Шаг в небеса

Глава 1

Баджей – наследственное владение князя Махсоджана. Правда, князь по традиции носит ещё и совершенно непроизносимый титул местного духовенства. И предпочитал, чтобы к нему на континентальный манер обращались «ваше святейшество». Однако одевался он, как уроженец Великой степи. Хотя в этих широтах ходить в чём-то другом было трудно. Даже нашедшие приют у него в Баджее бывшие офицеры царской армии, теперь присягнувшие Директории Адмирала, предпочитали поверх гимнастёрок носить халаты. А под фуражки повязывать цветастые платки. Либо вовсе ограничивались лёгкими пилотками.

Я чудом дотянул до города. Точнее плюхнулся в полукилометре от него. Иначе про посадку «Носорога» и не скажешь. Подняв тучу пыли, тяжёлый аэроплан опустился на выжженную солнцем землю Великой степи. Стойки шасси затрещали, когда я отключил антиграв. Мы с Вадхильдом выбрались из аэроплана, стараясь не коснуться его раскалённой обшивки.

— И что теперь делать? — спросил я у имперского шпиона. — Придётся тебе в город идти к своим людям. А я уж тебя тут подожду.

— Не нужно никуда ходить, — покачал головой Вадхильд. — Нас явно заметили из города. Скоро кто-нибудь даже будет здесь.

— Надо избавиться от трупов, — кивнул я за спину, в салон. Тела стражей Революции уже начинали портиться из-за жары.

— Да уж, — скривился Вадхильд. — Надо было ещё в воздухе их выкинуть в тайгу. Не подумали. А хотя нет, — он щёлкнул пальцами. — Мы ими с местными расплатимся!

— Чего?! — уставился я на спутника. Слыхал я, конечно, о диких нравах Великой степи, но чтобы людей есть. Да ещё и начинающих разлагаться. Вряд ли тут могло дойти до такого.

— Да ну тебя! — рассмеялся Вадхильд. Настроение его за те дни, что мы провели в небе, ничуть не ухудшилось. — Куртки, штаны, обувь, ремни. Цепи им отдадим. Оружие только надо припрятать. И патроны. Они ещё нам самим понадобятся. Да и в Баджее продать их можно будет намного дороже. В городе оно на вес золота.

— У нас же в салоне такая ценность, — напомнил ему я, — что Блицкриг за него отдаст свой суперлинкор «Вергельтунг».

— До покупателей на наш трофей ещё добраться надо, — вздохнул Вадхильд. — А жить-то в Баджее надо на что-то. Тут ведь урдские деньги не в почёте. Ни царские, ни, тем более, новые. Нейстрийские, имперские, блицкриговские — эти всюду любят. Особенно трепетно всюду относятся к котсуолдским. Немного меньше ценят заокеанские – у них курс самый стабильный. Но только не урдские. Эти ты можешь сразу выкинуть.

— А лучше всего, как обычно, золото, — добавил я. — На Севере бумажным деньгам не особенно доверяют. Да ни один инспец не поедет в Урд работать за их новые ассигнации. Их ведь за пределами Народного государства нигде не поменять. Нам платили золотыми червонцами, — я вынул из кармана куртки монетку размером с фалангу большого пальца. — И их все всегда носят только при себе.

— Вот сейчас и убери поглубже, — Вадхильд кивнул на точки, растущие на горизонте. — За пару монет местные нас прирежут без зазрения совести. Хотя они и понятия такого не знают, наверное.

Мы летели до Баджея несколько суток. Сначала под нами мелькали сосны и ели, заметённые снегом. Затем они сменились лиственным лесом. Снега становилось всё меньше. Лес редел. Температура за бортом росла. И вот на исходе третьего дня я увидел, проснувшись, в иллюминаторе дикие травы Великой степи. Они бледнели, выгорая на солнце. Мелькали мелкие селения, не знаю уж, как они тут зовутся, и что-то похожее на города. Были и крепости, обнесённые глиняными стенами. Шагали длинные караваны, тянущиеся по одним им ведомым дорогам. Неслись, поднимая клубы пыли, какие-то всадники, сверкая саблями. Несколько раз мы становились свидетелями коротких, но жестоких схваток.

И вот сейчас такие же всадники медленно ехали в нашу сторону. Сабли в ножнах. Винтовки и карабины, правда, перекинуты через седло. Однако открытой враждебности они не проявляли.

— Говорить буду я, — быстро произнёс Вадхильд. — Ты по-местному ни слова не знаешь. А на урдском тут лучше не говорить. За пределами Баджея, по крайней мере.

Всадники с белозубыми улыбками гарцевали уже совсем рядом с нами. Предводитель их, или, по крайней мере, человек, который вёл себя, как главный, выкрикнул в нашу сторону несколько коротких фраз. Вадхильд ответил ему. Тот кивнул. Улыбнулся ещё шире. Махнул своим людям. Крикнул им что-то. Двое, ехавших в самом хвосте кавалькады, развернули коней и умчались куда-то.

Пока их не было Вадхильд и предводитель местных всадников обменялась фразами. Это нельзя назвать разговором. Как будто, они кидали короткие фразы для того, чтобы поддержать своё реноме. Вроде обмена любезностями или, наоборот, тонкими оскорблениями. А может, в буриме играли. Ведь на востоке любят сочинять стихи. Мне оставалось только гадать – ведь я не понимал ни слова.

Вскоре ускакавшие всадники вернулись в сопровождении десятка крестьян и повозки, запряжённой волами. Ещё пять этих внушительных животных шагали рядом с подводами. Всадники постоянно смеялись, передавая друг другу увесистые фляги. Делали глубокие глотки, поливая бороду какой-то беловатой бурдой. С крестьянами они не церемонились. То пинали ногами, не слезая с седла. А и плетью проходились по спинам. Крестьяне смотрели зло, но терпели. Голову боялись поднять, когда всадники были рядом.

Видимо, таскать аэропланы местным было не впервой. Крестьяне перегрузили мешок на повозку. Та затрещала, но выдержала немалый вес поклажи.

— Ты, Готлинд, — сказал мне на имперском, — оставайся в аэроплане, а я на подводе поеду. Двигатель не заводи, только антиграв включай на самый малый. Потащат тебя, как воздушный шарик.

О таком способе транспортировки безразгонника я как-то не догадывался. Хотя, в общем-то, куда уж проще.

Крестьяне же накинули на «Носорог» лямки упряжи и замахали на меня руками. Но прежде чем я забрался в кабину аэроплана, меня перехватил командир всадников. Он что-то сказал мне, дыша прямо в лицо. Тут и без слов было понятно, чего он хочет. Я кивнул ему, вежливо убрал руку с рукава моей куртки. Забравшись в салон «Носорога», я одно за другим выкинул на землю тела стражей Революции. Оружие их, вместе с патронами, мы с Вадхильдом забрали заблаговременно, припрятав в кабине аэроплана.

Всадники забирали тела целиком. Видимо, «потрошить» их будут уже в лагере. Или где они там квартируют.

Отдав им тела, я сел в кабину, пристегнулся по привычке, и включил антиграв. Без аккумулятора он будет работать недолго, конечно, собственного запаса энергии у него немного. Хотя, думаю, до Баджея хватит.

Волы потянули «Носорога» в сторону города. Крестьяне шагали рядом с ними, погоняя животных хворостинами. Я расслабился в пилотском кресле и едва не задремал. Вокруг тянулась кажущаяся бесконечной степь. Выжженное солнцем пространство, где только сухие травы хрустят под босыми ногами крестьян и копытами лошадей и волов.

Бандиты уехали, когда городские стены из красного кирпича и глины опасно приблизились. Явно эти ребята с белозубыми улыбками имели серьёзные проблемы с законом. Крестьянам же было, по всей видимости, всё равно. Как шагали, так и шагали дальше – до самых ворот.

Ворота Баджея невольно внушали почтение. Я, наверное, смог бы влететь в них на своём «Ястребе». И высоты, и ширины хватило бы вполне. Стражи на своём посту дремали, укрываясь в тени. Однако, как только увидели нашу странную процессию, насторожились и вскинули винтовки. Из караулки вышел офицер. Все они были одеты в военную форму, напоминающую котсуолдскую, только украшенную степными узорами по обшлагам гимнастёрок. А головными уборами их были большие белые платки. Офицер вскинул руку, останавливая нас. Крестьяне потянули за лямки – и волы встали.

Вадхильд спрыгнул с подводы. Направился к посту. Стражники взяли винтовки наизготовку. Имперского шпиона это ничуть не смутило. Он, как будто, и не замечал рядовых, шагая прямо к офицеру. Тот глядел на него, поигрывая темляком шашки, висящей на поясе. Вадхильд обратился к нему. Говорил, как равный с равным, несмотря на то, что местный офицер явно глядел на него свысока. Однако очень быстро офицер утратил большую часть своего высокомерия. Видимо, Вадхильд нашёл достаточно убедительные слова.

Нас пропустили без обязательного взимания входной платы. Хотя лишённые законного заработка стражники глядели на нас с явным недовольством.

Баджей сильно отличался от любых городов, что мне приходилось видеть раньше. Нам приходилось держаться лишь главных улиц – в другие «Носорог» просто не прошёл бы. Но и они казались мне стиснутыми. Временами за крышами не было видно неба. К тому же, Баджей был грязен. Чудовищно грязен. И многолюден. Толпы людей сновали по улицам туда-сюда, как будто без цели. Толпу временами разрезали группы всадников, расчищающих себе дорогу плетьми. Другие ехали на двуколках, в которых вместо лошадей или мулов был запряжены люди. А под ногами у всех носились голые детишки. Особенно много их было около рынков. Видимо, они там пытались найти себе пропитание. Все колодцы были закрыты решётками. Около них стояли небольшие лавки, торгующие водой. И тянулись длиннющие очереди женщин в плотных платьях, закрывающих всё тело, с пустыми кувшинами.

«Носорога» оставили на заднем дворе какого-то большого дома. Мешок перегрузили обратно. Мы отпустили крестьян с их волами. Я хотел было дать им что-нибудь из наших с Вадхильдом запасов, но тот остановил меня.

— Золото им не нужно, — сказал он, — а если цирики князя обнаружат у них оружие или патроны, то все – им не жить. Тут закон один – воля князя. И наказание за него тоже может быть только одно. Мы уже расплатились, отдав цирикам тела стражей Революции.

Мне это не нравилось, но не лезть же в чужой монастырь со своими порядками.

Мы обошли здание – на фасаде его красовалась большая вывеска. На ней огромными буквами было написано «ДИРЕКТОРИЯ». Значит, именно здесь располагалось правительство Урда в изгнании. В общем, достаточно закономерный конечный пункт нашего путешествия.

Я бы не удивился, если б у Вадхильда уже была назначена встреча с Адмиралом – главой директории и неудачливым правителем Урда. Он был изгнан с территории молодого Народного государства и теперь с остатками своей армии, что не разбежались после поражения, осел в Баджее. Под защитой князя Махсоджана.

