтение и уважение. Всегда и во всем матушки старались повернуть человека именно к Богу, сами же предпочитали оставаться в тени. Можно сказать, что в какой-то мере они даже стеснялись людей, потому что те смотрели на них, как на нечто особенное. Но при этом сестры четко сознавали, что на них Богом возложена ответственность служения ближним благодатью старчества. Можно предположить, что крест этот не тяготил их сам по себе — от Бога они принимали и готовы были принять все; тяготило их именно отношение людей. Смирение и сознание того, что делает все именно Господь, а не они, не совмещалось у сестёр с почитанием людским. Вдобавок они хорошо знали, что человек слаб и легко может поддаться искушению

раскрыть чужие тайны, перетолковав и прибавив нечто свое — человеческое. Поэтому, многое зная и видя, они предпочитали молчать. Но зато с какой радостью и любовью, готовностью и добрыми словами они принимали тех, кто искренне старался жить по заповедям Христовым и шел, как говорили старицы, «прямым путем». Молились сестры за всех, кто бы ни попросил их помощи: за неблагодарных и благодарных. Но за искренне им доверявших они полагали свои души. Сколько было таких простых и преданных верующих — знает Один Господь. Путь некоторых от постороннего глаза скрывали сами старицы. Но эти люди были, и ради них сестры продолжали свое земное течение. Молясь день и ночь, они, как говорила мать Агафия, «умывались соленой водой», выпрашивая милости у Бога тем, за кого таким образом просили.

Всех приезжавших они принимали, но ночевать оставляли в редких случаях. В основном на ночь в их доме оставались только свои, близкие им люди. Спали матушки, главным образом, на спине и почти полусидя. Всю ночь мать Агафия молилась в таком положении и только под утро засыпала. Около пяти утра ее будила Матрона, и они молились уже вместе по книгам, читая все установленное у них правилом. Уже ближе к полудню ели, но очень скромно и скудно. За день перед причащением Христовых Тайн по-прежнему не ели вообще, а когда стали уже совсем слабые, ограничивали себя «тюрей», которую делали, накрошив в воду хлеба и посолив солью. Приезжавших отправляли на свой источник, благословляли из него обливаться и брать воду с собой. Этот родник и сейчас считается целебным и почитается как источник сестёр. Незадолго до кончины матери Матроны старицы стали благословлять приходящих. До этого они всячески старались себя скрыть и вели себя с людьми так, как будто они простые старушки. Благословляли же с большой любовью и теплотой. Крестили сначала по несколько раз сложенные под благословение руки, затем также подолгу склоненную голову и шею. Делали они это, встречая и провожая приходивших к ним людей. Такое благословение получали те, кто желал и знал, что необходимо наклониться к ним и встать на колени, поскольку к тому времени они принимали всех, уже сидя на своих кроватках. Благословение это являло умилительную и трогательную картину, вызывало благоговение и трепет. Старицы в это время молились о тех, кого таким образом крестили, и, как правило, у людей исчезали тяжесть и скорбь.

Жизнь девиц, внешне простая и с первого взгляда малосодержательная, на самом деле заключала в себе совершенно иной смысл, чем жизнь обычных мирских людей, — смысл глубокий и недоступный пониманию современного человека. Мир, в котором жили старицы, был особый, мир почти неизвестный и непонятный большинству христиан. Живое общение с подобного рода людьми обогащает несравненно больше, нежели множество прочитанных книг. Некоторые, узнававшие

девиц, вдруг начинали понимать, что только сейчас, при встрече с этими старушками, они видят христиан настоящих. Реальность и непреложность духовных законов, когда нельзя — это нельзя, да — это да, а нет — нет, в присутствии сестёр чувствовалась очень сильно. Они знали, что любой грех, любое пагубное дело оставляет в душе неизгладимый след, действует на нее умертвляюще, знает об этом человек или не знает, хочет того или нет. Поэтому к каждому поступку и слову сестры относились очень ответственно. Они знали цену полученной ими благодати, как трудно она приобретается и как трудно, потеряв ее, опять получить. Более того, они знали с очевидностью, что за каждый шаг, слово и даже помысел мы будем обязаны дать ответ на суде, где не укроется ни одно сердечное движение. Из-за этого, видя, как легкомысленно и необдуманно предпринимают что-либо люди, увлекаясь желаниями греховными, старицы по-настоящему страдали. Очень часто бывало, что к ним приходили за советом или благословением, уже решив, как поступить, решив независимо от того, что скажут матушки. Заранее предвидя, что те не послушают их предостережений, сестры очень переживали и скорбели. Болезнуя сердцем о том, что вопрошающие добровольно навлекают на себя горе и трудности, для них непосильные, а вдобавок согрешают еще и преслушанием и страдают от этого вдвойне, старицы все же не могли не сообщать пришедшим воли Божией. Они могли смолчать, если не возникало вопроса, и в таких случаях так и поступали, но, будучи намеренно спрошенными, Агафия и Матрона, скорбя и жалея несчастных, были вынуждены предостерегать их от самовольных поступков. Зато с какой радостью они отвечали тем, кто спрашивал нелукаво и беспристрастно, готов был поступить по их слову. В этих, к сожалению, нечастых случаях они радовались необъяснимой внутренней радостью, которая передавалась и ближним.

По молитвам сестёр неоднократно происходило много удивительного и чудесного. Часто понуждаемые просьбами ближних, они смиренно молились, не открывая своих подвигов и своего дерзновения пред Богом. Обращавшихся за помощью к ним они всегда подвигали на какое-нибудь дело с тем, чтобы люди и сами потрудились ради того, о чем просят. Например, при засухах старицы отсылали верующих в Старочернеево на сельское кладбище, где и по сей день лежит чугунное надгробие с начертанной на нем надписью, рассказывающей вкратце о жизни блаженного Николая Савельева, подвизавшегося в девятнадцатом веке в Чернеево. Этот праведник прославился своей жизнью по всей округе, его память чтут и до сего дня, не забывая и места, на котором стоял дом блаженного. Долгое время хранились его вериги, от которых больные получали исцеление. Угодник Божий был похоронен у алтаря храма в центре села. Храм этот после революции был уничтожен. Близлежащие могилы власти сравняли с землей, после чего благочестивые люди перенесли на сельское кладбище сохранившееся надгробие подвижника. Надпись на нем гласит:


«Пресельник аз есмь у Тебе и пришлец якоже вси отцы мои (Пс. 38, ст. 13). Здесь упокоился странник о Господе по имени Николай.

Но род его кому известен.

Желанием чудным водимый,

Оставил он семью и дом.

Повсюду странствуя, гонимый,

Он жил и умер со Христом.

Скончался 1881 г., апреля 11 дня, утром в Великую субботу. Возлюбленнии, молю вы, поминайте мя в молитвах ваших.»


Мать Агафия и мать Матрона благословляли при засухах просить помощи у блаженного Николая и поливать водой его надгробие, принося воду для этого из сельских колодцев. Кладбище отстоит от села на некотором расстоянии, поэтому, чтобы принести туда воды, необходимо было несколько потрудиться. Как правило, за такой подвиг веры Господь по молитвам матушек и почившего подвижника посылал людям долгожданный дождь.

Как и мать Анисия, младшие сестры иногда помогали своими молитвами страждущим телесно. Они исцеляли болезни, когда провидели, что это не повредит душе просящего. В большинстве же случаев они говорили, что переносить посильные болезни необходимо и спасительно. Сестры подчеркивали, что случайно никто не болеет. Болезнь посылается Богом или как спасительный крест, или как епитимия за свои грехи и грехи родственников. Во всех случаях терпеливое несение болезней, без ропота и с благодарением, ходатайствует страдальцу спасение. Иногда провидя, что ниспосланная Богом болезнь является для пришедшего ограждением от больших грехов, сестры увещевали его терпеть и нести заболевание как свой крест. Однажды к ним приехал молодой священник и очень просил его исцелить. Мать Агафия, выслушав батюшку, сказала:

— Если исцелишься, то где тебя потом искать? Дальнейшая жизнь этого иерея и связанные с ней события показали, что для опасения старицы были полные основания.

Рассказывают интересный случай, когда у одного летчика во время обследования была обнаружена опухоль в легком. Врачи предупредили близких, чтобы те готовились к его смерти. Одна из родственниц посещала сестёр. В очередной приезд она рассказала им о случившимся в их семье горе.

— Ну и что же? Ну и пусть умрет, — спокойно сказала мать Агафия.

Женщина со слезами стала просить за своего родственника.

— Вы сами не знаете, чего хотите, — вздохнула старица. Случилось чудо, на следующем обследовании оказалось, что летчик этот совершенно здоров. Но через несколько лет он пристрастился к вину и стал страдать от этого недуга, не в силах оставить пагубную привычку.

Сестры многому учили своих послушниц и всех верующих, во множестве приходивших и приезжавших к ним. Очень почитая святого Архистратига Михаила, Матрона и Агафия всегда сами просили его помощи и советовали другим молиться ему как «крепкому во бранех». При этом мать Агафия говорила, что меч у него длинный. Старицы запрещали своим ближним поминать родственников, покончивших жизнь самоубийством, говоря, что если кто и будет это делать, то окажется на их месте. Запрещая расплачиваться за работу вином и водкой, сестры все же делали в некоторых случаях исключения. Они благословляли так поступать, когда предвидели, что за этим не последует грех или какой-нибудь несчастный случай. Матушки говорили, что очень важно строго избегать работы в воскресные и праздничные дни. Близких к ним верующих они учили, что если и придется поработать в праздник, то необходимо в этот день воздержаться от еды. Такой метод был очень действенен и быстро отучал послушниц от суетных забот и попечений на праздники.

