Сезон охоты

8.

Из трёхэтажного бетонного корпуса вышла группа вооружённых людей, человек десять-двенадцать. Среди них опять показался мой старый знакомец лейтенант. Руки его всё также были скованы наручниками. Группа расселась по машинам, усадили в одну из них и лейтенанта, и вереница авто потянулась по территории базы. Миновали ангары, свернули влево и двинулись в моём направлении. У макета деревни колонна остановилась, выгрузила людей и порожняком вернулась к месту прежней стоянки.

Теперь, когда расстояние между нами сократилось до пятидесяти-шестидесяти метров, мне стало как-то неуютно на моей ветке. Достаточно одного взгляда в мою сторону – и я буду обнаружен. А уж что последует за этим, можно только догадываться. Я вцепился в ветку, боясь шелохнуться, однако это не помешало мне приготовить фотоаппарат. Что бы здесь ни произошло, я должен, просто обязан запечатлеть это на плёнке.

Один из автоматчиков тем временем снял с лейтенанта наручники, обыскал его. И тут моё сердце бешено заколотилось: я увидел свой бумажник! Тип в камуфляже повертел его в руках и передал другому, плотно сбитому, коренастому, немолодому уже человеку в тёмных солнцезащитных очках, по-видимому, самому главному здесь. Тот не спеша открыл его, внимательно изучил содержимое, покачал головой, приказал подвести к себе пленника и задал ему несколько вопросов (увы! расстояние не позволяло услышать их слов). Лейтенант, вытянувшись по стойке смирно, бойко отвечал, для пущей убедительности кивая в сторону леса. Главный медленно обвёл взглядом периметр базы и, готов поклясться, дольше, чем следовало, задержал его на моём укрытии. Или мне это от страха показалось? Потом сунул бумажник в карман, ткнул пальцем в грудь лейтенанту и начал ему что-то объяснять.

Я видел, как побледнел наш бравый милиционер, как затряслись его колени, как начал он о чём-то умолять типа в тёмных очках. Но тот уже не слушал его. Резко повернувшись, он отдал насколько коротких команд своим подчинённым, потом на секунду задумался, осмотрел свой личный состав и пальцем поочерёдно выделил троих.

Тут же всё пришло в движение. Те трое принялись проверять свой боекомплект, а остальные бегом кинулись к небольшому окопчику, который я поначалу не заметил. Укрылись в нём, рассредоточились, закурили. До меня донеслись обрывки смеха. Лейтенант предпринял ещё одну отчаянную попытку и шагнул было вслед за ними, но один из оставшейся троицы преградил ему путь, упёршись стволом «калаша» тому в грудь.

Я чувствовал, как на моих глазах разыгрывается трагедия. Что-то сейчас должно произойти. Это, впрочем, не мешало мне делать снимок за снимком.

Тем временем тип в тёмных очках придирчиво наблюдал за приготовлениями (интересно, к чему?). Когда они закончились, он ещё раз осмотрел территорию и удовлетворённо кивнул. Вынул из кармана пистолет, вставил в него обойму, швырнул на землю, под ноги лейтенанту, отдал приказание своим людям. Трое автоматчиков тут же взяли оружие наизготовку.

Лейтенант отчаянно замотал головой, опять что-то горячо заговорил, но его мольбы вновь остались без ответа. Дождавшись, когда их командир укрылся в окопчике, один из автоматчиков опустил ствол вниз и полоснул очередью по земле, сантиметрах в десяти от сапог лейтенанта. Тот совершил дикий прыжок, истошно завопил, затравленно зыркнул по сторонам, потом внезапно схватил с земли пистолет и зигзагами припустил к деревянным постройкам лже-деревни.

Я судорожно щёлкал затвором фотоаппарата. Лишь бы плёнки хватило…

Лейтенант миновал несколько построек, имитирующих деревенские избы, и свернул в одну из улочек. Едва он скрылся из глаз, автоматчики быстро рассредоточились и укрылись за стенами ближайших домов. А потом началась стрельба. Бедняга милиционер (сейчас я уже не вспоминал, что именно он являлся причиной всех моих бед), один, с детской игрушкой вместо настоящего оружия – против троих прекрасно вооружённых профессионалов. А то, что они профессионалы, я понял по их слаженным, согласованным действиям. Они работали командой, а не каждый сам по себе, и в этом была их сила. Задача, которую поставил перед ними командир, была проста: без потерь, с наименьшими затратами боеприпасов и в кратчайшие сроки поразить движущуюся цель, в качестве которой выступал дрожащий от страха дилетант в форме сотрудника милиции. Своего рода тренинг в условиях, приближённых к реальным, с участием живой вооружённой мишени. Этих головорезов попросту натаскивали на потенциальную жертву. По крайней мере, именно такую оценку дал я разворачивающимся передо мной событиям.

Точка, с которой я наблюдал за происходящим, позволяла мне видеть всё как на ладони. По большому счёту, моя позиция наблюдателя была куда удобней позиции группы, укрывшейся в окопчике во главе с их командиром. Зато и куда более опасной: меня запросто могли подстрелить на моей ветке. Но в тот момент я не думал об опасности. Прильнув щекой к видоискателю фотоаппарата, я ловил уникальные моменты и фиксировал их в виде кадров на плёнке. В такие минуты, в минуты творческого азарта, я инстинктивно абстрагировался от событий, которые снимал, и уже не осознавал себя их участником, а лишь сторонним наблюдателем, полностью застрахованным от любой опасности. Примерно так чувствует себя зритель, наблюдающий за развитием сюжета боевика на экране телевизора, – в абсолютной безопасности и твёрдой уверенности в своей защищённости.

Тем временем автоматчики, перебегая от одной постройки к другой, стреляли короткими очередями и постепенно, шаг за шагом, вытесняли лейтенанта с занятых позиций, гнали его от дома к дому. Он как мог отстреливался, но делал это неумело, неуклюже, без привычки. И тем более я был удивлён, когда он зацепил-таки одного из своих преследователей. Шальная пуля, по-видимому, попала тому в ногу: перебегая через улочку, он вдруг споткнулся и кубарем покатился по пыльной грунтовке, держась за колено. Но уже в следующий момент автоматная очередь наискось прошила грудь бедняги лейтенанта, который неосторожно высунулся из своего укрытия, чтобы воочию увидеть результат своего удачного выстрела. В тот же миг его с силой отбросило назад, и он с глухим стуком грохнулся на спину, широко раскинув руки и корчась в предсмертных судорогах. Он умер почти сразу, но в последнее мгновение его глаза встретились с моими. Ни страдания, ни упрёка, ни испуга – одно только бесконечное удивление отпечаталось в этом застывшем взгляде. И ещё тоска, целая бездна тоски.

Щелчок – и последний миг жизни бедолаги оставил след на моей фотоплёнке.

Вот дьявол! Ведь это же был мой брат! Как я мог забыть об этом?..