Мы вошли в длинный полутёмный коридор. Под потолком его было подвешено здоровенное опахало. И мальчишка, стоявший тут же, всем весом навалился на верёвку. Опахало обдало нас потоком воздуха. В удушающей жаре, царившей в городе, это было крайне приятное ощущение. Я лично был благодарен этому мальчику за оказанную любезность. Хотя отлично понимал, что она просто входит в его обязанности.

В присутствии, как это тут называлось на старорежимный манер, сидел пожилой человек с адъютантскими погонами. Он только поднял на нас взгляд своих каких-то почти по-лошадиному усталых и грустных глаз.

— Кто пожаловал? — поинтересовался он – и голос его был под стать глазам, тусклым и безразличным.

— Доложи, — четко ответил ему Вадхильд, — что к Адмиралу прибыли летуны с Севера. Он знает.

— Как же, как же, — засуетился вдруг пожилой адъютант. Всю усталость и безразличие с него, как ветром сдуло. — Велено доложить о вас немедленно по вашем прибытии.

Похоже, насчёт назначенной встречи я был не так уж далёк от истины.

Адъютант скрылся за массивной дверью, обитой кожей. Наверное, чтобы с другой стороны ничего расслышать было нельзя. Через минуту вернулся и пригласил нас войти.

— Адмирал сказал, — добавил он, — что это только предварительный доклад ему единолично. Директории вы доложите, уже отдохнув и приведя себя в порядок.

Видимо, сведения Вадхильда или содержимое мешка были настолько важны, что правитель Урда в изгнании захотел выслушать его сразу же.

Мне совершенно не хотелось идти на встречу с Адмиралом – не того я полёта птица – однако Вадхильд не оставил мне выбора. Останься я в приёмной – это вызовет ненужные вопросы. Значит, надо идти за ним. До конца.

Мы вошли в просторный кабинет или, скорее, зал для аудиенций Адмирала. Сам хозяин его стоял по ту сторону длинного стола, обитого зелёным сукном. Он опирался на спинку высокого стула – одного из десяти, по числу директоров правительства Урда в изгнании. И казалось всем своим видом хотел показать свою значимость и усталость от государственных дел. Вот только мелкий тремор рук и непрестанно движущиеся пальцы выдавали в нём не то морфиниста, не то вовсе кокаинового наркомана. Нагляделся я на таких во время войны.

— Здравствуйте, господа, — церемонно кивнул он нам. А затем обошёл стол, что заняло некоторое время, и пожал нам обоим руки. — Итак, вы прибыли с моей Родины. Хотелось бы узнать, как там идут дела. Готов ли народ к восстанию против ненавистной им новой власти?

— Не знаю, как народ, — пожал плечами Вадхильд, — но ваш агент Вепр просил передать, что если вы не пришлёте ему оружия и патронов, то от его банды к концу зимы не останется и следа. Власть Ревконвента крепнет даже на Севере.

— Я не раз слышал хныканье этого барчука, — отмахнулся от его слов Адмирал. — Ему поставлена задача – вот пусть и решает её с имеющимися силами. Он обещал мне поджечь Север, а теперь ноет – дайте ему оружия и патронов. Нет уж! Довольно. Но мы отвлеклись, господа. Продолжайте.

— Мне удалось справиться с поставленной моими нанимателями задачей, — послушно произнёс весьма невежливо перебитый Адмиралом Вадхильд. — Во-первых: на заднем дворе этого здания стоит тяжёлый аэроплан, в салоне его находится мешок. Он достаточно увесист, так что для транспортировки его на ваш склад понадобится никак не меньше пяти-шести местных рабочих. Это, так сказать, материальный результат моей разведки в тылу урдцев. А нематериальные, то есть, полученные мной сведения, я лучше изложу письменно. Слишком уж долго говорить придётся.

— Отлично, — покивал Адмирал. — Я услышал всё, что хотел. Сегодня вечером, — он картинно глянул на напольные часы, стоящие у дальней стены. — В двадцать ноль-ноль будет очередное совещание Директории. Мне нужно, чтобы вы выступили там с докладом. А завтра в одиннадцать ноль-ноль за вами прибудет автомобиль.

— Куда же мы отправимся? — поинтересовался Вадхильд, когда стало ясно, что Адмирал ничего объяснять не станет.

— Думаете, только у косорылых[6] имеются исследовательские лаборатории? — заломил руки Адмирал. — Я, если хотите знать, имел представление о многих исследованиях, даже самых секретных, ведущихся в моём краю. Там, где мне выпало держать резиденцию, ещё на Родине. Большая часть учёных бежала от тирании Конвента – и сейчас они находятся здесь, у меня, в Баджее. Завтра я соберу их всех, чтобы отрабатывали свой хлеб. Будут изучать вашу находку, господа.

Да уж, общаться с этим человеком сложно. Он слишком любил собственный голос. Наслаждался каждым произнесённым словом. Если уж это глава правительства Урда в изгнании, то власти Народного государства могут быть спокойны. Адмирал способен только говорить – много, красиво, правильно. Он очень любит сниматься в своём красивом белоснежном мундире царского флота с внушительной колодкой орденов, полученных ещё за войну, на груди. Вот только на реальные действия он вряд ли способен. Может, именно от этой беспомощности и пристрастился к кокаину или морфию. Скорее, кстати, последнему. Я мельком заметил на подоконнике небольшой несессер. Внутри него поблёскивали стеклом шприцы.

В присутствии нас уже ждал унтер. Этот был помоложе и не с таким потухшим взглядом. Зато обладал раздражающими повадками кельнера или полового, как их называют в Урде. Он старался услужить каждым словом или жестом. Однако, несмотря на это, терпеть его было не столь сложно. Особенно после того, как по дороге на нашу новую квартиру, молодой человек рассказал нам свою историю. Юноша, действительно, работал в роскошном ресторане чуть ли не в столице Урда. И жил себе припеваючи до самой революции. Когда же в ресторан заявились бойцы под предводительством стража с мандатом, винтовками и приказом о реквизиции всего продовольствия, ресторан разорился. Половому пришлось туго. Он долго мыкался по взбудораженной стране и каким-то чудом прибился к Адмиралу. Воевать не пришлось – молодой человек снова исполнял свои обязанности полового. Только вместо костюма и белой рубашки он теперь носил гимнастёрку с погонами младшего унтер-офицера. Он даже по привычке расчёсывал волосы на прямой пробор. За что над ним потешался, наверное, весь урдский Баджей.

Нас устроили в доме, принадлежащем, как и почти всё в городе, князю Махсоджану. Дом был на удивление чистый и ухоженный. Содержала его урдская семья – вполне интеллигентная и, что называется, самых строгих правил. Отец семейства проводил время за чтением газет – тут оказывается, хоть и с сильным опозданием можно было купить и имперские, и даже котсуолдские. Мать следила за хозяйством и прислугой из местных. Дети, а их было трое, ходили в урдскую гимназию.

— Если что-то будет нужно, — напоследок сказал нам унтер-офицер, бывший половой, — через два квартала отсюда представительство директории. Вы всегда найдёте меня там.

Правда, юноша забыл сказать нам, как его зовут. Хотя вряд ли мы обратимся к нему за помощью. Не знаю, как Вадхильд, а я задерживаться в Баджее лично я не собирался. Надо будет добыть себе аэроплан, хоть бы и самый обыкновенный, а не безразгонник, как было у меня. И улетать отсюда к чёртовой матери. Я уже и так ввязался в такие дела, от которых любой нормальный человек старается держаться подальше. Директории, Адмиралы, секретные комплексы. Нет – всё это не по мне. В конце концов, у меня неплохая сумма золотом – с такой даже в военное время не пропадёшь. Хотя, конечно, слишком уж велики шансы снова оказаться на фронте.

В общем, пока ждал своей очереди на мытьё в ванной, я прикидывал хватит мне заработанных на Урдском севере денег на путешествие до Заокеании.

— Клянусь, — хлопнул меня по плечу, уходя в ванную, Вадхильд, — ты всё узнаешь завтра. Во время поездки, которую обещал нам Адмирал. А сейчас мне надо первым привести себя в порядок. Тебе нечего делать на моём докладе Директории. Не самое будет приятное собрание. Так что оставлю тебя на растерзание хозяевам дома. Смотри только, чтобы тебя не женили на одной из дочек. Это тут быстро делается. Женихов перспективных мало.

— Не смешно, — ответил я, пытаясь сбить ему превосходное настроение. Однако тот только усмехнулся и захлопнул дверь передо мной.

Мне было неприятно садиться куда-нибудь в своей грязной одежде, да ещё и с перемазанной кровью спиной. Видимо, проницательная хозяйка дома поняла моё затруднение. Она что-то сказала прислуге и та быстро принесла мне табурет. Меня усадили на кухне, прямо к столу. Я вымыл руки и прислуга начала ставить на стол какую-то снедь.

— Вы верно давно не ели, — произнесла хозяйка дома. Она присела рядом и поглядела на меня. — Вы очень похожи на моего старшего. Он днями и ночами пропадает на службе. А потом прибегает и ест так же быстро, как вы.

— А кем служит вас сын, госпожа Олисава? — поинтересовался я, скорее из вежливости, чем с интересом.

— Как и все наши офицеры теперь, — пожала плечами пожилая женщина, явно ждавшая именно этого вопроса, — учит солдат и цириков князя военному делу. Этим мы отрабатываем у князя кров и пищу.

Семья Божирадовых жила в Баджее, как и все остальные урдцы, милостью князя Махсоджана. Их старший сын – офицер армии Директории – служил кем-то вроде военного советника при армии князя. Тот организовывал свои вооружённые силы по западному образцу, вооружая их купленным в Котсуолде оружием и одевая в сшитую там же униформу. Наверное, его соседи сильно удивятся, когда он решит пойти на них войной. А ведь для чего ещё тренируют и перевооружают армию.

Так что офицеры, натаскивающие солдат и командиров будущего войска князя Махсоджана, пропадали в лагерях сутками.

Всё это поведала мне хозяйка дома, прерывавшая рассказ только на мои вежливые вопросы.

Когда же я поел, пришла моя очередь отправляться в ванную. Я провёл в ней не меньше часа – и меня ничуть не смутил тот факт, что до меня в той же воде мылся Вадхильд. Места тут засушливые и стоило сказать спасибо за то, что нам выделили столько воды на двоих.

После купания я был особенно рад чистой нательной рубашке и белью. Мне даже выделили военного покроя штаны. От гимнастёрки без знаков различий я отказался.

— Если господин соберётся в город, — с сильным акцентом произнесла женщина из местных, исполнявшая обязанности старшей экономки, — пусть обязательно наденет платок. Без платка никак нельзя, господин.

Манера говорить в сочетании с акцентом затрудняло понимание. Наверное, именно поэтому экономка говорила самыми простыми фразами.