Отказавшись от пособий, которые в разное время выдавались всем, независимо от того, работал человек до пенсионного возраста на государство или нет, сестры и своим близким советовали поступать так же, возлагая упование только на Бога. Как-то, уже после смерти Анисии, одна женщина предложила Матроне и Агафии похлопотать

о положенной им, как репрессированным, пенсии. Они ответили, что им этого не надо, посоветовав и ей не заниматься поиском подобного рода денег.

Часто мать Агафия и мать Матрона рассказывали верующим душеполезные истории из современной жизни, житий святых и подвижников веры. В их устах эти рассказы звучали так живо и назидательно, что смысл их и духовное значение доходили до самого сердца слушающих. Создавалось впечатление, что рассказчицы сами были свидетелями тех или иных событий, о которых вели речь. При этом они ничего не приукрашивали, говорили просто и безыскусно. Силу и действенность их словам придавали одухотворенность и осмысленность того, о чем вели речь старицы. Особенно это чувствовалось во время рассказов матери Агафии. Говорила она всегда к месту и вовремя, имея в виду душевное состояние своих собеседников. Всегда очень мудро и точно она умела донести до людей значение того, о чем хотела сказать, подтверждая свои слова или сокрывая их внутренний смысл этими рассказами. Казалось, что их запас в памяти стариц неограничен. Рассказанное ими запоминалось людьми на всю жизнь. Причем все, слышавшие от них что-нибудь подобное, неизменно чувствовали и осознавали, что это относится непосредственно к ним лично. Приведем здесь один случай, рассказанный матерью Агафией, который подтверждает важность соблюдения постов в среду и в пятницу.

Однажды, рассказывала старица, одна женщина решила продать корову. Приехав в город, она осуществила задуманное и с деньгами направилась к своей подруге. Оставшись у нее на ночлег, женщина намеревалась на следующее утро поехать домой. Она не знала, что на базаре в тот момент, когда получала вырученные деньги, двое злоумышленников решили проследить за ней и их похитить. Ночью в окно дома хозяйки неожиданно кто-то постучал. Та, приоткрыв дверь, с удивлением увидела двух благообразных женщин.

— Скажи своей гостье, чтобы быстро побежала и спряталась в огороде, — сказали они.

— А кто вы? — с удивлением спросила хозяйка дома.

— Мы — Среда и Пятница, — ответили женщины и стали невидимы.

Разбудив подругу, хозяйка открыла окно в огород, и та выпрыгнула в темноту. Не успела она скрыться, как в дом ворвались бандиты и стали ее искать. Не найдя свою жертву, они убежали, боясь долго оставаться в хате. Потом выяснилось, что спасенная раба Божия неукоснительно соблюдала пост в среду и в пятницу, никогда его не нарушая. В то время был голод, продать корову заставила крайняя нужда, а случись, что украли бы деньги, бедная женщина пропала бы, лишившись средств к существованию.

Помимо того, что сестры знали и могли рассказать множество историй и случаев, они, обладая хорошей памятью, слухом и голосами, помнили и часто исполняли канты, духовные стихи, а также молитвенные песнопения. В их доме имелась печатная книга со множеством стихов. Были и от руки переписанные песнопения. Пели они, в основном, вместе с верующими, когда те собирались в доме сестёр по праздникам, как и описывалось выше.

Всю свою жизнь девицы старались избегать мужского общества, в их доме даже не было никогда котов, а всегда водились кошечки. Избегали матушки и обсуждения супружеских проблем и грехов. Бывало, что на тот или иной вопрос, касающийся отношений между мужем и женой, сестры, махая рукой, говорили:

— Мы — девки и ничего такого не знаем, идите, идите с Богом…

Когда мать Агафия была помоложе, она часто ездила по святым местам, оставляя дом и близких иногда на целые недели. Это было одной из отличительных черт ее характера. С детских лет живя дома, Ганя как бы его не имела, нередко уходила в другие деревни и села, предпринимала путешествия к святыням. Никогда не имея своей кровати, старица получила койку лишь к семидесяти двум годам, после кончины Анисии. Практическая сторона жизни для нее как бы не существовала. Во всем аккуратная и точная, она все же не придавала особого значения внешним вещам и внешней обстановке. «Ганя у нас не земная, а небесная», — часто вспоминали потом люди слова тети Анисии про свою сестру. Уезжая, мать Агафия брала с собой двух или трех женщин или девиц. Для них такие поездки были настоящими уроками веры и терпения. Бывало, что путешественницам приходилось летать на самолетах, покупая при этом билеты в аэропортах и на вокзалах. Если учесть, что Агафия и ее сестры не имели паспортов, то можно представить, какой верой обладала старица, предпринимая такие поездки. Было чудо, что за все годы таких перелетов и переездов ни разу не возникло проблем с отсутствием у нее документов. Обычной целью этих поездок было посещение святых мест и встречи с близкими людьми. Каждый раз приезд матери Агафии был для близких большой радостью и утешением. Иногда старицы, предвидя какую-нибудь беду или трудные обстоятельства дорогих себе людей, снаряжали младшую сестру в путь. На самолете она летала, в основном, в Оренбург, часто бывала в Москве и Сергиевом Посаде. Однажды, приехав в Московский Новодевичий монастырь, мать Агафия со своей спутницей вошли в церковь. Шла служба, несколько человек молились, расположившись в разных концах храма. Встав позади всех, Агафия и сопровождавшая ее женщина стали слушать богослужение. Вдруг в храм вошел человек. Неся в руках какой-то пакет, он стал обходить церковь по кругу.

— О!.. Да это нашей «конторы», — сказала вполголоса старица.

Впоследствии ее спутница узнала, что это был известный в то время блаженный Алексей, любивший бывать в Новодевичьем. Мать Агафия его не знала лично, но ей было достаточно только одного взгляда на юродивого, чтобы определить его подвиг. В тот раз, выйдя из храма, женщина с удивлением увидела в руках матушки пакет с пирожками. Мать Агафия, улыбаясь, протянула ей один.

— Откуда это? — с недоумением спросила женщина.

— Подали, — ответила та, продолжая улыбаться.

Как и каким образом отдал блаженный свой пакет Агафии, для ее спутницы осталось тайной. Ее поразило то, насколько близки святые люди, как чутко и точно они узнают друг друга и не нуждаются при этом в словах и в общении, принятых у обычных людей.

Помимо поездок в разные города и монастыри, мать Агафия имела обыкновение часто уходить из дома, посещая близлежащие села. Ходила она много, пока имела силы и здоровье. Бывало, без долгих сборов и приготовлений, взяв круг ржаного хлеба, какой и сейчас выпекают в некоторых домах округи, старица отправлялась в путь. Всю дорогу она молчала, даже если ее кто-то и сопровождал. Всегда сосредоточенная и углубленная в себя, она непрестанно молилась. Каждую дорогу она крестила, даже когда ехала в транспорте, делая это почти незаметно для своих спутников. Когда же сопровождавшие ее уставали и начинали унывать, мать Агафия мудро, с тонким юмором и с любовью подбадривала женщин, рассказывая что-нибудь из жизни.

Одним из обыденных подвигов служения у стариц и их послушниц был сбор и заготовка грибов. Эти грибы в очень больших количествах сушились и рассылались сестрами в монастыри. При этом матушки говорили, что грибы — дар Божий и милость Божия к людям, что необходимо пользоваться этим, прилагая и свои труды, и усилия, благодаря Бога за Его милосердие. Мать Агафия, невзирая ни на усталость, ни на погоду, целыми днями посвящала себя этому занятию в периоды грибного урожая. Обычно она вместе с несколькими женщинами и девицами набирали большие корзины и несли их в какой-нибудь дом вблизи леса. Там другие послушницы старательно перебирали и чистили принесенные грибы. Часть их солили и отправляли на Вышу, часть сушили. В такие периоды урожая верующие не знали отдыха и трудились без устали с раннего утра до позднего вечера, когда сумерки спускались на лес. Но удивительно, что мать Агафия могла находить грибы и в темноте. Однажды матушка шла по лесной тропинке с одной женщиной. Вдруг она остановилась и завела свою спутницу в лес. К великому удивлению последней, старица набрала через несколько минут целый фартук хороших грибов. В тот вечер в лесу стоял туман, и найти что-либо, даже с фонарем, было почти невозможно.