Искупавшись и одевшись, я попал в компанию Велигура Божирадова. Пожилой отец семейства, обладатель внушающих уважение седин всю свою жизнь провёл, как он выразился, на статской службе. Имел немалый чин. Однако в одночасье лишился всего – и вынужден был, по его собственному весьма меткому выражению, жить за печкой у князя Махсоджана. Сквозило в словах пожилого человека в хорошем, но сильно поношенном костюме, какое-то презрение к себе.

— Расскажите мне, молодой человек, — попросил он, — что там слышно у нас на Родине? Ходили слухи о какой-то амнистии.

— Я был на Севере, — пожал плечами я. — Там об амнистии никто ничего не говорил. Мне ведь больше приходилось летать над тайгой. Да и слишком далеко Усть-Илим от столицы.

— Усть-Илим, — повторил Велигур. — Не стоит произносить этого названия при Адмирале. Если, конечно, вам снова выпадет честь общаться с ним.

— Отчего же?

— Именно оттуда началось наступление войск Конвента на добровольцев Адмирала и его друга – генерала Владияра Колобинца. Колобинец рвался к Усть-Илиму с запада, Адмирал – с юга. Усть-Илим ведь самый большой город на Севере. Кто контролирует его, тот держит за горло весь Север. Так любили говорить тогда. В итоге господа революционеры, — он произнёс слово революционеры на нейстрийский манер, превратив букву «е» в «э», — взяли нас за горло. Их конница разогнала цепи Колобинца. А самого Адмирала они заставили умыться кровью на речке Красной. Говорящее название. Там схоронили нашего старшего сына.

— Старшего? — не понял я. — Но ведь госпожа Олисава сказала, что ваш старший сын сейчас тренирует армию князя, как и прочие офицеры.

— Теперь Далигор старший сын, — мрачно ответил мне Велигур. — А первенец наш – Олег, остался лежать на берегу реки Красной.

Мне стало неприятно из-за того, что я невольно сунул пальцы в незаживающую рану в душе пожилого человека.

Вот, значит, каковы из себя Баджейские враги народа. Я о них столько слышал за время пребывания в Усть-Илиме. По словам пропагандистов выходило, что они едва ли не чудовища – детей едят и кровью девиц невинных запивают. Однако вот он сидит – немолодой человек, живущий прошлым, скорбящий о сыне, читающий газеты. И не было в нём никакой ненависти к новой власти и трудовому народу. Как не было её и в супруге его. А ведь те же пропагандисты и из газеты, добиравшиеся до Усть-Илима с известным опозданием, так и твердили об этой самой ненависти. Баджейцы будто бы просто исходили ею, стоили козни и всё в этом духе.

Хотя когда стоило верить пропаганде. Помню, как мы читали газеты во время войны. Причём не только наши, но и нейстрийские. И в тех, и в других постоянно твердили о победах. Только нейстрийцы всё писали о победах грядущих. Потому что нынешних не было. Но и наши были не лучше.

Мы проговорили до самого возвращения Вадхильда. Имперский шпион выглядел выжатым лимоном. Хозяйка быстро настропалила прислугу – и вот на столе уже стоят миски и с едой и пара кувшинов.

Так сидели мы до вечера. Пили местный алкоголь. У него был не особенно приятный кисломолочный вкус, но чувствовались и какие-то местные фрукты.

— У нас неплохой арак, — сообщил слегка захмелевший Велигур. — Мне его один торговец знакомый продаёт. Не слишком ломит цену.

Но вот солнце зашло, и мы с Вадхильдом распрощались с хозяином дома. Он уже то и дело клевал носом, засыпая от принятого арака. Прислуга проводила нас до комнаты. Замка на двери не было. Зато имелся внушительный засов.

Обстановка в комнате оказалась самой простой. Мало отличалось от летунского общежития в Усть-Илиме. Две кровати да пара стульев. И сев на одну из коек, я понял, что вряд ли смогу ещё и с Вадхильдом поговорить. Конечно, мне хотелось узнать о комплексе и таинственном грузе, привезённом из тайги. Вот только глаза просто закрывались сами собой. Собственно, и Вадхильд выглядел не лучше.

Одновременно придя к одному решению, мы разделись и легли спать. Все разговоры были отложены на завтра.

Глава 2

Назавтра нас подняли с утра пораньше. Авто от Адмирала должно было приехать за нами в одиннадцать. А до того наши хозяева настаивали, чтобы мы, как всякие приличные люди, привели себя в порядок и поели.

— Сколько потом вам придётся без еды-то, — всё повторяла сердобольная хозяйка. — А уж без нормальной, — она только качала головой.

Не знаю, как Вадхильд, а я к такому обращению не привык. И потому страшно стеснялся. Меня ведь принимали за какого-то, по крайней мере, мелкого дворянина – кто ещё мог приехать и попасть на аудиенцию к самому Адмиралу. Уж точно не сын аэродромного рабочего и швеи.

Нам всё же отдали форменные гимнастёрки без знаков различия. Мы забрали свои летунские куртки и кобуры с оружием, и уселись на открытой веранде ждать авто от Адмирала. Веранда эта заменяла в Баджее балкон. На ней стояли плетёные столы и стулья. Под навесом было хоть и жарко, но он всё же закрывал от палящих лучей.

Автомобиль с открытым верхом, тут, наверное, на других не ездили, прибыл с воистину флотской точностью. Можно было часы сверять. Я как раз глянул на свои наручные – на них было без двух минут, когда в общем шуме можно было различить стук автомобильного двигателя. Он показался из-за угла соседнего дома в обязательных тут клубах пыли. Сидевшие в нём люди, все как один, были одеты в длинные кожаные плащи с кепками, а лица их закрывали летунские очки. Видимо, от пыли невеликое лобовое стекло совсем не спасало.

Не сговариваясь, мы с Вадхильдом накинули курки и достали из карманов свои очки. Тогда же я наткнулся на маску, купленную ещё в Усть-Илиме. Она зацепилась за очки и теперь болталась на них бесформенным куском кожи. Будто снятое с человека лицо. Подивившись своей мрачной фантазии, я сунул маску обратно в карман.

Нас усадили на заднее сидение автомобиля. Впереди, кроме водителя сидел суровый человек с погонами поверх кожаного плаща и обтянутой чехлом фуражке. Рядом с ним стоял драгунский карабин. Он то и дело правой рукой нервно поглаживал его ствол. Мне это совершенно не понравилось. Я как бы невзначай положил руку на кобуру. То же сделал и Вадхильд.

Однако всё обошлось. Нас высадили у большого дома, огороженного кирпичной стеной, с постом на входе. Тут даже пулемёт стоял. Около него скучали пятеро солдатиков с винтовками. На ящике с лентами сидел, покуривая, унтер с лихими кавалерийскими усами. Завидев авто, он подскочил, затоптал недокуренную самокрутку и вытянулся во фрунт. Его солдаты тоже встали ровно, подтянув к себе винтовки.

— Документ пожалуйте, — обратился вежливо, но напористо к выскочившему из авто суровому человеку с карабином.

Тот махнул нам, чтобы вылезали, а сам полез за пазуху и извлёк оттуда сложенную вдвое бумагу. Протянул унтеру. Унтер развернул её, принялся внимательно читать, шевеля губами. Видимо, он был не особенно силён в грамоте. Наконец, он вернул бумагу суровому и махнул своим людям, чтобы открывали кованые ворота.

Авто уехало куда-то, наверное, в гараж, мы же отправились к зданию. Оно было выстроено явно на западный манер – и вполне могло стоять в столице Нейстрии или даже империи. На пыльных улицах Баджея оно смотрелось совершенно неуместно.

Второй пост стоял на входе в само здание. Тут уже не было пулемёта, а солдат с винтовками стояло только трое. У старшего на рукаве красовалась красная повязка. Он также проверил документы. И мне подумалось, старшим его назначили единственно потому, что он был хотя бы немного грамотен. Бумагу солдат изучал намного дольше усатого унтера. Но всё же удовлетворился проверкой и вернул документы нашему суровому провожатому.

Нам открыли тяжёлую дверь и мы, наконец, попали в столь охраняемое здание.

Внутри оно было самым обыкновенным. С какой-то лепниной на стенах. Двери через каждые десять шагов. Больше всего оно напоминало доходный дом. Однако это был только верхний уровень. Конечно же, всё самое интересное скрывалось внизу.

Мы спустились по широкой лестнице на несколько этажей. И вот уже ничего вокруг нас не напоминало доходный дом. Теперь это больше походило на больницу. С линолеумом на полу и белыми стенами. Дверей стало намного меньше. Да и сами они теперь были обиты металлом и с мощными засовами снаружи. Как будто, внутри мог сидеть кто-то, кому ни в коем случае нельзя вырваться из заключения. На дверях имелись ещё и открывающиеся окошки – и мне очень хотелось заглянуть внутрь. Вот только суровый провожатый взял слишком быстрый темп ходьбы. А останавливать его я не рискнул.

Мы остановились у одной из дверей. В отличие от других эта была двустворчатой и с парой стеклянными окошками. Провожатый постучал и тут же открыл её. Ему, как будто, было неприятно заходить внутрь, и он старался как можно скорее покончить с этим делом. Он пропустил нас с Вадхильдом вперёд. В какой-то момент мне показалось, что сейчас за нашими спинами захлопнется дверь и скрипнет засов.

Внутри нас ждало нечто вроде операционной. С кафельным полом и стенами. Комната была разделена надвое стеклом. По нашу сторону стояли несколько человек в белых халатах. Но кроме них были господа в котсуолдских костюмах и сам Адмирал. Как всегда во флотском мундире, но с одним только крестом.

— Вас только и ждали, — сказал он нам вместо приветствия. — Можете начинать, доктор.

Седой человек в белом халате и неизменном пенсне погладил бородку и постучал костяшками пальцев по стеклу.

По ту сторону его находился человек, прикованный к металлическому стулу. Через грудь его шёл металлический обруч, не дающий ему даже дёрнуться. Что самое странное, человек этот был не из местных, и одет в форму новой урдской армии. Только без неизменной богатырки на голове.

— Газ на самом деле полностью бесцветный, — начал пояснения профессор, — но мы намерено подкрасили. Для наглядности. Использовали нейтральный краситель. Он никак не может повлиять на свойство самого вещества.

Пока он говорил, комната по ту сторону стекла начала затягиваться синеватой дымкой. Газ распыляли из невидимых с нашей стороны форсунок. Боец задёргался на своём прикрученном к полу стуле. Пытался задерживать дыхание. Однако очень быстро надышался и обмяк. Кашлянул несколько раз и уронил голову.

— Вот теперь объект полностью готов к обработке, — продолжал, словно на лекции, доктор, указывая на стекло. Сам же старался в ту сторону не смотреть. То и дело отводил взгляд, снимал и протирал носовым платком пенсне.

Тогда инициативу у него перехватил другой человек в белом халате. Этот был моложе и пенсне не носил. Да и похоже не чувствовал неловкости, присущей его старшему коллеге.