В отличие от Агафии, Матрона отлучалась из дома очень редко. Из всех трех девиц она была самая «домашняя», может быть, потому, что не особенно хотела показываться на люди, а скорее, просто по складу своего характера. Упомянув о ней, можно сказать, что средняя сестра была простая. Простота эта, присутствовавшая и в Анисии с Агафией, в Матроне была все же более характерной чертой, нежели в ее сестрах. Она знала, что нужно подвизаться и терпеть, терпела и подвизалась всю свою жизнь просто и без всякого мудрования. Будучи практичной, Матрона любила порядок и чистоту в доме. Была хозяйственная, за всем следила, знала, что где лежит и хранится. Распорядок у нее был определен и строг. Но это не было с ее стороны пристрастием к земному. Ее сердце, так же как и у Анисии и Агафии, принадлежало Единому, любимому ею Богу. Матрона никогда не забывала, что на потребу в жизни всегда одно — Господь и Его святая Воля. И поэтому практическая природная черта ее характера не мешала ей постоянно помнить о чистоте сердечной, постоянно молиться и благодарить Своего Создателя. Молилась мать Матрона часто, почти всегда со слезами умиления, подолгу, не уставая прочитывать большое число последований, делая при этом много поклонов. Такая молитва по книгам никогда не отягощала ее и была для нее естественным и простым способом общения с Богом, Его Пречистой Матерью и Святыми. Частые слезы как во время молитвы, так и просто в отдельных случаях, отличали Матрону на протяжении всей ее жизни.

Матрона была очень вынослива и терпелива. Невзирая на слабое здоровье, она могла подолгу поститься, ничего не вкушая, подолгу стоять на молитве, класть множество поклонов, много трудиться или переносить длительные переходы. Но путешествовать, как уже упоминалось, она не любила. Помногу читая Псалтирь, Матрона всегда при этом стояла, из-за чего ноги ее постоянно опухали.

В отличие от нее, мать Агафия переносила строгий пост с большим для себя трудом. Как и ее мама, она страдала головными болями и болезнью сосудов. Бывало, терпеливая и смиренная, она как бы невзначай и кротко спросит у Матроны уже ближе к концу дня:

— Мы сегодня есть-то будем?

Имея обыкновение во всем смиряться и ничего не делать без своей сестры, Агафия и не мыслила поесть без нее хотя бы чуть-чуть. Но при этом сосуды на ее висках начинали сильно пульсировать, организм требовал поддержки питанием. Однажды, побывав у сестёр, женщина-врач попросила разрешения у матери Агафии замерить ей давление. Оказалось, что у матушки оно настолько низкое, что удивленная посетительница невольно воскликнула:

— Да с таким давлением не только ходить — жить нельзя!

Вообще же сестры к врачам никогда не обращались. В целом они не отвергали медицинскую помощь и необходимость ее для людей, многих даже благословляли делать операции и лечиться в больницах. Но сами предпочитали полагаться только на Бога. Еще в молодости Матрона сломала руку и в больницу не пошла. Всю жизнь они вместе с Агафией лечились от простуды и других болезней кипятком.

Мать Агафия по своему смирению все терпела и могла долго молчать, не высказывая собственного мнения и желаний. Она делала все, что ей ни скажут, за исключением вещей, не сообразных с волей Божией и нравственными устоями и убеждениями старицы. На вопросы, как и что делать по дому или по хозяйству, она обычно отвечала:

— Как Мотря…

Это, однако, не означало, что Агафию не интересовали домашние дела и что она была к ним безразлична. Она также активно во всем участвовала и наравне с сестрой трудилась. Но по причине ее частых отлучек на Матроне лежала основная «ответственность» за огород и за хозяйство. Случалось, что ей в одиночку приходилось выкапывать картошку и опускать ее в погреб. Картошка на огороде матушек вырастала каждый год неизменно крупная и чистая, в то время как у соседей бывала нередко мелкая и гнилая.

Что приготовить поесть или что дать пришедшим из продуктов и вещей, решала также почти всегда Матрона. Последнее было в семье девиц именно ее послушанием, еще и при жизни Анисии. Матрона определяла и раздавала принесенное в их дом всем приходящим.

Упомянув о том, что средняя сестра была проста, необходимо все же добавить, что простота ее была не та, что у обычных деревенских женщин и старушек. Матрона была проще своих сестёр, но ее сокровенная духовная жизнь, внутренний опыт, мудрость и благодатные дарования ставили старицу на тот духовный уровень, о котором можно сказать, что достигший его человек далеко не прост в нашем понимании. Как и ее сестры, Матрона была прозорлива, но, в отличие от них, она почти всегда молчала. Мать Анна, говоря, что ее дочери имеют разные дарования от Бога, сказала про Матрону, что она у них «тайная».

Это выражалось в том, что обо всех приходящих со своими бедами она всегда плакала и скорбела, не произнося ни слова, предоставляя говорить Анисии, а после ее кончины — Агафии. За всех, кого обличала мать Анисия, Матрона всегда переживала, жалея каждого и каждому сострадая. Как пример дара предвидения матери Матроны упомянем лишь об одном случае, когда одному юноше она предсказала, что тот будет служить в армии «за огородами» и что мама будет к нему приезжать. Именно так и случилось. Недалеко от Москвы, в Клину, и прослужил в солдатах этот молодой человек. Как и предвидела мать Матрона, там часто навещала его мама.

За полгода до смерти, как уже отмечалось, Матрона повредила себе правую ногу. Упав, она вывихнула бедро, после чего уже не могла ходить и лежала до самой своей кончины. К тому времени у сестёр стали оставаться, сменяя друг друга, близкие им девицы. За Матроной необходим был уход, а мать Агафия была тогда уже слаба и не могла многого делать сама. Она продолжала ходить, опираясь на палочку, выходила из дома и не нуждалась в посторонней помощи, но выполнить работу, требующую затрат физических сил, старица была уже не в состоянии. Ровно шесть месяцев пролежала мать Матрона, постепенно угасая и теряя силы. Получив травму первого августа 1994 года, она прожила еще, не вставая с постели, до четвертого февраля 1995 года. Именно в этот день последовала ее блаженная кончина. Старица почила мирно и тихо. Ночью, незаметно для всех, она предала свою душу в руки Божии, закончив свой земной путь на девяносто третьем году жизни.

Отпевали почившую в ялтуновском храме. Проститься и проводить матушку приехал из Москвы архимандрит Алексий (Фролов). Он и возглавил чин отпевания. Мать Агафия всю службу просидела на табуреточке рядом с гробом своей сестры. Время от времени она вытирала платочком свои красные от слез глаза, но в остальном была очень спокойна и сдержанна. Накрыв руки Матроны, она сказала вполголоса, что та их и при жизни не показывала людям.

Лицо и руки усопшей были белые и мягкие. Не возникало никакого ощущения, что перед тобой лежит человек умерший. Людей в храме присутствовало достаточно много, но, несмотря на это, литургия и отпевание прошли в полной тишине. Все было очень просто и естественно, однако при этом чувствовалась особая торжественность, растворенная спокойствием и миром. Никто не ощущал тяжести и не испытывал гнетущего чувства, можно было с уверенностью приложить к почившей старице слова святого апостола: подвигом добрым подвизалась, течение совершила, веру сохранила…

Мать Матрона ушла из этой жизни ничем не обремененная и свободная. Освободившись от бремени тела, ее душа получила настоящую радость во Христе. Так верят и надеются на это все, знавшие старицу. Ее тело обрело покой рядом с останками ее родителей и старшей сестры Анисии. Все Петрины собирались постепенно вместе — здесь, на земле, и там, в селениях небесных. Младшей сестре Господь продлил жизнь еще на год и три месяца, возложив на нее дополнительные труды и скорби. Но и ей вскоре предстояло примкнуть к своим близким и дорогим во Христе сродникам.










Глава шестая Мать Агафия

Кончина матери Матроны не была неожиданностью ни для окружающих, ни тем более для ее сестры. В последнее время силы Матроны постепенно угасали, и становилось ясно, что она доживает, если не последние дни, то, по крайней мере, последние месяцы своей долгой и многоскорбной жизни. Внешне было трудно понять, что испытывает, переживая смерть сестры, мать Агафия. Она по-прежнему была очень сдержанна и сосредоточенна, никак не выражая своих чувств и не обнаруживая своей скорби. Эта сдержанность, которую, впрочем, нельзя было назвать замкнутостью, всегда отличала тетю Ганю, как с любовью нежно называли ее самые близкие люди.

Тетя Ганя была человеком особенным. Эту особенность трудно передать или выразить словами, но, наверное, самым точным и верным определением ее характера и ее образа было уже упомянутое выражение матери Анисии о том, что тетя Ганя являлась человеком не земным, а небесным.

Со смертью Матроны она мало изменилась. Было видно только, что ей стало намного тяжелее. Тяжесть эта усугублялась и тем, что все более и более слабело ее здоровье, и тем, что она лишилась ощутимой поддержки. После кончины Матроны тетя Ганя стала говорить ближним и о своей скорой смерти. Тем самым она готовила их к предстоящей разлуке. Как-то она упомянула, что долго не проживет. Ей возразили, что мать Анисия и мать Матрона прожили долгую жизнь и что период времени, разделявший их кончины, был значительным. На это тетя Ганя ответила:

— Анисия жила, тут еще было с кем жить, а сейчас уж не с кем… Мне одной тяжело, не окормить всех.

Была и еще одна причина, по которой мать Агафия испытывала скорбь и страдала. Мир становился иной, изменились и люди, его населяющие. Старцев перестали понимать, они становились мало кому нужны. Верующих, близких к матушкам и по-настоящему в них нуждающихся, оставалось очень немного. Однажды утром матушка по-простому сказала:

— Вот опять Мотря приходила, ворчала и спрашивала, почему не ухожу.

— Тетя Ганя, ты-бо пожила еще, — возразили ей.

— Не для кого больше жить, — ответила старица со скорбью в голосе.

Разлучиться с телом и быть со Христом для нее, по всей видимости, было нетрудно. Можно предположить, что, как и тете Наташе, ей было возможно умереть по своему желанию. Но тетю Ганю удерживала здесь любовь к людям и особенно к близким ей и родным по духу, тем, за которых она не переставала молиться и болеть сердцем до самой своей кончины. Нам, наверное, никогда не узнать меру тех страданий, которые испытывали праведники, зная сердце человека, зная его боль и то, как можно ему помочь и какими путями вывести из тяжелых греховных состояний, при этом осознавая, что сам человек не примет и не послушает совета. Не понять нам и той любви, которую они имели к людям и которая часто этими же людьми и попиралась или, в лучшем случае, не находила в их сердцах отклика. Можно было только предполагать и догадываться об этой сердечной боли тети Гани. Изредка намеками она обнаруживала свою скорбь за людей. Веки ее глаз были почти всегда красные от слез, которые старица старалась скрыть и утирала то и дело кончиком своего платка, покрывавшего ее голову, или платочком, всегда лежащим в кармане фартука. Не раз приходилось слышать от тети Гани скупые, как бы малозначащие и неважные фразы, за которыми скрывалась глубина ее скорби. Радостного в ее жизни было мало, вся радость и утешение заключались в Боге, Им Одним она жила. Но иногда мать Агафия радовалась и за людей. Бывало это нечасто, но в таких случаях ее духовная радость и благодушие передавались и окружающим. В такие моменты можно было говорить со старицей о чем угодно полезном и получать на любой вопрос ответ во благо души.

Прозорливость и проницательность матери Агафии были поразительны. Было удивительно слышать от нее в самой обычной обстановке и в самом простом разговоре слова о вещах сокровенных и духовно важных. На вопросы о незнакомых людях, находящихся порой вдали от нее за сотни километров, она отвечала так, как будто знала их всю свою жизнь. Более того, предостерегала от общения с одними и советовала иметь дело с другими, провидя устроение и жизнь каждого. Часто тетя Ганя предсказывала будущее человека в таких подробностях, что невольно можно было усомниться, что такое по благодати ей возможно. Но все предсказанное исполнялось в точности, иногда через много лет. Бывали случаи, когда матушку спрашивали о своих проблемах и о людях настоятели монастырей. Ни один такой вопрос не оставался без ответа, но на некоторые из них мать Агафия отвечала прикровенно или иносказательно.

Как и ее мама, тетя Ганя часто выражалась в рифму или присказками. Их в запасе у нее было достаточно. Порой не всегда можно было понять, о чем она говорит, не сразу уловить смысл ее гадательных выражений. Но что бы ни говорила старица, все имело важное значение для слушающего. Бывало, что только через годы людям открывалось сказанное что-либо матушкой как бы невзначай. Она никогда не пыталась привлечь чужого внимания к своим словам, давая при этом место Богу.

Ее вера в то, что человек услышит только то, что полезно и нужно ему в данный момент услышать, была верой Богу, от Которого «стопы человеку исправляются». В этом отношении тетя Ганя была всегда свободна и не искала каких-то нарочитых способов внушить что-либо людям. Если в разговоре ее кто-то невольно перебивал или что-то прерывало ее слова, то она уже не возвращалась к тому, о чем говорила. И это не было в данных случаях забывчивостью или каким-то безразличием к предмету разговора. Здесь, как и во многом другом, сказывалось ее глубокое смирение и вера в то, что в мире и в каждом человеке непрестанно действует благой промысл Божий. В этой вере, а также в любви к Богу, смирении перед Ним и перед людьми была духовная свобода тети Гани. Страдая, она имела эту духовную свободу, даруемую Самим Христом тем избранникам, которые способны были ее принять и с нею жить.

Случаев предвидения будущего и явной прозорливости матери Агафии было немало. Из всех известных приведем здесь несколько, поскольку описывать все нет никакой возможности, да и необходимости. Одному человеку, жена которого приезжала к старице, предложили новую работу. В город, где проживала его семья, приехали финны, чтобы открыть асфальтовый завод. Закупив предприятие, они уже начали строительство, начальником которого и должен был стать этот мужчина.

Заработная плата превышала его прежний оклад в пять раз, должность была завидная и многообещающая. Согласившись, но еще не уволившись со старого места, он уже приступил к проектным работам. По совету жены решил взять благословение у тети Гани. Старица, немного помолчав, сказала:

— Пусть сидит на своем месте.

Огорченный и расстроенный тот все же решил послушаться. Прошло несколько лет, а финны так и не открыли задуманное предприятие. Согласись на их предложение, он остался бы ни с чем: потерял бы старую работу и не получил бы новую.

Про одну пожилую деву мать Агафия несколько раз говорила своим близким, что будет «без вины виноватая». Именно так и произошло уже после кончины старицы. Она попала в немилость к своему начальству и была смещена с должности, которую занимала, служа Богу несколько лет. Случилось это неожиданно, и слышавшие слова матушки об этой рабе Божией, тут же их вспомнили.

Одной молодой девушке мать Агафия предсказала тяжелую и скорбную жизнь замужем. На вопрос девицы, какого жениха ей выбрать — того, другого или третьего, тетя Ганя сказала:

— А ты какого ни выбери, хоть самого лучшего в мире, всё будет одно — скорбь и горе, такая у тебя доля.

Так и случилось: выйдя замуж, женщина всю жизнь претерпевала, по слову старицы, тяжелое обращение мужа и его родни. По молитвам сестёр она переносила все с терпением, без ропота и злобы. Матушки любили эту женщину за простоту и доброе сердце и называли ее «старинный человек».

Иногда от матери Агафии можно было услышать пророчества, что тот или иной мальчик или юноша станет священником.

— Хороший будет батюшка, — сказала тетя Ганя однажды, поглаживая рукой по голове совсем еще маленького ребенка, — только вот болеть будет, — добавила она, посмотрев на него с любовью.

Одной женщине при последней встрече матушка образно предсказала смерть близкого ей человека. Прощаясь, старица попросила принести ей большой черный шарф, обвязала им свою голову и внимательно посмотрела на отъезжающую. Через несколько лет у этой женщины трагически погиб сын, и она вспомнила о непонятном для нее поступке матери Агафии при их последней встрече.

Тетя Ганя была очень добра. Сейчас люди, не знавшие ее, глядя на фотографии старицы, находят в чертах ее лица суровость и даже сердитость. Но эти качества не были ей присущи. Тетя Ганя обладала очень добрым и любящим сердцем. Общаясь с людьми, она иногда могла показаться сердитой, но за этим скрывалась неподдельная любовь и забота. Даже и в этих случаях не было ни малейшего гнева или несдержанности с ее стороны. Свою любовь и доброту она предпочитала не показывать внешне и скрывала. Ее «сердитость» не была наигранной и показной, но она и не исходила от сердца. Если можно так выразиться, тетя Ганя «сердилась» бесстрастно. Ее внешняя суровость происходила от почти постоянной скорби за людей, оттого что попирается любовь и милосердие Божие, оттого что люди по неразумию и нежеланию отказаться от греха и своей воли страдают здесь и наследуют муку в будущей жизни. Очевидность и реальность этих мук за гробом были для нее явны. Бывало, что пришедшим она намеком показывала опасное их состояние, говоря, например:

— Стою на краю — вижу гибель свою… — и многое другое, подобное этому.

Видя, в каком пагубном состоянии пребывают современные люди, как опасно ходят и чего лишаются, мать Агафия постоянно болезновала сердцем. В ее глазах были скорбь и боль. Она видела и знала то, что не могла ни сказать, ни даже приоткрыть ближним. Бывало, что старица говорила о ком-то или кому-то сердито. Но в этом была боль за человека, боль за его живую душу, за то, как этот человек живет, удаляя себя от Бога — Источника жизни. В таких случаях тетя Ганя могла образно или в рифму намеком обличить пришедшего. При этом ему оставлялась полная свобода — принять сказанное на свой счет и вразумиться или не придать словам тети Гани особого значения. Но в любом случае приходящие чувствовали свою вину и греховность. Оставалось ощущение, что ты стоишь перед лицом суда Божиего и что в этот момент не скрыт ни один уголок твоей души со всеми тайными ее движениями и помыслами.

Еще одной из характерных черт матери Агафии было ее послушание. В этом она более всего походила на свою маму, имевшую при жизни беспрекословное и полное послушание своим наставникам. Отметив здесь эту общую добродетель матери и дочери, добавим, что по своему внутреннему устроению Агафия более всех сестёр походила на свою мать. Сама Анна Дмитриевна, упоминая, что ее дочери имеют разные дарования от Бога, сказала:

— … А у Гани — дар мой.

Что конкретно имела в виду старица, сейчас сказать трудно, но люди, знавшие мать Анну, подтверждают, что у нее и у тети Гани было очень много общего.

Мать Анисия часто говорила людям про свою младшую сестру:

— Наша Ганя мудрая, — делая особый акцент на последнем слове.

Возможно, эта духовная мудрость и была основной общей чертой Анны Дмитриевны и ее дочери Агафии.