— Тут не стоит забывать, — сказал он, — что образец, обработанный газом с добавлением выделенного вами нового вещества, становится некоторым образом заразен. Его можно сравнить с возбудителем вируса. Он не только делает других более восприимчивым, как первые образцы, но и может стать настоящим разносчиком.

— Что же будет, — в задумчивости протянул Адмирал, — если распылись это вещество над городом?

— Его население окажется полностью под нашим контролем, — ответил молодой учёный. — А спустя несколько недель уже вся округа перейдёт в наши руки.

— Но не забывайте, — встрял, будто глас вопиющего в пустыне, старый доктор в пенсне, — что действие этого нового вещества превращает людей в тупые автоматы. Они никогда не будут способны на более чем простейший труд на полях или фабриках.

— А что нам ещё нужно?! — рассмеялся Адмирал, глядя на доктора, будто на дитя малое. — Простой труд для простого народа. Пускай не поднимают головы от пашни или станка. И не думают о революциях или том, чтобы жечь поместью своих хозяев. Они ведь будут счастливы, благодаря именно вашему веществу, доктор.

— Будут счастливы, — повторил профессор, снова снимая пенсне и протирая его носовым платком. Он его даже в карман халата не прятал. — Это же счастье идиотов.

— А не о таком ли народе мечтает любой правитель, — усмехнулся Адмирал. — Готовьте, как можно больше этого вашего вещества, господа. Мы должны покончить с Народным государством как можно скорее. И именно оно поможет нам в этом нелёгком труде.

— Оно пригодится и на фронте, — снова услужливо встрял молодой учёный. — Вещество улучшает физические показатели.

— Отлично, отлично, — потрепал его по плечу Адмирал. Жест этот мне напомнил Вепра с Избыгневом. Та же снисходительная покровительственность.

Адмирал первым вышел из комнаты. За ним господа в котсуолдских костюмах. А за ними и мы с нашим суровым провожатым.

— Вот видите, — обратился уже к нам Адмирал, — какую услугу вы оказали нам, — он подошёл к нам с Вадхильдом. — С этим новым веществом мы можем кардинально переломить ситуацию на Родине. В считанные дни с этим, так называемым, народным государством будет покончено. Я рад, что у Урда ещё есть союзники.

— Главное, Адмирал, помните и вы о своих обязательствах, — вежливо напомнил ему имперский шпион.

Адмирал натянуто улыбнулся ему. Вряд ли ему пришлись по сердцу слова Вадхильда. Но тот чётко обозначил дистанцию, напомнив о неких обязательствах правителя Урда в изгнании.

— Мы должны возвращаться на родину, — сказал Вадхильд. — На нашем грузовом безразгоннике это сложно будет сделать. Я знаю, что вы обладаете хоть и небольшим, но парком аэропланов. Могли бы вы передать нам один, конечно, в обмен на наш «Носорог».

— Поговорите с начальником авиации Добрармии, — отмахнулся Адмирал с таким видом, будто у него как раз сейчас уйма важнейших дел. А мы отвлекаем его тут своими мелочами.

Мы с Вадхильдом отстали от Адмирала и его свиты в дорогих костюмах. Нам было о чём поговорить, и что решить.

— Стоит ещё денёк воспользоваться гостеприимством семьи Божирадовых, — заявил Вадхильд. — У них и узнаем, кто командует авиацией в армии Адмирала.

— Конечно, — равнодушно ответил я.

Я всё никак не мог отойти от зрелища солдата, уронившего голову под действием газа. И от слов моложавого учёного с Адмиралом. Пожилой доктор пытался возражать ему, но оба посмеялись над ним. Особенно меня задели за живое слова правителя в изгнании о народе-мечте. Не знаю, как для Адмирала, а по мне – лучше не жить вовсе, чем существовать довольным идиотом. И он ведь собирается превратить в таких едва ли не всё население родной страны. Как бы жестока ни была революция, сколько бы крови ни пролилось, но подобные превентивные меры – это чудовищно.

Наверное, именно тогда, в подземной части большого здания, я понял, это надо остановить. И для начала я должен поговорить с Вадхильдом.

Не знаю уж, из мелочной мстительности или просто по забывчивости, но авто нас уже не ждал. Мы остались посреди совершенно незнакомого города, не представляя, как нам добираться до дома Божирадовых.

— О золоте своём и не думай, — тихо сказал мне Вадхильд.

— Может меняльную лавку какую найдём? — спросил у него я.

— Надёжных я тут не знаю, — отмахнулся тот, — а в ненадёжную идти – дороже выйдет.

Это я понимал отлично. Даже в самых цивилизованных городах империи или Нейстрии можно было на выходе из меняльной лавки получить нож под ребро. А уж тут-то. Нравы вокруг царят самые вольные, а мы – люди чужие, нас, может быть, и искать толком никто не будет. Да ещё и золото, которое тут ценится намного выше, чем даже в Урде. Слишком уж много соблазнов для нечистых на руку менял и их сообщников.

— Унтер, — обратился к командиру охраны, что стояла в воротах, Вадхильд, — подскажите, чем в Баджее принято расплачиваться? Хотя бы с рикшей.

— Не знаю про какого такого рик-шу вы толкуете, — пожал плечами тот, — но платить тут принято серебром. Князь Махсоджан свою монету чеканит. Она ценится хорошо. Директория платит нам бумажными деньгами – адмиралками, но их тут берут неохотно. Не доверяют бумаге. Даже после того, как у нас тут банк открыли, где меняют адмиралки на серебро. Если получают, сразу бегут менять.

— У вас тут даже банк есть, — присвистнул явно удивлённый Вадхильд. — А не опасно там деньги менять?

— Это вы к тому спрашиваете, чтоб не получить на выходе нож под рёбра, — понимающе кивнул унтер. — Так вы будьте покойны. В банке работают наши люди. И охрана там не из местных. Весь преступный елемент за полверсты банк обходят теперь. А ежели что, можно доплатить малость и вас на авто, с охраной опять-таки, куда вам надо довезут.

— Благодарю, — кивнул ему Вадхильд.

Он первым отошёл от ворот. Взмахом руки остановил рикшу с двуместной коляской за спиной. Мне было неприятно ехать на запряжённом вместо лошади или осла человеке, но другого транспорта тут не было. Никаких пролёток или фиакров. Не идти же пешком в банк, постоянно спрашивая дорогу. Это не менее верный способ получить нож под ребро, чем отправиться в меняльную лавку.

— Банк, — бросил рикше Вадхильд.

Тот кивнул и буквально ввинтился в толпу на улице. Рикша бежал, бодро перебирая ногами. Пятки так и сверкали, взбивая облачка пыли при каждом ударе о выжженную солнце землю.

За зарешёченным окошком в банке сидел человек, лет на десять старше меня. Одет он был в западный костюм, но офицерскую выправку тот скрыть не мог. Я заметил её, даже несмотря на то, что клерк сидел.

Он долго вертел в руках мои червонцы. Все они были новой чеканки с гербом Народного государства на аверсе.

— У нас, конечно, не принято задавать вопросов о происхождении денежных средств, — протянул он, — но если бы вы сами согласились ответить… — он выжидательно поглядел на меня.

Я понимал, надо придумать что-то и быстро. Очень быстро. Тайная канцелярия тут работала очень хорошо – и на выходе из банка меня могли встретить не местные головорезы, а вполне приличные господа. Может быть, в котсуолдских костюмах. И проводят меня в неприметное здание на окраине города. Откуда я вряд ли выйду, по крайней мере, здоровье там оставлю всё.

Вот только мыслей в голове не было никаких. И потому я сказал первое, что пришло в голову.

— Считайте меня шпионом Конвента, — ответил я. — Других денег для меня не нашлось.

Клерк долго глядел на меня. Думал, наверное, издеваюсь я или может быть перед ним хронический идиот. А может, просто не слишком умный шутник.

Наконец, он рассмеялся. И хохотал долго, со вкусом. Несколько раз хлопнул ладонью по решётке, разделяющей нас.

— Шпион, — выдавил он сквозь хохот. — Ну надо же, шпион Конвента. Давно я ничего подобного не слыхал. На какие монеты разменивать?

— Серебряные княжеские, — ответил я. — И одну из серебряных на мелочь.

— Понятно, — всё ещё весело произнёс клерк, пряча мои червонцы. Вместо них он выдал мне девятнадцать серебряных монет с профилем князя Махсоджана, одетого в высокую шапку. И ещё десяток медяшек с каким-то затейливым узором. — Ну, будь здоров, шпион. Надо будет ещё червонцев разменять – обращайся. Я тут по чётным дням работаю.

— Благодарю, — кивнул ему я.

— Если вы мелочь взяли с рикшей расплатиться, — сказал клерк напоследок, — то больше двух монет ему не давайте. Это стандартная такса. Не дайте им обуть себя.

Я снова поблагодарил его и вышел из банка. Проходя мимо рикши, в чьей коляске всё ещё сидел Вадхильд, я кинул ему медяшку.

— Дом семьи Божирадовых, — бросил ему имперский шпион, когда я забрался в коляску.

Рикша взял, что называется, с места в карьер. Выходит, эту семью тут неплохо знали. До нужного нам дома он домчал нас с ветерком. Только пятки снова выбивали пыль из дороги. Он ввинчивался в уличную толпу, лавировал среди людей и всадников. Обегал упряжки и редкие автомобили.

Выбравшись из коляски, я кинул рикше ещё монетку. Тот забрал её, сунув к первой – за щеку. А следом сорвался с места, сверкая пятками.

— Зря ты ему две монеты дал, — заметил Вадхильд, направляясь к крыльцу дома Божирадовых. — Одной бы хватило вполне.

Я ничего отвечать не стал. Нам предстоял весьма серьёзный разговор. Вот только для начала придётся соблюсти приличия и отобедать с Божирадовыми. Обижать пожилую чету совсем не хотелось. Людьми они были, в общем, хорошими. И вовсе не виноваты в том, что у меня на душе кошки скребут и хочется то ли пристрелить кого, то ли себе пулю в лоб пустить.

Мы расселись за столом. Госпожа Олисава просто сияла. К ним выбрался торчавший до того в казармах старший сын Далигор. Юноша с гордостью носил капитанские погоны с одним просветом без звёздочек. Он специально надел свою белую парадную гимнастёрку и скрипел ремнями портупеи.

— Скоро, — говорил он возбуждённо и оттого быстро, — скоро всё изменится. По частям ходят слухи. Офицеры, унтера – все говорят, что скоро мы ударим по Народному государству. Мы сметём косорылых! Народ ждёт нас. Как один, простые люди поднимутся против Конвента.

Ну, и всё в том же духе. Я быстро перестал прислушиваться к его торопливой речи. Интереса не было. Есть тоже почти не хотелось. Может, из-за жары. Но, скорее всего, из-за увиденного в подвале здания. Я ковырялся вилкой в еде, почти не поднимая глаз. Отвечал, кажется, невпопад. И совсем уж было собирался откланяться, сославшись на дурное самочувствие и отсутствие аппетита из-за жары. Даже шутку незамысловатую придумал. Но тут Вадхильд поинтересовался у Далигора относительно начальника авиации добровольцев.