Мать Агафия сама по себе была очень интересным человеком. Тонкое чувство юмора, природная проницательность, острый ум и умение рассказывать были ее неотъемлемыми качествами, которые, впрочем, не выставлялись старицей напоказ. По причине глубокого смирения тети Гани можно было только иногда догадываться об этих

ее качествах. Но в те редкие моменты, когда она приоткрывала свои природные дарования, приходилось только удивляться их глубине и содержательности. Бывало, что, желая кого-то поддержать или приободрить, она рассказывала смешные и курьезные случаи из жизни. Делала это тетя Ганя с такой простотой, юмором и в то же время мудростью, что у скорбящих уходила тягость, а уставшие получали новые силы. Как пример, приведем здесь одну из таких историй. Правда, передать живую речь и юмор старицы нам вряд ли удастся.

Один деревенский парень, закончив службу в армии, вернулся в родной дом к старушке маме. Та, не зная от радости, как угодить сыну, суетилась и бегала по дому. На ее вопрос, что же приготовить покушать, сын ответил:

— Сделай-ка мне, мам, яичек в мешочек.

Женщина тут же затопила печь, достала огромный чугун и побежала в курятник. Через некоторое время все было готово, и любящая мама принесла в хату большой «мешочек» вареных яиц.

Мать Агафия не теряла чувство юмора до самой кончины. Несмотря на тяжелые страдания, переносимые старицей в последние полгода, в ее голосе часто слышалась добрая ирония, матушка продолжала иногда шутить. Незадолго до смерти, будучи уже совсем в тяжелом состоянии, она не открывала глаз. Девушки, ухаживавшие за ней, подумали, что она уже умирает, и стали вдали от старицы читать вполголоса отходную. Вдруг тетя Ганя открыла глаза и говорит:

— Что читаешь? Себе почитай!

Это прозвучало так непринужденно, что девушки, обескураженные и удивленные, не смогли удержаться от доброго смеха. Тяжесть и скорбное гнетущее чувство пропали, и у них появились новые силы. Нужно отметить, что девицам приходилось в то время непросто. Сложность ухода за больной, отсутствие электричества и многое другое делали их добровольное служение весьма тяжелым. Если еще и учесть трудность пребывания со святыми людьми, то можно понять, насколько этот подвиг был нелегким.

Мы уже упоминали о той внутренней культуре, которую имели сестры-подвижницы. Внешнее проявление этого настоящего благородства можно было наблюдать, общаясь со всеми матушками, и с каждой из них в отдельности. Но особенно ярко это проявлялось в образе поведения тети Гани. Она была удивительно тактична, имела необыкновенную чуткость и чувство меры в общении с людьми. Однажды, приехав в Сергиев Посад, тогда еще Загорск, тетя Ганя, как бывало обычно, остановилась со своими спутницами в домике архимандрита Иннокентия. Все пили чай, пила и она. Допив чашку, мать Агафия молча аккуратно положила ее боком на блюдечко. Сразу же отпала надобность предлагать подлить ей еще, продолжать угощать ее тем, что имелось на столе к чаю. Во всем внешнем облике тети Гани: в ее одежде, в движениях, словах, в том, как она доставала и убирала платочек из кармана своего фартука, как поправляла платок на голове — во всем было это удивительное благородство, красота и в то же время простота и естественность. Она умела и любила слушать. Когда что-то представлялось ей интересным, тетя Ганя могла тихо промолвить: «О, как!..», или молча кивала головой. С большим терпением и вниманием она всегда выслушивала ближних, никогда не перебивала, нисколько не раздражалась, когда перебивали ее. Но бывали моменты, когда старица проявляла твердость и строгость по отношению к говорившему. Это случалось, как правило, когда обсуждались вопросы веры или речь заходила о Боге и Его святых. В таких случаях мать Агафия могла строго, но коротко выговорить небрежно относящемуся к этим святым темам. Как-то один человек при ней читал предначинательные молитвы и, когда дошло время повторять: «Господи, помилуй», стал «съедать слова» и торопиться. Тетя Ганя, обычно молчаливая и сдержанная, тут же твердо его остановила:

— Это что еще такое? — спросила старица, и тут же для всех стало понятно, что она имеет в виду.

Иногда мать Агафия говорила что-то, подтверждая сказанное словами Священного Писания. В таких случаях это звучало настолько живо и осмысленно, что принималось верующими не как отвлеченные сухие фразы, а как живое и действенное слово, произнесенное со властию. Изредка старица упоминала о страданиях Спасителя. При этом создавалось впечатление, что она сама присутствовала при них и сопереживала Христу. Ее слова были просты, без эмоций и чувственности, говорила она тихо, иногда не совсем внятно для слуха, но сила ее слов была велика. Можно с уверенностью сказать, что матушка взвешивала каждое свое слово. Понимая важность этого и ответственность за все произнесенное, она не любила говорить много и пространно. Бывало, что упоминала о чем-то, казалось бы, маловажном, но в этом не было с ее стороны празднословия — чувствовалось, что она непрестанно молится и хранит внимание.

Замечательной была еще одна черта характера как тети Гани, так и ее сестёр. Это было удивительное постоянство матушек. Как-то зашла речь о падениях, разных настроениях и нетвердости в духовной жизни.

— А нас в какую сторону ни поверни — мы всё одинаковые, — проговорила кротко тогда мать Агафия.

Давая понять, что все зависит от самого человека, она сказала это о постоянстве настоящих христиан, каковыми, без сомнения, и являлись сами сестры. Что бы ни случилось в их жизни, в какие бы условия их ни ставили, старицы оставались всегда одинаковыми и твердыми в благочестии и вере, ровно шли по жизни. Каждое дело и поступок они освящали молитвой. Например, грызя семечки, тетя Ганя на каждую из них читала: «Богородице Дево, радуйся…». Для нее и это было упражнением в молитвенном трезвении. Вообще же, как и отец Григорий, матушки не разрешали своим послушницам грызть семечки, считая это пристрастием и привычкой ненужной.

Крепкая и сильная вера отличала сестёр Петриных на протяжении всей их жизни. Однажды, уже незадолго до кончины, мать Агафия лежала на своей кроватке, закрыв глаза. Женщина, помогавшая в тот день по уходу за старицей, стала поправлять постель и одежду матушки. Вдруг промелькнула невольная мысль: «Как в таком слабом, изможденном, немощном теле живет такая крепкая, несокрушимая вера?» Тетя Ганя, до этого неподвижная, лежавшая без сознания и без всякого видимого проявления жизни, вдруг истово перекрестилась и прошептала:

— Верую, Господи, помоги моему неверию!

Это был самый лучший ответ, какой только мог последовать на мысленное недоумение вопрошавшей. Матушка показала тот путь — путь молитвы и искреннего живого искания, каким приобретается настоящая вера Господу как своему Отцу и Богу.

Обучая своих близких духовной мудрости, тетя Ганя давала им и советы практические. Имея богатый жизненный опыт, многое переняв от своих наставников, она знала, какими народными средствами необходимо лечить ту или иную болезнь, знала очень многое из крестьянского быта, разного рода житейские премудрости, забытые современными людьми. Эти знания удивительным образом помогали ей скрывать свои благодатные дарования

и ту молитвенную помощь, которую она оказывала приходящим. Часто, посоветовав что-нибудь практическое и естественное, что по-человечески мало могло бы помочь нуждающемуся, тетя Ганя сама молилась за успех дела. По вере вопрошавших все устраивалось, как правило, чудным образом: болящий поправлялся, нуждающийся в чем-либо получал необходимое, неустройства исправлялись. Бывало даже, что мать Агафия советовала что-то совершенно несообразное с нуждой просивших. Например, давала наставление городскому жителю заказать лапти и ходить в них дома, перевязав тесемочки крест-на-крест, или болящему раком посещать баню. Такие вещи могли вызвать недоумение, но для тети Гани это было возможностью скрыть свою молитву и свою значимость, а для людей, нуждающихся в ее помощи, проявить свою веру и поступить по ее слову.

Тетя Ганя учила ближних труду и подвигу, давая понять, что необходимо прилагать усилия, чтобы последовала помощь Божия. «Пониже согнешься — чего-нибудь дождешься», — можно было услышать от нее, или что-либо, подобное этому. Часто рассказывая про жизнь сестёр в ссылке, про отца Григория, про других подвижников, старцев и странников, тетя Ганя тем самым назидала верующих, приводя в пример тот или иной случай из жизни, те или иные слова праведников.

Упомянув об исцелениях, можно привести в пример несколько случаев такой помощи с ее стороны.

Однажды к матушке пришел человек, у которого на лице была раковая опухоль. Болезнь распространялась, и казалось, что уже нет никакой надежды на исцеление. Попросив помощи у тети Гани, мужчина услышал нечто несерьезное для себя:

— А ты намажь лицо сметаной, да дай собаке — пусть оближет.

Поверив старице, тот так и поступил, надеясь на ее молитвы. Рак перестал развиваться, больной пошел на поправку и вскоре исцелился. Человек этот жив и поныне. Он не перестает благодарить Бога и Его угодницу за это необыкновенное чудо.

Другой случай произошел с маленьким мальчиком, у которого стали выпадать на большом участке головы волосы. Образовалась плешь, и родители ребенка, отчаявшись в помощи врачей, привели сына к старице. Та велела мазать больное место елеем из храма, тем, который используют священники на помазании во время всенощных бдений. Исполнив это, близкие ребенка с радостью убедились в силе молитв тети Гани, когда увидели, что тот стал исцеляться. От болезни вскоре не осталось и следа, и более она уже не возобновлялась. Отметим, что сообразно с той мерой веры, которую имели приходящие за помощью к матери Агафии, она назначала им то или иное послушание.

Но бывали случаи, когда люди, получавшие помощь от матушки, забывали про нее, не приходили поблагодарить и даже не сообщали об исцелении или благополучном завершении дела. Как-то в дом сестёр прибежали с просьбой молиться о молодой женщине, которая никак не могла разрешиться от бремени. Ее жизнь была в опасности, и родственники просто требовали молитв тети Гани. Та, промолчав, отправила их домой, после чего целый день переживала. Изредка вполголоса она говорила:

— Как она там?.. Как там роженица-то?

Оказалось, что после прихода родственников та благополучно родила, а они, забыв поблагодарить мать Агафию, даже не сообщили ей о хорошем исходе.

Молясь за ближних, тетя Ганя, без сомнения, брала на себя их тяготы и грехи. Об этом говорили другие духовные люди, знавшие старицу. Сама она скрывала это и не свидетельствовала о своем подвиге, но по некоторым обстоятельствам и характерным ее словам можно было догадаться, что это именно так и было. Однажды она показала свои нательные образки и крестики. Крестиков было много. Не сказав прямо значение такого их количества, она прикровенно дала понять, что несет помимо своего жизненного креста тяжесть и боль людей других.

Однажды к матери Агафии приехал молодой послушник. Было это зимой, на дворе стояла морозная погода. В то время тетя Ганя уже лежала, тяжело болея. В доме находилось несколько человек, и все вели оживленную беседу. Старица подозвала приехавшего, и он сел у ее кровати на пол.

Она взяла его руки и поочередно стала растирать их своими ослабевшими, еле-еле движущимися пальцами. При этом она говорила: «Вот как замерз, все руки закоченели». Сказав это, тетя Ганя добавила, как бы невзначай, слова, понятные только этому молодому человеку. Смысл их заключался в том, что кто-то опутан паутиной. Делала это тетя Ганя с такой любовью, что трудно было удержаться от слез. Конечно же к тому моменту уже никакой мороз не имел последствия, и руки послушника не были окоченевшими. По его свидетельству, все оставшееся зимнее и весеннее время Великого поста прошло с необыкновенной легкостью, без скорбей и болезней, до этого его не оставлявших. Живя в монастыре, он просил мысленно помощи старицы, а приехав, получил ее очевидно. Можно предположить, что мать Агафия таким образом, скрываясь, брала на себя чужое горе и страдание.

Бывали нередки случаи, когда люди, получившие по молитвам матери Агафии благодатную помощь, изменяли свою жизнь, изменялись сами. Но случалось и так, что под влиянием происшедшего к вере приходили и невольные свидетели этих чудесных событий. Незадолго до своей кончины тетя Ганя исцелила молодую женщину, обреченную уже приговором врачей на смерть. Этот случай, сам по себе удивительный, заслуживает подробного описания еще и потому, что он явился причиной обращения к Богу и других людей.

К тому времени дом сестёр Петриных стал известен уже многим за пределами Шацкого района.

Приезжали в Ялтуново и жители Сасова. Сбывалось предсказанное дедушкой Сергием. Женщина, о которой пойдет речь, и по сей день живет со своей семьей в этом городе. Она не перестает благодарить Господа за то, что Он своим благим промыслом свел ее со старицей. Случилось это после того, как больной была сделана неудачная операция по причине воспаления аппендикса. Последующий снимок показал перитонит. Вдобавок опухоль, обнаруженная и задетая во время операции, стала быстро разрастаться. Врачи настаивали на срочном повторном хирургическом вмешательстве и направляли ее в Рязань. Потом выяснилось, что уже не было надежды на благополучный исход, поскольку опухоль за две недели разрослась необыкновенно. Женщина чувствовала — операцию ей не перенести. Не имея уже физических сил, она потеряла всякую надежду и внутренне готовила себя к смерти. Особым горем и болью для нее были двое детей, младшая из которых оставалась еще грудным младенцем. Состояние ухудшалось, больная перестала есть, принимала обезболивающие. До этого изредка посещавшая храм, она обратилась со своим горем к местному батюшке. Тот, зная, что в Ялтуново живет старица святой жизни, направил к ней. По свидетельству верующих, присутствовавших при этой встрече, мать Агафия приняла больную с большим участием и нежностью, несмотря на то, что чувствовала себя крайне плохо — было видно, что долго она не проживет.

Не всякий человек удостаивался в то время такого проявления любви с ее стороны.

В тот день готовились к Пасхе, убирали дом, украшали иконы. Заканчивалась страстная седмица. Заплаканная и растерянная, женщина вошла в комнату. Взволнованным голосом, со слезами она промолвила:

— Матушка, я, наверное, умру.

С теплотой, необыкновенным участием и любовью тетя Ганя ответила, делая ударение на последнее слово:

— Почему? Мы будем жить!

Нежно, как любящая мать, старица стала утешать плачущую, усадив ее на стульчик рядом с собой. Картина была настолько трогательная, что присутствовавшая при этом женщина заплакала. Ни о чем не расспрашивая, мать Агафия долго говорила с участием и любовью в голосе.

— А пострадала ты за неверие, — сказала она плачущей больной женщине без всякого укора и осуждения.

— Матушка, благословите ли на операцию? — спросила та.

— Девять дней бы уже поминали, если бы поехала. Не нужна она тебе… — ответила старица.

Все эти предшествующие дни несчастная откладывала поездку в больницу, чувствуя, что операцию не перенесет. Мать Агафия же своими словами прозорливо подтвердила это.

— Ну ничего, ты молись Михаилу Архангелу, возьми водички с источника… Бога не забывай, а детей ты воспитаешь.

Попросив принести ей бутылочку из-под лампадного масла, мать Агафия дала ее больной с тем, чтобы та набрала воду в источнике сестёр. В дальнейшем пить ее для женщины было настоящим подвигом, поскольку вода смешалась с маслом, до этого находившимся в бутылке.

Время от времени мать Агафия замолкала и закрывала глаза. Ее собеседница думала, что матушка устала и засыпает. Каждый такой раз, порываясь привстать и отойти от кровати, женщина садилась обратно, останавливаемая старицей:

— Сиди, сиди… — говорила та, не открывая глаз, придерживая ее рукой.

В разговоре несколько раз мать Агафия неожиданно с сокрушением, качая головой, повторила:

— А лицо-то какое изуродованное! Лицо-то какое… Нужно было всего только хлебный мякиш приложить.

Не понимая этих слов, больная внутренне недоумевала: «Мне так плохо, мне не до этого, а она мне про какое-то лицо…» Слова старицы вспомнились намного позже, когда маленькая дочка этой женщины обожгла лицо, и одна ее щека осталась изуродованной.

На протяжении всего разговора рядом с тетей Ганей лежал мягкий батон белого хлеба, который привезла старице приехавшая. Прощаясь, матушка отломила большой кусок и дала женщине:

— Бога помни, не забывай Бога…, ну, иди на родничок…

Первый раз за последние много дней женщина, выходя из домика сестёр, сильно захотела есть. Муж, дожидавшийся во дворе, очень обрадовался такой перемене. Вместе они набрали в источнике воды и с шофером отправились домой.

Через несколько дней совсем еще недавно умиравшая женщина встретила врача, делавшего ей первую операцию.

— Что, уже прооперировали? — спросил тот, удивленный, не веря своим глазам.

— Нет, я не поехала. У меня все хорошо.

— Как не поехала? Срочно УЗИ, — не понимая, что происходит, сказал ошеломленный доктор.

Случилось необыкновенное. Проверка показала, что не только опухоли, перитонита, но и перегородки в желчном пузыре, образовавшейся после желтухи, которая, как известно, ничем не убирается, не было и следа. По молитвам матери Агафии произошло чудо исцеления. Женщина была совершенно здорова и после этого родила еще одного ребенка. Врач, наблюдавшая все это время больную и знавшая, что та была обречена на смерть, после этого чудесного исцеления уверовала в Бога и стала христианкой. Сохранился снимок УЗИ, сделанный перед приездом к тете Гане этой больной. Специалисты подтверждают, что произошло нечто невероятное.

Но на этом все не закончилось. Мы не упомянули, что при прощании с больной старица вдруг неожиданно спросила:

— Ой, а шофера-то почему не привела?

— Что, матушка, привести?

— Да, нет, значит, не время, пускай водички наберет в родничке.

Через две недели у этого человека начались сильные боли в ноге. Снимок показал, что кость коленного сустава уже черная, «съедена», как полагали врачи, раком. Обнаружив опухоль, они направили больного в Рязань на операцию. Хирург предупредил его жену, чтобы та готовилась к худшему, сказав, что рак будет распространяться и дальше. Та, вспомнив, что ее муж ездил к старице, поспешила с этим горем к ней. Тетя Ганя сказала, что операцию делать нужно и заочно благословила больного. Все прошло успешно, взамен «съеденных» водителю поставили три донорские косточки. Но каково было удивление врачей, когда, сделав анализ, они определили, что в кости раковых клеток нет. Сейчас этот человек здоров и даже не хромает.

Упомянув о чудесах исцеления, необходимо рассказать и о других удивительных случаях, происходивших по молитвам старицы. Однажды во время засухи верующие просили ее о ходатайстве пред Богом, переживая за урожай. Та, как правило, отсылала их поливать надгробие блаженного Николая, но в этот раз произошло нечто такое, что с очевидностью явило силу молитв подвижницы.