— Князь Турила Ерофеев? — уточнил зачем-то молодой капитан, как будто мы могли знать имя начальника авиации. — Ему в хозяйство притащили какого-то монстра. Он торчит на лётном поле – осваивает со своими людьми технику. Он, говорят, даже ночует на лётном поле.

Услышав это, я всё же сослался на дурное самочувствие и отправился в комнату, которую мы делили с Вадхильдом. Шпион скоро присоединился ко мне, высидев Божирадовыми за столом приличное время.

Войдя в нашу комнату, он поставил на стол бутылку красного вина.

— Хозяева передали тебе, чтобы поправлялся, — сказал он. — И выпил за скорую погибель косорылых.

— Не откажусь, — кивнул я.

Вадхильд поставил стаканы, наполнил их вином. Мы молча сделали несколько глотков.

— Смотрю, тебе не слишком понравилось служить народникам, — заметил шпион. — Раз ты за их погибель пьёшь.

— Я их убивал, — невпопад ответил я, — но ничего против них не имею.

— Да брось ты, Готлинд, тебя что же, так впечатлил этот эксперимент с газом?

— Что мы с тобой наделали, Вадхильд? — кажется, я говорил в тот день исключительно невпопад. — Адмирал ведь не остановится ни перед чем. Он на полном серьёзе готов обратить в скотину собственный народ. И всё при помощи того самого вещества, которое мы привезли.

— Да, Готлинд, это так, — запальчиво произнёс Вадхильд. — Но что нам с тобой с этого? Ты ведь только формально стал гражданином Народного государства. Ты не сдал меня стражам Пролетарской революции. А ведь мог! Вместо этого, ты полетел со мной. И крошил народников из пулемётов! Мы с тобой – имперские подданные. Пусть не по документам, но уж по духу точно. А Империи сейчас очень нужно, чтобы Урд снова вступил в войну. Блицкриг одерживает верх. Медленно, но верно. На всех фронтах идёт позиционная война. Главная драка – в небе. И мы там уступаем врагу. Империя истекает кровью, Готлинд. Если Урд не вступит в войну в этом году – мы обречены. Дилеанская империя перестанет существовать. Уже и так в Тартессах приходится держать значительные силы – сепаратисты набирают силу.

— Хватит, Вадхильд, — одёрнул его я. — Посади тут блицкриговца, они будут петь то же самое. Я отвоевал первую войну от звонка до звонка. Долг родине отдал полностью. Я уехал от войны на север Урда, но и тут ты достал меня. Да ещё и впутал в эту грязь!

— Грязь, значит, — зло прорычал Вадхильд. — Грязь, говоришь. Адмирал у тебя выходит сволочь и гад ползучий, а народнички все в белом! Как они к власти пришли, как их Урд из войны вывели, какой террор устроили на родине – это забудем. Дела давно минувших дней. Но ты не забыл, у кого мы увели этот камушек? Кто охранял комплекс? Не забыл, что у них на богатырках было? — он постучал себе по лбу. — Если хочешь знать, то Избыгнев – это продукт работы этого самого комплекса. Минимум мозгов, максимум силы и самые примитивные рефлексы. Идеальный солдат. Его и Вепру-то забросили, чтобы проверить. А после того, как он выжил после очереди из твоего пулемёта, решили забрать обратно. Получился у них этот идеальный солдат.

— Святых нет, — пожал я плечами. — Оправдывать урдских народников я не собираюсь. Дай мне эскадрилью бомбардировщиков, и я с удовольствием уничтожу комплекс, вместе с тем, что в нём находится.

— Боже мой, Готлинд, какой же ты оказывает идеалист! Ты сам-то понимаешь, что бред несешь?

— А может я просто приличный человек? — грустно усмехнулся я. — А ты уже не так сильно отличаешься от Адмирала и этого молодого учёного?

— Да мне плевать, что будет с народом Урда! Плевать! Я служу Дилеанской империи. Только её интересы волнуют меня. Хотят урдцы превратить собственный народ в бессловесную скотину. Пусть будет так! Лишь бы это послужило интересам моей родины. Набрав силу, Адмирал выполнит свои обязательства перед империей – и вступит в войну.

— А если уже наше правительство решит перенять передовой опыт Урда? И уже наш народ обратится в рабочую скотину. Хочешь, чтобы твои дети были счастливы счастьем идиотов?

— Я – дворянин, Готлинд, пускай и беспоместный, зато наследственный. Моим детям подобное не грозит – уж дворян в скот обращать не будут. А что будет с крестьянами, рабочими и мелкими лавочниками… Мне всё равно, Готлинд. Я за всех не в ответе.

В своём пылком монологе он только раз глянул в мою сторону. А так словно с бутылкой общался. Он не заметил, как в самом начале его, я сжал рукоятку револьвера. Когда же Вадхильд заговорил о том, что ему всё равно, что будет с крестьянами и рабочими, я вскинул оружие – и дважды нажал на курок.

Револьвер плюнул в него пламенем. Комнату затянуло пороховым дымом. На гимнастёрке Вадхильда прямо напротив сердца появилась пара отверстий. Я знаю, что на спине у него кошмарные дыры. По зелёной ткани растеклись тёмные пятна. Вадхильд поглядел на меня. На эти пятна. Уронил стакан – и тот разбился на тысячу стеклянных осколков. Он будто бы не понимал, что с ним происходит.

Вадхильд тронул расплывающиеся по гимнастёрке пятна. На пальцах его осталась кровь. Он рухнул на колено, а после – повалился ничком.

Никто не ломился в дверь, что показалось мне тогда странным. Это потом я понял, что просто стены в доме были очень толстыми. Да и двери – тоже. Всё чтобы сохранить ночную прохладу как можно дольше днём, и дневное тепло – холодной ночью. В комнатах можно из пушек палить – через стену ничего не услышишь.

Я быстро зарядил свой револьвер. Наклонился над трупом Вадхильда. Без стеснения пошарил у него в карманах. Кроме здоровенного пистолета шпион оказался вооружён ещё и котсуолдским револьвером, тоже основательных размеров. Патронов при себе Вадхильд имел по коробке на каждый ствол.

Уложив покойника на кровать, я совершенно спокойно улёгся на вторую. Я даже одеялом Вадхильда укрыл, чтобы завтра было побольше времени. Мне нужно, чтобы завтра его смерть обнаружили как можно позднее. От этого зависит весь мой план, который иначе как авантюрой назвать было нельзя. Но иначе поступить я теперь просто не мог. Пускай я, скорее всего, расстанусь с жизнью, мне в тот момент было всё равно.

Спать рядом с трупами мне было не впервой. Пусть и давно это было – последний, как мне тогда казалось, раз ещё во время войны. Но присутствие в комнате мёртвого Вадхильда меня ничуть не смущало.

Встав пораньше, я отказался от завтрака и прямиком отправился на лётное поле.

— Понимаете, госпожа Олисава, — объяснил я своё странное поведения хозяйке дома, — мы с другом вылетаем сегодня же. А перед полётом надо есть только шоколад. Это связано с… ну, вы понимаете, определёнными отправлениями… — как мне удавалось столь удачно играть, демонстрируя пожилой женщине смущение, ума не приложу. А может просто госпожа Олисава была бесхитростной особой и принимала все мои слова за чистую монету. — И мы условились, что Вадхильд поспит подольше, но после первым сядет за штурвал. А я пока отправлюсь на лётное поле и договорюсь с князем Ерофеевым об аэроплане для нас.

Пожилая женщина кивала в ответ на мои слова. Мне было очень неприятно обманывать её, но что мне ещё оставалось. Не бежать же тайком из дома Божирадовых. Это бы поставило под угрозу весь мой план.

Рикшу поймал быстро. Шустрый малый с лёгкой коляской помчал меня к лётному полю. Он отлично знал, где это. Бежал достаточно долго. Как и вчерашний, он ловко лавировал в толпе, правда, ранним утром народу на улицах было поменьше. Рикша выкатил коляску из города. Побежал по дороге в сторону скопления домиков. Они находились где-то в пяти километрах от городских пределов. Рикша проделал путь меньше чем за час.

Выбравшись из коляски, я кинул ему сразу несколько медяшек и уверенно направился к лётному полю. Рикша сунул монетки за щеку и живо побежал обратно в сторону города.

Лётное поле было огорожено рогатками и обнесено колючей проволокой. У проходной скучала пара часовых с винтовками.

— Кто такой? — поинтересовался у меня один из них.

— Военлёт Готлинд к князю Ерофееву.

— По какой надобности?

— Я от Адмирала. Он обещал нам аэроплан в обмен на наш.

— Это вашу монстру что ли притащили вчера? — поинтересовался часовой. — Знатная штука. А она вообще в воздух подняться может?

— Мы-то сюда как-то прилетели, — как можно равнодушней пожал плечами я.

— Сразу на поле проходите, — махнул себе за спину часовой. — Князь там торчит – аккурат рядом с вашей монстрой. Говорят, за полночь уходить от неё не хотел. Адъютанты едва спать уложили, будто не князь-енерал, а дитя малое.

Оба часовых рассмеялись. Как и всем нижним чинам, им доставляло немалое удовольствие потешаться над командирами, особенно когда те никак не могли узнать.

Меня без проблем пропустили через пост. Я, конечно же, направился не на лётное поле. Моей целью был небольшой домик с длинной антенной над крышей. Проверив оружие, в кобуре и сложенное в небольшую сумку на ремне, я быстрым шагом направился к нему.

Это были шаги к моей смерти. Я отлично понимал это, но ничего поделать с собой не мог. Слишком уж громко звучали в моей голове слова Вадхильда. Значит, это надо остановить. И единственный способ, который я мог придумать прямо сейчас, вёл меня к неминуемой гибели.

Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу.

Глава 3

Странную радиограмму рассматривали всем штабом Дештского гарнизона. Пришла она не откуда-нибудь, а из самого логова баджейской контры. И вещали оттуда не каким-то секретным ключом, но просто открытым текстом. Вот только текст этот уж больно необычный. Странный это был текст. Непонятный. И что теперь делать, тоже было не очень-то понятно.

— Уничтожить Баджей, — снова и снова перечитывал короткий текст радиограммы Бранирад, начальник гарнизона. — Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы пси… — Он запнулся на сложном слове. — Психо… — Он снова запнулся, выругавшись, как всегда, когда читал это место в радиограмме. — И как только передали такое словечко-то замудрёное, — Бранирад решил от греха подальше пропустить его и стал читать дальше… — веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства.

Он положил квитанцию радиограммы на стол и припечатал её кулаком.

— И правильно! — выпалил со всем задором, на какой только была способна его горячая душа настоящего народника. — Давно пора раздавить это кубло! Покончить с баджейской контрой! Что же, у нас сабель и ружей не хватит! Целый артполк под боком квартирует. А мы тут сидим, ровно мыши за печкой. Боимся тронуть этого князя-эксплуататора трудового крестьянства Великой степи! Доколе, товарищ Звонило? Доколе, товарищ уполномоченный, мы должны ждать неизвестно чего?

- Я тут, товарищ Бранирад, поставлен народной властью для того, чтобы твою горячность контролировать, — ответил ему старший уполномоченный гарнизона Звонило. — Это вы можете себе позволить не видеть ничего дальше собственного, простите уж великодушно, носа. А я, как уполномоченный, должен глядеть гораздо дальше. Не ограничиваться интересами только нашего гарнизона.

Он сделал жест руками, будто обрисовывал земной шар.

— Я гляжу, ты, товарищ уполномоченный, всё в мировом масштабе мысли норовишь, — усмехнулся Дорогомысл, командующий стражами Пролетарской революции города Дешт. — На наши мелочи не отвлекаешься. А может стоит спуститься с ваших небес на нашу грешную землю?

— Баджей давно уже костью в горле Народного государства сидит! — снова вмешался громогласный начальник гарнизона. — Сколько раз я запрашивал Ургенч, а оттуда только ждите, да ждите. А вот дождались! — он снова постучал по квитанции радиограммы кулаком. — Вещества какие-то в этом самом Баджее выдумали, чтобы извести Народное государство.

— Вещества эти давно уже выдумали, товарищ Бранирад, — мрачно заметил Дорогомысл. — На фронте этими вот самыми веществами друг друга травили.

— Так вот оно что за вещества такие в Баджее, — протянул Бранирад. — Тогда тем более, надо покончить с этой сволочью.

— Узко мыслите, товарищи, — напустился на них Звонило. — Нельзя так. Нельзя нам ссориться с князем Махсоджаном. Он безусловный эксплуататор трудового крестьянства степи. Но нападение на его владения станет поводом для всей Великой степи. Махсоджан ведь ещё и религиозное лицо. А религия слишком сильна среди тёмных жителей степи. Другие князья забудут о своих разногласиях и ударят по нам все разом. Тем более что их подталкивает к войне с нами котсуолдская аристократия. Им ведь мы поперёк горла!

— Сколько вы доводов приводите, — раздался голос от двери в штаб гарнизона, — только бы не воевать с Баджеем. А вы, товарищи, не думали, отчего так?

Все обернулись на голос. Этого человека мало кто видел своими глазами, но знали о нём почти всё. По фотокарточкам, висевшим в кабинете едва ли не каждого начальника стражей Революции. Всесильный руководитель стражи по всей граничащей с Великой степью территории, да ещё и с «особыми полномочиями». Он мог казнить и миловать по своему разумению кого угодно. Военных. Чиновников Народного правительства. Даже членов местных Конвентов. Его боялись все. От одного упоминания его имени дрожали многие, припоминая все грехи и грешки, реальные или надуманные или те поклёпы, что могли возвести на него враги или коллеги-карьеристы. Даже не само имя, а кличку, полученную после перехода на нелегальное положение. Имя же было забыто очень давно.

— Товарищ Гамаюн, — голос Звонило задрожал, — мне не докладывали…

— А я к вам без доклада, — усмехнулся тот, входя в штабную комнату. — Чай не генерал царский.

Он присел на свободный стул, кинул на стол перед собой кожаный картуз. Распахнул флотский китель, под которым шли полосы тельняшки. Он предпочитал одеваться именно так, а не в чёрную кожу. Только картуз с башенной короной отличал стража Революции от младшего командира воздушного флота Народного государства.

— Так ты мне не ответил, товарищ Звонило, — напомнил он старшему уполномоченному. — Что-то ты слишком громко звонишь об опасностях, Звонило. А молодое Народное государство многое пережило. И если кто ему сейчас грозит, то только гады, внутри засевшие.

Звонило, казалось, съёживался под взглядом бывшего матроса.

— А вы, товарищи командиры, — обратился Гамаюн к Бранираду с Дорогомыслом, — не засиделись ли в штабах? Давно в поле были? Как считаете, не пора уже покончить с баджейскими врагами народа?

— Да давно пора! — не удержался и треснул кулаком по столу Бранирад. — Вы это читали, товарищ Гамаюн? — он протянул стражу Революции квитанцию радиограммы.

Тот принял её, быстро проглядел глазами.

— Читал уже. Такое мимо нас пройти не могло, сами знаете. Не маленькие, чай. Я, собственно, из-за этого к вам и пожаловал. Точнее к товарищу старшему уполномоченному Звониле. А вы, товарищи командиры, ступайте. С Баджеем надо покончить до конца этих суток.

— Есть! — вскинул руку в воинском салюте Бранирад.

Они с Дорогомыслом буквально выскочили из штаба. В комнате остались только Гамаюн и Звонило. И назвать их в этот момент товарищами язык бы ни у кого не повернулся.

— Сколько он платит тебе? — поинтересовался у Звонилы Гамаюн.

— К-кто? — неожиданно даже для себя начал заикаться старший уполномоченный.

— Князь Махсоджан.

В штаб вошёл неизменный спутник Гамаюна. Товарищ Гневомир. Хотя назвать товарищем этого высокого человека с подбритыми усиками на каком-то просто от природы благородном лице язык бы вряд ли у кого повернулся. За одно это лицо, как шутил его приятель и спутник, можно смело к стенке ставить. Такие только у врагов народа бывают. Одевался он в новую форму, но без знаков различия. Лишь на фуражке красовалась башенная корона, как у всех командиров народной армии Урда. На поясе в кобуре висел крупнокалиберный котсуолдский револьвер. И бил из него Гневомир без промаха – это могли подтвердить те, кто был с ним на стрельбище или же другие, кто уже никому ничего никогда не скажут.

В этот момент старший уполномоченный Звонило понял, что жизнь его закончилась. Попадать в руки стражей Революции он не хотел. Звонило вскочил на ноги. Стул полетел в сторону Гамаюна, отправленный в полёт умелым пинком. А старший уполномоченный уже рвёт из кобуры свой револьвер. Товарищ Гневомир выхватил своё оружие – и какое-то мгновение неясно было, кто же выстрелит первым. Звониле всё-таки удалось опередить стража. Грянул выстрел. Пуля разворотила голову, затылок разлетелся тёмными брызгами. И старший уполномоченный Звонило рухнул к ногам подскочившего Гамаюна.

— Опередил меня, — покачал головой Гневомир. Это было для него едва не личным оскорблением. Значит, надо больше практиковаться с револьвером, сделал он для себя вывод.

— У него револьвер нейстрийский, — подошёл к трупу Звонилы Гамаюн. Ударом ноги выбил из сведённых судорогой пальцев оружие. — Ствол у него короче. Вынимать – проще. Да и стрелял в упор, целиться не надо – не промажешь.

Гневомир только плечами пожал и спрятал свой револьвер. Заниматься больше всё равно стоит.

Над Баджеем вставало солнце. Отряд лёгкой кавалерии пограничной охраны конвоировал пилота разбившегося в степи лёгкого аэроплана. Князь Ерофеев докладывал о происшествии на лётном поле. Госпожа Олисава сетовала на второго постояльца, пропавшего, даже не попрощавшись. В банке рассматривали червонцы новой урдской чеканки.

И никто не знал, что для свободного Баджея шли последние часы. На город уже надвигалась Дештская особая дивизия под командованием Бранирада. Её укрепляли конные отряды ЧОНа, их вёл сам товарищ Дорогомысл. Страж Пролетарской революции решил вспомнить лихое кавалерийское прошлое. Его всадники атаковали город с правого фланга. С левого же двигался автобронетанковый дивизион товарища Бронибора, которого, чтобы не спутать с начальником гарнизона называли просто Броня. Он прикрывал полк конной артиллерии, расквартированный на границе.

Бранирад снял с границы почти все подчиняющиеся ему части. Это было опасно. Соберись сейчас два-три других князя Великой степи, призови своих вассалов, вполне могли бы пройтись по областям Народного государства огнём и железом. Как в былые времена, пока их не успокоил товарищ Будиволна, прозванный местными князьями Красным волком. Он без страха водил свою конную армию в Великую степь, сжигая порой целые города. Науки Будиволны Красного волка, видимо, хватило надолго. Никто из соседей князя Махсоджана и не подумал вступиться за Баджей. Хотя ясное дело, разведчики их не могли не видеть такую армию.

Товарищ Прилук – командир полка конной артиллерии – поставил свои орудия на высотах, с которых открывался отличный вид на весь город.

— Хорошая позиция для наших пушек, — усмехнулся он, дёрнув себя за висячий ус. — А ну-ка, ребята, не подведите, — он погрозил своим людям внушительным кулаком. — Чтобы от их укреплений и памяти не осталось.

— Орудие готово, — доложил командир орудия. И следом будто плотину прорвало, доклады о готовности посыпались один за другим.

— По квадрату… — принялся выкрикивать команды Прилук, глядя на город. — Осколочными. Прицел… Залпом. Огонь!

Орудия полка ударили, как одно. Выплюнули свинцовую погибель на город. Снаряды разносили дома, несмотря на толстые стены. Обстрелу в первую очередь подверглись казармы княжеской гвардии и квартиры полков нового порядка, которые тренировали офицеры и унтера Добрармии.

Следом комполка перенёс прицел на позиции успевших укрепиться полков княжеской армии на северной окраине города. Те находились в полевых лагерях и, как только узнали о нападении на город, выдвинулись на защиту ускоренным маршем. Они опередили надвигающуюся дивизию Бранирада меньше чем на час. У княжеских солдат были хорошие учителя. Они успели окопаться, выставить пулемёты, даже пару орудий поставили. Хотя офицерам-добровольцам было понятно – против такой силищи, что прёт на них, им не устоять. Но они не ушли.

— Достаточно бегали! — выкрикнул капитан Рылей. — Пора остановиться!

— Верно! — поддержал его боевой товарищ, обер-поручик Пирогост. Вместе они сражались во время войны, вместе дрались с народниками после переворота, вместе уходили за границу с Адмиралом. Разбитые, но не смирившиеся с поражением. — Встанем тут и погибнем. Стоят тут все, кому дорога честь офицера!

А следом на их головы обрушились снаряды артполка товарища Прилука. От них не спасали окопы с брустверами, вырытые старательными баджейцами в спёкшейся от солнца и жары земле. Осколки косили солдат в котсуолдской форме. Они валились друг на друга. В разные стороны летели оторванные головы и конечности.

Капитан Рылей сполз по краю разбитого окопа. Он истекал кровью из множества ран, нанесённых осколками. Обер-поручику Пирогосту, можно сказать, повезло. Он попал под снаряд – от него не осталось ничего, кроме памяти и кровавого обрывка гимнастёрки с крестом за боевые заслуги.