Недалеко от Ялтуново гостил архимандрит Алексий (Фролов). Он останавливался обычно в соседнем селе и часто навещал матушек. Была жаркая сухая погода, и ничто не предвещало дождя, так необходимого для всего живого. Решили поехать к тете Гане, попросить ее молитв. Та, улыбаясь, сказала, что нужно потрудиться и пройти обратный путь пешком через поля. Отец Алексий также выразил желание отправиться обратно без машины.

— Да, поди, ноги натрешь… — продолжая улыбаться, сказала тетя Ганя. — Да в юбке тебе и не сподручно.

Юбкой она назвала подрясник. Видя, что батюшка не оставляет своего желания, она благословила всех на дорогу. Не успели приезжие выйти из села, как неожиданно стали собираться тучи. Все время вокруг путешественников сверкали молнии, и слабый дождичек орошал их, облегчая путь. Но стоило батюшке и его спутникам вступить на порог дома, как тут же разразился сильнейший ливень. Вся земля напиталась влагой, по всей округе вновь зазеленела трава, и люди с облегчением вздохнули. А ногу отец Алексий, как и предсказала тетя Ганя, все же натер сильно.

Мать Агафия могла своей молитвой к Богу сделать для многих невозможное. Так, она за один раз научила одну женщину читать по-славянски, прочитав в книге вместе с ней несколько слов. До этого та, как ни билась, не могла получить этого навыка. И подобных случаев было множество.

Для людей, веривших старице, она была и мать, и наставница, а часто и ангел-хранитель. До самой своей кончины тетя Ганя не переставала страдать. К ее переживаниям за людей прибавились еще и страдания телесные. За полгода до своей кончины старица сломала бедро. Эта болезнь явилась для нее настоящим испытанием. Боли были почти нестерпимые, поскольку кость срослась неправильно, и любое движение причиняло сильные муки. К ее подвигам прибавился еще и подвиг бескровного мученичества, дарованный Богом ради еще одного венца. Не получая помощи врачей, она терпела все мужественно.

Господь открыл ей время отшествия из этого мира. Мать Агафия знала, когда и как скончается. Некоторым из приезжавших она говорила при встрече, что больше с ними не увидится. Как-то она спросила:

— А что, наверно, хорошо умереть на Пасху? В последнюю зиму своей жизни тетя Ганя на вопрос, поживет ли она еще, ответила, что до травки доживет, что хоронить ее будут во время посадки картошки, и многие не придут — будут заняты.

Незадолго до ее кончины Господь по молитвам праведницы собрал к ней всех духовно близких и дорогих ее сердцу людей, собрал для последнего прощания. Накануне старица подолгу звонила в свой колокольчик, созывая их в последний раз. Она почти уже не могла говорить, произнося отдельные слова, еле-еле перебирая губами. Ее глаза, по-прежнему красные от слез, наполненные невыразимым состраданием к людям, говорили действеннее и значимее любых слов. Было ясно, что она уходит — так мало жизненных сил теплилось в ее теле. По воспоминаниям юноши, приехавшего в те дни в последний раз к тете Гане, она не могла уже отвечать спрашивающим. Но на все неразрешенные его вопросы нашелся ответ по молитвам старицы в тот же приезд удивительным и чудным образом. Прощавшиеся с ней в тот раз очень скорбели, видя, в каком тяжелом положении она находилась. Один человек настойчиво хотел посоветовать народное средство, о котором узнал накануне. До трех раз он пытался завести об этом разговор, и каждый раз матушка, до этого тихо лежавшая, начинала стонать, прерывая его слова. Было удивительно, что при такой телесной немощи она сохраняла духовную чуткость и явно читала мысли всех присутствовавших. Даже на незаданные вопросы она пыталась ответить, произнося еле-еле уловимые фразы.

В праздник Преполовения, восьмого мая 1996 года, как и предсказала задолго до этого сама, мать Агафия закончила свое земное течение. Она умерла так же мирно и спокойно, как и ее сестры. Закончилась ее долгая и святая жизнь.

По единодушному свидетельству многих людей, знавших ее, старица ушла из этого мира, как бы не расставаясь со своими близкими. После ее блаженной кончины не оставалось чувства, что тетя Ганя умерла, что ее уже нет на этой земле. Не было скорби об утрате, слез горя и печали. Было тихое и мирное радостотворное ощущение, что матушка жива, что она здесь, рядом.

Гроб с телом праведницы первое время стоял в доме. Духовенство и миряне молились, совершая литии и читая Псалтирь. На следующий день гроб был вынесен во двор, где была отслужена еще одна заупокойная лития. Стоял солнечный майский день. В те дни отмечались праздники, и многие, как и предсказала мать Агафия, сажали картошку. Вереница людей провожала почившую в храм. Когда люди вернулись из церкви в дом сестёр, то с удивлением увидели, что настенные часы, исправно шедшие без перерыва долгие годы, остановились. С кончиной тети Гани остановилось как бы и само время, прервалось его течение в этом небольшом святом домике. Этот домик на долгие годы остался нетронутым, почти все вещи и обстановка сохранились так, как было при жизни стариц. При посещении его невольно возникает ощущение, что времени как бы не стало, что с их смертью здесь наступила вечность. И еще одно ощущение в нем неизменно — все вошедшие чувствуют, что здесь и сейчас живут сестры-праведницы, что этот дом не пустует, он жилой и поныне.

Девятого мая вечером было отслужено заупокойное всенощное бдение. Перед службой произошло необыкновенное чудо, свидетелями которого были некоторые из присутствовавших в тот момент в храме. После того как гроб с телом почившей был внесен в церковь, Царские врата сами собой открылись без всякой на то посторонней помощи.

Поздно вечером из Москвы приехал Владыка Алексий. По благословению Святейшего Патриарха и с согласия правящего Владыки — архиепископа Симона он прибыл проститься и проводить в жизнь вечную дорогую его сердцу старицу, которую он знал и любил на протяжении многих лет. Знаменательно, что мать Матрону отпевал Владыка, будучи еще архимандритом, Агафии же Господь даровал быть отпетой архиереем. Видимо, таким образом Божие Провидение отметило величие ее подвига.

По приезде Владыка совершил литию в храме у гроба старицы. На следующий день в сослужении местного духовенства и приехавшего проститься с матушкой священника из Саранска он отслужил заупокойную литургию. После нее, по полному пасхальному чину, было совершено отпевание усопшей. Проститься со старицей приехали со всей округи любящие ее и дорожившие ею как наставницей люди. Приехали сестры Вышенской пустыни. Тело матери Агафии лежало покрытое, включая и руки, погребальным покрывалом, присланным ей со Святой Горы задолго до смерти. На ее спокойном лице не было ни страдания, ни боли. Как и при жизни, немного напряженное, оно выражало серьезность и важность таинства перехода в другой мир. За все эти дни, с момента кончины праведницы, не наблюдалось и намека на тленный запах, несмотря на очень теплую погоду и на то, что ни о каких заморозках тела не было и речи.

Инок, приехавший в качестве водителя с Владыкой Алексием, не знавший до этого старицу лично, прощаясь с ней у гроба, ощутил во время прикосновения к ее лбу, как по всему его телу прокатилась благодатная волна и испытал необъяснимую радость.

Перед самыми похоронами и после них были отслужены заупокойные литии. Все верующие отправились в дом Петриных, где в несколько смен, так как он не мог вместить и трети всех присутствовавших, было устроено поминовение старицы.

В субботу родительскую перед праздником Святой Троицы, а затем и во все последующие дни особого поминовения усопших люди собирались в Ялтуново, чтобы почтить ее память. Происходит это и по сей день. Каждый год в день ее кончины верующие приходят на могилу, идут в церковь и в дом тети Гани, где вспоминают ее молитвенно.

Для многих мать Агафия осталась самым близким и родным человеком. Эти люди сохранили любовь к ней, помнят ее, надеются на ее помощь и молитвы. Как пример, приведем здесь одно стихотворение, написанное после кончины старицы. Это стихотворение, пусть простое и безыскусное, исполнено теплой любовью и верою к матушке. Читая его, можно почувствовать, что испытывают и поныне к ней те, кто получал от нее при ее жизни помощь и участие.

Немеркнущий образ

Старушка мать, ты матерью мне слыла,

И я не ведала о старчестве твоем.

Как хорошо наедине нам было,

И грустно, горестно одной потом.

Ты, выслушав внимательно прихожих,

Давала всем евангельский совет:

Молите Бога, Бог во всем поможет,

И даже если силы нет.

И ты молилася усердно за нас грешных,

Просила Господа, Владыку всех, Творца,

И Он внимал твоим святым молитвам,

Внимал до твоего последнего конца.

И вот теперь тебя для нас не стало,

Но лик твой светлый, радостный, святой,

Не покидает никогда нас грешных,

И ты навек останешься со мной.

И будем непрестанно мы молиться,

И непрестанно к Господу взывать:

«О Боже, по ее святым молитвам,

Пошли на нас святую благодать».