Кавалерия и чоновцы под предводительством товарища Дорогомысла ворвались в нищие пригороды Баджея. Среди ветхих лачуг неслись всадники с саблями в руках и карабинами за спиной. Они вылетели на небольшую полосу пыльной земли, отделявшую пригород от, собственно, Баджея. Там их ждала лёгкая кавалерия князя.

Их казармы были в другой части города – той, что не подверглась обстрелу орудий товарища Прилука. И потому они выехали навстречу врагу. Они не носили форму нового образца, отдавая предпочтение родовым халатам и металлическим шлемам, украшенным семейным орнаментом. Их и учить-то офицерам Добрармии было нечему. В седле гвардейцы держались с детства. Рубиться умели отлично. Из карабина на спор сбивали муху со свечи. Зачем им ещё какие-то учителя?

И вот сейчас они столкнулись с конницей народников и чоновцами. Те выехали навстречу гвардейцам из кривых переулков пригорода. Выстроились ровными шеренгами. Чоновцы – слева. Народная кавалерия в неизменных богатырках – справа. Гвардейцы послали коней в галоп. Вскинули карабины. Народные кавалеристы и чоновцы ответили тем же. Но выстрелов было мало. Палили только бойцы первых рядов. Остальные просто не видали врагов за прыгающими спинами товарищей. Немногие оказались выбиты из седла. Ещё меньше лошадей полетели в пыль. Кони денег стоят – их можно после боя продать за очень неплохие деньги.

Сшиблись двумя волнами, налетевшими друг на друга. Ударили грудью в грудь! И зазвенела сталь сабель. Она жаждала напиться горячей, разогретой солнцем и схваткой, крови. Кривятся лица. От ярости. От ненависти к врагу. От боли. И непонятно, кто же возьмёт верх.

Волны накатываются друг на друга – и разбегаются обратно, оставляя на земле трупы. Пыль давно уже превратилась в багровую грязь. Её месили копыта коней, порой растаптывая мёртвых, а то и раненых.

Но эти периоды становились всё короче. Ярость кипела в крови гвардейцев. Ярость толкала в новые и новые жестокие сшибки народных кавалеристов и чоновцев. Иззубренные клинки сабель жадными глотками пили кровь. Она лилась на родовые халаты. На рукава кожаных курток и лёгких гимнастёрок. На лошадиные шеи. От неё становились скользкими уздечки и рукоятки сабель.

Чья бы взяла, неизвестно. Но всё решила пулемётная рота товарища Рогдая. Они поставили свои пулемёты на крыши лачуг пригорода. Точнее даже в развалины, глубоко заходящие на территорию, отделяющую пригород от города. Поставив пулемёты на остатки разбитых глиняных стен, они накрыли гвардейцев продольным огнём с фланга.

Пули косили конных гвардейцев. Жалили будто смертоносные осы. Не щадили ни людей, ни коней. Пулемётчикам ведь было всё равно, каких денег они стоят. Всё равно, им скакуны не достанутся точно. Гвардейцы сыпались с сёдел, словно горох. Конные народники и чоновцы откатились от них, чтобы не попасть под огонь своих же товарищей.

Но вот длинные очереди смолкли – и они снова накинулись на расстрелянных гвардейцев. Те попятились. Отбивались саблями. Однако могли только умереть с честью. Честью, достойной княжеских гвардейцев. И они умерли. Все до единого. Никто не сбежал. Никто не бросил оружия. Последний гвардеец дрался сломанной саблей, но на коне. Выбить его из седла никому не удалось. Он успел зарубить двоих народных кавалеристов. Но чоновец налетел на него сбоку. Отбил саблю в сторону – и широко рубанул. Клинок сабли буквально вскрыл гвардейцу грудь. Не спасла даже выручавшая не раз прочная кольчуга тонкой работы, надетая под халат. Она разлетелась серебристыми кольцами. Рукоять сломанной сабли вывернулась из слабеющих пальцев. Гвардеец откинулся на спину, но не вывалился из седла.

А вокруг него гарцевали на разгорячённых конях конные бойцы в богатырках и чоновцы в кожаных картузах. Они устало опускали оружие. С изогнутых клинков сабель и шашек обильно капала кровь.

Но вот прозвучали команды. Короткий отдых закончен. Предстоит ещё очень много тяжёлой и кровавой работы на улицах Баджея.

А в городе уже царила паника. Начинались первые уличные бои. Дрались за каждую улицу. За каждый дом. Против народников и чоновцев вставали не только остатки разгромленной гвардии и каким-то чудом уцелевшие под обстрелом артиллерии солдаты, державшие оборону на подступах к городу. Баджей был просто наводнён оружием – едва ли не у каждого жителя имелся длинный нож, сабля, а то и пистолет или обрез. А уж преступный элемент даже несколько списанных пулемётов прикарманить умудрился, как выяснилось. И всё это теперь пошло в дело против наступающих народных войск.

Слишком уж хорошо помнили «адские колонны командарма Будиволны». Понимали, народники и чоновцы пройдутся беспощадным катком по городу, не щадя ни правых, ни виноватых. Раз уж пришли – значит, виноватыми считают всех.

Буквально из каждого окна в Баджее палили по наступающим по улицам бойцам. С крыш били редкие пулемёты. Но урон они наносили весьма значительный. Но остановить наступающую на город дивизию уже ничто не могло. В оконные проёмы летели гранаты. Засевших пулемётчиков расстреливали танки товарища Брони. Во все стороны летели куски стен и черепицы. Иногда накрывало и своих, но на это никто не обращал внимания. Бой – тут всякое бывает.

Так, медленно, но верно, дивизия Бранирада, поддержанная с флангов кавалерией и танками, подходила к штаб-квартире Директории и резиденции самого Адмирала. Князя Махсоджана в городе не было уже несколько дней. Он отбыл по каким-то загадочным сакральным делам, связанным с его саном. Да и не был, в общем-то, владетель Баджея целью атаки на его родной город. Всем нужен был только Адмирал – правитель Урда в изгнании.

— Господин Адмирал, — обратился к правителю в изгнании котсуолдский советник мистер Джарнот, — вам надо покинуть резиденцию. Мой аэроплан в вашем полном распоряжении. Он легко вывезет нас отсюда.

— Нет-нет-нет, — замотал головой Адмирал. Зрачки его были сильно расширены. Пальцы не останавливались ни на мгновение. — Я не могу уехать сейчас. Мы ведём сражение с народниками. Это наш шанс. Эти косорылые станут первыми… От них пойдёт всё… Нет. Нельзя, — он принялся шарить по столу перед собой. Глаза его забегали, как будто он искал нечто очень важное. — Мой несессер, — поднял взгляд на Джарнота Адмирал. — Вы не видели мой несессер?

«Наркоман, — сделал для себя вывод мистер Джарнот. — Чёртов наркоман. И для чего он понадобился нашему Кабинету? Конченый же человек, по большому счёту. Не кокаинист, а уже морфий колет себе, не иначе. Раз несессер ищет».

— Возьмите мой, — предложил, несмотря на свои мысли котсуолдский советник, — он в аэроплане лежит. Мы вместе покинем город. Ваша служба пригодится Котсуолду.

— Я служу только Урду! — выспренно заявил Адмирал, неосознанно выпрямляясь, будто выступал на людях.

И тут распахнулись двери. В комнату, где котсуолдский советник препирался с Адмиралом быстрым шагом вошли пять офицеров в грязной и рваной форме. У всех в руках револьверы.

— Как вас понимать, господа? — обернулся к ним Адмирал.

— Вы арестованы, — выпалил, будто в омут головой ринулся, старший по званию из вошедших. — Сдайте оружие.

— Вы что творите, господа офицеры? — вспылил Адмирал. — В своём ли вы уме?

— Мы-то в своём, — усмехнулся другой, делая приглашающий жест револьвером. — А вы всё-таки оружие сдайте. И вы, мистер котсуолдский советник, тоже.

— Конечно, — усмехнулся Джарнот. Он медленно достал свой длинноствольный револьвер, а следом каким-то змеиным движением навёл его на офицеров. Один за другим грянули пять выстрелов. Воздух в комнате наполнился пороховым дымом. Стрелял котсуолдский советник с невероятной быстротой. Будто заокеанский погонщик скота. Те славятся больше своим умением обращаться с оружием, нежели со стадами животных.

Офицеры закачались. У каждого напротив сердца зияла дыра. Выходные отверстия в спинах были просто чудовищных размеров. Они повалились друг на друга. Загремели о пол паркета их револьверы.

— Вот видите, — с напором произнёс Джарнот. — Даже ваши люди готовы отказаться от вас. Адмирал, вы слишком ценны. Вы должны покинуть этот город вместе со мной.

Всё ещё пребывающий в какой-то прострации Адмирал только и смог кивнуть ему в ответ. Мистеру Джарноту пришлось его едва ли не за руку выводить из комнаты. Они поднялись по неприметной лестнице на крышу здания. Там их уже ждал трёхместный аэроплан-безразгонник.

Пилот его в кожаном плаще и шлеме заметно нервничал. Ведь уличные бои шли уже в непосредственной близости от резиденции Директории.

— Заводи мотор, — бросил ему Джарнот на котсуолдском. — Мы улетаем!

Он усадил Адмирала в кабину. Забрался туда сам. Хлопнул по плечу летуна, возившегося с рычагами аэроплана.

— Я делаю, что могу, — не оборачиваясь, бросил через плечо тот. — Но птичка новенькая, капризная. Поверьте, мистер Джарнот, я хочу улететь отсюда как можно скорее, не меньше вашего.

Болтая, летун продолжал работать. И вот двигатель аэроплана завёлся. Антиграв поднял машину на десяток дюймов над крышей резиденции. Не прошло и пары минут, как безразгонник по крутой дуге ушёл в небо. По нему с земли палили из винтовок и даже дали пару пулемётных очередей. Но остановить его, конечно же, не могли. Котсуолдцы увозили Адмирала, спасая ему жизнь. И в этот момент ещё никто, даже мистер Джарнот, не мог сказать – с какой целью.

Не прошло и четверти часа, как в резиденцию Директории ворвались народники и чоновцы. Они обыскали всё здание. Буквально перетряхнули его от подвала до крыши. Но никаких следов Адмирала не нашли. Лишь трупы застреленных офицеров в зале с длинным столом.

— Значит, всё-таки на яроплане утёк, паскудина! — стукнул окровавленным кулаком по столешнице Бранирад. — Как знал ведь, что надо было наши поднимать в воздух!

— Задним умом все мы крепки, — заметил менее эмоциональный Дорогомысл. — Кто же знал, что у них прямо тут аэроплан найдётся? О лётном поле-то броневики позаботились.

Товарищ Броня выделил автороту, укомплектованную колёсными броневиками, чтобы как можно скорее покончить с аэропланами добровольцев. Те могли нанести немалый урон народным войскам. Со своей задачей броневики справились отлично. Лётное поле было захвачено в меньше чем за час. Готовые обороняться от налётов вражеской авиации, летуны оказались совершенно беззащитны против быстрого и сокрушительного удара с земли. Обороняющую лётное поле роту солдат из урдцев буквально смели. А сами летуны, не успевшие добраться до машин, стали лёгкой добычей для народников. Лишь один, самый отважный или отчаянно бесшабашный, бросился к здоровенному бронированному безразгоннику «Носорог», над которым работали до самого происшествия. Эта махина вполне могла если не переломить ситуацию, то хотя бы помочь спастись летунам, что оказались просто заперты в хлипких зданиях служб. Но безумца – или храбреца – срезали одной меткой очередью. Разорванный почти надвое он рухнул в пыль, не добежав до «Носорога».

— Может, стоит наших летунов всё-таки поднять с аэродрома? — спросил у товарища Бранирад. — Вдруг догонят? Или найдут.

— Небо – не степь, — пожал плечами Дорогомысл, — там следов не отыщешь.

Догнать же новенький котсуолдский безразгонник надежд не было никаких. Это, даже сугубо земной житель Бранирад, понимал отлично.

— Слушай, товарищ Дорогомысл, — вспомнил командир Дештского гарнизона, — а вещества-то искать надо. Те, из-за которых всю эту кашу заварили.

— Мои люди нашли уже, — заявил тот. — Там дом огороженный. Вокруг него охрана сильная. Даже пулемёт в воротах поставили. А дом тот необычный оказался, конечно же. У него под землёй этажей даже больше, чем над ней. Там будто больница какая-то. Вот только явно не лечили в той больнице людей. Совсем не лечили. Доктора, что там были, разбежались, но кое-кого мы поймать сумели. Ну и вещества тоже захватили.

— Их надо уничтожить, — сказал, как отрезал, Бранирад. Даже ребром ладони по столу рубанул, будто шашкой. — И докторов этих. И вещества. А дом – взорвать. Чтобы и развалин не осталось.

— Динамит мы уже со всего города свозим, — ответил ему Дорогомысл. — Мои ребята без приказа начали. И знаешь что, Бранирад? Вот они мне порассказали немного, что увидели в том доме. А сам я этого видеть не хочу. Совсем не хочу. Страшно мне, Бранирад. Никогда, вишь ты, ничего не боялся, а тут – боюсь. Слов мне одних хватило.

— Ну, значит, и не на что там глядеть, — пожал плечами впечатлённый Бранирад. — Подорвём всё к чёртовой бабушке – и дело с концом.

Силён князь Махсоджан. Высок и строен. Крепок телом и духом. Красив князь Махсоджан. И лицом – не одна дева пала пред его красой. И платьем. Одет князь Махсоджан в расшитый затейливым узором халат. На голове шапка, отороченная дорогим мехом. Подпоясан широким кушаком. На кожаном ремне сабля в ножнах и револьвер в кобуре. И владеет ими Махсоджан отлично. Ведь князь в своём уделе – первый воин.

Не гневлив князь Махсоджан, как и должно служителю культа предков. Но только сейчас ближе всего он к тому, чтобы разгневаться по-настоящему. Сжал обеими руками плётку, едва не сломал.

Город его, вотчина предков, лежит в руинах. Оборванцы в драных халатах бродят среди них. И не понять, кто это – достойные и уважаемые люди или же нищие. Сейчас одни не отличались от других. Все сегодня потеряли всё. И князь исключением не был.

Он вернулся лишь для того, чтобы обнаружить вместо дома руины.

Окружавшие его советники и спутники по духовному путешествию в Города почивших старались держаться от князя подальше. Понимали, сейчас князя лучше не донимать ни словом, ни делом.

Однако были и те, кто решился-таки отвлечь князя Махсоджана от горестных дум. Эти люди присоединились к кортежу князя утром этого дня. Они были родом из далёкой страны Блицкриг, и носили одежду вроде той, в какую были одеты офицеры, обучавшие солдат в армии князя. Только их форма была серой или чёрной. Лишь один одевался не как военный. Он был бледен, глаза лихорадочно горели. Именно он принёс чёрную весть о гибели Баджея.

Князь не поверил человеку с лихорадочным взором. Однако велел гнать коней во весь опор. Но приехал уже на руины. Даже проклятая небом армия народников уже покинула ближние окрестности города. Можно было видеть лишь её следы.

— Ваше святейшество, — подошёл к князю тот самый бледный человек в гражданском костюме, — мне очень неприятно прерывать вашу скорбь…

— Но ты её уже прервал, — отрезал князь, отлично изъяснявшийся на дилеанском, правда, без характерного блицкриговского выговора. С ним говорили гости князя и тот бледный, что подошёл к нему.

Сами гости маячили за спиной гражданского. Это было весьма странно. Особенно если учесть необычайную спесь именно блицкриговских военных.

— Я приношу свои самые глубочайшие извинения вашему святейшеству, — продолжал, как ни в чём не бывало, бледный. Глядел при этом почтительно – на третью пуговицу халата князя Махсоджана. — Но прошу у вас дозволения сказать вам нечто.

— Что же ты хочешь такое сказать мне? — поинтересовался князь, недвусмысленно указывая плёткой на всё ещё дымящийся Баджей. Мол, какие ещё вести ты можешь принести мне?

— Нижайше прошу вас, светлейший князь, — и вправду ещё сильнее согнул спину в поклоне бледный. — В подвале одного здания находится некий материал. Он очень нужен нам, вашим верным союзникам.

— Забирайте, — махнул рукой с плетью Махсоджан. — Но что вы готовы дать взамен этого материала?

— Нашу всемерную поддержку в грядущей войне с Урдом, — ответил бледный, приложив ладони к сердцу.

— У меня не осталось армии для войны с проклятыми народниками из Дешта, — отрезал князь Махсоджан. — Мне нечем воевать с ними.

— Наша армия станет вашей, светлейший князь, — выступил из-за спины бледного старший по званию военный. Настоящий блицкриговский офицер. В идеально подогнанном сером мундире. С внушительной колодкой орденов, среди которых есть и имперские, полученные за прошлую войну. Фуражка – на сгибе локтя. Спина – идеально прямая, будто позвоночник не гнётся совсем. — Фельдмаршал Реборг Онгемунд, — он намеренно не назвал свой титул, потому что тоже был рейхсграфом – графом империи, тем же князем, как и многие высшие военные чины Блицкрига. Не хотел ставить себя на один уровень с Махсоджаном. — Командир группы армий Степь. С вашего милостивого разрешения я готов привести войска моей группы армий в боевую готовность. Не пройдёт и недели, как Дешт падёт. — Моложавый фельдмаршал лихим движением провёл по шикарным усам.

— Урдцы Адмирала обещали мне помощь, — как будто невпопад произнёс князь Махсоджан, — но я получил только горстку командиров, что учили моих солдат. Я желаю сам видеть ту армию, что ты предлагаешь мне, фельдмаршал Реборг Онгемунд.

— Мы можем отправиться в расположение моей группы армий сейчас же, — щёлкнул каблуками блицкриговец. — К вечеру мы будем на месте.

Князь сделал выразительный жест плёткой. Пара конюхов подвела ему великолепного скакуна с золотой уздой и красным седлом. Князь вскочил на него.

— Едем, — бросил блицкриговцу сверху вниз.

Никто, казалось, не заметил ярости фельдмаршала. Побелевшие костяшки пальцев, крепко стиснувших стек, скрыли кожаные перчатки. А дерево тросточки выдержало этот напор.

Вечером того же дня фельдмаршал сидел в своей личной палатке. Она была обставлена в духе провозглашаемой в Блицкриге доктрины минимализма. Никакой ненужной роскоши. На войне она только отвлекает командующего. Кровать, несколько стульев да рабочий стол. Всё недорогое и складное, чтобы удобнее было транспортировать. Это составляло контраст с полным роскоши шатром князя. Тот возводили десяток человек. А на площади, занимаемой им, можно разместить роту солдат. Вышедший оттуда не далее как четверть часа назад, фельдмаршал был поражён необычайной роскошью, царившей внутри. Ковры на полу. Отнюдь не складная мебель. Переносной трон. Груды подушек по углам. Сундуки – закрытые и открытые. Украшенное драгоценностями оружие на стенах. Князь явно не привык себя ни в чём ограничивать. А ведь он владеет всего одним жалким городишком, теперь уже разрушенным народниками. Во владениях рейхсграфа Онгемунда могли разместиться десяток Баджеев, но он никогда не позволял себе ничего подобного. И потому презирал князя Махсоджана за всю его тягу к небывалой роскоши.

Однако сейчас Онгемунд думал совсем не о князе Махсоджане. Мысли его занимал собеседник с невероятно бледным лицом. Он примчался в расположение группы армий Степь, расквартированной на южной границе с Народным государством Урд, и тут же потребовал встречи с самим фельдмаршалом. И его пропустили. У него оказались просто железобетонные документы. Подписанные самим генерал-кайзером Блицкрига.

— Значит, — вздохнул Онгемунд, — мы всё-таки ввязываемся в войну с Урдом. Но вы можете сказать мне, фельдмаршалу, которому завтра вести солдат в бой, для чего? Зачем нам встревать в войну с Народным государством? Войну на два фронта.

— Вы ведь помните, фельдмаршал, — усмехнулся бледный человек в гражданском костюме, — о некоем материале, который нужен нам. Война с Урдом затевается именно ради него. Он нужен нам для изготовления нового вида оружия. Оно в краткие сроки поможет нам выиграть войну.

— Но Урд-то тут при чём? — продолжал задавать неудобные вопросы Онгемунд.

— А на ком нам его испытывать, — развёл руками бледный, -- как не на урдцах. Их ведь за полноценных людей мало кто считает на западе. Так что никто не станет возражать против испытаний. Даже среди союзников Урда. Кого волнуют потери народников? И вот когда мы доведём это оружие до совершенства на урдском фронте, мы обрушим всю его мощь на Дилеанскую империю. И сокрушим её одним ударом.

Он даже прихлопнул кулаком по раскрытой ладони.

— Вы всё ещё предпочитаете называться плебейским именем? — поинтересовался рейхсграф у своего племянника, предпочетшего карьеру разведчика неизменной в их роду карьере офицера пехоты.

— Я уже привык к имени Вадхильд, — пожал плечами шпион. — Столько лет с ним прожил.

— Ты только не забывай, — строго наставительно произнёс рейхсграф Онгемунд, — что ты отпрыск старинного рода рейхсграфов Онгемунд. И станешь наследником всех наших владений.

А вот это шпиона интересовало меньше всего. Как и родовое имя, которое он на самом деле уже начал подзабывать. Сейчас его длительная, многоходовая операция вступала в решающую фазу. И от этого будто ток по коже бежал. Он сделал всё, что мог, теперь слишком многое зависело от других. Это Вадхильд очень не любил. Но до поры ему в операции, им же и разработанной, отводилась роль пассивного наблюдателя. Действовать предстояло другим.

И начнётся всё с вроде бы бессмысленной войны с Народным государством Урд. Войны на два фронта.