Глава седьмая Небесные заступники

Сороковой день по кончине матери Агафии пришелся на переходящее празднование Собора Всех Святых, в земле Российской просиявших. Как нельзя лучше Господь показал праведность жизни Своей угодницы, возможно, причислив ее, как и ее сестёр, к лику русских святых. Святая Церковь пока еще не засвидетельствовала этого, но, так или иначе, и сейчас для многих, близко знавших стариц, праведность их жизни очевидна. Проходят годы после их блаженной кончины, и все больше и больше осознается, что жили они непрестанно в Боге, имея Его благодать. Они несли свой крест достойно, отдавая всю свою жизнь и все свои силы Господу, любили Его всем своим сердцем. Сестры любили своего Небесного Отца и через Него готовы были вместить и принять в свои сердца каждого человека: христианина и живущего без Бога, искреннего простеца и обремененного лукавством самолюбца.

Теперь, когда в Шацке и в его округе не осталось, к общей печали, ни одного общеизвестного старца, верующие чувствуют себя осиротевшими. С кончиной последних праведников у многих появилось ощущение пустоты, так как немногие способны мужественно и твердо идти по жизни, имея руководителем Самого Христа. А как известно, и высокодуховные нуждались в совете и его искали. Но у людей осталась память, она пока еще жива в сердцах тех уже немногих христиан, в судьбе которых угодники Божии оставили свой неизгладимый след. Этой памятью живут люди, исполняя заветы своих старцев, стараясь достойно нести свой крест, жить по-Божии, ради Христа и ради ближнего. Пройдет еще немного времени, и эти последние свидетели уйдут из жизни, оставив нам свои воспоминания. Это предание сохранится и будет назиданием и памятью последующим поколениям христиан Шацкой земли, а возможно, и всей России. Дай Бог, чтобы память эта осталась! Нам совершенно необходима помощь наших святых, их участие в нашей жизни и теперь, когда они имеют большее дерзновение помогать, находясь в селениях Божиих. Они живы и небезучастны к нашей судьбе. Еще здесь почти все они говорили о том, что будут подавать свою помощь и оттуда — из загробной жизни.

— Шумите, просите, мы и оттоле будем помогать… — говорила мать Наталия.

Эти слова блаженной являются для нас как бы общим к тому призывом и обещанием всех Шацких праведников молиться о своих собратьях по вере.

— Край не оставим… — повторяла она же, имея в виду себя и всех своих сподвижников.

А слова матери Анны: «Приходите ко мне на могилку и говорите всё, как живой…» — слышатся спустя десятки лет живо и явственно, как из уст самой старицы.

И обещания эти они исполняют. Всем, с верою приходящим на их могилы и обращающимся к ним с просьбами, они облегчают скорби, помогают в трудностях. Известно, что один молодой человек, получив сильное радиационное облучение во время службы в армии, помолившись, исцелился от земли с могилы блаженной Наталии.

Сбор сведений о молитвенной помощи почивших подвижников, по всей видимости, — дело будущего. Возможно, Господь через чудеса и исцеления явит, очевидно, святость тех или иных из них. А пока наше дело — поминать почивших, не забывая их жизнь и имена.

В этой книге упомянуты не все старцы и старицы, блаженные и странники, подвизавшиеся за последнее столетие на Шацкой земле. Мы рассказали лишь о тех из них, кто был тесно связан с жизнью сестёр Петриных. Но были и другие, которых знали сестры, с некоторыми из которых общались и были близки. Но сведений о близкой с ними связи матушек у нас нет. С тем чтобы сохранить память и об этих, не упомянутых выше подвижниках, приведем здесь их имена.

Это и иеромонах Дорофей, родом из Мордовии, служивший на Выше в двадцатые годы уже после закрытия монастыря. Имел дар благодатной молитвы, был прозорлив и почитался по всей округе как подвижник. Известен случай, когда в засуху по его молитве Господь даровал людям дождь. С отцом Дорофеем служил диакон, имевший пристрастие к вину. Когда его хотели выгнать из храма, батюшка сказал, что и он грешник: «Тогда и меня выгоняйте…» В 1932 году вдали от родины он был задушен надсмотрщиками в тюрьме, куда его заточили власти. Сохранилось письмо тех лет к его матери, в котором священник — свидетель мученической кончины отца Дорофея — описывает его смерть.

Это и блаженная Евдокия, которую звали тетя Дуня Жалкая или Кормилица, из-за того, что всех жалела и была родом из села Кормилицы. Она носила с собой пуд песка, жила где придется, юродствовала, ходила пешком в Дивеево и Понетаев, много предсказывала, в том числе и о кончине отца Валентина, которого очень любила.

— Скоро полетит наш батюшка белым голубем на небо, — говорила она незадолго до его смерти.

При посторонних они с тетей Наташей ругались, а когда никто их не видел, вставали друг перед другом на коленочки и плакали. Одной девице, ехавшей в Москву, к большому ее смущению, тетя Дуня пропела «Вечную память», и той пришлось присутствовать на похоронах Святейшего Алексия I. Саму блаженную похоронили в могилу Василия Афанасьевича, о чем и гласит табличка на общем месте их погребения.

Это и блаженный Володя Ковалевский (или Ковалев, как его звали), юродствовавший с детства, за что и был изгнан из дома, так как тащил из семьи одежду, рвал и бросал ее в болото. После этого он скитался всю жизнь, терпел насмешки, холод и мучения от вшей. Задолго до перемен девяностых годов он предсказал, что «придет Америка и вам покажет… сметет все и мало не покажется…»

Это и девица Стефанида, увидевшая в пасхальную ночь Крестный ход на небе. После чего измазалась в болоте и стала юродствовать, была прозорлива.

Это и блаженный Власий, подвизавшийся до и после революционного переворота, ходивший зимой молиться в лес. Проследившие за ним лесники были поражены, увидев старца, молившегося в мороз на зеленой траве.

Это и странница Мария Питерская, почившая второго августа 1979 года, похороненная сестрами Петриными на их участке ялтуновского кладбища, Мария Синицына, Соломония, Маша «с топорами» и некоторые другие, о которых мало что известно. Всех их знает Господь, все они уже обрели у Него вечный покой и вечную радость за свои труды, скорби, болезни, терпение и смирение, а, главное, — за любовь к людям и Богу.

Последним известным, но мало почитаемым Шацким подвижником был Иван Петрович Румянцев. Вся его духовная жизнь была сокрыта от окружающих, которые, не подозревая о праведности этого человека, смеялись над ним и над теми немногими, которым Иван Петрович приоткрылся, помогая в душевных и телесных нуждах. Он умело скрывал себя, юродствуя и представляясь в общих глазах пьяницей. Как-то мать Агафия сказала направлявшимся к нему: «Пьет и не пьянеет», намекая на его вольный подвиг. Жил Иван Петрович долгие годы в Новосёлках, куда пришел из Рязани еще при жизни тети Наташи. Всегда ходил босиком, как и блаженный Андрюша, рубил односельчанам дрова, спал в курятнике до самых сильных морозов, только поздней зимой переходил в дом семьи, заботившейся о блаженном по благословению тети Наташи и сестёр Петриных. Иван Петрович был прозорлив и имел благодатный дар дерзновенной молитвы, по которой Господь исполнял все его просьбы. Для себя он ничего не просил, а лишь молитвенно помогал тем, кто ему верил. После его кончины открылись и стали известны множество чудесных случаев исцеления и благодатной его помощи людям. Похоронен праведник рядом с местом упокоения блаженной Наталии. Усердием верующих над его могилой была воздвигнута небольшая часовенка.

Возвращаясь к сестрам, необходимо рассказать о чуде построения часовни и на их могилах. Возведенная в 1998 году по благословению двух архиереев, она увековечила память семьи Петриных и обозначила для всех место упокоения сестёр и их родителей. Часовня была построена стараниями верующих, возведена на одном дыхании за очень короткий срок и почти без средств на ее строительство. Замысел о ее постройке возник почти сразу после кончины матери Агафии. До последнего момента существовали сомнения, строить ли каменную или заказать металлическую — в виде беседки. В присутствии местного священника решили, помолившись, бросить жребий. Случилось это восьмого мая, ровно через два года после кончины тети Гани. Пропев тропари и прочитав молитву, попросили девочку взять с угольника, где стояли иконы, одну из свернутых бумажек. Та, подойдя, взяла крест и протянула присутствовавшим. Все переглянулись, после чего девочка взяла бумажку с указанием о построении каменной часовни. После этого Господь чудесно собрал бригаду, в которую вошли все свои люди, чудесно послал материалы и все необходимое, так как денег, собранных верующими, было недостаточно. В каждой мелочи чувствовалась Его помощь. Работа спорилась, все ладилось, несмотря на отсутствие профессионализма у участников строительства. Не обошлось и без искушений, которые были достойно преодолены. Воодушевление и радость исполняли сердца строивших. Всю бригаду не покидало ощущение, что сами сестры присутствуют среди них и помогают во всем, облегчая труд, подсказывая важные решения, оберегая от искушений и подавая силы.

Удивительно красивая, со сводом внутри, с фигурными окнами и входом, эта часовня «Трех сестёр», как была она названа строителями, порадовала через несколько недель всех верующих округи и всех приезжающих почтить память матушек. Надпись на ней гласит:


Часовня Трех сестёр Девиц Анисии, Матроны, Агафии и их родителей Алексия и Анны Петриных, на месте сем погребенных, всю свою жизнь посвятивших служению Богу и ближним.


В этих кратких последних словах заключены история и смысл их жизни — история, более подробно описанная в этой книге, составленной в силу обстоятельств, которые были сами по себе также во многом чудесными.

Загрузка...